52

Дэвис сидел перед тяжелым белым блюдом, какими принято было сервировать столы во время торжественных обедов в «Принц-отеле» Палм-Спрингса, и ковырял вилкой остатки пережаренного цыпленка. Он знал, что за ним наблюдают, и все эти пристальные взгляды окончательно испортили ему аппетит. Каждый из трехсот участников конференции: докторов, исследователей, специалистов по этике, — привез с собой свои мнения, слухи и домыслы о Дэвисе Муре. Ему по-прежнему было не по себе в роли знаменитости.

Приговор прокурора округа Лейк оказался приблизительно таким, как и обещал Грэхем. Дэвис подал ходатайство о признании его действий административным правонарушением, заплатил штраф, не показавшийся ему обременительным, и был приговорен к семи дням тюрьмы условно. Кроме того, его обязали в течение полугода работать в бесплатной клинике в районе Вест-сайд в Чикаго. Марта Финн предъявила к нему гражданский иск, но Грэхему удалось урегулировать спор без судебного разбирательства меньше чем за 75 000 долларов. Американская медицинская ассоциация на четыре месяца лишила Дэвиса права вести врачебную деятельность — он, конечно, легко отделался, если учесть те жесткие меры, которые порой применяет данная организация.

Однако когда срок отстранения от профессиональной деятельности истек, он не вернулся в клинику. Чикагские средства массовой информации потеряли к нему интерес сразу после вынесения приговора по делу Рикки Вайса, зато пригородные газеты печатали статьи о грозящих ему обвинениях на первых страницах. В результате он стал известной личностью, но это была не та позорная слава, которой он ожидал. Нет. Ему сочувствовали. Он потерял дочь, потерял жену, подвергся нападению религиозного фанатика. Да, возможно он перешел некую этическую грань, начав свое загадочное «исследование» Джастина, но ни у кого не возникало сомнений, что он не представлял опасности для мальчика — ни у кого, кроме Марты Финн, добившейся относительно Дэвиса судебного запрета: доктору воспрещалось приближаться к ее сыну, пока тот не достигнет восемнадцатилетнего возраста.

Покончив с практикой, Дэвис занялся тем, что стал выступать за щедрое вознаграждение на различных семинарах, обедах и мероприятиях по сбору средств. Его регулярно приглашали в качестве эксперта на воскресные телепрограммы, чаще всего на круглые столы, посвященные проблемам участившихся случаев насилия в клиниках по искусственному оплодотворению, а также этике клонирования, — двум темам, регулярно обсуждавшимся и на страницах печатных изданий. Ему было пятьдесят шесть лет, у него не было ни единого пациента, зато доктор Дэвис Мур сделался самым уважаемым оратором, выступающим в поддержку клонирования.

Разумеется, он не мог предать гласности истинные причины своего ухода из клиники. Не смог бы объяснить, какое поистине сокрушительное воздействие оказала на него насильственная смерть четырех друзей-коллег. Не стал бы говорить и о том, как его угнетают новые меры безопасности в клинике: вооруженные охранники и железные ворота на гараже, металлодетекторы и обязательные карточки с именами. Он бы не смог привыкнуть к собакам-саперам и учебным тревогам, к угрозам и срочным эвакуациям по два раза в месяц с последующим заключением: «Все чисто». Ему даже здесь, на конференции, было не по себе. У входа в зал стояли охранники в форме: они проверяли и перепроверяли каждого участника, старательно запоминали лица, с подозрением ко всем присматривались.

А еще Дэвиса преследовало чувство вины. Вины за смерть Анны Кэт, и Джеки, и Фила Канеллы, которого он даже не видел никогда. Вины за травму, которую он нанес семье Финнов. Вины за появление Джастина — мальчика, которого не должно было быть на свете; за выброшенный образец ДНК Эрика Лундквиста — модель мальчика, который должен был появиться, но этого так и не случилось.

Конференцию спонсировала Калифорнийская ассоциация ученых-борцов за свободу врачебной деятельности. Обычно они лоббировали в конгрессе все вопросы, связанные с «правами исследователей», но за последний год идеи противников клонирования, заседающих в Вашингтоне, стали более популярны (по некоторым опросам их насчитывалось до сорока трех процентов), и Калифорнийская ассоциация выступала теперь только как защитник права на клонирование.

— Наш сегодняшний гость принес много жертв во имя науки, — такими словами начал представлять Дэвиса председательствующий, выпускник Беркли, доктор медицины Пунвалла. — Его преследовали, судили, он даже получил пулю за то, что дорого всем сидящим в этом зале. Но хорошего человека не так-то просто погубить, в особенности если на стороне этого хорошего человека разумные и свободные люди, такие, как вы. Дамы и господа, встречайте: доктор Дэвис Мур из Чикаго!

Дэвис встал, улыбнулся, пожал руку доктору Пунвалле. За те несколько секунд, которые потребовались ему, чтобы набрать в грудь воздуха, в голове промелькнули три по-настоящему правдивых мысли: «Речь не слишком хорошая», «Произнести эту речь — значит лицемерить», «Публике речь наверняка понравится». И он начал:

— Есть одна компьютерная игра — возможно, некоторые из вас даже в нее играют. Статистика утверждает, что сорок процентов взрослых, сидящих в этой комнате, должны играть в нее еженедельно — разумеется, если вы, дамы и господа, типичные представители взрослого населения страны, а данные статистики, которые печатают в газетах, хоть чего-то стоят. Говорят, что каждый день пять тысяч новых игроков по всему миру включаются в игру. Называется она «Теневой мир».

По комнате прошел шепоток. Об игре «Теневой мир» знали все. Это была самая популярная в Америке многопользовательская игра. За несколькими столами мужья легонько толкнули жен или жены мужей, как бы говоря: «Это он о тебе, дорогая (или дорогой)». Пары, игравшие вместе — а таких было немало, — взялись за руки.

Дэвис продолжил:

— Сам я никогда не играл в «Теневой мир», и детей у меня нет. — Он вовсе не собирался скрыто намекнуть на смерть Анны Кэт, но те из слушателей, которые знали биографию Дэвиса во всех подробностях, прекратили даже шептаться из опасения, что любой звук может быть истолкован как проявление жалости. — Но я вижу рекламу: производители «Теневого мира» высмеивают другие ролевые онлайновые игры, в которых все вымысел: персонажи, сказочные приключения, придуманная страна. «Теневой мир» — точная копия того мира, в котором живем мы с вами: здания, парки, автобусные остановки и магазины в трех тысячах пятистах городах по всему миру — и счет растет, — программисты «ТироСофт» ведут его с самого начала и по сей день. В любом городе вы можете пройти или проехать практически по любой улице или бульвару, можете войти в любое здание, если дверь открыта или у вас есть ключ. Можете даже переезжать из одного города в другой, пользуясь существующими аэропортами или железнодорожными станциями, а также сетью автомагистралей. Каждый новый игрок должен прежде всего наделить свой персонаж личными качествами и отличительными чертами. Вы вводите данные о своей настоящей работе, семье, образовании. Но в «Теневом мире» вы можете делать то, на что у вас не хватает смелости в реальной жизни. Вы выбираете себе другую судьбу, идете на риск. Можете пригласить на свидание супермодель или сказать боссу в лицо все, что вы о нем думаете. Цена неудачи — всего лишь возврат к началу игры. Герой в компьютере — снова точная ваша копия, и у вас всегда есть шанс сделать другой выбор и стать счастливым.

Говорят, люди по-разному используют возможности игры. Многие пытаются воплотить свои мечты, надеясь сделаться актерами, или музыкантами, или знаменитыми писателями. Некоторые используют игру как тренировочную площадку — эдакую безопасную репетицию, пытаясь просчитать, что будет, если они попросят о повышении или изменят супруге или супругу. Но много и тех, кто, как это ни странно, переносят в виртуальный мир свою реальную жизнь в мельчайших подробностях: ходят на ту же работу, заказывают обед в тех же ресторанах, точно так же готовят детей к участию в играх малой лиги по бейсболу. В «Теневом мире» их называют «реалисты». Очевидно, что им нравится наблюдать за собственной жизнью на экране. Это как документальный фильм, только анимационный — в результате рутина их повседневной жизни вроде как превращается в искусство.

Когда «Теневой мир» только появился, многие полагали, что пространство игры станет картой, на которой человечество начертит свой путь к Утопии. Считалось, что эксперименты в виртуальном мире заставят людей понять, что у каждого есть бесконечные возможности выбора. «Теневой мир» должен был стать катализатором, позволившим человечеству проявить свой истинный потенциал. И тогда мы изобрели бы синтетическое топливо, нашли лекарства от неизлечимых болезней, создали новые, более совершенные формы правления и межгосударственных отношений. Однако, как вы знаете, этого не произошло. Пока, по крайней мере. Через шесть лет после создания игры жизнь в «Теневом мире» стала зеркальным отражением, двойником реальной жизни. Уровень преступности в виртуальном мире примерно такой же. Болезни распространяются с той же скоростью. Войны между государствами происходят с той же частотой. Коррупция в правительстве, должностные преступления в компаниях — все это есть, для виртуальных персонажей соблазн так же велик, как и для реальных.

Как вы думаете, почему так происходит? Социологи, изучающие это явление — неплохая работка, кстати, если удастся устроиться, — в зале раздался смех, — предлагают несколько вариантов объяснения. Начать с того, что так называемые «реалисты» составляют более четверти игроков. Социологи утверждают, что именно те, кто воспроизводит в онлайн-игре свою истинную жизнь, необходимы для ее стабильности. Сам факт их существования гарантирует, что «Теневой мир» не будет заселен исключительно мечтающими о славе киноактеров или рок-певцов. — В зале опять засмеялись. — В процессе игры «реалисты» не совершают отчаянно рискованных поступков, не терпят неудач и не возвращаются к началу игры. Их жизнь в виртуальности течет спокойно, они руководят страховыми компаниями, булочными или кинотеатрами. Они и есть та невидимая материя, что делает «Теневой мир» таким реалистичным. Таким живым. Таким популярным. Вот парадокс! Мир фантазии кажется нам особенно притягательным как раз потому, что он так похож на мир реальный.

У моего близкого друга, Уолтера Хиршберга — он уважаемый человек, профессор Чикагского университета — есть другое объяснение: возможно, Утопии не могут существовать потому, что в относительно свободном обществе счастье — величина постоянная. — Тут Дэвис сделал паузу, так как собирался перейти к абстрактным понятиям. — Разумеется, несчастье — тоже константа, и всегда одни люди будут счастливее других. Но если сложить все наши таланты, мечты и способности, наше вероломство, тщеславие, щедрость, наши технологии, пристрастия, надежды, тревоги, любовь и злость, то выяснится, что в совокупности человечеству свойствен некий средний уровень счастья. Этот уровень может меняться на короткий промежуток времени и снова возвращаться в состояние равновесия.

Какое же это имеет отношение к науке и свободе? Уолтер считает, что когда человечество пребывает на обычном для себя уровне счастья, ограничение свободы приводит, говоря языком экономики, к чистым потерям счастья. — Аплодисменты. — Нет, конечно, законы нужны нам для поддержания определенного порядка. — Гул, ироничные возражения. — Да-да, я знаю, у нас тут анархистов — хоть пруд пруди. — Смех. — Но те законы, которые направлены на ограничение свободы и родились при этом из чувства страха, из невежества, из-за того, что упорствующие в своих заблуждениях фанатики пытаются навязать нам свою версию Утопии, — такие законы волной прокатываются по обществу и оказывают на него негативное воздействие. Акт Бакли-Райса «О препятствовании клонированию» — к счастью, пока еще не утвержденный! — как раз из таких вредных нормативных актов. — Восторженные аплодисменты. — И у нас есть тому подтверждение.

Год тому назад в «Теневом мире» законодательная ветвь власти утвердила акт Бакли-Райса. В результате в виртуальной вселенной был зафиксирован рост детской смертности, числа клинических случаев депрессии, случаев насилия, осуществляемого матерями, страдающими послеродовой депрессией, и повсеместный рост количества самоубийств. Рост небольшой, всего на несколько процентов, но эти цифры, как и следовало ожидать, не полностью соответствуют реальному росту числа самоубийств. Могу ли я с полной уверенностью утверждать, что это общее снижение уровня счастья напрямую связано с актом Бакли-Райса? Нет, сам бы я до такого не додумался. Но я могу поведать вам, что сказал по этому поводу Уолтер Хиршберг, потому что позвонил ему и спросил об этом.

Но прежде я хотел бы отметить, что Уолтер, несмотря на дружбу со мной, не является сторонником клонирования. Мы с ним уже много лет ведем этот этический спор. Однако даже Уолтер согласен с тем, что утверждение акта Бакли-Райса было бы ужасной ошибкой. Законы не могут регламентировать нравственные нормы. Они не должны отвечать на вопрос, следует или не следует делать те или иные вещи. Законы должны отвечать на вопрос, имеем ли мы право их делать или нет. И в случае с клонированием ответ очевиден: да. Способность составлять генетические карты, успешная, даже ставшая повседневной операция по клонированию человека — одно из величайших достижений нашего века. И если Конгресс Соединенных Штатов Америки утверждает вопреки всем доказательствам, что мы не умеем права клонировать стволовые клетки, для того чтобы продлевать людям жизнь, что мы не имеем права использовать клонирование для лечения бесплодия и борьбы с наследственными заболеваниями, не имеем права продолжать поиски ресурсов и инструментов, которые помогли бы уменьшить страдания наших пациентов, — значит, конгрессмены действуют не во благо американской нации, из-за них растет уровень несчастья американцев.

Раздались одобрительные возгласы, все начали аплодировать. Кто-то в центре зала вскочил, и тут же стали подниматься остальные. Спустя минуту на ногах был уже весь зал, и овация все усиливалась — люди праздновали единство мнений. Дэвис улыбался и ждал. Наконец голоса стихли, послышалось шарканье стульев по вытертому ковру, и все заняли свои места. Дэвис продолжил:

— Это вовсе не означает, что следует поставить точку в дискуссиях о клонировании. Мы с Уолтером спорим на эту тему каждый раз, когда встречаемся. Он считает, что если мы и можем клонировать человека, это вовсе не означает, что нам следует это делать. Я отвечаю ему, что он неправильно ставит вопрос. Если мы можем сделать что-то: улучшить здоровье человека, сделать человека счастливым, — разве мы не обязаны делать это? — Аплодисменты. — К вам приходит пара. У них не может быть детей, или они боятся их заводить по медицинским показаниям. Они просят вас о помощи, и у вас есть средство, чтобы помочь им. Если вы откажете, разве это будет этично? — Еще более дружные аплодисменты. — Уолтер говорит: то, что вы делаете — потрясающе. Я согласен с ним, хотя мы вкладываем разный смысл в это слово. Его поражает, что мы можем взять клетку из крошечного кусочка ногтя и сделать из нее человека. Я отвечаю ему, что природа делала это всегда, от начала времен. Вот зачатие — это действительно чудо. Из двух — одно. Ведь только для низших организмов характерно бесполое размножение.

Мы не «делаем людей», как предполагает Уолтер. Мы просто даем человеку маму и папу. Вот что по-настоящему потрясающе. — Мгновение тишины, и вновь аудитория выражает согласие. — Однако в другом я с Уолтером полностью согласен. Наша деятельность такова, что мы обязаны постоянно вести строгое наблюдение и обсуждать этические вопросы всех ее направлений. Одна из причин, по которой я всецело поддерживаю усилия этой организации, — Дэвис сделал широкий жест в сторону висевшего у него за спиной плаката Калифорнийской ассоциации, — заключается в том, что свободное общество должно принимать сложные этические решения, должно взвешивать последствия своих действий, должно открыто обсуждать и искать аргументы в поддержку тех или иных шагов. Только существование в условиях диктатуры лишено моральных дилемм. Ни на кастровской Кубе, ни в саддамовском Ираке, ни в Северной Корее Ким Чен Ира простые люди не спорили о том, что им следует делать и что не следует, а только о том, что им можно, а что нельзя.

Люди утилитарного склада призывают нас не забывать о всеобщем благе. В качестве философского подхода этот тезис имеет право на существование. Генеральный прокурор, а вместе с ним и сторонники акта Бакли-Райса постоянно прибегают к подобной аргументации. Он утверждает, что во имя всеобщего блага правительство должно регламентировать научные исследования, запретить все, что связано с клонированием, позволить конгрессу решать, чем следует, а чем не следует заниматься ученым в этой стране. Но господа, а как насчет тотального зла? Луддит сопротивляется новой технологии исключительно из страха перед ней. Но если мы остановим или даже замедлим генетические исследования, тысячи умрут, десятки тысяч пострадают, и миллиарды — по сути, все свободные люди планеты — будут в проигрыше.

Дэвис привел восемь реальных примеров в подтверждение своих мыслей, он оживлял свою речь слайдами и роликами, демонстрировавшимися на гигантском экране. Он не забыл упомянуть работы нескольких человек, сидевших в зале: доктора Сибом, супругов Картеров, доктора Мане, доктора Юана. Члены Калифорнийской ассоциации встречали эти имена довольными улыбками, раза три или четыре посмеялись над его остротами и устроили бурную овацию, когда Дэвис закончил.

— Просто великолепно, — шепнул ему на ухо доктор Пунвалла, пока гости выстраивались в очередь, чтобы познакомиться с Дэвисом и пожать в знак солидарности его руку. — Как раз то, что нужно для сплочения рядов!

Наконец последний из желающих засвидетельствовать свое почтение попрощался и направился в гардероб. Дэвис пошел к лифтам. Он ехал с каким-то лысоватым типом, совершенно пьяным. Дэвис обратил внимание, что, судя по табличке на лацкане пиджака, тот участвовал в какой-то другой конференции. Он стоял, прислонившись к противоположной стене лифта, и даже не мог выговорить, какой ему нужен этаж. Раздраженный, Дэвис вышел на четырнадцатом, а когда тот тип попытался увязаться за ним, втолкнул его обратно в кабину лифта и нажал ладонью сразу несколько кнопок.

Дэвису пришлось не один раз повернуть по стрелочкам на табличках, прежде чем он нашел свой номер. Он вставил магнитный ключ в вертикальную щель и толкнул дверь. В комнате было тихо, и он подумал, что она наверняка свернулась калачиком в кресле у торшера и читает одну из трех книжек в мягкой обложке, которые взяла с собой в путешествие на полтора дня. Но лампа горела только в прихожей, освещая тусклым светом их номер. Он осторожно вошел и обнаружил, что она уже спит. Тогда он пробрался в огромную ванную комнату, снял темно-серый костюм, почистил зубы и провел влажной рукой по седым волосам.

— Как все прошло? — спросила Джоан.

Ей были смешны и трогательны его неуклюжие попытки не потревожить ее сон. Но он продолжал в том же духе: просеменил на цыпочках до кровати, юркнул под одеяло и натянул его по самый подбородок, стараясь не выпустить тепло наружу.

— Нормально. Еще одна проповедь для новообращенных, — ответил он шепотом.

— М-м. Это хорошо. Новообращенные по крайней мере не станут в тебя стрелять. — И дня не проходило, чтобы Джоан не намекнула на его давнишнее ранение, но, по негласному уговору, никогда не касалась смерти Джеки. Раньше они постоянно говорили об Анне Кэт, но теперь ее имя звучало все реже и реже. Дэвис наконец-то перестал чувствовать необходимость доказывать Джоан, что помнит о дочери.

Джоан ушла из клиники вслед за Дэвисом и открыла собственный кабинет при Северо-западном госпитале. Одна за другой разрешались юридические проблемы Дэвиса, а их отношения становились все более близкими, и в конце прошлого года они поженились. Поначалу Джоан беспокоилась, что дурная слава мужа отпугнет ее пациентов, а точнее, их родителей, но вскоре обнаружила, как в свое время Дэвис, что людей перестала волновать разница между дурной и доброй славой. Конечно, ярые противники клонирования по-прежнему прочили адское пламя любому, кто вверит здоровье своих детей жене Дэвиса Мура, но количество пациентов у нее, пожалуй, увеличилось с тех пор, как она поменяла фамилию Бертон на Бертон-Мур.

Она приобняла его одной рукой, другой погладила висок. Он улыбнулся, повернулся на бок, и они поцеловались. К его удивлению, она была нагая — хотя обычно спала в длинной майке. Глаза быстро приспособились к темноте, он замер над самым ее лицом, дождался, пока она улыбнется. Его приводило в восторг, что она так близко, и ее можно касаться, и целовать, и любить. Решение пожениться они приняли как бы мимоходом, словно речь шла о том, чтобы провести выходные в домике у озера, и его до сих пор поражало: она отвечала ему той же страстностью по ночам. Она, такая прекрасная, и умная, и добрая, и моложе его на десять лет, ему, опозоренному, эгоистичному, старому, обремененному ужасно закончившимся первым браком. Непостижимо!

Она смотрела ему в глаза. Был момент, еще до того, как они сошлись, когда ей показалось, что она потеряла его навсегда. Он так зациклился на убийце Анны Кэт, что стал совсем как склад с пустыми коробками: ничего там не лежит, а места нет. Она подыгрывала ему, стремясь не только защитить Джастина и самого Дэвиса от его безумия, но и для того, чтобы быть с ним рядом, делить с ним единственную его заботу. Ее любовь к этому человеку словно хранилась в запертом ящике. Она почти не надеялась на взаимность и несколько раз пробовала встречаться с другими мужчинами, но неизменно возвращалась к своей неосуществленной мечте — мечте о счастливой жизни с Дэвисом Муром.

Она еще могла иметь детей — Дэвис ведь помог несчетному числу женщин постарше Джоан, — но она понимала, что заводить разговор о ребенке будет неправильно: он только начал свыкаться с мыслью о том, что Анны Кэт нет. Если Дэвис будет принадлежать ей — весь, без остатка, — большего и желать нельзя, думала Джоан.

Позже, когда они крепко заснули в объятиях друг друга, им обоим приснился кошмар, в котором они теряли друг друга.

 

53

Когда Дэвис Мур втолкнул Микки Педанта обратно в лифт, Микки стоило огромных усилий не рассмеяться, не схватить Мура за руку, не выкрикнуть ему вслед, продолжая придерживаться роли пьяного, какое-нибудь оскорбление. Все-таки он превозмог себя, молча качнулся, отступил назад, проводил взглядом закрывающиеся двери и почувствовал чуть заметный рывок — это лифт поехал вверх. Микки считал, что Мур — богомерзкий человек, что он чинит препоны исполнению Божьей воли, и уже однажды стрелял в доктора за это. Все последующие годы Микки несколько досадовал, что так и не убил Дэвиса Мура, не завалил его точным попаданием в голову, как собирался. Вообще-то Микки редко промахивался. Иногда у него бывали случайные жертвы — косвенный ущерб, так сказать, — но он крайне редко промахивался, приговорив очередного врача к смерти.

Иногда он мечтал о второй попытке. Может, когда-нибудь, когда его миссия будет закончена, он сможет заняться исправлением ошибок. Другой на его месте спокойно продолжал бы свое дело, но только не Микки: тот неточный выстрел в Дэвиса Мура был темным пятном на его страшной репутации, и это раздражало.

Однако он приехал сюда не из-за Мура. Мур по крайней мере оставил практику, к тому же, хотя публичные выступления делали его вполне законной мишенью, этот бывший доктор стал в последнее время слишком уж популярной личностью. Если пристрелить его теперь, от этого будет больше вреда, чем пользы. Цель Микки — превращать докторов в покойников, а вовсе не в мучеников.

Мур нажал на кнопки всей ладонью, так что двери открывались и закрывались четыре раза, прежде чем Микки доехал до нужного ему двадцать второго этажа. Он вышел из лифта и побрел по коридору, шатаясь, цепляя ногой за ногу, продолжая изображать пьяного (вокруг не было ни души, зато были камеры службы безопасности), и добрел таким манером до комнаты 2240. В кармане у него лежал подарок от Гарольда Деверо.

Филипп советовал ему не появляться на конференции Калифорнийской ассоциации. Там могло оказаться слишком много людей, видевших и запомнивших его на месте предыдущей операции. Учитывая, каким напряженным был график Микки в последние четыре года, там, в зале, набралось бы десятка два человек — докторов и лабораторных крыс, кому его лицо могло показаться знакомым. Другой вопрос, смогли бы они связать его со стрельбой, взрывами или каким-то актом устрашения. В любом случае Микки было на это наплевать. Он и не собирался появляться на собраниях Ассоциации. «Рука Господа» больше не решала за него, что делать и как делать. Он заслужил право самому выбирать себе жертву и просчитывать степень риска. Он был уже на девяносто процентов уверен, что отправится в Палм-Спрингс, когда пришел конверт от Гарольда Деверо.

