Джеффри пригласил меня поехать с ним и с Максом на Мальдивы, даже предложил купить мне билет. Я поколебалась и спросила:

— А где эти Мальдивы? Он выразительно взглянул на меня, точь-в-точь как делал Декс в начале нашего романа, когда я проявляла свое невежество.

— В Индийском океане, милая, — сказал Джеффри, гладя меня по голове. — Представь себе белые пляжи, кристально чистую воду, ветви пальм колышет легкий ветерок.

Как бы ни было соблазнительно предложение провести Рождество на пляже и как бы мне ни хотелось дальнейшего развития отношений с Джеффри, но я вежливо отклонила приглашение, мотивировав это тем, что лучше ему провести это время с сыном. По правде же говоря, я сочла неудобным оставить Итона в полном одиночестве. У него не было денег, чтобы полететь домой на Рождество, а Сондрина уехала на неделю в Париж, так что, наверное, он рассчитывал на мою компанию. Отчасти я была рада тому, что мы остались вдвоем. Скорее всего, это в последний раз перед тем, как у нас обоих должны были кардинально измениться дела на личном фронте.

Я подумала, что Итон чувствует то же самое, поскольку в сочельник он, проводив Сондрину, вернулся в самом приподнятом настроении и сказал, что без елки мы не останемся.

— Лучше поздно, чем никогда, — резюмировал он. И потому мы оделись потеплее и отправились в питомник. Конечно, лучшие экземпляры были уже распроданы, так что нам пришлось довольствоваться маленькой елочкой, форма ее была далека от идеальной — ветви разной длины, тут и там проплешины. Пока мы дотащили ее до дома, на ней заметно поубавилось хвои.

Но когда мы украсили ее игрушками, к которым я добавила несколько пар своих самых блестящих серег, наша елочка преобразилась. Итон сказал, что это превращение напоминает ему фильм «Рождество Чарли Брауна». Я согласилась и объявила, что это самое замечательное Рождество в моей жизни, пусть даже раньше Декс всегда устанавливал в нашей квартире трехметровую ель.

Мы погасили свет в гостиной, зажгли гирлянду и долгое время просто смотрели на елку, слушали рождественские гимны и пили горячий яблочный сидр. После продолжительного молчания Итон повернулся ко мне и спросил, придумала ли я имена для детей.

Я сказала, что есть несколько вариантов, но ничего конкретного.

— Трэвор. Флинн. Джонас. Как тебе?

— Честно?

Я кивнула.

— Хм… ну… парня по имени Трэвор я однажды поймал, когда он воровал мое белье из сушилки в Стэнфорде. Флинн не очень хорошо звучит, а Джонасами обычно называют китов в океанариумах…

Я засмеялась и сказала, что тогда придется мне подумать еще.

— Не стоит менять свое решение из-за меня.

Я покачала головой:

— Отлично! — воскликнула я, хлопая в ладоши.

Он встал с кушетки, сел на пол рядом с елкой, поджав ноги, и протянул мне огромную коробку в серебристой обертке.

— Ты первая, — сказал он. Я тоже села на пол и аккуратно сняла оберточную бумагу, точь-в-точь как это делала моя бабушка, чтобы потом можно было использовать ее еще раз. Потом я открыла коробку и под еще одним слоем бумаги обнаружила великолепный серый шерстяной свитер из того самого магазина на Кингсроуд, мимо которого проходила столько раз.

— Не то чтобы это был свитер для беременной, но он очень просторный, и продавщица сказала, что женщины в положении их очень часто покупают, — объяснил Итон.

Я встала и надела свитер. Он был мне чуточку великоват, но выглядела я в нем отлично.

— Мне он очень нравится.

— Видишь, здесь есть пояс, — сказал Итон. — Так что можешь просто его ослабить, если сильно поправишься. Думаю, что сможешь надеть эту штуку, когда повезешь своих мальчишек домой из больницы. Он будет просто великолепно смотреться на фото.

— Так и сделаю, — согласилась я. Как мило, что Итон подумал о фотографиях. Он один из немногих мужчин, которому нравится составлять альбомы. Я взглянула на него и спросила, не займется ли он потом этим.

— Не хочу лишать этой чести Джеффри… но мне бы очень хотелось. Тебе решать.

— Джеффри все поймет, — сказала я, хоть и не была в этом уверена. Я надеялась, что так оно и будет. Это было единственное условие, при котором мог продолжаться наш роман.

