Во время бритья Джонатан порезался. Он залепил ссадину кусочком туалетной бумаги, которую Бен, целуя отца перед работой, попытался содрать.

— Ты же весь в крови, — произнесла я.

— Я опаздываю. Будильник не сработал. Ты его не сломала? — раздраженно выпалил он.

— Разумеется, я его не ломала. Не надо меня ругать за свое опоздание.

Он надел свою темно-голубую куртку. Офисный костюм никогда не шьют ради веселья.

— Нина, очень важно быть пунктуальным. Особенно сегодня. Тебе тоже, как и мне, придется рано вставать, если ты снова вернешься на работу — когда вернешься на работу. — Он зашнуровал начищенные до блеска черные ботинки, пальцем удалив пятно белого цвета.

— Что значит «когда»?

— Телефонные номера сиделок. Ты собираешься отдать Бена чужим людям? Мы даже не обсуждали это.

— Я не отдаю его. Чейз хочет, чтобы один раз в неделю я выполняла небольшую работы.

— Ты всегда говорила, что ты нужна Бену дома.

Разве я так говорила? Не уверена, что это так. Мне кажется, разумнее отправить своего ребенка в ясли, где работают компетентные взрослые люди, которые умеют предотвращать удушье, прочищая маленькие рты пальцем, и которые могут конструировать автомобили с вращающимися колесами из картонных молочных пакетов, — люди, сделавшие воспитание детей своей работой.

— Посмотри на Бет, — снова произнес Джонатан. — Она счастлива. Мод для нее главное. Даже речи нет, чтобы кто-то другой о ней заботился.

— И Бен для меня главное. К тому же у Бет есть помощница по хозяйству. Большую часть времени Бет ничего не делает.

Джонатан посмотрел на часы. Он избегал моего взгляда.

— У меня нет времени обсуждать это, — сказал он.

— Ты сам начал этот разговор. — Я вдруг увидела адрес на моей ладони и, чтобы он не маячил и Джонатан его не увидел, обхватила свой локоть.

— Если ты несчастна, то об этом стоило бы поговорить.

— Я счастлива! — крикнула я, но он уже стремглав вылетел, хлопнув дверью, в представительском костюме, с черной сумкой на молнии, где лежала обычная одежда и кондиционер с алоэ для кожи. И лишь в этот момент я вспомнила, что он уезжает в Бат на курсы, и я не увижу его целых три дня. Я хотела побежать за ним, извиниться и пролепетать что-нибудь о рекламном агентстве «Маленькие красавчики». Но он уже ушел.

Меня не беспокоила первая настоящая работа Бена. Я всего лишь хотела, чтобы он сидел подобно Будде и тыкал в свой пупок пальцем, потому что решила, что первый дебют моего ребенка в рекламных съемках будет и его последним. К тому моменту, когда он разделается со своей ролью, извергая брызги в пенистой ароматной ванне (с запахом малины и со смягчающими кожу свойствами, как будто кожа детей похожа на кожу ящериц), я скажу Ловли по телефону, что крайне недовольна тем, как Бен вел себя во время съемок.

Не думаю, что я люблю женщин. Конечно, агенты, занимающиеся детским модельным бизнесом, должны находить детей интересными и хоть что-то знать об их эволюционном развитии. Еще когда я рассказала ей о передних зубах Бена, которыми он прокусил прямо насквозь замшевый чехол подушки, она сказала:

— Вот это да! Короче, Нина, если у тебя есть наготове ручка, пиши: съемочная группа В, Генриетта Уорф, начало в десять тридцать. Не опаздывай, иначе Маркус больше не захочет использовать его в своих клипах.

Она произнесла слово использовать.

— Кто такой Маркус? — спросила я.

— Директор. Ты разве не познакомилась с ним во время проб? — с преувеличенным удивлением сказала она, как будто я должна знать всех шишек из мира рекламного бизнеса.

