Глава ПЕРВАЯ

I

Сара медленно открыла глаза и увидела вокруг себя знакомую спальню в доме на Голден-Сквер. Было июньское утро 1814 года. Каждое утро на протяжении шести месяцев она просыпалась с подобным чувством ожидания, как будто именно в этот день должно произойти что-то необыкновенное. Но через несколько мгновений на нее снова опустилось ощущение разочарования и безразличия. В комнате было сумрачно из-за задернутых занавесок, и она не имела представления о времени. В дом проникали лондонские звуки: уличные крики, грохот тяжелых колес, пронзительные голоса прислуги, подметавшей лестницы домов, разносились в воздухе. Эти звуки уже стали ей знакомы, но смириться с ними она никак не могла — каждое утро они резали ей слух, как в первый раз. Она устремила взгляд на балдахин над головой и сказала себе, что ее раздражение совершенно не обоснованно, но от этого ей не стало легче. Она протянула руку и почти свирепо дернула за шнурок.

Пока она прислушивалась к поспешным шагам, последовавшим за ее звонком, она думала о предстоящем дне. Он мало будет отличаться от предыдущих: нужно будет просмотреть корреспонденцию, возможно, посетить агентов по морским перевозкам и закончить его на вечере в доме леди Фултон на Сент-Джеймской площади. Вряд ли она доберется до постели раньше рассвета. Еще несколько недель назад ее вполне устраивал такой распорядок, она даже не задумывалась над ним, потому что все было ново и интересно. Резкий контраст между этим Лондоном и тем, который она помнила, с его меблирашками на Флит-стрит и Стрэнде, явился для нее бальзамом, исцеляющим от усталости и раздражения, которые порой охватывали ее. Возможность снять собственный лондонский дом, держать карету и хороших лошадей, иметь ливрейных лакеев на козлах, когда едешь на прогулку в парк, — все эти признаки принадлежности к высшему свету, которые показались бы пустой фантазией девчушке, служившей в модном ателье несчетное количество лет назад. Она живо помнила этого ребенка и помнила, как ее ум, заостренный необходимостью выкручиваться и как-то существовать на жалкие заработки Себастьяна, хватался за любую возможность подзаработать, и как она умела изловчиться что-то ухватить, пока не настал день, когда долги Себастьяна заставили их сесть в карету, направляющуюся в Рай. Теперь Сара сама стала уважаемой клиенткой одной из самых модных портних, и в отличие от других клиенток имела забавно-наивную привычку расплачиваться вовремя. У нее было странное ощущение, когда она посещала вечера и приемы, что юная Сара стоит рядом и критически рассматривает обстановку гостиных, туалеты дам и кареты, в которых они прибывали.

Она повернулась в постели и вздохнула. Однажды она наняла кабриолет, потому что слуги удивились бы, что их госпожа заказывает карету, чтобы отправиться на Вилли-ерс-стрит, недалеко от Стрэнда. Она внимательно все рассмотрела: высокие узкие здания, уличных торговцев, грязных детишек, бродячих собак. Это была та улица, где, по словам Себастьяна, она родилась, но никакого ощущения узнавания она в Саре не вызвала. Она недолго пробыла там: юная Сара, очевидно, покинула ее в самый неподходящий момент; а богато одетая дама, ожидающая в кабриолете, вызывала слишком сильное любопытство в этом районе, где не стеснялись в комментариях. Она вернулась на Голден-Сквер с чувством, что утратила что-то очень ей дорогое.

Аккуратная пожилая горничная, мягко постучав, открыла дверь спальни. Она прошла прямо к окну и отдернула занавески: ясное утреннее солнце наполнило комнату своим светом.

— День сегодня, можно сказать, погожий, мэм.

— Да, Сьюзан, — ответила Сара безразличным тоном. Она села в постели и накинула легкую шаль, которую ей принесла горничная, взяла гребенку и провела ею по волосам.

Сара поставила поднос с завтраком на колени.

— А дети? — спросила она. — Они дома или уже ушли?

— Мистер Дэвид и мисс Элизабет дома, мэм. Мне кажется, однако, что мистер Дункан уже ушел. А мисс Генриетта только что начала занятия.

Сара кивнула и с непонятным раздражением стала ждать, когда Сьюзан кончит суетиться и уйдет. Они немного поговорили о туалетах на этот день, горничная ушла, и Сара с удовольствием выпила свой кофе.

Оказалось гораздо легче, чем она предполагала, войти в эту лондонскую жизнь. Луи довольно точно предсказал, как Лондон примет ее. Ей, конечно, было не избежать толков о ее прошлом, но вскоре нашлось много людей среди шикарной публики, которым было гораздо важнее ее нынешнее богатство, чем ее прошлая жизнь, и они с удовольствием общались с ней. Она достаточно ясно сознавала, что большая часть ее новых знакомых — те, чьи приглашения на приемы и обеды она принимала — не принадлежат к высшему кругу, но она отсортировала их и выбрала наиболее привлекательных. Всем, за исключением королевской знати, элегантность и богатство казались единственными критериями, заслуживающими внимания, а этими двумя качествами Сара обладала в полной мере. Разговоры о ее прошлом, конечно, были неизбежны, но ее богатство было оценено очень точно; полузабытая история Луи де Бурже и деньги превратили ее из осужденной воровки в невинную жертву судебной ошибки. Чаще всего ее принимали прекрасно, ею восхищались, ею занимались. Блай, ставший уже вице-адмиралом и проживавший в Ламбете, нанес ей визит: он, казалось, был в восторге от встречи и в своей всегдашней смущенно-неловкой манере принес соболезнования по случаю гибели Луи. Он пригласил ее посетить своего друга и покровителя сэра Джозефа Бэнкса, который, будучи президентом Королевского общества, пользовался огромным влиянием. Для Бэнкса Сара была колониальной редкостью, и казалось, встреча с ней позабавила его. Но что было важнее для него, так это тщательно собранная Луи коллекция образцов флоры, привезенная ею. И для того чтобы получить ее, Бэнкс — в первую очередь ученый — был готов принять Сару у себя в доме. Те, с кем она там встретилась, были сразу же извещены, что она была помилована до истечения срока наказания. У Сары в эти первые месяцы была хорошая причина вспомнить, что она когда-то заслужила благодарность Блая своим поступком.

