День на востоке начинал клониться к закату. Даже на высоте десять тысяч метров, где солнечный свет царит в пространстве еще тогда, когда тьма уже покрыла землю, приближение вечера чувствовалось неумолимо. Все цвета вокруг стали насыщенее и сочнее, прозрачный прежде воздух приобрел серо-оранжевый оттенок, холмы, поля и реки внизу стали неразличимы и слились в сплошную темную массу. Сигнальные огни летящего впереди „Боинга“ гораздо отчетливее чем прежде выделялись в подкрадывающихся сумерках, а когда лучи прилипшего к горизонту солнца пронзали оставляемый турбинами инверсионный след, казалось, что самолет тащит за собой широкую серую ленту. Избранный курс вел точно на Восток, лишь иногда „Боинг“, подчиняясь заранее проложенному коридору, закладывал плавные виражи, ненадолго отклоняясь от своего маршрута. Чаще всего такие маневры были связаны с запретом полетов над теми или иными секретными объектами, находящимися на земле. Хорев знал эту тонкость и зигзаги лайнера его не удивляли. Скоро маршрут начнет смещаться немного к югу, означая вступление полета в его последнюю треть.

Управление истребителем в таких условиях много внимания не требовало и Хорев почувствовал легкую, чисто физическую усталость в спине и пояснице. В конце-концов он уже не первый час сидит в пилотском кресле, не имея возможности даже нормально пошевелиться. В учебных полетах, симулирующих воздушный бой, стресс заглушает все иные ощущения, но, как ни парадоксально, этот его полет много спокойнее любого учебного. Стресс, конечно, был и сейчас, но иного, не авиационного свойства, и майор твердо держал себя в руках. Земные проблемы появятся на земле, а сейчас у него просто технически элементарный полет.

В прошедшие часы за исключением погоды не изменилось ничего абсолютно, а эта последняя стала ещё краше, избавившись от последних, тянущихся к горизонту облаков. „Боинг“ всё так же маячил на экране электронного прицела, четыре преследующих его перехватчика занимали ту же неатакующую позицию. Услышав соответствующую угрозу их командир и аэродром на связь больше не выходили. Раньше он мог ещё видеть головы и жесты пилотов, летящих справа и слева, но снизившееся солнце уже сделало их неразличимыми. В небе царило спокойствие. Главные события разворачивались на земле, и не под ним, а далеко отсюда, что внушало майору чувство привычной уверенности. Он был военным человеком, который привык получать приказы далеких начальников и всегда знал, что ему делать; сейчас был как раз тот случай. Стать организатором и перенять ответственность за всю операцию он бы вряд ли решился, да подобная мысль и не пришла бы ему в голову. Хорев просто делал свою работу и знал, что выполнит её хорошо. Как он привык. Как учили.

То, что посланные на перехват истребители принадлежали его полку, поначалу немного смущало, майор не ожидал этого, проще было бы поднять самолеты восьмой дивизии ПВО в Кирове, но, очевидно, соображения секретности оказались важнее. В отличии от большинства гражданских людей, Хорев думал об этом без иронии, в его собственной жизни определенная секретность и связанные с ней ограничения являлись постоянным компонентом, что выработало устойчивую привычку. Например, в СССР офицер был лишен возможности провести отпуск за границей, даже в соцстранах. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, свою страну вон за всю жизнь не объедешь. Ныне времена менялись, но секретность, иногда оправданная, иногда дурная, сохранялась, что для любой армии естественно. И вполне логично, что командование не испытывает ни малейшего желания выносить нынешнее ЧП за пределы части, в которой всё-равно ничего скрыть невозможно. Поэтому именно вчерашние коллеги получили приказ его уничтожить. Хорев был уверен, что приказ был воспринят нормально, как и он сам бы его воспринял. И дело даже не в совершённом преступлении, просто приказы в армии не обсуждаются, а выполняются. Однако никто не может отнять у него права защищать свою жизнь и он будет это делать мастерски. Люди, ищущие его смерти многочисленны и не хуже вооружены. Так что рука майора тоже не дрогнет. Всё честно. То, что это были люди, с которыми он на протяжении лет каждое утро здоровался и каждый вечер прощался, совесть не терзало. Друзей на базе у него всё-равно нет, а то, что Хорев наконец решился применить свои знания для себя самого, даже возвышало его в собственных глазах. Коллеги тоже люди опытные и неглупые и майор не знал ни единого, кто был бы своим положением доволен, однако все смирились и никто не решался вытащить на поверхность хотя бы себя самого, если не в силах человеческих сделать это для всей армии, для всей страны. А он, Хорев, позаботится о себе сам.

