— Все, что было между вами, можно объяснить простой физиологией, — говорит Итон, когда я утром в понедельник перед ним отчитываюсь.

— Вовсе нет, — протестую я, вспоминая, что у Дарси по этому поводу была исключительная точка зрения. Согласно ей, будто мужчина никогда не изменит своей жене с менее привлекательной женщиной, это просто невозможно. Кажется, сейчас я опровергаю ее теорию.

— Неужели? — невозмутимо говорит он. — В таком случае ему захотелось чего-то новенького. Более утонченного. С твоей стороны было лишь незначительное усилие... теперь дай же ему понять, что продолжать отношения с невестой для него неприемлемо.

— Ну, в любом случае... у нас с ним все закончилось, — говорю я, понимая, что эти два слова присоединяют меня к разряду тех наивных женщин, которые твердят, что хотят наконец порвать, говорят, что все кончено, а сами молятся, чтобы это оказалось неправдой, и хватаются за всякую соломинку. На самом деле единственное, чего им хочется, — это еще одного, последнего, разговора, точнее — якобы последнего, потому что они изо всех сил постараются создать повод для новой встречи. Горькая правда в том, что и я стараюсь. Надеюсь, что забудется ссора в «Толкхаусе». Не следовало заговаривать с Дексом. Мне больно от того, что он, возможно, теперь вообще не захочет меня нидеть. Может решить, что игра не стоит свеч — слишком нее сложно.

— Закончилось? — подозрительно спрашивает Итон.

— Да.

— Браво, — в лучших английских традициях говорит он. — Взяла тайм-аут?

— В общем, да, — отвечаю я, как будто мне действительно не составляет труда порвать с Дексом.

— «В общем, да». Приедешь в Лондон на Четвертое июля?

В прошлом письме я сказала, что постараюсь, но это было до уговора с Дексом. Теперь же я не хочу уезжать. Именно потому, что у нас с ним все-таки ничего еще кончилось.

— Сомневаюсь. Меня уже пригласили в Хэмптонс, — говорю я.

— И Декс там будет?

— Да, но я все же хочу отдохнуть, за свои-то деньги.

— Правильно. А-га!..

— Не говори в таком тоне.

— Ладно, — соглашается он. — Но ты когда-нибудь ко мне соберешься? После экзамена на адвоката ты тоже не поехала. Из-за Ната.

— Приеду. Обещаю. Может быть, в сентябре.

— Хорошо. Но на Четвертое июля будет большой праздник.

— Вы ведь его там не отмечаете, — говорю я.

— Да. В самом деле, забавно, что англичане не отмечают день нашей от них независимости... Но я праздную в душе, Рейчел.

Смеюсь и говорю, что осенью постараюсь прилететь.

— Ладно. Напишу тебе, когда у меня будут свободные выходные. И расскажу о своих делишках.

Он знает, что я ненавижу слово «делишки». Так же, как терпеть не могу, когда говорят, что пообедали в «кафешке». Или просят «скоренько» перезвонить. У Итона есть излюбленные выражения, которыми он меня нарочно изводит — например, «дкз», то есть «делай как знаешь».

Улыбаюсь.

— Забавно звучит.

— Вот и классно.

Едва я вешаю трубку, телефон звонит снова. Автоответчик сообщает, что это Лэс. Предпочла бы не отвечать, но знаю, что в нашей конторе такая тактика не проходит. В итоге он будет злиться еще больше.

— Как ты отправила копии протоколов? — гаркает мой патрон, едва я успеваю поздороваться. Лэс всегда пренебрегает приличиями.

— Что ты имеешь в виду?

— Вид связи. Пакетом? По электронной почте?

«Нет, прибила к парадной двери, ты, осел», — думаю я, вспоминая устаревший тип доставки, опробованный некогда нью-йоркскими юристами.

— По почте, — бросаю взгляд на потрепанный экземпляр «Гражданского судопроизводства».

— Отлично. Превосходно, черт возьми, — говорит Лэс своим обычным ехидным тоном.

— Что?

— Что?! — орет он в трубку. Отставляю ее подальше от уха, но его голос раскатывается по всему коридору. — Ты все испортила к свиньям собачьим! Вот что! Бумаги нужно было передать лично! Ты не удосужилась почитать постановление суда?

