Ноа посмотрел на Дэна и пожал плечами:

— Я не против. Только пусть мне дорогу покажут.

Когда мы двинулись в путь, солнце затянуло облаками и поднялся ветер, дувший мне в спину. Мы с Дэном шли рядом, как всегда, попадая в шаг — мы научились этому еще в те далекие времена, когда учились в школе высшей ступени. Хотя солнце и скрылось за облаками, утро все равно было на удивление прекрасным, но я уже не замечала красот природы и, входя в лес, почувствовала неприятный озноб.

Довольно скоро мы обогнали процессию и оказались на расстоянии пятидесяти ярдов впереди остальных. Тем не менее Дэн говорил со мной тихим голосом, словно опасаясь, что его могут подслушать.

— Как Эми?

Я искоса посмотрела на него.

— По-моему, все хорошо.

— Как у нее дела в школе?

— Все нормально.

— Тебе, похоже, все равно, как она одевается?

Я попыталась вспомнить, во что была одета Эми: свитер, джинсы, кроссовки.

— Не понимаю, о чем это ты?

— Если не ошибаюсь, под свитером у нее нет бюстгальтера. И что это за свитер? У нее весь живот голый. Пупок видно.

— Такой нынче стиль. Вспомни, какими мы были, когда учились в школе высшей ступени. Взять хотя бы женские топы конца семидесятых. Помнится, тебе нравилось, когда я надевала такие штучки.

— Сейчас мир изменился и дети живут по-другому. Среди молодежи все большее распространение получают наркотики. Я как подумаю о том, что Эми тоже может стать наркоманкой, у меня внутри все переворачивается. Мне приходилось видеть нынешних учениц высшей ступени. Они, размалеванные и разодетые, как шлюхи, ездят на вечера в Корнельский университет, где в танцзале так воняет марихуаной, что не продохнуть. Я не желаю, чтобы моя дочь была похожа на подобных девиц.

— Скажи ей об этом сам.

Дэн поджал губы и отвел от меня глаза. Похоже, его волновало не только это.

— Ну что еще? — спросила я.

— Мне кажется, Эми ворует у меня деньги, когда ей представляется такая возможность.

Я замерла. У меня были аналогичные подозрения насчет дочери, но я не хотела ему об этом говорить. Уже несколько месяцев я замечала, что у меня из кошелька пропадают деньги. Суммы были невелики — всякий раз в пределах двадцати долларов. Поначалу я списывала пропажу денег на свою забывчивость и рассеянность, но однажды обнаружила изрядную сумму в шкафу в комнате дочери. Этот перетянутый резинкой довольно толстый рулончик меня тогда сильно напугал. Воровать деньги и тратить их — одно дело, но воровать и откладывать про запас — совсем другое. Самое главное, я не могла понять, зачем она это делает. Раньше дочь казалась мне человеком не меркантильным. Кроме того, ее никак нельзя было назвать излишне рациональным существом. Она всегда была импульсивна. Если бы она сразу спускала деньги на CD-диски и модную одежду, это было бы больше в ее духе и не напугало бы меня до такой степени.

— Я нашла у нее деньги в шкафу на прошлой неделе. Они были свернуты в рулон и спрятаны под стопкой белья, — сказала я.

— И сколько же ты у нее нашла? — спросил Дэн.

— Две тысячи долларов.

— Господи! — сказал Дэн. — Похоже, это стратегический запас на случай побега.

— Ей всего пятнадцать лет, — пробормотала я и в ту же минуту подумала, как часто использовала подобную отговорку, если мне что-либо не нравилось в поведении дочери. «Ей всего два», — говорила я себе. Или: «Ей всего двенадцать». Вполне возможно, когда мы с Дэном станем глубокими стариками, я буду говорить: «Ей всего пятьдесят пять», — и снова оправдывать ее поступки.

Лицо у Дэна было хмурое и озабоченное, и эта озабоченность сильно его старила.

— Очень хочется верить, что она ворует только у нас и не потрошит чужие кошельки. В противном случае ее могут в один прекрасный день арестовать.

Я недоуменно пожала плечами. Откуда мне знать? Когда воспитываешь ребенка, сталкиваешься порой с такими трудностями и ребусами, что опускаются руки. И так с самого начала — чуть ли не со дня рождения. Учишь, к примеру, дитя ходить, а оно, научившись передвигаться самостоятельно, первым делом норовит от тебя сбежать. Если разобраться, ничегошеньки мы о собственных детях не знаем.

— Собираешься устроить ей по этому поводу скандальчик? — спросила я.

— Нет. А ты?

— Нет. — Я вздохнула. — К чему травмировать девочку? Она и так прошла через многое, Дэн.

Он грустно улыбнулся:

— По-моему, она просто прошла мимо нас.

В объяснениях это его утверждение не нуждалось. Наши с мужем домашние войны, которые предшествовали разводу, — а продолжались они года три, — странным образом совпали с периодом взросления Эми, что, несомненно, наложило отпечаток на ее характер и внутренний мир. Пока мы с Дэном воевали, она все больше и больше от нас отдалялась.

— Что ты знаешь о Ноа? — неожиданно спросил Дэн, переключаясь на другую тему. Это тоже была болезненная тема, поскольку даже после развода Дэн волком смотрел на всех мужчин, с которыми я знакомилась.

