Джонатан спал, не обращая внимания на раздававшиеся приятные попискивания пейджера, отказываясь отвечать на настойчивые напоминания, что на работе с нетерпением ждут его присутствия. Я подозревала, что впервые в истории Джонатан прогуливал работу.

— Хочешь, я позвоню вместо тебя? — спросила я.

Раздалось робкое мычание.

— Что им сказать?

Он перевернулся со спины на живот, волосы свисали с его головы влажными завитками.

— Скажи, я болен, — жалобно простонал он.

— Всего лишь болен?

— Или нездоровится.

— Правильно. Я знаю, — произнесла я и похлопала его рукой по мокрой голове. Придется звонить вместо тебя. — Я скажу им, что ты отравился дарами моря.

Я набрала номер и произнесла:

— Это Нина, Джонатана… — Мне было неудобно, оттого, что я не знала, как себя назвать, если ты не замужем. Жена — это не совсем так, подруга — слишком фривольно и подразумевает, что мы имеем общий кухонный комбайн, а партнер — слишком деловито, и трудно было бы поверить, что нас объединяет секс…

— Я звоню от имени Джонатана. У него возникли проблемы с желудком, и он не спал всю ночь.

Коллега Джонатана хихикнул и произнес:

— Дары моря?

— Вот именно.

Я вошла в спальню, чтобы сказать, как здорово мне удалось провести их, но Джонатан крепко спал. В комнате стоял запах, как в пивной. Выдержанный алкоголь бродил в кишках. Подъемное окно с трудом открылось, но снова упало вниз, слегка задев мои пальцы. Я подложила рабочий башмак Джонатана.

Раздался звонок в дверь. Вошла Бет, ее тонкие косы были завязаны полосатой ленточкой, к ее боку непрочным на вид шарфом была привязана Мод. Бет чмокнула меня в щеку. От нее пахло выпечкой. Я забыла, что сегодня устраиваю утренник с кофе для компании молодых матерей, возглавляемой Бет. Вы ходит, я забыла приготовить внушительную гору домашних леденцов, как принято в этих случаях.

Я случайно наткнулась на кружок любителей утреннего кофе, в который меня ввела Бет, взяв под свою опеку давно, еще во время предродовых консультаций.

— Тебе нужны маленькие друзья, — заявила она, когда мы стали настоящими матерями, и стало ясно, что она знает больше, чем я. Она называла это «группой поддержки». Женщины, которые знают, через что тебе приходится пройти. Мое имя было быстро добавлено в список начинающих мам, которые установили дружеские отношения, обсуждали образцовый сон и лечение рубцов после кесарева сечения, обменивались советами. В течение недели между нами были теплые дружеские отношения. Я никогда не знакомилась сразу с таким количеством незнакомых людей, с самого поступления в школу, когда мне было четыре года.

Феб приехала вскоре после Бет. Она что-то жевала, может быть, недоеденный завтрак. Ее челюсть напоминала кирпич, а щеки горели румянцем. Феб пришла со своим старшим ребенком и собиралась кормить его только хлебцами и овощами. Ей и в голову не пришло в течение всего утра дать ему пирожные с орехами, облитые сливочной помадкой, что, по моему мнению, несправедливо по отношению к ребенку. У него был сердитый вид (и не удивительно), как будто он потерял шоколадку.

Бет познакомилась с Феб в художественной студии. Слово «студия» ассоциировалось у меня с электроосветительными установками. Здесь младенцев и маленьких детей усаживали на пластиковую подстилку и давали им возможность выразить свое творчество с помощью стертых кисточек и акварельной краски. Бет вставила творение Мод в большую рамку и повесила над традиционным камином. Всякий раз, когда я туда захожу, я чувствую себя обязанной сказать что-то умное о красках, например: «Посмотрите, как пурпурный цвет сочетается с красным! Какое необыкновенное сочетание сиреневого и зеленого!»