Мои вопросы: «Что мне надо взять? Как мне себя вести с такими важными людьми?» — так и остались без ответа, потому что она резко положила трубку.

Жизнь без Джонатана казалась какой-то аморфной. Я поздно ложилась спать, шастая по квартире в черном платье и опасных сандалиях и воображая, что я одна на улице ночью. Надув губы, я пыталась болтать сама с собой, глядя в зеркало ванной комнаты, откуда на меня смотрело отрешенное, обиженное лицо. Никто не позвонит и не поинтересуется, каково мне быть одинокой матерью. Мне пришла в голову мысль присоединиться к группе поддержки. Раз позвонил Билли, давнишний друг Джонатана, и только похвастался, что он оказался на конечной станции метро Северной линии и провел ночь на могильной плите.

— Мы решили пожениться, — произнесла я.

— Отлично! Я начну готовить по этому поводу речь.

Я не стала говорить ему, что Джонатан хочет опросить Мэтью быть его шафером, несмотря на то, что они познакомились только во время предродовых консультаций. Мэтью еще не ощущает себя достаточно достойным, чтобы быть им. А Джонатан озабочен, стоит ли вообще приглашать Билли.

Съемки в рекламном агентстве «Маленькие красавчики» постоянно преследуют меня, заслоняя собой все остальное. Я просыпаюсь ни свет ни заря, в 5.56 утра, обеспокоенная, что опаздываю, моя рука хватается за будильник. Он падает с ночного столика, стукаясь о графин с водой, который Джонатан закрывал стеклянной пробкой, чтобы туда не проникали микробы. Наконец раздается телефонный звонок. Это Джонатан, и он говорит, что слышит меня, словно издалека, и почему я не говорю в трубку? Я говорю в трубку. Но говорю так, будто у меня в горле ком. Мы задаем друг другу вопросы, как посторонние люди. (Как ты? — Отлично, а ты?) Он не в восторге от курсов. Их группе дали задание построить бассейн в молодежном оздоровительном центре. Им придется копать вместе и быть одной командой. Правда, Джонатану сказали, что он едет в Бат не работать лопатой, а покупать пирожные.

— Мне кажется, что я не могу играть в команде.

Джонатан показал мне видеозапись строящегося бассейна. Его коллеги, выпачканные грязью, скалили зубы в камеру, размахивая лопатами. Джонатан, чистенький, стоял чуть в стороне от них.

За день до съемок в агентстве «Маленькие красавчики» уже лежа в постели он завел разговор:

— Ты, как лунатик. Я нашел тебя у шкафа, ты рылась среди одежды и твердила, что его синяя ворсистая куртка не подойдет.

Я перевернула подушку и уткнулась в ее прохладную ткань.

— Не подойдет для чего? — спросил он.

— Я не знаю, просто приснилось.

— Может, у тебя какой-то бзик. Ты нормально ела, пока меня не было дома? Холодильник почти пустой. И дышишь ты как-то не так.

— У меня слишком много забот.

Он погладил меня по щеке. Его пальцы напоминали мне лапки паука.

— Ты что, из-за свадьбы? Это не такое уж и важное событие, Нина. Обещай, что больше не будешь волноваться.

— Обещаю, — ответила я со вздохом.

Лицо Маркуса выглядывало из выпущенной поверх джинсов широченной рубашки, способной укрыть семь младенцев и детский подарок. Он был одет в одежду огромных размеров, скорее подходящую для более мощных людей. Несмотря на то что он был директором и, вероятно, ответственным за съемки, он ни с кем не говорил. Ни с родителями, ни с детьми, разумеется. Я пыталась поймать его взгляд и легким кивком поблагодарить за приглашение снимать Бена в рекламе, но у него был хмурый вид, словно он узнал во мне человека, испортившего ему машину.