Вспоминаю письмо судьи. Черт, он прав!

— Да, — мрачно говорю я. Он ненавидит извинения, и их в любом случае у меня нет. — Ошиблась.

— Ты что, какая-нибудь хренова стажерка?

Смотрю на свой стол. Он прекрасно знает, что я работаю пятый год.

— О Господи!.. Я хочу сказать — Рейчел, это же преступная халатность! — рычит он. — Против тебя могут возбудить дело, и тебе придется уволиться, раз уж нет головы на плечах.

— Прости, — говорю я и сразу же вспоминаю, что чем больше извиняешься, тем больше он злится.

— Не извиняйся! Лучше исправь то, что натворила! — Он вешает трубку. Не думаю, что хоть раз в жизни Лэс закончил беседу обычным «пока», даже если в тот момент был в хорошем настроении.

Нет, я не стажерка, кретин. Плевать мне на такие тирады. Давай уволь меня. Кого это волнует? Вспоминаю, как начинала работать в этой фирме. Стоило старшему компаньону приподнять бровь, я в слезах уходила к себе в кабинет, и моя паника была сильнее, чем страх потерять место. Однако с годами я становилась все менее чувствительной, а теперь меня вообще трудно пронять. Сбережений у меня больше, чем у кого бы то ни было в нашей конторе, и я успешно делаю карьеру адвоката. Нет, к черту слово «карьера». Оно — для тех, кто хочет преуспеть. Я хочу лишь выжить и вовремя получить заплату. Офис — это всего-навсего работа. Можно прийти и уйти. Воображаю себе, как увольняюсь и следую принципу «будь что будет». Тогда в старости я могла бы сказать, что хоть мне и недоставало в жизни серьезного романа, но работа у меня была.

Звоню адвокату противной стороны, очень рассудительному, средних лет мужчине с легким дефектом речи, на который, должно быть, его шеф закрывает глаза. Говорю ему, что наши бумаги были отправлены неправильно и их придется переслать обыкновенной почтой, так что они прибудут днем позже. Он прерывает меня легким смешком и шепелявит, что это не беда и, конечно, никаких претензий у него нет. Готова поклясться, этот адвокат ненавидит свою работу так же, как и я. Если бы любил, то взбесился бы. Ведь у Лэса будет лишний день, раз противная сторона получит документы позже.

Посылаю Лэсу сообщение: «Адвокат сказал, что ничего не имеет против того, чтобы получить документы сегодня». Пусть знает. Я тоже могу быть не слишком любезной.

Около половины второго, когда я отпечатала целую пачку бумаг и раздала курьерам, приходит Хиллари и спрашивает, не собираюсь ли я где-нибудь перекусить.

— Пока не думала. А ты хочешь пойти?

— Да. Может, найдем какое-нибудь хорошее местечко и как следует поедим? Отбивная или спагетти?

Улыбаюсь, киваю и нашариваю в ящике свою сумочку. Хиллари каждый день способна наедаться до отвала, но я, если переем, к полудню становлюсь безнадежно сонной. Однажды, съев на обед горячий сандвич с индюшатиной, картофельным пюре и зеленым горошком, я в полубессознательном состоянии поехала домой, чтобы прилечь. Меня вернули к жизни шесть голосовых сообщений, включая одно яростное — от Лэса. Это была моя последняя попытка вздремнуть после еды, если не считать тех случаев, когда я поворачивалась к окну вместе с рабочим креслом и балансировала пачкой документов на коленях. Тактика надежная — если кто-нибудь входит, ему кажется, что ты читаешь. Надеваю сумочку на плечо и вижу, что в полуоткрытую дверь заглядывает Кенни, наш экспедитор.

— Привет, Кенни, заходи!

— Это тебе, Рашель! — Он всегда произносит мое имя на французский манер. Улыбается и протягивает мне вазу с алыми розами. Много роз. Больше десятка. Даже больше двух десятков, хоть я и не пересчитываю. Пока.

— Черт возьми! — У Хиллари глаза лезут на лоб. Могу поручиться, что она огромным усилием воли заставляет себя не схватить открытку.

— Куда поставить? — спрашивает Кенни.

Расчищаю место на столе:

— Сюда.

