«Апрель в Париже». Деревья в роскошном бело-розовом уборе. Лепестки, душистым снегом опадающие к подножиям статуй в саду Тюильри и цветной пеной покачивающиеся на мутных волнах Сены.

«Апрель в Париже». Песня, так некстати всплывающая в его голове, когда он стоит перед скромным надгробием на кладбище Монмартр. Столь чудовищно неуместная. Он изгнал ее, но лишь затем, чтобы она вернулась вновь с возросшей настойчивостью.

Тахион раздраженно дернул плечом, крепче сжал скромный букетик из фиалок и ландышей. Хрусткая зеленая обертка громко зашуршала в послеполуденной тишине. Откуда-то слева неслись нетерпеливые гудки автомобилей: плотный поток дорожного движения полз по улице Норвен к базилике Сакре-Кер. Собор с его поблескивающими белыми стенами и куполами высился над городом света и грез, словно сон из арабских сказок тысяча и одной ночи.

«Когда я в последний раз видел Париж».

Эрл с лицом неподвижным, точно у статуи черного дерева. Лена, раскрасневшаяся, возбужденная.

«Ты должен уйти!» Взгляд на Эрла в поисках поддержки и утешения. Тихие слова: «Возможно, так будет лучше». Путь наименьшего сопротивления. Это так непохоже на него.

Тахион присел, смахнул лепестки, устилавшие каменную плиту.

«Эрл Сэндерсон-младший.

Noir Aigle [105] , 1919—1974»

«Ты слишком зажился, приятель. По крайней мере, так говорили. Шумные, вечно занятые активисты могли бы использовать тебя куда лучше, хвати у тебя такта умереть в пятидесятом. Нет, лучше даже, когда ты освобождал Аргентину, отвоевывал Испанию или спасал Ганди».

Он положил букет на плиту. Под внезапным порывом ветра нежные колокольчики ландышей затрепетали. Точь-в точь ресницы юной девушки за миг до поцелуя. Или ресницы Блайз за миг до того, как расплакаться.

«Когда я в последний раз видел Париж».

Холодный безрадостный декабрь и парк в Нейли.

«Блайз ван Ренссэйлер, известная также под прозвищем Мозговой Трест, скончалась вчера…»

Он неуклюже поднялся на ноги, платком смахнул землю с коленей брюк. Торопливо, с чувством высморкался. Беда с этим прошлым! Никак оно не желает превращаться в прах.

Поверх плиты лежал большой замысловатый венок. Розы, гладиолусы и ярды лент. Венок почившему герою. Он не выдержал и ногой смахнул его с плиты. Затем презрительно прошелся по нему, сминая каблуками беззащитные лепестки.

«Предков не разжалобишь, Джек. Их тени будут преследовать тебя».

С его предками все именно так и было.

На улице Эте он подозвал такси, выудил бумажку с адресом, на полузабытом французском назвал кафе на левом берегу. Откинулся на сиденье и стал смотреть, как мелькают мимо темные неоновые вывески. «XXX, Le Filles!», «Les Sexy». Странно видеть всю эту грязь у подножия холма, чье название переводится как «гора мучеников». На Монмартре погибали святые. На этом холме в тысяча пятьсот тридцать четвертом году было основано Общество Иисуса.

Автомобиль продвигался вперед шумными рывками, которые перемежались торможениями, грозившими сломать шею. Разноголосица гудков, обмен изощренными оскорблениями. Затем такси пронеслось по площади Вандом мимо отеля «Риц», где разместили их делегацию. Тахион вжался поглубже в сиденье, хотя маловероятно было, чтобы его заметили. Они все ему надоели! Сара, молчаливая, гибкая и скрытная, как мангуст. После Сирии она изменилась, но отказывалась доверить ему причину. Соколица, выставляющая напоказ свою беременность, не желающая признавать, что она может не выйти победительницей из схватки с вероятностями. Мистраль, юная и прекрасная. Она проявила понимание и такт и никому не сказала о его постыдной тайне. Фантазия, лукавая и насмешливая. А вот она… Кровь бросилась ему в лицо. Теперь его унизительное состояние стало достоянием общественности, ему перемывали кости и обсуждали – и сочувственно, и насмешливо. Тахион сжал записку. Хоть одной женщине он сможет смотреть в глаза без смущения. Одной из теней прошлого, но сейчас он рад ей больше, чем тем, кто принадлежит к настоящему.

Она выбрала кафе на бульваре Сен-Мишель в сердце Латинского квартала. Тамошняя публика никогда не жаловала буржуазию. Интересно, Данель до сих пор придерживается таких же взглядов? Или годы все же притушили ее революционный пыл? Остается только надеяться, что они не притушили ее пыл во всех прочих областях. Потом он вспомнил – и снова поник.

Что ж, если он больше не в состоянии предаваться страсти, то может предаваться хотя бы воспоминаниям.

Ей было девятнадцать, когда он встретил ее в августе тысяча девятьсот пятидесятого. Студентка Сорбонны, специализирующаяся на политической философии, сексе и революции. Данель с жаром взялась утешать раздавленную жертву капиталистической охоты на ведьм, новомодную игрушку французских «левых» интеллектуалов. Она страшно гордилась его страданиями.

Данель использовала его. Он, впрочем, тоже. Как заслон, как буфер между ним и болью памяти. Он топил себя в распутстве и в вине. Сидел в обнимку с бутылкой в роскошной квартире Лены Гольдони на Елисейских Полях, слушая пламенные революционные речи. Сами речи интересовали его куда меньше, чем тот огонь, который в них звучал. Ярко-алые ногти смыкались с красной раной рта – Дани неумело затягивалась убийственно крепким «Голуазом». Черные волосы, гладкие, словно эбеновый шлем, покрывающий маленькую головку. Роскошная грудь, рвущая чересчур тесный свитер, и короткая юбка, время от времени на миг ослепляющая его зрелищем бледных ляжек.

Господи, как они трахались! Интересно, они испытывали тогда хоть какие-нибудь чувства или просто – из любви к процессу? Наверное, все-таки испытывали, потому что она стала одной из последних, кто поставил на нем крест и бросил его. Дани даже проводила его в тот стылый январский день. Тогда у него еще оставался багаж и подобие достоинства. На платформе вокзала Монпарнас женщина сунула ему деньги и бутылку коньяка. Он не отказался. Коньяк был слишком желанным, а деньги означали – можно купить следующую бутылку.

В тысяча девятьсот пятьдесят третьем он позвонил Дани, когда проиграл очередную бесплодную битву за визу с германскими властями, которые вышвырнули его обратно во Францию. Он звонил в надежде на еще одну бутылку коньяка, еще одну подачку, еще один тур исступленного секса. Но ему ответил мужской голос, а на заднем плане слышался детский плач, так что, когда она наконец подошла к телефону, объяснение было предельно ясным. «Поцелуй меня в задницу, Тахион». Хихикая, он сказал, что еще не забыл, как ей это нравилось. Нелюбезные гудки в ответ.

Потом в холодном парке в Нейли он прочитал в газете о смерти Блайз, и все перестало быть важным.

И все-таки сейчас, когда их делегация прибыла в Париж, Дани дала о себе знать. Запиской, которую он нашел в своей почтовой ячейке в «Рице». Свидание в тот час, когда серебристо-серое парижское небо начинает розоветь, а Эйфелева башня становится паутинкой искристых огоньков. Возможно, он все-таки был ей небезразличен?..

«Дом» оказался типичным парижским кафе для рабочих. Крошечные столики, кое-как втиснутые на тротуар, яркие голубые и белые зонтики, сбившиеся с ног хмурые официанты в не слишком чистых белых куртках. Запах кофе и grillade. Тахион оглядел немногочисленных клиентов. Для Парижа время было еще раннее. Дымно – бр-р. Его взгляд задержался на расплывшейся тетке в порыжевшем черном пальто. Испитое лицо застыло в напряженном внимании, и…

«Боже правый, неужели это… НЕ-ЕТ!»

– Bon soir, Тахион.

– Данель, – выдавил он еле слышно и ухватился за спинку стула.

Она загадочно улыбнулась, пригубила чашку с кофе, раздавила сигарету в грязной пепельнице, прикурила следующую, откинулась на спинку стула в жуткой пародии на собственную когда-то соблазнительную грацию и оглядела его сквозь поднимающийся дым.

– Ты не изменился.

Женщина печально рассмеялась.

– Что, трудновато ответить так же? Разумеется, я изменилась – тридцать шесть лет прошло.

Тридцать шесть лет. Блайз сейчас было бы семьдесят пять.

Разумом он смирился с прискорбной быстротечностью их жизней. Но никогда еще в лоб не сталкивался с ней. Блайз давно умерла. Брауна годы не брали. О Дэвиде не было ни слуху ни духу, так что он, как и Блайз, оставался в его памяти молодым и очаровательным. А из всех его новых друзей лишь Хирам только входил в неуютную пору среднего возраста. Марк – совсем еще дитя. И все же сорок лет назад именно отец Марка конфисковал корабль Тахиона. А самого Марка еще даже не было на свете!

Стул оказался очень кстати.

– Данель, – повторил он снова.

– Не поцелуешь меня, Тахи, как в былые времена?

Под выцветшими глазами набрякли тяжелые желтоватые мешки. Сухие седые космы собраны в неряшливый узел, губы окружены сеткой глубоких морщин, в которых, словно кровь, запеклась растекшаяся помада. Она склонилась ближе, обдав его волной несвежего дыхания – крепкий табак, дешевое вино, кофе и испорченные зубы.

Он невольно шарахнулся от этого зловония, и на этот раз смех женщины был натужным – точно она не ожидала такой реакции и теперь прикрывала боль. Хриплый смех перешел в затяжной приступ кашля, Тахион вскочил со стула и бросился к ней. Она раздраженно отмахнулась от его руки.

– Эмфизема. Только не начинай, le petit docteur. Я слишком стара, чтобы бросить курить, и слишком бедна, чтобы надеяться на медицинскую помощь, когда придет время умирать. Так что я просто курю побольше, чтобы все кончилось побыстрее и обошлось мне подешевле.

– Данель…

– Bon Dieu, Тахион. Ты зануда. Никаких поцелуев в память о былых временах, и, похоже, разговора тоже не получится. Хотя, насколько я помню, ты и раньше был не мастак по части разговоров.

– Я находил все необходимое мне общение на дне бутылки.

– Похоже, ты нисколько этого не стесняешься. Смотрите все! Великий человек.

Она видела знаменитую на весь мир личность, стройного мужчину, разодетого в кружева и парчу, а он, оглядываясь назад, на отражения бесчисленных воспоминаний, – лишь череду потерянных лет. Дешевые номера, пропахшие потом, рвотой, мочой и безысходностью. Как он стонал в какой-то подворотне в Гамбурге, избитый едва ли не до смерти. Как он заключил дьявольский договор с сочувственно улыбающимся человеком, и ради чего? Ради еще одной бутылки.

– Чем ты занимаешься, Данель?

– Работаю горничной в отеле «Интерконтиненталь». – Она словно прочитала его мысль. – Да, бесславный конец для пламенной революционерки. Революция так и не произошла, Тахи.

– Да.

– Что нисколько тебя не расстраивает.

– Да. Я никогда не разделял ваших – я имею в виду всех вас – утопических взглядов.

– Но ты оставался с нами. Пока мы в конце концов не дали тебе от ворот поворот.

– Да, я нуждался в вас, и я использовал вас.

– Боже, какая откровенность! Подобные свидания предполагают «bonjour», «comment allez-vous» и «о, да ты ничуть не изменилась». Но мы уже сказали все эти банальности, верно?

Горькая насмешка в голосе добавляла убийственного яда ее словам.

– Чего ты хочешь, Данель? Зачем ты просила меня о встрече?

– Потому что знала – это разбередит тебя. – Окурок «Голуаза» отправился вслед за своим предшественником на растерзание в пепельнице. – Нет, не так. Я видела, как проезжал ваш кортеж. Все эти флаги и лимузины… И вспомнила другие времена и другие знамена. Наверное, мне хотелось о них помнить, а чем старше мы становимся, тем более расплывчатыми, менее реальными становятся воспоминания юности.

