За два дня до Рождества дождь внезапно прекратился и бледное зимнее солнце, с точки зрения шведа, делало абсурдной рождественскую торговлю. Карл ходил несколько часов по улицам вокруг Альстерхауса и перестроенного, неуклюжего магазина под названием "Ганзейский квартал". Он встретил две новые пары с кружками-копилками, рекламировавшие, как ему показалось, достойные вложения денег вещи. Это было движение "Anli-Impis", своего рода противников любого империализма, но больше всего, как казалось, выступавших против НАТО и США. Именно о них Карл читал как о симпатизирующих террористам. Он повторил свой прием с тысячей марок в банкнотах, сложенных по номерам. Эти первые пары, естественно, удивились его щедрости. Но третья пара, обе девушки, намекнули, что узнали его. Он отдал им деньги, но сделал это очень многозначительно и таинственно, как бы говоря: "Это все между нами, товарищами". Но деньги-то принадлежали западногерманской службе безопасности.

После этого сел в метро и поехал в местечко Бланкенезе, которое он нашел в туристическом проспекте. Вероятно, раньше это была деревня, где жили рыбаки и матросы. Она выглядела примерно так же, как шведская Мелле в Сконе: белые деревянные дома, жавшиеся друг к другу на холме с видом на Эльбу. Сверху река вдруг показалась ему голубой и живой. Но когда он спустился к берегу, вода оказалась темной, коричнево-черной, не было видно ни водорослей, ни даже лягушек. Поэтому он очень удивился, когда обнаружил несколько ресторанчиков в конце маленькой набережной, почти наверняка специализировавшихся на рыбных блюдах. Вряд ли здесь водилась хоть какая-нибудь рыба. Он вошел в один из ресторанчиков, который выбрал по вывеске, решив, что слово "Scholle" должно означать "Камбала". Вместо этого ему подали какую-то рыбу, лишь отдаленно напоминавшую морскую камбалу, к тому же пережаренную, с невероятно жесткой коркой. Он напрасно искал что-то подобное тем винам, которые брал с собой в Сент-Августин Зигфрид Маак. Пришлось довольствоваться самым обычным немецким сортом.

Мебель в зале была стилизована под начало века, и если бы он находился в хорошем настроении и в подходящей компании, то наверняка решил бы, что это очаровательно. Но сейчас все было мрачным: он сидел, глядя на мертвую реку, ел слишком старого, пережаренного ерша вместо камбалы. Причем сидел он ужасно неудобно. Все вокруг него говорили по-немецки, и вино ему не нравилось, и еще солнце - кстати, он впервые, насколько мог вспомнить, видел солнце в Германии - было на закате. Он угрюмо заплатил по счету и вышел.

Возвращаясь в свой квартал, Карл, как будто решив поиздеваться над собой, впервые прошел по другой стороне Хербертштрассе. Действительно, девицы расположились там в витринах с голубоватой подсветкой, которая обычно используется в аквариумах. Одни были толстыми, другие выглядели внешне вполне обычно, на некоторых были красные лакированные сапоги. Но все они красовались в нижнем белье рядами за пуленепробиваемыми стеклами. Не хватало только ценников. Карл смутился, увидев содержимое первой витрины, и не стал дальше рассматривать внимательно. Он ускорил шаг и постарался проскочить этот отрезок Хербертштрассе как можно быстрее.

Снова начался дождь. Чувствуя беспокойство и опустошенность, Карл брел по городу. Хотелось уйти как можно дальше от этих притонов, но он снова оказался в подобном районе у Центрального вокзала, а потом окунулся в оживленную рождественскую торговлю, когда шел вдоль Малого Альстера, мимо супермаркета Альстерхаус, который казался вечно открытым, и большого белого отеля. Свернув с Юнгфернстиг, он оказался в похожем на Юргорден пустынном районе на берегу Альстера, где миллионеры предпочитают строить дома. Пистолет за поясом натер ему спину.

К тому времени, когда он подходил к гостинице, он почувствовал, что простудился: у него начался насморк и, вероятно, поднималась температура. Карл лег на скрипящую кровать под красным плафоном, проклиная себя, что опять забыл купить нормальную лампу; его начал бить озноб. Он вытащил несколько кассет, надел наушники и закрыл глаза.

Двое суток он лежал, почти не двигаясь, пока не унялась температура и не перестало течь из носа. Так он праздновал Рождество.

С мрачным юмором пытался он убедить себя, что террористы, возможно, устроили рождественские каникулы: ведь несмотря ни на что, они все-таки немцы. А он, таким образом, весьма эффективно провел время, выздоравливая и слушая музыку, которая сейчас была единственным, что он ценил в Германии. На одной из кассет был известный кларнетный концерт Моцарта ля-мажор (по этой причине он ее и купил) с концертом для фагота на другой стороне, который, если судить по номеру - К 191, - был юношеским произведением. Прежде он никогда не слышал этой музыки и, вероятно, никогда добровольно не купил бы нечто столь необычное, как концерт для фагота.

Но жар, возможно, повлиял на его слух и чувства: у него появилась способность фантазировать. Он проигрывал концерт еще и еще раз и представлял себе дворянина восемнадцатого века, который, как ребенок, непостижимым образом привязался к малопопулярному инструменту, потому что другие члены семьи не принимали всерьез смешной инструмент, а пока решили, что у будущего фаготиста нет музыкальных способностей. И как потом, уже будучи человеком средних лет, этот дворянин вдруг решил, что он должен заказать концерт для фагота с оркестром и сам исполнить его. И он проникся доверием к Моцарту, которого ему кто-то рекомендовал, заплатил несколько тысяч, и Моцарт наскоро написал пьесу. Это было то, что надо. И оркестр начал с дерзостью, которой нельзя было не заметить (ну, черт побери, сейчас вы услышите!). И потом в течение нескольких тактов чудной деревянный инструмент и оркестр слились воедино в магическую, удивительно красивую и все же в техническом решении довольно простую музыку. И в том же кругу родных и друзей, сначала скептическом, где никто не мог поверить, что такое возможно, а теперь восторженном и восхищенном, фаготист переживал свой триумф. Примерно так Карл рассуждал. Но это была лишь фантазия, и он решил отыскать историю концерта номер 191 где-нибудь в музыкальном отделе библиотеки и узнать, как же все было на самом деле. Это он сделает обязательно, а также купит новую лампу и, возможно, маленький камин. А дождь все барабанил по рассохшимся оконным рамам, и вода просачивалась в комнату.

В первый день Рождества он поднялся и тщательно побрился, но не электрической бритвой, как обычно, а одноразовой, обильно намыливая щеки кремом. Дрожа от холода, вымылся под краном и достал новое белье и новую рубашку в упаковке с бесчисленным количеством булавок. Он вспомнил, что и раньше так было в Швеции, и так осталось до сих пор. Ведь он несколько лет не покупал шведской одежды. Карл спустился в "Кунео" и поел с достойным удивления аппетитом, как будто вовсе и не лежал в жару, а лишь подхватил небольшой насморк.

За столом он не пожелал снять куртку, и по этому поводу на него ворчали. Револьвер лежал в ее правом кармане, пистолет был на своем обычном месте за поясом, а нож он засунул в ножны у правой икры. Его мысли были заняты тем, что нужно сменить отель на любое другое место, поскольку там он провел слишком много времени и теперь вполне можно ожидать визита полиции - в худшем и наиболее вероятном случае - или любопытных террористов - в лучшем, но, к сожалению, маловероятном случае.

Он решил, что если полиция все же придет, то он попытается ускользнуть, даже если придется отстреливаться, но при условии, что сможет действовать наверняка и не промахнется. Если же полиция его схватит, то об этом узнает весь квартал, и никакой радости не будет, если его отпустят через несколько часов. Подумать только, сам Рэмбо-Грабитель будет освобожден и вернется в квартал террористов, как будто ничего не случилось. Ясно, что ситуация будет крайне неприятная, может быть, даже с угрозой для жизни. А если тот же грабитель устроит, как напишут газеты, "ужасную перестрелку" с немецкой полицией, то это будет совсем другое дело. Поэтому с этого времени все необходимое Карл носил при себе.

