Следующие двадцать четыре часа я не ощущала смены дня и ночи. Был просто отрезок времени с Джоном и Томасом. Итон не оставлял меня, если не считать отлучек к торговому автомату за крекерами, к медсестре за болеутоляющим и за сувенирами в магазин подарков. Он спал на кушетке рядом с моей кроватью, помогал мне в ванной и то и дело хватался за фотоаппарат.

Итон также настоял, чтобы я позвонила матери. Когда я заупрямилась, сказав, что слишком измучена для такого разговора, он сам набрал мой домашний номер на своем мобильнике и приказал:

— Возьми. Потом будешь жалеть, если не сделаешь этого сейчас.

Я взяла трубку.

— Привет, ма, — сказала я, еще до начала разговора почувствовав себя побежденной.

— Привет, Дарси. — Голос у нее был такой же холод

Прежде чем она успела ответить, я назвала их полные имена, вес, рост и точные даты рождения. Потом сказала:

— Представляешь, ма? Близнецы, которые родились в разные дни.

Я посмотрела на Джона, который спал на моей груди, а потом на Томаса, которого держал Итон.

Мама попросила меня повторить (она записывала). Я повторила, и тогда она сказала:

— Поздравляю, милая. — В ее голосе зазвучала нежность.

— Спасибо, ма, — ответила я, а Итон велел мне поделиться с ней мелкими, но куда более существенными подробностями.

— Скажи, что Джон плачет больше, чем Томас, и у него на коленке родимое пятнышко в форме Апеннинского полуострова. Скажи, что Томас подсматривает за тобой одним глазом, — шепнул он.

Я послушалась, и, хотя реакция могла быть какой угодно, мама явно была довольна, почти рада.

— Просто невыносимо думать о том, что ты одна, — произнесла она с отчаянием.

— Спасибо, ма. Это так много для меня значит… Но я не одна. Я с Итоном, — возразила я. Вовсе не для того, чтобы спорить, просто пусть она знает, как много Итон значит в моей жизни.

Он улыбнулся, поудобнее устроил Томаса у себя на руках и поцеловал его в макушку.

— И все-таки никто не заменит тебе мать, — уверенно сказала мама.

— Знаю, ма, — ответила я, понимая, что это правда.

— Я прилечу, как только смогу… В начале июня. Когда Джереми и Лорен поженятся.

— Хорошо, ма, — ответила я. — Это будет действительно здорово. Спасибо.

— Дарси…

— Что?

— Я очень тобой горжусь.

— Я люблю тебя, дорогая. — Голос у нее дрогнул.

— Я тебя тоже люблю. Передай папе, Джереми и Лорен, что я их всех люблю. Мне жаль, что я не смогу приехать на свадьбу.

— Джереми поймет, — сказала она. — Мы все понимаем.

Когда мы попрощались, я задумалась над тем, что значит для нашей семьи рождение Джона и Томаса. Я произвела на свет новое поколение. Это огромная ответственность. Мои глаза наполнились слезами — кажется, уже в сотый раз с тех пор, как я приехала в больницу.

— Этот послеродовой период не шутка, — сказала я Итону, вытирая слезы рукавом халата.

Итон подошел ко мне с Томасом, и мы вчетвером разместились на кровати.

— Твоя мама собирает нас навестить? — спросил он.

От меня не ускользнуло это «нас». Я улыбнулась:

— Да. Когда Джереми женится.

— И как ты?

— Честное слово, не могу дождаться, — призналась я, удивляясь тому, как сильно мне хочется поделиться свой радостью с мамой.

Итон кивнул и покосился на меня.

— А больше никому не будешь звонить?

Могу поклясться, что он думал о Рейчел, и потому я сделала вид, что не расслышала, но Итон настаивал:

— Что? Что ты думаешь?

— Честно говоря, думаю, стоит позвонить ей, — решилась я. — Потом Аннелизе. А потом Мег и Шарлотте.

Это был правильный порядок.

— Ты уверена, что хочешь говорить с Рейчел? — уточнил он.