Я тщательно обследовала буфет в поисках какой-либо еды, которая могла бы сойти за домашнюю стряпню. Женщина с голубыми прожилками на веках и с обожженными от загара плечами сказала, что ее муж хочет переехать в сельскую местность.

— Зачем? В сельскую местность хорошо изредка ездить, но что ты там будешь делать целыми днями? — спросила Бет.

— Мне пришлось объяснить ему, что я не могу жить дальше пяти миль от универмага Хоббса.

Я выложила на тарелки овсяное печенье (явно из магазина) и поставила на кофейный столик.

— Ты ничего не сможешь достать в сельской местности, — добавила Бет. — Мы с Мэтью только что вернулись из Сомерсета. Дружелюбные люди, счастливые и простые, как все в сельской местности. Но если тебе захочется поесть кресс-салат или латук-салат, то можешь забыть об этом. Так что мне там пришлось есть пряный салат.

— Кофе? — спросила я.

Пришли еще четыре женщины. У них были начальственные голоса, и они не закрывали рта. Их дети с шумом катались по ковру, куда я выложила, как мне казалось, экологически безвредные игрушки. Они изготовлены из хороших материалов и развивают координацию рук и глаз. Лично я бы по ним обучилась всему быстро. Думаю, что и ребенка двадцать первого века не будут пичкать устаревшими детскими книгами о зайчике Миффи.

Бен боязливо оглядел своих товарищей по играм. Новоприбывшая мама вынула своего ребенка из прогулочной коляски. Я познакомилась с ней у Бет, но не могу вспомнить ее имя: так много новых знакомств, что невозможно всех запомнить по именам и еще имена их детей. В этом состоит для меня самая большая трудность. Если ребенок не обладает какой-нибудь отличительной чертой — густыми волосами или оттопыренными и большими ушами, то я едва могу отличить одного от другого. В этой массе детей это практически невозможно. Частенько, ради приличия, я спрашивала: «Джекоб последнее время спит нормально?» В ответ я слышала: «Джошуа спал целых шесть часов, спасибо».

Имя этой женщины начиналось то ли с «Д», то ли с «К», это все, что я знала. Она занималась войлочным производством, которое требовало в большом объеме выработанных ниток из старых шерстяных занавесок. Полученные таким образом полотнища она обрабатывала на своей стиральной установке. Ее следующим проектом было большое панно, которым она собиралась украсить стену столовой начальной школы. Бет сказала мне, что она ходит по свалкам, выуживая выброшенные предметы: ручки от комодов, отходы и остатки обивочного материала, чтобы прицепить все это на войлочное панно.

— Как продвигается ваше войлочное панно? — спросила я.

— Мое что? — Она дотянулась до печенья, но, увидев, что там, быстро отдернула руку.

— Ну, та вещица, для школы, — произнесла я беспокойно.

Она прочистила свои мощные легкие и дребезжащим голосом произнесла:

— Это инсталляция.

— Она закончена?

Ее мальчик, весь из себя раздражительный ребенок, по имени то ли Эрни, то ли Альфред неожиданно заплакал. Она подняла его и прижала к своей груди.

— Эта работа никогда не закончится, она в постоянном процессе. Это идея. Дети уже годами продолжают что-то добавлять туда, находят новые предметы. Практически этому не видно конца, панно постоянно эволюционирует.

— Мне бы хотелось взглянуть на готовое панно. То есть на неготовое, — сказала я.

В гостиной ужасно душно и жарко, что вызвано, вероятно, большим числом взрослых, набившихся туда. А что, если этот жар исходит из спальни, от горячего и неподвижного тела Джонатана. Бет и «войлочная мама» между тем обсуждали проводимую ими кампанию под лозунгом: «За чистоту наших тротуаров». Бет пытается оказать давление на Управление парками, чтобы те сделали туалет для собак. Я представила себе переносную кабину с маленькими унитазами внутри, но оказалось, что это просто огороженная забором территория.

«Войлочная мама» предложила издавать брошюры и лично вручать их владельцам, чьи собаки были замечены в испражнении в неположенном месте. Она и Бет набросали черновик и обсуждали формулировку.

