Все стало еще хуже, когда мне стукнуло тридцать. Я проснулась утром от жуткого похмелья. Я лежала рядом с Маркусом, со стороны окна, и едва успела перебраться через него и добежать до туалета, прежде чем меня стошнило всем, что было съедено накануне в мексиканском ресторане. Я умылась, прополоскала рот освежителем, почистила зубы. И мне снова поплохело. В мексиканских деликатесах явно было слишком много перца. Снова пришлось умываться и чистить зубы. А потом я села на корточки и громко застонала, надеясь, что Маркус проснется и придет мне на помощь. Он не проснулся.

Я подумала, что Декс наверняка бы услышал. Он вообще очень чутко спал, но сейчас я склонна была приписать ему повышенное чувство сострадания. Может быть, Маркус еще просто недостаточно выдрессирован. Я снова застонала, на этот раз громче. Когда он снова не отозвался, я поднялась с холодного кафеля и вернулась в постель, прошептав: — Обними меня.

ных звуков. Половина восьмого. Будильник поставлен на без четверти восемь. Через пятнадцать минут Маркус официально поздравит меня с днем рождения. Я закрыла глаза и подумала о том, что делают сейчас Декс и Рейчел — и, главное, что они собирались делать в мой день рождения. Накануне я сообщила матери и Маркусу, что это — последний шанс. Сама в точности не знаю, чего я ожидала, но телефонный звонок или письмо явно были бы к месту.

Конечно, Рейчел и Декс наверняка говорили об этом в последние несколько дней. Мне кажется, Декс был за то, чтобы не сдаваться, а Рейчел — за то, чтобы позвонить.

«Мы вместе праздновали двадцать пять дней ее рождения, — наверное, говорила она. — Я не могу пропустить этот день. Я должна ее поздравить».

Представляю, как Декс ей отвечает: «Но так будет лучше. Знаю, тебе тяжело, но ничего хорошего из этого не получится».

Долго ли они спорили и до чего договорились? Может быть, до ссоры, а может быть, и до серьезного разлада. К несчастью, они не отличаются ни особенным упрямством, ни умением отстаивать свое мнение. И поскольку оба они по натуре конформисты, то скорее всего у них был спокойный, очень тактичный разговор, который закончился тем, что они единогласно решили наконец, что им делать в связи с моим юбилеем.

Одно я знала наверняка: если Декс и Рейчел не захотят меня поздравить в какой угодно форме — нет им прощения. Никогда. Моя ненависть к ним росла еще быстрее, чем размножались фруктовые мушки, которых в предпоследнем классе мы держали в кабинете биологии. Я попыталась вспомнить, что должен был доказать этот эксперимент. Кажется, что-то связанное с цветом глаз. Мне не было нужды уделять этим мелочам много внимания, потому что все лабораторные работы я выполняла в паре с Рейчел. Точнее, всю работу делала она. Я вдруг задумалась о том, какие глаза будут у моего ребенка. Надеюсь, что голубые — или по крайней мере, зеленые, как у меня. Конечно, голубые красивее, особенно у девочек. Вот почему так много песен сочиняют про карие глаза — просто для того, чтобы поднять настроение тем, кому не повезло. Я слушала, как храпит Маркус, и перебирала завитки волос у него на груди.

— М-м-м… — промычал он, притягивая меня к себе.

Меня только что тошнило, и вовсе не хотелось заниматься сексом, но я сдалась. По-моему, это хороший способ встретить свой тридцатый день рождения. Так что после непродолжительного и довольно формального действа я принялась ждать, пока он откроет глаза и поздравит меня. Скажет, что любит меня, что тридцать — это вовсе не так много и что у меня есть еще как минимум шесть лет, прежде чем придется подумать о пластической операции. Десять секунд, пятнадцать, двадцать — мой возлюбленный не произнес ни слова.

— Ты что, уснул? — требовательно спросила я.

— Нет. Я не сплю, — пробухтел он, и веки у него задрожали.

Будильник издал целую серию громких, пронзительных звуков. Маркус дотянулся до него и выключил. Я подождала еще, чувствуя себя совсем как девочка Молли из фильма «Шестнадцать свечек», родители которой забыли про ее день рождения. Конечно, я жду всего пару минут, а Молли пришлось пережить целые сутки пренебрежения, но за последние несколько недель я так измучилась, что минуты теперь казались часами. Плохо уже то, что мой день рождения пришелся на понедельник и что меня дважды вырвало. И вдобавок отец моего ребенка не может выдавить одно-единственное, но зато сердечное поздравление, хотя бы в благодарность за секс.