Я кивнула. Нельзя было выразить это словами, но каким-то непостижимым образом я понимала, что должна заключить официальное перемирие со своей бывшей лучшей подругой. Не важно, что было в прошлом и что будет в будущем. Я хотела, чтобы Рейчел узнала о рождении Джона и Томаса от меня. И потому набрала ее номер на телефоне Итона, чтобы не передумать. Пока я слушала гудки, не могла понять, что я хочу услышать — ее голос или автоответчик.

Случилось то, чего я меньше всего ожидала.

— Да? — бодро ответил Декс.

Я запаниковала, с ужасом взглянула на Итона и испуганно шепнула ему:

— Декс!

Он сделал сочувственную гримасу, энергично ткнул кулаком воздух и прошептал:

— Вперед! Давай! Попроси к телефону Рейчел.

Так я и сделала, взглянув на Джона и воодушевившись. Джон слегка причмокивал во сне. Ведь Декс — это давняя история. Из другой жизни.

Я глубоко вздохнула:

— Привет, Декс! Это Дарси. Рейчел дома?

— Привет, Дарси, — отозвался Декс. Потом помолчал, как будто ожидая какого-то подвоха с моей стороны, и наконец сухо сказал: — Она здесь.

Еще одна долгая пауза, и щелчки в трубке. Я представила себе, как он прикрывает мембрану ладонью и наставляет Рейчел, говоря что-нибудь вроде: «Не позволяй ей начать ссору».

Я вспомнила свою последнюю встречу с Дексом в нашей старой квартире и почувствовала стыд за ту уловку, которую пыталась пустить в ход. Я поняла, что вполне заслужила такое отношение к себе. Нельзя винить его зато, что он теперь так осторожничает.

— Привет, Дарси. — Голос Рейчел прерывался треском на линии. Это был голос, который я слышала чуть ли не ежедневно в течение двадцати пяти лет. Удивительно, насколько знакомым и в то же время чужим он показался мне теперь.

— Привет, Рейчел… У меня… я хочу кое-что тебе рассказать, — пробормотала я, и сердце у меня бешено забилось. — Прошлой ночью я родила. Двух мальчиков.

— Спасибо.

— Как их зовут?

— Джон Ноэл и Тома с Итон.

— Мне очень нравится. — Она помолчала. — В честь Итона?

— Да, — ответила я, задумавшись, сказал ли ей Итон о том, насколько мы стали с ним близки. Если нет, она может подумать, что я пытаюсь посягнуть на ее статус ближайшей подруги Итона. Именно так и поступила бы прежняя Дарси, и мне снова стало стыдно. Но все-таки я удержалась и не стала объяснять, почему именно эти имена были самыми подходящими. Вместо этого просто выложила ей все основные данные.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она.

Я ощутила облегчение.

— Хорошо. Роды были не очень тяжелые. Я жутко устала, но когда мне задают этот вопрос, то сразу становится еще хуже.

Я засмеялась, но Рейчел осталась серьезной. Она поинтересовалась, приедет ли ко мне мама.

— Да, да! Мы только что разговаривали. Ты — второй человек, которому я звоню.

Мне хотелось, чтобы она узнала об этом. Своего рода извинение с моей стороны. Я еще не была готова к окончательному восстановлению нашей дружбы, но пусть Рейчел поймет: я сожалею о случившемся.

После долгого молчания она сказала:

— Я действительно очень рада, что ты позвонила, Дарси. В последнее время я столько о тебе думала. Все гадала, как у тебя дела.

— Да, я получила твое письмо. И одеяльца. Они просто замечательные! Мне очень понравились! Спасибо!

— Ты такая милая, — расчувствовалась она.

— А как у тебя дела? — спросила я, поняв, что не могу распрощаться с ней просто так. Мне хотелось узнать больше.

— Хорошо. Все хорошо. — Рейчел слегка заколебалась.

— Здорово! Я знала, что у тебя все должно быть хорошо.

— Да. Слава Богу! Так приятно, что больше не надо беспокоиться об уплате процентов… И эта перемена мест не так уж плоха.

Я была уверена, что она специально избегает разговора о Дексе, и, немного помолчав, спросила:

— А как у вас с Дексом?

Мне хотелось продемонстрировать ей, что нынешний порядок вещей меня совсем не тревожит. И хотя все еще было странно представлять их вдвоем, я действительно воспринимала это спокойно. Как можно завидовать чужой радости, когда чувствуешь себя абсолютно счастливой?