Ричард Барвелл сыграл свою роль в представлении ее модному обществу, в котором вращался. Он теперь полностью распоряжался состоянием Элисон: имел дом на краю Грин-Парка и вел ту жизнь, для которой он удивительно подходил. По возвращении в Англию он вступил в армию Веллингтона в Испании, и его окружал блеск этой победоносной кампании, кроме того, у него была репутация отважного воина благодаря полученному ранению. Он был одним из доблестных солдат армии Веллингтона и нес это отличие с приличествующей — хотя Сара подозревала, не слишком искренней — скромностью.

Ричард принял Сару с нескрываемой радостью, приехал встретить ее в Портсмут и помог подыскать дом в Лондоне. Дом на Голден-Сквер был снят через его приятельницу леди Фултон, сестру графа и жену ирландского вельможи, который никогда не появлялся в Лондоне и чьи поместья она опустошала своими расходами. Дом принадлежал двоюродному брату ее мужа, и Сара подозревала, что она имела комиссионные с этой сделки. Она тут же привычно и умело взяла шефство над Сарой и особенно над Элизабет. Сара трезво оценивала свои действия и вскоре обнаружила, что оплачивает вечера и ужины, которые леди Фултон дает, чтобы вводить в свет Элизабет, Дэвида и Дункана. Вообще-то отношения с Энн Фултон устраивали Сару. Не было нужды притворяться, что при иных обстоятельствах между ними могла бы возникнуть дружба: они просто были полезны друг другу. У Энн Фултон были важные связи, и она готова была их использовать при условии, что часть ее долгов покроют деньги де Бурже. Она была другом этой очаровательной бабушки, маркизы Гертфорд — близкой приятельницы самого принца регента. Сара однажды присутствовала на приеме в доме на Сент-Джеймской площади, куда неожиданно прибыли маркиза и принц. Они прошлись по комнатам, сыграли в карты, отужинали и поболтали с некоторыми гостями. Перед самым уходом принц объявил леди Фултон, что хочет, чтобы ему представили мадам де Бурже. Его голубые навыкате глаза были полны удивленного интереса, когда он расспрашивал ее о колонии, которая, по его словам, находилась на недосягаемом расстоянии от цивилизованного мира. Он не был популярен, многие его ненавидели, но его вкус к изящному и элегантному был непревзойден в Европе, и тот факт, что Сара де Бурже была удостоена чести беседовать с ним, пусть даже в течение пяти минут, заметили и запомнили. Слегка разрумянившись, Сара удалилась от него, размышляя, что в иных кругах покрой платья и прическа значат больше, чем судебный приговор.

Зимние месяцы перешли в весну и лето, принеся известие о больших победах Веллингтона к северу от Пиренеев, захват Парижа союзными армиями, отречение Наполеона, его заточение на Эльбе. Европа вздохнула с облегчением и занялась тяжбой по поводу трофеев. Но в Лондон в июне этого года прибыли российский царь и прусский король в сопровождении своих победоносных генералов. Лондон встречал их бурно и восторженно. Самыми главными событиями сезона были увеселительные мероприятия в их честь. Царя всюду встречали ликующие толпы, люди ждали целыми ночами возможности увидеть его, хоть мельком. С той же долей энтузиазма они обшикали карету принца регента, когда она проехала мимо.

Сара отставила поднос и откинулась на подушки. Даже сам воздух Лондона волновал людей в эти дни, но она огорчилась, осознав, как он ей опротивел: все эти катания и визиты к портнихам, ужины и развлечения. Один день казался бессмысленнее другого.

Ее мысли неожиданно прервало появление Элизабет. Она вошла, шурша шелками, и сразу же подошла к Саре и поцеловала ее.

— Утро великолепное, — объявила она. — Почти так же тепло, как по утрам весной дома.

— Дома? — переспросила Сара.

— Не передразнивай меня, — сказала Элизабет, сморщив носик. — Ты знаешь, что я имею в виду. Вот именно в такое утро хочется поехать кататься верхом в Баноне.

Потом она увидела остатки завтрака и принялась намазывать масло на поджаренный хлебец.

— Как это тебе удается получить единственный неподгорелый кусочек хлеба с этой кухни по утрам?

— Может быть, я умею вежливо просить, — ответила Сара, не задумываясь.

Элизабет упала в кресло, облизывая пальцы.

— Мне что-то не хочется идти на вечер к леди Фултон сегодня, — сказала она.

Брови Сары взлетели вверх.

— О?.. Леди Фултон сказала, что она специально пригласила каких-то молодых людей, с которыми ты, по ее мнению, захочешь познакомиться.

— Ой… эти!.. Знаю я их. Молодые люди, которые голову боятся повернуть, чтобы не помять своих пышных галстуков. Кроме того…

— Что же?

— Дэвид сказал, что не пойдет. А я думала, он там будет. Потому что, когда мне уж совсем не о чем с ними говорить, он приходит мне на выручку.

— Ну… тебе пора бы уже знать Дэвида, — сказала Сара как можно более спокойным голосом.

Элизабет разгладила юбку, поправила шляпку и стала рассматривать туфельки, старательно избегая глаз Сары. За последние месяцы Сара стала замечать растущую привязанность падчерицы к Дэвиду и при этом видела, что Дэвид обращается с ней по-прежнему: одновременно нежно и игриво. Саре становилось страшно, когда она пыталась осмыслить возникающую ситуацию: ей была хорошо известна натура Элизабет, которая унаследовала от Луи его страстность и инстинкт собственничества, а также твердую решимость получить желаемое любым путем. Все эти месяцы Сара наблюдала за ней и видела, что та не теряет головы, несмотря на потоки лести и внимание, которыми ее окружили и которые вскружили бы голову большинству девиц. Через несколько лет Элизабет достанется первая часть оставленного Луи наследства. Благодаря правильным действиям лондонских агентов Луи, его состояние значительно возросло. Элизабет сверкала одухотворенной красотой, которая привлекала к ней людей, где бы она ни появлялась. Сара знала, что Элизабет это известно, равно как и тот факт, что она может вступить в Лондоне в брак, который даст ей титул. Она это знала, но в то же время, казалось, считала, что это ей ни к чему. Раз это все не производит впечатления на Дэвида, ни деньги, ни красота ей не в радость.