— Очень немного. Его нанял Райан. Спроси лучше у него. Или поговори с Ноа сам.

— Я обязательно с ним поговорю, — сказал Дэн.

Мы были уже недалеко от водопада и замедлили шаг, чтобы другие могли нас нагнать. Ноа и судмедэксперт негромко о чем-то переговаривались. Фарнсуорт был занят тем, что с помощью зажимов закреплял лист бумаги на поверхности пластиковой доски-пюпитра.

Он, ускорив шаг, подошел ко мне, словно для того, чтобы дать мне возможность окончательно удостовериться в том, что он — крайне неприятный тип.

— Когда вы нашли тело? — спросил Фарнсуорт.

Я потерла руки, пытаясь согреть их. Здесь, под деревьями, было куда холоднее, чем в поле.

— Около семи утра. В лесу было еще темно.

— Следы насилия на теле обнаружили?

— Да, — кивнула я. — Этот человек выглядел так, будто кто-то приставил ему к животу двустволку и выстрелил.

— А у вас у самой есть ружье, Бретт? — спросил Фарнсуорт. Выражение лица при этом у него было хитрющее. Казалось, ему хотелось поставить меня в неловкое положение.

— Она здесь ни при чем, Джим, — сжав губы, сказал Дэн.

Фарнсуорт пожал плечами и наградил меня невинным взглядом своих маленьких свинячьих глазок.

— Это я так просто спросил, Дэн. Для проформы. Или ты хочешь, чтобы она отвечала на вопросы в присутствии адвоката?

Вопрос Фарнсуорта отчего-то вызвал у меня в душе тревогу, но я не обратила на это внимания и сказала первое, что пришло мне в голову, то есть чистую правду:

— Конечно, у меня есть ружье. У всех фермеров есть ружья.

Дэн, перебивая Фарнсуорта, спросил:

— Ты слышала в последнее время выстрелы в лесу?

Я утвердительно кивнула.

— В этих лесах охотится половина охотников из графства Томпкинс. Здесь они стреляют горных козлов. Хорошо еще, что никого из наших домочадцев случайно не задели.

— А вы сами-то охотитесь? — спросил Фарнсуорт.

— Ну, я хожу на охоту, — сказал, вступая в разговор, Ноа. Он неслышно, как тень, возник за спиной у Фарнсуорта. — На прошлой неделе, к примеру, я затеял целую охотничью экспедицию.

— И долго эта ваша экспедиция продолжалась? — поинтересовался Дэн.

— Вторник, среду и четверг.

— С вами ходил кто-нибудь?

— Никто.

Дэн кивнул Фарнсуорту, и тот слово в слово записал показания Ноа.

— Вы узнали мертвеца? — спросил агент отдела убийств, снова переключая внимание на мою персону.

— Нет, — сказала я.

— Вы трогали тело?

— Нет.

— Вы видели незнакомых вам людей, которые слонялись бы в этих местах в последнее время?

— Нет.

— У вас есть какие-нибудь собственные теории относительно того, что здесь произошло? К примеру, как был убит этот человек?

Я попыталась воскресить в памяти лежавшее неподалеку от тропинки мертвое тело.

— На правом виске у него был кровоподтек, а руки сильно исцарапаны. Похоже, его сначала тащили, а потом бросили в первом попавшемся затененном месте. Но как вы понимаете, тщательного осмотра тела я не производила.

— Если не ошибаюсь, вы врач? Как думаете, сколько времени он вот так пролежал?

— Три-четыре дня. Максимум неделю. Но, повторяю, это только мои догадки.

Мы прошли огромный старый дуб, от которого проделали еще несколько сот ярдов. И вот перед нами появилось тело — темная куча посреди тропы.

— Вот он, — сказала я, ткнув в труп пальцем, после чего сразу же зажала нос. Я не хотела больше вдыхать в себя трупный запах и смотреть в остекленевшие глаза мертвеца. Когда вперед двинулись мужчины, осматривая местность, я, наоборот, сделала шаг назад. Не прошло и минуты, как около мертвого тела собралась куча народу. Люди касались трупа затянутыми в резиновые перчатки руками и делали фотоснимки.

— Удостоверения личности нет, — сказал один из полицейских.

— Вы знаете этого парня? — спросил Фарнсуорт у Ноа.

— Нет, — ответил он. Я исподтишка наблюдала за его реакцией: хотела выяснить, не отведет ли он взгляда, не вытянется ли у него лицо, не нахмурится ли он при виде трупа. Ничего подобного. Наоборот, он разглядывал мертвеца широко раскрытыми от любопытства глазами.

— Пятна у него на щеке напоминают следы от СК, — сказала я.

— Это что еще за хренотень? — спросил Фарнсуорт.

— Саркома Капоши. Один из симптомов СПИДа.

— Вот гадость. Этот тип, наверное, «голубой», — пробормотал Фарнсуорт. — Я лично поверх первой надеваю вторую пару перчаток.

«Подумаешь, какой лорд выискался», — сказала я себе, глядя на этого человека. Он, словно услышав мои мысли, повернул голову, поднялся с корточек и подошел ко мне.