Рейчел хмыкнула, помолчала, а потом ответила:

— Итон тебе не рассказал?

— О вашей помолвке? — спросила я наугад.

— Ну… В общем… Мы с Дексом поженились, — сказала Рейчел. — Поженились вчера.

— Я и не знала.

Я ждала, что меня охватят ревность и злость. Или, по крайней мере невероятная тоска. А вместо этого почувствовала примерно то же, что всегда ощущала, читая о чьей-нибудь свадьбе в журнале «Пипл». Когда интересны подробности, но не интересен сам факт.

— Поздравляю! — Я поняла, почему Декс так забеспокоился, когда услышал в трубке мой голос. Я выбрала удачное время.

— Спасибо, Дарси. Знаю… это все так странно, да? — Она словно извинялась.

Рейчел извиняется, что вышла за Декса? Что не пригласила меня? Просто извиняется за все?

Я выручила ее:

— Это здорово, Рейчел! Честное слово. Я рада за тебя.

— Спасибо, Дарси!

Меня переполняло любопытство. Я пыталась справиться с собой, а потом подумала: почему бы и нет?

— И где было венчание?

— Здесь же, в городе. В методистской церкви на углу 60-й улицы.

— А ужин?

— На Ирвинг-плейс, в «Таверне». В самом узком кругу.

— Аннелиза была?

— Да. Всего несколько друзей и наши родители… Я так хотела, чтобы ты тоже там была, но… — Голос у нее упал. — Я знала, что тебя не будет. Тебе было не до того.

Я засмеялась:

— Да. Это было нелегко.

— Понимаю, — сочувственно сказала она.

— И где вы теперь живете? — не унималась я.

Рейчел сообщила, что они купили квартиру в ее любимом районе.

— Потрясающе! И вы собираетесь в свадебное путешествие? — Я вспомнила о поездке на Гавайи, но решила не поддаваться негативным эмоциям.

— Да. Сегодня вечером мы улетаем в Италию.

— Это здорово! Рада, что застала тебя.

— Да, я тоже рада!

— Надеюсь, вы хорошо проведете время. Передай Дексу мои поздравления. Ладно?

Она пообещала, что передаст. Потом мы поздравили друг друга еще раз и попрощались. Я положила трубку и взглянула на Итона сквозь слезы. Так всегда бывает, когда проходишь через тяжелое испытание.

— Я собирался тебе сообщить, — начал оправдываться он. — Но не хотел тебя расстраивать, ведь вчера был не совсем подходящий день для такой новости… И, кроме того, я подумал, что Рейчел должна сама тебе все рассказать.

— Все в порядке. Со мной все в полном порядке. Полагаю, что тебя тоже приглашали на свадьбу?

Итон кивнул:

— Да. Но я не собирался ехать.

— Почему?

— Думаешь, я смог бы тебя оставить?

— Смог бы.

Он сердито потряс головой:

— Ни за что!

— Она тебе ближе, — сказала я, возможно, пытаясь понять, насколько он близок мне. Кроме того, я чувствовала себя виноватой: Итон пропустил свадьбу лучшей подруги из-за меня.

— Ты мне ближе, — возразил он.

Я улыбнулась. Я вовсе не чувствовала себя победительницей и ощущала только невероятную любовь к Итону. Интересно, чувствует ли он то же самое — или это всего лишь дружеская привязанность?

— Только подумай, что я мог бы пропустить! — воскликнул Итон, глядя на Джона и Томаса.

Я подумала об этих двух событиях — рождении моих детей и свадьбе Рейчел, — которые произошли почти одновременно по разные стороны Атлантического океана, и сказала:

— Поверить не могу, что это случилось в один и тот же день.

Итон кивнул:

— Если честно, я тоже.

— Теперь точно не забуду, когда у них годовщина свадьбы.

Мы с Итоном обнялись, и я снова заплакала.

Когда меня выписывали из клиники, Джеффри зашел навестить нас. Он пожал руку Итону, поцеловал меня в щеку и восхитился детьми.

— Какой славный парень, — сказал Итон, когда Джеффри ушел.