Он прикинул, что если окажется в рискованной ситуации, связанной с полицией, то постарается выкрутиться из нее как можно быстрее.

Карл шел домой по мрачной улице, под унылым немецким рождественским дождем. Когда до входа в гостиницу оставалось около пятидесяти метров, Карл заметил у самой двери женщину и мужчину. Но поскольку в этом не было ничего странного для подобного квартала, он никак внешне не отреагировал. Но тут на заднем сиденье припаркованного серого BMW он заметил движение, кто-то резко открыл дверцу машины, и она преградила ему путь. В тот же миг мужчина оказался за Карлом и прижал пистолет или револьвер к его спине. "Полиция", - прошептал мужчина, и это была совершеннейшая ошибка, да он и сам это понял в тот же момент, поскольку сразу мог последовать чисто рефлекторный удар. Карл едва сдержался, чтобы не разоружить и не сбить с ног стоящего сзади.

Ни один полицейский в мире, даже в Швеции, не станет подкрадываться к подозреваемому в преступлении сзади и приставлять пистолет к спине. Ибо ни один полицейский не сможет предупредить парирующий удар, который одновременно выбивает оружие и открывает возможность для новых ударов в лицо или шею (на полицейских тренировках всегда в этот момент достается статисту, нет никакого шанса успеть выстрелить, прежде чем кто-то не выстрелит рядом, и, кроме того, вряд ли будут стрелять в того, кто уже схвачен). Итак, невозможно, чтоб полицейский подкрадывался к кому-либо сзади и приставлял к спине пистолет. Ведь и грабитель едва ли будет кричать "Полиция!", если хочет получить деньги, да и машина ясно говорила сама за себя, скорее это было похоже на захват заложника. Наконец-то он нашел контакт.

Карл облегченно вздохнул: хорошо, что он не сопротивлялся, когда его запихивали на заднее сиденье машины. Он узнал женщину, сидящую внутри, и, когда повернулся, увидел, что человек, который изображал полицейского, а теперь уселся на заднее сиденье, захлопнув дверцу, тоже ему знаком. Обшарив его каждый со своей стороны, женщина нашла нож, мужчина вытащил из кармана куртки револьвер. Они забрали его оружие, а мужчина все еще продолжал назойливо и совершенно некстати упираться в него своим бельгийским пистолетом с клеймом "Фабрик Насьональ", вероятно 9-мм калибра. Карл мог бы без особого труда отобрать у него пистолет, но не стал этого делать. Они натянули ему до носа трикотажную шапочку, и мужчина, придвинувшись вплотную, затолкал Карла глубже на сиденье. Машина тронулась с места.

Поездка была неожиданно короткой. Они подъехали к гаражу, и шофер, похоже, открыл ворота с помощью дистанционного управления. Гараж был большой, вероятно, они находились под одним из многоэтажных домов. Когда машина остановилась, кто-то сперва проверил, спокойно ли все снаружи, и только после этого Карла вывели из машины. Пока они ехали в лифте, он думал, что сейчас по крайней мере можно заговорить или попросить снять шапку.

Вы все предусмотрели, чтобы оставаться хозяевами положения. Может, уже можно снять с меня эту дурацкую шапку?

Он испытывал почти эйфорию, возбужденный тем, что неожиданно поймал сразу трех террористов. Именно так он сам понимал ситуацию, что, возможно, очень удивило и позабавило бы охранников, если бы они поняли, как действительно обстоит дело. Да, именно так: он поймал их, а не наоборот.

Одна из девушек (шофера он еще не видел) прошипела, чтоб он заткнулся. Лифт остановился (если они находились в одном из многоквартирных домов, то могли ведь появиться жильцы и осложнить ситуацию), его вытолкали наружу и ввели в квартиру. Теперь он сам стащил с себя шапку, и никто ему не помешал. Правда, новый толчок пистолетом в спину он все же заработал. Под присмотром своих стражей Карл вошел наконец в большую гостиную с традиционной элегантной меблировкой и горящим камином. Та половина комнаты, где находился камин, была несколько ниже, жалюзи опущены, скрывая вид из окон. Карл решил, что находятся они довольно высоко, по крайней мере, на десятом этаже. Оглядевшись, он заметил дверь, видневшуюся за железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж квартиры. Было очевидно, что они находились в очень приличных апартаментах. Карл неожиданно рассмеялся, вспомнив, в каких условиях жил сам, чтобы установить контакт. Пять человек враждебно и недоуменно уставились на него. Карл увидел свободное кресло, стоявшее несколько в стороне и, очевидно, предназначенное специально для него.

- Так, - добродушно сказал он, усаживаясь и осторожно снимая куртку, чтобы никто не заметил заткнутый за пояс пистолет, - вы, значит, пригласили меня на вечеринку. А не проще ли было позвонить и спросить, согласен ли я?

- Мы не хотели лишнего риска, мы работаем очень аккуратно, - ответила женщина, которая, видимо, была старшей и которую Карл без труда узнал, равно как и всех остальных. Да, она была главной, во всяком случае, она руководила.

Фредерике Кункель была на четыре года моложе своей сестры Ханны, приговоренной к пожизненному заключению и сидевшей в Штамхайме. Сестры Кункель ненавидели Швецию из-за неудачной попытки захвата западногерманского посольства в Стокгольме в 1975 году. Кто-то из налетчиков неумело обошелся с ручной гранатой, и она взорвалась, убив одного из террористов и ранив двоих. Один из них, так называемый специалист по взрывчатым веществам, Зигфрид Хаузнер, умер от побоев и жестокого обращения во время высылки из Швеции в Западную Германию. Шведское правительство, следовательно, было виновно в гибели террориста. Именно этим, наверное, можно объяснить ненависть сестер Кункель к Швеции. Примерно такая версия была у Ведомства по охране конституции. Карл, конечно, не мог судить, насколько она была точна.

Фредерике Кункель относилась к находящимся в розыске лицам, у которых не было каких-либо особых примет, что на языке полиции означало: татуировки, шрамы, различные повреждения и увечья и все прочее, от чего нельзя избавиться. Ей было где-то между тридцатью и сорока годами, но выглядела она значительно старше, возможно, из-за своей чрезвычайно старомодной одежды - твидового костюма и коричневых туфель на высоком каблуке. Ее небольшое круглое лицо имело немного забавное, но в общем приятное выражение.

Рядом с ней на диване сидел, без сомнения, сам Вернер Портхун, тридцати четырех лет, кареглазый, 180 см, с длинным шрамом от ожога на левой щеке, который не могла скрыть даже окладистая борода. Его коварное лицо полностью соответствовало изображению на полицейских плакатах.

Прямо напротив Карла, по другую сторону продолговатого журнального столика из розового мрамора, сидел Мартин Бер. Это он разыгрывал роль полицейского при захвате Карла. Это его разговор по телефону с Хорстом Людвигом Ханом (которого здесь не было) послужил непосредственной причиной всей операции, причиной того, что Карл наконец оказался в этой комнате. Мартин Бер, 195 см, со шрамом в 6 см на левом предплечье. У него не было большой бороды, как на плакате, а только миниатюрная эспаньолка, плохо подходившая к его грубой внешности. Если уж кто-либо из этой компании и должен разыгрывать полицейского, то эту роль, без сомнения, получит он.

На мраморной столешнице перед Мартином Бером лежал пистолет, который действительно был бельгийским - "Фабрик Насьональ", DA-140, 9-мм калибра. Это - полицейское оружие, прежде всего бельгийской полиции, но не только: по крайней мере в пяти-шести странах полиция снабжена этим простым надежным пистолетом с наружным курком и обычным предохранителем. Оружие демонстративно лежало рядом с Мартином Бером, больше чем в трех метрах от Карла. Но, как он заметил, пистолет был поставлен на предохранитель.

На диване против Фредерике Кункель и Вернера Портхуна сидели две женщины, которые внешне казались до смешного похожими, почти как сестры, но вели себя абсолютно по-разному.

Моника Райнхольд была точной копией своей фотографии на полицейских плакатах: тридцать два года, 170 см, две маленькие волосатые бородавки (или, если хотите, два симпатичных пятнышка выше левого угла рта) и большое коричневое родимое пятно слева на шее. Она даже не позаботилась избавиться от него, хотя это пятно фигурировало в описании на плакате, размноженном тиражом свыше миллиона экземпляров. Она слегка косила и улыбалась полуоткрытым ртом так, что, будь Карл где-нибудь в другом месте, он бы это растолковал однозначно.