На улицу выходила одна безоконная стена здания. Я кружила вокруг здания долгих пятнадцать минут, прежде чем нашла вход. Внутри находились декорации, представлявшие яркое и живописное зрелище. Желтоватые нарциссы высовывались из искусственной травы, обдуваемой ветряной установкой. Начинающие ходить младенцы валялись на выцветшем диване, словно гуттаперчевые. Беззвучно работал телевизор, на экране которого пингвин шлепал через воображаемый лед.

На другой стороне здания двое взъерошенных мужчин трамбовали искусственную траву, выравнивая выпуклости. В круглом надувном бассейне сидела худющая женщина с поясом из золотистых металлических колец на бедрах. На площадке, отведенной для фотомоделей и их родителей, находились одни матери, не считая высокомерного вида папу, который с раздражением листал «Дейли миррор». Все они сидели, намеренно развалясь, словно их детей показывали в коммерческой рекламе каждый день. Ничего не поделаешь. Я сразу поняла, что для меня эта работа слишком скучна.

— Мы здесь только потому, что знаем Маркуса, — хвастливо произнесла женщина с развевающимися златогривыми волосами, словно она скакала на несущейся галопом лошади.

— Он крестный отец Оскара. Оскар даже не вхож в агентство. Малыши и вест-индские женщины хотят нанять его, но я не собираюсь ввязываться в эту конкурентную чехарду.

— Нет, у нас нет времени, — произнесла вест-индская женщина, слегка стегая задницу своего сына на войлочном коврике и сворачивая испачканный подгузник, который ловко превратился в изящный пакет.

— Если у него хорошее настроение, прекрасно. А то однажды дочь моей подруги делала у него фотографию для журнала. Что-то связанное с истерикой. Фотограф несколько часов продержал их под дождем, издеваясь над маленькой девочкой, даже отобрал ее любимого плюшевого медвежонка.

— Он таким образом пытался вызвать у нее истерику? — нахмурилась златовласая женщина.

— Точно, хотя он не называл это истерикой. Он сказал, что ему нужно сосредоточиться.

Последней пришла мать Рейвн. С нее градом лился пот. Ее волосы, словно метла, были небрежно завязаны на затылке.

— Мы обсудим это позже, — произнесла она, таща за манжету спотыкающегося ребенка.

Одинокий отец переместился поближе ко мне, освободив место на диване для опоздавших. Мать Рейвн была закутана в очередное бархатное одеяние цвета высохшей крови.

Папин малыш упорно стремился сесть прямо перед телевизором и, когда ему не разрешили, заплакал. Я сочувствующе посмотрела на него, так как вид одинокого отца и ребенка мне близок. Матери в лепешку разобьются за мужчин, беспокоящихся о своих детях. Я как-то не выдержала и с запалом спросила у папы, усаживавшего своего ребенка на качели: «Как же вы справляетесь?» Мужчине достаточно всего лишь сменить подгузник — не забыв захватить памперсы и салфетки! — чтобы женщина разразилась дикими аплодисментами и приколола на его обсопливившуюся от умиления футболку медаль папы-чемпиона. Мать, с другой стороны, способна вынести поход за покупками в супермаркет, где ее разъяренное потомство хватается за консервные банки и открывает коробки с крупой, чтобы спрятать чистые компакт-диски CD-ROM, пропуская мимо ушей мнения прохожих типа «Вы выполняете чудесную работу». Мужчины же, если они вообще ее (мать, обремененную детьми и заботами) замечают, лишь смотрят на ее крючковатые лодыжки и напоминают себе о необходимости удвоить контрацепцию (вставить пружину плюс использовать качественные презервативы).

Худая женщина меланхолично отключила шланг и налила розовую бурду в бассейн.

— Привет, мамы и папы, — произнесла она, изящно возвышаясь над нами. — Меня зовут Джеки. Сегодня я буду ухаживать за вами. — Одинокий отец с восхищением посмотрел на ее загорелое лицо и грудь. — Теперь еще немного терпения, и мы начнем снимать детей, но не в бассейне. Хотя вода теплая, мы не хотим держать их дольше, чем требуется.

