Арабская литература — бессмертный памятник, созданный не одним народом, а целой цивилизацией. Люди, внесшие в нее свою лепту, принадлежали к самым различным этническим группам, которые, однако, под воздействием завоевателей-арабов утратили свои национальные языки, традиции и обычаи и вошли в новую, всеобъемлющую арабскую нацию, основывающуюся на единстве мысли и веры. Только иранцы, да и то лишь усвоив многие характерные черты и наклонности арабов, сумели в конце концов восстановить свою интеллектуальную и национальную самостоятельность. Но даже когда арабский язык был оттеснен с господствующего положения в восточных областях вследствие возвышения персидской литературы, он сохранил и все еще сохраняет свои позиции как универсальный язык мусульманской теологии, философии и науки. Процветание средневековой арабской литературы, быть может, в большей степени, чем любой другой классической литературы (ибо она среди них самая молодая), зависело не только от наличия культурной среды, но также и от щедрости и покровительства высокопоставленных лиц. Разделяя превратности истории мусульманской цивилизации, она правдиво отражала местные политические и культурные условия. Вместе с упадком мусульманского общества его литература теряла жизнеспособность и силу, но пока в той или другой столице правители и министры ради удовольствия, выгоды или тщеславия покровительствовали искусствам, факел, хоть и тускло, все же продолжал гореть. Мы видим, как то одна, то другая страна становится литературным центром, и, наконец, в эпоху, приблизительно соответствующую-турецким завоеваниям в Азии и Африке и Возрожде-{9}нию в Европе, факел ярко вспыхивает, прежде чем угаснуть среди развалин сарацинской цивилизации. Литература последующих веков, несмотря на свой внушительный объем, является подражательным и безжизненным порождением «темной эпохи», между тем как современное возрождение арабской литературы в Сирии и Египте проникнуто иным духом, совершенно отличным от духа старой, неповторимой классической цивилизации.

Арабская литература разделила участь классических литератур и в том отношении, что ряд ее ценных произведений утрачен, надо полагать, безвозвратно, а многие другие сделались достоянием современной культуры лишь благодаря кропотливым изысканиям европейских ученых. Поскольку сохранность их зависела от общества, безразличного — если не откровенно враждебного — ко всему, выходящему за пределы узкой сферы мусульманской теологии и связанных с ней дисциплин, возможно, что в числе утраченных произведений были как раз те, которые особенно повысили бы в наших глазах ценность мусульманской культуры. Тем не менее все еще остался огромный малоизученный и не всем доступный материал, существующий лишь в рассеянных повсюду рукописях. Наряду с этим, в то время как по существу все важнейшие сохранившиеся произведения стали теперь доступными для арабистов, сравнительно немногие из них находятся в распоряжении западных ученых в доброкачественных переводах, хотя число переводов с каждым годом увеличивается.

Подобно тому как чистокровные арабы составляли лишь незначительное меньшинство в мире мусульманской цивилизации, так и вклад арабов в свою литературу был не столь уж значителен на общем фоне. Тем не менее эта литература была проникнута складом мышления и способами выражения, свойственными народу той страны, откуда она исходила как наступательная сила в седьмом веке нашей эры. Поэтому, прежде чем перейти к основной теме, мы должны здесь и в следующей главе книги обрисовать ту материальную и языковую среду, в которой с самого начала формировалась арабская литература.

Она родилась на песчаной равнине Центральной и Северо-восточной Аравии, где засушливые степи переме-{10}жаются с пустынями. Голая, однообразная, за исключением редких оазисов, страна с резкой сменой жары и холода, засухи и ливней была и остается непригодной для оседлой жизни. Ее обитатели вынуждены кочевать, они занимаются главным образом разведением верблюдов и овец и должны непрерывно переходить с места на место в поисках пастбищ. Однообразие их жизни нарушается лишь буйными оргиями изобильных лет и жестокими страданиями в голодные годы, успехом или неудачей набегов на соседние кочевые племена или на окраинные оседлые общины. Неизменность природных условий наложила свой отпечаток на их обычаи, мышление и язык, отмеченные теми извечными повторениями и резкими переходами, которые нашли отражение почти во всех произведениях арабской жизни и литературы. Идейный кругозор таких кочевников не мог быть широким; борьба за существование слишком сурова, чтобы интересоваться чем-либо, помимо повседневных, чисто практических нужд; еще менее могли их интересовать отвлеченные понятия и религиозные спекуляции. Их философия выражена в нескольких лаконичных поговорках, а религия — не что иное, как смутное суеверие. Их мышление конкретно, и язык беден отвлеченными понятиями, за исключением тех, которые относятся к простейшим действиям и физическим качествам.

Словно в возмещение этой идейной скудости однообразное окружение обусловило необычайно пышное развитие языка в сфере материальной жизни. Дело не только в обилии синонимов,— все разнообразие явлений природы, вплоть до самых незначительных, всякое действие, вплоть до самых сложных, обозначаются удивительно точным словом. Эту особенность можно наблюдать также в той или иной степени и в языке других народов, которые по своему кочевому образу жизни и культуре напоминают бедуинов Аравии; однако один лишь арабский язык сохранил свое словарное богатство для литературы высокоразвитой цивилизации.

Арабский язык не был исключительным достоянием кочевников Центральной и Северной Аравии. Существовали также оседлые общины северных арабов, довольно тесно связанные с более культурными народами. Между древней цивилизацией Йемена на юго-западной окраине Аравии и пограничными областями Сирии и Ирака под-{11}держивались постоянные торговые сношения, открывшие путь для проникновения культурных влияний в Центральную Аравию. Вдоль торговых путей выросли такие крупные общины, как мекканская, родственные кочевникам по крови и языку и, по-видимому, очень мало отличавшиеся от них своими обычаями и мировоззрением. В Хире на Евфрате, где правила арабская династия, поддерживаемая персами, и в пограничной с Сирией области арабы, естественно, тесно соприкасались с христианской арамейской культурой. По этим каналам арамейская культурная лексика тонкой струйкой вливалась в арабский язык, но это оказало столь же мало влияния на форму и сущность языка, как арамейская культура — на самих кочевников, обреченных природой жить, в первобытной простоте или погибнуть в борьбе за существование. {12}