Ева Сибилла Арнд-Френцель была также похожа на свое описание, хотя немного изменила внешность по сравнению с фотографией, имевшейся в распоряжении полиции: 160 см, темные волосы, очки, небольшое светлое пятно под левой ноздрей, маленький круглый шрам на самом кончике носа и еще небольшой косой шрам внизу на правой щеке, едва заметный под обычным макияжем. Взгляд ее за дымчатыми очками был холоден, и она крепко поджимала губы. Возможно, она потому и сидела рядом с Моникой Райнхольд, что обе были в темных очках, обе одеты под конторских служащих и обе брюнетки, что делало их очень похожими друг на друга.

Но как бы то ни было, они действительно сидели сейчас в некоей квартире в Гамбурге, и для Карла это означало завершение первой части его задания. Здесь он поймал сразу пятерых террористов, в том числе одного, как утверждалось, ненавидящего Швецию. Правда, их операция против Швеции будет, вероятно, прекращена. Пять террористов за раз - это самая большая добыча, когда-либо виданная в Западной Германии. Единственное огорчение, что не было Хорста Людвига Хана. Следовательно, он со своей женой Барбарой Хан, красивой, как кинозвезда (по крайней мере так она выглядела на полицейских плакатах), находился где-то в другом месте. Значит, была еще группа террористов в Гамбурге, что и объясняло телефонный разговор между Бером и Ханом. Можно предположить, что у этих групп различные явочные квартиры и они избегают встреч. Карл решил предоставить Логе Хехту право решать, что делать с этими выслеженными террористами, если только, конечно, они откажутся от попытки его убить, когда станет ясно, что в дальнейшем он не собирается с ними сотрудничать. Их можно пока оставить в покое. Итак, ему нужно в течение всей последующей беседы попробовать свои актерские способности. Среди прочего надо прикинуться, что совершенно не знаешь, кто они, какой их образ мыслей и чем они отличаются от предыдущих поколений террористов. Вопрос был, грубо говоря, в том, насколько он сейчас сможет свалять дурака и при этом не переиграть.

- Кто вы? Что вы - террористы, это я понимаю, но вы из "Красных Ячеек" или что-то другое? Что вы хотите от меня? - спросил он напрямик на своем плохом немецком.

- Мы - команда Ханны Кункель, - ответила сестра Ханны Кункель, давая ясно понять, что ответ должен рассматриваться как исчерпывающий.

Карл подумал, должен ли он сделать вид, что все понял, или этого делать не стоит, и выбрал компромисс.

- Следовательно, вы одно из отделений РАФ? - спросил он, слегка подняв брови, выражая тем самым свое удивление. Ответом был утвердительный кивок, и он понял, что должен быстро перейти к главной проблеме.

- Да, я об этом догадался, когда был разыгран трюк с полицейским похищением. Поэтому я последовал за вами, не причинив вам вреда, мне просто стало любопытно. И что же вы теперь от меня хотите? Я думаю, вы могли бы меня пригласить более простым и менее рискованным способом, но, во всяком случае, мы сейчас здесь. Итак, что вы хотите?

- Ты ограбил банк и передал деньги антиимпериалистическому движению? Это так? - спросила Фредерике Кункель, прямо не показывая, что она сбита с толку неожиданным суждением Карла о степени его собственной свободы. Никто в комнате не сделал попытки что-либо сказать, но все смотрели на него с напряжением.

- Да, я ограбил банк, и деньги пошли на благородные цели, например на освободительную борьбу палестинцев, это точно. Но если вы хотите получить пособие, то, боюсь, об этом не стоит даже говорить. Вы не сможете меня ограбить, а добровольно я не дам вам денег по той простой причине, что не поддерживаю вашу деятельность.

- Почему же нет? В чем разница между твоим ограблением и нашим? - спросила Фредерике Кункель с каменным лицом.

Теперь Карлу было понятно, как примерно разыгрывать следующий акт. Но ему нужно было перейти на другой язык, чтобы яснее выразить свои мысли. Как он знал, большинство террористов понимали английский.

- Все очень просто, - сказал он по-английски. - Я действовал один, деньги пошли на антиимпериалистическую борьбу в "третьем мире". Поскольку у меня это дело вышло, я просто перевел капитал от эксплуататоров к эксплуатируемым. Если б я попался, то не было бы ничего хорошего, но это никак не компрометирует социализм, не то что ваша деятельность. И то, что вы, как и я, грабите байки, - просто случайное совпадение. В остальном противоречия между нами - фундаментальные. Ваша тактика отдельных убийств ошибочна и может иметь только контрреволюционный и реакционный эффект. Вот так обстоят дела.

- Почему ты действуешь не в Швеции? - спросила невозмутимо по-немецки Фредерике Кункель.

Карл удивился, что она уже была готова перейти к шведскому делу, хотя он довольно определенно отказался от любой формы сотрудничества. Но они ведь не могли знать планов шведской операции, следовательно, вопрос казался более невинным, чем он был на самом деле.

- Там очень мало подходящих банков, - улыбнулся Карл и быстро нашелся, чтобы объяснить и нечто совсем другое, - а также потому, что в Швеции существуют другие проблемы. Полиция меня дважды допрашивала. Они подозревают, что я грабитель, хотя никаких доказательств у них нет. У нас демократическое, правовое государство, вы же знаете. И у грабителя банка абсолютно те же права, что и у других: защищать себя, нанимать адвоката и тому подобное. Но раз уж они меня подозревают, то с моей стороны было бы не очень разумно оказаться замешанным в банковские ограбления в последний год. Поэтому-то я и перенес свою деятельность за пределы страны. И до сих пор все прекрасно шло, надо постучать по дереву, хе-хе.

- Но тебя ведь разыскивают здесь, в Германии, - она невозмутимо продолжала допрос.

- Не думаю, - быстро ответил Карл и немного оживился, поскольку он приближался к одному из своих козырей. - Они опубликовали мои фотографию и имя. Но располагают только частью подозрений шведской полиции, а по правилам "Интерпола" этого недостаточно для объявления розыска. Таким образом, меня не подозревают в преступлении такого рода, чтобы объявить розыск. А это значит, что я могу свободно пересекать границы под собственным именем. Очень просто и практично. Согласитесь, что демократическое капиталистическое государство имеет некоторые преимущества, по крайней мере, для нас, грабителей банков.

Шутка не произвела никакого впечатления. Только у Моники Райнхольд Карл смог уловить короткий смешок. Фредерике Кункель оставалась по-прежнему совершенно невозмутимой и продолжала тем же тоном:

- Значит, ты занимаешься исключительно пассивным переводом капитала. Другими словами, ты сам в борьбе не участвуешь. Ведь у тебя совсем нет таких планов? - спросила она.

Карл решил прикинуться заинтригованным.

- Послушайте теперь вот что, фрекен лидер террористов, - начал он возмущенно. - Я никогда не убивал невинных людей, не бросал бомбы наобум в случайные жертвы, как это делают одичавшие любители в Германии. И если я стану заниматься другими делами, то можете быть уверены, они будут совершенно иного уровня, чем ваши любительские индивидуальные убийства. Вы говорите, что ведете войну против НАТО, если я правильно понимаю суть дела. Но вы только почесываете спинку НАТО. Вы их только взбадриваете, и они еще больше распаляются против вас. Тут может быть только один конец. И что вы тогда сделаете? Да ни черта! Слегка реакционные взгляды, немножко ненужных смертей и ваши опечаленные родители. Вот и все. Ваши действия - чепуха, потому что они не наносят решительного удара. Вы просто любители и мелкие убийцы, и ничего больше.

Карл сделал паузу, чтобы посмотреть, изменилось ли каменное выражение лица после его столь очевидных доводов. Судя по всему, его тирада подействовала.

- Ты критикуешь нас главным образом за неэффективность. А можно спросить, что бы ты сам делал на нашем месте?

Карл притворился, что удивлен вопросом, и ненадолго задумался над ответом. Что ж, настал, пожалуй, момент выкинуть маленький номер, он подумал об этом, как только сел в кресло. Да, пожалуй, пора.