— Хочу весло, — сказала Рейвн.

— Всему свое время. Итак, все довольны? — весело спросила Джеки.

— Хочу в воду, — громко произнесла Рейвн.

Джеки дежурно улыбнулась и величаво вернулась к бассейну. Она извлекла несколько кукол в натуральную величину из сумки на молнии. Они будут плавать на своих спинах, разумеется, или лицом вниз (вряд ли веселый образ маленьких красавчиков здесь уместен), но как по волшебству куклы вынырнули в правильном положении, с пустыми глазницами, как в фильме ужасов, где кукольные игрушки оживают, когда часы бьют полночь, и со зловещим покачиванием спускаются вниз по лестнице.

— Я хочу эту куклу, — сказала Рейвн.

— Посмотри, дорогая, пингвин, — со вздохом произнесла ее мать.

— Я хочу ту куклу с большой головой.

— Она мокрая, дорогая, и намочит твое красивое платье.

Рейвн скривила губы. Ее мать пошарила в потайном бархатном кармане и извлекла упаковку конфет «Ролос». Рейвн порвала в клочья позолоченную фольгу и с силой бросила конфету на бетонный пол. На какое-то мгновение мне стало жаль женщину в тусклом бархатном платье, которая только и делала, что таскала своего ребенка с одних проб на другие и шила одежду из выкроек, взятых из книги рукоделия «Буттерик». Потом я поняла, что я не так уж сильно отличаюсь от нее, за исключением того, что тридцать лет назад ее попытка попробовать себя в вышивании крестиком, несомненно, была удачнее моей.

Джеки разложила шесть пар надутых резиновых штанишек на столе.

— Если вы сумеете быстро надеть их на себя, это спасет любого маленького зверька в бассейне, — сказала она.

— Не думаю, что мне это подойдет, — возразила я.

Она скорчила вежливую гримасу и повернулась к матери Рейвн.

— Мы увидим Рейвн в бассейне последней, одну в этом очаровательном розовом купальнике. Не могла бы ты сделать это для меня, Рейвн?

Рейвн выставила вперед пингвина и сунула в рот конфету. Она не собиралась жевать или проглатывать ее. Интересно, сколько она сможет запихнуть их в рот, прежде чем они начнут из нее вываливаться?

Бен оживленно вертелся, пока я просовывала его ноги в штанишки. В бассейне он осторожно приседал, поддерживаемый надувным сиденьем в форме утки. Он с пытливым видом хлестал по воде. Как только другие дети присоединились к нему, он стал дергать утку за голову. На удивление, он вел себя так, словно этот необычайно большой бассейн, заполненный незнакомыми детьми, был нашей ванной.

Каждый ребенок появлялся на мониторе по очереди, кроме Бена. Он сосредоточенно хмурился, поглаживая желтую пластмассовую утку, пока ответственная часть его детского головного мозга не напомнила ему, что он находится здесь не для того, чтобы наслаждаться в теплой воде, а чтобы работать. Бен посмотрел вверх широко открытыми смеющимися глазами, словно громоздкая кинокамера, медленно скользившая к нему по рельсам, была раздутым от молока соском, напоминавшим луковицу.

— О! — воскликнула златовласая женщина.

Лицо Бена заполнило монитор с желанием показать себя не в роли фотомодели «Маленьких красавчиков», а в качестве наставника: «Посмотрите, что вы можете сделать, если отнесетесь к этому разумно. Ну а если нет? Один маленький промах, и вот результат».

Бен удивленно смотрел в камеру. Одинокий отец сложил свою газету «Дейли Миррор». Молчание разорвали аплодисменты.

— Потрясающе, — сказала Джеки, вытаскивая Бена из воды и заворачивая в желтое с капюшоном полотенце. — Ты у нас явно маленькая звездочка.

