На следующее утро меня разбудил новый приступ страха. Как, ради всего святого, я буду управляться с двойней? Позволит ли нам Итон жить у него? Как поместятся в моей крошечной комнате две кроватки? Что, если я не сумею найти работу? У меня осталось меньше двух тысяч долларов — этого с трудом хватит на то, чтобы покрыть расходы на врача, не говоря уже о том, что надо покупать детские вещи, еду и платить за жилье. Я приказала себе успокоиться, сосредоточилась на своем списке и решила не пытаться сделать все за один день.

До конца недели я была занята поисками работы. Никаких ограничений. Я старательно изучала все вакансии, вплоть до самых низкооплачиваемых должностей. Просматривала газеты, звонила, ходила на собеседования. Но безуспешно — нашла лишь несколько малоутешительных вариантов, и вдобавок у меня, как у приезжей, везде возникали трудности с получением разрешения на работу. А еще хуже было то, что, как я узнала, все работающие женщины в Англии имеют право на двадцати шести недельный декретный отпуск. Не слишком оптимистично. Кто захочет взять сотрудницу на втором триместре беременности, зная, что скоро придется отпустить ее на шесть месяцев? Я начала бояться, что придется вернуться в Нью-Йорк. К старой работе и старой жизни. Этого мне хотелось меньше всего.

Вечером в субботу я, совершенно измученная и подавленная, начала собираться на вечеринку к Мег, чтобы хоть на несколько часов забыть о своих бедах. Я долго примеряла недавно купленные вещи для беременных (это были полезные покупки в отличие от прежних нарядов, которые теперь невозможно было натянуть), прежде чем остановилась на простом черном платье. Я встала перед зеркалом и полюбовалась на то, как оно обтягивает живот и бедра, выставляя напоказ симпатичную выпуклость. Немного туши и блеска — ни к чему скрывать новоприобретенную красоту материнства под толстым слоем макияжа. Потом я надела черные туфли и бриллиантовые серьги, подарок Декса. В результате получилось более чем элегантно.

Итон вернулся, когда я уже собиралась уходить.

Он присвистнул, потом положил ладонь мне на живот и слегка погладил.

— Потрясающе выглядишь. Куда ты собралась?

Я напомнила, что приглашена на ужин.

— Помнишь, те девушки, с которыми я познакомилась в кафе на прошлой неделе?

— Ах да. Англичанки. Я просто потрясен, что тебя пригласили. Обычно здесь американцев не приглашают к себе домой, по крайней мере, если это не прощальная вечеринка.

Итон не в первый раз высказывался по поводу британской замкнутости — одной из немногих черт, которую он так не любил в англичанах.

— Я тоже очень рада, — сказала я. — Надеюсь, это будет что-то наподобие «Дневника Бриджит Джонс».

— Думаешь, там окажется куча неврастеничек, которые непрерывно курят и болтают о том, как сбросить вес

— А я не говорил? У меня ужин с Сондриной.

Я почувствовала легкий угол зависти, когда он смущенно взглянул на меня. Итон прекрасно помнил, что даже не упоминал об этом свидании. Если быть точной, он вообще не говорил о Сондрине с того самого дня, как мы повстречались в кафе.

— Нет, не говорил. — Я указала на пакет, который он принес. Там были бутылки. — И очевидно, у тебя есть планы на время после ужина?

Он сказал, что возможно, смотря как пройдет свидание.

— Тогда развлекайся. Мне пора. — Я решила не допытываться о подробностях.

Когда я направилась к двери, Итон спросил, не лучше ли взять такси.

— Нет. Доберусь на метро, — успокоила я его, доставая билет. — Если ты еще не заметил, я начала экономить.

— Уже довольно поздно для того, чтобы одной ехать на метро.

— По-моему, ты говорил, что вечером у вас в подземке безопасно.

— Да. Но… даже не знаю. Ты беременна. Возьми. — Он открыл бумажник, вынул несколько банкнот и попытался всучить мне.

— Итон, мне не нужны твои деньги. Прекрасно обойдусь своими. — По правде говоря, сегодня утром, когда я собиралась купить себе новый лифчик (у меня увеличилась грудь), выяснилось, что одна из моих кредиток заблокирована.

Он убрал деньги в кошелек.

— Ладно. Но пожалуйста, поезжай на такси.

— Хорошо, — ответила я. Меня тронула его забота. — Ты тоже будь поосторожнее. — Я подмигнула.

Итон не понял.

— Не забудь презерватив.