- Вопрос, конечно, гипотетический, но достаточно интересный. Я охотно продолжу эту дискуссию с вами, но прежде я хотел бы внести принципиальное предложение.

Здесь он остановился и дождался реакции Фредерике Кункель. Она подняла бровь в знак того, что он может продолжать.

- Да, - сказал Карл, закинув ногу на ногу, - я предлагаю, чтобы вы возвратили мое оружие и принесли пива, тогда дискуссия примет более дружеские формы. Я уже начинаю уставать от этого театрального ареста.

- Нет, - коротко и быстро отреагировала Фредерике Кункель, но в ее голосе впервые прозвучал оттенок неуверенности. - Это не пройдет. Мы не можем рисковать. Давай не будем смотреть так негативно на ситуацию и продолжим с того места, на котором остановились. Так что бы ты делал на нашем месте?

Карл прикидывал, стоит ли ему сразу получить проклятие и разыграть коронный номер или лучше начать с пары вступительных реплик. Он остановился на последнем варианте.

- Кажется, ты не совсем правильно поняла, что я сказал, - начал он мягко. - Но я говорю совершенно серьезно. Я хочу получить обратно мое оружие и хочу, чтобы вы открыли дверь, запертую за мной на замок с семью щеколдами. Иначе я прерываю эту дискуссию и иду домой.

Его слова произвели должный эффект. Они все удивленно на него уставились. Мартин Бер, сидевший прямо напротив него, искоса посматривал на свой пистолет. Карл решил продолжить, прежде чем будет дан какой-нибудь нежелательный ответ.

- Вы, очевидно, никак не поймете, что, в отличие от вас, я не любитель. Я позволил привести себя сюда, поскольку мне было любопытно, а вовсе не потому, что этот (в последний миг Карл успел сдержать себя и не назвал по имени Мартина Бера) приставил дуло пистолета к моей спине. Кстати, этого не сделал бы ни один полицейский, я бы его просто убил. Вы должны это понять, я говорю серьезно. Между моей профессиональной военной подготовкой и вашей доморощенной школой бомбометания огромная пропасть. Я здесь, повторяю, поскольку вы меня заинтересовали, и думаю, что нам было бы интересно побеседовать, пока вы еще живы, а вовсе не потому, что я напуган оружием, с которым вы, очевидно, не умеете обращаться.

Решив, что речь была достаточно длинной, Карл вскочил, выхватил из-за пояса пистолет и направил его на Мартина Бера в момент, когда тот еще был на полдороге к своей собственной пушке. Впрочем, он тут же благоразумно остановился, заметив, что Карл явно опередил его. Карл быстро обошел мраморный столик, взял лежавшее там оружие и уже с двумя пистолетами подошел к камину в нескольких метрах от всей компании. Собственный пистолет он положил на каминную полку, вытащил магазин из бельгийского, быстрым движением выкинул патроны, находившиеся внутри. Затем уже пустой пистолет он плавным движением перебросил Мартину Беру, вставил вытащенные патроны в магазин, положив его на каминную полку. Затем снова взял свой пистолет и направил его на Фредерике Кункель, сидевшую, как это ни странно, почти с тем же выражением лица, что и прежде. Остальные в комнате явно нервничали, что было вполне понятно. Карл решил не мучить их слишком долго.

- В этой ситуации мы можем помериться силами, чего, впрочем, я предлагаю не делать. Я не знаю, но догадываюсь, кто вы. Вас пятеро, и цена каждого из вас - 50 тысяч марок за голову. Это, я думаю, не зависит от того, ранены вы, живы или нет. У меня пять патронов в магазине. В отличие от вас, стрелять я умею. Итак, во-первых, я не хочу, чтобы меня принимали за вас. Вы - любители, а я - профессионал. Разница понятна? Хорошо, тогда перейдем к следующему пункту...

Он демонстративно поставил пистолет на предохранитель и засунул его за пояс, прошел обратно к креслу, сел и затем продолжил. В комнате раздался коллективный вздох облегчения.

- Итак, на чем мы остановились? - спросил он. - Да, как насчет того, чтоб вернуть мое оружие, открыть дверь и предложить пива, прежде чем продолжить дискуссию? Идет?

Никто в комнате ничего не сказал. Но Фредерике Кункель обменялась многозначительными взглядами с двумя непохожими женщинами, сидевшими на диване. Те поднялись и вышли. Спустя секунду он отчетливо услышал, как повернулся ключ в замке наружной двери. Потом вошла Моника Райнхольд с кинжалом и револьвером Карла, которые она положила на мраморный столик напротив него. Никто пока не проронил ни слова. Затем вошла Ева Сибилла Арнд-Френцель, по-прежнему поджав губы с подносом, на котором было шесть бутылок немецкого пива и шесть стаканов. В следующий момент стаканы с пенящимся пивом уже стояли перед всеми присутствующими в комнате.

Карл решился еще на одну вещь. Он подошел к каминной полке, взял магазин и перебросил его Мартину Беру, который, поймав в воздухе, засунул его в карман. Итак, в карман, а не в пистолет, что означало, с точки зрения Карла, некоторые изменения. Он вернулся на свое место, убрал револьвер и нож в куртку, которую положил на пол рядом с креслом, и быстро оглядел комнату. Ее украшали охотничьи сюжеты на фисташково-зеленых обоях и в высшей степени буржуазная столовая мебель орехового дерева. Ничто здесь не наводило на мысль о непосредственной близости террористов.

- Да, - сказал он, сделав пару больших глотков пива, - даже если между нами и существуют непреодолимые противоречия, я думаю, все же так гораздо приятнее сидеть и разговаривать. Если бы я хотел вас убить, вы были бы уже мертвы. Вот так. Если я вас правильно понял, вы затеваете какую-то войну в Европе. Главная ошибка всех ваших действий в том, что они слишком мелки и не наносят значительного ущерба врагу. Это, конечно, звучит немного гипотетически, но...

- Перейдем к делу, что бы ты сам сделал? - прервала Фредерике Кункель так, будто она оторвалась отдела всего секунду назад.

- Я как раз собираюсь к этому подойти, - продолжил Карл и сделал еще несколько глотков пива. - Наиболее значительным империалистическим действием за последний год, по-моему, было нападение США на Ливию. Допотопная "дипломатия канонерок", не так ли? Бомбардировщики взлетали с хорошо известных баз, например с Лейкенхит в Великобритании, с помощью карги Тэтчер. Речь идет об F-111 - гордости американских ВВС, каждый самолет стоит порядка 75 миллионов долларов, при атаке у них включается электронная система защиты, так что сбить их невозможно. Но мы, сидящие в этой комнате, можем фактически сбить один или пару таких самолетов очень простым способом. Нам понадобится только запастись несколькими "стингерами" или в худшем случае SAM-7, этим несложным оружием, с которым может справиться кто угодно. Главное в том, чтобы попасть в цель в момент взлета, пока не заработало электронное чудо. Я опущу сейчас технические детали, но подобная акция вполне возможна. Это во-первых. Во-вторых, я полагаю, что эффект - и военный, и политический, и психологический - будет совершенно иных размеров, чем от ваших дурацких мелких убийств. Это просто так, один пример, а ведь их множество.

Карл сделал паузу, чтобы посмотреть, как подействовали его слова. Эффект был большим, чем он мог надеяться.

- Это совершенно замечательная идея, - воскликнула Моника Райнхольд. И когда она заговорила, Карл отметил, что ее голос был первым, услышанным им в этой комнате, не считая его собственного и Фредерике Кункель. И еще он заметил, что ее глаза блестели, как у ребенка перед рождественской елкой. Она выглядела просто восхищенной. И даже Ева Сибилла рядом с ней на диване чуть улыбнулась и кивнула. Карл решил, что должен продолжить в том же духе.

- Вопрос, возможно, только в компетентности, - рассуждал он, желая как можно быстрее втянуть в разговор других, иначе его монолог слишком бы затянулся. - Я имею в виду, что вы не можете стрелять из оружия, которым пользуюсь я, и поэтому занимаетесь этими нелепыми мелкими убийствами. Но если бы вы прилежно занимались, тренировались, учились и расширили немного ваш кругозор, то и сами смогли бы...