— Мне плохо, — сказала я, пытаясь привлечь к себе внимание иным способом. — У меня похмелье. Меня дважды стошнило.

Маркус перевернулся на другой бок, спиной ко мне.

— Теперь тебе лучше? — глухо спросил он сквозь подушку.

Я тяжело вздохнула и сказала как можно более язвительно:

— Поздравляю тебя с днем рождения, Дарси.

Я ожидала, что сейчас он резко вскочит и начнет извиняться. Но Маркус только пробормотал, по-прежнему лежа носом вниз.

— С днем рождения, Дарси. Я как раз собирался это тебе сказать.

— Черта с два ты собирался! Ты все забыл!

— Не забыл… И подарок ты получила, — напомнил он.

Мне было не видно его лица, но могу поклясться, что Маркус ухмылялся.

Я сказала, что это не смешно, и заявила, что собираюсь в душ.

— Ради Бога, — сказала я, — а ты лежи здесь и расслабляйся.

Маркус попытался как-то поднять себя в моих глазах после того, как я вышла из ванной, но средств для этого ему явно недоставало. Разумеется, он не купил мне ни открытки, ни подарка. Не было ни моих любимых булочек с корицей, ни розовых свечек, хотя я говорила ему, что это наша «семейная» традиция, — традиция, которой Декс придерживался на протяжении семи лет. Вместо всего я получила от Маркуса всего лишь несколько «деток» и «дорогуш», а потом он предложил мне соленые палочки, оставшиеся со вчерашнего ужина.

— Вот, — сказал он, — на тот случай, если снова затошнит. Я слышал, что эти штуки творят чудеса.

Интересно, где он это слышал? Неужели от него беременела еще какая-нибудь девушка? Я решила поговорить об этом позже и, вырвав у него печенье, сказала:

— Ты так добр. Честное слово, не стоит. Я просто терпеть не могу всяких шикарных жестов.

— Перестань. Ты получишь подарок вечером, — пообещал Маркус, шлепая голышом в ванную. — А теперь иди поиграй с другими девочками.

— Почему ты думаешь, что я еще его не купил? — спросил он.

— Потому что я тебя знаю. Ты все делаешь в последнюю минуту. Я хочу хороший подарок. Например, из магазина на 57-й улице.

Когда я приехала на работу, Клэр ждала меня в кабинете с букетом чайных роз и с красиво упакованным подарком.

— С днем рождения, дорогая! — возопила она.

— Ты не забыла! — растрогалась я. — Какие потрясающие розы!

— Конечно, я не забыла, глупышка, — ответила та, ставя круглую вазу с цветами на мой стол. — Как ты себя чувствуешь?

Я взглянула на нее, думая, догадается ли она сама, что у меня похмелье.

— Хорошо. А что?

— Мне просто интересно, ощущаешь ли какую-нибудь разницу, когда тебе исполняется тридцать, — шепнула она. Клэр было двадцать восемь — по крайней мере, еще несколько недель, — так, что она находилась в безопасной зоне и имела целый год в запасе.

— Небольшую, — сказала я. — Хотя это не так уж плохо.

— Ну, когда человек выглядит так же, как ты, что такое для него возраст? — спросила Клэр. Со времени моего разрыва с Дексом она не переставая говорила мне комплименты. Мне это, конечно, нравилось, но иногда казалось, что она делает это просто из жалости. Клэр продолжала: — Ты по-прежнему можешь говорить, что тебе двадцать семь.

— Спасибо, — сказала я. Мне хотелось ей верить.

Клэр улыбнулась, вручая мне подарок.

— Открой! Открой!

— А я думала, что вы заставите меня прождать до перерыва, — сказала я, рассматривая коробку. У Клэр был превосходный вкус, и она никогда не скупилась, выбираяном шелковом шнурке. — Клэр! Оно прекрасно! Прелесть!

— Тебе нравится? Правда? Я сохранила чек — на тот случай, если тебе не понравится цвет. Фиолетовые тоже были довольно миленькие, но я подумала, что зеленый подойдет к твоим глазам…

— Конечно! Просто прелесть, — сказала я, подумав, что Рейчел наверняка подарила бы мне какую-нибудь скучную, хоть и редкую, книгу. — Ты самая лучшая.