Иногда майор настраивал свою рацию на частоту „Боинга“ и слушал его переговоры с землей. В Стокгольме, Токио, на самом лайнере было спокойно. Даже наземные пункты слежения, делающие иногда контрольные запросы, сохраняли невозмутимось, хотя им-то частица правды была точно известна. Но на земле господствовала секретность. „Что ж, это мне на руку“ — подумал майор — „вдруг экипаж от страха забудет, как машиной управлять!“ Паника на борту авиалайнера явилась бы непредвиденным и совершенно излишним осложнением. Радиотелефон, который Хорев разместил теперь так, чтобы в любой момент ответить на сигнал был теперь самым важным прибором, определяющим его будущее. Переданный через спутник импульс должен будет сообщить ему о завершении операции и тогда у него останется единственная забота — собственная жизнь. Когда ожидать сигнала, майор точно не знал, но отдавал себе отчет, что если тот не придет в течении последующих четыркх часов, это означает срыв плана. Однако заботы о собственной жизни никто и ничто с него не снимает… В таком случае он рискнул, но напрасно и всё придется начинать с нуля. Начинать на пустом месте…

На темнеющем небе стали различимы первые звезды. „Должно пройти немного времени появится и Луна“ — с удовлетворением констатировал майор. Убывающая Луна представляла для него сегодня идеальное освещение, её призрачный свет достаточно ярок для визуальной ориентировки в безграничном пространстве и одновременно слишком слаб, чтобы точно определить его местонахождение после катапультирования, когда раскроется белый купол парашюта. Если он получит сигнал достаточно рано, майор намеревался покинуть истребитель не сразу, а выбрать удачную позицию неподалеку от крупного населенного пункта с вокзалом, аэропортом, автобусным сообщением с другими регионами. Конечно, в таких местах его в первую очередь и будут искать, но в любом случае затеряться там и незаметно выбраться много легче, чем в маленькой деревне, где на виду каждый человек, да ещё непонятно откуда взявшийся. Ну а если такой возможности не будет… Вот тогда и пригодится подготовка к выживанию в пустынной местности, которую ему не пришлось испробовать в Афганистане. Да и тайгу Хорев знал хорошо. Тайга в мае, конечно, много беднее, чем в августе, но прокормит, сгинуть не даст… Искать его будут усердно, сомнений нет. Но побрякушки, выданные Моргуновым, с которыми майор кратко ознакомился, внушали доверие. Пользуясь подробными указаниями, отпечатанными на двух листах бумаги, можно так себя уделать гримом, родная мама не узнает. Ну и документы хороши. Сколько не сравнивал Хорев поддельный паспорт с настоящим, испрошенным под каким-то предлогом у соседа (военнослужащие в России паспортов не имеют, только специальные удостоверения личности), никакой разницы не находил. Вряд ли найдет её и случайный милицейский патруль. И в любом случае его табельный „ПМ“ всегда рядом. Плохо только, что нельзя будет пользоваться радиотелефоном, его частоту уже засекли на аэродроме и потом всегда могут сравнить. Нет, игрушку придется выбросить, хоть и жаль. Ну а дальше путь его в Москву, откуда он с иным уже паспортом гражданина зарубежной державы имеет право вылететь в любую точку мира. И что это за точка, ему известно. В том, что Моргунов его не подведет, он не сомневался. Гарантий в успехе операции дать никто не может, но Моргунов не подведет. Он не блатной, не уголовник, сразу видно и мелочиться не будет. Да и нет ему резона рисковать всем ради лишних пяти миллионов. И так на всех хватит. О точной сумме выкупа Хорев не знал, но был уверен, что его напарник не продешевит. Только бы всё получилось…