Итон улыбнулся:

— А вот и еще подарок. — Он указал на белый конверт. На нем было написано: «Дарси и ее детям». Внутри лежал небольшой квадратик голубой бумаги. Я в недоумении разглядывала его.

— Что это?

— Образец, — пояснил он. — Хочу покрасить твою комнату в этот цвет. Там будет детская. Я собирался сделать тебе сюрприз, но потом подумал, что голубой — это слишком тривиально. Может быть, ты предпочтешь что-нибудь более… экстравагантное?

— Мне очень нравится этот цвет, — сказала я, чувствуя прилив нежности от того, что Итон, оказывается, не против, если я останусь у него после рождения детей. Много недель я ждала случая, чтобы заговорить об этом, и все не решалась. Я обняла Итона и поцеловала в щеку.

Он сказал, что смотрел кроватки и решил, что две как раз поместятся, если поставить их вдоль боковой стены. А навесную полку можно снять, застелить ее и использовать как столик для пеленания.

Я усмехнулась и сказала, что это замечательная идея.

— Теперь открывай свой подарок. — Я протянула ему сверток.

Он нетерпеливо сорвал обертку, разбросав обрывки в стороны, и увидел кожаную сумку, которая отныне должна была заменить его потрепанную нейлоновую. Моя единственная дорогая покупка за последние несколько недель. Уверена, что ему понравилось, потому что Итон немедленно ушел к себе, вынес свою старую сумку, вынул из нее все бумаги и переложил в новую, а потом повесил ее на плечо, слегка подтянув ремень.

— Великолепно, — констатировал он. — Я похож на настоящего писателя.

В последнее время он много об этом говорил. Кажется, дела его шли не очень.

— У тебя творческий кризис? — сочувственно спросила я.

— Да. Застрял на одной строчке: «Была темная дождливая ночь».

Потом мы забрались под одеяло на диване и посмотрели фильм «Эта прекрасная жизнь». В тот момент, когда дядюшка по ошибке отдает конверт с деньгами мистеру Поттеру, Итон нажал на паузу и спросил, можно ли ему перемотать это место.

— Эту часть фильма я смотреть не могу. Слишком печально.

Я согласилась. И пока грустные эпизоды чужой жизни неслись мимо, невольно задумалась о собственной, в частности о ссоре с матерью. Мы так и не общались с тех пор, как я послала ей весточку из Лондона. Я была убеждена, что первый шаг должна сделать она, но к концу фильма, где младшая дочка Джорджа Бэйли говорит: «Каждый раз, когда в церкви звонят колокола, у ангелочка вырастают крылышки», я решила смирить гордыню и позвонить домой.

Итон меня поддержал, и я, волнуясь, набрала номер. Когда раздались гудки, я чуть было не повесила трубку и схватила Итона за руку. После пяти или шести гудков мама ответила.

— Привет, ма, — сказала я, чувствуя себя маленькой нашалившей девочкой.

Она холодно поздоровалась, и вслед за тем наступила тишина. Моя мама — просто чемпион по злопамятности. Я вспомнила, как злилась на Рейчел и при этом была уверена, что сама такого не заслуживаю.

— Я помешала вам ужинать?

— Нет. Мы уже заканчиваем. Пришли Джереми и Лорен.

— Ну и как у них дела?

— Хорошо.

Я подождала, не спросит ли мама, как дела у меня и по-прежнему ли я живу в Лондоне. Она не спросила, и я пустила пробный шар:

— Я все еще в Лондоне. Ты ведь получила мое письмо? Она сказала, что еще до получения письма знала, где я, поскольку встретила в магазине мать Аннелизы. Она добавила, что было очень неприятно узнать о моем местонахождении от постороннего человека. Это был прекрасный повод на помнить маме, что я написала и позвонила пер вой. Но я сдержалась и сказала, что мне очень жаль, что так вышло. К тому же я так огорчила ее, ведь никакая мать не захочет, чтобы ее дочь буквально на следующий день после разрыва помолвки забеременела от другого. Я признала, что она была права насчет Маркуса.

— Он просто придурок, ма. Я порвала с ним. Теперь понимаю, что ты всегда хотела для меня только лучшего.

Итон стиснул мою руку и кивнул, как бы говоря: «Продолжай, ты молодец».