— Да, он мог бы получить премию «Экс-бойфренд года», — сказала я, подумав, что как бы ни был хорош Джеффри, но я правильно сделала, расставшись с ним. Тот факт, что наш роман столь безболезненно превратился в дружбу, был тому очередным подтверждением.

Я надела свитер, который Итон подарил мне на Рождество, а он завернул Джона и Томаса в одеяльца Рейчел и протянул мне обоих детей — по одному в каждую руку. Потом собрал вещи, которые были разбросаны по всем углам.

— Мне не хочется уезжать, — сказала я.

— Почему?

Я попыталась объяснить, почему мне так хочется навсегда остаться в больнице, среди медсестер и врачей, которые заботятся обо мне и моих детях. Я завидовала женщинам, которые только собирались рожать, и сказала Итону, что согласна снова пройти через то же самое, только бы провести в клинике еще несколько дней.

Итон уверял, что мне не о чем беспокоиться.

— У нас все будет хорошо. Вот увидишь!

Это слово — «мы» — поддерживало меня в течение самых первых, ужасных, дней и недель, когда я пугалась, что мои дети вдруг перестанут дышать; что я случайно утоплю их во время купания; что у меня пропадет молоко — и так далее и тому подобное. В довершение всего оно помогало мне выдерживать мучительные бессонные ночи. Частенько родители одного ребенка жалуются на недосыпание, но представьте себе кошмарную череду пробуждений, кормлений и пеленаний, когда у вас двойня! Короче говоря, я поняла, почему лишение сна всегда было самой страшной пыткой, применяемой к политзаключенным.

День не приносил облегчения. Стирка, кухня, счета — все это накрывало нас с головой. Еда заканчивалась быстрее, чем когда-либо, и нам приходилось питаться какими-то залежалыми консервами, потому что тащиться в ближайший магазин сил уже не оставалось. Были дни, когда мы не снимали пижам и до полудня не чистили зубы. И уж конечно, у меня не хватало времени на то, чтобы накладывать макияж, делать прическу или хотя бы смотреться в зеркало, кроме разве, что нескольких беглых, исполненных ужаса взглядов на свои всклокоченные волосы, запавшие глаза и лишние шесть килограммов на талии.

В общем, это была не самая подходящая ситуация для развития романа, но тем не менее между мной и Итоном установилась неразрывная связь, и это было очевидно в каждой мелочи. «Любовь как действие» — так часто говорила Рейчел. Любовь, которая придавала мне терпения, преданности и сил. Любовь, которая наполняла меня ощущением собственного совершенства, чего я никогда не испытывала в своем гламурном прошлом.

Внешне мы с Итоном оставались «всего лишь друзьями». Эти три слова преследовали меня, особенно когда он иногда уходил, чтобы провести время с Сондриной. Она все еще оставалась его девушкой. А я была всего лишь его подругой. Конечно, мы были друзьями, которые обменивались нежными взглядами и спали в одной постели, что само по себе было весьма сексуально, но я боялась, что мы никогда не преодолеем этот опасный рубеж и не станем настоящей парой. У нас не будет прочных отношений. В ночных кошмарах мне снилась трагическая развязка: Итон женится на Сондрине, а я возвращаюсь в Нью-Йорк с Джоном и Томасом. Я просыпалась в холодном поту и плакала, думая о том, что мне придется провести остаток жизни в раздумьях, как хорошо было бы нам вдвоем, если бы один из нас сделал первый шаг.

Однажды, в конце апреля, когда мы с мальчиками, как обычно, гуляли по Холланд-парку, Итон торжественно объявил, что накануне вечером, за устрицами в ресторане «Бибендум», он порвал с Сондриной. Я почувствовала невероятное волнение — это был мой шанс. И тут же между нами возникла какая-то неловкость. Последнее препятствие исчезло, но что теперь делать?

Я нервно рассмеялась и поддела его:

— Есть что-то странное в том, чтобы объявить о разрыве за устрицами, тебе не кажется?

— Ну, — сказал Итон, глядя на дорожку, — я всегда был оригинальным… ты же знаешь.

Эти слова — «ты же знаешь» — были полны какого-то скрытого смысла, и потому я еще больше забеспокоилась и продолжила светскую беседу, заговорив о том, когда можно есть устрицы, а когда нет.