— «Ваша собака была замечена в пачкании общественной территории, — начала Бет. — Пожалуйста, соберите отходы и уберите в контейнер для собачьих экскрементов».

— Надо жестче, — вмешалась «войлочная мама». — Вставь: «Уничтожьте испражнения. Владельцы собак должны убирать за своими домашними животными, в противном случае их ждет штраф в размере…».

— Мы не можем штрафовать их. Мы не полиция, — произнесла Бет.

Мод издала пронзительный вопль, словно ее укусили. Бет понесла ее на кухню, показывать наши банки с мучными изделиями.

— Посмотри, «Тальятелле. Макароны. Спагетти», — умиротворенным голосом произнесла она.

На Мод это не подействовало, и она продолжала недовольно скулить. Мальчику Феб было два или три года. Мне только не хватало иметь дело с детьми более старшего возраста. Он с интересом изучал содержание комода, в котором лежало коварное кухонное оборудование.

— Ты обезопасила комод от детей? — спросила Бет.

— В этом нет необходимости. Он еще не скоро начнет лазить.

— Он что, даже не пытается? Я знаю, ему только четыре месяца, но Мод столько же, и она отчаянно пытается двигаться. Патронажная медицинская сестра просто глазам своим не поверила, увидев, как девочка развита и настойчива. С другой стороны, мы много работаем с ней.

Я посмотрела в гостиную, где Бен сосал ухо черного, без лица, медведя, подаренного Элайзой.

— Может быть, ему нужны более стимулирующие игрушки, — предположила Бет.

Ребенок Феб тем временем вынул игрушечное такси из своего хлопчатобумажного кармана и резко ударил им в дверь нашей духовки из нержавеющей стали. Я не знаю, тактично ли ругать чужих детей, поэтому я произношу шепотом: «А ну, не делай этого».

Мод, на которую наши запасы макаронных изделий не произвели особого впечатления, извивалась в очень длинных руках Бет.

— У тебя есть рисовые лепешки? — спросила она. — Хочу дать ей погрызть.

Я выудила открытый пакет не совсем белых лепешек, надеясь, что Бет не заметит, все они искривились. Ребенок Феб открыл дверцу духовки и уложил свое такси на сетчатую полку.

— Это духовка, там горячо, — предупредила я.

Он начал вертеть ручки, стараясь включить все пять конфорок и подвергнуть нас газовой атаке. На часах 10.27 утра. Никто, кроме Бет, которая обходится лишь обыкновенной горячей водой, не отказывается отравить свои внутренности моими «свежевыпеченными» подношениями, запивая их кофе. Отсюда и понятие «утренний кофе». Если бы Элайза вдруг ворвалась ко мне домой в перерыве между двумя свиданиями и переодеванием юбок, я сказала бы, что эти женщины свалились как снег на голову и стали кипятить чайник.

Это было почти правдой. Они не друзья, это точно. Нас объединяет образ жизни: полотенца для задниц, дозатор молока и огромная жажда общаться со взрослыми людьми.

— Могу я кое о чем спросить тебя, Нина? — произнесла Бет. Сегодня она выглядела особенно слащаво. Ее челка и лоб слились в лоснящуюся пленку. Она погладила круглый отложной воротник своей сверкающе-розовой блузки.

— Выкладывай.

— Джонатан — романтик?

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Он заботливый, — ответила я. Но, вспомнив предыдущую ночь, добавила: — Большую часть времени.

Бет отломила кусочек мягкой рисовой лепешки.

— А Мэтью — нет. Не как раньше. Обычно он покупал мне подарки без всякого повода, во время обеденного перерыва. Небольшие вещицы, которые ты никогда не покупаешь сама: духи, кружевное нижнее белье с подвязками для чулок. Подумать только, в то время он все еще принимал меня за свою любовницу, ты понимаешь?

— Понимаю, — солгала я. Мы с Джонатаном не заботились об этих пикантных деталях, связанных с подарками. Его единственным подарком, сделанным безо всякого повода, была коварная сперма, под водопад которой попала моя яйцеклетка. По меньшей мере это было спонтанно.