— Если вы сойдете с тропинки, мы попытаемся найти след и выяснить, откуда его сюда притащили. Похоже, здесь кто-то проезжал на лошади, — продолжал говорить Фарнсуорт, опустив глаза и исследуя землю. — Вам случалось ездить здесь на лошади?

— Случалось, — коротко ответила я.

Подошел мрачный как туча Дэн.

— Надо сфотографировать отпечатки копыт на земле, — сказал он.

Фарнсуорт одарил его холодным взглядом.

— Я знаю, что и как мне делать.

— Ну так делайте же, черт побери, — сказал Дэн и отошел в сторону.

Фарнсуорт снова переключил внимание на меня.

— Когда вы в последний раз бывали в этих местах? Сегодняшнее утро не в счет.

Я попыталась вспомнить.

— Примерно неделю назад.

— Это хорошо. Сужаются временные рамки. Холодный воздух — хитрая штука.

Дэн взял что-то с груди трупа и положил в пластиковый пакетик с защелкой. Потом, вернувшись к нашей маленькой компании, помахал пакетиком перед носом у Фарнсуорта. Сквозь прозрачную оболочку пакета мы увидели несколько нитей не то пакли, не то пеньки.

— Это остатки лассо. Выглядит так, будто кто-то привязал этого парня к лошади и тащил за собой волоком.

Фарнсуорт заработал шариковой ручкой, делая дополнения к своим записям.

— Получается, что его могли пристрелить где-нибудь в другом месте, а потом перевезти труп сюда.

Когда я разглядывала тропинку, то ничего подозрительного поначалу не заметила, но Дэн указал мне на примятую с краю траву, и я увидела на земле капельки запекшейся крови, которые походили на крохотные кусочки грязи. Потом я опустила взгляд еще ниже и чуть ли не у себя под ногами заметила след лошадиных копыт. След тянулся от тропинки к вершине холма — и дальше, к дому.

«О Господи, — подумала я. — Все, что угодно, но только не это. Только не к нашему дому».

— Сейчас мы пойдем по следу и выясним, куда он приведет, — сказал Фарнсуорт. Потом он прокричал команду судмедэксперту и его людям, и они с Дэном и полицейскими в форме, отделившись от основной группы, побрели вверх по склону. Мы с Ноа пошли за ними следом.

Теперь уже, шагая со мной рядом, в ногу со мной попадал не Дэн, а Ноа. Я чувствовала его присутствие, хотя и старалась на него не смотреть. Зато он смотрел на меня во все глаза с высоты своего немалого роста.

— Вы… это… мертвеца, случаем, не знали? — спросил он.

— Нет… но как ни странно… — Я хотела было сказать, что кое-что в его внешности показалось мне знакомым, но промолчала.

Ноа тоже помолчал с минуту.

— Этот тип, должно быть, был человек богатый, — наконец заговорил он. — Маникюр на руках, куртка джинсовая, но эксклюзивного покроя, золотая пряжка на ремне, дорогие сапоги — похоже, ручной работы. Все это стоит денег, больших денег.

— Правда? А я даже не заметила, — сказала я. Остекленевшие глаза мертвеца и рана у него в животе приковали к себе все мое внимание.

Наконец-то я посмотрела на Ноа. Интересно было лишний раз глянуть на такого наблюдательного человека. Я вдруг сообразила, отчего Дэн так ревнует меня к нему. У него были живые, красивые синие глаза, а лицо, хотя и обветренное и изрезанное морщинами, привлекало к себе удивительно спокойным, доброжелательным выражением. Хотя на первый взгляд он казался худым, мне подумалось, что это человек мускулистый и жилистый и в его плоти нет ни капли жира. Да и весил он немало — по крайней мере ступал по земле веско и прочно, хотя сказать, что у него тяжелый шаг, было нельзя.

Ноа продолжал говорить громким голосом:

— Кем бы этот тип ни был, деньги у него водились. Это вам не бродяга какой-нибудь. Наверняка его будут искать.

— Очень на это надеюсь, — сказала я. — Чем раньше выяснится, кто этот человек, тем легче будет узнать, кто его прикончил.

Ноа окинул меня странным взглядом — казалось, он предвидел непростой ход этого дела и его последствия, которые, на его взгляд, должны были оказаться куда сложнее, нежели я предполагала. Сказал он, однако, другое:

— Конечно. Полиция быстро выведет убийцу на чистую воду.

Люди Фарнсуорта, идя по следу, неумолимо продвигались в обратном направлении — прямо к дому.

— Как думаете, ваш брат был знаком с этим парнем? — спросил вдруг у меня Ноа.

— Откуда мне знать? — сказала я, но вся похолодела от этого вопроса. Мне-то все время казалось, что убийство не имеет к нашей семье никакого отношения. — Райан дома. Возможно, они покажут ему тело, и тогда он скажет, знал он его или нет.

Мы вышли из лесу и снова шли по полям — по тому их участку, где росли еще не скошенные травы. Ветер усилился, а света убавилось, поскольку солнце затянуло совсем уже темными облаками, которые подозрительно напоминали снеговые тучи. Хотя на мне была теплая куртка, я временами вздрагивала от пронизывающего ветра и еще глубже прятала руки в карманах.

След крови вел нас по полям к пригорку, на котором находился дом. Прошло совсем немного времени, и мы оказались в нескольких ярдах от нашей конюшни. Здесь след неожиданно обрывался.