Эта счастливая сцена так быстро промелькнула, что даже Джонатан был бы этим доволен. Сегодня вечером я ему все расскажу. Мы пообедаем, выпьем вина, и потом я ему скажу: «Джонатан, я была не совсем откровенна с тобой. Бен и я — мы были…» Поначалу у него будет сердитый вид, и он скажет, что в действительности его беспокоит обман, а не фотомодельный бизнес. Разве я не могла ему все рассказать? Неужели я действительно думала, что он разозлится из-за такой ерунды? Но он поймет, что я только хотела какого-то разнообразия, некоторой передышки от Бет и ее мучной кухни. Я с облегчением, оттого что все выложила начистоту, крепко обниму его. Мы ляжем в постель и повторим привычный ритуал… Это напоминало список, из которого вычеркивали выполненные дела:

Овощи на рынке

Покрышка автомобиля

Свадебные кольца

Секс.

И мы продолжим планировать свадьбу. Никаких излишеств, немного закуски и вина. Мы и в самом деле уже женаты. У нас, как у всех женатых, есть кухонный комбайн и сексуальная семейная жизнь. Мы могли бы быть вместе десятки лет. Что касается модельного бизнеса, то Джонатан разрешит Бену продолжать его, если мне это приятно. В следующий раз — есть уверенность, что так и будет, — он мог бы даже присоединиться к нам.

— Что же ты сделала? — скрипучим голосом произнесла Элайза.

— Бен снялся в рекламе, — повторила я дрожащим голосом, напоминавшим такси, которое тряхнуло при переезде через лежачего полицейского. — Маркус сказал, что он был настоящей звездой. Скоро он не будет вылезать из своей кроватки меньше чем за десять тысяч фунтов стерлингов.

Она громко засмеялась.

— Не думала, что ты пойдешь так далеко. Я всего лишь взяла Бена к себе на съемки, чтобы вызволить тебя из дома.

Я не ожидала такой реакции. Я полагала, что Элайза, презрительно относившаяся к матерям-домоседкам, будет рада, что у нас с Беном все складывается удачно, тем более с ее легкой руки.

— Это всего лишь одна небольшая рекламная съемка, которую, возможно, покажут в Японии, или что-то в этом роде, — с раздражением ответила я.

— Что? На государственном японском телеканале?

— Не знаю. Я забыла спросить.

Бен, пристегнутый ремнями к сиденью, спал, одурманенный искусственным малиновым ароматом. Теперь меня охватило волнение. А что, если занятие модельным бизнесом выйдет из-под контроля? Если Бен начнет вдруг требовать, чтобы к нему относились, как к звезде, откажется от моей простой еды? Вдруг ему захочется обзавестись своей студией. А потом потребует другую мать.

— Что думает об этом Джонатан? — спросила Элайза.

— Он не знает.

— Вот оно в чем дело. — Она торжественно фыркнула. — Ты знаешь, как он отреагирует. Сколько Бену за это платят?

— Не так много. На самом деле, я не знаю сколько. Я не спрашивала. Это не настолько важно.

— Ты должна была выяснить. Это похоже на эксплуатацию ребенка. Ты не подписывала что-то вроде контракта? — тараторила она.

Я открыла желтую коробку, лежавшую у меня на коленях: она была украшена розовыми завитками, и в ней находилась вся гамма продукции «Маленьких красавчиков». Подарок агентства. Рейвн отказалась залезть в бассейн. На ней был купальник, и все ее лицо было испачкано растаявшим шоколадом. Они не получили коробку с конфетами.

— Я не из-за денег делаю это, — запинаясь сказала я.

— Тогда почему ты это делаешь?

Я погладила тюбик с шампунем «Маленьких красавчиков»: питательная смесь из киви и папайи, «потому что мы заботимся о вашем ребенке также сильно, как и вы».

— Во всяком случае, не ради денег, — резко ответила я.