Он отмахнулся, как бы говоря: «Не сходи с ума, мы не собираемся спать в ближайшее время». Потом поцеловал меня в щечку на прощание, так что я ощутила запах его одеколона. Аромат был приятный, и меня вдруг охватила необъяснимая грусть. И тогда я напомнила себе, что в другом месте на вечеринке меня ждет рыжий Саймон.

Но когда я, взволнованная по поводу предстоящего вечера, села в такси, чтобы ехать к Мег, тоскливое чувство где-то в животе не пропало. Это была не зависть к Сондрине и Итону (как могло бы показаться), не тревога из-за того, что мне предстояло родить двойню. Я просто нервничала из-за вечеринки. Когда я выходила в свет в Нью-Йорке, то отродясь не волновалась, и теперь задумалась, почему сегодня вечером чувствую себя не так, как обычно. Может быть, потому, что у меня нет ни возлюбленного, ни жениха. Я вдруг поняла, что, когда у тебя кто-то есть, это очень успокаивает и прибавляет шарма. По иронии судьбы именно благодаря такому положению вещей у меня развилось определенное свободомыслие, которое, в свою очередь, всегда позволяло мне быть душой вечеринки и привлекать внимание всех имеющихся в наличии мужчин.

Но теперь у меня никого не было и я находилась не на Манхэттене или в Хэмптоне, где прекрасно знала каждый бар и клуб. Во всех этих местах можно было пропустить пару глоточков и оказаться не только самой красивой женщиной в компании (за одним только исключением, когда я сидела в «Лотосе» и туда вошла певица Гизела Бандхен), но еще и самой эффектной.

Сейчас все изменилось. Ни парня, ни идеальной фигуры, ни паров алкоголя в сознании, на которые потом можно все свалить. Так что я добралась до дома Мег изрядно встревоженная. Вылезла из такси, расплатилась с шофером, сунув деньги через окно (это мне нравилось больше, чем нью-йоркская практика — протягивать деньги через весь салон). Потом глубоко вздохнула, подошла к двери и позвонила.

— Привет, милая, я так рада тебя видеть, — улыбнулась Мег, распахивая дверь. Она поцеловала меня в щеку, и я с удовольствием заметила, что моя новая подруга тоже в черном. По крайней мере, я оделась подобающим образом.

— Очень приятно. Спасибо за приглашение, — сказала я, и мне стало легче.

Мег улыбнулась и представила меня своему мужу Йосси, очень худому, смуглому мужчине с необычным акцентом. Потом я узнала, что он родом из Израиля, но учился в Париже. Он взял мое пальто и предложил:

— Может быть, бокал шампанского?

Я положила руку на живот и вежливо отказалась.

— Немного минералки? — спросил он.

— Было бы замечательно, — сказала я.

Мег повела меня в гостиную, которая по размерам больше походила на торговый зал. Потолки были гораздо выше, чем мне обычно приходилось видеть в квартирах, по меньшей мере метров пять. В камине поблескивал огонь, отбрасывая мягкие отсветы на красивый восточный ковер, старинную мебель и стены, выкрашенные в романтичный темно-красный цвет. На полках, которые занимали одну стену комнаты от пола до потолка, стояли книги в вылинявших твердых переплетах. Было в этом нечто устрашающее, как будто мне предстояло сдавать экзамен по литературе.

Гости тоже меня несколько смутили. Они вовсе не были похожи на мою шумную нью-йоркскую компанию. Люди, сидевшие в комнате, по уровню культуры так разительно отличались от тех, кого я знала, что казались просто нереальными. Когда Йосси принес мне воду в хрустальном фужере, Мег поинтересовалась, как у меня с работой.

Я призналась:

— Пока никак. Но зато я побывала у врача.

Она мгновенно спросила:

— И ты знаешь пол ребенка?

— Это девочка?

— Нет. Мальчик, — ответила я, решив пока что не говорить, что у меня двойня. Одинокая женщина с одним ребенком — еще куда ни шло, отчасти даже в порядке вещей, но одинокая женщина с двумя детьми — это всегда пугает и наводит на нехорошие мысли. В общем, явно не та новость, которую стоит разглашать на светской вечеринке.

— Мальчик! Как замечательно, — сказала Мег. — Поздравляю.