— Вы запираете свою конюшню? — спросил Фарнсуорт.

— Нет, — ответила ему я. Признаться, мы всегда были уверены, что пять наших крупных собак в состоянии отогнать любого злоумышленника или бродягу от наших владений, но этого я Фарнсуорту не сказала. Мне не хотелось говорить ничего, что так или иначе могло нас дискредитировать. В самом деле, как мы могли не услышать лая, если неподалеку находился чужак? Только в одном случае — если кто-то за нами следил, а никого в тот момент не было дома. Одна только мысль о том, что кто-то, находясь от нас поблизости, за нами наблюдал, вызвала у меня неприятное, тошнотворное чувство.

Тем временем люди Дэна и Фарнсуорта открыли двери и зашли в конюшню. Повеяло привычным запахом лошадей и навоза — этот запах, как все привычное, послужил для меня своего рода успокаивающим средством. У нас было девять лошадей, некоторые из них были в буквальном смысле подобраны Райаном с улицы и, как казалось, не имели хозяев — во всяком случае, никто из фермеров своих прав на них не предъявлял.

Фарнсуорт, увидев лошадей-тяжеловозов, которые были размером с небольшого слона, прислонился к створке двери и спросил:

— Надеюсь, этих животных связывают на ночь?

— Нет, конечно, — ответил Ноа. — Они сами в жизни из стойла не выйдут.

Фарнсуорт, пересилив себя, вошел в конюшню и принялся осматривать пол, отбрасывая в сторону ногой конский навоз и клочки сена.

Ноа толкнул меня плечом и указал глазами на длинную, свернутую петлей веревку, которая висела на гвозде у самого входа. На веревке можно было рассмотреть темные пятна, аналогичные тем, что мы видели, когда брели вдоль лесной тропы.

Фарнсуорт перехватил наш взгляд и тоже устремил взгляд на веревку. Неожиданно выражение его лица — до того сосредоточенное и сумрачное — прояснилось.

— Так-так-так, — сказал он, напяливая очередную пару перчаток, чтобы сорвать веревку с гвоздя. — Дэн, ты только посмотри на это.

— Это, вполне возможно, кровь животного, — быстро сказала я. — На фермах вообще-то много крови. По разным причинам. Иногда животное бьется и его надо привязать. Есть и другие причины…

То, что я сказала, было правдой, но все на конюшне уже поняли, что я прибегаю к этой аргументации как утопающий, который хватается за соломинку.

Фарнсуорт хмыкнул и засунул веревку в пластиковый пакет с защелкой.

— На веревке точно есть кровь, — сказал он. Он был настолько доволен собой, что мне невольно захотелось его ущипнуть. Я почувствовала, как вздрогнул Ноа, направляясь вместе со мной к большому темному пятну, которое полицейские обнаружили в самом центре конюшни.

Это зрелище вызвало у меня новый приступ тошноты, и я нервно сглотнула, стараясь его подавить.

— Вот дьявольщина, — сказал Фарнсуорт. Чтобы лучше его рассмотреть, он опустился на колени, потом, взяв в руки скальпель, принялся соскребать что-то с пола.

Поднявшись на ноги, он обратился ко мне:

— Позвольте нам осмотреть ваш дом.

— Не надо бы этого делать, — с заминкой произнес Дэн.

— Прекрати, Дэн! У нас есть шанс, которым было бы грешно не воспользоваться. По большому случаю это элементарный, прямо-таки академический случай.

— Чушь собачья. Никакой это не академический случай. В конюшню мог проникнуть кто угодно. Кроме того, она находится на расстоянии не менее сотни ярдов от дома.

— Хорошо, хорошо, — сказал Фарнсуорт. — Но почему бы нам не зайти в дом и не выпить там по чашечке кофе? Надо же дождаться парней, которые тащат из леса тело?

— Вы правы, Джим, — вступила я в разговор. — Бабушка с удовольствием угостит вас кофе и поговорит об этом деле.

— Только очень тебя прошу, — сказал Дэн, обращаясь к Фарнсуорту, — пока мы будем находиться в доме, веди себя сносно.

Агент из отдела убийств воздел вверх обе руки ладонями вперед, что должно было означать, что он — человек мирный и фермерами не питается.

На небо между тем наползла темная туча, и из нее начал хлопьями сыпать снег. Я была ему рада хотя бы по той причине, что он должен был засыпать следы крови — если не в конюшне, так в лесу.

Тем временем ко мне подошел Фарнсуорт и заговорил тихим, доверительным голосом:

— Скажу вам по секрету — у нас неплохие шансы быстро поймать убийцу. Но они станут еще выше, если вы подробно расскажете мне о людях, которые обитают на этой ферме или живут от нее поблизости. Убийца наверняка хорошо знал распорядок жизни на ферме, расположение всех строений и даже норов ваших лошадей. Одно не понятно: зачем убийца отволок тело в лес? Ведь он даже не удосужился его спрятать. Вы часто ходите по этой тропе — я правильно вас понимаю?

— Как минимум раз в неделю.

— Вот в этом-то и заключается странность. Кто бы ни убил этого парня, он привязал его к лошади, оттащил в лес, а там оставил прямо на тропе, по которой вы часто ходите. Ведь днем раньше, днем позже вы обязательно обнаружили бы тело. Что ему стоило оттащить его в сторону от дороги хотя бы ярдов на тридцать. Тогда, вполне возможно, вы никогда бы на него не наткнулись.