Водрузив вазу, Кенни потряхивает кистями, показывая, какая она тяжелая, и присвистывает:

— Ого, Рашель! Кто-то клинья подбивает!

Я отмахиваюсь, но действительно трудно утверждать, что розы прислал человек, которым не двигал определенный романтический интерес. Если бы это не были алые розы, можно было бы все свалить на какое-нибудь семейное торжество, сказать, что это некая знаменательная дата или что родители, узнав о моей служебной ошибке, пытаются меня утешить. Но здесь только алые розы. Восхитительные. Явно не от родственников.

Кенни уходит, напоследок отпустив замечание насчет стоимости букета. Пытаюсь выскользнуть вслед за ним, но ясно, что мы никуда не пойдем, прежде чем Хиллари не узнает все.

— От кого это?

Пожимаю плечами:

— Понятия не имею.

— А на карточку не хочешь взглянуть?

Мне страшно. Розы скорее всего от Декса — а что, если он подписался? Слишком рискованно.

— Знаю, от кого они, — говорю я.

— От кого?

— От Маркуса.

Это единственный спасительный вариант.

— От Маркуса? Брось, на выходных вы почти не виделись. В чем дело? Ты что-то от меня скрываешь? Лучше и не пытайся.

Я шикаю на нее и говорю, что вовсе не хочу, чтобы вся контора была в курсе моих дел. Она понижает голос:

— Ладно, только расскажи мне! Что там написано? — Ей явно не терпится знать все. И она очень упорный противник.

Придется прочитать то, что написано на карточке. Потому что, помимо всего прочего, мне самой хочется это узнать. Вынимаю белый конвертик, медленно открываю и в уме сочиняю историю про Маркуса. Вытаскиваю карточку и вижу две фразы: «Прости меня. Пожалуйста, давай встретимся вечером». Написано в манере Декстера — сплошь заглавными буквами, от руки. Значит, он сам ходил за цветами. Еще лучше. И не подписался — возможно, предвидел такое развитие событий. Сердце прыгает, но я пытаюсь не выдать себя. Розы меня потрясают. Записка — еще больше. Знаю, что я отвечу согласием. Мы увидимся вечером, хоть я еще более, чем всегда, боюсь натворить бед. Облизываю губы и стараюсь держаться спокойно.

— Ну да, это Маркус...

Хиллари смотрит на меня.

— Дай! — Она хочет выхватить у меня карточку. Я держу ее так, чтобы она не достала, и быстро убираю ее в сумочку.

— Там всего-навсего написано, что он всегда думает обо мне.

Она заправляет волосы за уши и подозрительно спрашивает:

— У вас что, было не одно свидание? Рассказывай!

Вздыхаю и выхожу в коридор, готовясь подставить бедного Маркуса по всем статьям.

— Ну хорошо. Мы виделись на прошлой неделе, просто я тебе об этом не говорила, — начинаю я по дороге к лифту. — И... хм... он сказал, что я нравлюсь ему все больше и больше.

— Так и сказал?

— Примерно...

Она задумывается.

— А ты что?

— Сказала, что пока еще не уверена в своих чувствах и что... на выходных нам не нужно привлекать всеобщего внимания.

В лифт вместе с нами входит бухгалтер Фрида. Надеюсь, что Хиллари воздержится от дальнейших расспросов, пока мы не выйдем. Но нет, она продолжает:

— И что, у вас все сложилось?

Я киваю. Фрида стоит к нам спиной. Можно, конечно, сказать «нет», но в таком случае при чем тут алые розы?

— Вы спали с ним?

Спасибо и на том, что она спрашивает шепотом.

— Нет. — Я взглядом прошу ее замолчать.

Лифт останавливается, Фрида выходит.

— Ну? Рассказывай, — просит Хиллари.

— Не о чем. Отвяжись, Хилл. Ты невыносима.

— Если ты все расскажешь, мне не нужно будет к тебе приставать.

Лицо у нее умильное.

Мы беседуем о другом, пока идем по Второй авеню. Идти недолго. Но за бифштексом она вдруг говорит:

— Помнишь, ты уронила пиво, в субботу вечером?

— Когда? — переспрашиваю я, и мне становится страшно,

— Ну, помнишь, вы с Дексом разговаривали, а я к вам подошла — уже под конец?