Личико ее под бледно-желтой шляпкой было надутым. Она ерзала в кресле, вздыхала, поглядывая на часы, и в который уже раз нагибалась, проверяя, хорошо ли натянуты чулки. Сара понимала, что Элизабет чего-то ждет от нее. Она предоставила ей все, чего только может желать молодая девушка: туалеты и бесконечные увеселения. Сразу по прибытии в Англию Элизабет отправилась к своим глостерским родственникам. Так как дело было зимой, Сара купила ей двух великолепных лошадей для охоты и предполагала, что она пробудет там до окончания охотничьего сезона. Но спустя четыре недели девушка уже вернулась в дом на Голден-Сквер, и в ней не было ничего от того подъема, которого ожидала Сара. Ей почти нечего было рассказать об охоте, и еще меньше — о родственниках. Она вернулась притихшая и тут же бросилась покупать роскошные туалеты, что Сара рассматривала, как тщетную попытку компенсировать неудачный визит. Позже Дэвид упомянул в разговоре, что получил от нее письмо из Глостера с приглашением приехать поохотиться, но он отказался.

— Насчет сегодняшнего вечера, Элизабет, — начала Сара, — Дэвид сказал, почему он не пойдет?

— Нет, он просто сказал, что уверен, что леди Фултон не обидится. Ей важно, чтобы пришла я. Кажется, он предпочитает какое-то другое занятие! — Когда она говорила, руки ее сжимали подлокотники и лицо было обиженным.

— Ну что ж… тебе не обязательно идти, — нехотя сказала Сара. — Я как-нибудь объясню это.

— Вот и хорошо! Тогда все в порядке, — оживилась Элизабет.

Саре вдруг захотелось шлепнуть ее, чтобы вбить в нее те манеры, которых ожидал бы от дочери Луи. Он не потерпел бы подобного поведения от молодой девушки, и Сара понимала, что должна это как-то пресечь. Но Элизабет не была ей родной дочерью, у нее был свой характер и свое собственное мнение обо всем, и справиться с ней мог бы только сам Луи. Потом она взглянула на опечаленное личико девушки и раскаялась в своем порыве. Во время последовавшего за этим неловкого молчания Сара пожалела, что не может подойти и обнять ее, но в теперешнем своем настроении Элизабет не потерпела бы этого.

Сара с облегчением услышала шаги в коридоре, но тут же напряглась, когда в спальню постучался и заглянул Дэвид.

— Доброе утро, мама.

Он обошел кровать и уселся в ногах, взглянув на поднос.

— Я вижу, что Элизабет опередила меня и подъела весь хрустящий хлебец.

— Раз у вас у всех такая привычка приходить сюда доедать мой завтрак, почему бы вам просто не завтракать здесь? И где Дункан? — прибавила она тут же.

— Катается в парке, — ответил небрежно Дэвид, — он выбирает для этого самый немодный час, должен сказать.

— Ой… ты меня утомляешь, — воскликнула Элизабет. — Дункан из нас всех самый умный. Он как раз выбирает то время, когда хоть можно покататься. После обеда там всегда такая давка, но все равно все туда едут. Глупы, как бараны!

— Дорогая Элизабет, если хочешь называть себя овцой — пожалуйста, но я…

— Ох, да замолчите же вы! — воскликнула Сара. — Серьезно, придется мне просить вас не приходить сюда, если вы десяти минут не можете пробыть без ссоры. Ну совсем по-детски…

Дэвид наклонился и похлопал ее по руке.

— Как тебе с нами трудно… но если ты не позволишь мне бывать у тебя, я решусь на какой-нибудь отчаянный поступок.

Сара переводила взгляд с одного на другого, и в сердце ее была горечь: Элизабет явно была недовольна, а выражение лица Дэвида казалось безразличным и пустым. Сара внезапно с тревогой поняла, что они оба страшно изменились с момента прибытия в Англию, и осознала, что давно потеряла контроль над ситуацией. Они вели такую же жизнь, как и все их сверстники в Лондоне: вкушали поверхностные радости, пока не пресытятся и пока не станет все равно, что будет с ними дальше. Посмотри на них, говорила она себе возмущенно: расселись здесь, пикируются, зевают и раздраженно поглядывают на часы, вместо того чтобы заняться каким-нибудь делом. В Гленбарре или Баноне ничего подобного бы не было. В колонии все время Дэвида было занято исполнением многочисленных обязанностей, у Элизабет — тоже, хотя и в меньшей степени. Глядя на них, Сара страшно жалела, что они вообще покинули Новый Южный Уэльс. Проведенные здесь шесть месяцев их почти сгубили, а еще через полгода они уже не будут годиться даже для возвращения в колонию. Дэвид, например, занят решением не более сложных вопросов, чем из какого материала ему сшить сюртук или какие приглашения ему принять, а какие отклонить. Иногда он посещает своих новых знакомых в их поместьях, и по возвращении Сара всегда с тревогой выспрашивает его обо всем, опасаясь, что он мог увлечься жизнью английского помещика. Считал ли он свою жизнь в колонии слишком скучной и требующей слишком много усилий с его стороны по сравнению со здешней? Для нее была невыносимой мысль, что кто-то из сыновей Эндрю может уклоняться от работы.

До этого момента Саре не хотелось признаваться себе, что Дэвид разочаровывает ее. Но в это утро, соединяя его мысленно с Элизабет, она вдруг увидела это яснее, чем раньше. Ей стало казаться, что он приобрел манеры лондонского денди, для которого складки на шейном платке важнее того, что происходит на ферме Приста или Дейнов. Где же его честолюбие, на которое она так рассчитывала? Казалось, он вполне доволен принять мир как он есть, вместо того чтобы попытаться переделать его по своему усмотрению, как это стремился сделать его отец. Если таково влияние денег на детей, подумала Сара с горечью, лучше бы им вообще не выбиваться из той бедности, в которой они жили в Кинтайре.

Но в то же время в этой его отстраненности была какая-то сила. Стоит ему только объявить, что он намерен возвратиться в колонию, — и Дункан, а возможно, и Элизабет тут же последуют за ним. Это было единственным решением, для которого Дункан еще не созрел и которого он не мог принять самостоятельно. Именно Дэвид мог бы все изменить, но шли недели, а он не говорил и не предпринимал ничего.

— Ты поедешь сегодня кататься? — лениво спросила ее Элизабет.

— Я, наверное, съезжу на Фицрой-сквер и спрошу, как дела у капитана Флиндерса…

Дэвид выпрямился и посмотрел на нее.

— Флиндерс?.. Это ты о Мэтью Флиндерсе, мама?

— Да. Я наконец-то его отыскала… Они так часто переезжали, что за ними пришлось охотиться, как за зайцами.

— А что с ним? Он болен?