Я обняла ее и мысленно взяла обратно все свои плохие слова, которые когда-нибудь о ней говорила, все — даже самые крошечные колкости. Вроде того, какая она зануда, когда дело касается хорошей выпивки (потому что в баре ей всегда приходится сопровождать меня в дамскую комнату). И как чванится своим Гринвичем, в котором провела юность. И что остается безнадежно полной, даже несмотря на ежедневные визиты в спортзал. Не иначе как она тайком пожирает пончики в раздевалке, обычно говорила я Рейчел.

— Зеленое подходит к твоим глазам, — повторила Клэр улыбаясь.

— Мне очень нравится, — сказала я, любуясь на себя в зеркальце. Ожерелье лежало именно так, как надо, выгодно подчеркивая мои тонкие ключицы.

Потом мы с Клэр пошли обедать. Я взяла мобильник с собой, на тот случай, если Декс или Рейчел решат, что обеденный перерыв — это подходящий момент для того, чтобы позвонить, извиниться, попросить прощения и поздравить меня с днем рождения. Я получила пять звонков и каждый раз спрашивала у Клэр: «Ты не возражаешь?» Она махала рукой и отвечала: «Нет, конечно. Ответь».

И все это (за исключением одного, напоминающего о том, что мне в пять часов идти на массаж) были звонки от поздравителей, но не от Декса или Рейчел.

— Нет, — сказала я.

— А Декс?

— Тоже.

— Как невежливо с их стороны — не позвонить тебе в день твоего рождения и не попытаться все уладить.

— Конечно.

— Ты их не видела после той встречи в магазине?

— Нет. А ты?

— Нет. Никто их не видел, — сказала Клэр.

Стало быть, дело серьезное — у нее была широкая сеть осведомителей. Самое лучшее, что можно было сделать, чтобы заполучить персонального сыщика (и поверьте, я об этом подумала), так это назвать Клэр своей лучшей подругой.

— Может быть, они расстались? — предположила я.

— Возможно, — ответила она. — Но вины с них это не снимает.

— Или, может быть, поехали еще в какое-нибудь экзотическое путешествие, — продолжила я.

Клэр сочувственно похлопала меня по плечу и заказала еще бокал шардоннэ. Знаю, что мне не следовало бы пить, но доктор Джен сказала, что по особым случаям можно. И, кроме того, во Франции почти все младенцы рождаются абсолютно здоровыми, в то время как их матери пьют вино каждый день.

— У меня есть для тебя одна новость, — сказала я, вздохнув и приготовившись сообщить ей о Маркусе. Не о беременности, разумеется.

— Да? — Браслеты у нее на запястьях звякнули, когда она скрестила руки на столе и придвинулась ко мне.

— Я кое с кем встречаюсь, — гордо сказала я.

— С кем? — спросила она, вытаращив глаза. Я уловила огонек ревности. Клэр, храни ее Господь, обладает способностью знакомить своих подруг с потрясающими парнями, но у нее самой никакого прогресса в этой области нет.

Я таинственно улыбнулась, отпила глоточек минералки и аккуратно стерла с бокала следы губной помады.

— С Маркусом, — гордо ответила я.

— С Маркусом? — изумленно переспросила она. — То есть с тем самым Маркусом?

Я кивнула.

— Это правда?

— Ну да. Разве это не здорово?

На ее лице промелькнуло странное выражение, которое я затруднилась истолковать. Ревность, что я так быстро нашла себе нового мужчину сразу же после разрыва? Может быть, она тоже считала его привлекательным, хоть и необычным? Или это было неодобрение? Сердце у меня дрогнуло, когда я поняла, что возможно именно это. Мне настоятельно требовалось подтверждение того, что Маркус вполне достоин войти в круг манхэттенской элиты. Просто необходимо, чтобы у меня был роман с человеком, с которым не прочь закрутить все остальные женщины.

— Когда это случилось? — спросила она.

— Недавно… — неопределенно ответила я.

— Я… кажется, несколько удивлена.

— Понятно, — сказала я, подумав, что у нее было бы куда меньше причин удивляться, если бы она не спала, как сурок, той ночью — 4 июля. — Да, кто бы мог подумать? Но мне он действительно нравится.