Я проглотила комок в горле, глубоко вздохнула и сказала:

— Знаешь, я прошла ультразвуковое обследование… и узнала пол ребенка.

— Это девочка?

— Нет. Я тоже думала, что будет девочка.

— Значит, мальчик. Замечательно, — равнодушно сказала мама.

— Ну… да. Но… если честно… это два мальчика. У меня двойня. Близнецы. Разве это не самая наилучшая новость на свете?

Я тут же вспомнила, как Рейчел поправляла меня, говоря, что «самая наилучшая» — это неправильно. Надо говорить «самая лучшая» или «наилучшая». Но сейчас, как мне казалось, это было совсем не важно. По мне так двойня — это именно самая наилучшая новость.

— Представляешь, ма?

Я заранее готовилась к худшему, но от этого легче мне не стало. Она меня не поздравила. Не спросила, как я назову детей. Не поинтересовалась, как я себя чувствую. Не сказала, что рада за меня. Мама лишь осведомилась, на что я, во имя всего святого, собираюсь жить с двумя детьми? У меня на глаза навернулись слезы, когда я принялась ее уверять, что все наладится, что ищу работу и, конечно, наверняка найду что-нибудь подходящее. Сообщила, что буду жить с малышами у Итона. (И благодарно ему улыбнулась.) Сказала, что мне очень нравится Лондон, дождь и все остальное. Потом пожелала ей счастливого Рождества и добавила, что люблю ее. Я попросила передать папе, Джереми и даже Лорен, что я люблю их всех и что скоро позвоню еще раз. Она ответила, что тоже меня любит, но слова прозвучали очень холодно, в них не было никакого чувства.

Повесив трубку, я закрыла лицо руками и заплакала. Итон погладил меня по голове и тихо произнес:

— Ты совершила хороший поступок, Дарси. Правильно сделала, что позвонила. Я тобой горжусь.

— Мне не следовало звонить. Это было ужасно.

— Нет, следовало… И никому позволяй себя обижать.

Я высморкалась и сказала:

— Ничего не могу с собой поделать. Она же моя мать!

— Родители часто нас унижают, — продолжил он. — Но когда ты сама станешь матерью, то не будешь этого делать. Я знаю.

— Откуда?

— Потому что ты показала свое истинное лицо, Дарси.

Я снова высморкалась.

— Что это значит — истинное лицо?

— Я имею в виду… что ты хороший человек. — Итон нежно коснулся моей руки. — Ты сильная. И ты будешь замечательной матерью.

В течение многих лет я получала бесконечные комплименты от огромного количества мужчин: «Ты прекрасна!», «Ты сексуальна!», «Ты невероятна!», «Я тебя хочу!», «Выходи за меня замуж!». Но слова Итона были самым приятным, что мне когда-либо доводилось слышать. Я положила голову ему на плечо, и мне стало очень хорошо, спокойно.

— Постараюсь, Итон. Честное слово, постараюсь.

На следующее утро мы проснулись и сонно пожелали друг другу счастливого Рождества.

— Что будем сегодня делать? — спросила я.

Два дня назад мы прошлись по магазинам, и теперь маленький холодильник был битком набит всякими продуктами.

— А еще?

— Приготовление рождественского ужина займет почти весь день.

Я спросила, не жалеет ли он о том, что мы открыли подарки накануне. Знаю, что смысл Рождества не только в подарках, но всегда чувствуешь разочарование, когда эта часть праздника завершается. Хотя впервые мне приятнее было дарить, чем получать.

Итон сказал, что всегда предпочитает открывать подарки в сочельник, а потом загадочно добавил:

— Я хотел предложить тебе кое-что еще…

Я посмотрела на него с огромным удивлением. Мне показалось или в его голосе действительно прозвучал намек? Неужели Итон со мной флиртует? Но прежде чем я успела произнести хоть слово, он невинно спросил:

— Как насчет стихотворения?

— Да. Конечно, — вздохнула я и почувствовала облегчение оттого, что не вякнула какую-нибудь глупость и не поставила себя в неловкое положение. — И как оно называется?

Он секунду подумал и сказал:

— «Супермама».