Откуда Гарольд это получил, неизвестно. У него повсюду были друзья и сторонники. Многие из них были настолько робкими, что даже не спорили на тему религии или науки со своими близкими или приятелями по работе, но при этом поступали именно так, как должно. Как же называл их когда-то преподобный Фолуэл? Ах да, молчаливое большинство. Наверное, тот, кто отправил это Гарольду по почте, был как раз из того самого молчаливого большинства, а уж Гарольд знал, как этим распорядиться. Он переслал подарок в штаб-квартиру их организации с пометкой «для Микки Педанта». В конверт была вложена записка, написанная рукой Гарольда: «Действует во всех гостиницах сети «Принц Резорт-отель». Микки и не думал рассказывать Гарольду о своих планах наведаться на конференцию Калифорнийской ассоциации. Видимо, Гарольд рассудил, что такая штука рано или поздно Микки пригодится.

Это был универсальный магнитный ключ.

Микки опустил его в щель замка номера 2240. Зажегся желтый огонек, раздался щелчок, потом вспыхнул зеленый огонек, и дверь открылась. Микки бесшумно скользнул внутрь. В комнате было темно, пусто и холодно. Он заглянул в ванную, чтобы проверить, нет ли на душевой занавески или двери. Дверь была, но из полупрозрачного матового стекла — она в качестве укрытия не годилась. Он вернулся в комнату, отодвинул дверь шкафа-купе. Там болтались только пустые вешалки. Либо постояльцы доставали вещи из чемодана только по мере необходимости, либо развесили лишь официальные наряды — то, что надели на прием сегодня вечером, — а купальные костюмы, светлые джинсы и рубашки поло оставили пока в чемодане. Они ведь приехали всего на три дня.

Забравшись в шкаф, Микки закрыл дверь и пролез к противоположной стенке — ту сторону скорее всего не станут открывать. Затем он достал с верхней полки подушку и подложил ее под больную спину, прислонившись к гладильной доске. Дверь со своей стороны он чуть-чуть отодвинул, на случай, если придется провести здесь несколько часов.

Доктор Пунвалла с женой пришли минут через сорок: в комнате послышались усталые вздохи и приглушенные голоса.

— Этот Дэвис Мур такой милый, правда? — сказала миссис Пунвалла.

Доктор Пунвалла ответил:

— Да. Какое несчастье, что у него так все сложилось, хотя, честно говоря, было бы интересно узнать, что же на самом деле произошло. Я имею в виду ту неприятную историю в Чикаго. В его версию о тайном исследовании, пожалуй, сложно поверить.

— И все-таки он замечательный человек.

— Да, да. Это точно.

Они умылись, вещи оставили где-то в комнате — шкаф не открывали. Затем поцеловались кратким супружеским поцелуем и легли. Микки дождался, пока со стороны постели не донеслось легкое похрапывание, вышел из шкафа и выстрелил через толстую подушку с близкого расстояния каждому прямо в лоб.

 

54

Поразмыслив хорошенько, мисс Эберлейн пришла к выводу, что ее ученик выбрал странную и даже опасную тему для своего доклада по обществоведению, однако она вполне укладывалась в заданную рубрику: современное общество. Вот уже три с половиной года маньяк из Уикер-парка периодически становился главной темой газетных выпусков, неизменно наводя ужас на все шесть миллионов жителей Чикаго. В его нападениях не было строгой периодичности — однажды между убийствами с характерным почерком прошло целых девять месяцев. Но каждый раз, едва город начинал расслабляться: оживали и заполнялись беззаботной молодежью ночные клубы в Вест-сайде, люди в одиночку ездили в надземке, переставали созваниваться с близкими и друзьями, чтобы сообщить, что благополучно добрались до дома, — как возникал очередной труп, новое страшное предупреждение появлялось во всех утренних новостях.

Сообщения о новых жертвах производили особенно тяжелое впечатление на молодых одиноких женщин, таких, как сама мисс Эберлейн. Из одиннадцати жертв маньяка девять были женщины, а убийства мужчин, по мнению полиции, носили спонтанный характер: может, эти двое откликнулись на крики о помощи, а может, стали невольными свидетелями преступления. Как тысячи других молодых жительниц Чикаго, мисс Эберлейн записалась в ближайший спорт-клуб на занятия по самообороне и вооружилась газовым баллончиком. Родители подарили ей отдельную квартиру в центре, в престижном жилом комплексе. Прожив там всего четыре года, она продала ее и переехала в квартиру побольше, чтобы хватило места для соседки или ротвейлера.

В общем, не удивительно, что один из учеников предвыпускного класса захотел написать доклад об убийствах маньяка из Уикер-парка. Ее больше обеспокоил возраст ученика. Джастин Финн перескочил через три класса и был переведен к ней. Для четырнадцати лет он был пугающе умен и развит. Когда он впервые вошел в ее кабинет в начале прошлого полугодия, у нее в голове промелькнул неожиданный вопрос: есть ли на теле этого мальчика какая-нибудь растительность, помимо копны светлых вьющихся волос на голове? Мисс Эберлейн тут же отругала себя за эту мысль и выбросила ее из головы. У нее и так хватало хлопот с зарождающейся сексуальностью мальчишек-старшеклассников. Джастин, без сомнения, станет интересным молодым человеком, но позже — к тому времени, когда лет в девятнадцать получит степень по юриспруденции.

— Удивительной особенностью маньяка из Уикер-парка является то, что он никогда не оставляет никаких улик, — говорил Джастин. — Практически все преступники оставляют хоть что-то: кровь, волосы, семя… — Парень с «галерки» загоготал, а девушка на первой парте закатила глаза и ухмыльнулась. — Все, кроме этого маньяка. В результате вокруг него создалась своеобразная мистическая аура. Я бы сравнил его с Зодиаком, серийным убийцей из Сан-Франциско, которого так и не вычислили, дело закрыли в две тысячи четвертом году — он тоже вселял ужас не только своими преступлениями, но и загадочными криптограммами, которые не удалось расшифровать, и жутким нарядом. Сегодня маньяк из Уикер-парка превратился в настоящую страшилку.

— Как ты думаешь, как ему удается не оставлять следов? — спросила мисс Эберлейн. Она всегда учила класс, что докладчика можно перебить, если по ходу рассказа возникает какой-то вопрос. Это оживляло занятие, втягивало ребят в обсуждение и заставляло докладчиков по-настоящему тщательно готовиться, а не просто выучивать факты, чтобы выложить их за отведенные пятнадцать минут. Правда, обычно первый вопрос приходилось задавать ей самой.

Джастин кивнул и поднял вверх папку с докладом, как бы говоря, что в ней содержится ответ.

— Он определенно проводит рядом с телом жертвы довольно много времени. Этот вывод можно сделать по тому, что он каждый раз оставляет жертвы лежать в одной и той же позе — полиция не разглашает, какой именно. Поскольку он не торопится, ему хватает времени и на то, чтобы ликвидировать следы. У полиции есть мнение, что он пользуется презервативом — снова сдавленный смешок, — и это вполне возможно, однако не следует забывать и о том, что абсолютно все нападения совершались в дождливую погоду. Я думаю, это неслучайно. Он специально делает так, чтобы сама природа уничтожила следы его преступления. И потом, когда человек идет по улице, спрятавшись под зонтом или натянув капюшон, он скорее всего не замечает ни других пешеходов, ни подозрительных ситуаций.

Убедительно! Такой теории мисс Эберлейн еще не слышала. Она мысленно добавила очередной пункт к списку хитростей, которые когда-нибудь, возможно, спасут ей жизнь.

Руку подняла девушка по имени Лидия. Джастин кивнул ей.

— Я помню, месяца три назад у полиции появился подозреваемый, такой, с усищами — его фотку еще по телику показывали. Но его почему-то не арестовали, а потом и вовсе перестали о нем говорить. Что с ним случилось?

Джастин состроил презрительную мину.

— Это был крупный провал полиции. Подозреваемого звали Арманд Гутьерос. Установили его связи с двумя жертвами. Вместе с одной он занимался в группе бальных танцев в Дискавери-центре, другая оказалась постоянной покупательницей бакалейного магазина, в котором он работал. Следователи решили, что это больше, чем простое совпадение, и после этого все в нем стало казаться им подозрительным. Он собрал коллекцию странных порнофильмов — в ней не было ничего противозаконного, но все же это привлекло внимание полиции при обыске. Кроме того, он подрабатывал мясником в одном итальянском гастрономе, а один из пострадавших, мужчина, был жестоко изрезан большим ножом. Муниципальные власти сильно давили на полицию, вот копы и решили выслужиться — организовать утечку информации как раз в октябре прошлого года, перед выборами мэра. Но у Гутьероса оказалось алиби почти на все ночи, когда были найдены трупы, так что ничего в конечном итоге не вышло. В полиции остались еще люди, которые уверены, что убийца — именно Гутьерос, но прокурор штата и ФБР фактически отказались от этой версии. Гутьерос, кстати, предъявил иск о нанесении морального ущерба, и не исключено, что он получит неплохие деньги.

— Ты тут ФБР упомянул, — перебил Джастина один из заводил класса, которого все называли «фу». — А у них есть метод, этот, как его, который на месте преступления составляют, чтобы понятно было, как убийца примерно выглядит.

— Словесный портрет, ты имеешь в виду. Ну да. Они считают, что убийца — белый, ему от двадцати пяти до сорока пяти, он очень умен, скорее всего, хорошо образован. Живет где-то в окрестностях Уикер-парка, может быть, в районе Норт или Ближний Вест-сайд. Иногда он демонстрирует потрясающую сдержанность: месяцами не выходит на охоту. ФБР считает, это может означать, что он находится под пристальным наблюдением — то есть в каком-то закрытом учреждении, возможно, психиатрической лечебнице или реабилитационном центре для нервнобольных — либо периодически надолго уезжает из города. А еще это может означать, что на самом деле он убил гораздо больше людей, просто их не смогли найти.

Мисс Эберлейн, сидевшая сейчас за партой Джастина, подняла руку.

— Похоже, ты тщательно изучил все материалы по этому делу. А какая из версий кажется наиболее вероятной тебе?

Джастин стоял за переносной кафедрой, установленной на металлическом рабочем столе мисс Эберлейн. Он скромно потупился, словно пытаясь разглядеть что-то в своих записях.

— Вообще-то ни одна. — Он улыбнулся. — Мне кажется, убийца ведет вполне нормальную жизнь, очень может быть, что он преуспевающий человек, ведь никто не сомневается, что он умен, а убийство для него — просто способ расслабиться, «выпустить пар». Что бы ни побуждало его совершать убийства, у него есть и другая возможность для сублимации своих желаний. — В классе раздался презрительный смешок: если четырнадцатилетний парень употребляет такие слова, он явно выпендривается. — Возможно, у него есть увлечение, позволяющее избавляться от агрессии. Например, бокс. Или, может быть, он практикует садомазохизм, — открытый хохот, — и получает свою порцию удовольствия без смертельного исхода. Но время от времени в нем скапливается неизрасходованная агрессия, и он уже не может себя контролировать. Идет и убивает.

Мисс Эберлейн подняла брови и присвистнула.

— Знаешь, Джастин, по-моему, из тебя выйдет отличный агент ФБР. По-моему, ты смог проникнуть в сознание преступника.

«Вот только неизвестно, хорошо это или плохо», — подумала она про себя.

Прозвенел звонок, и ученики нехотя похлопали. Джастин улыбнулся мисс Эберлейн и направился к своей парте — учительница успела тем временем взять книги, лежавшие у него под стулом. Ученики уже толкались в дверях; она крикнула им в спину фамилии докладчиков на завтра, затем открыла журнал успеваемости в черной обложке и вписала напротив фамилии Джастина: «Жутковато. Пять с плюсом».

 

55

В те дни, когда туман, или дождь, или снег не портили вид из окна в квартире Сэма Койна, панорама города выглядела как картина художника-реалиста. Но в ненастную погоду, нередкую для здешних мест, ровная серая дымка застилала небо Чикаго.

Сегодня ночью воздух был удивительно прозрачным — Сэм даже перестал жалеть о деньгах, потраченных на дорогую службу мытья окон; он сам был педантически аккуратен, и вызов мойщиков, в общем-то, казался излишней роскошью. Приглушенный свет тысяч ламп озарял небоскребы, высвечивая — этаж за этажом — пустое пространство уснувших офисов. С высоты тридцать девятого этажа берег озера Мичиган был едва различим; мерцающие столбики городских домов от зияющей пустоты — темных вод озера — отделяла скорее воображаемая линия. Сэму нравилась черная пустота ночного озера, он любил это ощущение бездушной глубины. Сегодня вечером, когда он поставил на четвереньки двадцатишестилетнюю Лео Бернетт, арт-директора, то постарался толкать ее бедрами и тянуть на себя ее голову так, чтобы ей видна была та же чернота озера, которую видел он, и по ответной реакции — по тому, как плотно уперся в его бедра ее узкий таз, а голова вжалась в его ладонь — Сэм понял, что она такая же, как он, и сознает: то черное, что есть в ней, есть и в природе, и в каждом человеке.

Сэм выскользнул из кровати, и спящая девушка откинула во сне руку и положила ее на оставленный им холмик одеяла. Он прошел по коридору в комнату для гостей, которую переделал в кабинет, и открыл ноутбук. Экран приветственно моргнул, словно радуясь его приходу.

Он щелкнул по значку «Теневого мира», и игра начала загружаться, замелькали сообщения об авторских правах, всякие головоломные юридические фразы и анимационная заставка — на все это он привычно не обратил внимания. Машина узнала хозяина, определила время и выдала картинку — вид Чикаго с высоты птичьего полета, от озера в сторону города и дальше между домами на север. Игра была подключена к метеоцентру, так что небо над Чикаго на экране оказалось таким же безоблачным, как в жизни. Через несколько секунд Сэм уже видел собственный дом из стекла и стали. Теперь вверх и еще немного, до тридцать девятого этажа, до его окна. Далее точка обзора переместилась в его квартиру, прямо через оконное стекло, растаявшее, словно леденец.

Сэм надел наушники и манипулировал точкой обзора до тех пор, пока она не совпала с видом на комнату от рабочего стола. По велению мышки его компьютерный двойник вышел в коридор и заглянул в комнату, посмотреть на женщину в его постели. Персонаж в игре был, естественно, таким же любвеобильным, как и он сам. Затем виртуальный Сэм зашел в гардеробную и надел штаны цвета хаки с многочисленными карманами и черную водолазку. Тихонько пробравшись через спальню на кухню, он открыл ящик, достал длинный нож, завернул его в кухонное полотенце и положил в один из вместительных брючных карманов. Выйдя из квартиры, виртуальный Сэм спустился на лифте в гараж и обнаружил свой БМВ на отведенном ему месте (в игре его машину однажды угоняли, но она была застрахована). Он поехал на север по Лейк-Шор-Драйв. Машин было мало, и он опустил крышу, превратив свой автомобиль в кабриолет. Стрелка спидометра замерла на ста километрах в час, он превысил скорость километров на двадцать пять. В ушах раздавался гул машины и тихий свист ночного воздуха. На горизонте появилось старое уродливое здание розового цвета. Проезжая мимо него, он вспомнил, что в газетах писали о реальных владельцах здания. Они добились, чтобы здание лишили статуса памятника архитектуры, и собирались на неделе снести его. Сэму стало любопытно, насколько быстро программисты введут в игру это изменение в ландшафте, и отметил про себя, что надо будет зайти в «Теневой мир» в пятницу, проехать тем же маршрутом и посмотреть, убрали ли розовое здание.

Он съехал с Лейк-Шор-Драйв вблизи Фуллертона и начал удаляться от озера, двигаясь в западном направлении. Белая луна уплыла за высокие здания и спряталась за деревьями Линкольн-парка. Здесь он повернул на северо-запад и проехал мимо бара под названием «Йорк», работавшего до четырех утра. Он развернулся, нашел место, где оставить машину, и вошел в бар. Компьютер напомнил, что у него в кармане бумажник — одна штука; 300 долларов; нож — одна штука; полотенце кухонное — одна штука.

В «Йорке» было полно народу, но от стойки как раз отошла молодая пара, и персонаж Сэма тут же занял их место. Он заказал пива, оставил на стойке пятьдесят баксов и повернулся лицом к залу. Сюда набилась молодежь, любители музыки, геи и гетеросексуалы — все вместе. Две девчонки танцевали около музыкального автомата под пластинку «Роллинг Стоунз». Обе блондинки, в отличной форме, симпатичные, как картинки из комикса — почти все участники игры за исключением «реалистов» приукрашивали свою внешность. Сэм гордился тем, что его «тень» — практически точная копия его самого. Больше того: в прошлом году, когда он надолго застрял в Сент-Луисе, где в гостинице не было спортзала, и набрал два с лишним килограмма, он исправил личные данные в игре, и его двойник тоже слегка поправился. Такая честность была совсем не характерна для игроков.

Какое-то время он понаблюдал за танцующими девушками, за тем, как раскачиваются их бедра и поднимаются руки — в программе были заложены повторяющиеся движения, более или менее похожие на танец. Девицы устали плясать и подошли к стойке. Он встал, предложил им стулья, свой и соседний, и спросил, можно ли их угостить. Бармен взял требуемую сумму из оставшейся с пятидесятки сдачи.

Их звали Донна и Линдси. В «Теневом мире» никто никогда не называл своей фамилии, разве что заядлые «реалисты» или те, кто пытался завязать с помощью игры реальные знакомства. Он представился Сэмом.

— Линдси, красивое у тебя платье, — сказал он в микрофон гарнитуры. В игре существовали определенные правила ведения разговора. В частности, если в разговоре принимали или могли принять участие несколько человек, к собеседнику обращались по имени.

— Сэм, спасибо. Купила в «Саксе». — Это означало, что она потратила игрушечные деньги в игрушечном универмаге сети «Сакс, Пятая авеню». Линдси положила руку на ногу Сэма чуть повыше кармана, в котором лежал нож.

— Линдси, у тебя красивые волосы. Настоящие? — Он хотел узнать, есть ли что-то общее между экранной и реальной Линдси или же она сделала свой персонаж сексуальным, чтобы хоть в виртуальном мире почувствовать себя красоткой. Ему, конечно, было все равно, но в игре, как и в жизни, было принято сначала пофлиртовать, потянуть время, чтобы потом перейти к чему-то послаще.

— Сэм, настоящие. Крашеные, но настоящие. — В его наушниках послышалось хихиканье.

— Линдси, Сэм, пока, — сказала Донна. Она уже поняла, к чему все идет, и отошла в другой конец барной стойки, надеясь поиграть с кем-нибудь еще.

— Линдси, хочешь, прогуляемся? — спросил двойник Сэма.

— Конечно! — отозвалась Линдси.

Они вышли на улицу и повернули направо, продолжая легкую, пустую болтовню, характерную скорее для реальной жизни, чем для «Теневого мира». Сэм свернул на аллею, Линдси пошла за ним. Под разбитым фонарем довольно далеко от дороги стояла чья-то машина. Сэм прижал к ней Линдси и стал целовать.

В «Теневом мире» игроки очень часто занимались любовью с незнакомцами в общественных местах. В журналах на этот счет вышла куча статей. В них приводились цитаты психологов, утверждавших, что это одна из самых распространенных эротических фантазий как мужчин, так и женщин, поэтому логично, что ее воплощают в игровом пространстве — в мире, где случайные связи не приводят к фатальным последствиям. Двойник Сэма, встречая в баре одинокую девушку, без труда уводил ее в ближайшую аллею, даже быстрее, чем сегодня.

Пока что программисты не научились делать экранных героев достаточно реалистичными. Голые персонажи представляли собой почти условные фигурки телесного цвета, а совокупление изображалось набором картинок (она с открытым ртом, он с закрытыми глазами, бедра ритмично сталкиваются), которые просто повторялись с определенной периодичностью. Возможность заниматься сексом в режиме онлайн должна была привлечь огромное количество новых пользователей, поэтому создатели трудились над специальным плагином[20]Подключаемая программа — вспомогательная программа, выполняющая дополнительные функции в главной прикладной программе.
к версии 5.0, только для взрослых, с более откровенной графикой.

Секс в «Теневом мире» был похож на общение в эротическом чате. В нем порой принимало участие от двух до семи человек. В такт ритмичным движениям фигурок на экране игроки могли кричать, стонать или обращаться друг к другу с непристойными словами. Они задыхающимися голосами сообщали, что вот-вот кончат, и описывали, что им хочется сделать с партнером. Любители понаблюдать за эротическими сценами, в основном, подростки, родители которых не активировали функции цензуры, ночами бродили по темным закоулкам, искали такие парочки и записывали акт на жесткий диск. В сети было несколько сайтов, где можно было посмотреть это любительское порно «Теневого мира».

Сама того не подозревая, Линдси шептала Сэму на ухо сплошные эротические клише. Он начал копаться в кармане, и она, наверное, решила, что он ищет презерватив, потому что сказала:

— Сэм, хочешь, я помогу тебе его надеть?

Когда она говорила, рот ее двойника превращался то в черный овал, то в тонкую красную линию, как в старых мультиках, которые показывали по утрам в субботу.

Персонаж Сэма стряхнул полотенце с лезвия и ответил:

— Нет, Линдси, спасибо. — А затем вогнал нож ей в живот.

— Черт возьми! Сукин сын! — взвизгнула Линдси. Она кричала не от страха или боли, а от злости и досады. Все, чего ей удалось добиться в «Теневом мире»: богатство, слава, счастье, — все стиралось со смертью ее персонажа. Теперь ей придется начинать все с начала, снова становиться собой.

Экранная Линдси упала на капот машины. Сэм подобрал полотенце, завернул в него нож и положил обратно в карман. Он осмотрел аллею, проверил, не оставил ли каких-нибудь улик, не прятался ли в тени какой-нибудь бродяга. Потом вернулся на Линкольн-авеню, нашел свою машину и поехал на восток в направлении Лейк-Шор-Драйв, мимо розового здания, домой. Дома он тихонько прикрыл за собой дверь, вымыл нож в раковине на кухне и на цыпочках прошел в спальню. Женщина в его виртуальной постели по-прежнему спала, как и арт-директор в настоящей. Настоящий Сэм Койн из квартиры в ту ночь не выходил.

 

56

Красный огонек — сигнал полученного сообщения — уже час мигал на мониторе его компьютера, когда Джастин наконец проснулся. Ему снился удивительно реалистичный кошмар: будто за ним по школьным коридорам бегает пума. Он скатился с кровати на пол и решил было, что стянет одеяло и будет спать дальше на мягком голубом ковре, но вскоре понял, что не сможет заснуть. Он приподнялся, посмотрел на настольные часы. Четыре тридцать.

Он дополз до стола на четвереньках, встал и устроился за компьютером. Монитор мигнул и тут же проснулся. Как он и предполагал, ему пришло срочное сообщение из «Теневого мира».

В «Теневом мире» были свои средства массовой информации, в которых публиковались все новости. Большинство игроков получали сообщения по интересующим их темам на электронную почту. Одни — информацию о том, что в их город приезжает на гастроли любимая ими группа, другие о том, что работа их любимого художника-импрессиониста выставлена на аукцион. Джастина интересовали только определенные новости. Если в четыре тридцать утра на его мониторе мигал красный огонек, это означало: в «Теневом мире» совершено убийство.

Проводя очередную параллель с «Теневым миром», исследователи обратили внимание, что в игре убийства происходили примерно с той же частотой, что в соответствующем городе. В «теневом» Чикаго каждый день совершались убийства, причем распространенным развлечением было, если можно так выразиться, убийство ради адреналина. Однако ученые, социологи и психологи, не могли понять, почему количество виртуальных убийств, совершаемых, по всеобщему мнению, по совершенно иным мотивам, почти всегда совпадало с реальным уровнем.

Джастин просил извещать его обо всех убийствах, кроме случаев, когда преступника задерживают на месте или преступление совершено на бытовой почве. Таким образом отсеивалось три четверти от их числа. Тем не менее, не реже раза в неделю Джастин получал страшные известия.

Он бегло просмотрел сообщение. Случай показался ему интересным. Он надел гарнитуру, вошел в игру и, как только его двойник материализовался в копии его спальни, приступил к работе. Персонаж Джастина оделся, вылез из окна и спрыгнул на газон. Взяв из гаража мопед, он направился к нортвудской станции метро. Справочная панель показывала, что у него в кармане 40 долларов, блокнот, ручка, фотоаппарат и проездной билет. Он сел в первый же поезд до центра Чикаго.