- Какую акцию подобного рода гипотетически ты бы мог провести в Швеции? - спросила Фредерике Кункель, и Карл заметил, как она пытается скрыть свое нетерпение. Карл помолчал немного. Он совершенно не задумывался над подобной проблемой, а теперь был вынужден сосредоточиться по-настоящему. Он исходил из того, что главным врагом был империализм США, чего он сам фактически и придерживался. Империализм США в Швеции? Тут не приходится особо выбирать.

- Если наносить удар по империализму США в Швеции, - начал он медленно, тщательно обдумывая свои слова, - можно, например, взорвать четвертый этаж американского посольства в Стокгольме. Он весь принадлежит ЦРУ, и нет никакого риска убить какого-нибудь чужака. Это закрытая секция посольства, и посторонним там делать нечего. Вот вам и цель.

- Но способ? Как мы это сможем сделать? - спросил Мартин Бер голосом, прозвучавшим немного хрипло, поскольку он слишком долго сидел молча. У Карла уже был готов ответ.

- Местность для террористического акта очень удобная, - объяснил он, - поскольку она простреливается из многих точек и имеет несколько путей обхода. Оба посольства - и американское, и западногерманское - с этой точки зрения являются прекрасными целями. Так, теперь о средствах. Можно использовать РСЛ или РПГ. Пользоваться этим оружием не сложнее, чем обычным ружьем. Единственный минус - они немного громоздки для перевозки, но проблема эта легко разрешима, потребуется лишь пара автофургонов. Эффект от операции, которая сама по себе займет не больше двух минут, - гарантированный взрыв всего верхнего этажа посольства. Шанс уцелеть для тех, кто внутри, незначителен. В результате не меньше двадцати человек будут ликвидированы, и можно ручаться, что все они из ЦРУ. Все это несложно, если иметь нужное оснащение. Как будто стреляешь по сидящей птице. Не нужно подходить ближе чем на 300-400 метров. Можете себе представить, какой хаос наступит после этого? И охота за нами начнется лишь через какое-то время, когда уже будет поздно. Можно, конечно, использовать гранатомет, но технически это немного сложнее для таких любителей, как вы. Если использовать гранатомет, то попадание будет одновременно и сверху, и сбоку; наверняка при таком коротком расстоянии нужно не больше двух выстрелов, и пять-шесть человек успеют убежать, прежде чем вся верхняя часть здания взлетит на воздух.

Он действительно был воодушевлен этой идеей, ему не надо было разыгрывать своих собеседников, когда он фантазировал, как можно нанести какое-либо реальное поражение империализму США. Любая другая террористическая активность ведет только к тому, что деятели типа Рейгана будут стоять перед микрофонами и, как в плохой пьесе, обещать отомстить, выражать соболезнования родным и проклинать террористов за трусость. Вместо этого нужно, чтобы они выглядели на всех этих пресс-конференциях униженными, подавленными, измученными вопросами журналистов - насколько вообще все это возможно.

Есть еще вариант - взять сразу три посольства за один раз, если подвернется подходящий случай. Понадобится, правда, около пятнадцати товарищей. Эти три посольства в Стокгольме расположены так, что трудно потерпеть неудачу. Или два других где-нибудь в Европе, надо только правильно оценить ситуацию. Например, в Осло посольство США расположено прямо напротив парка. После этого охрана посольств во всем мире может измениться, так что все это вообще станет невозможным. И тогда каждое американское посольство будет выглядеть как военный объект, а это фактически прекрасный способ заставить американский империализм предстать не только с улыбкой, но и с проволочными заграждениями, мешками песка, охранниками на крыше, усиленным контролем. И тогда, вероятнее всего, в ход пойдут нападения на бомбардировщики. Если подготовить подобную операцию, то можно сбить сразу по меньшей мере два самолета. Тренировочные полеты иногда выполняются с бомбами на борту; когда они падают, бомбы взрываются, и потребуется не менее недели, прежде чем техническая экспертиза определит причины взрыва. Свидетели, конечно, могут и увидеть, как небольшая ракета попала в один из двигателей непосредственно перед взрывом, но пока полиция поймет, какой это был тип ракеты, наверняка пройдет около недели. Возможно, возникнет проблема, если несколько "стингеров" будет выкрадено где-нибудь во Франкфурте или базе для F-111 в Англии. А если где-нибудь на Ближнем Востоке раздобыть советское оружие? Это, конечно, будет немного сложнее, чем выкрасть ракеты в Европе, но зато если это удастся, то атака будет совершенно неожиданной.

У самого Карла не было абсолютно никакого представления, как или где можно добыть такое оружие. Хотя на тот или иной способ можно было бы найти энтузиастов. Каддафи, например, наверняка не сочтет, что это такая уж глупая идея - сбить американский бомбардировщик. Возможно, Ливия сможет даже продать такие ракеты очень дешево, если войти с ними в контакт, хотя об этом, как уже говорилось, Карл ничего не знал.

Карл сделал паузу и допил остатки пива. Он чувствовал себя как крысолов из Гамельна. Никто не мог скрыть своего энтузиазма, даже Фредерике Кункель, которая с трудом пыталась сохранить нарочитую маску равнодушия. Моника Райнхольд, казалось, испытывала просто эротическое наслаждение. Вернер Портхун зажег толстую сигару и энергично затянулся, хотя было ясно, что в комнате курить нельзя (на столе не было ни одной пепельницы, да и Фредерике Кункель бросила на него быстрый неодобрительный взгляд, так что он был вынужден стряхнуть пепел в ладонь, не отрывая при этом взгляда от Карла).

- И конечно же, всему этому обучают в шведской армии? - спросил Мартин Бер, единственный, кто скептически отнесся к международному размаху планов Карла. Но Карл не позволил себя прервать.

Он объяснил сначала, что собственно к армии это не имеет отношения. Он получил образование во флоте, как боевой пловец. Шведский боевой пловец должен уметь нападать на советские позиции под покровом темноты, подготовка ведется с прицелом преимущественно на индивидуальные операции.

Кроме разведывательных целей, задача состояла в том, чтобы нанести возможно больший ущерб, и поэтому в обучении значительное внимание уделялось взрывам, диверсиям. Но при атаках из-под воды с собой не возьмешь все необходимое оружие, значит, нужно добывать его на месте. А там ведь все без исключения оружие советское, и Карл его основательно изучил, начиная с личного и до легких ракет "земля - воздух", типа SAM. Такое образование - самое продолжительное в шведских вооруженных силах, с многочисленными тренировками длится оно два года.

Большинство деталей, о которых так образно говорил Карл, были вымышлены. Образование боевого пловца, конечно, серьезная вещь, но изучение советских минометов и ракет "земля - воздух" в него, разумеется, не входило.

Карл, однако, был убежден, что никто из террористов не смог бы проверить его информацию. Картина, которую он нарисовал, в основном была достаточно близка к действительности и производила вполне серьезное впечатление.

Пока Карл описывал оружие на шведских подводных лодках, он пытался понять, почему террористы так доверчиво внимали ему. Действительно, главный вопрос был не в том, может ли он обращаться с гранатометом. Гораздо важнее для них было выяснить, почему же тогда Карл сам выбрал метод индивидуального террора, почему он, вопреки своим утверждениям о больших различиях между ними, действовал практически так же, как западногерманские террористы. Но этот вопрос никто и не думал ему задавать. То, что Карлу было сложнее всего понять, его хозяевам казалось, видимо, делом вполне естественным.

Продолжая хвастаться и фантазировать, он рассматривал их и пытался понять. Они были элегантно одеты, хорошо жили. Ничто в их внешнем виде, одежде не наводило на мысль о левой политике или терроризме. Никаких плакатов на стенах, никаких причудливых украшений, никакой богемной небрежности в одежде. Наоборот, все у них было подчеркнуто немецким, буржуазным. Быть может, скорее из соображений безопасности, чем в силу личных вкусов.

Конечно, они жили практически совершенно изолированно от остального мира, от нормальных людей, даже от этих неорганизованных движений зеленых и левых студентов. Их организация постоянно находилась на военном положении, вела нелегальное существование, была нацелена на смерть и разрушение, видела в окружающих врагов - все это был их естественный способ существования. А значит, и в Карле они не видели ничего особенно странного. Наоборот, он был совершенно таким же, как и все в этой комнате. Он был одним из них.