– К несчастью, я лишен этой милосердной участи. Мой народ никогда ничего не забывает.

– Бедный маленький принц.

Она снова влажно закашлялась.

Тахион сунул руку в нагрудный карман, вытащил бумажник, принялся отсчитывать купюры.

– Это еще что такое?

– Это те деньги, которые ты давала мне на коньяк, вместе с процентами за тридцать шесть лет.

Она отпрянула; в глазах у нее блестели непролитые слезы.

– Я позвала тебя не затем, чтобы разжалобить.

– Да, ты позвала меня затем, чтобы уколоть меня, сделать больно.

Женщина отвела глаза.

– Нет, я позвала тебя для того, чтобы вспомнить другие времена.

– Не очень-то они были добрые.

– Для тебя, может, и нет. А я любила их. Только не обольщайся. Ты тут ни при чем.

– Я знаю. Революция была твоей первой и последней любовью. Трудно поверить, что ты отказалась от нее.

– С чего ты взял?

– Но ты же говорила… я подумал…

– Даже старость может молиться за перемены, пожалуй, даже более горячо, чем молодость. Кстати, – она отхлебнула кофе, шумно причмокнув, – почему ты не помог нам?

– Я не мог.

– Ну да, конечно. Маленький принц, ревностный роялист. Тебя никогда не волновали простые люди.

– Не в том смысле, в каком вы используете это понятие. Вы обесценили его, свели к лозунгам. Меня учили защищать людей и заботиться о них как о личностях. Наш обычай лучше.

– Ты – паразит.

В ее лице Тахион уловил мимолетную тень той девушки, которой она была когда-то. Его губы дрогнули в почти печальной улыбке.

– Нет, аристократ, хотя ты, наверное, возразишь, что это синонимы. Что бы ты ни думала, вовсе не мой аристократический гонор помешал мне употребить свои способности, чтобы помочь вам. Все, что вы делали, было достаточно безобидно, в отличие от этого нового поколения, которое, не задумываясь, пойдет на убийство ради того, чтобы просто преуспеть.

Она дернула плечом.

– Пожалуйста, не увиливай.

– Я лишился своей силы.

– Что? Ты не говорил нам.

– Боялся утратить ореол таинственности в ваших глазах.

– Не верю.

– Это правда. Из-за малодушия Джека. – Его лицо потемнело. – КРААД снова вызвал Блайз на допрос. От нее требовали назвать имена всех известных тузов, а поскольку она впитала в себя мой разум, они были ей известны. Блайз могла выдать их, и я пустил в ход свою силу, чтобы помешать ей, и тем самым лишил ее рассудка. Так я превратил женщину, которую любил, в буйнопомешанную.

Дрожащими пальцами Тахион коснулся влажного лба. Оттого что он рассказывал эту историю не где-нибудь, а именно в Париже, она исполнилась нового значения, новой боли.

– Многие годы ушли у меня на то, чтобы справиться с чувством вины, и только Черепаха помог мне. Я погубил одну женщину, зато спас другую. Уравновешивает ли это чаши весов? – Он говорил это скорее себе самому, чем ей.

Но Данель не интересовала его боль столетней давности; слишком остры были ее собственные воспоминания.

– Лена так злилась. Она называла тебя мерзким потребителем, который только и делает, что берет, но ничего не дает взамен. Все хотели избавиться от тебя, потому что ты испортил наш прекрасный план.

– Да, и ни один человек не встал на мою сторону. Даже Эрл. – Его лицо смягчилось, взгляд проник сквозь губительную работу времени к той юной красавице, которую он помнил. – Нет, это неправда. Ты заступилась за меня.

– Да, – признала она сипло. – Хотя потом еще много лет не могла восстановить уважение моих товарищей. – Женщина невидящим взглядом уставилась в стол.

Тахион взглянул на часы в каблуке сапога, поднялся.

– Дани, мне пора. Делегацию ждут в Версале к восьми, а мне еще надо переодеться. Приятно было… – Он начал заново. – Я очень рад, что ты нашла меня и напомнила о себе.

«Слишком высокопарно и неискренне».

Ее лицо сморщилось, застыло в паутине горьких морщин.

– И это все? Сорок минут и au revoir, ты даже не выпьешь со мной?

– Прости, Дани. Мой график…

– Ах да, ты же у нас великий человек. – Кучка банкнот все еще лежала между ними на столе. – Что ж, я возьму это как пример твоего noblesse oblige.

Она подняла бесформенную сумку и выудила из нее кошелек, затем затолкала франки в его потрескавшееся кожаное чрево.

Сморщенные губы тронула жестокая улыбка.

– Нет, я поступлю лучше. Я дам тебе за твои деньги кое-что ценное.

Узловатые артритные пальцы вытащили фотографию из бумажника и швырнули ее на стол.

Это был снимок молодой женщины. Каскад рыжих волос полускрывал узкое личико. Озорное многозначительное выражение в блестящих карих глазах. Изящный пальчик, прижатый к полной нижней губке, как будто призывающий зрителя к молчанию.

– Кто это? – спросил Тахион с леденящей уверенностью в том, что уже знает ответ.

– Моя дочь. – Их глаза встретились. Улыбка Дани стала шире. – И твоя тоже.

– Моя.

Слово сорвалось с его губ как удивленный, радостный вздох.

Внезапно всю усталость и боль, накопившуюся за время поездки, словно рукой сняло. Чего он только не повидал! Джокеров, насмерть забитых камнями в трущобах Рио. Геноцид в Эфиопии. Притеснения в Южной Африке. Голод и болезни повсюду. Все это оставило у него чувство безысходности и поражения. Но если по этой планете ходит его ребенок, все можно пережить. Даже страдания от собственной импотенции потускнели. С утратой мужественности он лишился главной части себя. Теперь все это ему вернули.

– О Дани, Дани! – Он потянулся через стол и сжал ее руку. – Наша дочь! Как ее зовут?

– Жизель.

– Я должен ее увидеть. Где она?

– На кладбище. Она мертва.

Казалось, слова раскололись в воздухе и ледяные осколки проникли в самую глубь его души. У него вырвался крик боли, и он зарыдал, роняя слезы сквозь пальцы.

Данель поднялась со стула и зашагала прочь.

Версаль. Тахион, цокая каблуками по паркету, остановился и оглядел пейзаж сквозь искажающую призму бокала с шампанским. На мгновение ему померещилось, что он дома, и тоска, охватившая его, показалась почти физической в своей остроте.

«Поистине, нет красоты в этом мире. Жаль, что я не могу оставить его навсегда. Нет, это неправда, – поправился он, едва его взгляд упал на лица друзей. – Все же многое здесь достойно любви».

Один из лощеных помощников Хартманна стоял за его плечом. Интересно, ему повезло пережить похищение в Германии или его выписали сюда из Америки в качестве пушечного мяса для этого убийственного турне? Впрочем, может быть, усиленные меры безопасности помогут этому молодому человеку вернуться домой целым и невредимым.

– Доктор, мсье де Вальми хотел бы встретиться с вами.

Молодой человек принялся расчищать Тахиону дорогу, а инопланетянин тем временем изучал самого популярного кандидата на президентских выборах во Франции со времен Шарля де Голля – Франшо де Вальми. Высокий и стройный, он с легкостью двигался сквозь толпу. В его густых каштановых волосах имелась единственная седая прядь шириной в два дюйма, что весьма впечатляло. Впрочем, куда более впечатляющим, хотя и куда менее бросающимся в глаза, был тот факт, что ему выпала дикая карта. Туз. В стране, помешавшейся на тузах.

Хартманн и де Вальми обменивались рукопожатием. Два рьяных охотника, использующие силу и популярность, чтобы занять должности первых лиц своих стран.

– Сэр, доктор Тахион.

Де Вальми обрушил на такисианина всю мощь своих неотразимых зеленых глаз. Тахион, воспитанный в культуре, в которой шарму и обаянию придавали огромное значение, обнаружил, что француз наделен и тем и другим почти в такисианской мере. Интересно, не это ли тот дар, который преподнесла ему дикая карта?

– Это большая честь для меня, доктор.

Он говорил по-английски. Тахион приложил маленькую ручку к груди и ответил по-французски:

– Я польщен.

– Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение об исследованиях наших ученых по поводу вируса дикой карты.

– Я только что прибыл. – Такисианин потеребил лацкан камзола, поднял глаза и впился в собеседника острым взглядом. – Говорят, президент готовит вас в престолонаследники. Но ваше положение туза от этого не пострадало?

– Нет.

– Было бы любопытно узнать, в чем заключаются ваши способности.

Де Вальми прикрыл глаза.

– О, мсье Тахион, мне неловко об этом говорить. Так, ничего серьезного. Годится разве что гостей развлекать.

– Вы очень скромны, сэр.

Помощник Хартманна одарил его сердитым взглядом, на который Тахион как ни в чем не бывало ответил, хотя уже пожалел о своей мимолетной вспышке сарказма. С его стороны было невежливо выставлять напоказ свою усталость и несчастье других.

– Я не чураюсь пускать в ход преимущество, полученное благодаря вам, доктор, но надеюсь, что президентский пост получу благодаря своей политической позиции и превосходству.

Тахион издал негромкий смешок и перехватил взгляд Грега Хартманна.

– Забавно, не правда ли, что в этой стране дикая карта открывает человеку дорогу к высокой должности, тогда как у нас аналогичная информация о кандидате приведет к его поражению.

Сенатор скорчил гримасу.

– Лео Барнетт.

– Прошу прощения? – с некоторым замешательством переспросил де Вальми.

– Один проповедник-фундаменталист, собравший немало последователей. Дай ему волю, он восстановил бы все старые законы о диких картах.

– О, все гораздо хуже, сенатор. Думаю, он загнал бы их в специальные лагеря и принудил к массовой стерилизации, – вставил свое слово Тахион.

– Да, это неприятная тема. Однако я хотел бы обсудить с вами еще одну неприятную тему: ликвидация ракет средней дальности в Европе. Не то чтобы у меня был опыт сотрудничества с теперешней администрацией, но мои коллеги из Сената… – Хартманн подхватил де Вальми под руку, и они удалились прочь, сопровождаемые свитой многочисленных помощников, которые держались в нескольких шагах позади, словно стайка ожидающих поживы рыблоцманов.

Тахион глотнул шампанского. Люстры сверкали, стократ отраженные в нескончаемой череде зеркал, которые швыряли яркий свет, словно осколки стекла, в его раскалывающуюся голову. Он сделал еще глоток шампанского, хотя понимал, что алкоголь отчасти повинен в его теперешнем недомогании. Алкоголь да еще назойливый гул сотен голосов, деловитое пиликанье смычков по струнам и толпа, собравшаяся за стенами этого здания. Для такого восприимчивого телепата, как он, ее присутствие было сравнимо с несмолкаемым прибоем.

Сотни людей, когда их кортеж ехал по длинному, обсаженному ореховыми деревьями бульвару, махали им руками, жадно вытягивая головы в надежде хоть мельком увидеть les ases fantastiques. Приятное разнообразие после ненависти и страха, которыми их встречали в других странах. И все-таки он был рад, что осталась всего одна страна – а потом домой. Впрочем, там его не ждало ничего, кроме новых забот.

«По Манхэттену разгуливает Джеймс Спектор. Ожившее воплощение смерти. Еще одно чудовище, порожденное моим вмешательством. Как только я окажусь дома, придется заняться этим. Выследить его. Отыскать его. Остановить. У меня хватило глупости бросить его ради того, чтобы пуститься в погоню за Рулеткой.

А Рулетка? Где она может сейчас быть? Может быть, я был неправ, когда отпустил ее? Как только дело касается женщины, я веду себя как настоящий болван».

– Тахион! – Веселый оклик Соколицы, прилетевший на волнах мелодии Моцарта, вырвал его из дымки задумчивости. – Ты должен это видеть.