В этот час мало кто из игроков ехал в поезде. Усталая женщина в форме медсестры прислонилась щекой к стеклу и задремала. Мужчина в деловом костюме — наверное, один из «реалистов», которому надо было успеть в город на службу, — читал «Сан Таймс». На первом сиденье у двери расположился человек, по одежде которого было трудно определить, кто он такой; Джастин сел через проход от него, наискосок.

Поезд с грохотом проносился мимо темных домов и пустынных улиц, и красные огни светофоров на перекрестках подсказывали, когда поезд пересекал какую-нибудь из главных магистралей. Считая эти огни, Джастин без труда обходился без еле слышных объявлений по радио и сам определял, где находится. Через три остановки мужчина пересел с первого кресла на место напротив Джастина. Джастин поздоровался. На мужчине был желтый свитер, из-под воротника которого виднелся ворот рубашки, на носу — очки. Он наклонился вперед и что-то произнес, но в наушниках Джастина раздались лишь длинные гудки, и над головой у мужчины появилось окошко с надписью «Запрещено цензурой». Что бы он ни сказал, специальные устройства мгновенно блокировали его слова. Мужчина встал и быстро вышел из вагона, опасаясь, видимо, что Джастин сдаст его кондуктору.

Двойник Джастина сошел на остановке «Северозападный район», пересел на другой поезд и добрался до «Лейквью». В новостях говорилось, что убийство совершено в Норт-Линкольне, квартал 2400, и он побежал туда, спровоцировав появление еще одного предупредительного окна: программа сообщала, что его экранный дублер еще не завтракал.

На тротуаре стояли трое полицейских и ели пончики с кремом, таская их из одного пакета. Почти все полицейские «Теневого мира» только мечтали стать ими в реальной жизни, поэтому их речь и действия были заимствованы исключительно из сериалов. Они поглощали кучу пончиков и вели беседы про то, как «сцапали очередного клиента». Джастина они раздражали.

— Парень, не на что тут смотреть, — окликнул один из полицейских Джастина, попытавшегося поднырнуть под желтую ленту. — Ступай, куда шел.

— Да ладно вам, офицер, — пробормотал Джастин, пытаясь разглядеть, что происходит там, на аллее, перегороженной бело-голубой полицейской машиной. Он сделал несколько снимков, которые автоматически сохранялись на жестком диске его компьютера. Эксперт, возможно, созданный программой, замерял расстояние от тела до разных точек и делал записи в блокноте. Рядом стояла девушка-репортер и тоже что-то писала.

Копы отвернулись от Джастина и продолжили разговор, не имеющий отношения к охране правопорядка. Джастин стащил у них из пакета пончик, перемахнул через капот автомобиля и подлез-таки под желтую ленту.

— Эй! Парень! — крикнул ему вдогонку один из полицейских, но гнаться за ним не стал. Репортерша оторвалась от записей и подошла к копам.

— Офицеры, все в порядке, — сказала девушка, изображавшая в игре репортера. — Он со мной. — Полицейские махнули на них рукой. Репортерша и Джастин направились к телу.

Цензура в программе успешно блокировала ругательства, непристойные предложения и закрывала на экране обнаженные части тела и сцены сексуального характера, но вот от насилия никаких блокировок не было. Создатели игры рассуждали так: если оградить юных игроков от насилия, это будет угрожать реалистичности игры. Они считали, что в «Теневом мире», так же как в реальном, дети должны проваливаться в люки, попадать под колеса грузовиков или, к примеру, становиться добычей сбежавшей из зоопарка пумы. Мало кто из родителей знал об этой дыре в системе. Марта Финн уж точно не знала.

Тело лежало лицом вниз у левого заднего колеса старого седана. Под ним была лужа крови, красными ручейками убегавшей под машину. Платье убитой пропиталось кровью насквозь.

Джастин обернулся и посмотрел на репортершу.

— Сэлли, что нам известно?

Год тому назад Сэлли Барвик, его первая любовь, возобновила общение с Джастином. Они не встречались три года, с тех пор как Сэлли последний раз фотографировала мальчика. Она (а точнее — ее персонаж) подошла к нему на улице, у копии его школы в «Теневом мире». Она сказала, что не может встретиться с ним лично, поскольку его мама добилась судебного постановления, запрещавшего Сэлли приближаться к Джастину. Сэлли даже в игре боялась зайти к Джастину домой: вдруг Марта тоже увлекается «Теневым миром»? Она извинилась за те фотографии. Извинилась за то, что предала его и Мартино доверие. Она всегда считала его особенным. Часто о нем вспоминала.

Джастин ужасно смутился и не смог заставить своего двойника сказать, что тоже думал о ней. Она рассказала, что в «Теневом мире» стала репортером криминальной колонки в «Чикаго Трибьюн». Они обменивались предположениями о маньяке из Уикер-парка — том, реальном. Именно по приглашению Сэлли он впервые побывал на месте преступления посреди ночи. С тех пор они встречались раза по два в месяц над очередным виртуальным трупом в каком-нибудь темном закоулке. Марта об этом не знала.

— Джастин, привет! — поздоровалась копия Барвик. — Девушку зовут Линдси. Убита ударом ножа в живот. Обнаружена парочкой вуайеристов примерно два часа тому назад. Свидетелей нет. Орудия убийства тоже.

Джастин заглянул под машину.

— Это тебе ничего не напоминает?

Они были одни, поэтому он решил обойтись без формальностей и перестал обращаться к ней по имени.

— Что именно?

— Три недели тому назад. Виртуальная Стейт-стрит. Блондинка. Убита ножом.

— Ну да, она и еще сотня других, — отозвалась Сэлли. — Это просто очередное убийство ради забавы. Может, подросток какой-нибудь перед дружками выставляется.

— Есть еще одна мысль, от которой я никак не могу отделаться, — сказал Джастин. — Знаешь, что еще мне это напоминает?

— Что?

— Кое-что не из этого мира. Из реального.

— Лучше молчи.

— Хорошо, молчу.

— Вечно у тебя этот маньяк на уме!

— А ты разве не замечаешь ничего странного? Посмотри только, сколько общего.

Барвик отмахнулась от его вопроса:

— Ну и что с того? Может, это подражатель. Такое часто встречается. За год до того, как ты вступил в игру, в виртуальном пригороде нашли одного сумасшедшего, так у него в погребе несколько десятков трупов закопано было. Оказалось, какой-то мальчишка решил, что будет прикольно побыть пару недель Уэйном Гейси.

— У меня есть одна теория, — сказал Джастин. — Поделиться?

— Конечно. Почему бы нет?

— Мне кажется, у маньяка из Уикер-парка есть какой-то способ избавляться от накопившейся агрессии. Именно поэтому ему порой удается подолгу обходиться без убийств.

Копия Барвик облокотилась о машину и выругалась, появилась заставка «Запрещено цензурой», потом Джастин услышал:

— Ну ты и выдумщик! Так ты считаешь, что парень, который это делает, — Сэлли показала пальцем на бездыханное тело, — из «реалистов»? Серийный убийца и в реальности, и в игре?

— Я сопоставлял даты убийств, совершенных маньяком в реальности, с датами похожих убийств здесь, в игре.

— Ну и?

— Четкой взаимосвязи я пока не уловил, но есть любопытные совпадения…

— Вот именно, Джастин. Совпадения.

Полицейский окликнул Сэлли, приказывая ей снять руку с машины. Она зевнула и предложила Джастину пластинку жвачки. Развернула еще одну и, жуя, довольно невнятно произнесла:

— То, что происходит здесь, не более чем проделки подростков. Воплощают нездоровые желания, осуществить которые в реальной жизни совесть не позволяет.

— М-да? Если ты так уверена, что в этих убийствах нет ничего особенного, тогда почему ты каждый раз появляешься на месте происшествия и все так подробно записываешь?

Экранная Сэлли перешагнула через полицейскую ленту, чтобы выкинуть обертку из-под жвачки в урну.

— А как иначе? — сказала она. — Это же моя работа.

 

57

Коллеги Теда Эмброуза шутили у него за спиной, что его сделали сержантом, а потом и лейтенантом из чистой жалости. Ведь на тот, первый вызов по делу маньяка из Уикер-парка, мог попасть и любой другой из двух дюжин полицейских их участка. Но не повезло, как ни жаль, именно Тедди — и вот у хорошего полицейского куча «висяков».

Сейчас он уже руководил специальной группой по поимке маньяка, и повседневной следственной работой занималась целая команда, а Эмброуз все равно запоминал события своей жизни по ассоциации с очередной жертвой. Его мама умерла за день до того, как нашли третью жертву, Кэрол Джаффе из Западной Вабансии, квартал 1400. Жена ушла от него за день до номера семь, Памелы Ип, обнаруженной на стоянке у почтового отделения 60622. Последняя, Ли Энн Мактир, была найдена на Стейт-стрит, более чем в десяти кварталах к востоку от привычной зоны действий маньяка. Однако Эмброуз не сомневался, что это — двенадцатая жертва того же убийцы, поскольку тело выглядело так же, как и все прочие: ножевое ранение, сексуальная поза, — и еще потому, что за день до этого выяснилось, что дочери нужны дорогостоящие скобки на зубы.

Он сидел в кабинете и вглядывался в стенку из шлакобетонных блоков, на которую прикреплял бумажки с записями о жертвах и наиболее вероятных подозреваемых, пытаясь установить связь между ними. Всякому, кто попадал под подозрение в ходе расследования, присваивалась буква, но в большинстве случаев подозрения по тем или иным причинам не подтверждались. Сейчас на стене остались лишь три фамилии.

Подозреваемый А, парень из гастронома, Арманд Гутьерос. Эмброуз в шутку прозвал его «Мясник». Многие из его коллег уже перестали считать Гутьероса подозреваемым. Местные СМИ чуть ли не вынесли ему оправдательный приговор, а ФБР и вовсе утверждало, что он не подходит под описание. Эмброуз продолжал сомневаться.

Подозреваемый Е, Брайан Бейкер, водитель такси. Он привлек внимание полиции странными разговорами, которые вел в кабаке с приятелями прошлым летом. Бейкер был помешан на истории с маньяком и рассказывал каждому встречному и поперечному, что был лично знаком с некоторыми из девушек. Полиция даже установила, что трое из убитых девушек действительно побывали в такси у этого типа примерно за год до того, как были убиты. Это удалось отследить, поскольку две девушки расплатились по кредитным картам, а третья звонила в службу вызова такси по поводу оставленного в машине кошелька. К сожалению, у полиции не было никаких доказательств, кроме этих странных совпадений. И потом, Эмброуз искренне полагал, что Бейкер туповат для таких дел. И тем не менее таксист оставался в числе подозреваемых.

Недавно к ним добавился третий: подозреваемый М. Про себя Эмброуз называл его «Подсвечник».

Он попал в поле зрения полиции в результате очередного анонимного звонка, которые сотнями поступали на специальную горячую линию. В тот день Эмброуз как раз продал свой двухэтажный дом по цене на двадцать кусков больше той, которую изначально просил. Наверное, это знак. Его знаменитое чутье подсказывало, что этим парнем, Подсвечником, стоит заняться. Отлично образован. Успешен. Хорош собой. Умен. Прямо как Тед Банди. Звонок был от женщины, страдающей бессонницей. Ей показалось странным время, в которое тот уходил и возвращался домой, в многоквартирный жилой комплекс в центре города: разница со временем совершения последних двух убийств была всего в два часа. Конечно, это не улика, но выглядит подозрительно. К тому же Подсвечник идеально подходил под описание. Эмброуз повесил на стену бумажку с его именем и приказал установить постоянное ночное наблюдение за его домом.

Иногда на несколько месяцев наступало затишье, Эмброуза оставляли в покое, газеты утешительно сообщали, что маньяк из Уикер-парка, возможно, переехал или же его задержали по какому-то другому обвинению и сунули за решетку. Но находили очередной труп, власти принимались допекать Теда, поджаривали сильнее, чем солнце пустыни, а он и ухом не вел. Он так здорово справлялся с нападками мэра и начальника полиции, что коллеги почти единодушно считали: Тедди по силам справиться и с этим делом.

На пресс-конференциях, посвященных делу маньяка из Уикер-парка, Эмброуз всегда отвечал на вопросы журналистов зло и саркастично, но одно из его высказываний оказалось особенно удачным. Оно разошлось как цитата чуть ли не по всем полицейским участкам страны. По слухам, некоторые из полицейских даже распечатывали это высказывание, вставляли в рамочку и вешали над рабочим столом. Цитата получила название «доктрина Эмброуза».

— Улик вообще не бывает, никогда, — объяснил журналистам Тед. — Убийцы, насильники, воры никогда не оставляют следов. С чего бы они стали это делать? Господи, да если бы после них оставались улики — настоящие улики, — мы бы всех ловили в тот же день. Приезжали бы тем же вечером к ним домой с бригадой спецназа и ордером, вышибали дверь и задерживали! А на деле работа детектива заключается в том, чтобы проникнуться чувствами жертвы. Постараться поставить себя на ее место и прислушаться к своему инстинкту — вот тогда вы сумеете поймать сколько угодно плохих парней.

 

58

Она решила рассказать об этом в день его рождения. Не то чтобы она хотела сделать это в торжественной обстановке, скорее искала повод оттянуть неприятный момент. Марта, конечно, не сомневалась в том, что сын уже достаточно взрослый — он без труда переварил бы это сообщение и лет пять тому назад, когда без посторонней помощи собрал телескоп и выучил разговорный испанский. Марта не удивилась бы, услышав в ответ, что он и сам обо всем давно догадался. Вот было бы облегчение! Но что делать, если он прореагирует по-другому? Характер у Джастина был мужественный, мальчик потрясающе владел собой — последний раз она видела сына по-настоящему рассерженным в раннем детстве, — однако такая новость, пожалуй, заставит его разгневаться. Даже не сама новость, а тот факт, что мать скрывала что-то от него. Продолжая тянуть время, она рисковала спровоцировать приступ ярости, с которым не сумеет справиться.

Контролировать сына вообще становилось все труднее. Джастин вытянулся, стал выше ее и больше не выглядел в классе коротышкой. У него появились друзья. Все они были со странностями, но каждый на свой манер. Были среди них и «ботаники», и спортсмены, и любители покурить марихуану, и хулиганы — их всех почему-то тянуло к ее сыну. Он начал пользоваться успехом у девочек, особенно умненьких, но, поскольку в классе был самым младшим, на свидания пока еще не ходил. В нем чувствовалось нечто притягательное. Люди, обладающие подобным обаянием, обычно без труда добиваются первенства в любой компании. Очевидно, и Джастин станет таким, когда вырастет. То-то удивятся его школьные товарищи! Настанет день, и он всем им покажет, что он за птица.

Пока Марта предавалась раздумьям, Джастин успел открыть подарки — он попросил подарить ему книги. Его последним увлечением был Мишель Фуко[21]Мишель Поль Фуко (1926–1984) — французский философ, историк культуры и науки. Представитель структурализма, создатель концепции «археологии знания».
— Марта засыпала, едва прочтя три страницы его текстов. В букинистическом магазине ей посчастливилось найти несколько книг Фуко в твердом переплете: книги с мягкой обложкой Джастин не признавал. Ему нравилось читать, крепко взявшись обеими руками за негнущийся переплет, словно знания попадали в его мозг через пальцы, а не через глаза.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — начала Марта и жестом пригласила его присесть с ней рядом на диван. Так она успеет схватить его за руки, если он начнет ими размахивать, или удержать сына, если он вздумает убежать. Она обошлась без длинного вступления: рассказала только, что их с отцом решение было связано с проблемами наследственности (он, конечно, понимает, что это означает), а именно, с болезнью Хантингтона (ею болела бабушка, и, возможно, когда-нибудь заболеет она). — Я надеюсь, милый, что эта новость не сделает тебя несчастным: ведь если бы мы с отцом зачали ребенка естественным путем, это был бы уже не ты, а я люблю именно тебя, Джастин, и не представляю без тебя своей жизни.

Джастин стал расспрашивать ее о процедуре: где она проводилась, как, кто еще о ней знает. А доктор Кит знает? Еще он спросил о доноре, и Марта сказала, что того нет в живых; он был хорошим мальчиком, жил на востоке страны, погиб молодым в результате несчастного случая, но оставил живущим три очень ценных дара — «глаза слепому, печень тяжело больному и одну-единственную клетку крови нам с отцом, чтобы у нас мог появиться ты».

Джастин видел, что мама нервничает, и постарался ее успокоить. Он не расстроен. Он рад, что она рассказала ему об этом.

— А отец знал, что ты собираешься поговорить со мной об этом именно сегодня? — спросил он. — Знал? Что ж, тогда не удивительно, что он решил не появляться.

Они вместе посмеялись. Она всплакнула.

— Никогда не бойся говорить мне правду, — сказал он, и она пообещала, что не будет. Никогда.

Но ведь она рассказала только часть правды! Джастин тогда решил, что мать так же, как и он, уверена, что вся история с донором — ложь. Вскоре он выяснил, что она искренно заблуждалась, и ненавидел себя за то, что считал мать соучастницей сговора. Но в тот день, несмотря на подозрения, что она продолжает что-то скрывать, он почувствовал огромную признательность. Она сделала ему лучший подарок на день рождения: поведала то, что он так давно пытался найти во всех этих книжках, завернутых в яркую шуршащую бумагу.

 

59

В Нью-Йорке быть либералом не опасно. По крайней мере это не означает, что ты собственной рукой повесил себе на спину мишень.

Иное дело Чикаго. Соглашаясь на должность главного редактора «Чикаго трибьюн», Стивен Мэлик сознавал, что в нужный момент издатель вполне может его подставить. «Трибьюн», республиканская газета в демократическом городе, традиционно ориентировалась на консервативную аудиторию жителей пригородов. Мэлика пригласили в редакторское кресло, чтобы заткнуть рты городским читателям (к тому же сторонникам губернатора), обвинявшим газету в том, что в ней даже новости освещаются с позиции правых. Стивен зарекомендовал себя как либеральный журналист и поэтому мог служить для газеты чем-то вроде громоотвода. Он не сомневался: случись нечто экстраординарное, из него тут же сделают козла отпущения.

И в начале июня он убедился: сделают, и еще как!

Началось все с репортажа о митинге противников клонирования у Дирксен Федерал Билдинг. Сторонники акта Бакли-Райса, направленного против клонирования, выступали в поддержку принятия этого самого акта. В репортаже, написанном молодым, подававшим надежды журналистом по имени Скотт Хармон, сообщалось: на митинге было человек сто пятьдесят, они шли с транспарантами «Человек может клонировать тело, но лишь Бог может клонировать душу», «Клонирование — грех!». Хармон процитировал и высказывания представителей противоположной стороны. «Эти люди боятся прогресса, — говорил один, назвавшийся Камероном Штраубом. — Они невежды». Другой молодой человек по имени Денни Дрейфус, житель Нейпервилла, утверждал, что сам является клоном и что он — католик. «У меня такое чувство, что эти крикуны отрицают мою принадлежность к человеческой расе, — сказал он. — Они пытаются меня уверить, что я — не человек. Что я оскорбляю Бога самим фактом своего существования».

Статья была острая, но внештатного корреспондента, проживавшего в Ригливилле, заинтересовала именно эта вторая цитата. Дело в том, что его тоже звали Денни Дрейфус, и он начал работать над документальным очерком о клоне, который был его полным тезкой. Он решил, что сможет подзаработать в журнале «Чикаго», уже публиковавшем его материалы.

Но тут возникла проблема. Он никак не мог найти этого самого Денни Дрейфуса. Ни в Нейпервилле, ни где бы то ни было еще в штате Иллинойс. Тогда он попытался разыскать Камерона Штрауба, полагая, что молодые люди могут быть друзьями. Человека с таким именем тоже найти не удалось.

Когда Стивен Мэлик получил по электронной почте запрос от Денни Дрейфуса-публициста, холодок пробежал у него по спине. Он помнил этот репортаж. Помнил, как просматривал черновой вариант и удивлялся, как же редактор отдела «Новости города» пропустил статью в таком виде. В ней не было ни строчки о мнении сторонников клонирования. На митинге собралось много народу, значит, не трудно были опросить как протестующих, так и их оппонентов. Мэлику сообщили, что Хармон брал интервью у представителей обеих партий. «Мне-то все равно, — сказал тогда Мэлик, — но статья должна отражать и противоположную точку зрения». В следующей версии появились цитаты из Денни Дрейфуса и Камерона Штрауба.

Дрейфус выказал желание взглянуть на записи Хармона, по которым тот писал свою статью. Мэлик работал в журналистике вот уже двадцать лет, и он прекрасно знал, что будет дальше.

Дрейфус-публицист опубликовал свою статью в «Чикаго Ридер». Помимо странной истории с доработкой репортажа в ней приводились нелицеприятные высказывания неких анонимных представителей журналистского коллектива «Трибьюн», обвинявших Мэлика в том, что он мешал журналистам писать объективно и навязывал для публикации в газете статьи, выражавшие его собственные политические и личные взгляды. Скотта Хармона к тому времени успели уволить за сфабрикованные цитаты, но это привело лишь к тому, что тот обозлился и дал Дрейфусу интервью, в котором «признался»: «На меня оказывали давление. Я иногда переписывал статьи, вставляя целые куски в угоду либеральным взглядам редактора. Если же публикация не касалась позиции консерваторов, у Мэлика ничто не вызывало возражений».

Другие журналисты жаловались на страницах «Ридера» — разумеется, не называя своих имен, — что яростные попытки Мэлика обеспечить «разнообразие» мнений сводились к тому, что он протаскивал в газету репортеров практически без опыта работы и отдавал им ответственные задания. Намекалось на то, что Скотт Хармон, якобы, был как раз из числа его протеже. И это притом, что все прекрасно знали: Скотт Хармон, белый, кинооператор по образованию, сын богатого рекламщика, был навязан Мэлику сверху. К слову сказать, теми журналистами, которых действительно привел в газету сам Мэлик, он очень гордился.

Среди них была, например, Сэлли Барвик. Талантливая. Усердная. Афроамериканка. Писала отлично и почти без клише. Единственное, что ему не очень нравилось, — ее упорное желание заниматься исключительно криминальными новостями. Стивен считал: ни один журналист, тем более такой перспективный, не должен засиживаться на одной теме больше года. Однако Сэлли, бывший частный детектив, убедила его, что именно с полицейскими, на месте преступления или в зале судебных заседаний, она чувствует себя как рыба в воде. Мэлик согласился, потому что как руководитель считал важным поощрять лучших работников.

Он, конечно, слышал о ее увлечении «Теневым миром». Над этим посмеивались на летучках с тех самых пор, как она пришла в газету, и Дрейфус ехидничал по этому поводу в своей статье для «Ридера», правда, не называя имени. Мэлик считал нападки на Сэлли нелепостью. В «Теневой мир» играли десятки миллионов людей, и все равно участие в игре расценивалось как нечто постыдное. «Трибьюн» опубликовала множество статей, посвященных этому явлению. В одной из них, он точно помнил, приводились результаты социологического опроса, в соответствии с которым каждый пятый утверждавший, что не играет, говорил неправду, а больше половины тех, кто признавался, что играет, врали по поводу того, сколько времени проводят в виртуальном мире. До тех пор, пока это увлечение не сказывалось на ее работе (насколько он мог судить, никак не сказывалось), Стивена абсолютно не интересовало, чем она занимается в свободное время. В редакции был один спортивный журналист, так тот змей дома держал — вот это странность так странность, не то что какая-то там компьютерная игра!

— Вы меня вызывали, Стивен? — спросила Барвик, заглядывая к нему в кабинет. Мэлик жестом пригласил ее войти и прикрыть за собой дверь. — Что-то случилось?

— Хотел вас предупредить. Вполне вероятно, что мне недолго уже сидеть в кресле главного редактора этой газеты.

— Вы что, уходить собираетесь?

Мэлик знал, что это изумление притворное: Барвик, конечно, была в курсе настроений журналистов из отдела новостей. Она не могла не слышать разговоры в коридорах, в кафе «Билли Гоут» через дорогу от здания редакции и сплетни коллег из других газет. Но он оценил этот жест.

— Я-то не собираюсь…

— Вас хотят вытурить? Из-за этой ерунды с Дрейфусом?

Он отрицательно покачал головой, правда, не слишком уверенно.

— Пока нет. Возможно, мне удалось бы удержаться. Но вот что я понял: в следующем году придумают что-нибудь еще типа «истории Дрейфуса». Рано или поздно я окажусь виноватым. Меня ведь не вечно будут поддерживать.

Сэлли села на стул с зеленой обивкой, будто плюхнулась на колючий ковер.

— На меня вы можете положиться, — сказала она. — Я всегда буду на вашей стороне.