Я улыбнулась и велела ему прочесть его, вспомнив его забавные поэтические импровизации в школе. Он прокашлялся и начал декламировать в стиле рэп, делая небольшие паузы и встряхивая головой во время чтения:

Ты — крутая баба в мини прикольном, Только глянуть — и все мужики довольны, Ты с кайфом скупала игрушки для дочек, Родила двух парней — хочешь не хочешь, Новости — смерть. Но ты не ревела, Поняла: быть мамашей — суровой дело! Мамочки лучше не смог бы сыскать я. Благословенье двум маленьким братьям!

Мы оба хохотали до упаду, потом он потянулся ко мне и обнял — в тот самый момент, когда один из моих малышей хорошенько пнул меня.

Итон просиял. Я засмеялась.

— Ты почувствовал?

— Да! Ух ты!

— Он тебя понял.

— Точно, — пробормотал Итон. Он осторожно положил руку мне на живот и тихонечко погладил. Кто-то из мальчишек ответил сильным толчком. Итон хихикнул:

— Потрясающе! Просто не могу поверить, что их там двое.

— И не говори, — сказала я. — Я чувствую себя перенаселенной. Скоро им будет тесно.

— Тебе больно?

— Немного. Просто сильно давит. И начинается эта противная боль в спине.

Итон спросил, не нужен ли мне массаж.

— Ты массируешь спину так же хорошо, как и ноги?

— Еще лучше, — сказал он.

— Тогда пожалуйста, — ответила я, перекатываясь на бок.

Итон потер ладони, задрал мою ночнушку, под которой у меня не было ничего, кроме зеленых трусиков «танга». Сердце у меня забилось быстрее, когда я поняла, что Итон впервые видит меня практически голой. Я затаила дыхание, когда он коснулся своими теплыми ладонями моей спины и начал медленно и сильно массировать мои плечи.

— Не больно? — поинтересовался он.

— Не-е-ет… Просто великолепно! — простонала я, чувствуя, как из моего тела уходят напряжение и скованность. Пока он массировал, я все время представляла себе секс с Итоном и ничего не могла с собой поделать. Я пыталась избавиться от подобных мыслей, вспомнить о том, что это разрушит нашу дружбу и плохо отразится на наших отношениях. Отношениях, которые действительно были. Я не хотела оказаться обманщицей еще раз. Интересно, посещали ли Итона подобные мысли, когда его пальцы касались моей спины и разминали мышцы? Он долго-долго массировал в области талии, а потом спустился ниже, к самому краю трусиков, прямо над копчиком. Его прикосновения стали мягче, когда он перешел к бедрам. Ими он занимался довольно долго, а потом замер, обозначая тем самым конец сеанса.

— Все, — сказал он.

Я перевернулась, чтобы взглянуть ему в лицо; у меня отчего-то перехватило дыхание.

— Спасибо. Это было потрясающе!

Итон не ответил, просто смотрел на меня своими чистыми голубыми глазами. Он тоже что-то почувствовал. Я была почти уверена в этом. Он тяжело дышал, как будто ему не хватало воздуху.

Когда прошла долгая томительная минута — когда, по моему мнению, стоило сделать что-нибудь значительное, например поцеловать меня, — Итон с шумом втянул воздух, громко выдохнул и сказал:

— Итак, не пора ли нам заняться кулинарией?

Остаток дня мы, даже не переодеваясь, готовили рождественский ужин. Я играла роль помощницы, усердно следуя его наставлениям, — резала и чистила овощи, пока Итон занимался индюшкой и всякими гарнирами. Если не считать того, что я обожгла палец горячим жиром, когда вынимала противень из духовки, все прошло замечательно. Совсем как кулинарное шоу, по словам Итона.

Потом, когда начало темнеть, я пошла в душ. Стоя под горячей водой, я позволила себе снова вспомнить утренний массаж и удивилась, как это Итону удалось привести меня в такой экстаз. Интересно, что он сам чувствовал? Когда я выбралась из ванны, то изогнулась перед зеркалом, чтобы увидеть себя со спины, и обрадовалась тому, что задница у меня по-прежнему очень аккуратная и — тьфу-тьфу-тьфу! — без всяких следов целлюлита. Переодевшись, я сказала себе, что просто спятила, если приписала массажу какой-то эротический компонент.

Когда я вернулась в гостиную, то обнаружила, что Итон перетащил кухонный стол под елку и теперь расставлял тарелки на красивой скатерти цвета слоновой кости.

— Как мило, — сказала я, целуя его в щеку и радуясь тому, что это всего лишь знак привязанности к хорошему другу.

Итон улыбнулся, включил классическую музыку и отодвинул для меня стул.