Джонатан появился около девяти, и от него пахло выдержанным вином. Он выпивал с Билли. Их вечерние вылазки обычно происходили после трех отказов (со стороны Джонатана) и истощения его усилий, которые он предпринимал, чтобы рассориться со своим давнишним другом. Это антипод дружеских отношений, что случается, когда один любит и очень нуждается в друге.

— Я не понимаю, почему он настаивает на этих дружеских попойках, — произнес Джонатан, вешая мокрую от дождя куртку на стул. — Лучше бы я побыл с тобой дома.

Он плюхнулся на кровать, как мешок.

— Ты ел? — спросила я.

Он покрутил головой:

— Можешь что-нибудь приготовить?

Это сбивает меня с толку. Я не готовлю в отличие от Джонатана. Я питаюсь легкими закусками плюс тем, что готовит Джонатан, и почти не думаю о еде.

— Может быть, — тщательно подбирая слова, начал он, — ты могла бы днем покупать какие-то вещи.

— Какие вещи?

— Продукты, — ответил он, бросив на меня острый взгляд. — Ты знаешь, чтобы есть. Ведь ты целый день дома. — Он снял брюки и повесил их, выровняв стрелки, на вешалку. — Я лишь хочу сказать, что ты могла бы иногда наскоро приготовить соус для макарон… Если в течение дня выдается свободный момент.

Он потер свой лоб, как будто хотел разгладить складки. С тех пор как его сделали руководителем группы, одежда Джонатана потеряла приличный вид, а его щеки стали впалыми. Он стал приносить домой продукты быстрого приготовления, которые нехотя ел. Однажды вечером вместо обычного свежего ассорти — салата с инжиром и пармской ветчиной — он приготовил в микроволновой печи полуфабрикат под названием «Океанский пирог», из которого во время нагревания вытекал маргарин.

— Ты говоришь, уйма ли у меня времени? Длинные, ничем не заполненные дни, когда я могла бы готовить изысканные соусы и замораживать их?

Он медленно расстегнул свою белую рубашку, положил ее в бельевую корзину из ивовых прутьев. Поправил пятнистую серую футболку, которая свисала с плеч.

— Я знаю, ты занята. Я целый день звоню тебе, а твой сотовый всегда отключен. Я не собираюсь следить за тобой, Нина, но было бы неплохо знать, где ты находишься.

— Зачем я была тебе нужна? — мягко спросила я.

— Я хотел узнать, сможешь ли ты договориться о месте вечеринки. К примеру, у Фокса можно устроить холодные закуски с вареной лососиной в центре стола. Ты же знаешь — для нашей свадьбы.

— Я забыла. Завтра сделаю.

Он бросил на меня быстрый взгляд и направился в гостиную, чтобы погладить нежный животик Бена.

— Времени остается мало, — напомнил он.

— Но ведь это будет через три месяца.

Бен был явно не в состоянии удовлетворить попытки Джонатана выяснить происхождение малинного аромата. Наш сын сидел развалясь, свесив голову набок, после трудного съемочного дня.

— Да, и при этом люди тратят годы, планируя свадьбу. Много чего надо решить.

Мне хотелось, чтобы он прекратил теребить голый живот Бена: я боялась, что он заметит слабый фруктовый запах или мерцание очарования «звезды».

Для Джонатана, разумеется, он остается все таким же прежним Беном.

«А эта свадьба — не самое важное для меня событие», — сказала я про себя и наскребла мелом на кухонной доске для записи: «Позвонить Фоксу», подчеркнув несколько раз.

Теперь, став ответственной за приготовление пищи для моей семьи, я решила, что нет необходимости готовить обед каждый день или даже стряпать что-то горячее. Новый гастрономический магазин «Лимончелло», который открылся вместо ужасной стоматологической клиники, где вы не открыли бы рот, чтобы позволить кому-то ковыряться там, решил наши кулинарные проблемы. Там обслуживали приятные люди, похожие на студентов театральной студии, щеголявшие с полным ртом зубов и в темно-синюю полоску фартуках. Я покупала ветчину, колбасы, готовые салаты и обсыпанные мукой булки, весившие полтонны. Разумеется, туда входили все основные пищевые ингредиенты: протеины, углеводы, растительные масла, что не предвещало ничего ужасного нашим костям или зрению. При этом мне не нужно было жарить-парить, достаточно лишь скомпоновать.