В его словах была логика. Стоило спрятать труп на некотором удалении от дороги и забросать листьями, как увидеть его с дороги было бы трудно. Работу убийцы доделали бы стервятники и насекомые, и уже через год мертвец превратился бы в выбеленный дождем и солнцем скелет, заметить который из-за прошлогодней листвы и бурелома стало бы еще сложнее.

Почему, спрашивается, убийца бросил труп посреди дороги, по которой часто ходили местные жители? Какую цель он при этом преследовал — если, конечно, у него была какая-то определенная цель?

Фарнсуорт, Дэн и Ноа вслед за мной вошли в дом, топая тяжелыми сапогами. Бабушка и Райан встретили посетителей в гостиной. Они были тщательно одеты — прямо как на похороны. На бабке были черный шелковый жакет, белая блузка с высоким воротником и длинная черная юбка, на Райане — угольно-черный блейзер, черная водолазка и такие же черные брюки. Он держался напряженно и подчеркнуто официально.

— Быть может, кто-нибудь из вас, джентльмены, хочет кофе? — спросила бабушка. — Он только что сварился и еще горячий.

— Я сам разолью, — сказал Дэн. — Не утруждайте себя, Эмили.

Как только Дэн вышел, Фарнсуорт совершил небольшую экскурсию к оружейному шкафу в углу комнаты. Мой «ремингтон» висел на стене. Фарнсуорт взял его в руки и понюхал стволы.

— Боюсь, мне придется попросить у вас ключи вот от этого, — сказал он, ткнув пальцем в застекленный оружейный шкаф. После этих слов в комнате установилось напряженное молчание, а у меня сразу же вспотели ладони. Райан снял ключ с крючка, вколоченного в стену рядом с дверью, и протянул его детективу.

Тот отпер шкаф и стал доставать оттуда ружья из специальных гнезд.

В гостиной появился Дэн с кружками кофе.

— Ты что это делаешь? — спросил он.

— Нужно кое-что проверить, — буркнул Фарнсуорт.

Когда он взял принадлежавшую бабушке двустволку «паркер» с резным прикладом из орехового дерева, Дэн поставил кружки на стол, подошел и выхватил у него ружье.

— Это коллекционный экземпляр, Джим. Оставь его.

— Нам нужно проверить все ружья, Дэн. Если этого парня убили в конюшне на ферме и убийца воспользовался одной из здешних лошадей, чтобы отвезти труп в лес, есть вероятность, что оружие он тоже позаимствовал здесь же, на ферме. Думаю, ты и сам это понимаешь.

— Убийца в дом не заходил, — заявил Дэн, которому уверенность в собственной правоте заменяла факты.

— А вот это нам еще только предстоит выяснить, — произнес Фарнсуорт.

— Для начала тебе предстоит получить на это ордер.

От каждого слова Фарнсуорта и Дэна голова у меня клонилась все ниже, а паника, поселившаяся в душе, усиливалась. Я уже не знала, прав ли Дэн, настаивая на неприкосновенности нашего жилища, или ему не стоит портить отношения с Фарнсуортом и следует дать согласие на осмотр дома.

— Ищешь неприятностей на свою задницу? — мрачно осведомился Фарнсуорт. — Если ты так уж настаиваешь на ордере, я его — можешь не волноваться — получу, но потом, клянусь, переверну в этом доме все вверх дном. Да я тут все перины распорю, если мне покажется, что это необходимо.

— Если ты начнешь копать под мое семейство, — сказал Дэн, — я начну копать под тебя: круглосуточно буду наблюдать за тобой — вот что я сделаю. Обещаю, что с этого момента ты вечно будешь созерцать в зеркале заднего вида мой автомобиль.

Когда он это говорил, бабушкина двустволка по-прежнему находилась у него в руках, а выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я вдруг подумала, что он может выстрелить в Фарнсуорта, и испугалась.

— Прекратите базар — вы оба! — неожиданно гаркнул Ноа. Дэн мгновенно крутанулся на месте, чтобы взглянуть на него, а Фарнсуорт, бросив на Дэна недобрый взгляд, воспользовавшись неожиданной паузой, ретировался в дальний угол комнаты.

— Ты не петушись, Дэн, — сказал Фарнсуорт, но уже не столь агрессивно. — Я все это затеваю только для того, чтобы защитить твою семью. К тому же твои домочадцы, я уверен, не будут против осмотра дома. Так что не усугубляй.

Мы с Райаном обменялись взглядами. Он, так же как и я, затаил дыхание, дожидаясь развязки.

— Пошел отсюда к черту, — сказал Дэн.

Фарнсуорт некоторое время смотрел на него в упор, потом покачал головой.

— Я сюда еще вернусь, Дэн. Придется, сам понимаешь.

— Ошибаешься, — сказал Дэн. — Не придется.

Фарнсуорт вышел из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.

— Какой наглец! — прошипела, как змея, бабушка. — Больше я присутствия этого хулигана у себя дома не потерплю. Никогда.