— Знаю, — сказал он без тени улыбки, хотя другой на его месте наверняка улыбнулся бы. — Именно об этом я и хотел с вами поговорить. В один прекрасный день от вас могут потребовать сделать выбор. Я хотел бы, чтобы вы поступили так, как лучше для вас.

— Никогда. Я ведь обязана вам своей карьерой. Если бы вы не взяли меня в отдел криминальных новостей, я бы до сих пор диктовала по телефону тексты некрологов.

— Прошу вас, сделайте, как я говорю. Сохраните работу. Это хорошая газета. А за меня не беспокойтесь, я как кошка приземлюсь на все четыре. Приземлюсь и обязательно вас приглашу. Если заинтересует, возьму вас на работу. Там посмотрим на какую. Может, вам повезет, и я перееду в город, где еще больше психованных убийц.

— Только на это и остается надеяться, — мрачно отозвалась Сэлли.

— То, что сейчас происходит со мной, не имеет к вам ни малейшего отношения. Пусть так и будет. Это приказ, если хотите.

— Приказ, говорите?

— Угу.

— Может еще, до этого не дойдет.

— Может, и не дойдет, — согласился он. — По-всякому бывает. Глядишь, до того, как скандал разгорится, вы успеете раскрыть дело о маньяке из Уикер-парка и получите Пулитцеровскую премию по журналистике. Вы уж тогда меня не забудьте! — Это тоже было произнесено без улыбки.

Она ушла, ничего ему не пообещав. Мэлик открыл электронную почту, чтобы прочитать многочисленные послания — они успели прийти за то время, пока Барвик сидела в кабинете. Эта девушка могла бы многого добиться в нашем деле, подумал он про себя. Могла бы вести колонку или стать редактором. Когда она пришла устраиваться в «Трибьюн», то сказала, что хочет заниматься журналистикой, потому что любит, когда ее слышит много людей, но не выносит толпу. Мэлику шутка понравилась. Сэлли и в других профессиях сумела бы добиться успеха.

Интересно, кто она в «Теневом мире»?

 

60

Дэвис сидел у окна в большом доме на Стоун-авеню и читал книжку в мягкой обложке «Время смерти». Герой по имени Хью был приговоренным к смертной казни убийцей, которому отказали в помиловании. Дата казни назначена. Он с точностью до секунды знает, когда умрет, и мысль об этом кажется ему невыносимой. И Хью просит другого заключенного договориться с кем-нибудь, чтобы его убили на прогулке в любой день до казни. Эта неопределенность делает Хью счастливым настолько, что он уже не хочет умирать. И он пытается помешать организованному им же самим убийству.

Книжка была глупая, но Дэвиса она будто заворожила, и он прочел первые двести страниц всего за несколько часов. Такие вот невероятные истории — научно-фантастические романы, триллеры, мистика — были его слабостью с подросткового возраста: тогда он проглатывал по три книги в неделю. Он всегда держал одну из них при себе, и, как только выдавалась свободная минутка, переворачивал глянцевую обложку и погружался в чтение, держа книжку одной рукой. Он читал за завтраком, в автобусе, на перемене, читал, даже когда ехал на велосипеде.

Становясь старше, он все реже развлекался чтением, тем более что количество свободного времени неуклонно сокращалось, а у него появились новые увлечения. Будучи студентом медицинской школы, он вдруг увлекся рыбалкой, правда, предпочитал забрасывать удочку с мухой на крючке, стоя на берегу небольшого пруда в парке рядом с домом, а не бродить в высоких сапогах по мелким речкам Висконсина. Когда ему было немного за тридцать, он, получив наследство, выплатил кредит за обучение, купил двухдверный БМВ и заплатил за право пользоваться трассой в городе Джолиет. На некоторое время автогонки стали его страстью. Но подрастала Анна Кэт, становились все серьезней проблемы с психикой у Джеки. Тогда он продал «бумер» и с головой ушел в генеалогию, пытаясь разобраться в истории своих предков. Часами рылся в записях о рождении и смерти в подвальчике с голубыми стенами. Генеалогия отошла на второй план, когда он занялся поисками убийцы дочери, а эта страсть, в свою очередь, уступила место страху попасть за решетку.

Все эти сменявшие друг друга навязчивые идеи были симптомами депрессии. Теперь он это понимал. Если человек счастлив, немного безделья бывает ему только в радость, а если несчастлив, бездействие невыносимо. Сознание несчастного человека переполняют чувства сожаления, вины, страха перед жизненной ситуацией, которая оказалась сильнее его; он беспрерывно прокручивает в голове страшные варианты развития событий. Рыбалка, гоночная машина, карточки с информацией об истории семьи — все это были средства занять мозг, на время отвлечься от неприятных мыслей, прогнать беспокойство.

С тех пор как они с Джоан поженились, старые тревоги почти исчезли. Когда временами прежний страх и картины возможных несчастий ненадолго возвращались, они уже не имели над ним прежней власти. Папки в голубой комнате, старые, с информацией о семье, и относительно новые, в которых он собрал все материалы об убийстве Анны Кэт, вот уже четыре года лежали в коробках — он к ним не прикасался. Джоан предлагала превратить это помещение в студию, чтобы после ее выхода на пенсию они могли вместе заняться рисованием. Сейчас у него свободного времени было больше, чем когда-либо в жизни, и безделье воспринималось как заслуженная награда. Никуда не надо спешить, нет ни обязанностей, ни ответственности. Он ценил возможность устроиться у окна в их доме на Стоун-авеню и читать страшные и захватывающие книжки, по которым так соскучился за сорок лет. Воспоминания об Анне Кэт по-прежнему не покидали его, но больше не мучили, а уж покушение на него казалось вовсе чем-то нереальным, вроде нападения, увиденного в старом телесериале.

Раздался звонок в дверь. Дэвису очень не хотелось вставать и идти открывать. Кто мог прийти в такой час? Почтальон с посылкой, которую вполне можно оставить на крыльце, или кто-нибудь из соседей с очередной дурацкой петицией, которую он наверняка не будет подписывать? Еще это могли быть школьники, продающие конфеты или свечки для сбора денег на какую-нибудь увеселительную поездку. Он ничего не имел против поездок, но к двери подходить ему не хотелось. Но он сидел у открытого окна, и его было видно с улицы. Дэвис жил здесь уже тридцать лет и не желал, чтобы под конец жизни его начали называть сумасшедшим стариком, который никогда не открывает дверь. Он встал и положил раскрытую книгу обложкой вверх на край стола.

За шесть лет мальчик очень вырос. Его даже с трудом можно было назвать мальчиком. Он был всего на полголовы ниже Дэвиса. Длинные светлые вьющиеся волосы, на руках, покрытых тонкими волосками, уже проступали рельефные мышцы; на запястьях Дэвис разглядел несколько розоватых шрамов. Пушок над губами должен вот-вот превратиться в усики. Вокруг глаз и на лбу угри, а на кончике носа большой красный прыщ с белой головкой. Одет в двухцветную рубашку с короткими рукавами, ворот расстегнут, и на шее виднеется серебряная цепочка; свободные штаны цвета хаки и сандалии — так одеваются все подростки, изображающие безразличие к собственной внешности.

— Доктор Мур, — только и сказал он.

Дэвис попытался сглотнуть: у него пересохло во рту. Он лихорадочно соображал, что это еще за шутки, кто пытается его поймать и какой реакции от него ждут. Последний вопрос был особенно важен, потому что поступить надо было в точности наоборот.

Дэвис глянул через плечо Джастина, чтобы проверить, нет ли поблизости его матери, не стоит ли где-нибудь в отдалении ее красная машина.

— Тебе не следует здесь находиться. Чего ты хочешь, Джастин? — сказал он громко на тот случай, если рядом кто-то подслушивал или у Джастина в одном из многочисленных карманов его штанов был микрофон.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, — ответил тот и тут же добавил, видя колебания Дэвиса: — У меня тоже будут большие неприятности, если мама узнает, что я к вам заходил. Я прогулял пару уроков в школе. Но это действительно важно.

Дэвис, уверенный, что совершает ошибку, все же позволил мальчику войти. Он сделал то, чего нельзя было делать, но так поступили бы многие на его месте, просто потому что запретный плод до сих пор сладок.

Джастин в нерешительности остановился в прихожей. Дэвис жестом пригласил его в гостиную и пошел следом. Мальчик присел на край дивана и уперся коленями в журнальный столик. Он был напряжен, словно натянутая струна. Дэвис задернул занавеску.

— Минутку, — сказал он Джастину, вышел в соседнюю комнату и позвонил Джоан. Последний пациент должен был прийти к ней на прием в два тридцать, и она собиралась заехать по дороге домой за продуктами. Если она узнает, что Джастин был у них дома, просто в обморок упадет.

— Милая, — попросил он, — ты не могла бы прихватить упаковку земли для цветов и того шампуня, что ты покупала мне месяц назад? Да-да, этого. Прости, надо было тебе раньше сказать. Спасибо. Люблю тебя. — Ну вот, теперь ей придется зайти еще в два места. Итого у них в распоряжении примерно сорок пять минут.

— Наверное, у тебя что-то действительно важное, раз ты рискнул прийти сюда. — Дэвис заговорил так, будто они и не прерывали начатый минуту назад разговор. — Чем я могу тебе помочь?

— Мама мне рассказала, — проговорил Джастин. Он никак не мог усидеть на месте. Дэвис понимал, что Джастин ерзает из-за дискомфорта, вызванного активным ростом, из-за усталости, которую не снимает даже сон, потому что по ночам у него болят вытягивающиеся ноги, руки, спина, а вовсе не из-за того, что нервничает. То, что мальчик решился прийти сюда, свидетельствовало об исключительной уверенности в себе. Скорее даже о дерзости. Джастин так смело смотрел ему в глаза, что Дэвису волей-неволей надо было соответствовать. Мальчишка пошел на риск и теперь, очевидно, ожидал того же от Дэвиса.

Но что стало известно Джастину? Дэвис решил это выяснить:

— И о чем она тебе рассказала?

— Как я появился на свет.

— М-м.

— Что я — клон.

— Да. И что?

— Она сказала мне, что донором был парень из Нью-Йорка по имени Эрик Лундквист.

— Так.

— Это правда?

Дэвис улыбнулся.

— Мне нельзя разглашать эту информацию.

— Вы ведь уже не практикующий врач, — сказал Джастин, споткнувшись на слове «врач». Дэвиса передернуло. Он вдруг вспомнил о страсти к огню, пропавших животных и смутной тревоге и чувстве вины, которые всколыхнула в нем Джоан восемь лет назад и которые успели раствориться в солнечном счастье его настоящего. К собственному удивлению, он испугался. Не того, что будет, если узнают, что он нарушил судебный запрет, а самого Джастина. Он сам не мог толком понять почему.

— Теперь-то что вам могут сделать? — спросил Джастин.

— Много чего, — уклончиво ответил Дэвис. — Когда мама сказала тебе об этом?

— Примерно полгода назад.

Дэвис прикинул, когда это было.

— Дай угадаю. В твой день рождения? — Джастин кивнул. — Так все делают. Наверное, так рекомендуют в какой-нибудь книжке. Ладно. Значит, мать тебе все объяснила, но ты хочешь еще раз услышать это от меня. Почему? Ты думаешь, она бы стала тебя обманывать?

— Нет.

— Тогда почему?

— Я не думаю, что она лжет. По-моему, она просто ошибается. Большая разница.

И снова у Дэвиса возникло чувство, что парень действует с ведома Марты Финн. Или его подослала полиция. Может, кто-то что-то заподозрил. Может, кто-то решил засадить-таки его за решетку.

— С чего ты взял, что она ошибается?

— Потому что я его видел, — ответил Джастин. Теперь он запрокинул голову и уставился на люстру. Руки он зажал между колен, сложив пальцы в странный замок.

Дэвис ощутил мощный выброс адреналина. То же самое он почувствовал, когда прочел электронное сообщение от Рикки Вайса о том, что тому известен мужчина на фотографии. Тогда все закончилось хуже некуда. Дэвис попытался успокоиться. Он долго молчал. Джастина это вроде бы не волновало. Он даже опустил веки, словно засыпая, как вдруг вздрогнул, моргнул, открыл глаза и стал ждать, глядя в потолок.

— Где… — проговорил наконец Дэвис. — Где ты его видел?

— Не-а, так не пойдет, — сказал Джастин. Он выпрямился, потом наклонился вперед, так низко, что его голова оказалась у самого стула Дэвиса. — Сейчас вы мне рассказываете. А я слушаю.

Господи, что же известно этому парню? Где он мог видеть убийцу Анны Кэт? Нет, это неважно. Как он понял, кто перед ним? Неужели это кто-то из Нортвуда? Неужели этот монстр все время был так близко? Теперь он не даст Джастину уйти, пока не узнает. Какими бы ни были ответы, этой информации, безусловно, хватит для того, чтобы упечь его, Дэвиса, за решетку лет на десять. И все равно, он должен знать. Он слишком многое поставил на кон, чтобы просто взять и бросить игру. Ему нужно было кому-то довериться — почему бы не Джастину? Ведь это был и его ребенок, не только Марты и Терри Финнов. Если бы не Дэвис, такого сочетания углерода и нейронов, светлых волос и любопытства не было бы на свете.

— Скажи, что ты хочешь узнать? — сказал Дэвис.

Джастин встал, обошел столик и уселся прямо на ковер у самых ног Дэвиса.

— Создавать клонов живых людей запрещено, так?

— Да, так.

— А вы создали.

— Да.

— За это могут посадить.

— Да, ты прав.

— Значит, это было для вас очень важно.

— Да, очень важно.

— Вот и расскажите мне об этом.

— Расскажу, — пообещал Дэвис. — Но я только что открыл тебе тайну. Мне кажется, я могу теперь потребовать чего-нибудь взамен.

— Вполне справедливо.

— Где ты его видел?

Джастин задумался, но явно не потому, что сомневался, стоит ли об этом рассказывать — ему надо было мысленно отмотать назад пленку, чтобы выдать точную информацию.

— Он напал на мою мать.

— Черт! — выпалил Дэвис. — Она в порядке?

Джастин кивнул. Его рот искривила не улыбка — гримаса, похоже, от злости и чувства вины.

— Да, все нормально.

— Когда это произошло?

— Шесть лет тому назад. Как раз перед тем, как она подала на вас в суд.

Дэвис подумал: «Это, наверное, простое совпадение», — и задал следующий вопрос:

— Теперь скажи, кто он?

— А вы не знаете? — В вопросе слышалось разочарование. Очевидно, такой поворот смутил Джастина. — Тогда сначала скажите, что известно вам.

Дэвис кивнул. Он спрашивал себя, хватит ли им часа. Может, стоит позвонить Джоан и поручить еще что-нибудь купить? А не то она придет с работы и застанет мужа и Джастина, изображающих недоверчивых двойных агентов, обменивающихся информацией.

— Он напал на мою дочь.

— Она в порядке? — спросил Джастин.

— Нет, — ответил Дэвис.

Он рассказал все. Джастина, казалось, история совсем не шокировала. Он внимательно слушал и кивал. Вид у него был озабоченный, однако порой на лице отражались облегчение и даже радость. Он ни разу не перебил. Дал Дэвису возможность все описать, объяснить, обосновать, попросить прощения. В том, как он слушал, было столько сочувствия и ни тени осуждения! Дэвис несколько раз готов был расплакаться.

— Я вам сочувствую, — произнес Джастин, после того как Дэвис закончил, и они некоторое время молчали, думая каждый о своем. — Боюсь, что мало чем смогу вам помочь. — Он вздохнул. — Я не помню, как его звали. Что-то связанное с деньгами. Может, мистер Кэш[22]В переводе с английского — наличные. «Койн» в переводе означает «монетка».
или что-то в этом роде. По-моему, он из Чикаго. А родился и детство провел в Нортвуде. Или это родители его там жили.

— Его родители живут здесь?

— Шесть лет назад жили здесь. Мы столкнулись в магазине. Его мать познакомила его с моей мамой. Они разговаривали, но я не прислушивался. Помню только, все твердили, что я на него очень похож. По крайней мере, на него в детстве.

— Что было дальше?

— Он пригласил маму поужинать. Когда они вернулись, я услышал внизу какой-то шум и спустился посмотреть. По-моему, он пытался ее изнасиловать, хотя она никогда не говорила об этом. Мама плакала. Она крикнула, чтобы он уходил. Когда он проходил мимо меня, я посмотрел на него, внимательно, не так, как тогда, в магазине. У меня возникло чувство, будто я смотрю на собственную фотографию. Знаете, как бывает, когда ты знаешь, что успел очень измениться, и в то же время не сомневаешься, что на фотографии именно ты.

— Как ты думаешь, он тоже это почувствовал? Увидел в тебе себя?

Джастин поковырял пальцем ковер.

— Не знаю. Сомневаюсь. По-моему, ему просто хотелось убраться оттуда поскорее.

— Мать о чем-то догадывается?

— Не-а. Я же сказал, она считает, что моим донором был Эрик Лундквист.

Дэвису очень хотелось верить, что это правда.

— Ты уверен, что это был донор?

Джастин едва заметно тряхнул головой.

— Да, черт возьми! — воскликнул он. — И вот еще что. — Он вскочил, задрал рубашку и повернулся спиной к Дэвису. Дэвис тоже поднялся. Джастин обернулся. — Вот.

— Что? — Дэвис внимательно изучил белую спину мальчика. — Эта родинка? — Он поднес было руку, но не дотронулся до кожи Джастина. Над ремнем виднелась часть родимого пятна, напоминавшего по форме чайник. — У него была такая же?

— В точности. И в том же самом месте.

— Господи боже мой, — прошептал Дэвис.

Тут открылась дверь черного хода, и издалека послышался голос Джоан:

— Дэйв, привет!

— Господи! — опять сказал он. — Тебе пора. Но нам необходимо договорить. В субботу сможешь?

— Могу. Где?

— Не знаю. — Он уже слышал шаги Джоан на кухне и стал подталкивать Джастина к парадной двери. Тот одергивал рубашку. На ходу Дэвис достал из бумажника визитку. — Здесь указан номер мобильного. Позвони завтра. Что-нибудь придумаем.

Джастин выхватил карточку и выскочил за дверь не попрощавшись.

— Кто это был? — сказала Джоан, входя в прихожую.

— А? Да так, паренек один. Свечки продавал. Собирает на поездку с друзьями.

— И как, ты купил свечечку?

Дэвис только сейчас вспомнил, что держит в руках бумажник.

— Даже две. Они в Сент-Луис собрались.

Боже, он же не предупредил Джастина! Не сказал ему, чтобы не смел никому рассказывать об этой истории, не сказал, что если этот Кэш, или как его там, тоже сложит все кусочки головоломки, Джастину будет угрожать большая опасность. Теперь всё, Джастин ушел, и он не сможет его ни о чем предупредить, если только не нарушит судебный запрет или не попросит об услуге кого-то еще.

Джоан помахала бутылочкой с шампунем и вошла в гостиную. Она наклонилась, чтобы закрыть окно — в комнате был сквозняк, — и взяла со стола раскрытую книжку.

— А, «Время смерти». Я это читала, — сказала она и протянула ее Дэвису. Он достал из бумажника еще одну визитку, заложил страницу и оставил книжку на столе.

 

61

Примерно в то же время, когда она перестала работать частным детективом и начинала новую жизнь, Сэлли, как и миллионы других людей, не на шутку увлеклась «Теневым миром». То, с какой тщательностью была сделана эта игра, поражало ее воображение. Каждый раз, натыкаясь в игре на какое-то неизвестное ей место: ресторан, магазин секонд-хенд или автомойку, — она проверяла, действительно ли оно существует на улицах Чикаго, и каждый раз восхищалась, когда находила. Если же в реальном мире ее ждало разочарование, она в тот же день натыкалась в компьютере на что-то новое, еще более удивительное. Теперь она существовала одновременно в двух жизнях, и это было и увлекательно, и приятно. Ее сутки делились на почти равные части: девять часов на жизнь в реальности, девять часов на жизнь в игре и еще шесть на сон.

Вот уже три года, как она не имела права находиться рядом с Джастином, но взрослый Джастин, как и прежде, часто приходил к ней во сне. После таких встреч она просыпалась воодушевленной, но словно одурманенной. Зачастую она даже не помнила толком, о чем они говорили, какими тайнами обменивались. Ощущение радости почти всегда сменялось печалью. Марта была ей другом, но она поняла, что больше скучает по Джастину. Не по реальному мальчику из плоти и крови, который был почти на двадцать лет младше нее, а по идее человека, как говорил когда-то Эрик-Джастин. Ни один реальный мужчина не может сравниться с этой идеей. Теперь, когда они стали друзьями в «Теневом мире», она могла поближе познакомиться с идеальным Джастином, отдельно от его физической оболочки подростка.

Дошло до того, что Сэлли почти с нетерпением ждала нового убийства в «Теневом мире».

 

62

Сегодня у группы девушек: секретарей, помощников юристов и молодых специалистов, проходящих летнюю практику в фирме «Гинсбург и Адамс», — была очередная встреча. В фирме было принято делить сотрудников на группы и подгруппы — с дипломом по юриспруденции и без диплома, с рекомендациями и без таковых, — и сотрудницы, ответившие «без» на оба вопроса, сведенные вместе дискриминацией по признаку пола и принадлежности к высшей касте, раз в неделю сходились в баре, когда там были «счастливые часы» — выпивка за полцены. Бар назывался «Мартин», но они дали ему прозвище «Мартини» — это было их общей, не слишком забавной шуткой. Собравшись вместе и заправившись изрядным количеством джина и вермута, они обнаруживали все новые общие интересы: погода, страх перед маньяком из Уикер-парка, места, где можно проводить отпуск, мужчины и жуткие истории о старшем коллеге по имени Сэм Койн.

Обсуждали репутацию Койна, и она неизменно оказывалось очень плохой. Он был безжалостным начальником, очень жестко вел себя, играя в софтбол, бывал слишком заносчив на переговорах и был странным, эгоистичным и жестоким любовником. О любовных похождениях Сэма рассказывали легенды, причем, когда в их компании появлялись новые сотрудницы, их повторяли снова — и так месяц за месяцем. Из двенадцати обычно собиравшихся в баре девушек три, по-видимому, сами были героинями подобных историй, но делали вид, что только пересказывают их, расцвечивая вымыслом и используя имена женщин, давно уволившихся из фирмы «Гинсбург и Адамс». Время от времени одна из них переоценивала свои возможности и, напившись, пробалтывалась о свидании с Койном. Она становилась звездой вечеринки, и присутствующие шумно требовали подробного отчета или по крайней мере подтверждения главного слуха о Сэме Койне. Правда ли, что у молодого симпатичного адвоката, специалиста по слияниям и поглощениям фирм, член величиной с рукоять теннисной ракетки? И счастливица, конечно, демонстрировала свою осведомленность: широко раскрывала рот так, что получался широкий овал, или показывала руками неимоверный длины отрезок. Уголок бара, где они сидели, оглашался хором голосов, и официант спешил к ним с целым подносом мартини.

Некоторые истории про Сэма Койна удивляли, а иногда и внушали страх. О Нэнси, которой пришлось целый месяц носить одежду, прикрывающую синяки на руках и ногах. О Дженни, обнаружившей у Сэма в шкафу наручники, плетки и кожаные маски, — ее это вроде даже заводило. О Кэрри, испытавшей жуткое унижение, стоя на коленях перед Сэмом Койном на полу подземной парковки, — он таскал ее за волосы и орал на нее, отдавая непристойные приказы. О бывших сотрудницах «Гинсбург и Адамс», как правило, молоденьких, только что из колледжа, откуда-нибудь из Миссури или Индианы. Он запирал их в своей машине или на квартире и заставлял делать ему минет, а сам в это время бил и оскорблял их. Женщины с большим стажем работы в фирме обменивались рассказами об изнасилованных помощницах, которым платили за молчание, и секретаршах, которые становились жертвами сексуального преследования, но молчали, потому что им угрожали, — «преследование из-за сексуального преследования», как они это называли. Сэм Койн был красив, как кинозвезда, умен, как политик, злобен, как дикий хищник, и оснащен, как жеребец, — мужчине с таким набором, по утверждению циников из бара «Мартин», вечно все сходит с рук.