Он нацепил на лицо улыбку и старательно отвел глаза от ее круглого живота, воинственно торчащего вперед и вверх. Джонс, автомеханик из Гарлема, которому явно было не по себе во фраке, нервозно разглядывал высокий светильник, сверкающий хрусталем и золотом, как будто ожидал, что тот вот-вот на него накинется. Длинная вереница зеркал наводила на мысли о «Доме смеха», и Десмонд с его хоботом с подергивающимися на конце пальцами лишь усиливал сходство. Прошлое. Оно мертвым грузом навалилось на его плечи.

Приятели и приятельницы расступились, оставив в одиночестве корявую сгорбленную фигурку. Джокер неловко развернулся и снизу вверх посмотрел на Тахиона. Его лицо было прекрасно. Благородное, чуть тронутое усталостью, вокруг глаз и губ – морщинки, свидетельствующие о перенесенных страданиях. Замечательное лицо – его, Тахиона.

Послышался дружный хохот, и черты поплыли, словно смяли глину или сжали губку, и перед ним оказалось настоящее лицо джокера. Большая квадратная голова с озорными карими глазами и копной седеющих волос, насаженная на маленькое искривленное тельце.

– Простите, но я просто не мог упустить столь соблазнительную возможность, – фыркнул джокер.

– Главное – в точности твое выражение, Тахи, – вставила Кристалис.

– Хорошо тебе смеяться, тебе-то ничто не грозит. Тебя он изобразить не сможет, – протрубил Десмонд.

– Tax, это Клод Боннелл, Le Miroir. Он выступает в «Лидо».

– Пародирует политиков, – пророкотал Молот.

– Ну да, исполняет уморительно смешную сценку с Рейганами, – хихикнула Соколица.

Джек Браун, привлеченный общим смехом, маячил чуть поодаль. Его глаза встретились с глазами Тахиона, и такисианин посмотрел сквозь него. Джек попятился и остановился лишь тогда, когда они оказались по разные стороны от толпы.

– Клод пытается помочь нам разобраться в абракадабре из букв, которую представляет собой французская политика, – сказал Проныра. – Как де Вальми сколотил впечатляющую коалицию из ОПР, ЦСД, ЖЖСШ, ФКП…

– Нет-нет, мистер Даунс, не надо включать мою партию в число тех, что поддерживают Франшо де Вальми. У нас, коммунистов, вкус получше и к тому же имеется свой кандидат.

– Который не победит, – вставил Браун, хмуро глядя на крошечного джокера с высоты своего роста.

Черты Боннелла расплылись, и Эрл Сэндерсон-младший негромко сказал:

– Были люди, которые поддерживали цели мировой революции.

Побелев как мел, Джек отшатнулся в сторону, вокруг него разлилось золотистое сияние – сработало защитное биополе.

После ухода туза повисла неловкая тишина, и Тахион нарушил ее:

– Спасибо.

– Не за что.

– Вы здесь как представитель жертв вируса дикой карты?

– Отчасти, но я здесь также в силу должностных обязанностей. Я – делегат съезда партии.

– Так вы большая шишка у красных, – присвистнул Проныра со своей обычной бестактностью.

– Да.

– Как вы изобразили Эрла? Вы просто изучили прошлое всех членов нашей делегации? – поинтересовалась Кристалис.

– Я очень слабенький телепат. Я могу изображать лица тех, кто оказал большое влияние на какого-то человека.

Помощник Хартманна снова возник у него за плечом.

– Доктор, прибыл доктор Корвисар и хочет повидаться с вами.

Тахион состроил гримасу.

– Делу время, потехе час. Дамы, – вежливый кивок, – господа.

Он поклонился и зашагал прочь.

Час спустя Тахион стоял и слушал камерный оркестр, очарованный убаюкивающими звуками мелодии Мендельсона. Внезапно у него заныли ступни – вот что значит сорок лет, прожитых на Земле! Где его способность проводить долгие часы на ногах без особых проблем? Вспомнив давнишние уроки хороших манер, он втянул живот, распрямил плечи и вздернул подбородок. Ему мгновенно стало легче, но он решил, что еще один стаканчик ему не помешает.

Подозвав к себе официанта, такисианин протянул руку к бокалу с шампанским. И вдруг пошатнулся и тяжело повалился на мужчину – ослепляющая, лишенная направления мысленная атака обрушилась на его щиты.

«Ментальный контроль!

Источник?

Где-то снаружи».

Он смутно слышал, как бьются бокалы, слетевшие с подноса изумленного официанта. С усилием поднял веки, казавшиеся бесконечно тяжелыми. Его собственный пси-поиск и вопиющая сила чужого ментального контроля производили такой искажающий эффект, что действительность стала вдруг странно изменчивой. Яркие наряды гостей посерели. Он видел ментальный щуп – ослепительную полосу света. Она рассеивалась у источника, лишала возможности засечь его. Однако вот он, окруженный сиянием.

Мужчина.

Форма.

Один из офицеров службы безопасности.

Кейс.

БОМБА!

Он мысленно потянулся и схватил офицера. Тот задергался, как мотылек в языках пламени, – Тахион боролся с тем, кто его контролировал. Напряжение оказалось непосильным для человеческого разума, и его сознание погасло – словно задули свечу. Майор упал, широко раскинув ноги, на натертый паркет. Тахион обнаружил, что его пальцы сжимают ручку черного кожаного кейса, хотя не помнил, чтобы он двинулся с места.

«Тот, кто контролировал офицера, знает, что потерял фокус. Часовой механизм или радиоуправление? Раздумывать некогда».

Решение, когда оно пришло, было почти бессознательным. Он потянулся, завладел человеческим разумом. Джек Браун застыл, выронил свой бокал и помчался к высоким окнам, выходившим в парк и на фонтаны. Люди разлетались во все стороны, как кегли, перед бегущим тузом. Тахион вознес молитву предкам, прося у них укрепить и направить его руку, затем размахнулся и швырнул кейс.

Джек, точь-в точь как один из героев фильмов о футболе, подпрыгнул, перехватил вращающийся кейс в воздухе, крепко прижал его к груди и устремился в окно. Стекло ореолом окружило его сияющее золотом тело. Еще секунда – и чудовищный взрыв выбил все оставшиеся стекла в окнах Зеркального зала. Женщины завизжали – тончайшие осколки глубоко впивались в беззащитную кожу. Стекло и гравий со двора обезумевшими дождевыми каплями посыпались на пол.

Все бросились к окнам – взглянуть, что случилось с Брауном. А доктор опустился на колени рядом с оглушительно дышащим майором.

– Давайте повторим еще раз.

Тахион примостил ноющий зад на твердый пластмассовый стул, поерзал, пока наконец не удалось украдкой бросить взгляд на часы. 12:10. Определенно, полицейские во всем мире одинаковы. Вместо того чтобы сказать ему спасибо за то, что предотвратил трагедию, с ним обращались как с уголовником. А Джек Браун избежал этой участи – власти настояли на том, чтобы его отправили в больницу. Разумеется, Золотого Мальчика не ранило – именно поэтому Тахион и выбрал его.

«Наверняка к утру все газеты будут до небес превозносить отважного американского туза, – мрачно подумал Тахион. – Моего участия никто никогда не замечает».

– Мсье? – подстегнул его Жан-Батист Рошамбо из «Сюрте».

– Чего ради? Я уже все вам сказал. Я почувствовал мощное действие природного ментального контроля. Определить источник не удалось – он не обучен и не умеет контролировать свой дар. Однако я сумел определить его жертву. Когда я пытался перехватить контроль, то проник в сознание контролировавшего, узнал о присутствии бомбы, завладел разумом Брауна, бросил бомбу ему, он выпрыгнул в окно, бомба взорвалась, не причинив ему никакого вреда, разве что он сам слегка помял клумбы.

– Под окнами Зеркального зала нет клумб, – прогнусавил помощник Рошамбо.

Тахион обернулся к нему на своем стуле.

– Это была шутка, – пояснил он мягко.

– Доктор Тахион. Мы не ставим под сомнение ваш рассказ. Просто это невозможно. Такого могущественного… ментата? – он вопросительно взглянул на Тахиона, ожидая подтверждения, – во Франции нет. Как объяснил доктор Корвисар, у нас зарегистрированы все носители, как латентные, так и выраженные.

– Значит, один ускользнул от вашего внимания.

Корвисар, самоуверенный седовласый тип с пухлыми, как у бурундука, щеками и крошечным ротиком-гузкой, упрямо покачал головой.

– Всех новорожденных проверяют и регистрируют в роддоме. Всех иммигрантов проверяют на границе. Все туристы обязаны пройти обследование, иначе им не дадут визу. Единственное объяснение – то, о чем я подозревал уже несколько лет. Вирус мутировал.

– Это полная и безоговорочная чушь! При всем моем почтении, доктор, самый главный авторитет в области дикой карты на этой планете, как и на всех остальных, я.

Пожалуй, тут он слегка преувеличил, но это простительно. Столько часов общения с дураками, причем подряд!

Корвисар дрожал от ярости.

– Наше исследование было признано лучшим в мире.

– Да, но я не публикуюсь. – Тахион вскочил на ноги. – У меня нет в этом необходимости. – Шаг вперед. – Зато у меня есть одно маленькое преимущество. – Еще шаг. – Я помогал разрабатывать эту заразу! – рявкнул он французу прямо в лицо.

Корвисар упрямо стоял на своем.

– Вы ошибаетесь. Ментат существует, его нет в списках, следовательно, вирус мутировал.

– Я хочу взглянуть на ваши заметки, повторить исследование и посмотреть ваши хваленые списки.

Эти слова были обращены к Рошамбо. Может, он полицейский до мозга костей, зато хотя бы не идиот. Офицер «Сюрте» вскинул бровь.

– Вы не против, доктор Корвисар?

– Нет.

– Хотите начать прямо сейчас?

– Почему бы и нет. Вечер все равно испорчен.

Его устроили в кабинете Корвисара, предоставив в распоряжение впечатляющий компьютер, пухлые папки с данными исследований, футовую груду дисков и чашку крепкого кофе, который Тахион щедро сдобрил бренди из поясной фляги.

Исследование оказалось убедительным, но изначально рассчитанным на то, чтобы доказать вожделенную гипотезу Корвисара. Интерпретация данных, которые собирал француз, была слегка окрашена надеждой на славу в форме мутировавшего штамма – дикой карты имени Корвисара. Однако вирус не мутировал.

Тахион от души возблагодарил богов и предков.

Он лениво проглядывал электронный реестр жертв дикой карты, когда в глаза ему бросилась какая-то аномалия. Было пять утра – не совсем удачное время для продолжения поисков, но воспитание и природное любопытство одержали верх. После нескольких минут лихорадочных терзаний клавиатуры он разделил экран и вывел оба документа рядом. Потом откинулся в кресле, принялся ерошить и без того встрепанные кудри нервными пальцами.

– Чтоб мне провалиться, – сказал он вслух в тишине.

Дверь приоткрылась, и дежурный сержант просунул голову в щель.

– Мсье? Вам что-то нужно?

– Нет, спасибо.

Он стремительно протянул руку и удалил без возможности восстановления убийственные документы. То, что он обнаружил, не нуждалось в огласке. Отныне он лично, а не компьютер или дискета, сохранит тайну. Ибо это политический динамит, способный превратить выборы в хаос, лишить президентского поста и подорвать доверие избирателей.

Тахион вжал руки в поясницу, потянулся, пока не затрещали позвонки, и помотал головой, как усталый пони.

– Сержант, боюсь, я не нашел ничего полезного. И слишком утомился, чтобы продолжать. Можно мне вернуться в гостиницу?