Это сработало. Выставленные перед Джонатаном продукты стали для него такой неожиданностью, что я заработала несколько тысяч очков рейтинга.

— Отличная колбаса, — произнес он, с жадностью поедая мои первые снадобья. — Прекрасный салат, Нина. Это не рапунцель-салат?

Я кивнула и добавила, что отныне мы будем есть все из гастронома «Лимончелло» и жить просто, как итальянцы или французы с их огромными семьями и шутками вокруг широченных кухонных столов.

— Здорово, что ты упомянула про большие семьи. Спешки нет — ведь твои биологические часы пока что работают — и все же я думал… — Кусочек колбасы застрял у меня в горле. Видимо, мне надо было удалить верхнюю защитную оболочку. Интересно, из чего она сделана? Из свиной кишки или из неудобоваримой, пластиковой пленки? — Разве Бен может быть единственным ребенком? Я в семье один, ты одна. Посмотри, что с нами стало.

Он оторвал взгляд от тарелки с обнадеживающей улыбкой. Я удалила кусочек колбасной пленки с передних зубов.

— У нас все в порядке, — смело сказала я.

После трехнедельного потребления продуктов из гастронома Джонатан предложил расширить наше меню. Он осторожно катил детскую коляску среди субботней рыночной толпы, всякий раз извиняясь, если задевал чью-либо голень или ступню. На многих прилавках продавали крашеные брюки на шнурке и юбки с неприятным запахом, сделанные из материала сари, и другую этническую одежду, подтверждающую, что ваш паспорт годен для поездок в любой уголок мира. У большинства покупателей был похмельный вид, они были способны только разглядывать стойки с поцарапанным виниловым покрытием и что-то жевать. Создавалось впечатление, что почти каждый что-то жевал. Близорукий мальчик откусил кусок питы, из которой вывалились кусочки пюре из нута прямо на мягкие кожаные башмачки Бена. Мы выбрались на улицу со стандартными домами, купив лишь экологически чистую редиску, упакованную в коричневый бумажный пакет.

Бен вдруг захныкал.

— Давай остановимся и дадим ему его бутылочку, — предложила я.

Джонатан увидел небольшой клочок травы, окруженный поникшими кустами роз и оградой черного цвета.

— Здесь? Это не очень-то…

Бен уже орал, требуя подкрепления. Мы припарковались у чугунной скамейки с надписью: «Если ты хочешь делать это с мелиссой, звони…». Номер был небрежно написан черным маркером.

Джонатан обнял меня за плечи. Небольшая игровая площадка полностью заросла травой, кроме потрескавшегося бетонного прямоугольника, где расположилась вздымающаяся ввысь конструкция в форме лодки. Если ваш ребенок свалится оттуда, то сильная травма головы ему обеспечена.

— Куда бы ты хотела поехать? — спросил Джонатан.

Я посмотрела на домики, скученные вокруг парка, на их балконы со свисающей лобелией.

— Нам лучше вернуться домой. Ползунки Бена уже пахнут, а запасные я забыла захватить.

— Я не об этом, а о нашем медовом месяце. Нам бы надо побыстрее забронировать поездку куда-нибудь. Есть идея?

Как странно, мы уже стали мамой и папой, а до сих пор на самом деле еще нигде не были вместе. У нас не было времени ни на отпуск, ни даже на загородную поездку, не в пример Бет с Мэтью. Они уехали на выходные в Шропшир. Только они двое. Бет называет это временем совокупления, жизненно важным для сохранения интимных отношений. Она неохотно отняла от груди Мод. Груди, как бетон, в первые несколько дней молоко лилось в душевой, заливая все вокруг. («Что за расточительство! — жаловалась она. — Но это того стоит. Я восстанавливаю грудь. Как ни удивительно, и, возможно, это не случайное совпадение, Мэтью опять проявляет интерес к сексу, словно вспомнил, что я женщина».)