— Он при смерти, Дэвид. Он умирает от болезни, которая называется «камни». У него все время страшные боли, и он почти без сознания уже несколько недель. Да и денег у них почти нет… Он держится за жизнь в надежде, что вот-вот выйдет из печати его книга, но я начинаю сомневаться, что он увидит ее изданной.

На лице Элизабет появились морщинки озабоченности.

— Ой… как это печально! А он женат?

Дэвид вдруг вмешался:

— Да… я вспомнил. Он женат. Он, бывало, говорил о ней, об Энн, так ее зовут, и они были женаты всего три месяца до того, как он отплыл на «Исследователе». Боже! Сколько же лет прошло? Я тогда был ребенком.

— Это было, наверное, лет тринадцать назад, — сказала Сара задумчиво. — Бедняга Флиндерс!..

Как сказал Дэвид, он отбыл из Англии, едва женившись на Энн, и они не виделись около десяти лет. Все это время он провел за составлением карты берегов Нового Южного Уэльса, из них шесть с половиной лет — пленником во Франции.

— Это книга о его путешествии… — спросил Дэвид. — Ты говоришь, она закончена?

Сара кивнула.

— Два тома и атлас. Но они и тут умудрились испортить ему удовольствие. Он назвал ее «Путешествие в Австралию», а они настояли на изменении названия на «Путешествие в австралийские земли». Если кто и заслужил честь присвоить имя какой-нибудь земле, так это Флиндерс, но, кажется, и это право у него отберут.

— Австралия… — произнесла Элизабет. — Как мягко это звучит…

— Кто эти люди, что преследуют его? — взволнованно спросил Дэвид. — Кто ему мешает?

Сара пожала плечами.

— Адмиралтейство, Королевское общество… Сэр Джозеф Бэнкс возражает, а его слово, кажется, для них закон в том, что касается книги Флиндерса.

Дэвид нахмурился.

— Так значит, Великая Южная Земля принадлежит Адмиралтейству, да? А человек, нанесший ее на карту, ни при чем? Он отдал жизнь, чтобы изобразить на карте их чертов континент, но ему не разрешают дать этой земле имя…

Он вскочил и зашагал к окну, крепко стиснув руки за спиной.

— Это та же дурацкая канцелярская волокита, которая рушит все в Новом Южном Уэльсе. Министерство по делам колоний на десять… на пятнадцать лет отстает от передовых поселенцев, но все равно кипы запретов выходят из стен правительственной резиденции. Все и всех нужно держать под контролем… все должно быть крепко зажато в их руках. Посмотрите на проблему с овцами. Колония могла бы направлять в Англию всю, до последнего фунта, шерсть мериносов, которая здесь нужна, если бы только фермерам дали нужные пастбища.

— Но их все время расширяют, Дэвид, — сказала Сара.

— Расширяют!.. — повторил он. — Добавляют по крохотному кусочку! Министерство не собирается тратить деньги, поэтому все обречены загнивать на корню, а овцы и скот должны подъедать последнюю травинку на пастбище. Ну, скажу я вам, это черт знает что!

Если бы Сара посмела, она улыбнулась бы от радости, что слышит от него подобные речи. Ни разу за эти месяцы ничто его так не задевало, а о колонии они, наверное, уже несколько недель даже не упоминали. Ей вдруг показалось, что именно из-за этого у него пропал к ней интерес: он утратил надежду на будущее колонии. Он получил землю, которая была уже расчищена и приносила высокий доход, и ему этого было мало: спокойные, ухоженные скучные фермы не требовали от него никакой затраты творческой энергии. За исключением фермы Дейнов, все они были в надежных руках и приносили хороший доход уже в то время, когда он был еще ребенком. Она не знала, верит ли он в ту картину будущего, которую нарисовал: население и поголовье скота растут и занимают всю прибрежную полоску земли, пока на ней не останется места.

— А горы, Дэвид… Ты забыл, что наконец-то найден путь через них? — сказала она тихо. — Не может быть, чтобы ты забыл о письмах, которые мы получили и в которых рассказывается, как Блакслэнд, Лоусон и сын Вентворта нашли этот путь.

— Конечно, не забыл, — сказал он раздраженно и повернул к ней сердитое лицо. — Я с тех пор все жду новых известий, а их нет. Ну ладно… я знаю, что Чарльз Вентворт нашел путь через горы, но ведь это сведения января прошлого года, и с тех пор — ни слова. Прямо чудеса! И что в связи с этим предпринимает правительство? Абсолютно ничего. Чарли Вентворт сообщает, что они видели прекрасную землю за горами. И что? Министерство по делам колоний поручает построить дорогу, чтобы начать заселение? Да ни за что! Это бы означало, что какая-то незначительная часть населения колонии окажется вне зоны их контроля, а это недопустимо! Процитировать тебе, мама, «Сидней Газетт» по поводу открытий господ Блакслэнда, Лоусона и Вентворта? Она называет их предприятие «походом в глубь страны, не оставившим следов» и описывает увиденную ими землю как «способную со временем стать значительной и полезной». Вот тебе и весь энтузиазм правительства! Вот почему людям, подобным Флиндерсу, приходится разбивать сердца и тела из-за чиновничьей тупости. — Он нахмурился. — Говорю тебе, меня тошнит при одной мысли об этом.

Он вдруг заметил изумленно-испуганное выражение ее лица, и черты его смягчились.

— Прости, мама. Я нечаянно так разгорячился. Думаю, нужно проветриться, чтобы избавиться от этого дурного настроения.

Он взглянул на Элизабет.

— Раз на тебе все равно шляпка, можешь пройтись со мной. Тебе это пойдет на пользу. А то, я смотрю, ты не очень любишь пешие прогулки последнее время.

Она с радостью вскочила.

— Да, конечно, я пойду!

Сара с тревогой заметила, как засияло ее лицо.

II

Экипаж Ричарда Барвелла остановился у дома номер 14 по Лондон-стрит, Фицрой-сквер. Июньское послеполуденное солнце не красило жалкую улочку с ее рядами обшарпанных коричневых домишек. В конце улицы переезжала семья: их свернутые в тюки матрасы и жалкие пожитки были выставлены на всеобщее обозрение. Дети, которые превращали улицу в ад своим шумом, сгрудились у тележки и устроили возню вокруг убогой мебели, выставленной на тротуар. Но прибытие шикарного экипажа с ливрейным кучером и лакеем на козлах мгновенно привлекло их внимание, и они с восторженными криками налетели на него, чтобы посмотреть, как будет выходить пассажир.

Лихая девчушка лет десяти в засаленной шапчонке подошла к самой двери и заглянула внутрь.