Но и в своей постели в «Рице» Тахион не смог найти ни покоя, ни сна, так что в конце концов очутился на мосту Согласия, глядя, как под ним проплывают угольные баржи, и жадно принюхиваясь к запаху свежего хлеба, которым, казалось, был пропитан весь город. Каждая клеточка его тела доставляла ему страдания, спина до сих пор болела от того невыносимого кресла, желудок требовал еды. Но хуже всего было то, что он про себя определил как мысленное несварение. Такисианин видел или слышал нечто важное. И пока он не обнаружит это, его разум будет бурлить, как суп на плите.

– Временами, – строго сказал он своему сознанию, у меня появляется такое ощущение, что ты обладаешь собственным разумом.

Доктор зашагал через площадь Согласия, мимо египетского обелиска. Здесь было множество ресторанов и отелей на любой вкус, в частности – «Интерконтиненталь», где в поте лица трудилась Дани, неподалеку находился «Риц». Он не видел никого из своих спутников после драматических событий вчерашнего вечера. Его появление будет встречено восклицаниями, поздравлениями…

На нем все еще был вечерний костюм – бледно-лавандовый и розовый шелк, море кружев. Тахион нахмурился, когда водитель такси при виде его разинул рот, выехал на тротуар и едва не врезался в один из центральных фонтанов. Смутившись, доктор нырнул сквозь затейливую решетку в сад Тюильри, где, побродив немного, устало присел рядом с фонтаном. Ожившие струи окропили его лицо мельчайшей водяной пылью. На мгновение он застыл с закрытыми глазами, наслаждаясь прохладным прикосновением воды. Потом переместился на ближайшую скамейку, вытащил фотографию Жизели и в который уже раз принялся рассматривать тонкие черты. Почему всякий раз, приезжая в Париж, он застает одну лишь смерть?

Внезапно все встало на свои места. Теперь картина представляла собой единое целое. С радостным криком Тахион вскочил на ноги и как сумасшедший бросился бежать. Высокие каблуки его бальных туфель скользили по гравию, которым была усыпана дорожка. Чертыхнувшись, он на ходу сбросил их и побежал дальше.

Так, с башмаком в каждой руке, он мчался по улице Риволи. Рев гудков, визг шин, ругань водителей. Остановился, хватая ртом воздух, только когда перед ним замаячил мраморно-стеклянный вход в отель «Интерконтиненталь». Поймал ошарашенный взгляд швейцара, сунул ноги в туфли, отряхнул камзол, пригладил всклокоченные волосы и небрежной походкой вошел в тихий вестибюль.

– Bonjour.

Глаза портье – это был привлекательный мужчина за тридцать с прилизанными темными волосами – расширились от удивления, когда он узнал экстравагантного посетителя.

– У вас работает Данель Монсей. Мне крайне необходимо поговорить с ней.

– Монсей? Нет, мсье Тахион. У нас нет ни одной женщины с такой…

– Черт. Она вышла замуж. Совсем забыл. Она горничная, пятидесяти с лишним лет, глаза черные, волосы седые. – Сердце у него грохотало, отзываясь ответным стуком в висках.

Мужчина с опаской смотрел на руки Тахиона, которые настойчиво сжали его лацканы и едва не вытащили из-за стойки. Такисианин отпустил клерка, потер кончики пальцев.

– Прошу прощения. Как видите, это очень важно… очень важно для меня.

– Мне очень жаль, но у нас нет ни одной женщины по имени Данель.

– Она коммунистка! – в отчаянии добавил доктор.

Мужчина покачал головой, но бойкая блондинка за

стойкой обмена валюты внезапно сказала:

– Ну же, Франсуа. Помнишь – Данель.

– Значит, она здесь?

– О, mais oui. Она на третьем этаже…

– Вы не позовете ее?

Тахион одарил девушку самой соблазнительной своей улыбкой.

– Мсье, она на работе, – запротестовал мужчина.

– Я прошу ее оторваться всего на минутку.

– Мсье, я не могу пустить уборщицу в фойе «Интерконтиненталя».

– Тогда я сам поднимусь к ней.

Данель заталкивала простыни в корзину для грязного белья. Заметив его, она раскрыла рот и попыталась протолкнуться мимо него, используя свою тележку как таран. Он отскочил в сторону и поймал ее за запястье.

– Нам нужно поговорить.

– Я работаю.

– Возьми выходной.

– Меня уволят с работы.

– Тебе больше не понадобится эта работа.

– Это почему?

Какой-то мужчина вышел из номера и с любопытством смотрел на странную парочку.

– Она тебе не подходит.

Данель вгляделась в его лицо, посмотрела на дешевые часики.

– Скоро у меня перерыв. Встретимся в кафе «Моранс», это рядом, на улице Жюйе. Купи мне сигарет и что обычно.

– То есть?

– Они знают. Я всегда захожу туда в перерыв.

Он сжал ее лицо в ладонях и поцеловал. Улыбнулся при виде ее замешательства.

– Что это на тебя нашло?

– Расскажу в кафе.

Проходя по вестибюлю, он увидел, что клерк только что повесил трубку в одной из телефонных кабинок. Молоденькая блондинка помахала ему рукой и спросила:

– Ну как, нашли ее?

– Да. Большое спасибо.

Тахион нетерпеливо ерзал за одним из крохотных столиков, втиснутых на тротуар перед кафе. Улочка была такая узкая, что припаркованные у обочины машины стояли двумя колесами на тротуарах.

Подошедшая Дани закурила «Голуаз».

– И в чем же дело?

– Ты солгала мне. – Он игриво погрозил ей пальцем. – Наша дочь не умерла. В Версале… там была не дикая карта, там был мой кровный родственник. Я не виню тебя за то, что ты хотела сделать мне больно, но хочу возместить тебе все эти годы. Я забираю вас обеих в Америку.

По улице на бешеной скорости несся юркий автомобиль. Когда он оказался напротив них, от серого каменного здания эхом отразилась автоматная очередь. Данель дернулась на стуле. Тахион подхватил ее, увлек за собой на асфальт за одной из стоящих у обочины машин. Раскаленный прут насквозь прожег его ногу, локоть с тошнотворным хрустом ударился о тротуар. Он лежал неподвижно, уткнувшись щекой в мостовую, и по его руке текло что-то теплое. Нога занемела.

Из горла Данель с хрипом вырывалось дыхание. Тахион завладел ее сознанием. Появилась Жизель. Миллион раз отраженная в миллионе самых разнообразных воспоминаний. Жизель. Ослепительный светлячок.

В отчаянии он потянулся за ней, но она ускользала – забытое неуловимое волшебство в темнеющих закоулках гаснущего разума ее умирающей матери.

Данель умерла.

Жизель умерла.

Но оставила в этом мире часть себя – сына. Доктор нарушал все правила высшей ментатики, запрещавшие удерживать умирающий разум. Паника охватила его, и он шарахнулся прочь от этой ужасающей границы.

В физическом мире в воздухе висел протяжный вой сирен.

«О предки, что же делать?» Позволить им найти его здесь вместе с застреленной горничной? Нелепость. Возникнут вопросы, придется отвечать. Они узнают о его внуке. А если дикие карты во Франции – национальное достояние, каким сокровищем объявят человека, в чьих жилах течет часть такисианской крови?

Пришла боль. Тахион попробовал пошевелить ногой и понял, что пуля не задела кость. От напряжения на лбу у него выступил пот, желчь подступила к горлу. Как же он доберется до «Рица»? Но… в конце концов, это всего в двух кварталах отсюда.

Такисианин осторожно сдвинул женщину в сторону, сложил ее руки на груди, поцеловал в лоб. «Мать моего ребенка». Потом он оплачет ее как положено. Но сначала надо отомстить.

Пуля прошла навылет сквозь мягкие ткани бедра. Крови было немного. Пока. Как только он зашагал, она забила фонтаном. Нужен камуфляж, что-нибудь, чем можно прикрыть рану, чтобы пройти мимо стойки регистрации и подняться в номер. Он оглядел стоящие машины. Ага, сложенная газета на капоте одной из них. Не лучший вариант, но сойдет. Теперь ему оставалось лишь продержаться и не хромать те несколько шагов, которые предстоит сделать от входа в отель до дверей лифта.

Выучка – это все. И порода. Порода всегда возьмет свое.

Он пытался заснуть, но все без толку. В конце концов в шесть утра Джек Браун с раздражением отбросил сбившиеся простыни, скинул промокшую от пота пижаму, оделся и отправился на поиски съестного.

Пять месяцев жизни в сгорбленном состоянии и с постоянной оглядкой. Пять месяцев, в течение которых он ни разу не заговорил с ним. Ни разу даже не взглянул на него. Неужели надежда восстановить свое доброе имя действительно стоила этого ада?

Всему виной было нашествие Роя. Оно вытащило его на свет из уютной торговли недвижимостью, калифорнийских вечеров и секса на берегу бассейна. Положение было по-настоящему отчаянным. Ни один туз, сколь бы подмоченной ни была его репутация, не был лишним. И он показал себя с наилучшей стороны, сражался с чудищами в Кентукки и Техасе. Тогда он и обнаружил кое-что любопытное. Большинство этих новых молодых тузов ни сном ни духом не ведали, кто он такой. Знали немногие – Хирам Уорчестер, Черепаха, и это имело значение. Так что, возможно, у него был способ вернуться. Снова стать героем.

Сенатор Грег Хартманн объявил о предполагаемой кругосветной поездке.

Джек всегда восхищался Хартманном. Восхищался тем, как сенатор вел борьбу за отмену определенных частей «Постановления о контроле над способностями экзотов». Он позвонил ему и предложил оплатить часть издержек. Для политика деньги никогда не бывают лишними, даже если их не используют для финансирования кампании. Так Джек очутился на борту самолета.

По большей части все было не так уж и плохо. У него не было недостатка в женщинах – лучше всех оказалась Фантазия. Как-то ночью, в Италии, когда они лежали в постели, она со злой ехидцей рассказала ему об импотенции Тахиона. Он тогда смеялся, слишком громко и слишком долго.

За многие годы Джек кое-что разузнал о такисианской культуре из интервью с Тахионом, которые прочитал. Месть определенно была частью тамошнего кодекса чести. Поэтому он постоянно оглядывался и ждал, когда доктор сделает ход. Но ничего не происходило.

Он сходил с ума от напряжения.

А потом настал вчерашний вечер.

Он намазал маслом последнюю булочку из корзинки, запил кусок твердой корки убийственно крепким французским кофе. Эти лягушатники понятия не имеют, что такое нормальный человеческий завтрак. Разумеется, он мог заказать американский завтрак, но цена у него оказалась столь же убийственная, как и кофе. Корзинка черствого хлеба и чашка кофе обошлись ему в десять долларов. А если к этому добавить несколько яиц и бекон, изволь выложить почти тридцать. За завтрак!

Внезапно до него дошла абсурдность собственных рассуждений. Он ведь богатый человек, а не мальчишка с фермы в Северной Дакоте времен Великой депрессии. На те деньги, которые он вложил в это турне, вполне можно было бы купить здоровый кусок 747 го «боинга» или на худой конец топливо, чтобы лететь на нем…

В фойе отеля показался Тахион, и по спине у Джека забегали мурашки. Сквозь дверь в ресторанчик видно было очень немного, и вскоре инопланетянин исчез из виду. Джек ощутил, как расслабились мышцы шеи и плеч, со вздохом поднял палец и заказал полный американский завтрак.

Тахион был какой-то странный. Вилка механически перемещалась от тарелки ко рту. Двигался так, будто шомпол проглотил. Прижимал газету к бедру, как солдат на параде по полной форме.

Его не касается, что затеял этот поганец.

Но вчера вечером это напрямую его коснулось.

Гнев пробуравил его внутренности физической болью.

«Да, бомба не могла причинить мне вреда, но он завладел моим сознанием». Низведя его в этот миг от человека до неодушевленного предмета.

Джек атаковал бекон; между тем его гнев и возмущение все росли. Черт побери! Глупо бояться хилого эльфа в дурацком наряде.

«Не бояться», – поправил Джек себя. Он держался от инопланетянина подальше из вежливости, уважая силу ненависти Тахиона. Но теперь такисианин поменял правила игры. Он завладел его разумом. Джек не намерен был этого спускать.