Сэм знал, что о нем болтают. Иногда он слышал, как дамочки шептались в комнате отдыха, или замечал, как новенькие украдкой поглядывают на его брюки, надеясь увидеть выпуклость, подтверждающую слухи об умопомрачительных размерах его причиндалов. Его это не беспокоило. Он даже использовал это в тактике соблазнения, когда западал на очередную девицу, замечая нечто темное в ее глазах, какой-то намек в том, как она одевается, или пирсинг, или едва заметный шрам от выведенной татушки. «Что обо мне болтают?» — спрашивал он какую-нибудь новенькую, согласившуюся поработать сверхурочно, чтобы помочь ему делать копии или складывать документы в папки. «Ничего», — отвечала девушка, широко распахнув глаза с длиннющими ресницами и опустив уголки рта. Она изо всех сил изображала наивность. «Знаешь, половина из этого неправда», — говорил он. Она краснела, и сразу становилось ясно, что ей уж точно много чего натрепали, причем, очевидно, непристойного и даже шокирующего. «Тебя это пугает?» — спрашивал он тогда. Если девушка оказывалась зрелой не по годам, она отвечала: «Смотря какая половина», — и в этот момент он понимал: она будет в его постели, или на его столе, или в подсобке, в его машине или на его машине, в зависимости от настроения и обстоятельств. А еще бывало, что девчонки в последний момент пугались — и такое, как ни досадно, случалось довольно часто.

 

63

Дэвис назначил Джастину встречу в лесопарке, на узкой дорожке, по одну сторону которой расположена собачья площадка, по другую — полянка для пикников. По дороге почти никто не ездил, разве что желающие порыбачить в находившейся неподалеку речушке, так что в обеденное время это было вполне подходящее и безопасное место для тайной и противозаконной встречи взрослого мужчины и подростка.

Сквозь открытые окна своего внедорожника Мур услышал шелест велосипедных шин по мокрому асфальту, поймал взгляд Джастина в зеркале заднего вида и махнул ему рукой, приглашая в машину. Джастин оставил велосипед в высокой траве у дверцы автомобиля, сел на пассажирское место и кинул рюкзак на коврик себе под ноги. Дэвис предложил ему пепси. У него было такое чувство, что он совершает нечто предосудительное: они вдвоем в машине, велосипед лежит на боку у дороги, у парня отвороты штанов мокрые после поездки по лесу, да еще эта бутылка пепси, словно какая-то приманка. Дэвис подумал о том, как был счастлив еще неделю назад и как паршиво ему сейчас; у него аж живот сводило, и ему никуда не деться от этого ощущения в ближайшее время. Он сказал себе, что совершает ошибку, но тут же возникла другая мысль и вытеснила первую: у него нет выбора. Да разве он сумеет жить дальше, если не выяснит до конца, что известно этому мальчику! Он не мог попросить Джастина забыть обо всем, а главное — не мог заставить себя забыть о том, что Джастин существует. Речь шла уже не о мести или восстановлении справедливости. Дэвис сознавал, что он и Джастин стоят на пути, с которого не свернуть; что им придется идти, пока дорога не закончится, и ему, Дэвису, суждено будет навсегда остаться там, куда она приведет.

— Я забыл тебя предупредить, — проговорил Дэвис — Обо всем этом никому нельзя рассказывать. Этот «мистер Кэш» мог сообразить, кто ты, — и тогда тебе, возможно, грозит опасность.

— Я думал об этом, — сказал Джастин. Он замолчал на мгновение, пытаясь подавить отрыжку от газировки. — Пусть это вас не беспокоит.

— Ты можешь вспомнить еще что-нибудь об этом парне?

Губы у Джастина были обветрены, кожа вокруг рта красная и раздраженная. Впечатление такое, будто он пытался красить губы, а помада размазалась.

— Он жил в Чикаго, — ответил он. — Похоже, занимался спортом. Хорош собой, естественно. — Джастин иронично постучал себя по груди, но тут же перестал — еще что-то вспомнил: — У него была дорогая машина. Европейская. Типа «порше», «бумера» или «мерседеса». Возможно, с откидным верхом.

— Машину он с тех пор мог и сменить, — сказал Дэвис, — но то, что машина дорогая, меня несколько удивляет. У него есть деньги, значит, он занимает ответственный пост?..

— А вы что, считали, что этот парень должен быть полоумным придурком?

— После того, что он сотворил с моей дочерью? Да. — Он с запозданием сообразил, что вопрос был с подвохом.

— И каким же тогда должен был получиться я? Вы полагали, что я стану таким же?

Дэвис вздохнул:

— Есть очень много факторов, влияющих на формирование характера человека, Джастин. В этом процессе мало что предопределено.

— Вы поэтому так пристально за мной следили? «Тайно преследовали?» — Похоже, он намеренно использовал формулировку, прозвучавшую в суде, чтобы заставить Дэвиса нервничать. — Вас это тревожило?

— Да, немного.

У Дэвиса в машине продолжало работать радио, правда, на минимальной громкости, так что почти ничего не было слышно. Джастин прибавил громкость — хотел разобрать, что это за музыка. «Брамс, скрипичный концерт ре-бемоль», — определил про себя Дэвис. Джастин поморщился и переключился на станцию «Хит-парад сорок».

— Я, получается, был как инструмент в вашем расследовании, да? Как набросок для художника? Так?

— Можно, наверное, и так сказать.

— Но если бы вы дали моей матери ДНК этого Эрика, как и должны были, то у нее появился бы другой мальчик. Не я в другой телесной оболочке, а совершенно другая личность. Другое «я». А меня бы вообще не существовало.

— Думаю, да. Но, честно признаться, Джастин, я не очень хорошо разбираюсь в этих вопросах.

Дэвис не отрываясь смотрел на дорогу сквозь лобовое стекло. Из леса выбежала собака. Опустив морду до самой земли, видимо, что-то вынюхивая, она сделала небольшой круг. Тут появилась хозяйка, девушка лет двадцати со сложенным поводком в руках, и обратилась к своей подопечной с обычными дурацкими вопросами, на которые собаки, естественно, никогда не дают ответов:

— Что там у нас такое? Чего нашла? Куда ты побежала?

Они направлялись к речушке.

— Часто по ночам, когда становится тихо, я лежу и думаю, стараюсь при этом следить за движением собственной мысли, — заговорил Джастин. — Такое чувство, что если удастся вспомнить, какая мысль у меня была до настоящей и как она связана с предыдущими, то удастся в конце концов найти себя настоящего.

Дэвис смотрел на Джастина и удивлялся: мальчик решительно изменился, хотя с их последней встречи у Дэвиса дома прошло всего несколько дней. Ветер растрепал густую копну белокурых волос, но дело, разумеется, было не во внешности.

Джастин продолжил рассуждать:

— Мысли, как известно, имманентны сознанию, но не определяют человеческую личность. Хотя для большинства людей именно мысли являются единственным способом и возможностью для самоидентификации. Я — автор собственных мыслей, и именно этого автора я стремлюсь отыскать по ночам: мыслящее существо, отделенное от самих мыслей.

Вдалеке все еще видна была девушка с собакой. Она взмахнула рукой, притворившись, что кидает мячик, но собака не поверила. Когда хозяйка действительно швырнула мячик, собака бросилась за ним, и обе скрылись за поворотом.

Джастин взглянул в окно, со скрипом провел пальцем по стеклу, словно пытаясь оттереть какую-то грязь.

— Что, если у нас с «мистером Кэшем» все одинаковое, за исключением мыслей? — спросил Джастин. — Если у нас одинаковая ДНК и одинаковая внешность, вдруг и мыслящее существо внутри нас тоже одинаковое? Что, если по сути наше мышление, наши «я» идентичны? Что, если мы — одна и та же личность, только думаем о разном?

— Джастин, честное слово, я не знаю! А можно ли сказать то же самое о близнецах? Или однояйцевых тройняшках? Могут они быть одной личностью в трех разных телах?

Джастин улыбнулся, поймал взгляд Дэвиса в зеркале заднего вида и обратился к отражению:

— А почему, собственно говоря, личность не может существовать в двух экземплярах? Физики утверждают, что теоретически возможно перемещение во времени. То есть мы с вами можем вернуться в тот день и час, когда мы разговаривали у вас дома, и посмотреть на нас самих со стороны. Для этого нужно, чтобы и у вас, и у меня были точные копии, живущие в одно время с нами, но независимо от нас. Ведь верят же миллионы людей в реинкарнацию. Стало быть, если продолжить мысль, можно представить себе, что человек проживает более одной жизни в одно и то же время, причем два его «я» никак не связаны и не подозревают о существовании друг друга. Вы согласны?

Дэвис машинально сжимал руль изо всех сил. Он заставил себя опустить руки с отпечатавшимися рубцами от оплетки руля, и только тогда сказал:

— Извини, что меняю тему. Однако не исключено, что какая-то связь с тем, что ты говорил, найдется. — Дэвис взял с заднего сиденья конверт и вытащил из него изображение, созданное компьютером, — лицо убийцы Анны Кэт. То самое, в котором Рикки Вайс разглядел Джимми Спирса. — Что скажешь? Похоже на «мистера Кэша»?

Джастин долго вглядывался в портрет. Он присвистнул сквозь зубы, потом помолчал и снова присвистнул.

— В общем, да, — сказал он наконец. — Даже очень. Как вы его получили?

— С твоей помощью. Много лет назад.

Джастин не проявил ни малейшего любопытства — он молчал, давая Дэвису понять, что сам обо всем догадался. Потом спросил:

— Та история с футболистом? И парнем, которого убили в Небраске? — Дэвис кивнул. Мальчик расстегнул рюкзак и достал ручку, вопросительно взглянув на Дэвиса.

— Можно?

— Да, конечно.

Джастин подложил под листок свой учебник и какой-то журнал и начал аккуратно наносить на портрет штрихи. Изменилась прическа — теперь волосы были короче. Добавились короткие бачки, изменилась форма бровей. Он оттенил глаза, и они стали более глубокими. Точно так же он поработал над подбородком — лицо «мистера Кэша» сделалось сухощавее. Дэвис был потрясен: всего несколько линий, проведенных рукой человека, заставили ожить компьютерную графику. Лицо на портрете стало куда более реалистичным. Более похожим на парня на соседнем сиденье.

— Ну вот, — сказал Джастин. — Теперь я вижу в нем себя. Вот такой он, «Кэш».

Дэвис взял в руки листок и повернул к свету. Одному богу известно, сколько часов он провел, вглядываясь в это лицо, но только сейчас увидел перед собой живого человека, а не абстракцию. Человека, которого ему предстояло найти, с которым предстояло сразиться, которого следовало опасаться. У него холодок прошел по спине при мысли, каково же это — встретиться с реальностью лицом к лицу.

— Так как же мы будем его искать? — спросил Джастин.

— А ты точно не сможешь добыть еще какую-нибудь информацию? Спросить у мамы?

— Точно нет. Она ни разу не упоминала об этом с той самой ночи. Думаю, она надеется, что я забыл. Если я об этом заговорю, она тут же потащит меня к моему психоаналитику, а потом побежит к своему. Она перепугается до смерти.

— Да, так не годится, — согласился Дэвис. — Нельзя допустить, чтобы она что-то заподозрила.

— Вот именно. Если она что-нибудь об этом узнает, то меня посадят под домашний арест, а вас — за решетку.

— Тогда я попробую что-нибудь сделать. Несколько лет тому назад я обращался в одно детективное агентство… — сказал он и замолчал.

Джастин хмыкнул.

— «Золотой значок»? То самое, которое потом поручило Сэлли Барвик меня фотографировать? У них теперь тоже судебный запрет на приближение к нашей семье. Мама постаралась. — Он покопался в рюкзаке, достал тетрадку и стал листать ее, искать что-то среди конспектов и умело сделанных рисунков. — Я дам вам координаты человека, на которого работала раньше Сэлли Барвик. У него офис в центре. А наш «мистер Кэш», как вы помните, тоже жил в центре. — Он написал что-то на тетрадном листке, вырвал его и протянул Дэвису. Тот сунул бумажку в карман.

— Ты общаешься с Сэлли Барвик? Чем она сейчас занимается?

Джастин пожал плечами.

— Понятия не имею.

Дэвис не стал его больше расспрашивать. На Сэлли ему было, в общем-то, наплевать.

— Ты каждый день в школу на велосипеде ездишь?

— Да, пока холодно не становится.

— Когда мне удастся что-нибудь выяснить, я повешу на окно своей комнаты на втором этаже, крайнее справа, лист белой бумаги. Поглядывай. Как увидишь знак, звони мне на мобильный. И не пользуйся своим телефоном. Если твоя мама обнаружит мой номер в списке набранных — все кончено.

— Хорошо, — сказал Джастин. Он проверил, хорошо ли застегнута молния на рюкзаке, и открыл дверь машины.

— Джастин! — окликнул его Дэвис. Джастин поставил обе ноги на край асфальта, где уже начиналась трава, и обернулся. — То, что ты говорил о собственном «я», о мыслящем существе, отделенном от мыслей, об одном сознании в двух разных телах…

Мальчик покраснел:

— Это так, мыслишки, которые меня занимают. Со знакомыми я стесняюсь об этом говорить, так что когда выпадает возможность…

— Что ж, ты умный молодой человек, — сказал Дэвис. Он почему-то с трудом произнес эти слова. Глаза увлажнились, в носу закололо. Он хотел было сказать, что гордится им, но вовремя сообразил, как глупо и неискренне это прозвучит.

Джастин пожал плечами и покосился на Дэвиса, тому показалось — с некоторым смущением.

— Да уж, умный, — сказал Джастин. — И поэтому меня фиг поймаешь.

 

64

С тех самых пор, как Большой Роб ушел из полиции и занялся частным сыском, его крошечный офис ни в чем не изменился. Стены были того же розоватого цвета. Когда он только открывался, мебели было уже двадцать лет — теперь почти сорок, так что это был уже практически ретро-шик. На полу лежал ковролин, не для жилых помещений, а такой, как в универмагах. На нем были ясно видны отметины тысяч ног, а пятна от кофе Большой Роб собственноручно оттирал мокрой тряпкой и жидкостью для мытья посуды. На шкафу с документами стоял пыльный кубок команды полиции Чикаго по боулингу, словно статуя на постаменте.

— Признаться, доктор Мур, меня удивляет, что вы пришли ко мне.

— Что ж тут удивительного?

Робби пожал плечами.

— Видите ли, я вас едва знаю, и все же у меня такое ощущение, будто мы вместе пережили не самые приятные моменты нашей жизни.

— Насколько я понимаю, Фил Канелла был вашим другом, — сказал Дэвис Мур.

— Да, был. И примите мои соболезнования по поводу смерти жены.

Дэвис кивнул. Он был рад, что эта необходимая часть разговора так быстро закончилась, и перешел к делу:

— Я ищу одного человека. Мне мало что о нем известно. Я хочу, чтобы вы раздобыли мне его имя и адрес.

Робби, опершись на руку, встал из-за стола. Мужчина его габаритов по тесной каморке его офиса прохаживаться, разумеется, не смог бы. Ну так он хоть постоит. Робби поинтересовался:

— Кого искать?

Дэвис достал из кармана небольшой блокнот. Он исписал несколько страниц, чтобы как-то упорядочить все известное об этом «одном человеке».

— Вероятно, — начал он, — его фамилия — Кэш или похожа по смыслу. Он вырос где-то в Нортвуде или его окрестностях — вероятно, проживал там восемнадцать лет тому назад, а кто-то из его родителей, а может, оба, живут там и сейчас. Не исключено, что он неоднократно совершал насильственные действия в отношении женщин, но я не могу сказать, заявлял ли на него кто-нибудь из них. Он человек состоятельный. Врач, адвокат, банкир или предприниматель — не знаю. И предпочитает европейские машины. По моим сведениям, шесть лет назад он жил в центре Чикаго. — Мур замолчал, прикидывая, может ли пригодиться эта деталь: — Примерно в это же время у него было одно свидание с Мартой Финн.

Робби охнул и понимающе покивал:

— Агентство «Золотой значок» наняло мою сотрудницу, чтобы по вашей просьбе делать фотографии сына Марты Финн. Миссис Финн по суду запретила Сэлли приближаться к их семье. У вас, насколько мне известно, тоже судебный запрет. Я читал об этом в газете.

— Это не страшно. Ее беспокоить не придется.

Большой Роб взглянул на окно. Он нюхом чуял, что ему придется всю жизнь жалеть, если он ввяжется в это дело; более того, он уже жалел, но спросил:

— Что вы еще знаете?

Дэвис перелистнул записи, сделанные после разговора с Джастином, и сообщил:

— Не исключено, что в детстве он любил играть с огнем или имел отношение к исчезновению домашних животных. Он наверняка очень умен. Возможно, значительно умнее нас с вами.

— Отлично, — откликнулся Робби. — Короче говоря, псих. И гений. Он что, какой-нибудь чокнутый ученый? — Он нервно хохотнул.

Дэвис открыл портфель и достал рисунок.

— И последнее. Вот как он выглядит. Или выглядел не так давно.

Большой Роб взял листок и положил на стол.

— Мне знаком этот портрет. Его нашли у убитого Филли. — Он заглянул Дэвису в глаза — ждал откровенного ответа.

— Это моя жена нашла его у меня в компьютере, распечатала и отправила вашему другу. Она думала, что это может быть как-то связано, — он запнулся, не зная, как сказать, — с ее делом. С тех пор его немного подкорректировали.

Большой Роб быстро поднес бумагу к глазам, загородив ею лицо от клиента. «Из-за этого портрета погиб Филли», — думал он. Справившись с эмоциями, опустил листок, пристально посмотрел на Дэвиса и назвал цену на свои услуги.

— А пока дайте мне, пожалуйста, наличные на текущие расходы.

— Непременно. — Дэвис достал из кармана купюры.

Робби вздохнул и взял их не пересчитывая.

 

65

Марте было стыдно, что она уже полторы недели не меняла постельное белье Джастина. Она показывала по четыре дома в день, особенно ее замучила одна клиентка. Это была молодая женщина, только что выскочившая замуж за пожилого врача, которая убедила мужа, что лучше иметь дом за городом с двориком, детской и просторной кухней, чем тесную квартиру в центре хотя бы и с видом на озеро. «Если он думает, что я стану заниматься воспитанием его детей в городе только для того, чтобы ему было удобней таскаться к любовнице на Золотой берег, то он сильно ошибается», — говорила она Марте. Она также доверительно сообщила, что уверена в существовании любовницы с Золотого берега, поскольку сама до недавнего времени была одной из них.

В комнате Джастина царил идеальный порядок. Не верилось, что здесь живет подросток. В конце каждого дня он расставлял книги на полках по алфавиту, смахивал пыль с клавиатуры компьютера, аккуратно выкладывал одежду, которую собирался надеть завтра. Усталым Марта его никогда не видела и искренне недоумевала: когда же ее сын успевает высыпаться? Ведь у него школа, самостоятельные занятия, ежедневная уборка и еще эта проклятая игра! Она читала статью о том, что тысячи детей, да и многие взрослые, проводят так много времени в виртуальном пространстве «Теневого мира», что их собственная, реальная жизнь становится им неинтересна или вовсе безразлична. По всей стране резко сократилось количество школьников, записывающихся в спортивные секции и команды, и многие преподаватели утверждали не без основания, что виновата в этом компьютерная игра. Это было похоже на правду: только в Нортвуде Марта лично знала три пары — целых три! — расставшихся из-за того, что один из супругов повстречал кого-то в «Теневом мире» и ушел к новой любви. Терри, по крайней мере, ушел от Марты к своей помощнице. В этом было что-то утешительно старомодное.

Однако не все были едины во мнении, что игра приносит детям только вред. Некоторые психологи утверждали, что подростки, экспериментирующие в «Теневом мире» с различными сценариями взрослой жизни, оказываются более подготовленными к учебе в колледже и стрессу, связанному с отъездом из дома. Говорили, что они более уверены в себе, менее склонны к рискованным предприятиям и имеют больше шансов найти свое место в профессиональной сфере. Сама Марта ни разу не открывала эту игру и относилась к подобным утверждениям скептически, но ей было легче верить им, чем пытаться запретить Джастину играть или отучать его от «Теневого мира».

Марта сняла с кровати грязное белье и встряхнула свежее, стараясь как можно ровнее заправить нижнюю простыню и аккуратно загнуть краешки верхней. Потом она разложила одеяло, накрыла постель покрывалом и положила сверху подушки, стараясь делать все так же аккуратно, как сын. Он никогда не жаловался, но Марта часто замечала, что он перезаправляет постель, если считает, что мать сделала это не идеально.

Она рассортировала выстиранные вещи и отнесла свои в главную спальню, где спала она. По сравнению с ее комнатой спальня Джастина казалась стерильным боксом. Двухнедельный запас его рубашек, джинсов и нижнего белья, перестиранный и высушенный за утро, занимал три круглые корзины, и она устроилась перед его раскрытым шкафом, чтобы правильно все разложить. Голубые джинсы надо было сложить и поместить стопочкой на вторую снизу полку, рубашки повесить на вешалки, только пластмассовые, ни в коем случае не металлические. Голубые носки должны были лежать отдельно от черных. Нижнее белье свернуто в рулон, а не сложено. Джастин не стал бы жаловаться или скандалить, но наверняка переделал бы все на свой вкус, если бы она что-то сделала не так.

На дне корзины для белья она заметила три выцветшие однодолларовые купюры. Наверное, она проверила не все карманы перед стиркой. Марта испугалась: что если она погубила какую-нибудь важную запись? Домашнее задание или телефон хорошенькой девочки?.. Честно говоря, ее беспокойство оказалось идеальным предлогом, чтобы порыться в его карманах. Она обнаружила еще две бумажки по одному доллару и одну пятерку и положила деньги на его комод. В пятых по счету джинсах она нащупала что-то интересное: кусок плотной бумаги размером с визитку, смятый и деформировавшийся в барабане стиральной машины. Она достала его. Имя ее поначалу не насторожило, мало ли Муров на свете, пока она не увидела приписку: «доктор медицины».

Марта не просто разгневалась. Она буквально пылала от ярости. Как этот Мур посмел приблизиться к нему? Давно ли они начали встречаться? Что еще этому ублюдку надо от ее сына? Она хотела позвонить адвокату, но знала, что тот станет с ней разговаривать только за свой обычный гонорар — 350 долларов в час. Она хотела обратиться в полицию, но понимала, что копы прежде всего спросят, проверила ли она все факты: «Вы говорили с сыном, мэм? Если у вашего сына в кармане визитка Дэвиса Мура, это еще не доказывает, что последний нарушал судебный запрет». Вот и поди попробуй им объяснить, что она не может спросить об этом Джастина. Она боится. Он уже четыре года не позволял себе в разговорах с ней никаких резкостей, но все равно он ее пугал. Мать знает своего сына, даже если он не унаследовал ее ДНК. Мать догадывается, на что способен ее сын. Каждый раз, когда он молча перестилал постель и по-своему складывал джинсы, Марта представляла себе, как в его мозгу, в его сердце копится напряжение, как оно давит изнутри на черепную коробку, на ребра, как свистит в ушах. Рано или поздно оно вырвется наружу.

Но до тех пор, пока Джастин оставался рядом, до тех пор, пока ее мальчик учился и играл под ее крышей, у нее на глазах, до тех пор, пока она интересовалась его друзьями и увлечениями, она могла направлять его, и контролировать, и защищать.

И надеяться на лучшее.

Марта переписала номер телефона и адрес электронной почты доктора Мура и положила карточку обратно в карман.

 

66

В самом центре Нортвуда, на перекрестке шести улиц, располагался круглый сквер, где стояли скамейки, а в середине возвышался памятник солдату. Его воздвигли после Первой мировой войны, но теперь воспринимали как памятник всем живущим в Нортвуде ветеранам различных военных конфликтов, включая недавние кампании в Азии и Африке. Парады в День поминовения павших, День ветеранов и День независимости всегда заканчивались здесь — это было и символично, и выгодно владельцам расположенных в центре заведений.

Большой Роб и Дэвис условились встретиться в этом сквере. Здесь никто не помешает: народу в этот погожий будний день было мало, к тому же рядом как раз был банк, где Дэвис мог снять со счета деньги, чтобы оплатить услуги детектива.

Большой Роб три недели пытался выйти на след загадочного «мистера Кэша». Он начал с телефонных справочников Нортвуда и Чикаго, затем расширил поиск и перешел к изучению онлайновых баз данных, заплатив за регистрацию на соответствующем сайте. Он проработал все профессиональные ассоциации: от барменов до фьючерсных брокеров — и нашел несколько человек по фамилии Кэш, но никто из них не подходил к описанию по одному или нескольким пунктам. Большой Роб позвонил приятелю из полиции и получил доступ к зарегистрированным в последнее время жалобам на сексуальное насилие; обошел всех торговцев дорогими машинами. Если фамилия парня была Кэш, то круг подозреваемых становился слишком узким, если «что-то похожее» — их становилось бесконечно много.