— Ну… — объявила она своей компании, — это не иначе как российский царь.

В ответ послышался визгливый хохот, но детишки смущенно стояли в сторонке и даже отодвинулись, когда слуга спустился с козел и дернул за древний дверной колокольчик. Через некоторое время в дверях показалась аккуратная усталая женщина. Ричард открыл дверцу кареты и вышел. Женщина прошла к нему по тротуару.

— Добрый день, — сказал он. — Я привез мадам де Бурже — мы приехали справиться о капитане Флиндерсе.

Женщина неуверенно заглянула в карету, но когда появилась Сара, выражение ее лица изменилось.

— Ах, да… я помню. Вы та дама, которая уже навещала капитана и миссис Флиндерс. Но, знаете, я бы не стала на вашем месте подниматься. Миссис Флиндерс, бедняжка, только что спустилась, минут десять назад, и сказала, что он наконец-то заснул. Она оставила со мной девочку, а сама вышла подышать воздухом.

— А как себя чувствует капитан Флиндерс? — спросила Сара.

Женщина удрученно покачала головой.

— Ой, плохо, мэм, плохо! Теперь, когда он больше не занят книгой, он как бы отрешился от всего. Он не знает, что с ним творится, такая боль, а доктора совсем не помогают. Ужасно, правда? — заметила она. — Каких только болезней эти моряки не привозят из дальних стран.

Сара кивнула.

— Ну что ж… спасибо. Мы тогда не будем беспокоить капитана Флиндерса. Может быть, вы передадите миссис Флиндерс, что мы заезжали? — Говоря это, она взяла закрытую корзину, которую слуга достал из кареты, и вручила ее женщине. — Это может пригодиться миссис Флиндерс.

— О да, мэм. Как мне сказать, кто приезжал?

Сара обернулась.

— Скажите, что были Сара де Бурже и капитан Барвелл.

Женщина поклонилась, повторила имена, слегка запнувшись на имени Сары, и стояла с корзиной в руке, наблюдая, как удалялась карета.

Когда они повернули на Фицрой-сквер, Сара тронула Ричарда за рукав.

— Ты не рассердишься, если я не поеду с тобой в парк, Ричард? Может быть, это глупо, но я не хочу видеть эту толпу. Если будет хоть малейшая надежда, что царь появится в парке, народу там будет прорва.

— Разумеется. Я скажу Симмонсу. Куда тебе хочется? Может быть, проедем по Мерилбоун или Примроуз-Хилл?

Сара отрицательно покачала головой.

— Я, пожалуй, поеду на Голден-Сквер. То, что я услышала о Флиндерсе, не настраивает меня на веселый лад. Знаешь, даже хорошо, что мы не видели его жены: мне кажется, что я как-то оскорбляю ее, вручая корзинки. Флиндерс заслуживает совсем иного обращения со стороны Адмиралтейства… но у них так мало денег, что они не могут отказаться даже от моей жалкой корзинки. Сегодня утром Дэвид…

Ричард высунулся из окна, чтобы дать распоряжение вернуться на Голден-Сквер, потом снова откинулся на спинку.

— Так что насчет Дэвида?

— Он так горячо говорил о Флиндерсе сегодня. Я и не представляла, что его так трогают проблемы бездарного управления колонией. Он так бушевал по этому поводу, просто кричал. Было похоже, что он все это ненавидит.

— Может быть, так оно и есть. Ты никогда не пыталась его расспрашивать об этом?

Сара неопределенно повела плечами.

— Расспрашивать Дэвида — это расспрашивать сфинкса. Он очень скрытен, даже чересчур. Кроме таких вот вспышек, он всегда просто мой улыбающийся сын со своими приятными манерами, и никогда не знаешь, что у него на уме. Он не говорит об этом, но я чувствую, как в нем растет недовольство, растет с каждой неделей. И Элизабет — тоже. Они оба не находят себе места, оба недовольны.

— Может быть, все дело в тебе, Сара?

— Во мне? Каким образом?

— Твоя собственная неудовлетворенность, дорогая моя. Это очень заразительная болезнь.

Она повернулась и пристально посмотрела на него. На его лицо падало солнце, и были видны морщины вокруг глаз, уже очень заметные, седина в волосах, а прядь над старым шрамом была совершенно белой. Но он все еще имел бронзовый загар, сохранившийся от долгих летних месяцев в колонии, а его худощавое тело почти не погрузнело со времени их детства. Он был очень хорош собой и, несмотря на неподвижность плечевого сустава — результат участия в испанской кампании, — двигался легко и грациозно и до сих пор великолепно держался в седле. Для Ричарда этот период жизни был благодатным и приятным, он все время пребывал в хорошем расположении духа, ибо ничто этому не мешало. Старые знакомые снова приветствовали его в своих гостиных с теплотой, которая могла бы вскружить голову любому человеку, но Ричард принимал это с той скромностью, которая, он это знал, необычайно ему шла.

И вообще, размышляла Сара, он принадлежит к тому типу мужчин, в которых женщины влюбляются десятками — прирожденный чаровник и фаворит. Но он разочаровывал их, потому что по натуре был слишком ленив, чтобы продолжать флирт, если видел, что дело становится серьезным. Учитывая все это, Сара не понимала, почему она не выходит за него замуж. Он этого хотел и продолжал настаивать, почти с того самого дня, как они прибыли в Англию. По той или иной причине она так и не дала ему окончательного ответа. Он добродушно шутил по поводу того, что она избегает этого вопроса. Но он мог позволить себе и добродушие, и терпение: жизнь простиралась перед ним сплошным солнечным днем, и, казалось, не было нужды торопиться, когда это неопределенное ожидание было таким приятным. Он уже утратил свою импульсивность и был готов ждать. Она подумала, что, может быть, эта его готовность и тревожит ее: как будто его любовь перешла в привычку, с которой он не спешил расстаться. Она знала, что, не появись она в Лондоне вдовой, он бы в конце концов на ком-нибудь женился. Его натуре было противно жить, не будучи объектом всепоглощающего внимания какой-нибудь женщины. Но она явилась, и в них оказалось достаточно прошлой страсти, чтобы он тотчас же сделал ей предложение.