— А!.. Да. И что? — Я принимаю равнодушный вид, насколько это возможно.

— Что случилось? Почему Декс был так расстроен?

— Декс был расстроен? Не припомню. — Смотрю в потолок и морщу лоб. — Едва ли. А почему ты спросила?

Когда попадаешь в ловушку, лучше всего ответить воп-росом на вопрос.

— Просто так. Показалось странным, только и всего.

— Странным?

— Не знаю. Это, конечно, глупо...

— Что?

— Это глупо, но вы, ребята, очень подходите друг другу.

Нервно смеюсь.

— Это очень глупо.

— Знаю. Но когда я смотрела, как вы болтаете, то подумала, что ты очень подошла бы Дексу. Что с тобой ему было бы лучше, чем с Дарси.

— Брось, — говорю я и опять нервно смеюсь. — Они классно смотрятся вместе.

— Да, конечно. Внешне все идеально. Но в чем-то они не стыкуются. — Она подносит к губам стакан и смотрит на меня через край.

Лучше подумай о работе, Хиллари!

Говорю, что она чокнулась. Но как же мне приятны ее слова! Хочу спросить, почему она так думает. Потому что мы с Дексом учились вместе? Потому что у нас есть общие черты — ум и сдержанность, которых недостает Дарси? Но не спрашиваю, потому что когда чувствуешь за собой вину, то чем меньше говоришь — тем лучше.

После обеда в кабинет вваливается Лэс, чтобы кое о чем расспросить меня — в связи со все тем же клиентом. Со временем я поняла, что это его манера извиняться. После скандала он всегда приходит — так и сегодня.

Поворачиваюсь вместе с креслом к нему и сообщаю последние новости.

— Я проверила все сходные случаи в Нью-Йорке. И в округах.

— Отлично. Но помни, что наш случай прецедентов не имеет, — говорит Лэс. — Не уверен, что судья позаботится о подборе аналогий.

— Знаю. Но позволь сказать, что основное положение, на которое мы делаем упор в пункте первом нашего резюме, — это ныне действующее право.

Неплохое начало.

— И все-таки проверь аналогии во всех местных юрисдикциях, — говорит он. — Надо предусмотреть все их возможные аргументы.

— Есть, — говорю я.

Он разворачивается, чтобы выйти, и бросает через плечо:

— Классные розы.

Я ошеломлена. Мы с Лэсом никогда близко не общались, и он не заговаривал со мной ни о чем, помимо работы, не спрашивал утром в понедельник: «Как прошли выходные?» — и не говорил, что на улице чертовски холодно, когда зимой нам случалось вместе подниматься на лифте.

Может быть, двадцать четыре алых розы делают меня интереснее в его глазах? Я и в самом деле интересна. Роман прибавил мне значимости.

Закрываю ноутбук и собираюсь уходить. Предстоит встреча с Декстером. Мы всего лишь обменялись несколькими сообщениями, включая одно от меня со словами благодарности за прекрасные цветы.

На пороге возникает Хиллари.

— Ты идешь?

— Да, — киваю я, раздумывая, как бы ускользнуть. Она частенько подбивает меня пойти куда-нибудь выпить после работы, даже по понедельникам, когда все нормальные люди предвкушают спокойный вечер дома. Хиллари вовсе не такая болтушка, как Дарси, но просто не может безвылазно сидеть в четырех стенах.

Разумеется, она интересуется, как насчет того, чтобы заглянуть в наше любимое местечко. Нам нравится это кафе, несмотря на пережаренный картофель фри и толпу посетителей — а может быть, именно благодаря этому. Там мы с удовольствием укрываемся от надоевшей нью-йоркской суеты.

Говорю, что не могу.

Конечно, она хочет знать почему. Все причины, которые я могу придумать, она легко отметет: усталость (да брось, пропустим по глоточку!); поход в тренажерный зал (забей ты на него!); воздержание (недоверчивый взгляд). И потому я говорю, что у меня свидание, Она прямо-таки сияет.

— Так Маркусовы цветочки сработали, а?

— В самую точку, — говорю я, подчеркнуто глядя на часы.

— Вы куда-нибудь идете? Или будете сидеть дома?