Это единственное объяснение, пришедшее Карлу в голову. И если оно действительно верно, то его задача значительно облегчалась. Он задумался над тем, что могло присниться только в кошмарном сне: чисто шведский террорист, к тому же одиночка, даже где-то и Робин Гуд. Его познания в военной технике были несравнимы с их уровнем знаний, и это было неотразимой приманкой. Пока, значит, он был вне опасности.

Казалось, иерархическая дисциплина в группе ослабла. Мартин Бер и Вернер Портхун задали ряд вопросов технического и военного характера, дав Карлу дополнительную возможность расширить рекламу потенциала шведского флота в диверсиях и малой войне. Компания разделилась. Чем больше вопросов задавали господа об оружии, тем все более нетерпеливыми становились дамы. Это было не совсем то, чего можно было ожидать. В конце концов Моника Райнхольд демонстративно сменила тему разговора.

- А что если мы ненадолго оставим шведский флот, конечно, при всем уважении к нему, - начала она с иронией. - Мне хотелось бы уточнить то, о чем ты сказал минуту назад. Ты говоришь, последовал за нами из чистого любопытства? Как ты можешь это объяснить?

Карл выругал себя за то, что не сдержался в этом приливе хвастовства. Ведь говорил же он себе, что нельзя переигрывать, иначе все будет выглядеть неправдоподобно. Фактически у него за спиной были только газетные статейки - ужасный Рэмбо-Грабитель и тому подобное. Всю остальную информацию о нем они получили с его собственных слов. К тому же что-то беспокоило Карла в улыбке Моники Райнхольд. Он чувствовал, что она его привлекает, и это тоже беспокоило.

- М-да, было так, - начал он осторожно, - ты и вот он (Карл во второй раз чуть было не назвал вслух имя Мартина Бера) стояли подле дома, и она (он кивнул в сторону Евы Сибиллы Арнд-Френцель) ждала в машине на заднем сиденье. Когда он... как тебя зовут?

- Мартин, Мартин Бер, - ответил тот, застигнутый врасплох.

- Итак, когда Мартин зашел сзади и приставил мне пистолет к спине, а ты направилась к водительскому месту, в то время как вот она открыла заднюю дверь, не так ли? Ну, так бы не сделал ни один полицейский в мире. Если бы вы были из полиции, то окружили бы меня с трех сторон, держась на расстоянии в несколько метров, и каждый направил бы на меня свой пистолет, заставив лечь на асфальт с раскинутыми руками. После этого вы бы меня обыскали и забрали все оружие, заметьте - все оружие. Но вместо этого вы быстренько затащили меня на заднее сиденье - и вперед. Так не работает ни одна полиция. С другой стороны, ни одному грабителю не придет в голову мысль кричать, что он из полиции, и брать с собой жертву ограбления. Когда я поборол изумление, то решил просто следовать за вами. Так что вы сглупили. И я бы вас всех прикончил, если б я действительно решил, что вы из полиции. Кстати, нет ли у вас еще этого замечательного пива?

- Каким же образом? - спросил с нотками враждебности в голосе Мартин Бер, Отвлекающий маневр Карла насчет пива не прошел.

- Ну, в это не стоит углубляться, - он попытался снова увильнуть, но почувствовал, что опять не удалось.

- Да, мне тоже любопытно. Так как же? - спросила с неизменной улыбкой Моника Райнхольд.

Карл вздохнул.

- Тривиальным полицейским приемом, - начал он как бы нехотя. - Поднимаешь левую руку и бьешь вниз, выбивая пистолет или револьвер из рук нападающего. Если он и выстрелит, пуля уйдет в сторону. Затем, поскольку ты уже развернулся, в ход идет вторая рука - в данном случае я бы ударил по горлу. Обычно это смертельный удар. По крайней мере, потребуется немедленное врачебное вмешательство, чтобы образовавшийся отек не привел к удушью. Когда ты обходил машину с этой стороны, а вот она была на заднем сиденье, а у меня как-никак с собой имелись и револьвер, и пистолет. Да, это наверняка вышло бы красиво.

- Куда, ты сказал, ты бы ударил? - спросила Моника Райнхольд, впервые совершенно не улыбаясь. Английского слова "горло" она не поняла.

- Kehlkopf, - ответил Карл одним немецким словом, подкрепив его жестом. Парадокс был в том, что он знал, как звучит по-немецки это малоупотребительное слово, благодаря самой Монике Райнхольд, из ее полицейского досье, которое он запомнил наизусть: "...рост 170 см, две родинки (бородавки) над левым углом рта, родимое пятно на шее слева от горла Kehlkopf, иногда носит темные очки..."

И действительно, у нее было родимое пятно на том самом месте, слева на шее. Чтобы не смотреть на него слишком пристально, он сделал над собой некоторое усилие.

- Кстати, мое имя - Карл Густав Гильберт Хамильтон, - продолжил он, вновь предпринимая попытку перевести разговор в другое русло. Карлу казалось, что он рискует, зная их имена и не имея возможности произнести их вслух. - Надеюсь, вы не обидитесь на мой вопрос, но я знаю имя только одного из вас - Мартина Бера. Так как же вас зовут?

Все взгляды автоматически устремились к Фредерике Кункель - еще одно подтверждение того, что она у них что-то вроде босса. Та сначала заколебалась, но потом решилась.

- Меня зовут Фредерике Кункель, - сказала она кратко. Карл бросил вопросительный взгляд на Вернера Портхуна, сидящего рядом с ней.

- Вернер, - пробормотал он едва слышно. Карл вопросительно вскинул бровь, но фамилии так и не дождался.

Он окинул взглядом Мартина, а затем посмотрел в упор на Монику Райнхольд.

- Меня зовут Моника Шрам, - сказала Моника Райнхольд.

- Сабина Ледерс, - представилась Ева Сибилла Арнд-Френцель.

Черт побери, подумал Карл: два правильных имени и фамилии, одно правильное имя без фамилии, правильное имя с фальшивой фамилией и фальшивая фамилия с фальшивым именем. Было бы лучше не слышать некоторые имена, чтобы рано или поздно их не перепутать.

- А теперь вернемся к делу и попытаемся продолжить наш разговор, - начала Фредерике Кункель таким тоном, как будто хотела дать понять, что даже теперь парадом командует она. - Мы... э-э... не только для того тебя пригласили, чтобы вести политические беседы. Дело в том, что мы хотели бы воспользоваться твоими знаниями.

- Простите, но мысль не совсем ясно сформулирована, - ответил Карл с явной иронией. - Что вы имеете в виду? Я должен для вас открыть тренировочный лагерь в Шварцвальде или что?

- Нет, вопрос в другом - могли бы мы с твоей помощью осуществить крупную операцию?

- В таком случае я отвечаю "нет", просто - "нет".

- Почему?

- Думаю, это ясно. В отличие от вас, я не занимаюсь отдельными убийствами. Считаю это дело вредным и неизбежно ведущим к поражению. Так что само предложение - мне взяться за подобное - просто абсурдно.

- Но если предположить, что речь идет об ударах по одному или нескольким американским и западногерманским посольствам, например в Стокгольме, причем таким способом, какой сам предложил. В одиночку ты не сможешь это сделать.

Теперь Карл был вынужден притвориться, что ему надо подумать. Его "поймали" на собственных словах. Итак, он не мог просто отклонить предложение, но не хотел и слишком быстро менять свое решение.

- Все, что я знаю о ваших делах, по большей части прочитал в газетах, - начал он как бы извиняющимся тоном. - Примерно каждый второй раз вы попадаетесь. Вы бросаете ручные гранаты друг в друга, ваши бомбы не взрываются, вы совершенно безрассудно стреляете в народ. Вот так, то одно, то другое. И мне совершенно не импонирует быть втянутым в это. Если уж мне суждено умереть, так я хочу, чтобы это было по воле случая или по моему собственному решению, а не по вине сумасшедшего полутроцкиста, который бросит мне под ноги ручную гранату или устроит дурацкую ловушку, как это сделали вы, когда хотели поймать меня на Хафенштрассе.