Они походили на два крохотных красных рта – пуля вошла и вышла. Тахион, сидя на кровати, ввел себе обезболивающее, подождал, пока оно подействует. На всякий случай он уже сделал себе прививку против столбняка и укол пенициллина. По всему столу валялись использованные шприцы, ждала своего часа марлевая подушечка, сверток ваты. Однако пусть кровь пока потечет. А он тем временем хорошенько подумает.

Значит, Данель не солгала. Она просто не рассказала ему всего. Жизель мертва. Вопрос в том, как это случилось. Или это не важно? Наверное, нет. Важно то, что она вышла замуж и родила сына. Моего внука. И его необходимо найти.

А отец? А что отец? Даже если он еще жив, более неподходящего телохранителя для мальчика трудно представить. Отец – или еще кто-то неизвестный – манипулировал такисианским даром, чтобы сеять ужас.

И с чего же начать? Без сомнений, с квартиры Данель. Потом в архив, искать разрешение на брак и свидетельство о рождении ребенка.

Но это нападение на Данель и на него – не случайность. Враги, кем бы они ни были, начеку. Так что, как это ему ни претит, он попытается внедриться к ним.

Несколько минут Браун провел в вестибюле в нерешительности. Но ярость взяла верх над благоразумием. Он толкнул дверь, обнаружил, что она заперта, с силой крутанул ручку и вывернул ее. Перешагнул через порог и застыл в изумлении при виде доктора, остригающего очередную огненную прядь. На полу уже образовался небольшой пушистый холмик.

Тахион тоже ахнул, с занесенными ножницами над головой.

– Как ты смеешь!

– Чем это ты занят?

Если учесть, что это был их первый обмен репликами за сорок лет, ему явно чего-то недоставало.

Быстрыми щелчками, точно вереница фотокадров, в поле зрения ворвались все остальные подробности сцены. Джек ткнул пальцем.

– Это пулевое ранение.

– Ерунда. – На белое бедро, покрытое порослью красно-золотых волос, быстро легла марля. – А теперь выметайся из моего номера.

– Только после того, как ты ответишь мне на кое-какие вопросы. Кто в тебя стрелял? – Он прищелкнул пальцами. – Бомба в Версале. Ты напал на след этих людей…

– Нет!

Слишком быстро и слишком напористо.

– Ты сообщил властям?

– Незачем. Это не пулевое ранение. Мне ничего не известно о террористах.

Ножницы обкорнали последнюю прядь волос. Она спорхнула на пол и по иронии судьбы образовала фигуру, очень похожую на вопросительный знак.

– Зачем ты обрезал волосы?

– Потому что мне так захотелось! А теперь убирайся, пока я не завладел твоим разумом и не заставил тебя сделать это.

– Только попробуй, и я вернусь и переломаю твою поганую шею. Ты так и не простил меня…

– Ты это заслужил!

– Ты бросил в меня бомбу!

– К несчастью, я знал, что она не причинит тебе вреда.

Длинные тонкие пальцы пробежали по стриженой голове и застыли на щеке. Такисианин вдруг показался ему совсем юным…

Браун подошел к нему, положил обе руки на подлокотники кресла, надежно отрезав доктору путь к отступлению.

– Это турне очень важно. Если ты отколешь какой-нибудь сумасшедший номер, это может подорвать нашу общую репутацию. На тебя мне наплевать, но Грегу Хартманну это важно.

Инопланетянин отвел глаза и деревянным взглядом уставился в окно. Несмотря на то что на нем были только трусы и рубаха, он умудрялся и в таком виде выглядеть царственно.

– Я иду к Хартманну.

В лиловых глазах промелькнула искра тревоги, но была быстро подавлена.

– Давай, иди. Только бы от тебя избавиться. – Между ними пролегло молчание. Внезапно Браун спросил:

– У тебя что-то случилось?

Молчание.

– Если случилось, расскажи мне. Вдруг я смогу помочь?

Длинные ресницы поднялись, и Тахион взглянул прямо ему в глаза. Теперь в этом узком лице не было ничего юного. Оно казалось холодным, старым и неумолимым, как сама смерть.

– Ты уже один раз мне помог, спасибо.

Джек почти выбежал из комнаты.

Тахион стащил с головы мягкую коричневую шляпу и принялся взволнованно мять ее в руках. Крошечная двухкомнатная квартирка выглядела так, как будто по ней пронесся ураган. Ящики были выворочены, дешевая фотографическая рамка без фотографии одиноко стояла на обшарпанном столике.

«Полиция? – спросил он себя. – Нет, они действовали бы более аккуратно». Значит, здесь побывали убийцы Дани, а полиции еще только предстояло появиться – то есть Тахиону следовало поторопиться. Только что купленные джинсы стояли колом, и он раздраженно дернул пояс, окидывая взглядом книжки в мягких обложках, разбросанные по полу комнаты.

Из спальни донесся негромкий скрежет. Доктор застыл, по-кошачьи подобрался к плитке, поднял нож, лежащий рядом с ней. В два счета он пересек комнату и прижался к стене, готовый ударить любого, кто бы ни появился здесь.

Тихие, осторожные шаги, но по тому, как содрогнулся пол, такисианин определил, что противник у него крупный. Два негромких вдоха-выдоха за стеной. Внезапно ему навстречу выскочил мужчина; Тахион бросился вперед, пригнувшись, готовый всадить нож ему под ребра. Лезвие треснуло, по засаленным стенам квартирки разлилось золотистое сияние.

Джек Браун выставил вперед указательный палец, как пистолет.

– Пиф-паф, ты убит.

– Черт тебя дери! – В приступе гнева такисианин швырнул сломанный нож в стену. – Что ты здесь делаешь?

– Я шел за тобой.

– Я тебя не видел!

– Знаю. У меня это неплохо получается.

Смысл был предельно ясен.

– Почему бы тебе не оставить меня в покое?

– Потому что ты взялся не за свое дело.

– Я вполне способен о себе позаботиться.

Насмешливое фырканье.

– Если бы это был не ты, я бы тебя прикончил! – крикнул Тахион.

– Да? А если бы их было больше одного? Или у них были бы пистолеты?

– Мне некогда с тобой беседовать. Полиция может приехать с минуты на минуту, – через плечо бросил инопланетянин, врываясь в спальню и продолжая поиски.

– Полиция? Да погоди ты! Что происходит? Почему полиция?

– Потому что женщину, которая жила в этой квартире, сегодня утром убили.

– Замечательно. А ты здесь при чем?

Губы Тахиона упрямо сжались. Браун сгреб доктора за грудки, оторвал от пола, приподнял так, что их носы почти соприкоснулись.

– Тахион.

Его имя прозвучало как предостерегающий рокот.

– Это частное дело.

– Не частное, если в нем замешана полиция.

– Я разберусь сам.

– Это вряд ли. Ты даже меня не заметил. – (Такисианин нахмурился.) – Расскажи мне, что происходит. Может, я сумею тебе помочь.

– Ну ладно, – брюзгливо рявкнул Тахион. – Я ищу все, что может дать ключ к местонахождению моего внука.

Здесь требовались некоторые пояснения, и он быстрыми отрывистыми фразами отбарабанил свой рассказ, пока в четыре руки шел поиск в шкафу и комоде – с нулевым результатом.

– Видишь, я должен отыскать его первым и вывезти из страны, пока французские власти не поняли, кто проживает на их территории, – заключил он, положив руку на ручку двери.

В замочной скважине повернулся ключ.

– Вот черт, – прошептал Тахион.

– Полиция? – одними губами спросил Джек.

– Без сомнения, – точно так же ответил такисианин.

– На пожарную лестницу. – Браун ткнул себе за спину.

Они бросились к окну.

– Так, посмотрим, что там у нас? – Джек умолк, чтобы закурить сигарету. Тахион с трудом оторвался от чудовищного по своим размерам и очень запоздалого обеда, выудил из кармана джинсов листочек бумаги. Бросил его на стол, и листок спланировал прямо в баночку с горчицей. – Да осторожнее же, черт побери!

Тахион снова набросился на еду. Раздраженно буркнув, туз вытащил очки и принялся разбирать витиеватый почерк такисианина:

«Жизель Бакур сочеталась браком с Франсуа Андрие 5 декабря 1971 года гражданской церемонией.

Один ребенок, Блез Жанно Андрие, родился 7 мая 1975 года.

Жизель Андрие погибла в перестрелке с личным телохранителем предпринимателя Симона де Монфора 28 ноября 1984 года.

И муж, и жена были членами Французской коммунистической партии.

Франсуа Андрие был задержан для допроса, но впоследствии отпущен, когда никаких веских улик обнаружить не удалось».

Первым делом они пошли по самому простому пути и проверили телефонный справочник – Андрие там не оказалось, что никого не удивило. Джек вздохнул, откинулся на спинку стула и спрятал очки обратно в нагрудный карман. Уличное кафе накрывала длинная тень Эйфелевой башни.

– Уже поздно, а у нас еще ужин на Tour Eiffel.

– Я не пойду.

– Как?

– Я собираюсь пойти поговорить с Клодом Боннеллом.

– С кем?

– С Боннеллом! Le Miroir, помнишь?

– Зачем?

– Потому что он большая шишка в коммунистической партии. Вдруг он сможет раздобыть для меня адрес Андрие?

– А что, если ничего не получится?

Сигаретный дым кольцом повис в воздухе между ними.

– Не хочу об этом думать.

– Лучше все-таки подумать, если ты действительно хочешь разыскать этого парня.

– И что ты предлагаешь?

– Попытайся проследить происхождение веществ, из которых была изготовлена та бомба. Должны же они были где-то их купить.

Tax поморщился.

– Это долго и нудно.

– Да.

– Тогда я буду надеяться на встречу с Боннеллом.

– Отлично, ты надейся, а я займусь моей идеей с бомбой. Конечно, я точно не знаю, как нам раздобыть эти сведения. Думаю, ты в любой момент можешь отправиться к Рошамбо и прощупать его мозги…

Тахион сложил руки домиком перед лицом и устремил задумчивый взгляд поверх них на своего собеседника.

– У меня есть идея получше.

– Какая?

– Да не впадай ты сразу в подозрительность! Вы с Билли Рэем можете поговорить о бомбе с Рошамбо. Скажите, будто считаете, что она предназначалась сенатору – чем черт не шутит, могла и предназначаться, – предложите обменяться информацией.

– Может, и сработает. – Джек придавил окурок. – Билли Рэй – туз из министерства юстиции и телохранитель Хартманна. Естественно, он обязан спросить, почему я лезу в это дело.

– Просто скажи ему – потому, что ты Золотой Мальчик.

В его голосе прозвучало неприкрытое издевательство.

Гримерная Боннелла за кулисами в «Лидо» ничем не впечатляла. Сильный запах кольдкрема, грима и лака, забивающий более слабый душок застоялого пота и застарелых духов.

Тахион оседлал стул, сложил руки поверх спинки и принялся наблюдать за тем, как джокер накладывает на лицо последние мазки грима.

– Можете передать мне воротник?

Боннелл застегнул вокруг шеи жесткий гофрированный круг, бросил последний критический взгляд на черно-белый клоунский костюм и повернулся к своему гостю.

– Ладно, доктор. Я готов. А теперь расскажите мне, что я могу для вас сделать.

– Окажите мне одну услугу.

Они говорили по-французски.

– А именно?

– У вас есть списки с адресами ваших членов?

– Полагаю, мы говорим о партии?

– О, прошу прощения. Да.

– Ответ – да. Есть.

Боннелл нисколько ему не помогал. Тахион продолжил неловко продираться вперед.

– Вы не могли бы раздобыть для меня один адрес?

– Это зависит от того, для чего он вам нужен.

– Никаких гнусностей, уверяю вас. Одно личное дело.

– Гм. – Боннелл поправил и без того выстроенные безукоризненно стройными рядами баночки и тюбики на туалетном столике.