Осушив бутылку, Бен стал клевать носом на коленях у Джонатана.

— Где жарко в декабре? — спросила я. На островах Вест-Индии. Да, Вест-Индии. Белый песок. Бикини. Нет, может быть, не бикини. Серебристый цельный купальник с разрезами по бокам. Прощай, сжимание тазового дна. Я займусь седом. По-другому его называют «хрустом», и это звучит опасно. Начинать с десяти раз в день и доводить до двенадцати, а возможно, и тринадцати раз.

Я решила, что и представления не имею о том, какую страну предпочитает Джонатан. Я не могу представить его в плавках. Это я хожу с Беном в бассейн; мы все еще мужественно раз в неделю делаем это, несмотря на унижения Рональда. Не говоря уже о солнце, которое противопоказано коже Джонатана. Интересно, он вообще-то брал когда-нибудь отпуск? Он никогда не показывал мне фотографии и не говорил о том, где побывал.

— Куда ты ездил, когда был мальчиком? — спросила я.

— В Шотландию, каждый год. На ферму к одним знакомым. Они знали меня и маму много лет, посылали рождественские открытки. Если мы приезжали заблаговременно, они брали меня в поле, и я кормил ягнят из бутылки. Мама наблюдала из-за изгороди, страшась, что они меня укусят… У них был буфет с играми. Настольная детективная игра «Клуедо», «Мышеловка» и еще одна игра с колосьями, которые высовываешь из отверстия, и вниз падают стеклянные шарики.

Я представила Джонатана и Констанс, которые не думали о дожде: ведь там всегда был буфет с играми, только почему они его бросили? Неудивительно, что Констанс не выносила меня рядом с собой. Они привыкли жить вдвоем, и любое новое лицо их не устраивало ни своими полными губами, ни большим задом. Может быть, семье жить удобнее, когда в ней вообще никого нет?

— Кто-нибудь еще ездил туда с вами?

Джонатан вытер хлюпающий нос Бена носовым платком с монограммой, который всегда был в его кармане. Бен проснулся, сердито выгнулся и отпрянул от большой, утиравшей его нос руки.

— А кто туда должен был ехать?

— Ну, твой папа.

— Мама только сказала, что кто-то там был. Понятно, что кто-то был. Однако он с нами не общался. Это была ее жизнь. Я никогда не пытался узнать больше.

Но я хотела спросить больше, знать все. Почему он так скупо обо всем рассказывает? Возможно, ему больше нечего рассказать.

— Интересно, они еще живы, супруги Броудисы с той фермы? — вздохнул он.

— Ты бы мог поискать их в телефонном справочнике. Может, у твоей мамы есть их номер?

— Мы могли бы съездить туда, — сказал он.

Это шутка или нет? Элайза сейчас в Мексике. Ей нужна была ныряющая фотомодель в прозрачной одежде, и все это она собиралась снимать под водой.

— Мне бы хотелось показать тебе, и Бену понравилось бы, как кормят ягнят.

— В декабре еще не будет ягнят, — сказала я, чувствуя, что меня от всего этого уже тошнит.

— Маме было бы приятно, — добавил он. Ну вот, еще немного и меня действительно вырвет. — Я имею в виду, что маме понравилось бы, если бы мы поехали.

— Тогда почему бы нам не поехать. — И от этих слов мне стало легко.

Я не ожидала, что Джонатан так крепко меня поцелует. Бен, обеспокоенный демонстративным проявлением любви, заревел.

— «Керплунк» — так называется игра с колосьями. Интересно, она все еще у них в буфете?