Прорыв случился, когда Большой Роб совсем этого не ждал.

Повезло так повезло! — сказал себе Большой Роб.

Он собрал номера журнала «Нортвуд Лайф» за несколько прошлых месяцев. Редакторы, очевидно, ставили своей задачей опубликовать материалы чуть ли не о каждом жителе города. В пятницу днем он бегло просматривал журналы, обсыпая их крошками печенья, как вдруг наткнулся на статью, сообщавшую о том, что Сэм Койн, выпускник школы Норвуд-Ист и сын жителей Нортвуда, Джеймса и Алисии Койн, удостоился звания партнера в юридической фирме «Гинсбург и Адамс». Имя ничего не говорило Робу, но когда он увидел фотографию Сэма Койна, то едва не прикусил язык. В журнале был помещен портрет, сделанный профессиональным фотографом. Красивый блондин в возрасте около тридцати лет. Костюм сидит идеально. Лицо удачливого адвоката оказалось почти точной копией того, что он повесил у себя над столом двадцать дней назад.

— Кэш, Кэш, Койн, — пробормотал Робби себе под нос. — Господи, да это точно он!

Взволнованный Робби вскочил из-за стола. Бывает, что дела решаются сами собой. И все-таки деньги клиента надо отработать — это был его принцип.

В пять часов он покрутился около стеклянных дверей с надписью «Гинсбург и Адамс», потом вошел в лифт вместе со стайкой секретарш. Возраст их варьировался от двадцати до пятидесяти пяти, ни одна не носила обручального кольца, и все они пребывали в радостном возбуждении, оттого что рабочий день окончен, и они направляются домой.

— Я только что заработал на пустом месте пятнадцать тысяч долларов, — объявил Робби на всю кабину, когда они проезжали двенадцатый этаж. — Хочу сегодня же потратить часть этих денег — угостить прекрасных дам.

Раздались одобрительные возгласы.

На следующий день он позвонил старому приятелю Филли по имени Тони Ди, владельцу ресторана «Моцарелла»:

— Тони, как насчет того, чтобы сделать мне одолжение? По старой памяти. Ради Фила Канеллы.

Тони Ди рассмеялся:

— Чего тебе надо-то?

— Ты хранишь старые книги, куда записывают желающих зарезервировать столик?

— Да, все до одной лежат со дня открытия ресторана.

— А информацию о кредитных картах, по которым у тебя расплачивались?

— Тоже. Бухгалтер говорит, эти бумаги надо выкинуть. Ты как думаешь?

— Конечно, надо. Но только после того, как я в них хорошенько покопаюсь.

Большой Роб сидел на скамейке в сквере, облизывал рожок с клубничным мороженым, а конверт подложил под левое бедро, чтобы его не унес прохладный осенний ветерок. Дэвис Мур появился минут через пять. У него в руках тоже был рожок с мороженым. Ванильным.

— Надо же, нам в голову пришла одна и та же идея! — усмехнулся Робби и помахал Дэвису тем, что осталось от рожка. Дэвис сел рядом, и сначала они не смотрели друг на друга и ничего не говорили, словно это была неделовая встреча и они оказались здесь совершенно случайно: двое мужчин решили полакомиться мороженым на свежем воздухе, пока не наступили холода. Все клиенты Большого Роба вели себя точно так же. Скрытно. Как настоящие параноики. Он предполагал, что эту манеру поведения они подсмотрели в телесериалах — для большинства людей это был единственный источник информации о том, как действуют люди в их положении. Робби никогда их за это не осуждал.

— Его зовут Сэм Койн, — сказал Большой Роб. — Койн. Кэш. Вы сказали, у него может быть фамилия наподобие Кэш, вот я и сложил головоломку.

На лице Дэвиса читалась растерянность.

— Как вы узнали, что это он?

Большой Роб залез в конверт, приготовленный для Мура, достал оттуда страничку с краткой информацией об объекте и прочел:

— Сэмюэль Койн. Вырос в Нортвуде. Родители по-прежнему живут здесь. Недавно стал партнером в юридической фирме «Гинсбург и Адамс». Ездит на взятой в долгосрочную аренду машине — БМВ, с наворотами, непременно черной. Соперники, равно как и коллеги, называют его не иначе как «беспощадным сукиным сыном». Сотрудницы компании говорят, что он трахается со всеми подряд и при этом отличается особой жестокостью. Досье на него нет. Шесть лет тому назад — это соответствует обозначенным вами временным рамкам — ужинал в одном из лучших ресторанов Нортвуда, «Моцарелла». Заказал дорогое вино.

— Он ужинал с Мартой Финн?

— Столик был заказан на двоих.

— Это ничего не доказывает.

— Вы правы, — сказал Большой Роб.

— У вас есть его фотография?

— Да, есть. — Большой Роб снова залез в конверт и достал оригинал фотографии, опубликованной в «Нортвуд Лайф». Он отдал за нее пятьдесят баксов молодому редактору, чтобы у Мура не создалось впечатления, что он берет с него пятнадцать штук за вырезку из местного журнала.

Дэвис вгляделся в фотографию и кивнул. Кончик вафельного рожка оцарапал ему горло, потому что он проглотил его, почти не жуя. Поморщившись, он сказал:

— Так и есть. Это он.

Повисла пауза. Робби это было знакомо: момент, когда дело превращается из проблемы детектива в проблему заказчика. Люди, обращавшиеся к нему за помощью, обычно не ожидали и — главное — не хотели услышать то, что он им сообщал. Исключение составляли разве что случаи с дележом наследства да те дела о разводах, когда клиент задавался целью отомстить супругу. Работа Робби заключалась в том, чтобы подтвердить плохую новость, а вот Дэвису Муру придется теперь решать, что делать с полученной информацией.

— Доктор Мур, — нарушил тишину Большой Роб, — простите, что спрашиваю — если не хотите, можете не отвечать, — но что вы собираетесь предпринять в отношении этого парня?

Дэвис взял конверт, начал перебирать лежащие в нем бумаги и произнес, не поднимая головы:

— Ничего. Возможно, ничего.

— Я спрашиваю об этом только из-за Рикки Вайса. Когда он решил, что тот, кого вы ищете — Джимми Спирс, он предположил, что вы собираетесь убить этого парня. По его словам, он потому и убил Филли. Потому что вас боялся.

— Убийца — Рикки, — проговорил Дэвис. — Не я.

— Да-да, я тоже так думаю. Но если когда-нибудь я окажусь в суде в качестве свидетеля по делу об убийстве, я хочу, чтобы у меня по крайней мере была возможность сказать, что я об этом спрашивал. Чтобы моя совесть была чиста. Относительно, конечно.

— Вы спросили, совесть ваша чиста. Теперь давайте пойдем в банк за вашим гонораром.

Они направились в Лейк-Шор-Банк. Пятнадцать лет тому назад Дэвис открыл здесь счет для того, чтобы финансировать расследование убийства Анны Кэт. Хотел иметь тайный фонд, о котором не знала бы Джеки, средства на дорожные расходы и вознаграждения. Он так и не закрыл этот счет и несколько раз намеревался рассказать о нем Джоан, но так этого и не сделал. Одно время он планировал использовать эти деньги, чтобы однажды преподнести ей сюрприз: дорогую поездку, новую машину или роскошное ювелирное украшение. На сегодняшний день на счете лежало более пятидесяти шести тысяч долларов.

Менеджеру потребовалось около получаса на то, чтобы заполнить все необходимые бланки и получить санкцию на выдачу столь солидного чека. Большой Роб и Дэвис молча ждали в кабинете персонального менеджера, занимающегося счетом Дэвиса. Им принесли кофе и тарелочку с печеньем. Стены кабинета не доходили до потолка, и Дэвис с Робом слышали шорох шагов в широких, покрытых плиткой коридорах и сдержанный полушепот работников и посетителей.

Когда, наконец, принесли чек — впервые в жизни так легко заработанный, — Робби сложил его и убрал под зеленую ветровку, в карман белой рубашки с короткими рукавами. Они вместе вышли на улицу. Солнце садилось, его лучи шли словно параллельно земле и били в глаза. Большой Роб надел темные очки и протянул Дэвису руку, прощаясь.

— Есть еще одна вещь, о которой я вам не рассказал, — сказал Робби, крепко сжав ладонь доктора Мура. — Вы прочтете об этом сами, когда просмотрите все документы, но я хочу сказать это вам лично. — Он положил левую руку Дэвису на плечо, наклонился к его уху. Однако шептать не стал: информация была не секретная, но очень уж личная. — Койн и ваша дочь учились в одном классе в Нортвуд-Ист.

Дэвис смотрел вслед детективу. Он не знал, что должен сейчас чувствовать, не понимал, отчего так ноет живот. У него в руках был конверт с именем и фотографией. Ему казалось раньше: вот он узнает правду, и это сделает его счастливым. Но теперь Дэвис ощущал тревогу, а вовсе не радость. Анну Кэт убил человек, которого она знала. Возможно, даже друг. Значит, последнее, что ей суждено было испытать, — не просто ужас и боль, но еще и предательство.

 

67

Прошло уже тринадцать недель с тех пор, как Джастин получил последнее сообщение об убийстве в «Теневом мире». Восемь смертей за четыре месяца, а затем тишина. Ни одного зарезанного или задушенного персонажа, найденного в аллее, или подсобном помещении бара, или в грязном номере мотеля на Линкольн-авеню. Джастин перестал играть еще два месяца назад, только заглядывал иногда проведать своего двойника и один раз зашел, чтобы отпраздновать день рождения виртуальной мамы.

Во вторник утром он надел в школу джинсы и черную майку, насыпал в миску сухой завтрак и начал перебирать сваленные в кучу на кухонном столе счета, журналы по обустройству дома и каталоги.

— Что ты ищешь? — спросила Марта.

— Газету, — буркнул Джастин.

— Рубрика «Скорость» где-то там, на столе.

Джастин продолжал рыться в кипах старых газет.

— Не. Мне нужна первая страница.

Марта вздохнула.

— Тебе не надо бы все это читать. Ты ведь такой впечатлительный. — Она открыла нижний шкафчик, в котором хранила большие кастрюли, и достала оттуда сложенные страницы «Трибьюн». — Но, наверное, я не смогу тебя от этого оградить. Радио, телевидение, интернет. И бог знает, что вы еще там в школе обсуждаете!

Джастин сел и разложил газету на столе. Заголовок гласил:

СМЕРТЬ НА ДАМЕН-АВЕНЮ

Полиция заявляет, что двадцатитрехлетняя женщина — первая жертва маньяка из Уикер-парка за последние полгода.

Джастин пробежал глазами статью. Ее нашли за французским рестораном. Задушена, с ножевыми ранениями. Изнасилована. Тело было оставлено под дождем. Никаких отпечатков, никаких образцов ДНК. Время смерти, предположительно, от двух до четырех утра. Джастин согласился с выводами полиции: похоже, и правда маньяк из Уикер-парка.

Далее в статье приводилась скудная информация о жертве. Родилась на севере штата. Училась в Чикаго в частном католическом университете Де Пол. Вечером ужинала с друзьями в ресторане, за которым ее нашли. Никто из друзей в качестве подозреваемых не рассматривается. Вот и все. Этот выпуск был электронным (его распечатывали дома сами подписчики), но у репортера все равно было не больше часа, на то чтобы подготовить и сдать материал.

В конце статьи — примечание редактора: «Репортаж подготовлен Сэлли Барвик».

— Уф!

Он накинул куртку и чмокнул на прощание маму.

— Доешь завтрак, у тебя же есть время, — сказала она.

— Мне сегодня надо быть пораньше, — ответил он, уже стоя в дверях, — лабораторку закончить до начала уроков.

Марта вздохнула. Она была уверена, что это неправда.

Джастин проехал три квартала, повернул направо там, где должен был поворачивать налево, и поехал по Стоун-авеню. В последние несколько дней он уже начал волноваться, что смотрит не на то окно. А что, если доктор Мур подал сигнал несколько дней или недель тому назад, а он почему-то его не заметил? Он остановился, проехав несколько домов по Стоун-авеню, и стал внимательно, одно за другим, разглядывать окна второго этажа — в большом доме в «стиле прерий» их было восемь. В крайнем правом углу, под выдающимся вперед навесом крыши располагалось окно, поделенное рамой на восемь квадратиков. В нижнем левом квадратике белел приклеенный скотчем лист бумаги. Шторы были задернуты.

Джастин надавил на педали и покатил вперед. Ну наконец-то! Ожидание вымотало его ужасно. Новостей не было ни от доктора Мура, ни из «Теневого мира», и жизнь его, казалось, остановилась.

Он высидел английский, алгебру, историю и первым выбежал в коридор основного здания, чтобы как можно раньше оказаться в классе информатики, которая шла у них четвертым уроком. Теперь главное вспомнить, на каком из компьютеров стоит рабочая версия игры.

«Теневой мир» стал таким популярным, что в Нортвуд-Исте (как и в сотнях других школ по всей стране) пришлось запретить учащимся играть во время занятий. Это отвлекало от учебы. Учителя старательно удаляли игру с жестких дисков, но желание детей играть было куда сильнее, чем желание педагогов их остановить, и Джастин почти всегда мог отыскать компьютер, до которого у учителей руки не дошли. Он сел на заднюю парту слева, проверил жесткий диск. Ничего. Переместился на соседнее место и попробовал снова. На сей раз он нашел папку в директории, обозначенной коротко «Истор.». Какой-нибудь учитель, которому на все наплевать и которой искать-то толком не умеет, конечно, ничего бы не нашел.

Уже пришли и расселись по местам почти все ученики. У них было задание: самостоятельно написать программу, поэтому миссис Биден (по общему мнению подростков, слишком старая, чтобы научить чему-то полезному в том, что касалось компьютеров) сделала несколько объявлений и, как всегда, попросила вести себя потише. Задание Джастина было уже готово, ну, почти готово, и он открыл соответствующий файл, чтобы одним кликом перейти к нему, если кто-то подойдет. Потом вошел в игру.

Время загрузилось по часам школьной администрации, программа проверила его расписание и пришла к выводу, что сейчас он должен быть на уроке. Четвертый урок длился час, потом был обед, еще час, плюс он подал заявку и получил разрешение провести следующий, свободный урок, в компьютерном классе. Итого в его распоряжении два с половиной часа. Он надеялся, что этого хватит.

Набирая на клавиатуре фразу, которую должен был произнести его двойник — в школе нельзя было пользоваться гарнитурой, иначе преподаватель раскусил бы его в два счета, — Джастин сказал виртуальной учительнице, что плохо себя чувствует, и она отпустила его к школьной медсестре. Его двойник выскользнул из школы через дверь за спортзалом и, срезая углы, побежал в центр Нортвуда лесом по грязной, заросшей жухлой травой тропе. На прошлой неделе выпал ранний снег, потом растаял, и теперь в игре, как и в жизни, под ногами хлюпало. Брать со стоянки велосипед было слишком рискованно. Его могли увидеть другие игроки. Он посмотрел по сторонам и убедился, что еще трое находятся сейчас в виртуальном пространстве, и он готов был поспорить, что их компьютерная «тень» тоже смылась с урока.

Через пятнадцать минут он уже сидел в поезде, идущем в город. За окном мелькали пригородные станции; входили и выходили немногочисленные пассажиры. Он сошел на станции «Северо-запад» и прошел мимо зала игровых автоматов на улице Вашингтон. Ему стало любопытно, каково это, играть в видео-игры, за которые платят монетками, но через компьютер. Как-нибудь в другой раз он это проверит.

Времени было мало, поэтому он взял такси и доехал до башни на восточной стороне Мичиган-авеню, в которой располагалась редакция газеты «Чикаго Трибьюн». Перед каменным зданием в готическом стиле сновали туда-сюда репортеры и другие сотрудники газеты: кто-то возвращался с задания, кто-то шел пообедать. Двери-вертушки, встроенные в каменный проем с искусной резьбой, заглатывали и выплевывали мужчин и женщин.

Стены высокого, в несколько этажей вестибюля были отделаны отполированным до зеркального блеска камнем. За мраморной стойкой в форме полумесяца сидел охранник и регистрировал посетителей. За ним виднелись два ряда лифтов, над которыми красовалась цитата из речи полковника Роберта Р. Маккормика, первого издателя газеты «Чикаго Трибьюн».

— Добрый день, я к Сэлли Барвик, — напечатал Джастин, отстояв небольшую очередь. — Она меня ждет. — Это была ложь.

— Ваше имя?

— Джастин Финн.

Охранник дотронулся до сенсорного экрана со списком сотрудников.

— Сэлли Барвик. Вам на четвертый этаж. Минуточку, я позвоню, спрошу, может ли она за вами спуститься. — Тут он услышал в наушниках телефонный звонок и жестом попросил Джастина отойти в сторону, чтобы заняться следующим посетителем. Если Сэлли в этот момент не в игре, охранник наверняка попросит Джастина зайти попозже. Так не пойдет.

Звякнул спустившийся на первый этаж лифт, шесть персонажей стали выходить, а довольно большая группа ринулась вперед, стремясь в него втиснуться. Виртуальный Джастин потихоньку присоединился к толпе и вошел в лифт; затылок охранника исчез за закрывшимися дверьми.

На четвертом этаже он быстро сориентировался в узких проходах между рабочими местами журналистов отдела новостей и нашел стол Сэлли. Ее персонаж усердно стучал по клавиатуре, работая над статьей.

— Сэлли?

Виртуальная Сэлли подняла глаза. Кажется, она его не узнала.

— Простите. Я сейчас очень занята. Зайдите, пожалуйста, позже, и мы поговорим. — Эго был автоматический ответ, заложенный в программу. Странно.

Если Сэлли нет в сети, ее персонаж должен быть светло-голубого цвета!

Когда человек выходил из игры, двойник переключался на автоматический режим и вяло выполнял его типичные функции. К примеру, если в «Теневом мире» человек работал на фабрике по производству ватных шариков, то в отсутствие игрока персонаж продолжал делать ватные шарики. Игрок мог оставить простые инструкции: сесть на поезд в пять пятнадцать, поужинать, сидя перед телевизором, лечь спать в одиннадцать, и до тех пор, пока игрок не возвращался, общение с его двойником было ограничено. Он даже делался светло-голубого цвета, чтобы остальные понимали, что контакт невозможен. Персонаж Сэлли выглядел абсолютно нормально, но, очевидно, настоящая Сэлли его не контролировала.

Джастин напечатал:

— Сэлли, ты собираешься на обед?

— Не могу вам сказать, — ответила виртуальная Сэлли. — Если хотите, можете оставить мне записку, я прочту ее, когда буду менее занята.

«Сэлли, хорошо», — напечатал Джастин. Он нашел на ее столе листок и карандаш и написал:

«Сэлли, я в «Билли Гоут». Пожалуйста, встреться со мной. Я буду там до 13 часов. Джастин».

Копия Сэлли заметила записку, но читать не стала. Вместо этого она продолжала печатать на воображаемую тему воображаемую статью, которую никто никогда не прочтет.

Джастин спустился на первый этаж и прошел мимо охранника, совершенно равнодушного к тому, что он десять минут назад упустил Джастина. Он наверняка не настоящий — управляется программой, подумал Джастин. Программа прощает многое. Настоящий игрок — никогда.

Он перешел улицу, спустился по цементным ступенькам на Лоуэр-Мичиган-авеню и вошел в кафе «Билли Гоут». Заказал гамбургер, чипсы и колу и нашел шаткий столик, из-за которого была видна дверь.

В реальности «Билли Гоут» был обыкновенной забегаловкой, ею он оставался и в «Теневом мире». Посередине зала торчала барная стойка в форме буквы Г; над ней висели телевизоры — сейчас показывали лучшие моменты вчерашнего баскетбольного матча «Чикаго Буллз». Стулья здесь были как в больнице: полые алюминиевые ножки, виниловые сиденья и спинки с покрытием под дерево. На полу исшарканный линолеум. По стенам висели фотографии в рамках, некоторые из них с автографами — это были звездные покровители кафе «Билли Гоут» в «Теневом мире». Звезды делились на три категории: люди, знаменитые в реальности, но почти не известные в «Теневом мире»; люди абсолютно неизвестные в реальном мире, но снискавшие популярность в мире виртуальном; люди, которые были знаменитостями в обоих мирах. Большинство представителей последней группы в игре были «реалистами» — это были крайне эгоистичные натуры, которым не хватало восхищения реальных людей, они нуждались в любви и внимании еще и персонажей параллельного мира. Правда, у некоторых из них были действительно интересные судьбы: например, один очень популярный телевизионный ведущий в «Теневом мире» отказался от карьеры журналиста и стал всемирно известным виолончелистом. Вот это действительно круто, думал Джастин.

Между тем в реальности он продолжал сидеть на своем месте, прозвенел звонок с урока, и ребята ринулись в столовую. Джастин потянулся. Едва ли кто-нибудь обратит внимание, что он никуда не уходит. В том, что кто-то из учащихся решил поработать за компьютером во время обеденного перерыва, не было ничего удивительного, и потом, мало кто из его одноклассников так тесно с ним общался, чтобы интересоваться его планами на обед. Оставшись один в кабинете, он снова погрузился в игру.

Он доел гамбургер и как раз собирался открыть большую пачку чипсов, когда вошла экранная Сэлли. Она остановилась на верхней ступеньке и оглянулась по сторонам. Увидев Джастина, она кивнула, хотя, похоже, не слишком рада была его видеть.

— Джастин, по-моему, тебе рановато сидеть вот так одному, днем, в баре.

— Сэлли, в реальности — наверное. В игре к этому относятся спокойней.

Она села и залезла двумя пальцами в пачку с чипсами.

— Что случилось? — Поблизости не было посторонних, можно и не называть друг друга по имени. — Ты печатаешь. Ты что, в школе? — Если она в гарнитуре, то слышит не его голос, поскольку напечатанные Джастином слова воспроизводит ее компьютер. А то, что говорит она, появляется на экране у Джастина в виде субтитров.

— Да, гадство! — сказал Джастин и попытался, не слишком изящно, сменить тему: — Зато я, наконец, поймал тебя на том, что ты «реалистка».

Сэлли замолчала, и Джастин уже подумал, что обидел ее, но она ответила:

— Нет ничего постыдного в том, чтобы быть «реалистом».

— Совершенно ничего, — согласился Джастин. — Я удивился, только и всего. Я думал, ты просто любитель криминальных историй, вроде меня, и потому стала в «Теневом мире» работать в газете.

— Так и есть, — сказала Барвик, — вот только сначала я устроилась в настоящую газету. Как ты узнал?

— Увидел сегодня в газете фамилию автора репортажа.

— А откуда ты знал, что я буду в игре в это время, до часу?

— Я подумал, вряд ли «реалист» сможет удержаться и не поиграть в обед.

— Ну да. Я всегда боюсь, что без меня программа позволит моему персонажу попасть под машину или свалиться на рельсы, поэтому стараюсь максимально его контролировать.

— Когда я видел тебя за рабочим столом, твой персонаж выглядел живым, но тебя при этом не было. Как это получилось?

Сэлли улыбнулась.

— Есть такая фишка в предыдущей версии «Теневого мира» — старая уловка «реалистов».

— Я не слишком хорошо разбираюсь в том, как играют «реалисты», — признался Джастин. — Ты просто заставляешь ее жить твоей жизнью, да?

— Что-то вроде того. Это лучшее, что я могу сделать, чтобы понять, как меня воспринимают окружающие. Для меня смысл игры именно в этом. Многие играют, чтобы создать идеализированный вариант себя, а я хочу, чтобы виртуальная Сэлли как можно больше походила на Сэлли настоящую. По-моему, это поможет мне разобраться, кто я на самом деле.

— Никогда не слышал, чтобы «реалист» приводил такие аргументы, — напечатал Джастин. — Здорово! Я тоже много об этом думаю: кто я, кем я себя считаю, кем считают меня другие.

Сэлли сказала:

— Интересуешься тайнами бытия? Наверное, это нормально для пятнадцатилетнего подростка. Я иногда забываю, каково мне было в этом возрасте. Когда пытаешься все для себя уяснить, понять, что известно взрослым и не известно тебе.

— Может, избавишь меня от этих хлопот и расскажешь, что же такое знают взрослые? — спросил виртуальный Джастин.

— Ни черта они не знают. А тебя, я вижу, увлекает философия. Это хорошо.

— Ну да. Это мама начала подсовывать мне разные книжки, когда я был маленьким, — написал Джастин.

— Мама? Зачем?

— Не знаю, — быстро набрал ответ Джастин. Он не хотел рассказывать о своем психоаналитике и постарался сменить тему разговора: — Все-таки забавно, что ты — «реалистка», учитывая то, что мы с тобой обсуждали.