– Доктор, вы берете на себя огромную смелость. Мы с вами встречались всего однажды, и все же вы приходите ко мне и просите предоставить вам сведения личного характера. А если я поинтересуюсь, зачем они вам?

– Я предпочел бы не отвечать.

– Так я и думал. Боюсь, мне придется вам отказать.

Утомление, напряжение и пульсирующая боль в ноге разом накрыли его, как девятый вал. Он уронил голову на руки. Подавил слезы. Задумался о том, чтобы отступиться. Осторожная, но твердая рука взяла его за подбородок и заставила поднять голову.

– Это действительно очень много для вас значит, да?

– Больше, чем вы представляете.

– Так расскажите мне, чтобы я представлял. Неужели вы мне не доверяете? Совсем ни капли?

– Я жил когда-то в Париже. Вы давно в компартии? – спросил он ни с того ни с сего.

– С тех пор, как только начал разбираться в политике.

– Тогда странно, что мы не встретились еще в те давние времена. Я знал их всех. Лену Гольдони… Данель.

– Тогда меня еще не было в Париже. Я жил в Марселе, приходил в себя после той веселой жизни, которую мне устроили мои якобы нормальные соседи. – В его улыбке сквозила горечь. – Франция не всегда была так добра к своим диким картам.

– Простите.

– За что?

– Это моя вина.

– Исключительно глупая и эгоистичная позиция.

– Большое вам спасибо.

– Прошлое умерло, погребено, его больше не вернуть. Только настоящее и будущее имеют значение, доктор.

– А я считаю, что это глупая и упрощенческая позиция. Тридцать шесть лет назад я приехал в эту страну, сломленный и ожесточенный. У меня был роман с юной девушкой. Теперь я возвращаюсь и обнаруживаю, что оставил в этом городе более постоянный след, чем предполагал. Я стал отцом ребенка, который появился на свет, жил и умер, а я даже не знал о его существовании. Я мог бы упрекнуть за это его мать, и все же, наверное, она поступила мудро. Ибо первые тринадцать лет жизни моей Жизель ее отец был опустившимся пьяницей. Что мог бы я дать ей?

Он отошел и остановился, неподвижно глядя в стену. Потом развернулся и прижался спиной к холодной штукатурке.

– С ней я упустил свой шанс, но мне даровали еще один. У нее остался сын, мой внук. Он нужен мне.

– А его отец?

– Он член вашей партии.

– Вы говорите, что он вам нужен. Как? Вы хотите украсть его у его отца?

Тахион устало потер глаза. Двое суток без сна брали свое.

– Не знаю. Я не загадываю так далеко. Все, чего я хочу, – это увидеть его, обнять, взглянуть в лицо моему будущему.

Его собеседник хлопнул ладонями по бедрам и поднялся со стула.

– C’est bien, доктор. Любой человек заслуживает шанса на то, чтобы взглянуть на пересечение его прошлого, настоящего и будущего. Я найду вам этого человека.

– Просто дайте мне его адрес, вам самому нет никакого смысла этим заниматься.

– Он может испугаться. Я сумею успокоить его и назначить встречу. Его зовут?..

– Франсуа Андрие.

Боннелл записал.

– Прекрасно. Значит, я поговорю с этим человеком и тогда позвоню вам в «Риц»…

– Я больше там не живу. Вы сможете найти меня в «Лилии», на левом берегу.

– Понятно. Какие-то особые причины?

– Нет.

– Я должен научиться делать такое невинное выражение лица. Оно совершенно очаровательно, пусть даже и не слишком убедительно. – Тахион вспыхнул, и Боннелл рассмеялся. – Ну-ну, не обижайтесь. Для одного вечера вы рассказали мне вполне достаточно ваших секретов. Не буду больше на вас давить.

Делегация ужинала в дорогом ресторане на Эйфелевой башне.

Тахион, опираясь на защитное ограждение наблюдательной площадки, нервничал в ожидании Брауна. Сквозь окна ресторана он видел, что вечеринка достигла стадии бренди, кофе, сигар и речей. Дверь открылась, и на площадку, хихикая, вылетела Мистраль. Следом за ней показался капитан Донатьен Расин, один из самых выдающихся французских тузов. Единственной его способностью было умение летать, но по совокупности с тем фактом, что он был профессиональным военным, пресса окрестила его Триколором. Это прозвище он ненавидел.

Обняв американку за тоненькую талию, Расин перелетел с ней через защитное ограждение. Мистраль чмокнула его, высвободилась из кольца его руки и поплыла на струях легкого ветерка, который гулял вокруг башни. Ее бескрайняя серебристо-голубая накидка заплескалась вокруг нее, пока она не стала напоминать экзотического мотылька, влекомого мерцающими паутинами огней, оплетающих башню. Глядя на эту парочку, то взмывающую вверх, то камнем устремляющуюся вниз в замысловатой игре в пятнашки, Тахион вдруг почувствовал себя очень усталым, очень старым и очень бескрылым.

Двери ресторана распахнулись, и из них, словно вода из прорвавшейся дамбы, хлынула делегация. После пяти месяцев официальных обедов и бесконечных речей не было ничего удивительного в том, что они сбежали.

Браун, чертовски элегантный в белом галстуке-бабочке и фраке, остановился, чтобы закурить. Такисианин телепатически коснулся его.

«Джек».

Тот застыл на месте, но ничем другим не выдал, что понял.

Грег Хартманн оглянулся назад.

– Джек, ты идешь?

– Я нагоню вас. Пожалуй, я постою, подышу свежим воздухом, полюбуюсь видом и этой сумасшедшей парочкой. – Он махнул рукой в сторону Мистраль и Расина.

Несколько секунд спустя он присоединился к Тахиону у ограждения.

– Боннелл согласился организовать встречу.

Браун хмыкнул, щелчком стряхнул пепел.

– Когда я вернулся, в отеле была «Сюрте». Они пытались без лишнего шума выспросить наших о твоем местонахождении, но стервятники-журналисты насторожились. Они чуют сенсацию.

Такисианин передернул плечами.

– Ты пойдешь со мной? На встречу?

«Предки, мой язык едва повернулся попросить его о помощи!»

– Конечно.

– Боюсь, с отцом мне в одиночку не справиться.

– Значит, ты собираешься…

– Все, что угодно. Он мне нужен.

Монмартр. Художники, с лицензией и без, кишат, как саранча, готовая накинуться на неосмотрительного туриста. «Портрет вашей красавицы-жены, мсье». О стоимости всегда стыдливо умалчивают, зато потом, когда портрет написан, оказывается, что за эти деньги вполне можно купить работу кого-нибудь из старых мастеров.

Кортеж автобусов, пыхтя, вполз на холм, выплюнул своих восторженных пассажиров. Цыганята, кружащие, словно стервятники, тут же бросились в атаку. Европейцы, хорошо знакомые с повадками этих невиннолицых воришек, отгоняли их громкой бранью. Японцы и американцы, введенные в заблуждение блестящими черными глазищами и смуглыми лицами, подпустили их к себе. Потом они еще пожалеют об этом, когда хватятся пропавших кошельков, часов, украшений.

Столько народу, и один маленький мальчик.

Браун, уперев руки в бедра, оглядел площадь перед базиликой Сакре-Кер. Ее заливало людское море. Мольберты вздымались, словно мачты над пестрыми колышущимися волнами. Он вздохнул, глянул на часы.

– Они опаздывают.

– Терпение.

Браун снова демонстративно уставился на часы. Цыганята, привлеченные блеском тонкого золотого браслета «Лонжин», подобрались поближе.

– А ну кыш! – рявкнул Джек. – Господи, и откуда они только берутся? Их что, на фабрике разводят, вместе с проститутками?

– Их матери обычно продают их «ловцам талантов» из Франции и Италии. Потом их учат воровать, и они батрачат на своих хозяев.

– Господи, прямо Диккенс какой-то!

Тахион козырьком приставил ко лбу изящную руку и принялся высматривать Боннелла.

– Ты ведь должен был выступать сегодня на научной конференции?

– Да.

– Ты позвонил им, что не придешь?

– У меня сейчас голова занята вещами поважнее генетических исследований.

– Я бы сказал, именно ими у тебя сейчас голова и занята, – сухо отозвался Браун.

Подъехало такси; Боннелл с трудом выбрался на тротуар. Следом за ним появился мужчина с маленьким мальчиком. Пальцы Тахиона впились в бицепс Джона.

– Ты погляди. Боже правый!

– Что?

– Мужчина. Это же клерк из отеля.

– Что?

– Это он был в «Интерконтинентале».

Троица приближалась к ним. Внезапно отец застыл, показал на Джека, взволнованно зажестикулировал, ухватил ребенка за запястье и поспешил в такси.

– Нет, о господи, нет!

Тахион пробежал несколько метров. Мысленно потянулся к ним, его сила клещами сомкнулась вокруг их разумов. Они замерли. Такисианин медленно подошел к ним, затем принялся жадно разглядывать маленькое угрюмое личико под шапкой огненных волос. Ребенок противостоял немалой силе, а ведь он всего на четверть такисианин. Доктора переполнила гордость.

Внезапно его швырнули на землю, и на него обрушился град кулаков и камней. Он отчаянно пытался удержать контроль, пока цыганята вытаскивали бумажник и часы, ни на миг не прекращая колотить его. Подоспевший Джек принялся оттаскивать от него сорванцов.

– Нет, нет, лови их! Не беспокойся за меня! – закричал Тахион.

Взмахом ноги он стряхнул на землю двоих, кое-как поднялся на одно колено, растопырил пальцы и с силой воткнул их в горло одного из повисших на нем подростков. Парнишка упал, хватая ртом воздух.

Джек поколебался, обернулся к Андрие и мальчику, бросился вдогонку. Такисианин как завороженный наблюдал за ними. Он даже не увидел занесенную ногу. В висок ворвалась боль. Откуда-то издали до него донесся чей-то крик, потом все померкло.

Когда он наконец пришел в себя, Боннелл утирал лицо влажным носовым платком. Тахион приподнялся на локтях и тут же упал – от движения в голове застучала боль, а к горлу подступила тошнота.

– Ты поймал их?

Джек держал в руках бампер с таким видом, как будто демонстрировал законную добычу.

– Когда ты потерял сознание, они побежали к такси. Я пытался схватить машину, но только оторвал бампер. Видишь, отвалился, – добавил он зачем-то.

Браун оглядел любопытствующую толпу, которая окружила их, и замахал руками, чтобы расходились.

– Значит, мы их потеряли.

– А вы чего ожидали от Туза-Иуды? – сердито произнес Боннелл.

Джек вздрогнул, пробормотал непослушными губами:

– Это было очень давно.

– Некоторые из нас не забыли. А другим не следовало забывать. – Он зло посмотрел на Тахиона. – Я думал, что могу вам доверять.

– Джек, уходи.

– Ну и пошел ты!

Он поспешно скрылся в толпе.

– Странно, но мне от всего этого очень не по себе. – Такисианин вздохнул. – И что мы теперь будем делать?

– Первым делом я возьму с вас обещание больше не выкидывать таких штук, как сегодня.

– Ладно.

– Я назначу новую встречу на завтра. Только на этот раз приходите один.

Джек и сам не знал, почему это делает. После того, как с ним так некрасиво обошелся Тахион, ему следовало бы умыть руки или рассказать «Сюрте» все, что ему было известно. Вместо этого он появился в «Лилии» с упаковкой льда и аспирином.

– Спасибо, у меня есть аптечка.

Джек несколько раз подбросил бутылочку с лекарством.

– Да? Тогда я сам его выпью. От всего этого у меня разболелась голова.

Тахион отвел руку со льдом, который прикладывал к глазу.

– Ну почему ты?

– Ляг и положи эту штуковину обратно на глаз. – Он поскреб подбородок. – Послушай, я хочу подбросить тебе одну мысль. Скажи, тебе не кажется, что все это слишком странно?

– В каком смысле?

Однако по настороженному тону инопланетянина Джек понял, что задел его за живое.