Она колебалась полгода — и с каждым днем, поскольку Дэвид не заговаривал о возвращении в колонию, она все более приближалась к согласию. Она знала, что проходит через период, когда недосягаемое, вдруг попав в руки, оказывается, в конце концов, не таким желанным. Она всю свою жизнь любила Ричарда, и продолжала его любить. Но за двадцать лет она научилась анализировать эту любовь и узнала ее истинную цену. Она уже перестала быть той всепоглощающей силой, которой была для юной Сары, не могла она теперь вызвать и той острой боли, которую Сара испытала, когда он приехал в Новый Южный Уэльс. Ее нельзя было сравнить с любовью Сары к Кинтайру, к Банону, к ферме Дейнов. Но ее чувство к Ричарду занимало определенное место в ее жизни, и этого она не могла отрицать.

Она удерживала Ричарда на расстоянии и ждала каких-то решительных действий от Дэвида. Если он ее разочарует, проявит безразличие к своему наследию, она найдет утешение в браке с Ричардом. Она представила себе свою будущую жизнь: небольшой дом в Лондоне, поместье в Девоне. В этом, и в самом Ричарде она найдет достаточно, чтобы перенести боль, которую ей причинит Дэвид, превратившись в помещика, живущего на ренту вдали от своих владений.

И тем не менее она была совершенно уверена, что если Дэвид вдруг объявит, что возвращается в колонию, она с радостью уедет с ним, а Ричарду снова будет отведена та роль в ее жизни, которую он уже играл.

Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, называя ее неудовлетворенной.

— Неудовлетворенность?.. — она снова медленно повторила это слово, не совсем зная, как ей парировать его обвинения.

Он пошевелился и наклонился к ней, твердо взял ее за руку.

— Сара, ты должна разобраться в том, что вызывает твое беспокойство. Ты не хочешь принять решения в отношении своего будущего, ты играешь своими и моими чувствами, как дитя с игрушкой. Почему бы тебе не выйти тотчас же за меня замуж и не покончить с этой неопределенностью? Как только ты примешь решение, ты перестанешь суетиться.

Она покачала головой.

— Нет, Ричард… пока еще не могу. Мне нужно дать Дэвиду еще время, ему и Дункану с Элизабет.

— Больше времени… о каком времени ты говоришь, Сара? Если ты непременно собираешься устроить их будущее до того, как выйдешь за меня замуж, ты совершаешь большую ошибку, Сара. Ты, видимо, просто не замечаешь, что они уже не дети и что они сами принимают решения. Зачем ты так за них цепляешься? Дай им свободу: они не ощутят никакой признательности к тебе, если ты будешь ставить свое счастье в зависимость от их удобства. Как только ты устроишь свою жизнь, они тут же устроят свои. Захочет Дэвид вернуться в Новый Южный Уэльс — пусть едет, — добавил он. — И Дункан тоже. Элизабет, конечно, выйдет замуж здесь. Зачем все так усложнять, Сара?

— Но ты не понимаешь…

— Нет, не понимаю, — согласился он. — Я и не притворяюсь, что мне понятно твое к ним отношение. Поедут они или останутся — все равно они прекрасно обеспечены. Они не дают тебе повода для беспокойства, и ты можешь выйти замуж, когда захочешь. Кроме того, я уже начинаю терять терпение.

— Прости, Ричард. Я постараюсь вскоре решить.

Он улыбнулся, как будто перед ним капризный ребенок.

— Надеюсь, это будет очень скоро, Сара. Долгое и неспешное ухаживание очень приятно, но мне не хочется оказаться смешным, храня такую бесконечную верность. Мы с тобой ухаживали друг за другом большую часть наших жизней, пора бы уже и кончить, дорогая?

Карета повернула на Голден-Сквер, и она отняла у него руку.

— Хорошо, Ричард. Очень скоро.

Лакей с шиком распахнул дверцу. Ричард вышел первым, подал ей руку и подождал, пока ей откроют дверь.

Она распрощалась с ним с чувством, что ей удалось от него избавиться.

III

Дэвид показался на верхней площадке, как только Сара вошла в вестибюль. Ее насторожило что-то в изменившемся выражении его лица. Она медленно подняла руки, чтобы развязать шляпку.

— Дэвид, что произошло? — спросила она тихо.

— Мы тебя ждем, мама. Ты можешь пройти в гостиную?

Она кивнула и поспешила наверх с развевающимися лентами шляпки. Он улыбнулся ей, и она уловила его волнение, хотя он и выглядел достаточно серьезным. Дункан встал, когда она вошла, а Элизабет, стоявшая у окна, повернулась и подошла к ней.

— Здесь был мистер Макартур, мама. Мы думали, ты вернешься из парка гораздо позже.

Сара отложила шляпку.

— Макартур? Жаль, что я его не застала. Какие у него новости из колонии?

Макартур довольно регулярно наносил им визиты, но слугам было строго-настрого приказано не принимать его, если в доме был адмирал Блай. Военно-полевой суд разжаловал Джонстона после восстания, а Макартура могли судить только в Новом Южном Уэльсе, и он знал, что у Мек-вори есть инструкции привлечь его к суду, и тогда ему не избежать обвинительного приговора. Таким образом, он томился в добровольном изгнании и через письма жены и колониальные связи в Лондоне проживал заочно ту жизнь, которой жаждал. Сара часто сокрушенно качала головой, думая, как он впустую расходует энергию.

— Масса новостей, — воскликнул Дункан. Он взял со столика письмо и вручил его Саре. — Это от миссис Райдер, мама. Оно пришло с тем же судном, с которым мистер Макартур получил свою почту. Он страшно взволнован этим, я имею в виду мистера Макартура. Он сразу прямо пришел к нам, как только прочитал свои письма.

Сара начала ломать печати.

Но в чем дело?

Дэвид, который до этого опирался на каминную полку, выпрямился. От волнения Сара опустила руки на колени и устремила на него свой взгляд. Он никогда раньше не представал перед ней таким: лицо его было озарено страстным возбуждением, которое напомнило ей Эндрю, щеки Дэвида запали, губы были сжаты. Сара глубоко вздохнула и привстала со своего места.

— Так в чем же дело? Скажите же!

— Горы… Меквори послал геодезиста Эванса по маршруту Лоусона через горы. Он спустился на равнины за ними и проехал на сотню миль дальше того места, которого достиг Лоусон.

— А земля… что там за земля?

— Такая же… даже лучше, чем самая лучшая на побережье. Как будто специально разбитый парк: трава в три фута высотой и никаких бесплодных участков, которые есть на другой стороне. Они зашли вглубь настолько, насколько хватило припасов, и не видели конца плодородной земле. Никаких признаков пустыни, как опасались.

Дункан нетерпеливо хлопал ее по плечу.