Никто в комнате и виду не подал, что обиделся. Фредерике Кункель надолго задумалась, прежде чем задала следующий вопрос.

- Как получилось, что ты сам начал грабить банки?

- Мне кажется глупым сидеть здесь и отвечать на вопросы, как будто я на допросе в полиции.

- В первый раз нас сравнивают с полицейскими. Но вопрос так же интересен, как и сам предмет нашей беседы, не так ли?

- О'кей, ты выиграла. Ты спрашиваешь, почему мои налеты на банки совсем иного характера, в отличие от ваших. Так вот, я вернулся домой в Швецию после пяти лет пребывания в Калифорнии. Да, я вернулся с университетским образованием, изучал компьютеры как основной предмет. В Калифорнии с этим обстоит лучше всего, что бы там вообще ни говорилось о США. Можно сказать, я провел в брюхе хищника целых пять лет. Когда я вернулся домой в Швецию, марксистско-ленинские левые группировки в основном прекратили свое существование. Я не знаю, было ли что-либо подобное у вас, в Германии. В Швеции же остались только дурацкие защитники природы и сумасшедшие борцы за мир. Вся антиимпериалистическая борьба свелась на нет. Существуют только незначительные группы внутри старой ревизионистской и связанной с Москвой коммунистической партии. Они вроде бы ведут антиимпериалистическую борьбу, но эта борьба больше касается, например, Центральной Америки.

Но не дай Бог даже сказать что-нибудь плохое о Советах. Это ясно. Ну и конечно - ни слова об Афганистане. Никакой борьбы, собственно, больше не велось, с ней было покончено, или она приняла социал-демократический оттенок. А эти чертовы социал-демократы в Швеции очень ловко овладели искусством брать на себя инициативу и действовать в собственной реформистской манере, делая все для укрепления поддержки партии и государственной линии. Почти то же, что и здесь, как я понял. Поэтому я решил поселиться на Хафенштрассе, чтобы наверняка избежать полицейских. Оккупанты брошенных домов были просто куплены социал-демократами по цене всего 100 марок за дом и с гарантией избавления от полицейских, так ведь?

- Извини, что прерываю, но не мог бы ты перейти непосредственно к ограблению банка. Все остальное, конечно, интересно, но по меньшей мере общеизвестно, - сдержанно, но с заметным нетерпением сказала Фредерике Кункель. Но Карл решил все же, что необходимо еще раз отклониться от темы.

- Я был в движении "Палестина", которое тоже исчезло за эти годы с лица земли, и вы знаете почему? Да, мы всегда делали ставку на чисто реформистскую деятельность, классические методы формирования общественного мнения, без всяких военных акций. Мы хотели доказать, что Израиль - агрессор и экспансионист, что сионизм - это расизм и что Израиль - почти то же самое, что ЮАР, и все в том же роде. Кто же разрушил основу всей этой деятельности? Да, это был Менахем Бегин. После него все это было доказано, нам не надо было заниматься никакой пропагандой. Вопрос приобрел религиозную окраску; имели ли право евреи приносить мучения арабам только потому, что сами много выстрадали? Да, вы знаете. Извините, но я хочу, чтобы вы поняли, поскольку нахожу, что это довольно важно. Итак, однажды, когда я находился дома достаточно долго, чтобы осознать ситуацию, которую вам только что описал, я встретил одного из моих старых друзей по движению "Палестина" - палестинца Абделя Салам Махмуда Он работал в "Макдональдсе" и продавал гамбургеры. Мы поговорили немного об этом мрачном месте, он рассказал, что был вынужден пойти работать на американское предприятие, вкладывающее каждый год сотни тысяч крон в Израиль и различные сионистские кампании только в Швеции. Но я, сказал он, по крайней мере, всем старым друзьям просто раздаю гамбургеры. Такие, как ты, всегда могут поесть здесь бесплатно. Мы возьмем да немного и уменьшим их прибыль, сказал он. Я сначала ответил, что это романтический, индивидуалистический способ борьбы, и он со мной согласился. Но, сказал он, что я могу поделать? Я - один, и единственное, что умею, это таскать гамбургеры. Конечно, мой вклад не особенно большой, но я все же что-то делаю. Я не смирился, не отказался от своих идей и не стал социалистом, чтобы поддерживать Израиль и сионизм прямо или косвенно, как сделали это другие товарищи, точнее, бывшие товарищи. Я, по крайней мере, хоть что-то делаю, а вот что делаешь ты? - спросил он меня. Я граблю банки и перевожу деньги различным кампаниям, поддерживающим движение "Палестина", во все мире, в шутку ответил я. Моего друга Абделя Салам Махмуда привел в неописуемый восторг такой блестящий, простой и эффективный способ решить проблему, как можно действовать в одиночку в Швеции. Спустя две недели я действительно впервые ограбил банк. Совершить такое преступление не трудно, и если ты раньше не попадался, то тебя не опознают: они ищут среди уже известных грабителей. А таких, как я, полиции схватить очень сложно. Так что мои ограбления - это не средство для финансирования убийств, как ваши нападения на банки, а способ перераспределения капитала, передачи его от эксплуататоров эксплуатируемым.

Вы, конечно, можете думать, что это слишком незначительная цель. Но мне на это наплевать. Я считаю, что ваши цели - безумные, например вот эта - впятером вести войну против всей Западной Европы.

В комнате наступила тишина. История Карла на них подействовала. Поскольку все это было правдой, кроме самих налетов на банки, она и казалась такой убедительной.

У Фредерике Кункель было две возможности: начать атаку и попытаться защитить свою собственную политику или отступить и предложить заняться практическим делом. Она выбрала второй путь.

- Какие у тебя планы в Гамбурге?

- Еще два банка. В основном я уже изучил объекты. Поскольку я работаю один, это всегда самое важное, как вы понимаете. Но я не вполне уверен в одном из них. Возможно, я возьму другой и затем уеду из Гамбурга, - ответил Карл. Он выглядел растерянным, ибо понял, что сейчас явно переиграл. Но Фредерике прямо нанесла удар.

- А что если мы поможем тебе взять оба банка и разделим прибыль пополам? - кратко и деловито спросила она. Карл сделал вид, что задумался, и легкое напряжение повисло в воздухе.

- Ясно, что, когда много народу, дело надежнее, - сказал он в конце концов очень медленно и снова сделал паузу, прежде чем продолжить. - Но при условии, что мы работаем только по моим планам. Я командую, плюс кто-то из вас достаточно хороший шофер, поскольку я должен быть в банке один, чтобы никто из вас не провалил все дело... М-да, тут, возможно, есть над чем подумать. В банках, которые я наметил, один человек может чувствовать себя почти уверенно. А если будет несколько, то вообще никаких забот. Хотя не знаю... Во всяком случае, мне нужно время на размышление.

* * *

Они дружелюбно, но настойчиво попросили его остаться в квартире. Вначале он пытался острить. Сказал, что лично для него это, без сомнения, самое приятное место, где ему когда-либо приходилось жить. Но то же самое нельзя сказать о полиции. Конечно, благодаря известным мерам социал-демократов полиции нечего делать на Хафенштрассе. Но она может появиться, когда речь идет о серьезных эксцессах, таких, например, как поимка террористов. И находиться в их обществе, оцененном в двести пятьдесят тысяч марок, по пятьдесят тысяч за голову, да еще высоко в многоэтажном доме, не так уж приятно. Другими словами, спать так же спокойно, как на Хафенштрассе, ему не придется.

Рядом с входной дверью в квартире стояло специальное взрывное устройство с начинкой в один килограмм тротила. Следовательно, они были готовы добровольно принять смерть, которая повлекла бы за собой неизвестное число жертв из соседних квартир сверху и снизу. Карл прикинул, что хаос, который при этом, скорее всего возникнет, даст ему шанс спуститься на пару этажей вниз, взять заложника и потом уже вести переговоры. Маловероятно, что так могло произойти: они не хотели сдаваться, не захватив с собой в ад хотя бы небольшую компанию полицейских.

Карлу не нравилась эта идея, ведь войти могут не только полицейские, в любое время суток может появиться, например, слесарь в поисках протекающей трубы. Это лишь привлечет излишнее внимание, правильно? Кроме того, могут пострадать ни в чем не повинные люди, которых товарищи, очевидно, ни о чем не предупреждали.