– Вместо того чтобы просто дать тебе адрес Андрие, Боннелл настоял на том, чтобы самому организовать встречу. Они попытались разделиться…

– Потому что ты был там.

– Да, верно. Ты установил над ними ментальный контроль, и тут вдруг на тебя нападает шайка цыганят. Я тут кое-что поразведал. Они никогда не делают ничего подобного. Думаю, кто-то организовал это заранее. Чтобы ты точно не смог пустить в ход ментальный контроль. А этот Андрие? Ты сказал, что он – тот самый клерк из отеля. Почему тогда он сделал вид, что не знает Данель? Она ведь его теща, а не кто-нибудь. Это дело смердит так, что дышать невозможно.

Тахион запустил пакет со льдом в стену.

– И как ты предлагаешь мне поступить?

– Больше не иметь дела с Боннеллом. Не ходить ни на какие встречи. Подождать, пока я попробую разузнать что-нибудь о компонентах бомбы. Рошамбо согласился сотрудничать с Рэем.

– Это может растянуться на недели. А нам уезжать через несколько дней.

– Ты просто помешался на этом деле!

– Да!

– Потому, что ты импотент? Поэтому такая важность?

– Я не желаю это обсуждать.

– Знаю, но тебе придется! Ты совсем не думаешь о том, как это может отразиться на турне, на твоей репутации, и на моей тоже, если уж на то пошло. Мы утаиваем важную улику в деле об убийстве!

– Никто не заставлял тебя влезать в это дело.

– Я знаю и временами жалею, что влез. Но раз уж я в него влез, то должен довести до конца. Ты будешь сидеть тихо и ждать, что мне удастся раскопать?

– Да, я подожду, что тебе удастся раскопать.

Джек метнул на него подозрительный взгляд.

– Э э… – Туз остановился в дверях. – Я прошу прощения за то, что случилось сегодня днем. Я был неправ, когда велел тебе уйти.

По выражению лица такисианина было ясно, чего ему стоили эти слова.

– Ладно уж, – буркнул Джек.

Это был старый, очень старый дом в университетском районе. По грязным каменным стенам змеились трещины, в воздухе висел затхлый запах плесени. Боннелл крепко сжал локоть Тахиона.

– Помните, не надо ждать слишком многого. Мальчик вас не знает.

Тахион едва слушал и определенно пропустил его слова мимо ушей. Он уже поднимался по лестнице.

В комнате находились пятеро, но Тахион видел только мальчика – тот забрался на табуретку и болтал ногой, ритмично ударяя каблуком по ободранной деревянной ножке. Его волосы оказались прямыми, но такими же огненными, как у деда. При виде этого свидетельства его доминирования Тахион ощутил прилив гордости. Прямые красные брови придавали Блезу чересчур серьезное выражение, неуместное на тоненьком детском личике. Глаза у него были сверкающие, черные.

За спиной ребенка, собственническим жестом положив руку ему на плечо, стоял Андрие. Тахион окинул его критическим оком такисианского принца. «Неплох, хотя, конечно, человек, атак неплох». Определенно красив, притом производит впечатление неглупого. И все-таки пока сложно сказать…

Он попытался отгородиться от незваного предположения, что этот человек мог послужить инструментом в гибели Дани.

Доктор снова взглянул на Блеза и обнаружил, что мальчик изучает его с не меньшим интересом. В этом взгляде не было ни капли застенчивости. Внезапно щиты Тахиона отразили мощную ментальную атаку.

«Пытаешься отплатить мне за вчерашнее?»

«Mais oui. Ты завладел моим разумом»

«Ты же завладеваешь разумами других людей».

«Конечно. Никто не может остановить меня».

«Я могу. – Его брови грозно сошлись на переносице. – Меня зовут Тахион. Я твой дед».

«Ты не похож на деда».

«Мой народ живет очень долго».

«И я тоже буду?»

«Дольше, чем люди».

Мальчику, похоже, понравилось это косвенное упоминание о его неземном происхождении.

Невероятная для столь юного возраста способность к ментальному контролю! И ведь всему научился сам, вот что поистине поразительно. При хорошем наставнике он станет такой силой, с которой придется считаться. При этом ни телекинеза, ни предвидения и, что хуже всего, почти никаких способностей к телепатии. Он оказался в буквальном смысле ментально слепым.

«Вот к чему приводит неограниченное и незапланированное размножение».

– Доктор, – сказал Клод. – Вы не ходите присесть?

– Сначала я хотел бы обнять Блеза.

Он вопросительно взглянул на мальчика, который скорчил рожицу.

– Терпеть не могу поцелуйчики и обнимания.

– Почему?

– У меня от них мурашки бегают.

– Обычная реакция ментата. Со мной так не будет.

– Почему?

– Потому что я твой соплеменник и родственник. Я понимаю тебя так, как не сможет понять никто на свете.

Франсуа Андрие сердито переступил с ноги на ногу.

– Ну ладно, попробую, – решительно сказал Блез и сполз с табуретки. И снова его уверенность в себе порадовала Тахиона.

Его руки обвили маленькое тельце внука, и из глаз тут же хлынули слезы.

– Ты плачешь! – упрекнул его мальчик.

– Да.

– Почему?

– Потому что я очень счастлив, что нашел тебя. И вообще узнал, что ты существуешь на свете.

Боннелл прокашлялся, негромко и деликатно.

– Как ни больно мне нарушать вашу идиллию, боюсь, мне придется это сделать, доктор. – Тахион настороженно замер. – Нам нужно поговорить об одном небольшом дельце.

– О дельце?

Эти слова прозвучали угрожающе тихо.

– Да. Я дал вам то, чего вы хотите. – Взмахом маленькой ручки он указал на Блеза. – Теперь вам придется дать мне то, чего хочу я. Франсуа, уведи его.

Отец с сыном вышли. Тахион задумчиво оглядел оставшихся в комнате.

– Пожалуйста, не пытайтесь бежать при помощи ваших способностей. За дверями этой комнаты ждут наши люди. А мои товарищи вооружены.

– Я почему-то так и предполагал. – Тахион уселся на продавленный диван. Под его тяжестью из обивки вырвался клуб пыли. – Значит, вы член этой шайки прогрессирующих террористов.

– Нет, сэр, я ее возглавляю.

– М м, и вы приказали убить Дани.

– Нет. Это было проявление вопиющей глупости, за которое Франсуа уже был… примерно наказан. Я не одобряю, когда мои подчиненные действуют по собственной инициативе. Вечно они все провалят. Вы не согласны?

Тахиону немедленно вспомнился покойный кузен, Рабдан, и он поймал себя на том, что кивает. И резко одернул себя. В этой милой светской беседе было что-то сюрреалистическое, учитывая, что он находился лицом к лицу с типом, который пытался убить сотни людей в Версале.

– Боже мой, а я то так надеялся, что Андрие неглуп, – протянул Тахион, потом спросил: – Это похищение ради выкупа?

– О нет, доктор, за вас любых денег будет мало.

– Вот и я всегда так думал!

– Нет, мне нужна ваша помощь. Через два дня состоятся дебаты между всеми членами президентской гонки. Мы намерены убить стольких из них, сколько сумеем.

– Даже своего собственного кандидата?

– Иногда революция требует жертв. Но, к вашему сведению, я не слишком предан компартии. Они предали народ, утратили волю и твердость в принятии трудных решений. Их мандат перешел к нам.

– О, пожалуйста, не надо лозунгов. Вы, люди, очень этим утомляете.

– Могу я обрисовать вам свой план?

– Не вижу, как я могу вам воспрепятствовать.

– Охрана, вне всякого сомнения, будет очень плотной.

– Вне всякого сомнения.

Боннелл впился в такисианина пронзительным взглядом. Тот с невинным видом посмотрел на него в ответ.

– Вместо того чтобы пытаться прорваться сквозь этот строй со своим оружием, мы воспользуемся тем, которое уже будет. Вы с Блезом возьмете под ментальный контроль столько охранников, сколько сумеете, и заставите их изрешетить сцену автоматными очередями.

– Занятно, но чего вы сможете этим достичь?

– Уничтожение французской правящей элиты ввергнет страну в хаос. Когда это произойдет, у меня отпадет нужда в ваших эзотерических способностях. Ружей и бомб будет вполне достаточно. Иногда самый простой способ – самый лучший.

– Да вы философ. Пожалуй, вам следовало бы стать наставником молодежи.

– Уже. Для Блеза я – любимый дядюшка Клод.

– Что ж, все это весьма поучительно, но я с огромным сожалением вынужден отказаться.

– Ничего удивительного. Я этого ожидал. Но подумайте, доктор, ваш внук в моих руках.

– Вы не посмеете тронуть его, он слишком ценен для вас!

– Верно. Но я не угрожаю убить его. Если вы откажетесь оказать мне эту услугу, я буду вынужден приказать, чтобы с вами проделали кое-какие весьма неприятные вещи, но при этом ни в коем случае не лишили вас жизни. А потом я исчезну вместе с Блезом. Не исключено, что найти нас окажется для вас несколько сложной задачей, учитывая, что вы будете прикованным к постели калекой.

При виде выражения ужаса на лице такисианина он улыбнулся.

– Жан проводит вас в вашу комнату. Там вы сможете обдумать мое предложение и, я уверен, сумеете помочь мне.

– Сомневаюсь, – проскрежетал Тахион, к которому вернулся дар речи, однако он просто хорохорился, и Боннелл, без сомнения, знал это.

«Комната» оказалась очень холодным и сырым подвалом. Несколько часов спустя Блез принес ему обед.

– Я пришел поболтать с тобой, – заявил мальчик, и доктор вздохнул, вновь восхитившись хитростью Боннелла. Джокер явно досконально изучил его взгляды и культуру.

Он ел, а Блез, уткнувшись подбородком в сложенные руки, задумчиво смотрел на него.

Тахион отложил вилку.

– Ты все время молчишь. Я думал, мы с тобой поболтаем.

– Я не знаю, что тебе говорить. Все это очень странно.

– Что именно?

– Ну, что я узнал про тебя. Теперь я больше не особенный, и это меня сердит, но все равно приятно знать…

Он задумался.

– Что ты не один, – ласково подсказал Тахион.

– Да, правильно.

– Почему ты им помогаешь?

– Потому, что они за правое дело. Старые общественные институты должны пасть.

– Но ведь погибли люди.

– Погибли, – согласился он весело.

– Неужели это тебя не волнует?

– Нет. Они были буржуи, капиталистические свиньи и заслужили смерть. Иногда убийство – единственный способ.

– Очень по-такисиански.

– Ты ведь поможешь нам, правда? Будет весело.

– Весело?!

«Во всем виновато воспитание». Надели любого ребенка бесконтрольной силой подобного рода, и с ним произойдет то же самое.

Они разговорились. У Тахиона сложилась картина ничем не ограничиваемой свободы, практически полного отсутствия какого бы то ни было школьного обучения, восторга от игры в прятки с властями. Более удручающим было открытие, что Блез не оставлял разума своих жертв, когда они умирали. Наоборот, он несся на волне ужаса и боли их последнего мига.

«У меня еще будет время это исправить», – пообещал он себе.

– Ну как, поможешь? – спросил Блез, вскакивая со стула. – Дядя Клод сказал, чтобы я спросил тебя.

Секунды растянулись на минуты. Такисианин думал. Очень благородно было бы послать Боннелла к черту. Он вспомнил ласковые угрозы джокера и поежился. Его с детства учили хвататься за любую возможность, превращать поражение в победу. Остается положиться на свой опыт. Они определенно не смогут так же строго охранять его на дебатах.

– Передай Клоду, что я помогу.

Мальчик восторженно обнял его.

Оставшись один, Тахион продолжал размышлять. У него есть еще одно преимущество. Джек… который непременно поймет: что-то пошло не так – и сообщит в «Сюрте». Но он возлагал надежды на человека, чьи слабости хорошо знал, а страх испытывал перед человеком, в котором, вопреки его цивилизованной внешности, не было ни намека на человечность.