Говорю, что мы собираемся где-нибудь поесть.

— Где?

— Пойдем к Нобу, — отвечаю я, потому что недавно там была.

— К Нобу вечером в понедельник? Вам едва ли там понравится.

Я сожалею о своем выборе; лучше бы назвала тот безымянный итальянский ресторанчик по соседству.

— Если вернешься до двух ночи, позвони мне и обо всем расскажи, — говорит она.

— Конечно.

Иду домой, тут же забыв о Маркусе и Хиллари.

— Спасибо, что согласилась, — первое, что говорит Декс, когда я открываю ему дверь. Он в темном костюме с белой рубашкой. Галстук он снял и сунул в портфель, который теперь ставит на пол прямо у порога. Глаза у него усталые. — Не думал, что ты захочешь меня видеть.

Я и не думала не соглашаться. Говорю ему об этом, прекрасно понимая, что это значительно ослабляет мои позиции. Ну и пусть! Ведь это правда.

Оба мы начинаем с извинений, осторожно, как бы бессознательно придвигаясь друг к другу. Он берет меня за руку, пожимает. Его прикосновения нежные и в то же время электризующие.

— Прости меня за все, — мягко говорит он.

Интересно, извиняется ли он и за пляж тоже?

Мысленно прокручиваю ту сцену снова и снова, преимущественно в черно-белых красках, как старое кино. Потом моргаю и выталкиваю эти образы прочь из сознания. Хочу, чтобы мы помирились. Я хочу идти дальше.

— Ты тоже меня прости, — говорю я. Беру его за другую руку, но мы все еще слишком далеко друг от друга. Между нами могут встать двое.

— Тебе не нужно извиняться.

— Нет, нужно. Я не имела права на тебя злиться. Просто вышла из себя... И мы не собирались ни о чем говорить, пока не пройдет День независимости. Это был наш уговор...

— Нечестный по отношению к тебе, — говорит он. — Дурацкий уговор.

— Я довольна тем, как все складывается. — Не совсем правда, но я боюсь потерять Декса, попросив большего. Конечно, меня пугает и то, что он вправду может остаться со мной насовсем.

— Хочу сказать тебе о том разе, с Дарси, — говорит он.

Понимаю, что он имеет в виду сцену в душе, и не желаю об этом слышать. Пляжные вольности — это одно, а красочная эротическая сцена — совсем другое. Не хочу подробностей.

— Пожалуйста, не надо, — говорю я. — Не нужно ничего объяснять.

— Просто... ты знай: этого хотела Дарси. Честно. Я так долго воздерживался, что не смог устоять... — Лицо у него кривится, на нем отражаются вина и неловкость.

— Тебе не нужно оправдываться, — снова говорю я, уже тверже. — Она твоя невеста.

Он кивает; кажется, ему стало легче.

— Помнишь, когда вы были на пляже? — тихо спрашиваю я, сама удивляясь своим словам.

— Да, — понимающе отвечает он и опускает глаза. — Когда я вернулся, то все понял. Понял, что ты обижена.

— С чего ты взял?

— Ты слышала, что я тебя позвал, и не ответила. Была такая неприступная. Просто ледяная. Я даже разозлился.

— Прости. Это потому, что ты казался таким счастливым рядом с ней. А мне было так... так... — пытаюсь найти точное

слово. — Как будто я вышла из употребления. Устарела.

— Вовсе нет, Рейч. Ты — единственное, о чем я думаю. Вчера совсем не мог спать. Сегодня не мог работать. Все, что угодно, но только не «вышла из употребления».

Голос у него падает до шепота; мы стоим, как в танце, я обнимаю его за шею. Чувствую, что покрываюсь мурашками.

— Знаю, — говорю я, утыкаясь ему в плечо. — Но было так странно видеть тебя рядом с ней. Не думаю, что мне стоит опять ехать с вами в Хэмптонс.

— Прости, — повторяет он. — Понимаю. Я просто хотел провести время с тобой.

Мы целуемся. Это нежный сухой поцелуй, мы едва соприкасаемся губами. Никакого намека на секс и страсть. Другая сторона нашего романа, которая мне нравится больше всего.

Идем к моей кровати. Он садится на край, а я, скрестив ноги, — рядом.