— Читай же письмо миссис Райдер, мама. Может быть, она тоже рассказывает об этом.

Она торопливо развернула сложенные листы, и вскоре хруст бумаги был единственным звуком в комнате. Сара быстро пробежала глазами первые страницы, где шли новости, касающиеся незначительных событий, и она знала, что от нетерпения дети не станут это слушать. Наконец она дошла до главного: Джулия писала об экспедиции Эванса. Сара с удивлением заметила, что руки ее задрожали, когда она начала читать.

«Мы все пребываем в большом волнении по поводу экспедиции, которую губернатор снарядил по маршруту Лоусона через горы… Теперь не остается сомнения, что горы преодолены и что прекрасная земля простирается за ними гораздо дальше, чем Эвансу удалось дойти… „Газетт“ опубликовала отчет Эванса: „…эта земля чрезвычайно богата, и на ней произрастает великолепная трава… холмы и земля вокруг кажутся специально возделанным парком; у меня не хватает слов, чтобы описать эту землю: я никогда ничего подобного не видел…“ Говорят, что эта новая земля кишит дичью, а Эванс поймал огромную рыбину в реке, текущей на запад, руслу которой он следовал.

Есть достоверные сообщения, что губернатор собирается незамедлительно прокладывать дорогу. Говорят, что не более чем через год эта земля будет готова для заселения. Разумеется, это именно то, о чем мы мечтали все эти годы, Сара. Мы с Джеймсом, конечно, не уедем из Парраматты. мы слишком стары для подобных предприятий. Эта новая земля ждет молодых людей…»

Дэвид неожиданно прервал ее.

— Вот оно! Дорога! Это самое главное. Без дороги земля остается все равно что неоткрытой. Подумать только: трава высотой в три фута. Какие там можно выращивать стада!

Сара облизнула пересохшие губы.

— Значит ли это… что ты намерен вернуться, Дэвид?

— Вернуться? Разумеется, намерен. Я тебе скажу, мама, что я намерен обзавестись собственной землей. Такой, на которой никто, кроме меня, еще никогда не работал; за десять лет можно на шерсти сделать состояние, а через двадцать лет стать богачом!

— А как же… как же остальные владения? — спросила Сара растерянно. — Они вообще ничего не стоят? Дэвид нетерпеливо махнул рукой.

— Все это очень хорошо, но там я должен был бы следовать уже установленному порядку, заведенному еще отцом. Это старые фермы, которые создавались в те времена, когда сельское хозяйство было так же важно, как овцеводство. Когда я получу свою землю, я не собираюсь выращивать больше, чем необходимо для меня лично. Там, за горами, страна для овец.

Дункан вдруг громко хлопнул себя по колену.

— Клянусь Господом, Дэвид, я бросаю тебе вызов! Дай мне эти десять лет, и я покажу тебе, кто в колонии настоящий овцевод. Будут корабли для перевозки шерсти в Англию… земли — сколько хочешь. Боже! Это стоящее дело!

Сара нервно усмехнулась.

— Послушать вас, так фермы на моей стороне гор вообще ничего собой не представляют, просто несколько акров овощных грядок.

Дэвид повернулся к ней и тихо сказал:

— Это вовсе не так, мама. Все, чего достигли вы с папой, даст нам с Дунканом деньги, которые позволят нам начать все так, как мы хотим. Но это все-таки ваши достижения. Проработай я там как раб хоть сорок лет, я все равно не смогу считать, что я хоть что-то сделал на этих фермах. Они ваши с самого начала и будут вашими всегда. Это не потому, что мы с Дунканом неблагодарны. Но ведь это не преступление — хотеть иметь что-то свое. Мне хочется от жизни большего, чем просто удерживать в надлежащем виде то, что создано вами. За горами целый континент, и он будет принадлежать тем, кто придет и возьмет его!

Сара кивнула и снова перевела взгляд на письмо. Но она не стала его читать. Ей вспомнилось то ясное утро, когда «Джоржетта» приготовилась к отплытию из Тейбл-Бей. Эндрю тогда говорил буквально те же слова, что Дэвид сейчас. Он начал с нескольких фунтов кредита и со скота, выигранного в карты. У Дэвида с Дунканом будет намного больше, но главное в том, что они готовы начать уже до того, как грубый тракт превратится в накатанную землю, самостоятельно решить, где будут пастись их стада.

Сквозь эти мысли до нее дошел голос Элизабет.

— Я тоже с вами — вы же не можете меня здесь оставить.

Дэвид и Дункан обернулись на ее слова и почти одновременно ответили ей:

— Конечно, ты поедешь с нами!

IV

— На этом кончим, Ричард, — сказала Сара, положив карты. — Я уже достаточно проиграла тебе сегодня.

Он широко улыбнулся.

— Я не возражаю, чтобы ты была мне должна, моя дорогая. Это меня необычайно поднимает в собственных глазах. Кроме того, после ужина я дам тебе отыграться.

Она покачала головой.

— Я сказала конец — значит, конец! И вообще после ужина мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Его лицо изобразило притворную озабоченность.

— Я весь дрожу. Когда ты бываешь серьезна, ты пугаешь меня.

Он сказал это шутливо, и она рассмеялась вместе с ним, хотя за ужином эти слова, приходя на память, вызывали в ней раздражение. Конечно, Ричард прав. Быть серьезной в отношении чего-нибудь, кроме карт, на таком сборище бесполезно. Дом леди Фултон всегда полон модной публики, на некоторых дамах сверкают украшения, которые они демонстрировали в тот же вечер в опере по случаю посещения царя. Оттуда принесли презабавнейшую историю о приезде в оперу принцессы Каролины, нелепой в своих бриллиантах и румянах и вызвавшей большое смущение мужа — принца регента. Царь испытал при этом несомненное злорадное удовольствие. Публика, однако, встретила ее бурными аплодисментами. К утру эта история несомненно разойдется по всему Лондону, а сейчас ее смаковали за званым ужином.

Но вот Ричард взял Сару за руку и повел из столовой.

— Я прекрасно вижу, Сара, что мои попытки развлечь тебя не имеют успеха. Лучше расскажи мне, отчего ты так переменилась с того момента, как я тебя покинул сегодня днем. Красавице не идет нахмуренное лицо.

Он провел ее по коридору в комнату, которую Энн Фултон использовала для утренних приемов. В ней стояла старинная мебель, придававшая комнате атмосферу интимности, которой больше нигде нельзя было найти. Ричард указал ей на маленький диванчик, а для себя придвинул мягкий табурет.