— Это были скальные устрицы, которые можно есть весь год. Но все равно спасибо за предупреждение, — сказал он и с напускной беззаботностью зевнул.

— Всегда пожалуйста, — ответила я, пока мы огибали лужайку для крикета. Прошла бесконечная минута, и молчание стало невыносимым. — И как ты себя чувствуешь? — наконец спросила я, осторожно подбирая слова. — После вашего разрыва?

Итон взглянул на меня, приподняв бровь.

— Мы долго к этому шли. Кажется, я был слишком инертным для того, чтобы решить все как можно скорее. Ну, ты понимаешь…

Я кивнула. Конечно, понимаю.

— Я просто не ощущал настоящей близости, — продолжал он. — Мы столько времени встречались — казалось бы, я должен был почувствовать, что мы стали ближе. Или по крайней мере, что я ее знаю. То есть я знал ее пристрастия в музыке, живописи, литературе, еде… Но я не знал ее. Или просто этого не хотел.

Я снова кивнула и заметила, что мы оба зашагали быстрее и не глядя друг на друга.

— Была и другая причина, — нервно заговорил он, наклонился и поправил Джону шапочку, которая съехала на глаза. — Она была ярой антиамериканкой. Ты знаешь, я сам не прочь покритиковать наше правительство. Но у меня волосы дыбом вставали, когда за это принималась она. Мне приходилось просто стискивать зубы, чтобы не сказать ей: «Удивительно, что ты вообще говоришь по-английски».

Я улыбнулась, сделав вид, что с огромным интересом наблюдаю за мальчишками, которые играли в футбол трое на трое.

— И потом, ее запах… — сказал Итон.

— Что, она не любила мыться?

Он покачал головой:

— Нет. Она была совершенно чистая. Пользовалась хорошими духами, и все такое. Но дело в ее естественном,

— А у меня есть запах? Когда я не пользуюсь духами? — забеспокоилась я — вдруг мой запах Итону тоже не нравится и наша физическая близость так и останется в области фантазии?

Итон взглянул на меня и покраснел.

— Да. У тебя есть запах, — медленно сказал он.

— И какой? — Сердце у меня забилось.

Он остановился, повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза.

— Ты пахнешь цитрусами. Сладко, но не слишком.

Выражение его лица развеяло мои последние сомнения. Теперь я была уверена — Итон любит меня точно так же, как я люблю его. Я улыбнулась, почувствовав себя невероятно легко, а он взял меня одной рукой под локоть, второй по-прежнему толкая коляску. Прежде мы часто так ходили, но на сей раз все было по-другому. Это был пролог к чему-то большему. Потом Итон притянул меня к себе. Закрыл глаза, прижался лицом к моей шее и вдохнул.

— Да. Ты пахнешь апельсином, — шепнул он. — Совсем как рождественский апельсин.

По моему телу словно прошел электрический разряд, и я поняла, что значит выражение «ноги подгибаются». Я закрыла глаза и крепко обняла Итона. А потом, в самом центре Холланд-парка, на глазах у футболистов, собачников и детишек, мы с Итоном впервые поцеловались по-настоящему. Не знаю, сколько это длилось — десять секунд или пять минут, но мне показалось, что весь мир вокруг нас остановился. Не замерли только наши сердца, они бились рядом. Теплая рука Итона скользнула под мою куртку, и его гибкие, длинные пальцы прижались к моей спине. Помню, как нестерпимо мне захотелось ощутить прикосновение его кожи.

Когда наши губы, наконец, разомкнулись, Итон произнес мое имя — так, как никто еще его не произносил. Его голос был полон страсти и желания. На глаза у меня навернулись слезы, когда я взглянула на него. Это был все тот же Итон, тощий школьник на игровой площадке. Мой лучший друг. И в то же время кто-то другой.

— Мне кажется, ты знаешь, почему мы с Сондриной расстались.

— Да. Кажется, знаю.

Я чувствовала, что вся сияю, — меня переполняло предвкушение того, что должно было произойти. Того, что началось сегодня и не закончится никогда. Я взяла его под руку; мы развернули коляску и пошли домой.