Я улыбнулась, чувствуя легкий укол совести оттого, что не рассказала ей правду. Но тут она стала знакомить меня с остальными гостями. Швед Хенрик и его жена Сесилия, француженка, оба — виолончелисты. Туми, ювелир из Камеруна. Красавица Беата, родом из Праги, но выросшая в Шотландии; теперь проводит много времени в Африке, работая с больными СПИДом. Улли, здоровенный немец, коллега Йосси. Пожилой араб, чье имя звучало как сплошной набор согласных, так что я не сумела его понять даже после троекратного повторения. Двое коренных англичан — Шарлотта и ее муж Джон. И рыжий Саймон, у которого были миллион веснушек и невероятная огненная шевелюра. К моему великому облегчению, он предпочел мне Беату, которая, кстати, тоже была рыжей. В таких случаях всегда возникает вопрос, почему рыжие обычно ухаживают за себе подобными: то ли по взаимному сходству, то ли просто потому, что у них нет иного выбора, поскольку мало кто ими интересуется?

В любом случае я была белой вороной. Единственным человеком в этом тесном кругу, которому нечего было сказать по поводу политики, вокруг которой вертелись все разговоры. Я понятия не имела, преобладает на рынке Азии импорт или экспорт. Не представляла себе, каким образом терроризм влияет на курс акций и насколько реальна угроза сокращения числа «люксов» для путешествующих. Я ничего не знала о конфликте в Судане, в результате которого тысячи беженцев пересекли границу Нигерии. И о том, как соотносятся фунт и евро. И о шансах Франции на победу в следующем чемпионате мира по футболу. И о регби (что-то слышала о Кубке пяти наций). И о «Завтраке с Фростом» (должно быть, какая-нибудь книга). И я даже не представляла, что «бесстыдное заигрывание Тони Блэра с Америкой» так неприятно всему остальному миру.

Я подождала, не зайдет ли разговор о королевской семье, — это была единственная тема, которая была мне не совсем чужда. Но когда наконец, об этом заговорили, то не о гибели принцессы Дианы, и не о последнем любовном увлечении принца Уильяма, и не о Чарльзе и Камилле. Они рассуждали, всегда ли Англия будет монархией. По-моему, это вообще не тема для спора.

После двух часов подобных развлечений (в них участвовали все, кроме меня) мы приступили к трапезе. Гости много пили. Честно говоря, количество потребляемого алкоголя было единственным сходством между этим обществом и привычным для меня миром. Но в отличие от моих нью-йоркских компаний, которые за выпивкой глупели прямо на глазах, эти люди становились все академичнее. Даже Декс и Рейчел, когда им случалось выпить, никогда не говорили о столь неудобоваримых предметах. Мысли мои были далеко: я думала, чем сейчас заняты Итон и Сондрина.

А затем, ближе к концу обеда, приехал запоздалый гость. Я сидела спиной к двери, когда Мег сказала:

— Здравствуй, Джеффри, дорогой. Опять работал допоздна?

Я услышала, как Джеффри извиняется, объясняя, что у него был экстренный вызов и пришлось делать кесарево сечение. Тогда я обернулась и увидела своего единственного и неповторимого мистера Мура, который был неимоверно красив в своем твидовом пальто спортивного покроя, кашемировом свитере и серых брюках.

Я наблюдала за тем, как он здоровается с друзьями — жмет руки мужчинам и склоняется, чтобы поцеловать даме ручку. Потом его взгляд остановился на мне. Он весело посмотрел на меня и улыбнулся:

— Дарси. Правильно?

Она, конечно, имела в виду одного мальчика.

Мистер Мур взглянул на меня, и я с ужасом поняла, что сейчас все всё узнают. Я хотела избежать разоблачения и сказать: «Да, мне сообщили, что у меня мальчик», но прежде чем я успела это сделать, мистер Мур выпалил:

— Да! Двойня! Просто великолепно!

Впервые за весь вечер в комнате воцарилось молчание. Все смотрели на меня. И вместо того чтобы использовать все выгоды своего положения и безгранично наслаждаться всеобщим вниманием, я почувствовала себя униженной, когда вынуждена была признаться:

— Да… На самом деле у меня двойня.

— Двойня! — раздался общий вопль за столом.

— О Боже. — Джеффри сел рядом со мной. Он выглядел испуганным. — Мег сказала: «…потрясающие новости». Я был уверен… Прошу прощения.

— Ничего страшного, — негромко сказала я, но мне очень захотелось исчезнуть, когда Мег встала и произнесла тост:

— За нашу новую американскую подругу и ее детей! Поздравляю, Дарси!

Стало быть, я не просто тупая американка, но вдобавок еще незамужняя врушка, будущая мать двоих детей. Я одарила компанию вымученной улыбкой и пробормотала, стараясь, чтобы в моем голосе звучали гордость и благодарность:

— Мистер Мур… Джеффри… так меня удивил на прошлой неделе, когда сказал, что у меня два мальчика… Наверное, я еще до сих пор как следует этого не осознала.