— Правда?

И тогда я окончательно поняла, что она меня не одобряет.

— Почему это так тебя удивляет?

— Просто… ну, я не знаю. Мне кажется, что Маркус тебе не подходит.

— Ты имеешь в виду его внешность? — уточнила я. — Хочешь сказать, что по сравнению со мной он проигрывает?

— В принципе да, — ответила Клэр уклончиво. — Ну, я не знаю… и вообще… Он хороший, славный парень, не пойми меня превратно… — Она умолкла.

— Тебе не кажется, что он очень сексуальный? — спросила я. — А, по-моему, Маркус такой душка.

— Он очень сексуальный, — стояла я на своем, чувствуя себя оскорбленной.

— Главное, чтобы он нравился тебе, — резюмировала она снисходительно.

— Конечно, — отозвалась я, понимая, что вопрос вовсе не исчерпан. — Просто поверить не могу, что тебе он не кажется классным.

— Я думаю… он несколько необычен…

— Он великолепен в постели, — твердо сказала я, пытаясь убедить Клэр и саму себя в том, что это перевешивает все его недостатки.

К пяти часам я получила больше десяти поздравительных писем и звонков, в мой кабинет непрерывным потоком шли коллеги. И по-прежнему ни слуху ни духу от Декса и Рейчел. Оставалась последняя надежда: может быть, они прислали открытку, записку или подарок мне домой, где я не была уже несколько дней. Так что после сеанса массажа я поехала на такси к себе, предвкушая те извинения, которые меня там ожидали.

Несколько минут спустя я выгребла письма из ящика, отперла дверь и принялась разбирать почту. Там были традиционные открытки от родителей, брата Джереми, моего бывшего парня Блэйна, влюбленного в меня со школы; от бабушки и от Аннелизы — второй моей лучшей подруги из Индианы. Последнее письмо было без обратного адреса. Наверняка от Рейчел или Декса. Я разорвала конверт и увидела открытку с изображением щенков Лабрадора, которые спали, свернувшись клубочком, в плетеной корзине. Над корзиной вилась ленточка с надписью розовыми буквами: «Поздравляю!» Сердце у меня упало, когда я поняла, что эта открытка скорее всего от тети Кларисс, которая по-прежнему обращается со мной как с десятилетней. Если только Рейчел не вздумала сделать акцент на то, что «мы дружим с самого детства». Я медленно раскрыла открытку, все еще на что-то надеясь, но увидела внутри десятидолларовую купюру и неровную подпись тети Кларисс под строчкой: «Пусть этот день принесет тебе много радости!»

Вот и все. Больше сомнений не оставалось — «Рейчел и Декс проигнорировали мой день рождения. День, которого все мы ждали, по крайней мере, последние пять лет. Я начала плакать, сводя на нет весь эффект, достигнутый в кабинете мануальной терапии. А потом позвонила Маркусу, чтобы он мне посочувствовал.

— Где ты? — спросила я.

— А ты догадайся, — ответил он. Слышно было, как шумели машины. Я представила себе, как он шагает по Пятой авеню с охапкой подарков.

— Они не позвонили. Ни один из них. Нет ни письма, ни открытки. Ничего.

Он понял, что я имею в виду.

— Вот это выдержка.

— Не смешно! — сказала я. — Представляешь?

— Дарси, разве не ты говорила, что больше не станешь с ними даже разговаривать? Что они, как ты сказала, «для тебя умерли»?

Он, оказывается, дословно помнит, что я говорю.

— Да… но они, по крайней мере, могли бы попытаться… А они этого не сделали. А ведь мне исполнилось тридцать!

— Я знаю, детка. И мы будем праздновать. Так что тащи свою хорошенькую попку сюда.

Он прав, попка у меня все еще хорошенькая. Это замечание немного меня приободрило.

— Я буду похожа на ту девушку из фильма, да?

— На какую?

— Ну, на ту, которая спрятала баскетбольный мяч под футболку. Потом мяч выпал, и она снова стала стройненькая.

— Конечно. Давай возвращайся!

Он закончил разговор прежде, чем я успела спросить, где мы будем ужинать и что мне надеть. Нет ничего лучше, чем быть нарядно одетой, подумала я, вынимая из гардероба облегающее черное платье, туфли на высоченной шпильке и полупрозрачный палантин и раскладывая все это на кровати. Потом я приняла душ, сделала высокую прическу и наложила макияж, выбрав нейтральный цвет для губ, но подчеркнув свой драматический, туманный взор.