— Что ты имеешь в виду?

— Маньяка из Уикер-парка. Я ведь с того самого дня, как мы стали общаться в «Теневом мире», говорил тебе, что он, возможно, «реалист», который воспроизводит в виртуальном пространстве те убийства, которые совершает наяву.

— И теперь ты думаешь, что я и есть маньяк?

Джастин был уверен, что она шутит.

— Нет, я так не думаю. Но почему моя версия кажется тебе такой невероятной, раз ты и сама «реалистка»?

— Потому что есть много других, куда более логичных версий, Джастин. Простейшее объяснение почти всегда самое верное.

— Знаю, «бритва Оккама».

— Что?

— Это принцип Уильяма из Оккама. Был в четырнадцатом веке такой монах-францисканец, философ. Он сформулировал принцип простоты: «Не следует умножать сущности без необходимости». — Наверное, он опять выглядит всезнайкой, подумал Джастин. В реальности такое часто случалось.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — сказала Сэлли. — Уф, как здесь жарко!

Температура в игре высвечивалась на экране, и персонажи должны были реагировать на нее как в жизни: раздеваться, больше пить, — иначе они быстро утомлялись. Если не обращать на это внимания, можно было довести своего двойника до потери сознания, и тогда его отвезли бы в больницу.

Джастину не хотелось терять время на такую ерунду, и он продолжил о своем:

— Почему ты считаешь более вероятным, что убийства в «Теневом мире», по крайней мере те из них, которые похожи по манере на убийства маньяка из Уикер-парка, совершает кто-то, кто просто его копирует, когда мы знаем, что четверть игроков составляют «реалисты», такие же, как ты? Почему надо сразу отказываться от версии, что этот игрок — маньяк и что он убивает и в том, и в другом мире?

— Потому что у нас нет никаких фактов, только твои безумные фантазии. И потом, Джастин, даже если бы это было правдой, как бы мы это доказали? Маньяк не оставляет никаких следов в реальном мире. В компьютерной сети он тем более самый настоящий фантом. Ни отпечатков пальцев, ни образцов крови. — Она замолчала, словно раздумывая, стоит ли об этом говорить, но все-таки добавила: — Есть еще одно обстоятельство.

— Какое?

— Тела всех своих жертв он оставляет в определенной позе. Уже после того, как убивает. В «Теневом мире» этого нет.

— Некоторые жертвы все-таки лежали в определенной позе.

— Это не то. Реальный маньяк широко раздвигает ноги убитых и кладет руку жертвы на левую грудь. Всегда. Копы просили прессу не разглашать эту информацию, чтобы не появились подражатели.

Джастин продолжал стоять на своем:

— Вероятно, в игре он ведет себя немного по-другому. Но я уверен, этим стоит заняться. Если мы выясним, кто убивает девушек в «Теневом мире», это может вывести нас на реального убийцу.

Сэлли прикрыла рот рукой, но на экране Джастина не появилось значка, означающего смех. Зевнула, наверное.

— Да, думаю такое возможно, — сказала она. — Так ты за этим сюда приехал? Чтобы еще раз поспорить, потому что узнал, что я «реалистка»?

— Я же в школе, — напечатал Джастин. — Мне скучно.

— Еще бы, при твоих-то способностях!

— Мне скоро на урок. Пора на поезд.

— Да, у меня тоже обеденный перерыв заканчивается.

— Сэлли, ответь мне на один вопрос, пока не ушла. Если бы я по-настоящему приехал в город и оставил у тебя на столе записку, что жду тебя в кафе через дорогу, ты пришла бы на встречу? — Боже, она же решит, что он с ней флиртует! И сочтет это дерзостью — в его-то пятнадцать лет! Ну и пусть, будь что будет.

Виртуальная Сэлли протянула руку и дотронулась до его плеча.

— «Запрещено цензурой», конечно, пришла бы, — сказала она и перевернула пустую пачку из-под чипсов. — Не сидеть же девушке голодной.

 

68

Еще полтора месяца назад это сочетание слогов было бы для него пустым звуком и сразу вылетело бы из головы, но как только это имя прозвучало из уст доктора Мура, оно сразу показалось Джастину каким-то зловещим. Он пролистал лежавшие в конверте документы. Это имя было на каждой странице, жирным шрифтом — Сэм Койн.

В сознании Джастина оно мгновенно стало таким же грозным, и в то же время завораживающим, как имена Банди, Гейси или Спек.

Сэмюэл Нэтан Койн. Так его звали официально. Так он должен значиться в позорных списках.

— Что будем делать?

— Пока не знаю.

— Пойдемте в полицию. Мы объясним им, что произошло. Получим распоряжение судьи о получении образца его ДНК. Если его ДНК совпадет с моей, ему можно будет предъявить обвинение в убийстве Анны Кэт.

— Не думаю, что все так просто.

— Почему? Разве не таков был ваш первоначальный план?

— Во-первых, у нас недостаточно доказательств, чтобы судья выдал ордер. С того самого момента, как образец ДНК Койна покинул полицейский участок, доказательная база разрушилась. Тот факт, что его ДНК совпадает с твоей или даже с первоначальным образцом, если он у них еще сохранился, не является доказательством. И не забудь: создав тебя, то есть заручившись единственным подтверждением, что убийца и Койн — одно лицо, я нарушил закон. Любой хороший адвокат — а Койн может нанять целую армию хороших адвокатов — с удовольствием разыграет эту карту. Койн останется на свободе, а вот я, скорее всего, попаду за решетку лет на десять. Да еще и тебя сделают героем идиотских телешоу. Ты станешь знаменитым «клоном убийцы из Чикаго».

Джастин, не поднимая головы, смотрел на пачку бумаг и фотографий, потом сказал:

— Я бы смог с этим смириться. А вы? Вы могли бы сесть в тюрьму ради того, чтобы поймать убийцу?

Дэвиса передернуло от того, как небрежно мальчик говорит об этом. Словно он вызывал Дэвиса на дуэль. Он словно говорил: «Ты же не доставишь мне хлопот, правда? Ты же не струсишь?»

Сидя рядом с ним в машине, Дэвис понял, что боится Джастина Финна, мальчика, созданного из клетки чудовища. И в то же время он восхищался им. Его самообладанием. Умом. Внутренней силой. Общаясь с ним, постоянно забываешь, что перед тобой всего лишь пятнадцатилетний паренек.

— Было время, когда я сделал бы это с удовольствием — много лет тому назад, — сказал Дэвис, хотя совсем не был уверен, что это правда. — Но сейчас — сомневаюсь. Что будет с моей женой? Да и в любом случае из этого все равно ничего хорошего не выйдет.

Джастину стало жарко в куртке, и он приоткрыл окно. Старые деревья отбрасывали на машину кружевную тень. День был чудесный, хотя и немного прохладный, и на дорожке было больше народу, чем во время их прошлой встречи. И все же разговор был важнее, чем их безопасность.

— Я пытался узнать это имя — Сэм Койн — восемнадцать лет, — продолжал Дэвис. — Я делал невообразимые вещи. Мои поиски оказались причиной гибели Фила Канеллы и моей жены. И вот теперь, когда это имя мне известно, я чувствую себя совершенно беспомощным. Пока я не знал, кто убил мою дочь, я представлял себе жалкого психопата. Я воображал, как он страдает где-нибудь в тюрьме или лечебнице. Или как он гниет в земле. Как горит в аду. Как совершенное им зло обращается против него самого. Как он расплачивается за содеянное. Я мечтал, что судьба наказала его сама, без моего вмешательства. Знал бы ты, как мне мучительно сознавать, что он — партнер процветающей юридической фирмы! Что он живет в дорогой квартире на Золотом берегу. Что красивые женщины выстраиваются в очередь, чтобы с ним переспать.

Дэвис почувствовал, что к горлу подступают слезы, но в то же время его душа застыла в какой-то отстраненности и равнодушии, как в ночь убийства Анны Кэт. Он не плакал над ее бездыханным телом. Не заплакал он и теперь.

Джастин сказал:

— Доктор Мур, я прочитал труды многих философов. Некоторые, например Кьеркегор, пытаются осознать, кто мы, что отличает одного человека от другого. Другие пытаются понять, что есть Бог. Как Ансельм Кентерберийский или Блаженный Августин. Гоббс, Юм стараются отделить добро от зла: как поступать должно, как не должно и почему. И все они, каждый по-своему, стремятся ответить на вопрос: «Кто я и откуда взялся?» — Он сжал в руке конверт. — Как вы думаете, скольким из них довелось держать в руках ответ на этот вопрос?

Дэвис кашлянул. Спазм в горле помог ему скрыть изумление. Какая зрелость мысли! Дэвис ожидал от Джастина сочувствия, а тот прочел ему лекцию по метафизике.

— Да нет, Джастин. Это не весь ты. Ты не просто какой-то инструмент в руках исследователя. С моей стороны было жестоко производить тебя на свет. Надо было задуматься о последствиях, о том грузе, который навалится на твои плечи или плечи того, кто обо всем узнает, но я не отказываюсь от ответственности за это. В тебе нет ничего уникального или странного, ни с физической, ни с метафизической точки зрения. Ты просто подросток — такой же, как все, только очень умный. — Произнося все это, Дэвис и сам не знал, верит ли в то, что говорит. Последнее время с ним часто так бывало.

Джастин взмахнул конвертом:

— Очевидно, я подросток, способный совершать жуткие вещи.

— Мы все способны совершать ужасные вещи. Это заложено в каждом из нас. Первые пятнадцать лет твоей жизни подтверждают только одно: человек — это больше, чем набор хромосом.

Джастин высунул из окна руку с конвертом от Большого Роба и покачал рукой вверх-вниз, как вагоновожатый.

— Я не могу вот так взять и развеять это по ветру. Мне кажется, мы несем за это ответственность. Это наш долг.

На долю секунды Дэвис представил, что Джастин разжал руку, а ветер подхватил конверт и унес его подальше. Он желал, чтобы кто-нибудь другой нашел это досье на Сэма Койна стоимостью в пятнадцать тысяч долларов и захотел выяснить, кто он. Захотел, чтобы это стало долгом кого-то другого.

— Я готов выслушать твои предложения, — сказал он.

— Доктор Мур, я уверен, что выбор, любой выбор совершается кем-то за нас. Погода, время дня или ночи, наши сексуальные потребности, то, что нам нужно для выживания, коллективная воля остальных шести миллиардов жителей планеты Земля — все это определяет нашу судьбу. Может, это инструмент в руках Господа, может, нет. Но когда мы притворяемся, что проявляем свободу воли, когда мы совершаем то, что называется выбором, мы, на самом деле, просто смиряемся с тем, что предопределено. У смерча и то больше свободы выбора, чем у человека. — Джастин перегнулся через разделявший их подлокотник и произнес: — Я могу высказать предложения, а могу и промолчать. Как бы то ни было, все наши дальнейшие шаги неотвратимы.

 

69

Вот уже которую ночь Дэвис проводит в подвале, в своей голубой комнате. Один. Джоан заметила, что он стал там засиживаться как раз после ее предложения выкинуть оттуда все бумаги. В известном смысле его поведение предсказуемо. Дэвис стареет, его страшат перемены; он почувствовал, что комнате грозит разорение, и решил напоследок разобраться в своих бумагах. Она проходила психологию, когда училась на педиатра, и этих знаний было вполне достаточно, чтобы найти объяснение тому, что происходит. И все же что-то было не так. С ним что-то было не так.

Джоан старалась не обращать внимания на страшные мысли, посещавшие ее время от времени. Вряд ли он завел роман на стороне. Правда, он будто отсутствует — витает где-то в облаках. Раньше они проводили вместе каждую свободную минуту, а сейчас она сидит в гостиной с книжкой в руках, не в силах прочитать ни строчки, а Дэвис копается в подвале. Чем он там занимается? Работает над генеалогическим древом? Играет в «Солитер»? Или в «Теневой мир»? Дэвис Мур — геймер. Нет, это просто смешно! И все же, все же… Она недавно прочла в каком-то женском журнале, который выписывала клиника, что «Теневой мир» числится среди трех самых серьезных угроз браку, наряду с денежными проблемами и сексуальной неудовлетворенностью. С деньгами проблем точно не было — дела на работе шли успешно, а у Дэвиса деньги были даже до того, как он стал зарабатывать лекциями. Что до секса, Дэвис проявлял достаточную для своего возраста активность, и Джоан это вполне устраивало. Секс уж точно не был в их союзе темой для разногласий.

Джоан встала, пошла на кухню, налила себе чаю без кофеина и, нажав кнопку громкой связи, спросила у мужа, не хочет ли он чашечку. Он отказался — очень вежливо, со словами благодарности, — но не сказал, когда поднимется.

— Чем занимаешься? — спросила Джоан.

— Да так, всякой ерундой, — ответил он. — Скоро приду.

«Всякой ерундой». Глупо, конечно, но ей хотелось услышать совсем другое.

 

70

Еще одна улочка в виртуальном чикагском Нортсайде. Эта прорисована особенно тщательно, подумала Барвик. Она заставила свою копию подойти к одному из домов вплотную, чуть не упираясь в стену носом. Все кирпичики были разными, у каждого свой мелкий изъян. Известка кое-где облупилась, виднелись выцветшие остатки граффити. Скрипнула старая пожарная лестница, и на плечо закапала вода. Любопытно, неужели программисты так же постарались над каждой улицей каждого города в «Теневом мире»? Или только над этой? Может, она какая-то особенная?

Имя очередной жертвы было Виктория Персино. Девушку зарезали и оставили лежать на тротуаре. При ней нашли кошелек с тремястами долларов, на пальце — обручальное кольцо с бриллиантом. Еще одно убийство ради забавы. Или, если прав Джастин… — А вот и он, легок на помине.

— Ну, что скажешь, Джимми Олсон?[23]Джимми Олсон — герой комиксов. Репортер, который дружит с суперменом и поэтому первым получает сообщения о происшествиях.
— спросила Сэлли в микрофон. — Думаешь, маньяк сегодня в сети?

Виртуальный Джастин взглянул на тело, но рассматривать внимательно, по своему обыкновению, не стал. Он его даже не сфотографировал.

— Сэлли, похоже, что да. — Он обошел вокруг трупа. По его молчанию она поняла, что он что-то обдумывает, и спокойно ждала, пока он поделится с ней своими соображениями.

— Я хотел бы кое-что с тобой обсудить. — Джастин обернулся и подошел ближе, словно опасаясь, что их могут услышать полицейские.

— Что именно?

— Сэлли, я надеюсь, ты не откажешь мне в услуге, — сказал он. — Мне нужно, чтобы ты кое-кого проверила.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Нужно собрать информацию на Сэма Койна. Попробуешь?

— Кто он такой?

— Адвокат в фирме «Гинсбург и Адамс». Обеспеченный человек. Живет в центре.

— Зачем тебе это нужно?

— Просто нужно и все. Узнай о нем как можно больше.

«Джастин, наверное, устал выслушивать от меня проповеди на тему своих сумасшедших гипотез, и теперь притворяется, что просьба не имеет никакого отношения к маньяку из Уикер-парка», — подумала Сэлли.

— Но к чему это? Ты что, узнал вдруг, что тебя усыновили, а этот парень — твой биологический отец или что-то в этом роде?

— Ну да, что-то в этом роде, — отозвался Джастин.

«Лгунишка», — подумала она.

— Так ты можешь это сделать?

— Ты же мой друг. Сделаю все, что возможно.

— Спасибо.

Копия Барвик показала пальцем на труп. Внешность девушки была прорисована вплоть до мельчайших деталей. Ни Сэлли, ни Джастин, ни кто бы то ни было еще из персонажей игры, которых ей приходилось встречать до сих пор, этим похвастаться не мог. Кожа девушки выглядела по-настоящему естественно — чуть ли не поры были видны.

— Могу поспорить, что эта девушка, Виктория, начала играть совсем недавно. У нее стоит последняя версия программы, создающей персонажи, — сказала Барвик. Она прочла в журнале для геймеров, что программистам приходится постоянно совершенствовать качество анимации, чтобы удерживать интерес сексуально озабоченных игроков. — Как думаешь, что с ней произошло?

— Может, развлекался кто-то. А может, и нет.

— Ну, рассказывай, Джастин. Тебе стало что-то известно?

Джастин решил до поры не посвящать Барвик в подробности и повторил:

— Сэм Койн, Сэлли. Просто проверь его, ладно?

 

71

Микки Педант закончил последнюю в своей карьере работу в Сиэтле. Он взорвал докторшу, ее мужа и двух сыновей, готовившихся поступать в колледж, когда они ехали на семейный ужин. Он лишь изредка позволял себе пользоваться бомбами в годы своей миссионерской деятельности, и все же в производстве взрывного устройства было что-то притягательное. Микки самостоятельно научился обращаться со всеми этими взрывчатыми веществами, таймерами и детонаторами, поэтому, завершая свой труд, он чувствовал удовлетворение подростка, склеившего своими руками модель самолета. Кроме того, бомба давала стопроцентный результат — уничтожала мгновенно и навсегда. Пистолеты и ножи оставляют раны — раны могут затянуться. А вот бомба разрывает все на куски — и жизни, и вещи. Это настоящее волшебство, настоящее таинство. Бомба заставляет все разлетаться на мелкие ошметки и осколки. Если бы знать, как спросить у бомбы, она, может, и подсказала бы, как склеить все обратно, но — и в этом есть особое изящество — бомба разрушает и себя вместе с объектом.

Микки понимал, что в Сиэтле могут пострадать и невинные люди — если, конечно, уместно называть «невинными» тех, кто ужинает в дорогих ресторанах, получает образование в университетах «Лиги плюща»[24]Объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений северо-востока США.
и финансирует клонирование. Моральных дилемм для Микки давно уже не существовало. Дело его было правое, и ради этого дела он сражался и побеждал — во многом благодаря жертвам среди тех, кто не принимал участия в «боевых действиях».

По некоторым опросам более пятидесяти пяти процентов американцев причисляли себя к противникам клонирования. Кое-какие разногласия еще оставались по вопросу использования клонирования в медицинских целях и тому подобное, но что касается репродуктивного клонирования, общественность однозначно давала конгрессу понять, что она не намерена с этим мириться. Ребята в Вашингтоне, разумеется, долго раскачивались, но было очень похоже, что в ближайшие несколько лет они все-таки примут акт Бакли-Райса.

Микки сидел на краешке двуспальной кровати в мотеле в Айдахо и чистил винтовку. Он мог бы еще многое совершить с помощью этой винтовки, коробки с проводами и остатков пластиковой взрывчатки С2, но ему уже пора на покой. Спина болела от непрерывных скитаний. Голова трещала от скрупулезного планирования. Всю свою жизнь ему приходилось идти на три шага впереди остальных, но он устал думать наперед. Он хотел для разнообразия поразмыслить о настоящем. Насладиться, наконец, солнечным днем, не думая о том, что должно произойти с наступлением сумерек. Спокойно водить машину, а не уходить от погони. Развести настоящий сад и заботливо ухаживать за лилиями, тюльпанами, овощами. Дать жизнь травке, и цветам, и плодам и смотреть, как они нежатся в солнечных лучах. Как они растут. Вот подходящее занятие, чтобы скрасить старость. Во славу могущества Бога-творца.

Он по привычке чистил оружие, но на сей раз с тем, чтобы еще до рассвета выбросить его в водохранилище Эрроу-рок; чуть позже он выкинет боеприпасы в реку Снейк где-нибудь у излучины. На этом все и закончится. Он вернется домой, в штат Огайо, и будет вести жизнь, полную молитв и размышлений, в своем доме, обращенном в церковь, а после и в монастырь. Если «Рука Господа» решит послать кого-то другого на передовую, чтобы сражаться до победного конца, так тому и быть. Сам он сражался отважно и умело и, как всякий солдат невидимого фронта, не оставил никаких следов — ни одна из жертв не могла бы навести на его след.

В ту ночь Микки молился о душах тех, кого он спас своими пулями или бомбами. Он чувствовал, что отвечает за них, и помнил имя каждого, кого освободил из плена грешного тела. Микки был их проводником: он помог им пересесть из машины, где они грешили, в другую машину, в которой они, возможно, спасутся.

 

72

Джастин открыл дверь в виртуальное кафе «Билли Гоут» и сразу увидел Сэлли. Она сидела за тем же столом, где они встречались в прошлый раз. Рядом с ней валялись две обертки из-под гамбургеров, третий она как раз доедала. Ну правильно, она ведь сказала: «Не сидеть же девушке голодной». Даже если она персонаж игры.

Джастин направил своего двойника вниз по ступенькам, подошел к столу и сел напротив. Джастин в реальном времени не забывал при этом следить, чтобы преподаватель не застукал его играющим в запрещенную игру в обеденный перерыв.

— Получил твое сообщение, — напечатал он.

— Я так и поняла, — ответила она.

— Ты нашла какую-нибудь информацию о Койне? Если нашла, то почему не отправила ее по электронке?

— Да ну! Электронная почта — скучная форма связи реального мира. Я же «реалистка», не забыл? Так я и играю. Ради этого я и играю. Этот мир для меня такой же реальный, как тот. Если мы договорились о чем-то в «Теневом мире», то и встречаться по этому поводу должны там же. И разговаривать.

— Ладно.

— Короче, новости грандиозные. Возможно, ты прав насчет этого Койна.

— В каком смысле прав? — написал Джастин. Он не припоминал, чтобы рассказывал Сэлли о том, почему его интересует Койн.

— Я проверила статистику «Теневого мира». Он играет, и очень серьезно.

Изо всех сил стараясь не выдать своего изумления и не привлечь внимания преподавательницы, Джастин напечатал:

— Я хотел, чтобы ты проверила его в реальном мире!

— Правда? А я решила, ты подозреваешь его в том, что он и есть сетевой убийца. Во время нашего последнего разговора — ну, ты помнишь — ты все уговаривал меня провести расследование в игровом пространстве.

— Да, но к Койну это не имеет никакого отношения.

— Вот тут ты не прав.

— Что ты имеешь в виду?

— Статистику. Я получила ее в компании «ТироСофт», создавшей игру.

— Как тебе это удалось?

— Они делятся демографической информацией с потенциальными рекламодателями. Я позвонила им и сказала, что работаю в «Трибьюн». Парень, с которым я беседовала, решил, что я из отдела маркетинга.

— Надеюсь, ты не стала упоминать Койна?

— Что же ты думаешь, я совсем на хитрости не способна? Я запросила статистику игроков-владельцев платиновых кредиток «Америкэн-экспресс», проживающих в центре Чикаго. Мне прислали файл.

— И что в нем было?

— Это просто «запрещено цензурой»! Они прислали табличку с фамилиями, адресами и примерным уровнем дохода игроков. Еще там приводится информация о том, как подолгу они играют и когда выходят в сеть. То есть тебе дают возможность направлять рассылки отдельным игрокам или группам непосредственно внутри игры. Жуткая вещь. Прямо хоть бросай играть.

— Ну же, рассказывай, что удалось выяснить?

— Сейчас. Итак, Койн играет в основном ночью или рано утром. Я сопоставила дни, когда он был в сети, с днями, когда совершались убийства девушек. Угадай, что оказалось? Семнадцать раз из двадцати трех он был в сети. И время — три утра, четыре утра. Всегда в темное время суток.

Джастин на несколько минут умолк, и его двойник начал механически кивать головой — такая функция существовала в программе для того, чтобы персонаж казался одушевленным, даже когда игрок не дотрагивается до клавиатуры. В конце концов Сэлли спросила:

— Джастин, так что?

— Я думаю. В этом файле от «ТироСофт» ничего не говорилось о том, чем он занимался и где был внутри игры?

— Нет. Это не разглашается. Если тебя не видел никто из игроков, тебя невозможно отследить. «ТироСофт» не фиксирует твои действия.

— То есть никто не может знать о том, что мы с тобой в данный момент встречаемся. Или о чем говорим. В игре эта информация не сохраняется.

— Нет, если только нас не видит или не слышит кто-нибудь из посетителей бара. Если они находятся на достаточно близком расстоянии от нас, могут даже записать…

— Ясно. Сэлли, ситуация такая. Похоже, мы нащупали что-то стоящее. Но не то, что ты думаешь.

— А что же?

— Мне кажется, Сэм Койн может оказаться маньяком из Уикер-парка. В реальной жизни.

«Прямо как в романе», — подумала Сэлли и сказала:

— Ты же вроде говорил, что это никак не связано с маньяком. — Ее копия на экране ухмыльнулась.