— Извините меня за этот инцидент, Эмили, — сказал Дэн. Он снова отправился на кухню, и я слышала, как он выливал там предназначавшийся Фарнсуорту кофе в раковину.

Когда Дэн вернулся, его лицо все еще хранило яркий румянец из-за стычки. Грустно улыбнувшись бабушке в знак того, что ему самому крайне неприятно происшествие с Фарнсуортом, Дэн направился к выходу, поманив за собой Райана.

— Хочешь взглянуть на этого парня? Возможно, ты его знаешь. Ребята принесут его с минуты на минуту.

Райан, Ноа, бабушка и я вышли вслед за Дэном из дома и, стоя на крыльце, стали наблюдать за тем, как ассистенты судмедэксперта шагали с носилками от леса в сторону фермы. Тело убитого было запаковано в черный пластиковый мешок, слегка припорошенный. Тучи, которые принесли с собой снег, висели в небе так низко, что их, казалось, можно было потрогать рукой.

— Хочешь взглянуть на него, ба? — спросила я.

— О Господи, — произнесла бабушка уже далеко не таким звонким, как прежде, голосом. — Думаешь, это необходимо?

— Нет такой необходимости, — вмешался Ноа. — Уж больно зрелище неаппетитное.

Райан и Фарнсуорт вышли вперед, чтобы встретить людей с носилками. Когда труп уложили на землю и расстегнули молнию, Райан наклонился, чтобы взглянуть на мертвеца. Остекленевшие глаза напугали его, и он, отпрянув от тела, сделал два или три шага назад. Потом он покачал головой. Ассистенты судмедэксперта, одетые в черные куртки с капюшонами, выглядели мрачно — как вороны или подручные средневекового палача. Сам процесс опознания тоже был окрашен в мрачные тона, поскольку тучи на небе сгустились еще больше и все вокруг потемнело.

— Ведь это всего лишь начало, не правда ли? — прошептала я, обращаясь к Ноа. — Они вернутся, обязательно вернутся…

— Да, они вернутся, — сказал Ноа.

Вскоре после того, как увезли тело и полиция уехала, Райана вызвали на близлежащую ферму осмотреть жеребую кобылу, а бабушка, сославшись на головную боль, удалилась к себе в комнату. Во второй половине дня во двор на кобыле по кличке Каледония въехала Эми. Я была вне себя от ярости, но одновременно радовалась, что с ней ничего не случилось: она отсутствовала уже несколько часов, и никто не знал, куда она подевалась. Между тем следовало иметь в виду, что в нашей округе, возможно, скрывается убийца.

На Эми не было ни перчаток, ни шапки, а ее алый свитерок был тонковат для такой погоды.

Я подошла, чтобы задать ей взбучку.

— Где ты была? Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Ты ведь никого не предупредила!

Эми промолчала, и это ее молчание снова напомнило мне, что мы с дочерью в сущности чужие друг другу люди.

Натянув поводья, Эми ловко соскочила на землю. Глаза у нее блестели, на ее пышных волосах лежал снег, а на длинных, загнутых вверх ресницах виднелись крохотные капельки воды. В эту минуту она показалась мне такой красивой, что у меня перехватило горло.

— Эми, — сказала я, беря ее за руку и стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно, — скажи, куда ты все-таки ездила?

— Да так… Покаталась по окрестностям, — ответила она, разжимая мне пальцы и избавляясь таким образом от моей руки и опеки.

Я глубоко вздохнула. В конце концов, моя дочь была жива и здорова и теперь за нее можно было не волноваться. Опасность миновала. Хотя бы на время.

Искоса бросив на меня взгляд, Эми сказала:

— Мама, мне нужно кое-что тебе сообщить.

Я пристально на нее посмотрела.

— Что случилось?

Эми смахнула с волос снег и, старательно избегая моего взгляда, произнесла:

— В понедельник в школу я не пойду.

— Это почему же? — спросила я. Признаться, заявление дочери до крайности меня удивило.

— Меня отстранили от занятий. На две недели.

Кровь бросилась мне в лицо — можно было подумать, будто наказали не мою дочь, а меня.

— И что же ты натворила?

— Ничего! Кэнди Уитакер положила что-то в мой шкафчик, а потом обвинила меня в краже. Мой шкафчик открыли, нашли пропажу и поверили Кэнди, а не мне.

Сердце у меня упало.

— Прибегать к таким мерам администрация не вправе. Я с ними поговорю.

— Не надо. Пусть все идет своим чередом. Что же касается учебы, то я нагоню, обещаю. Если ты скажешь бабушке…

— Эми, позволь мне урегулировать это дело…

— Нет, — сказала Эми злым голосом. — Я не хочу, чтобы ты во что-нибудь вмешивалась. Я сама с этим разберусь.

— Но почему ты думаешь, что эта девочка тебя подставила? — спросила я, стараясь говорить спокойно и ровно.

Эми пожала плечами.

— Это все из ревности. Я лучше учусь и более популярна в классе.

На лице у меня, должно быть, проступило недоверие, поскольку Эми сразу же сказала:

— Не важно, веришь ты в это или нет. Меня, в общем, это мало волнует. — При этом она улыбнулась, и ее улыбка показалась мне насквозь фальшивой. — Отец уже уехал?

— Час назад. Райана тоже нет дома.