— В тридцать лет я по-прежнему сногсшибательна, — вслух сказала я, стоя перед зеркалом и пытаясь не замечать крошечных морщинок вокруг глаз и не думать о том, что я разменяла четвертый десяток и скоро начну терять два своих главных преимущества: молодость и красоту. Меня охватило неведомое ранее чувство неуверенности в себе, но я отбросила его, взяв десятку от тети Кларисс, чтобы заплатить таксисту, и вышла.

Через пятнадцать минут я кошачьей походкой плыла к Маркусу.

Он присвистнул:

— Потрясающе выглядишь!

— Спасибо. — Я улыбнулась, заметив, что он одет в старые вельветовые брюки, линялый серый свитер и стоптанные ботинки. Вспомнила, как Клэр неодобрительно сдвинула брови, услышав о Маркусе. Может быть, его неряшливость — еще одна причина ее недовольства. Не богемная небрежность — потертые джинсы от «Дольче» и все такое, а именно неряшливость.

— Не обижайся, но ты выглядишь далеко не так потрясающе, — заметила я. (Однажды Рейчел сказала мне, что когда собираешься сообщить что-нибудь неприятное, то лучше начать фразу со слов «не обижайся».)

— Никакой обиды, — ответил Маркус.

— Пожалуйста, переоденься, а это все выкинь. К твоему сведению, коричневый не сочетается с серым… хотя иногда модельеры позволяют себе это.

— Ну же, Маркус. Неужели так трудно надеть хотя бы какие-нибудь штаны защитного цвета и свитер, который был куплен не более чем шесть лет назад.

буду я. По пути к двери я услышала раскат грома и попросила Маркуса взять зонт.

— У меня его нет, — ответил он, явно этим гордясь. — И никогда не было.

Я сказала, что абсолютно не понимаю, как можно обходиться без зонтика. Люди, конечно, их иногда теряют, оставляют в магазинах или в такси, когда дождь заканчивается, и не вспоминают об этом, пока зонтик не понадобится снова. Но как можно просто его не иметь?

— Что, если мне не хочется мокнуть? — спросила я.

Он протянул мне полиэтиленовый пакет.

— Держи.

— Очень стильно, — съязвила я.

Вечер начинался не самым веселым образом.

И стало только хуже, когда мы остановились на углу, пытаясь поймать такси, — это почти невозможно в дождь. Ничто на Манхэттене не раздражает меня сильнее, чем необходимость стоять на высоких каблуках под проливным дождем. Когда я высказала это Маркусу, он предложил пробежаться до метро.

Я нахмурилась и сказала, что не собираюсь бегать на шпильках. И кроме того, эти туфли вообще не предназначены для поездок в метро. Когда наконец, перед нами остановилось такси, мой левый каблук застрял в решетке канализации, да так плотно, что мне пришлось вытащить ногу из туфли, нагнуться и освободить пленницу. Пока я изучала исцарапанный задник, полиэтиленовый пакет улетел, и капли дождя забарабанили по моему лбу.

Маркус хихикнул и сказал:

— По-моему, этим туфлям было бы лучше в метро.

Я свирепо взглянула на него, а он первым забрался в такси и назвал водителю адрес. Я не смогла вспомнить, что за ресторан находится по этому адресу, и помолилась: пусть это окажется какое-нибудь хорошее место — подходящее для того, чтобы отметить там тридцатый день рождения.

Пару минут спустя я поняла, что идея Маркуса относительно праздничного ужина в честь тридцатилетия не находит отклика в моем сердце — так можно было бы отметить, например, двадцати шестилетие, особенно с парнем, с которым ты собираешься порвать или который не слишком сильно в тебя влюблен. Он привез меня в итальянский ресторанчик, о котором я никогда не слышала, где-то на окраине, куда меня в жизни не заносило. Разумеется, среди всех посетителей только я одна была в туфлях от кутюр. Еда там оказалась ужасная. Черствая, разогретая в микроволновке пицца, которую кладут перед тобой на стол в красном полиэтиленовом пакете, и отвратительная паста. Единственной причиной, по которой я все это выдержала и дождалась десерта, было желание посмотреть, додумался ли Маркус по крайней мере заказать торт со свечками — или что-нибудь столь же торжественное или необычное. В результате я получила пирожное без всяких праздничных атрибутов. Даже без цельной клубники. Когда я ковыряла его вилкой, Маркус спросил, не хочется ли мне взглянуть на подарок.