А если действительно нагрянут полицейские, то они наверняка начнут со слезоточивого газа, а потом ворвутся в бронежилетах, так ведь? Да, но главное, несмотря ни на что, только одно: не впустить полицию.

Большая квартира, расположенная высоко в многоквартирном доме, была двухэтажной. Наверху - две спальни и просторная гостиная с балконом. Карл получил одну из спален.

Они возражали против того, чтобы он сам отправился на Хафенштрассе расплатиться и забрать свои вещи. Сказали, что пошлют кого-нибудь, кто хорошо ориентируется в квартале и кто уже, между прочим, был в его комнате. Он, наверное, это заметил? Карл счел уместным ответить на этот вопрос отрицательно.

Спустя несколько часов в тот же вечер Карлу вручили его вещи - рюкзак, стереоплейер и кассеты, а также шесть-семь тысяч марок, спрятанных им под линолеум. По его просьбе было заплачено по счету в гостинице.

Итак, его оставили в покое, дав время "немного подумать". Причиной тому была встреча с другой группой в городе. Они решили не позволять Карлу никаких контактов, но как этого достичь - пока единого мнения не было. Все это Карл понял из намеков Фредерике Кункель.

Следовательно, в Гамбурге действуют две группы террористов. Это было логично - представители этих групп переговаривались по телефону, и их разговор был прослушан недалеко от Сент-Паулис, когда звонили из телефона-автомата в ресторан "Кунео". И теперь Карл под арестом у одной из групп. Проблема была в том, что они могли решить использовать его для ограбления банков с участием обеих групп.

В гостиной стояла стереосистема фирмы "Sony", стоившая, вероятно, несколько десятков тысяч марок. Так что маловероятно, что они могли держаться только за счет краж. Карл послушал одну из своих кассет - фортепьянную сонату Бетховена, стоя рядом с балконной дверью и смотря на Гамбург и Эльбу. Он отчетливо видел отель "Шмаальс" и Хафенштрассе. Прямо напротив, на другом берегу Эльбы, находился сухой док с надписью белой краской на внешней стороне: "Blohn + Voss Dock S.".

Карл размышлял над своим сценарием ограбления банка, о том, как он сам себе это представлял. Он был против совместного ограбления еще и потому, что будет совершенно невозможно контролировать ситуацию, когда к делу подключатся трое или четверо террористов, которые наверняка не дадут себя арестовать без перестрелки. Как он сам должен вести себя в ситуации, если на месте окажется полиция или кому-нибудь придет в голову захватить заложника? Должен ли он тогда стрелять в других грабителей или нет?

Решение, без сомнения, от него не зависело. Ведомство по охране конституции уже взяло все ответы на себя, только непонятно, удовлетворятся ли они тем, что он уже попал в западню. Или он должен ждать и играть свою роль до тех пор, пока не появятся следы второй группы террористов? А если ему не удастся связаться с ними через камеру хранения на Центральном вокзале, прежде чем произойдет ограбление? Не исключено, что террористы продержат его под своего рода добровольным арестом по крайней мере до тех пор, пока все не станет ясно с налетом на банк.

С другой стороны, существовало еще два банка, выбранных уже почти наверняка Ведомством по охране конституции. Если одно ограбление означало пять обнаруженных террористов, то два могут уже стоить десятерых.

Кто-то поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Это была Моника, держащая в руках бутылку вина и два бокала.

- Ты полагаешь, что ре-минор - подходящая тональность для размышлений? - спросила она вместо приветствия, подходя к журнальному столику рядом с диваном, затем села и начала откупоривать бутылку вина. Это было мозельское, судя по форме бутылки и зеленоватому оттенку.

- У тебя прекрасный слух, как ты узнала, что это ре-минор? - спросил Карл, садясь рядом с ней на диван.

- Да, у меня хороший слух, но не абсолютный. Я знаю, что это соната номер 17, опус 91, то есть ре-минорная.

Она наполнила оба бокала, один подвинула к нему и подняла свой. Это было самое настоящее мозельское.

- Я сам никогда не запоминаю тональность и номер опуса, ты молодец, - сказал Карл, пробуя вино, неожиданно оказавшееся сухим.

- Нет, не молодец. Я хотела стать пианисткой, играла семнадцать лет.

- А теперь бросила?

- Да.

- Почему?

- Потому что музыка, можно сказать, входит в мое полицейское описание. Если кто-нибудь из соседей что-нибудь заподозрит, да еще один из нас целый день будет играть на фортепьяно... Ну, ты понимаешь.

- Из пианистов в террористы, следовательно. Звучит, собственно говоря, как смена направлений в жизни. Почему ты стала террористкой?

- Почему ты употребляешь это слово?

- Так почему ты стала террористкой?

Она рассказывала спокойно, почти беспечно. Она участвовала в антиимпериалистических акциях, прежде всего против апартеида. Была влюблена в некоего Дитера, бывшего руководителем движения, организовавшего захват одного из предприятий, торговавших с Южной Африкой. Они писали ругательства, вскрывали коробки, пока не ворвалась полиция, выбив дверь и пустив слезоточивый газ. Их били палками и чем-то тяжелым, отвезли в полицейский участок, сфотографировали и так далее. Дитер был связан с РАФ, хотя он об этом не рассказывал, а затем было объявлено, что и он и она разыскиваются как террористы. И они ушли в подполье. Это было шесть лет тому назад. А через два года после акции на предприятии Дитера схватили и посадили в Штамхайм, осудив на пятнадцать лет за членство в "криминальном объединении". А поскольку она считалась его напарницей, то тоже могла получить срок. Пятнадцать лет за протест против расизма в ЮАР. Это был ее единственный путь. Другой - отбиваться, оказывать сопротивление и, возможно, также получить пятнадцать лет.

Карл пытался возразить. Нельзя кого бы то ни было осудить на такой долгий срок, не имея доказательств. Это невозможно в западном государстве.

Она снисходительно покачала головой, удивляясь его наивности. Большинство террористов (она произнесла это слово с явной иронией), осужденных в Германии, получили различные сроки по коллективным обвинениям. Для этой борьбы не годятся обычные законы, сложно осудить какого-то преступника за отдельное преступление. Например, тех, кто ограбил или похитил ребенка с целью получения выкупа или, возможно, кого-то убил. Поэтому их объединяют в группу, подозреваемую в одном или нескольких преступлениях, и судят всех вместе по всем обвинениям. Но в любом случае это не имеет уже никакого значения. Она давно выбрала этот путь и уже давно не играет на пианино. Бетховен может навлечь на нее подозрение в связях с террористами.

- Но я хочу перейти в другую тональность, потому что рада твоему появлению, - сменила она тему разговора.

Он отпил глоток вина, не решаясь задать вопрос. Карл чувствовал себя сбитым с толку ее неожиданными признаниями. Да и смотрела она на него со столь многозначительной улыбкой, что он смутился.

- Почему, - наконец спросил он и вынужден был откашляться, прежде чем закончить фразу, - почему ты рада тому, что я оказался здесь? Ты же, наверное, хорошо понимаешь, что у меня с вами нет ничего общего.

- Да, но с твоим появлением открываются новые возможности. Ты в состоянии восполнить наши военные пробелы, ибо умеешь то, в чем мы слабы. Достань свою кассету, давай послушаем что-нибудь еще.

Она сменила кассету и принесла новую бутылку вина. Пока ее не было, он вышел на балкон и стал рассматривать другой берег Эльбы с большой группой беспорядочно стоящих зданий, снова вернулся взглядом к домам на Хафенштрассе. Они были хорошо видны отсюда, невероятно близко по расстоянию и невероятно далеко, если говорить о людях там, внизу: татуированных пьяницах из команды Штортебеккера, от тех, кто здесь, наверху, жил в комнатах с английскими охотничьими мотивами на стенах. Он размышлял и о другом. Ему было сложно понять, как он мог почувствовать себя настолько очарованным ею.

Когда он вернулся в комнату, Моника сидела на диване.

- Я живу здесь, как и ты, на втором этаже, - сказала она, наполнив бокалы тем же сухим мозельским.