Я подождала, пока гости вернутся к прежним разговорам, — это заняло на удивление много времени, особенно если учесть, какой интерес они проявляли ко всяким возвышенным материям. Но даже когда наконец меня оставили в покое, неловкость не исчезла. Я говорила очень мало. В основном была занята тем, что пробовала всякие незнакомые кушанья — преимущественно это были восточные блюда. Джеффри, кажется, чувствовал себя столь же неуютно и в течение всего вечера старательно меня избегал. Если же он ко мне и обращался, то очень формально и неуклюже, что-нибудь вроде: «Как вам нравятся эти ножки ягненка с абрикосовым кускусом?»

И тем больше я удивилась, когда после ужина Джеффри предложил подвезти меня до дома. Я согласилась, полагая, что таким образом он просит прощения за то, что выдал меня. Но то, как Джеффри дотронулся рукой до моей спины, когда мы шли к его машине, намекало на нечто большее. И, несмотря на тот неприятный факт, что неделю назад его пальцы путешествовали по моим интимным местом, я почувствовала что-то вроде возбуждения, когда он открыл дверцу темно-зеленого «ягуара». В конце концов, это был самый подходящий для меня человек во всем Лондоне. Я подумала, что всегда могу найти себе нового врача.

Я опустилась на темное кожаное сиденье, заметив, что Джеффри бросил взгляд на мои лодыжки, прежде чем обойти машину и сесть рядом со мной. Он включил мотор и принялся выбираться с узкой парковки, а потом сказал:

— Мне очень жаль, что так вышло, Дарси. Прошу меня простить. С моей стороны это была невероятная бестактность. Я был уверен, что вы всем рассказали. Я был абсолютно уверен.

— Не беспокойтесь, мистер Мур, — сказала я, пуская пробный шар. Если он меня не поправит, значит, видит во мне всего лишь пациентку, которую ненароком обидел. Тогда можно не сомневаться, что эта поездка — просто акт милосердия.

Но он сказал:

— Джеффри. Пожалуйста, зовите меня Джеффри.

Он взглянул на меня своими миндалевидными карими глазами, которые были обрамлены густыми темными ресницами.

— Джеффри, — сказала я, слегка кокетничая. — Я вас прощаю.

— Ну и как вы себя чувствуете?

— Я начинаю привыкать к этой мысли. Может быть, даже немного рада.

— Ну а я думаю, что мальчики — это просто замечательно! — горячо сказал он. — У меня у самого сын. Его зовут Макс.

— Неужели? И сколько ему? — спросила я, задумавшись, нет ли у Джеффри также и жены.

— Только что исполнилось четыре. Они так быстро растут. Сначала ты меняешь ему подгузник, а потом — глядь! — он идет в школу и даже не держит тебя за руку, чтобы показать, какой он большой. — Джеффри засмеялся и смущенно признался, что «больше не живет с матерью Макса».

Я взглянула в окно и улыбнулась, поняв, что теперь Джеффри определенно стал мне интересен. Меня наполнило легкое самодовольство. Я все еще оставалась собой — пусть даже беременная двойней.

Когда мы подъехали к дому Итона, я спросила, не хочет ли Джеффри зайти, выпить чего-нибудь и поболтать.

Он подумал и сказал:

— Был бы рад.

И потому через несколько минут, убедившись, что Итона нет дома, я соблазнительно вытянулась на кушетке и повела приятный разговор с Джеффри. Мы беседовали о Лондоне и Нью-Йорке. О моих поисках работы. О его профессии. О двойнях. О материнстве. Потом перешли на личные темы. Поговорили о его бывшей жене и об их разрыве. О Маркусе. Я даже изложила сокращенную версию событий, касающихся Декса. Джеффри держался немного чопорно, но с ним все равно было приятно разговаривать. И он был такой красивый.

Потом, около полуночи, он спросил, не буду ли я возражать против того, чтобы теперь моим личным врачом стал его коллега, мистер Смит. Я улыбнулась и сказала, что как раз подумала о том же самом.

— Тогда… если уж мы уладили эту маленькую проблему, можно тебя поцеловать? — спросил он, придвигаясь ко мне.

Я сказала, что можно. Он так и сделал. Мне понравилось. Губы у него были мягкие. Дыхание легкое. Руки нежные. Все, как и должно быть. С тем же успехом его могли звать Алистер.

Но во время первого за несколько месяцев настоящего поцелуя с Джеффри, английским врачом, мои мысли были в другом месте. Я думала об Итоне и Сондрине. Он ее любит? Он сейчас целует ее в шею или еще куда-нибудь? И нравится ли ей пикантный, хоть и тонкий, аромат его одеколона?