— Просто хочу, чтобы ты знала, — говорит Декс, пристально глядя мне в глаза, — я бы никогда этого не сделал, если бы по-настоящему не беспокоился о тебе.

— Я и так знаю.

— И я... понимаешь... очень серьезно к этому отношусь.

— Давай не будем об этом говорить до Дня независимости, — быстро прошу я. — Мы же решили.

— Ты уверена? Можем поговорить хоть сейчас, если хочешь.

— Уверена. Абсолютно.

Я непоколебима. Боюсь того решения, которое он может принять относительно нашего будущего. Мне невыносима мысль, что я могу его лишиться, а с другой стороны, не могу себе представить, что значит потерять Дарси. Причинить такое зло своей лучшей подруге?

Он говорит, что ему страшно даже подумать о том, как много я для него значу. Спрашивает, знаю ли я об этом.

Киваю.

Он снова меня целует, на этот раз очень страстно. А потом я впервые узнаю, что такое «невероятный секс».

На следующее утро Хиллари заходит ко мне по пути в свой кабинет. Спрашивает, как прошло свидание. Я говорю, что отлично. Она плюхается в кресло, кладет на мой рабочий стол булочку с кунжутом и бутылку минералки, тянется назад и локтем захлопывает дверь. Ее лицо — само внимание.

Выясняется, что Маркус действительно предпочитает безымянный итальянский ресторанчик по соседству. Тот же самый ресторанчик по каким-то причинам привлек вчера вечером Хиллари. В городе с миллионным населением, в один и тот же вечер они оказались за соседними столиками. Мир гораздо теснее, чем нам кажется.

— Единственное, что было правдой в твоей истории, — говорит Хиллари, грозя пальцем, — это что у Маркуса действительно было свидание. Только не с тобой, врушка, хотя та девица нижней частью лица и похожа на тебя.

— Ты что, с ума сошла?

— Вовсе нет.

— И что было потом?

— Сначала я страшно удивилась. Не думала, что ты способна на такой обман. — Она явно потрясена этим открытием. — Меня поражает еще и то, что ты ничего не рассказываешь. Мне было приятно считать себя твоей лучшей подругой — не номинально, в память о школьных днях, а настоящей лучшей подругой. А отсюда я делаю вывод... — говорит она многозначительно и ждет, пока я отвечу.

Рассматриваю степлер, клавиатуру и снова степлер.

Я много раз представляла себе, как меня разоблачат, но главным действующим лицом всегда была Дарси. Ведь если начинаешь фантазировать, то всегда продумываешь наихудший сценарий, никаких серединок. Когда ты узнаешь, что твой парень по пьянке попал в аварию, то сразу представляешь себе его похороны и никогда не подумаешь, что он всего-навсего снес почтовый ящик и рассек губу.

Так и я воображала, как Дарси нас застает. Нет-нет, не в постели, голыми и в компрометирующей позе — это слишком банально, а в доме с консьержем просто невозможно. Нечто более тонкое. Дарси внезапно приезжает ко мне, и Хосе ее впускает, не позвонив предварительно по внутренней связи (взять на заметку и сказать, чтобы он никогда так не делал). Я открываю дверь, думая, что это всего-навсего посыльный из китайского ресторанчика, который принес нам с Дексом суп и роллы, поскольку мы, по вполне понятным причинам, устали и проголодались (взять на заметку: не открывать дверь, не посмотрев в глазок). А на пороге стоит Дарси, и ее огромные глазищи видят все. Она немеет в ужасе. И убегает. Декс бросается в коридор в своих полосатых семейных трусах, зовет ее — совсем как Марлон Брандо в «Трамвае "Желание"».

Следующая сцена: Дарси среди картонных коробок, упаковывает свои музыкальные диски с помощью вездесущей Клэр, которая то и дело предлагает ей сухой платочек. Декс получит назад свои любимые альбомы, особенно «С приветом из Эсбури-парк», который кто-то подарил Дарси. Почти все книги тоже останутся, поскольку с собой она привезла всего несколько. Так же, как и кофейные приборы.