«Уже почти сутки прошли с тех пор, как этот маленький ублюдок пропал». Джек крутанулся к стене, едва успев удержать занесенную руку. Даже если он прошибет стену «Рица», это ничем ему не поможет.

Неужели Тахион попал в беду?

Неужели, несмотря на свои обещания, уехал с Боннеллом? И означает ли это, что он непременно попал в беду? Может, он просто превесело проводит время с внуком?

Если он гуляет по зоопарку или еще где-нибудь, а Джек поставит на ноги всю «Сюрте» и они узнают о Блезе, Тахион ни за что ему не простит. Это будет еще одно предательство. Возможно, последнее в его жизни. На этот раз такисианин найдет способ поквитаться с ним.

А вдруг он действительно в беде?

Стук в дверь оторвал его от сомнений. В коридоре стоял один из сменных помощников Хартманна.

– Мистер Браун, сенатор хотел бы пригласить вас с собой на завтрашние дебаты.

– Дебаты? Какие дебаты?

– Все тысяча одиннадцать, – снисходительный смешок, – или сколько там у них кандидатов, которые участвуют в этой безумной гонке, выступят в общих дебатах в Люксембургском саду. Сенатор хочет, чтобы там присутствовало как можно больше членов делегации. Чтобы продемонстрировать поддержку этой величайшей европейской демократической державе – в том виде, в каком она существует сейчас. Мистер Браун… вы нездоровы?

– Нет-нет, все в порядке. Скажите сенатору, что я буду.

– А доктор Тахион? Сенатор очень обеспокоен его длительным отсутствием.

– Думаю, я могу твердо пообещать сенатору, что доктор тоже там будет.

Закрыв дверь, Джек стремительно подошел к телефону и набрал номер Рошамбо. Возможная атака террористов на кандидатов в президентской гонке. Не нужно даже упоминать о мальчике. Просто крайняя необходимость подтянуть войска.

И долгая ночь в молитве, чтобы его догадка оказалась верной. Чтобы его выбор оказался правильным.

Ему следовало бы спать, готовить разум и тело к завтрашнему дню. Его жизнь и будущее его рода зависит от его мастерства, быстроты и хитрости.

И от Джека Брауна. Как ни смешно.

Если Джек пришел к верному заключению. Если он предупредил «Сюрте». Если у них достаточно людей. Если Тахион сможет прыгнуть выше головы и удержать неслыханное число разумов.

Он уселся на шаткой койке и обхватил себя руками. Снова лег и попытался расслабиться. Но это была ночь воспоминаний. Лиц из прошлого. Блайз, Дэвид, Эрл, Дани.

«В игре, цена которой – моя жизнь и жизнь моего внука, я поставил на человека, погубившего Блайз. Замечательно».

Но возможность умереть может подтолкнуть человека к самоанализу. Заставить его отбросить все те утешительные лживые увертки, которые, словно кокон, защищают от самых нелицеприятных воспоминаний и переживаний.

– Тогда назовите мне их имена!

– Ладно… ладно.

Но они ничего не узнали бы, если бы не Джек. А она не поглотила бы их разумы, если бы не Холмс, и не была бы там, если бы не безумие, охватившее всю страну. «И никто не страдал бы, если бы не родился на свет», – так любил говорить его отец. Иногда приходится прекратить искать оправдания и принять ответственность за совершенные действия.

«Тисианн брант Тс’ара, Блайз погубил не Джек Браун, а ты сам».

Сжавшись, он приготовился к боли. Но почувствовал себя лучше. Легче, свободнее, в ладу с самим с собой впервые за многие-многие годы. Он засмеялся и не удивился, когда смех перешел в тихие слезы.

Они лились довольно долго. А когда иссякли, такисианин откинулся на спину, обессиленный, но спокойный, готовый к завтрашнему дню.

Когда все это закончится, Тахион вернется домой – у него появится дом – и будет растить своего ребенка. Спокойно и с легким сожалением он отвернулся от прошлого.

Он – Тисианн брант Тс’ара сек Халима сек Рагнар сек Омиан, и завтра его враги узнают, на их беду, что значит иметь такого противника.

Клод, Блез и водитель остались в машине почти в квартале от сада. Тахион, дулом «беретты» прикованный к неприступному Андрие, болтался на подступах к громадной толпе. Никто не назвал бы парижан равнодушными к политике. Однако в это людское море, словно коварная инфекция, просочились еще пятнадцать членов ячейки Боннелла. Они ждали. Ждали крови, которая польется рекой и вскормит их пламенные мечты.

На сцене кандидаты – все семеро. Примерно половина делегации сидит в креслах прямо напротив украшенной флагами трибуны. Если Тахион не справится и начнется стрельба, им не спастись. Показался Джек. Он расхаживал, глубоко засунув руки в карманы штанов, и хмуро оглядывал толпу.

В сознании Тахиона постоянно присутствовал Блез, значит, тем легче будет осуществить задуманное. Такисианин осторожно возвел мысленную обманку, создал ложную картину, чтобы усыпить бдительность внука. Окружив ментальными щитами, подсунул ее мальчику. Потом из-под этого защитного прикрытия потянулся разумом, коснулся сознания Джека.

«Не дергайся, продолжай хмуриться».

«Ты где?»

«У ворот».

«Понял».

«“Сюрте”?»

«Повсюду. Террористы?»

«Тоже повсюду».

«Как?!»

«Они подойдут к тебе».

«Что???»

«Доверься».

Он прервал контакт и осторожно соорудил ловушку. Она походила на то единение, которым он наслаждался с «Малюткой», когда корабль повышал и усиливал его собственные способности, чтобы осуществить транскосмическую связь, только была намного сильнее. Ее зубья скрывались очень глубоко. А она не повредит Блезу? Нет. Времени на сомнения не было.

Ментальный капкан захлопнулся. Мальчик издал мысленный крик страха. Отчаянная борьба, задыхающаяся покорность. Контролирующий стал контролируемым.

Тахион присоединил силу Блеза к собственной. Она походила на полосу ослепительно белого света. Он осторожно разделил ее на нити, и каждая взвилась, словно пламенеющий бич, затем опустилась на его похитителей. Те окаменели.

Он с трудом дышал, пот градом катился по лбу, заливал глаза. Подчиняясь его команде, полк зомби зашагал прочь. Андрие отступил от него в сторону, Тахион заставил руку пошевелиться, сомкнуться вокруг «беретты», вытащить ее из безвольных пальцев его раба.

Браун метался вокруг, жестикулируя, размахивая руками, призывая на помощь.

«Скорее! Скорее!»

Он должен удержать их. Всех до единого. Если он не справится…

Блез снова начал сопротивляться. Ощущение было такое, как будто он раз за разом получал удары коленом в живот. Одна ниточка лопнула. Та, что вела к Клоду Боннеллу. Тахион с криком выпустил все нити, бросился к воротам. За спиной у него грозно заговорили «узи». Очевидно, один из его пленников попытался бежать, и его тут же уложили полицейские. Наверное, это был Андрие. Снова стрельба, перемежаемая вскриками. Толпа людей хлынула мимо него, едва не сбив с ног. Он крепче сжал «беретту» и прибавил ходу. Выскользнул из-за угла в тот самый миг, когда оцепеневший водитель потянулся к ключу зажигания. Ментальный удар Тахиона – и человек упал на руль, а ко всеобщему переполоху добавился еще и рев клаксона.

Боннелл выбрался из машины, волоча Блеза за запястье. Пошатываясь и спотыкаясь, он двинулся к узкому пустынному проулку.

Тахион подлетел к ним сзади, схватил внука за свободную руку и вырвал его.

– Пусти меня! Пусти!

Острые зубы впились глубоко в его запястье. Такисианин сокрушительным мысленным приказом утихомирил мальчишку. Подхватил спящего ребенка одной рукой. Они с Боннеллом застыли, глядя друг на друга поверх обмякшей детской фигурки.

– Браво, доктор. Вы меня перехитрили. Зато какую шумиху поднимет пресса вокруг моего суда!

– Боюсь, не поднимет.

– Мне нужно тело. Тело человека, пораженного дикой картой. Тогда «Сюрте» получит своего загадочного туза-ментата и на этом успокоится.

– Вы шутите! Не можете же вы вот так хладнокровно убить меня. – Он прочел ответ в недрогнувшем взгляде сиреневых глаз Тахиона. Карлик стремительно доковылял до стены, облизнул губы. – Я обращался с вами честно и по-хорошему. Вы не видели от меня зла.

– Зато другим далеко не так повезло. Не надо было подсылать ко мне Блеза. Он порассказал мне о других ваших триумфах. Ни в чем не повинный банкир, который под контролем мальчика вошел в свой банк, неся с собой собственную смерть. Этот взрыв убил семнадцать человек. Настоящий триумф!

Лицо Боннелла поплыло, приняло облик Томаса Тадбери, Великой и Могучей Черепахи.

– Пожалуйста, прошу вас. Дайте мне хотя бы возможность ответить перед судом.

– Нет. – Черты лица снова изменились – Марк Медоуз в образе Капитана Глюкса озадаченно хлопал глазами при виде пистолета. – Думаю, исход предсказать нетрудно. – Данель, та, какой она была многие годы назад. – Я просто приближу вашу казнь.

Последнее преображение. Волосы цвета воронова крыла, каскадом ниспадающие на плечи, длинные черные ресницы трепещут и поднимаются, открывая глаза глубокого темно-синего цвета. Блайз.

– Тахи, прошу тебя.

– Прости, приятель, но ты покойник.

Тахион выстрелил.

– А а, доктор Тахион. – Франшо де Вальми вышел из-за своего стола с протянутыми руками. – Франция в огромном долгу перед вами. Чем сможем мы отплатить вам?

– Выдать мне паспорт и визу.

– Боюсь, я не понимаю. Вам, разумеется…

– Это не для меня. Для Блеза Жанно Андрие.

– Почему бы вам не обратиться в соответствующую службу?

– Потому что Франсуа Андрие в настоящее время находится под стражей. Начнутся проверки, а я не могу этого допустить.

– Не слишком ли вы откровенны со мной?

– Ничуть. Я ведь знаю, какой вы специалист по фальшивым документам. – Кандидат в президенты окаменел, медленно двинулся к креслу. – Мне известно, что вы никакой не туз, мсье де Вальми. Интересно, как французская общественность отреагирует на новость о подобном мошенничестве? Оно может стоить вам победы на выборах.

Де Вальми проговорил непослушными губами:

– Я могу сделать очень многое на службе государству. Могу многое изменить на благо Франции.

– Да, но все это и вполовину не столь заманчиво, как дикая карта.

– То, чего вы просите, невыполнимо. А вдруг узнают, что за этим стоял я? Вдруг…

Тахион потянулся к телефону.

– Что вы делаете?

– Звоню в газеты. Я тоже умею в два счета собирать пресс-конференции. Одно из преимуществ известности.

– Вы получите ваши документы.

– Благодарю вас.

– Я разузнаю, зачем вам это понадобилось.

Тахион остановился у двери, оглянулся.

– Тогда каждый из нас сможет обладать тайной другого, верно?

В большом самолете потушили огни – предстоял ночной перелет в Лондон. Салон первого класса пустовал, если не считать Тахиона, Джека и Блеза, который крепко спал в объятиях деда. В этой маленькой сценке было что-то такое, что заставляло всех остальных держаться подальше.

– И долго ты собираешься держать его в таком состоянии?

Одинокий ночник обливал пламенем две одинаковые рыжие головы.

– До Лондона.

– А простит ли он тебя когда-нибудь?

– Он не узнает.

– О Боннелле, может, и нет, а всех остальных он будет помнить. Ты предал его.

– Да. – Его голос был еле слышен из-за гула двигателей. – Джек?

– Да?

– Я прощаю тебя.

Их глаза встретились.

Джек протянул руку, осторожно откинул с детского лба прядь шелковистых волос.

– Тогда, наверное, и у тебя есть надежда.