— Ну… так что ты должна мне рассказать?

Она начала неуверенно:

— Сегодня у нас побывал Джон Макартур… и пришло письмо от Джулии Райдер.

— Ну и?..

Рассказывать было нелегко, но она постепенно выстроила все по порядку: ее опасения в отношении решения Дэвида насчет наследства и его влияние на Дункана; месяцы, проведенные в тревоге, когда ее подозрение, что он не вернется в колонию, начало переходить в уверенность, ее острое разочарование, бесплодные попытки уловить признаки энтузиазма при разговоре о колонии; и наконец, известие о переходе через горы и та разительная перемена, что произошла в нем.

Ричард выслушал ее в молчании, терпеливо ждал, когда она подыскивала нужные слова, чтобы описать сцену на Голден-Сквер. Он смотрел на нее задумчиво, и его темные брови почти сходились на переносице, когда он морщил лоб.

— И таким образом ты сообщаешь мне, что отправляешься обратно в Новый Южный Уэльс.

Она кивнула.

— Ты совершаешь ошибку, Сара. Ты не должна их так к себе привязывать. Их это будет раздражать, и они возненавидят тебя. Если они хотят создать свой собственный мир, им нужно предоставить свободу. Позволь им хотя бы совершать собственные ошибки.

— Я не собираюсь отправляться за ними в их радужные мечты за горами. — Она покачала головой. — У меня достаточно своих дел на побережье. Не думаю, что им будет неприятно время от времени чему-то поучиться при посещении Банона или Кинтайра. Но мое решение не касается их, Ричард. Оно касается меня. Я вполне определенно поняла сегодня, что, одолеют горы или нет, я не могу здесь дольше оставаться. Во мне есть жажда власти, которую Англия мне не даст удовлетворить. Мне здесь душно, я задыхаюсь. Меня так давят все эти толпы и традиции, я должна все время опасаться, что совершу какую-нибудь оплошность. И ни в чем этом я не смела признаться до сегодняшнего дня.

Ричард довольно рассеянно похлопал ее по руке.

— Ты решишь, что я довольно холоден сердцем для истинного поклонника, Сара, потому что не падаю на колени и не молю тебя остаться. Признаться откровенно, я не уверен, что не ощущаю даже некоторого облегчения. Часто бывает, что очень хочется чего-то, что тебе вредно, — и я полагаю, так дело обстоит со мной. Ты женщина не для меня на самом-то деле. Но так как я хотел тебя с тех пор, когда был еще мальчишкой, гордость не позволяла мне признать свою ошибку. В тебе слишком много энергии и мятежного духа для того человека, в которого я превратился. Подозреваю, что к старости я стану просто напыщенным занудой и мне понадобится какая-то уютная, удобная жена, которая совсем не будет ничего иметь против этого. Думаю, Элисон мне гораздо больше подходила, а я этого не понял.

На ее губах мелькнула улыбка.

— Я, пожалуй, не ожидала, Ричард, что я откажусь выйти за тебя, а ты всего лишь слегка разочаруешься.

Он усмехнулся.

— Я не стану говорить, что сожалею. Мы, по крайней мере, теперь не станем лгать друг другу. Тебе не повредит такое небольшое разочарование: ты привыкла, что все мужчины вокруг тебя обожают, и я уверен, что и дальше так будет. Но я скажу тебе совершенно откровенно, что мое сердце не будет разбито, оттого что ты не станешь нарушать моей покойной и приятной жизни.

Она откинула голову назад и расхохоталась. Озадаченный, он несколько мгновений смотрел на нее, а потом до него дошла нелепость всей этой ситуации, и он тоже залился смехом. Он взял ее за обе руки и потянул, так что они оба качнулись.

— Ох, Сара… Сара! Вот чего мне будет не хватать, когда ты уедешь, — моя удобная, уютная жена никогда не сможет вот так хохотать вместе со мной!

Пока она все еще смеялась, он нагнулся и поцеловал ее в губы. Ее руки обвили его шею, и поцелуй заглушил смех.

Они все еще были в объятиях друг друга, когда леди Фултон открыла дверь. Она быстро рассмотрела участников сцены и шагнула назад.

— Пожалуйста, простите меня, — пробормотала она, закрывая дверь.

Ричард неторопливо разжал объятия.

— Как это утомительно! Она всем, конечно, растрезвонит… а когда они узнают, что ты не выходишь за меня, меня будет жалеть весь Лондон.

V

Первые лучи летнего рассвета освещали Голден-Сквер, когда Сара вернулась туда под утро. Ее впустил заспанный швейцар. Она на миг задержалась в дверях, чтобы помахать Ричарду, который застыл у кареты. Затем дверь за ней закрылась, и она оказалась в полумраке вестибюля.

В спальне было темно. Она поставила свечу на туалетный столик и подошла к окну, чтобы отодвинуть шторы. Мягкий утренний свет полился в окно; она стояла, глядя на улицу. Скоро этот дом и этот город станут лишь частичками воспоминаний, — воспоминаний, аккуратно сложенных в стопочку и сверкающих золотым обрезом.

— Я еду к себе… — прошептала она вслух. — Я возвращаюсь домой.

Эта жестокая, суровая страна завоевала сердце Дэвида, Дункана и Элизабет так же уверенно, как и ее сердце. Она требует какой-то странной и полной преданности, она не признает никаких иных привязанностей. Ее или любишь, или ненавидишь… но не можешь оставаться равнодушным. А уж полюбив ее, не отзываешься на притяжение других мест. Люди вроде Ричарда ее ненавидят, и она с ними обходится неласково. У Сары она отняла Эндрю, Себастьяна и наконец Луи. Беспристрастная… суровая и прекрасная, когда знаешь, в чем ее красота.

Сара вздохнула и потянулась, чтобы расслабить свое напряженное и возбужденное тело. Небольшой ветерок играл над крышами. Она отступила от окна и обернулась. Ей было видно собственное отражение в высоком зеркале. Она слегка склонила голову набок и посмотрела на себя критически. Потом медленно направилась навстречу отражению, остановилась перед зеркалом, распростерла руки и обхватила раму. Она стала рассматривать то, что было в зеркале: лицо с убранными в замысловатую прическу волосами, обнаженные плечи и шею, платьем с высокой талией, стройное тело под жесткой парчой.

— Сара… Сара Дейн, пора тебе вспомнить, что скоро ты станешь старой… — Затем уголки губ поползли вверх, обещая улыбку. — Но у тебя еще есть время.