Когда бы я ни смотрела на дочь, мысль о том, что она похожа на Дэна, не давала мне покоя. Так же как Дэн, она умела напускать на лицо непроницаемое выражение, которое я была не в силах расшифровать. Дэн начал мне лгать давно, еще в те годы, когда я нянчила малышку Эми. Лицемерной улыбкой и ложью он прикрывал свои намерения и поступки, которые — он знал — я бы не одобрила. Интересно только, когда научилась врать Эми? Мне очень хотелось спросить у нее о рулончике банкнот, спрятанном в бельевом шкафу, но для этого требовалось время, терпение и доброжелательность, а сейчас на ферме сложилась такая нервозная обстановка, что разговаривать с дочерью по душам не было никакой возможности.

— Отведи Каледонию в стойло и как следует вычисти, — сказала я.

— А что, Ноа с этим не справится?

— Справится, конечно, но у него и без того полно работы. Так что отправляйся на конюшню.

Эми цокнула языком, подхватила Каледонию под уздцы и повела к конюшне. Снег продолжал падать. За несколько часов окружавший меня ландшафт совершенно переменился. Мокрый снег превратил землю в жидкую грязь, а это означало, что полиция в ближайшее время вряд ли к нам нагрянет — побоится застрять на подступах к дому.

За конюшней, в крытом загончике, стояли повозка для сена, фургон, бензонасос и трактор. Здесь же хранилось и сено, брикеты которого образовывали довольно прочную стену, которая хорошо защищала технику от ветра и непогоды.

Неожиданно послышался звук подъезжавшего автомобиля. Значит, кто-то все-таки рискнул приехать на ферму, не побоялся обещанного бурана. Я отвела с лица мокрые от снега волосы и посмотрела в сторону подъездной дорожки в полной уверенности, что к нам заявился Фарнсуорт с ордером на обыск. Мне очень хотелось, чтобы его автомобиль при въезде застрял в грязи.

Благополучно преодолев подъездной путь, перед крыльцом дома притормозил черный «сааб», из которого вышел человек в черной шляпе и пальто. Когда он подошел поближе, я заметила, что у него очень темные, почти черные, глаза с длинными ресницами, которые делали его похожим на итальянца. У него были также аккуратные небольшие усики и темные вьющиеся волосы. Выражение лица озабоченное.

— Извините, что пришлось вас побеспокоить, — произнес он, снимая шляпу. — Меня зовут Винсент Де Лука. — Тут он протянул мне руку, которую пришлось пожать. Рука у него оказалась сильная, а на ногтях я заметила маникюр.

— Чем могу помочь? — спросила я.

— Эдвард пропал. Вот уже три дня, как о нем нет никаких известий, и я, понятное дело, волнуюсь. — Тут он сделал маленькую паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Его озабоченность была даже сильнее, чем мне показалось вначале. Вдохнув, он продолжил свою маленькую взволнованную речь: — Погода стала ухудшаться, и я забеспокоился еще больше. Вот я и подумал: вдруг вы мне скажете, куда он подевался?

«Может, его Райан знает?» — подумала я, оглядывая этого холеного, хорошо одетого человека. Мне почему-то пришло на ум, что он «голубой». О ком это он говорил и за какого Эдварда так беспокоился? Об этом я не имела ни малейшего представления.

— Что ж нам под снегом-то стоять? — сказала я. — Давайте войдем в дом, там и поговорим.

— Господи, — сказал незнакомец, не сдвинувшись с места, — я только сию минуту осознал, что вы, должно быть, и есть Бретт!

— Да, — сказала я.

— Не могу поверить, что это вы. Я знал вас еще ребенком. Кстати, Райан дома?

— Нет его. Он отправился по вызову.

Винсент устремил на меня проницательный взгляд.

— Вы Эдварда видели? Он очень болен и хотел посетить эти места, прежде чем болезнь окончательно его доконает.

— Боюсь, я не знаю, кто такой Эдвард, — сказала я и вежливо улыбнулась.

— Уверен, он вам сказал, кто он, — произнес Винсент. — Ведь Эдвард — ваш отец.

Улыбка застыла у меня на губах. Что бы ни говорил этот человек, мне не хотелось впускать в свое сознание его слова.

— Боюсь, здесь какая-то ошибка. Быть может, вы просто заехали не на ту ферму?

Гость сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда фотографию и протянул мне.

Лицо человека, который улыбался мне со снимка, и впрямь было мне знакомо — но не потому, что он был моим отцом. Я почувствовала, что мои ноги сделались ватными.

— Я думаю, нам следует все-таки войти в дом и присесть, — едва слышно пробормотала я.

Между тем Винсент Де Лука продолжал говорить, все повышая голос, в котором можно было уже различить панические нотки.

— Очень жаль, что я ворвался к вам вот так, без приглашения, и, возможно, нарушил своим появлением ваши планы. Но вы и меня поймите — я так волнуюсь за Эдварда. Он обещал позвонить, когда доберется до этих мест, но так ни разу не позвонил. А с тех пор, между прочим, прошло три дня. Эдвард не такой человек, чтобы обещать что-то и не выполнить.