— Давай пировать!

Что это был за пир! Он не уступал ужину в ресторане. Сначала мы съели лососевый салат, заправленный горчицей и укропом, потом последовало главное блюдо: жареная индейка, фаршированная сладким перцем, саго и лимоном. К ней полагались: хрустящий картофель, жареная брюссельская капуста, каштаны, ярко-оранжевая морковь, острый салат из красной капусты с яблоками и спаржа. А на десерт у нас был замечательный миндальный торт с клубникой, который Итон купил в кондитерской на Кенсингтон-Черч-стрит.

Мы ели и ели, пока не насытились буквально под завязку, воздав себе сполна за все тяготы жизни. Потом перебрались на кушетку, где, как обычно, легли валетом и стали смотреть, как догорают свечи. Когда нас стало уже клонить ко сну, зазвонил телефон. Я втайне понадеялась, что это не Сондрина и не Джеффри. Он уже звонил днем, и мне не особенно хотелось общаться еще раз.

— Подойдешь? — спросила я.

— Нет, — пробормотал он, но все-таки снял трубку и поздоровался. Потом искоса взглянул на меня и сказал с каким-то странным выражением лица: — Привет, Рейчел.

Я поднялась и села рядом с ним; он пожелал ей счастливого Рождества и снова беспокойно посмотрел на меня. Я улыбнулась — мол, все в порядке. Потом ушла к нему в спальню и с головой накрылась одеялом. Не думать о Рейчел, невзирая на все старания, было невозможно. Интересно, она звонит из Индианы? Может быть, Декс поехал к ней в гости?

В дверях появился Итон. Лицо у него было очень серьезное.

— Это Рейчел? — спросила я.

— Да.

— Ты уже закончил?

— Еще нет… Просто хотел взглянуть, как ты.

— Все нормально, — сказала я, выныривая из-под одеяла.

— Ладно… Я просто хотел спросить… можно сказать ей, что у тебя двойня? Она спрашивает о тебе.

— Это не ее дело! — отрезала я. — Не хочу, чтобы она знала хоть что-нибудь о моей новой жизни.

Итон кивнул:

— Понятно. Я ничего ей не скажу.

Я подумала, а потом взглянула на него.

— Делай как знаешь. Мне все равно.

— Ты уверена?

— Да.

Итон вздохнул, закрыл дверь и вернулся в гостиную. На меня вдруг нахлынула грусть, и я едва удержала слезы. Почему мне снова так тошно? Разве предательство Рейчел не осталось далеко в прошлом? У меня есть новые приятельницы, новый возлюбленный, новый лучший друг, а в будущем появится двойня. Все идет хорошо. Почему же мне так грустно? Несколько минут я думала, зарывшись в подушки, и наконец, пришла к очень неутешительному выводу. Не хотелось в этом признаваться, но я поняла, что вроде как скучаю по Рейчел.

Нехотя я вылезла из постели, открыла дверь и замерла, прислушиваясь к голосу Итона. Он говорил очень тихо, но до меня доносились обрывки слов:

— Двойня… мальчики… Близнецы. Потрясающе. Хочешь — верь, хочешь — нет… Просто здорово… Она так изменилась… Просто другой человек. Да… Ее врач (смешок)… Конечно, у нее теперь другой врач… Это ей на пользу… А как у тебя с Дексом?.. Конечно… В этом есть смысл…

— Я тебя поздравляю.

Была только одна причина, по которой он мог ее поздравить.

Черт возьми! Декс и Рейчел обручились! Как они могли сделать это так быстро? Я хотела услышать больше, но заставила себя закрыть дверь и вернуться обратно в постель. Я повторяла снова и снова: «Мне плевать на Декса и Рейчел. Я обо всем забыла». Когда Итон вернулся в спальню, я уже почти уговорила себя и потому удержалась и не стала его расспрашивать. Думаю, Итон был поражен моей стойкостью. Он поцеловал меня в лоб и наградил нежным взглядом, а потом велел отдыхать.

— Я все сам уберу. Не вставай.

Я кивнула, чувствуя себя измученной и слабой.

— Спасибо, Итон.

— Это тебе спасибо, Дарси.

— За что? — спросила я.

Он подумал и сказал:

— За великолепное Рождество.

Я отважно взглянула на него и подождала, пока он выйдет, а потом принялась тихонько плакать в подушку.