— Конечно, — сказала я, равнодушно пожав плечами.

Он протянул мне футляр, и секунду я была в предвкушении. Но в выборе подарка Маркус руководствовался теми же принципами, что и в выборе ресторана. Фасолеобразные серьги в серебряной оправе. Никакой платины, никакого белого золота. Да, это были серьги от Тиффани, но, так сказать, второсортные и провинциальные. И опять-таки, такие украшения дарят на двадцать шесть лет, а не на тридцать. Подарок Клэр был лучше. По крайней мере, в форме сердца, а не овоща.

Маркус заплатил по счету, а я окончательно поняла: нет ни малейшего шанса на то, что эти фасолины являются всего лишь прелюдией к кольцу с бриллиантом, спрятанному где-нибудь в кармане пиджака. Я как можно искреннее поблагодарила его за серьги и убрала их в футляр.

— Ты их не примеришь? — спросил Маркус.

— Не сегодня, — сказала я. (Я не собиралась снимать свои серьги с бриллиантами, которые по иронии судьбы подарил мне Декс на двадцати шестилетие.)

После ужина мы с Маркусом отправились пропустить по глоточку в «Плаза» (моя идея!), а потом вернулись к нему и занялись любовью (его идея!). Впервые за все время совместной жизни с Маркусом у меня не было оргазма. Ни капельки. А что еще хуже, он этого не понял, даже когда я нахмурилась и вздохнула — олицетворение неудовлетворенной женщины. Маркус отвернулся и задышал глубоко и ровно. Он засыпал. День неудачно начался и точно так же закончился.

— Это значит, что обручального кольца не будет? — громко спросила я.

Он ничего не ответил, тогда я высказалась по поводу того, что «кто-то теряет, а кто-то находит».

Маркус сел, вздохнул и сказал:

— Дарси, чем ты опять недовольна?

С этого и началось. У нас разгорелась настоящая ссора. Я назвала его бесчувственным — он сказал, что я чересчур требовательна. Я ответила, что он просто ничтожество, — он возразил, что я чересчур избалованна. Я объяснила, что серьги в виде фасолин — плохой подарок. Он сказал, что охотно вернет их в магазин. А потом я, кажется, крикнула, что лучше бы Декс был на его месте. И что нам вообще не следует жениться. Он ничего не ответил. Просто равнодушно посмотрел на меня. Я добивалась вовсе не этого. Я вспомнила, как говорила Рейчел: «Противоположность любви — это не ненависть, а равнодушие». Так вот Маркус олицетворял собой полное равнодушие.

— Оставь меня в покое! — крикнула я, отвернулась и тихо заплакала в подушку.

Довольно скоро Маркус сдался и обнял меня.

— Давай не будем больше ссориться, Дарси. Прости меня. — Судя по голосу, он не признал своей вины, но по крайней мере попросил прощения.

Я сказала, что сожалею о том, что наговорила ему всяких гадостей, да еще и насчет Декса… Сказала, что люблю его. Он (всего лишь во второй раз за все это время!) ответил, что тоже меня любит. Но когда Маркус опять заснул, все еще обнимая меня, я, кажется, поняла, что ошибка была допущена мной с самого начала.

Да, мы испытывали влечение друг к другу — там, под деревом, в Хэмптоне. И несколько раз неплохо провели время вместе, но что у нас общего? Я напомнила себе, что Маркус — отец моего ребенка, и поклялась, что у нас отныне все будет хорошо. Попыталась придумать имя для нашей дочери. Аннабель Франческа, Лидия Брук, Сабрина Роуз, Палома Грейс… Представила себе нашу совместную жизнь и семейный альбом — идиллические фото на тонкой кремовой бумаге.

Но за несколько секунд до того, как провалиться в сон, в том полубессознательном состоянии, когда мысли переходят в сны, я вспомнила неодобрительный взгляд Клэр и собственное чувство неудовлетворенности. А потом отключилась и перенеслась в прошлое. Там были Декс и Рейчел — и то, что никогда не повторится.