Однажды я читала — по иронии судьбы, в одном из журналов, взятых у Дарси, — что когда у тебя интрижка, нужно в том числе проиграть в уме ситуацию разоблачения. Эти образы могут дернуть тебя обратно в действительность, направить мысль в нужное русло, заставить понять, чего ты можешь лишиться. Конечно, в статье имелась в виду именно интрижка, затеянная ради нее самой, и ничего не говорилось о том, что в пресловутый треугольник может затесаться совершенно посторонний человек — просто общий знакомый. И опять-таки автор статьи не предполагал, что одна из вершин треугольника — подружка невесты, а остальные двое вот-вот собираются пожениться. Ясно, что такие обстоятельства никак не укладываются в схему традиционного адюльтера.

В любом случае не знаю, как буду себя чувствовать, если Дарси нас накроет и нашей дружбе придет конец. Не могу себе этого представить. Впрочем, Дарси умом не блещет, и они с Дексом давно обручены. И скорее всего будет так: они поженятся и она никогда так и не узнает о нашем романе.

Хиллари — другое дело.

— Ну и? — спрашивает она.

— Что?

— С кем ты на самом деле была вчера вечером? Кто их тебе послал? — Она кивает на розы.

— Кое-кто другой.

— Не ври.

Проглатываю комок в горле.

— Ладно, брось, я не вчера родилась. Ты ругалась с Дексом в «Толкхаусе», и оба вы замолкли, стоило мне подойти. Потом с утра пораньше ты уезжаешь из Хэмптонса как в воду опущенная и во всеуслышание говоришь, что у тебя неотложные дела, — Рейч, я знаю твое рабочее расписание. Ничего важного у тебя вчера не было. А потом появляются эти цветы. — Она снова кивает на розы. Ничуть не поблекшие. — Ты валишь все на Маркуса, которого упорно, игнорировала все выходные. Это странно, даже если вы с ним решили не поднимать особого шума. Потом говоришь, что идешь с ним на свидание, а я вижу его с другой женщиной. — Она завершает этот перечень торжествующей усмешкой.

— Она хорошенькая? — спрашиваю я.

— Женщина?

— Да. С которой был Маркус.

— В общем, довольно привлекательная. Как будто тебе не все равно.

Она права, мне все равно.

— А теперь хватит увиливать. Рассказывай все, — говорит она.

— Что?

— Рейчел!

-— - Не очень-то это красивая история, — говорю я, все еще пытаясь избежать признания.

— Рейчел, ты думаешь, что я кому-нибудь скажу? Я не Дарси. И в общем, черт возьми, не очень-то ее люблю...

Достаю держатель для клейкой ленты, отрываю полоску скотча и кручу ее в пальцах. Почему-то рассказать все Хиллари труднее, чем Итону. Может быть, потому что мы стоим лицом к лицу. Может быть, потому что у нее было не такое бурное прошлое, как у него.

— Ну ладно. — Хиллари делает новую попытку. — Давай я буду говорить, а ты просто кивай.

Совсем как мама, которая разговаривает с ребенком.

Нервно играю ленточкой скотча, накручивая ее на палец. Хиллари вот-вот все раскроет, и у меня только два пути — признаться или отрицать. Исповедь может принести огромное облегчение. В противном же случае придется все время сохранять соответствующее (негодующее) выражение лица и восклицать: «Как ты могла такое подумать? Ты что, с ума сошла?» У меня нет настроения играть в эту игру.

— Декс изменил Дарси, — говорит Хиллари. — С тобой.

Барабанная дробь.

Поднимаю голову и смотрю на нее. Потом киваю — чуть-чуть, едва шевельнув головой.

— Так я и знала!

Говорю ей, что вовсе не расположена это обсуждать, но, по правде сказать, меня распирает. Хочу, чтобы она убедила меня, что я не преступница, чтобы опять повторила, что я подхожу Дексу куда больше, чем Дарси. И самое главное, просто хочу поговорить о Дексе.

— Когда у вас началось?

— После вечеринки в честь моего дня рождения.

Хиллари смотрит в потолок и кивает, как будто ей все

становится ясно.

— Хорошо, начни с самого начала. Ничего не скрывай. — Она усаживается поудобнее и отщипывает кусок булки.

— В первый раз я переспала с ним случайно.

— В первый раз? Значит, это было не однажды?

Бросаю на нее укоризненный взгляд.

— Прости. Продолжай. Просто поверить не могу!