Внезапно на экране радара появилась новая точка. Хорев заметил её с некоторым опозданием и выругал себя: размечтался тут! Точку можно было идентифицировать как самолет, причем значительно больших, чем истребитель размеров. Иногда пассажирские машины уже мелькали на его радаре, но эта шла сближающимся курсом с Востока и на пару тысяч метров ниже. Несколько минут прошли для Хорева в обостренном внимании, с рукой на гашетке пуска ракет. Но загадка разрешилась быстро и майор ещё раз отметил степень секретности вокруг инцидента: преследующие его перехватчики решили не заменять, а дозаправить в воздухе и приближающаяся точка была ничем иным, как громадным авиазаправщиком на базе ИЛ-76, распространенной грузовой и военно-транспортной машины.

„Итак, вместо того, чтобы после трех с половиной часов такого полета отправить людей отдыхать, им предстоит ещё заправка в воздухе, в наступающей темноте“ — усмехнулся майор. Да, секретность происходящего была объяснима. Но сейчас она начинала переходить границы разумного.

Дозаправка в воздухе и в светлое время суток есть крайне опасный и сложный воздушный маневр, любой срыв в котором может привести к катастрофе. Когда в пятидесятых годах с ним стали проводить первые испытания, это стоило жизни десяткам людей, не говоря уже о рухнувших и сгоревших самолетах. Постепенно выработалась технология, которая позволила поднять безопасность этой процедуры на приемлимую высоту, но в любом случае она оставалась одним из самых сложных и неприятных моментов в работе военного пилота. Дозаправка в темноте или сумерках означала, что всё становится на несколько порядков сложнее. Выдвигающаяся воронка со шлангом имела собственную подсветку, подсвечивался также и наконечник всасывающей трубы принимающего топливо самолета, но призрачная темнота скрадывала расстояние и обманывала зрение, что увеличивало вероятность ошибки. А ошибка нередко была равнозначна смерти. Хорев проводил учебную дозаправку раз в год, в качестве обязательной тренировки и хотя риск там был значительно ниже, поскольку топливо на самом деле не перекачивалось, воспоминания оставались самые неприятные.

На экране его радара заправщик лег на параллельный с „Боингом“ курс, оставаясь на высоте примерно восемь тысяч метров. Далее уже не видимый визуально истребитель подполковника Рыбина отклонился в сторону, сделал длинный снижающийся вираж и начал сближаться с заправщиком. За этим маневром и самой последующей дозаправкой Хорев наблюдал очень внимательно, поскольку в случае непредвиденных обстоятельств, например катастрофы ведущего, его подчиненные могли отреагировать нервно, даже панически. В условиях стресса недооценивать такие вещи было нельзя. Если его атакуют, майор бы действовал без не колеблясь, но коли картины ещё не у Моргунова, земля отреагирует мгновенно и вся операция окажется под угрозой. Однако, всё, казалось, завершилось нормально. Истребитель Рыбина через десять минут отвалил от заправщика и из одной грушевидной точки на экране радара вновь получилось две. Ведущий занял своё место в хвосте у Хорева, а его напарник взял курс к ИЛ-76. Майор на мгновение включил рацию:

— Поздравляю.

Не дожидаясь ответа, выключил её снова. Взошедшая на ещё не потемневшем горизонте Луна вновь сделала „Боинг“ видимым отчетливее, хоть и иначе, чем днем. Теперь он смотрелся загадочным, фосфорицирующим морским животным, а когда лунный свет отражался лишь на фюзеляже лайнера, оставляя плоскости в тени, напоминал майору запаянный цинковый гроб, которые обильно привозили из Афганистана десять лет назад.

„Ну что ж. Этот самолет тоже кандидат в покойники“ — спокойно отметил про себя Хорев. Сейчас он почувствовал, что очень устал. И ему было наплевать на всё, что не касается успеха единственно главного — операции.