— У тебя было чувство, что им на это наплевать? — спросила Бет.

— Кому «им»?

— Нашим мужчинам. Нашим вторым половинам.

— Сейчас все по-другому, — ответила я, как будто я разбираюсь во взаимоотношениях. — Сейчас меньше времени, чтобы…

— Расскажи мне об этом, — выдохнула она.

— Вам не кажется, что включен газ? — спросила «войлочная мама».

Я выключила конфорки. Ребенок Феб, которому удалось вынуть бутылку из стойки для вина, заработал подзатыльник от своей матери.

— Так можно повредить ему голову, — сделала замечание Бет. — Ты посылаешь сигнал, что бить — это в порядке вещей. Ты выступаешь за физическое насилие.

Прежде чем Феб прибегла к более действенным силовым методам, я отвлекаю Бет установкой для обработки подгузников.

— А я считала, что у вас с Мэтью все хорошо. Вы всегда куда-то ездите, ведь так? И недавно вы где-то были. Мы с Джонатаном никогда никуда не ездим.

— Что? Ты о Сомерсете? — она усмехнулась. — Это было в выходные. Коттедж, который он забронировал, оказался отвратительным, и мы заказали номер в гостинице, экологически чистой для детей, со всеми удобствами. Ну, приезжаем, все чудесно.

— Тогда в чем дело?

— Мы укладываем Мод в кроватку — прекрасная кроватка с лоскутным одеялом — и выходим пообедать, однако устройство приема детского сигнала не работает. Я бегу назад в спальню, твердя «Хелло? Хелло?» в устройство и, естественно, Мэтью не слышит меня.

— Вы обедали в номере? — спросила я.

— Нет, в отвратительном конференц-зале с блестящей доской, на которой можно было писать и стирать, где были только я и он с потрескивающим устройством для контроля за ребенком. И знаешь, что? — Голос ее задрожал. — За все время обеда мы не произнесли ни единого слова.

— Это хорошо, — заметила «войлочная мама». — Я всегда отношусь с подозрением к парам, которые без конца трещат о том, как у них все хорошо. Достаточно спокойно сидеть, быть вместе, и уже одно это прекрасно.

— Мы не были вместе. Нам нечего было сказать. У нас иссякли слова. Ничего не осталось, кроме: «Я тебе говорил, что вытяжной зонт не работает?» и «Не забудь вынести мусорное ведро».

Ее голос перешел на крик. Я вдруг подумала, что была не права, когда отвергала кофейные утренники, считая их скучным сборищем для одиноких. Если есть потребность, то говорить можно о чем угодно.

— И чем закончились выходные? — спросила я.

— Мы закатились в сельскую пивную. Лошадиная сбруя и все такое из крестьянской жизни. Сельскохозяйственные рабочие с большими руками.

— Было лучше?

— Да, пока не включили телевизор — Мэтью раньше не любил его. У нас никогда не было телевизора, пока между нами не возникла эта молчанка. Теперь каждый вечер он только и делает, что жестикулирует руками, чтобы я молчала и не отвлекала его от очередной дурацкой телевикторины. Короче, в тот вечер в пивной он не проявлял никакого интереса поговорить, как это делают два взрослых человека. Я встала и вышла. Он не побежал за мной, и что ты думаешь? В нашем гостиничном номере я столкнулась лицом к лицу с какой-то глуповатой сиделкой с кипой журналов для подростков, — оглушительно произнесла она.

— Это ужасно, — сделала вывод «войлочная мама».

— Может быть, тебе нужно сменить обстановку? — предложила я.

— Что, как в Сомерсете?

— В общем, ты уже дошла до ручки. Может быть, тебе нужна дополнительная помощь.

— Нужна. Ребенок — это совсем не работа от сих до сих, не так ли? Тут надо крутиться все двадцать четыре часа. Бесконечная круговерть. Даже когда они спят, тебе приходится готовить еду для следующего кормления и стерилизовать игрушки и стирать махровые подгузники.