Я, стараясь не вслушиваться в то, что он говорил, проводила его на кухню. Собаки, как обычно, пережидали непогоду, собравшись в кружок вокруг печи. Чтобы пройти к газовой плите и поставить чайник, мне пришлось переступать через них. Мыслей у меня не было никаких; можно сказать, что мой мозг неожиданно онемел — как немеет рука или нога, когда долгое время сидишь в неудобном положении. У меня было только одно желание: чтобы этот человек поскорее уехал.

Винсент остановился в дверях и опасливо посмотрел на собак.

— Не бойтесь, — пролепетала я. — Они не укусят.

Гость осторожно протиснулся в кухню, снял пальто, аккуратно положил его на стул и только после этого уселся сам.

Наливая чайник, я каким-то чужим, мертвенным голосом произнесла:

— Видите ли, мистер Де Лука, здесь имел место несчастный случай.

— Прошу, называйте меня Винсент, — сказал он.

Я повернулась к нему.

— Боюсь, что Эдвард, за которого вы так беспокоитесь, мертв.

Винсент сидел молча, а выражение лица его напомнило мне пятилетнюю Эми, когда она свалилась с пони. Она была тогда в ужасе, не понимала, что с ней произошло, и все старалась и никак не могла сделать вдох. Вопль, который вырвался потом из ее уст, мгновенно разрядил ситуацию…

Затаив дыхание, я ждала, как отреагирует на мои слова Винсент. Не вопля, конечно, я ждала — но хотя бы чего-нибудь: жеста, вскрика, удара кулаком по столу. Это означало бы, что шок так или иначе преодолен.

Наконец лицо Винсента покраснело, а глаза его наполнились слезами.

Я с шумом втянула в себя воздух и присела на стул рядом с ним. Неожиданно он взял мою руку и сжал ее в ладонях.

— Мне очень жаль, — пробормотала я.

Винсент покачал головой.

— Он был болен. Я знал, что это путешествие — слишком тяжелое для него испытание. Мне следовало ожидать такого финала.

— Его убила не болезнь. Он был застрелен.

Винсент оставил мою руку и вытер ладонью струившиеся у него по щекам слезы.

— Застрелен? Кому могло прийти в голову застрелить Эдварда? Или это произошло случайно?

«Ни в коем случае, — подумала я. — Я же видела рану».

Впрочем, говорить об этом свалившемуся как снег на голову Винсенту я не собиралась.

— Никто ничего не знает. Я нашла тело сегодня утром. Его увезли за несколько часов до вашего приезда. Скажите, а зачем этот ваш Эдвард сюда приехал?

Винсент с удивлением посмотрел на меня.

— Потому что он ваш отец — вот зачем. Он хотел с вами встретиться. Более того, хотел провести с вами День благодарения.

— Извините, но этого не может быть, — сказала я, с силой вцепясь пальцами в край стола. Хотя моего отца и вправду звали Эдвард, он умер, когда я была еще малышкой. Так говорила бабушка, так говорил Райан. Да об этом все знают. Мой отец лежит в могиле вот уже тридцать лет.

— Бретт, вашим отцом был Эдвард, которого я разыскиваю. Жаль, конечно, что у него не было возможности сказать вам об этом лично, но это так.

Я почувствовала у себя желудочный спазм.

— Никто из нас никогда не разговаривал с этим человеком, но я не думаю, что это мой отец. Мой отец умер много лет назад.

— Нет, — сказал Винсент. — Он не умер. Он жил на Манхэттене вместе со мной.

— Что вы хотите этим сказать?

Винсент поднял на меня глаза. Мне показалось, что он хочет причинить мне боль, как только что это сделала я, сообщив ему о смерти Эдварда.

— Когда-то я работал на этой ферме, Бретт. — На лице Винсента появилась едва заметная улыбка. — Вы, конечно, меня не помните, потому что были тогда ребенком. Скажите, у вас на ферме до сих пор выращивают кормовую траву?

Я почувствовала, что боюсь его слов — вернее, того, что он скажет в дальнейшем.

— Да, выращивают.

— Тридцать лет назад меня наняли сюда, чтобы я помогал косить, сушить и укладывать сено. С вашим отцом мы работали тогда по двенадцать часов в сутки — и так все лето. Мне тогда было шестнадцать лет, а вашему отцу — тридцать один год.

Я слышала его слова, но всячески отгораживалась от заключенного в них смысла и повторяла про себя, как молитву, то, что, как мне казалось, я знаю наверняка: мой отец погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе, когда я была еще ребенком. Их склеп находится на фамильном кладбище рядом с могилой прадедушки Мэтью, прабабушки Абигайль и дедушки, которого звали Кларенс. Сердце мое билось, как птица, которую хотели поймать и посадить в клетку.

Винсент продолжал гипнотизировать меня.

— Ваша мать целиком посвятила себя детям, тратила все свое время на вас и не замечала того, как близки мы были с Эдвардом.

Я попыталась улыбнуться и сказать что-нибудь вежливое, приятное для гостя.

— Стало быть, вы были близки с моим отцом…

Винсент кивнул:

— Очень близки.

Улыбка у меня получилась искусственная, как наклеенная, — у меня даже стало сводить губы.

— Вы хотите сказать, что мой отец был гомосексуалистом?

Винсент опустил глаза, зачем-то поковырял пальцем столешницу, после чего снова посмотрел на меня в упор. На кухне установилась мертвая тишина.

— Да, — одними губами произнес он.