— Тогда, после вечеринки, мы ушли последними... выпили еще, то да се, и закончилось тем, что мы оказались в постели. Это была случайность. То есть мы оба были пьяны. Во всяком случае, я.

— Ага, помню. Ты и вправду немного слетела с тормозов.

— Ну да. Что интересно, Декс сказал, что он не был пьян. — Эта деталь вовсе не перекладывает всю ответственность на него, но вместе с тем делает истоки нашего романа куда более любопытными.

— Так он что, просто тобой воспользовался?

— Нет! Я не это имела в виду... Я все-таки сознавала, что делаю.

— Ладно. — Она поощряет меня к дальнейшему рассказу.

Рассказываю о нашем утреннем пробуждении. Неистовые звонки Дарси, наша паника, Декстер, который придумывает себе алиби с помощью Маркуса.

— Вот и все, — говорю я.

— Что значит «все»? Ясно же, что нет. — Она бросает красноречивый взгляд на розы.

— Я хочу сказать, все — на тот раз. Мы оба сожалели...

— Как?

— Так, Хиллари! Самым обыкновенным образом!

Вспоминаю тот день и то, что я совершенно не испытывала угрызений совести.

— Тем все и кончилось. Как мне показалось, насовсем.

— А ему казалось по-другому, да?

Осторожно подбирая слова, рассказываю ей о том, как он звонил в понедельник и что говорил. Повествую обо всем, что случилось в Хэмптонсе. О нашем первом сознательном поцелуе, который стал поворотным пунктом. О том, как мы снова переспали — впервые по-настоящему.

Хиллари снова откусывает булочку.

— Так что это? Просто физическое влечение? Или ты действительно его любишь?

— Я действительно его люблю.

Она задумывается.

— Значит, он собирается расторгнуть помолвку?

— Мы об этом не говорили.

— Как вы могли об этом не говорить? Подожди — вы не из-за этого поругались в «Толкхаусе»?

Объясняю: мы не поругались, просто я была взбешена тем, что он занимался любовью с Дарси. Поэтому Декс и прислал розы.

— Ладно. Если он просит прощения за то, что спал со своей невестой, похоже, он действительно собирается с ней порвать, а?

— Не знаю. Мы в самом деле об этом не говорили.

Она, кажется, в растерянности.

— И когда собираетесь поговорить?

— Решили, что после Дня независимости.

— Почему?

— Просто так.

Хиллари делает глоток.

— Хорошо, но ты ведь знаешь, собирается он ее бросить или нет?

— Не знаю. И хочу ли я этого вообще...

Она в замешательстве.

— Ты забываешь одну важную вещь, Хиллари. Дарси — моя давняя, очень давняя подруга. И вдобавок я подружка невесты.

Хиллари округляет глаза.

— Так...

— Ты же ее не любишь.

— Да, это не самый дорогой мне человек, но дело не в Дарси.

— Дело именно в ней. Она моя подруга. Но даже если бы она была посторонней — не кажется ли тебе, что мне следовало бы в любом случае постараться не причинять ей вреда?

Удивительно: я обвиняю саму себя!

Хиллари выпрямляется и медленно говорит:

— Не стоит видеть все лишь черным или белым, Рей-чел. Никакой незыблемой морали не существует. Если ты спала с Дексом ради новых ощущений — тогда, может быть, тебе стоило бы задуматься о загробном воздаянии. Но ты его любишь. И потому ты не преступница.

Пытаюсь запомнить ее слова от первого до последнего. Незыблемой морали не существует. Хорошо сказано.

— Если бы ситуация сложилась иначе, — продолжает Хиллари, — Дарси сделала бы то же самое не задумываясь.

— Тебе так кажется? — спрашиваю я.

— А тебе нет?

— Может, ты права, — говорю я. У Дарси на счету, в конце концов, целый список подобных экспроприаций. Я даю, она забирает. И так было всегда.

До сих пор.

Хиллари кивает и улыбается.

— Мой совет: так держать.

Примерно то же самое сказал Итон. Два — ноль в мою пользу.

— Я собираюсь продолжать с ним отношения, пока только будет возможно. Посмотрим, что из этого выйдет, — говорю я, понимая, что согласна с ними обоими. А именно, что буду «так держать».