— О, ты пользуешься махровыми подгузниками? — спросила «войлочная мама». — Я попробовала и решила, что с ними не будет никаких хлопот. И в самом деле, с ними проще, чем с разовыми подгузниками: не надо бодрствовать по ночам, беспокоиться о мусорных ящиках.

— Я знаю, что если все одноразовые подгузники связать концами, то ими, возможно, можно было бы обхватить весь Земной Шар, — произнесла Бет.

— Что ж, мне очень жаль, но откуда мне взять время, чтобы кипятить, развешивать эти чертовы подгузники на веревке? — ответила «войлочная мама».

— Как вы делаете с войлоком, — подсказала я.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Войлок не надо кипятить. А вытяжной ворс я убирала в контейнер. Так что я избавила себя от лишней работы, а значит, как мать — я лучше. Одноразовыми подгузниками я делаю планету более экологически чистой.

— По крайней мере, вы используете отходы в своей работе. Нет совершенных людей. Нельзя успевать делать все. Поэтому мы и берем помощницу по хозяйству, — произнесла Бет.

Трехэтажный особняк Бета и Мэтью блестел и выглядел более ухоженным, чем наша квартира. И в самом деле, я стала замечать, что стандартное оборудование у нас дома поизносилось. Рабочие поверхности засыпаны крошками. Джонатан перестал включать посудомоечную машину сразу после каждой еды.

— Тебе нужна помощница по хозяйству? — спросила я Бет.

— Я не говорю, что нужна. Речь идет просто о помощи. Я не могу делать все это одна.

— Что говорит Мэтью?

— Ничего не говорит. Агентство направило мне семь девушек. Все приятные иностранки, которые рады шансу жить в цивилизованной стране, и от меня требуется лишь выбрать одну из них.

— Откуда они родом?

— Из какой-то захолустной восточно-европейской страны. Там мороз, и у них нет денег.

— Значит, ты не сказала Мэтью?

— Его это не интересует. Как бы там ни было, это будет сделано и забыто, прежде чем он вмешается.

— Не стоит иметь секреты от своего партнера, вы утрачиваете супружескую интимность, — недовольно произнесла «войлочная мама».

— Это точно, — ответила я.

— С тобой все в порядке, — раздраженно произнесла Бет. — Ты ничего не стала бы скрывать от Джонатана. Достаточно посмотреть на тебя. Хорошо одета, на тебе красивый розовый кардиган. Кстати, у него когда-нибудь отрывалась пуговица? Прекрасная квартира, даже питание для ребенка сама делаешь.

— Потрясающе, — сказала Феб, удерживая своего малыша, собиравшегося провести рукой по нашей терке для сыра. — Ты растираешь вручную или с помощью кухонного комбайна?

Я налила в ее кружку еще кофе, довольная, что помолола хорошие кофейные зерна Джонатана. Сквозь галдеж раздался возглас женщины с прожилками на веках:

— Нина, звонит телефон, послушать?

— Пожалуйста.

— Кто-то назвался… я не совсем поняла. Говорит, здесь все чудесно. Я ответила, что здесь тоже все чудесно.

Я схватила телефон и убежала в холл.

— Боже, у тебя там весело. Что, вечеринка? — спросила Ловли.

— Да так, несколько друзей.

— Твои мамы и ваша общественная жизнь. — В телефонной трубке раздалось мягкое постукивание, должно быть жемчужного колье. Я представила ее одетой в платье желто-оранжевого цвета. — Короче, тут намечается проба на коммерческие съемки. Бен был бы идеален. Но надо ехать прямо сейчас. К половине четвертого. Сможешь?

Неожиданно передо мной выросла «войлочная мама». Вид у нее был взволнованный и болезненный.

— Извините, Нина, но мне очень надо зайти в ванную комнату. У меня здесь внутри уже целую вечность что-то происходит, вызывая ужасные урчания. Вы не сердитесь?