— Это и не было связано, правда. Я только сейчас подумал, что Койн может быть этим самым маньяком. Да и о том, что он убивает в игре ради забавы, я не подозревал — я вообще не знал, что он играет. Но теперь все сходится. Я хотел, чтобы ты нашла информацию о Сэме Койне только потому, что мне известно об одном его жутком поступке, который он совершил много лет назад. Но, если моя гипотеза о том, что маньяк из Уикер-парка — «реалист» в игре, верна, то все становится на свои места. Я думаю, что Койн все это время совершал убийства, причем как в реальности, так и в игре.

— Это невозможно! — возразила Барвик. — Койн не может быть «реалистом», для этого он слишком мало играет. Иногда он по нескольку недель не появляется в сети.

— Но ведь бывают разные «реалисты». То, что ты испытываешь потребность играть каждый день, вовсе не означает, что все такие же. Программа ведь позволяет персонажам существовать в неактивном режиме в течение определенного времени, так? Программе все равно, «реалист» ты или «фантазер». По-моему, игра нужна Койну, чтобы «спускать пар» — направлять свои нездоровые порывы на что-то помимо реального кровопролития. Однажды я попытался составить схему, чтобы показать, что убийства в «Теневом мире» учащаются каждый раз, когда наступает пауза между преступлениями реального маньяка.

— Да, но тебе ведь так и не удалось установить четкой зависимости.

— Она улавливалась не всегда…

— Тогда как ты можешь утверждать, что она вообще существует?

— …но теперь, когда у нас есть данные о том, какие из убийств в «Теневом мире» можно отнести на счет Койна — только совершенные в то время, когда он был в сети, — я внесу исправления. Если у меня все получится, схема может послужить доказательством. Или, по крайней мере, материалом для статьи в газете. Я имею в виду настоящую «Чикаго Трибьюн».

— «Запрещено цензурой», Джастин. Вопрос сложный. Одно дело — расследовать убийства, которые совершает выдуманный персонаж в компьютерной игре — и то мы не уверены, что их совершает именно этот персонаж, — и совсем другое — обвинять реального человека, к тому же преуспевающего адвоката, черт побери, в том, что он — серийный убийца.

— Хорошо. Тогда давай по порядку. Оставим в покое настоящего Сэма Койна. Займемся Сэмом Койном виртуальным. Все, как мы и говорили. Расследование внутри игры.

— И как мы будем это делать?

— Наверное, надо следить за его домом. Мы знаем, где он живет?

— Я знаю, где он живет в реальной жизни.

— Если он «реалист», то и в игре будет жить там же.

— А что если он «фантазер»?

— У Койна может быть одна и та же квартира и в реальном, и в виртуальном мире, даже если он из «фантазеров». А если окажется, что это не так, значит, моя теория в корне неверна. У тебя машина есть?

— Нет.

— В смысле — в игре?

— Раз нет в реальности, значит, и в игре нет.

— Это плохо, — напечатал Джастин. — Машина нам пригодится.

 

73

— Вы тоже должны в этом участвовать, — сказал Джастин, подробно изложив свой план.

— Нет, — возразил Дэвис. — Во-первых, я ни разу не играл в «Теневой мир». Во-вторых, нельзя, чтобы нас видели вместе. Даже внутри игры. Тем более, в дело замешан газетный репортер.

— Нельзя же быть таким параноиком! Черт! Да этот самый репортер сама нарушает судебный запрет. Ну же, соглашайтесь.

Предложение казалось Дэвису глупым. Как раз в этот момент он заметил белую машину. Она ненадолго остановилась метрах в пятистах от них, на перекрестке двух асфальтированных дорожек, и уехала.

— Может, я и параноик. Но судебное решение распространяется на все виды общения. Я не могу приближаться к тебе ни в игре, ни в реальной жизни, не могу разговаривать с тобой по телефону. — Джастин выразительно показал глазами на расстояние между водительским и пассажирским креслом. Дэвис сказал: — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. В компьютере остается след. Запись. Кроме того, ты не убедил меня, что Сэм Койн и есть маньяк из Уикер-парка. Не вижу смысла так рисковать.

— Именно поэтому я и собираюсь за ним проследить. Чтобы получить доказательства. Маньяк перестает убивать примерно в то же время, когда Сэм Койн начинает проводить больше времени в игре. И практически каждую ночь, когда он выходит в сеть, кто-то в «Теневом мире» погибает. Койн использует «Теневой мир» для того, чтобы выплеснуть накопившуюся агрессию.

— Это натяжка. Ты сам говорил, что связь между убийствами в реальности и в «Теневом мире» прослеживается не во всех случаях.

— Психология — не точная наука. И мы с вами, доктор Мур, знаем, на что он способен. Он жестокий убийца. Это факт, не требующий доказательств. Разве будет такой уж натяжкой предположить, что Анна Кэт — не единственная девушка, которую он убил?

«Тут он прав», — подумал Дэвис и сказал:

— Джастин, ты волен играть в свою игру так, как тебе хочется. Я просто не вижу смысла гоняться за Сэмом Койном по какой-то там виртуальной версии Чикаго. Судя по тому, что ты мне рассказал, даже если это он убивает в «Теневом мире», его действия не считаются незаконными, а значит, в полицию идти нам будет не с чем.

— Вы уже объясняли, что Койна нельзя осудить за убийство Анны Кэт, хотя мы оба уверены, что преступник именно он. Поэтому наш единственный шанс — доказать его причастность к другому преступлению. Сэлли Барвик — настоящий репортер «Чикаго Трибьюн». Если мне удастся убедить ее в том, что Койн — убийца, она поможет начать реальное расследование. — Он перевел дыхание и продолжил: — Игра — самый безопасный способ разузнать о жизни этого человека. Если кто-то поймает нас на слежке, или что-то пойдет не так, или мы окажемся не правы, в этом не будет ничего страшного. Это ведь игра, развлечение. Но для нас это шанс выяснить то, что нам нужно, что можно будет использовать в реальном мире.

— Нет, Джастин.

Джастин чувствовал внутренне сопротивление Дэвиса. Где взять слова, которые бы убедили доктора? Ведь им выпала поистине уникальная возможность!

— Послушайте, доктор Мур. Сэлли — совсем как вы. Она тоже считает, что я преувеличиваю, подозревая Сэма Койна в том, что он и есть маньяк. Но она при этом серьезно увлекается игрой. Она — «реалистка». Ее одинаково волнует то, что происходит в «Теневом мире», и события в мире реальном. Ее стремление поймать убийцу в виртуальности так же сильно, как желание остановить маньяка из Уикер-парка. Если мне удастся воспользоваться этим, чтобы заинтересовать ее личностью Сэма Койна, что в этом плохого?

— Не забывай, что совпадение — еще не доказательство, — ответил Дэвис. — Меня беспокоит, что ты просто одержим этой идеей. Жертвами маньяка становятся случайные прохожие. А Койн был знаком с Анной Кэт, учился с ней в одном классе. Анну Кэт задушили, а серийный убийца пользуется ножом. Я изучил все улики, попавшие в распоряжении следствия, и должен тебе сказать, что у того убийства гораздо меньше общего с преступлениями маньяка из Уикер-парка, чем тебе могло показаться.

Дэвис побарабанил пальцами по рулю. Джастин сидел, отвернувшись, он явно решил дать Дэвису выговориться и тогда уж опять начать его уговаривать.

— Послушай меня, — попытался привлечь его внимание Мур, — ты правильно рассуждаешь. Даже если он не маньяк из Уикер-парка, Койн наверняка не превратился за прошедшие пятнадцать лет в ангела. Чудовище, способное на такое зверское убийство, не может, однажды почуяв запах крови, не повторить его снова. Так что попробуй договориться с Сэлли Барвик. Может, что-нибудь и всплывет. Но будь осторожен.

— Хорошо-хорошо. — Джастин прочистил горло. Он был смущен. — По правде сказать, мне приятно, что вы за меня беспокоитесь.

Джастин не раз говорил что-то подобное, с тех пор как они возобновили знакомство. Дэвис уже научился понимать, что на деле скрывают намеки мальчика.

— Ты с отцом давно не общался?

Джастин пощелкал замком на дверце и ответил:

— Да месяца три уже. У них с Денизой есть дети, они ему гораздо дороже. Я живу за тысячу километров, он даже своим меня не считает.

— Этого не может быть.

— Он говорил это маме — не подумайте, что она старается очернить его в моих глазах. Это нестрашно. Папа прав. Он не имел никакого отношения к моему появлению на свет. Мне кажется, он тогда вообще не хотел ребенка. Не поймите меня неправильно, но у меня больше оснований считать отцом вас. Ведь это вы меня создали.

Дэвис со свистом втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы.

— Нет, Джастин. Я с тобой не соглашусь…

Джастин вспыхнул.

— Согласитесь вы с этим или нет, но это правда! Вы что думаете, я зол на вас за это? Да нет, черт возьми, нет! Если бы не вы, меня бы не было на свете! Подумайте сами, кого еще я мог бы считать отцом? Сэма Койна? — Он грустно усмехнулся собственной мрачной шутке. — Ни хрена себе родители: помешавшийся на мести доктор и хладнокровный убийца.

Дэвис ни за что бы не признался, но сам только что едва удержался, чтобы не отчитать Джастина за ругательства как самый настоящий папаша.

— Ну ладно, увидимся здесь же, на следующей неделе. Надеюсь, к тому времени нам удастся что-нибудь выяснить. — Джастин открыл дверь и вышел.

Дэвис следил в зеркало заднего вида, как Джастин удаляется. Звук мотора его велосипеда становился все тише — и вот уже слышалось лишь легкое жужжание, как будто кто-то водил электробритвой по хилой бороденке. Стекло было опущено. Без птичьего гомона в лесу было тихо, и до Дэвиса доносился хруст снега — кто-то гонял в футбол — и запах позднего пикника: углей, бургеров и овощей на раскаленной решетке. Он не был Джастину отцом. Существовал неписаный закон для врачей, занимающихся клонированием. На всех семинарах, где ему приходилось бывать, кто-нибудь неизменно касался этой темы. «Наша работа такова, что рано или поздно может возникнуть ощущение, что вы — Бог, — говорил один из таких докладчиков. — Не допускайте мысли об этом ни на секунду. Мы помогаем людям произвести на свет потомство, ощутить полноту жизни и быть счастливыми, но сами мы не создаем жизнь. Размножение — механизм, созданный природой, а клонирование — всего лишь новый эволюционный этап размножения человека. Мы в этом случае — лишь инструменты».

Все это, конечно, верно. И все же… Процесс, в результате которого на свет появился Джастин, ничем не отличался от создания других клонов. Но с того самого мгновения, как Дэвис взял в руки образец ДНК Сэма Койна и решился на подлог, он стал творцом. Зачатие Джастина произошло не в пробирке и не в утробе, а в сознании Дэвиса. Он существовал, потому что Дэвис так решил. Как же еще его можно назвать, если не Богом?

Правда, он не ощущал себя Богом. А если б и ощущал, то какую ответственность должен был бы нести перед своим творением? «Да есть ли она вообще, ответственность творца перед своим созданием? — размышлял Дэвис. — Судя по тому, как поступает Господь, если и есть, то не всегда». Как бы то ни было, он в ответе за Джастина — почти как отец за сына. Почти.

Он был в долгу и перед Анной Кэт, но в этот раз он ее подвел. Снова подвел. Ночами он спускался в голубую комнату и там, среди старых семейных архивов и скопившихся за восемнадцать лет бездушных фактов, сидел в тишине и ничего не делал. Обманывал сам себя. Разве сидеть на том же месте, где раньше он как одержимый исследовал все, что касалось ее смерти, равносильно выслеживанию убийцы? Нет, его поведение скорее напоминало молитвы Джеки: ее шепот звучал, как отрепетированная роль, она не верила в свои слова, но упорно их повторяла. Джастин и то делает больше, чем он, Дэвис, для того, чтобы поймать убийцу Анны Кэт — пусть он и сражается таким образом со своими собственными демонами. «Боже мой, — подумал Дэвис, — какие демоны могут преследовать пятнадцатилетнего мальчика?» И тут же ощутил муки совести. Он прижался затылком к подголовнику, прислушался к беззаботным голосам, доносящимся откуда-то из лесопарка, и подумал о самоубийстве. Представил тех, кто останавливается на обочине какой-нибудь пустынной дороги, такой, как эта, подсоединяет шланг к выхлопной трубе, просовывает другой конец в приоткрытое окно, а щель затыкает полотенцем. Он закрыл глаза и попытался на минуту отгородиться от всех посторонних мыслей, вообразить, каково им, совершенно отчаявшимся, в последние мгновения жизни, когда инстинкт самосохранения уступает соблазну погрузиться в вечный покой. Ему уже доводилось размышлять над этим, оставаясь наедине с собой. Если в машине, то обязательно шланг. Если в ванной, то бритва. Если в голубой комнате, то пистолет. Инструмент зависел от места, но последние слова оставались неизменными в его воображении.

— Прости меня, Джеки, — шептал он, — прости.

 

74

Открылась и закрылась задняя дверь, и Марта услышала глухой звук шагов на кухне. Он поднялся по ступенькам в спальню, и каждая ступенька стонала о том, что сын ей лжет.

Она поняла это, когда разводилась: если человек, которого ты любишь, обманул тебя, все, что он делает или говорит, — тоже ложь. До тех пор, пока он во всем не признается. Даже такая на первый взгляд невинная фраза: «Я хочу на завтрак мюсли с изюмом», — лжива, потому что она занимает место правды. Если все его слова и действия — вранье, то незначительная правда — просто часть прикрытия.

Прошло уже много лет, но Марта по сей день помнила, какой нормальной казалась ей жизнь с Терри в те месяцы, когда он уже вовсю крутил роман с этой расчудесной секретаршей с ее семьюдесятью тысячами долларов годового дохода. Она подозревала, что он ей изменяет, инстинктивно чувствовала это, и все же была счастлива. Сэлли Барвик тоже тогда ей лгала. Вся ее жизнь в то время была ложью, выдумкой, а она все равно вспоминает об этих годах с умилением, как о любимом романе. Так что ей нетрудно понять, чем привлекает людей игра «Теневой мир».

Как ни жаль, теперь она лишена этого счастья. Она стала взрослее и мудрее. И врет ей собственный сын… А все из-за доктора Дэвиса Мура. Она его прямо ненавидела! И от этого жизнь ее делалась невыносимой. Когда у мужа начался роман с Денизой Кин, Марта даже не подозревала о существовании этой шлюшки. Доктор Мур, напротив, словно дразнил ее, напоминая о себе, — недаром она нашла в кармане сына его визитку.

Сегодня все началось со звонка из фирмы: клиент в два тридцать прийти не сможет. Марта решила позвонить Саре и попросить привести в порядок прическу. Волосы очень отросли, она даже пыталась сама отстричь тупыми ножницами торчащие пряди. Она уже почти набрала номер, но вдруг передумала и решила проследить за сыном: чем он занят после школы?

Дорожка шла от похожего на зонтик навеса, где стояли велосипеды, мимо стадиона и через узкие ворота в школьной изгороди. Марта медленно отъехала метров на пятнадцать на своем «меркюри-сейбле» кремового цвета и стала наблюдать за детьми. Уже человек сто, если не больше, выехали на Коупс-стрит и отправились по своим делам. По радио передавали старую песенку о любви. Наверное, ее слушали еще Мартины родители. Она нервно подпевала, ловя себя на том, что бесхитростная история потерянной любви напомнила ей о последних днях ее брака.

Наконец появился ее сын, в куртке и с огромным рюкзаком, взял свой велосипед. Она поборола нервную дрожь, пристально наблюдая, куда он направится. Если он едет домой, то повернет налево, на Делавер. Он повернул направо. Может, он решил зайти в гости к приятелю. Но где тогда этот приятель, почему не с ним?

Марта тронула машину. Погоня с черепашьей скоростью — какая нелепость! Несколько раз, чтобы пропустить раздосадованных водителей, она прижималась к бортику тротуара и притворялась, что сбилась с пути или делала вид, что ищет что-то на полу под сиденьем. Она стояла перед светофором всего в трех машинах от сына и боялась, что он ее заметит. Джастин повернул налево, быстро пронесся между машинами, так что когда ей удалось миновать перекресток, он уже успел скрыться из виду.

Марта ехала по незнакомой местности, где не было жилых домов и старые деревья с толстыми стволами росли у самой обочины. Куда же он мог деться? Здесь были только офисы, магазинчики и закусочные. Она все сильнее подозревала, что Джастин направляется на встречу с Дэвисом Муром, но ей нужно было подтверждение — нужно было увидеть велосипед сына.

Она проехала мимо красно-белого знака, обозначающего въезд, и только метров через четыреста поняла: это лесопарк. Он свернул в лесопарк.

Марта, обычно строго следовавшая правилам дорожного движения, сделала неправильный разворот, поехала в обратную сторону и свернула на узкую асфальтированную дорожку, петлявшую по лесопарку. Зимой в четверг тут не могло быть много народу — разве что старшеклассники, которые круглый год использовали это место, чтобы покурить, выпить, пообжиматься или, чего она больше всего боялась, чтобы тайно встретиться с одним жутким доктором, которого обвинили в слежке за ребенком.

Марта затормозила. А что если Джастин приехал сюда не для того, чтобы встретиться с Дэвисом Муром? Вдруг Джастин заехал в лес, чтобы покурить, выпить или пообжиматься? Как же ей будет неловко, если он обнаружит, что она шпионит за ним и подглядывает за обычными для подростков проказами! Но тут она с отвращением вспомнила об экспериментах, исследованиях — или как он там их называл в своих письменных показаниях? — Дэвиса Мура и снова нажала на газ. Ну и пусть она попадет в неловкую ситуацию! На то она и мать!

В тупике стоял черный внедорожник. Марта, может, и не заметила бы его, но, поскольку дни становились короче, а вечера холоднее, Мур, очевидно, оставил двигатель включенным, чтобы печка работала. На горизонте уже сгущались сумерки, но она заметила завитки дыма из выхлопной трубы и красные габаритные огни. Рядом с автомобилем в холодной потускневшей траве лежал серебристый велосипед Джастина. Она разглядела седой затылок мужчины на водительском сиденье. Джастин повернулся к нему, его профиль и силуэт было несложно узнать.

Ее машина перекрывала единственный выезд, им некуда было от нее деться, но какой смысл приближаться? Она же не может вступить с ними в открытый конфликт — кто знает, какой будет реакция Джастина? Конечно, ей принесло бы огромное удовлетворение, если бы ставший настоящей знаменитостью Дэвис Мур, частый гость теледебатов, предстал перед судьей, а потом прятал бы лживое лицо от телекамер. Но она не смела вот так взять, подойти к машине и наорать на них обоих. Когда от нее ушел муж, она хоть что-то могла предпринять. Совещалась с адвокатом, ездила в суд на бракоразводный процесс. А что она может теперь? Ровно ничего. Ее сын ушел от нее, не выходя из дому.

Она отпустила тормоз и поехала прочь.

 

75

Джастин закрыл дверь своей спальни на ключ, набросил цепочку и угрюмо уставился на белые настенные панели. Он недовольно вздохнул. Эти взрослые! Постоянно обо всем беспокоятся. К чему? Он прекрасно справится и без них. Неужели им непонятно, что он послан на землю именно за этим? Именно его задача — думать, беспокоиться, действовать.

Доктор Мур ведет себя как придурок. Бедняга только вспомнил было, что это такое — жить нормальной жизнью, как вдруг в его дверь постучал Джастин. Но чего же доктор ждал? Все это было предрешено уже давным-давно. Все в этой жизни решено заранее.

Мать ему было жаль. Тяжело ей придется, когда все выплывет. Она не сделала ничего, чтобы так страдать. Ей просто хотелось сына, разумеется, такого, у которого не было бы особого призвания — но тут уж она была не вольна выбирать.

Не вставая с кровати, Джастин сунул руку в рюкзак и достал кожаный чехол на молнии. В магазинах их использовали для упаковки купюр, отправляющихся на хранение в банк, а подростки приспособили их под инструменты, ручки с карандашами или компакт-диски и КПК.

Или еще для чего-нибудь.

Мама была сегодня в парке. Он заметил ее машину в зеркало заднего вида. Значит, теперь ей известно, что он встречается с Муром. Это большая проблема. Не смертельная, но серьезная. Посылают ему эти проблемы или они появляются сами, опять-таки не имело значения.

Джастин расстегнул чехол и вытряхнул его содержимое на кровать. Мутные кристаллики в пластиковом пакетике. Зажигалка и ложка.

Он включил радио, подготовил шприц и ввел раствор в губку для мытья посуды. Губку он положил в пакет, чтобы потом от нее избавиться. Этот ритуал он совершал уже неделю. Пакетик, шприц и ложка выглядели так, как будто их уже давно используют, — они покрылись черными и белыми разводами. Он надел колпачок на иглу, сложил все, кроме губки, обратно в кожаный чехол и спрятал чехол за книгами на полке.

 

76

Еще одна ночь, проведенная в одиночестве в голубой комнате. Джоан была наверху. Читала. Она заметила как-то вскользь, что в последнее время несмотря на свою занятость в клинике прочитывает в среднем по три толстых книжки за неделю. Приходится ходить в библиотеку почти так же часто, как в супермаркет. Он понял ее намек, но притворился, что пропустил его мимо ушей.

В голубой комнате хранились папки, которые Дэвис ни разу толком не просматривал. И их было довольно много. Тогда он намеренно рассортировал все материалы, выбрал папки, содержавшие наиболее важную информацию, и занимался в первую очередь ими. Он отлично помнил коробку, которую забрал из полицейского участка спустя несколько месяцев после убийства Анны Кэт. Джеки сидела тогда в спальне со стаканом виски с содовой в одной руке и романом Дика Фрэнсиса в другой. Он отнес коробку в подвал, водрузил ее на столик в голубой комнате и стал доставать отчеты. Это были свидетельские показания друзей Анны Кэт. Просмотрев всего несколько из тридцати протоколов, Дэвис понял, что ему больно их читать. Детективы предупреждали его, что ни одна из девушек не знала ничего о той ночи, когда произошло убийство. В результате блокноты следователей пополнялись лишь слезными панегириками и рассказами, показывающими их привязанность к Анне Кэт. О том, каким она была хорошим другом. Какие у нее были блестящие перспективы. Как им будет грустно и как изменится их жизнь после ее гибели. Но теперь он хотел знать, не упоминал ли кто-нибудь из них о Сэме Койне, не содержится ли в показаниях друзей указаний на то, каким образом его дочь была связана с убийцей.

Он взял папку наугад. Дженис Метц. Имя незнакомое. Следователям Дженис сообщила, что была лучшей подругой Анны Кэт с восьмого класса, но в старших классах они были уже не так близки. «Мы продолжали хорошо относиться друг к другу, — записывал следователь за Дженис, — просто разошлись по разным компаниям». Дженис готова была многое порассказать об Анне Кэт, но, пролистывая протокол, Дэвис обнаружил, что ее готовность не вызывала особого энтузиазма у опрашивавшего ее следователя. Несколько раз он намекал, что пора закругляться, а она в ответ рассказывала очередной эпизод, демонстрирующий поразительную доброту Анны Кэт.

«Был у нас один мальчик, Марк, — так начиналось очередное воспоминание. — Анна Кэт ему ужасно нравилась. Он везде за ней ходил, как щеночек. Марк, он из таких, из очень умных, но вроде как робкий. Он этой осенью уезжает учиться в Стэнфорд. Вы ведь не станете то, что я вам рассказываю, в газетах печатать, да? — Следователь заверил ее, что не станет. — Так вот, в девятом классе Марк наконец-то решился пригласить Анну Кэт покататься на роликах, а она сказала ему, что хорошо к нему относится, но… Короче, бедняга был просто раздавлен. Но потом, уже после того, как она ему отказала, Анна Кэт стояла с ним в коридоре, ну не знаю, минут двадцать, наверное, расспрашивала про семью, про учебу и всякое такое. Он был членом дискуссионного клуба, и через месяц она сходила на одно из его… как это? — ну, в общем, на дебаты, а весной выдвинула его кандидатуру на должность президента класса. Вот так. Это, конечно, мелочи, но зато Марк понял, что не стоит стесняться того, что произошло. Что они вполне могут быть друзьями, понимаете? Хотя и не близкими друзьями. Это было круто. Я бы на ее месте побоялась, что парень начнет меня тайком преследовать. А Анна Кэт была не такая. Ей было неважно, в какой ты компании, считают тебя крутым или нет. Ей все нравились».

У Дэвиса защипало в носу, еще немного, и он бы заплакал. Он почувствовал гордость, и любовь, и горечь потери, но все же справился с собой. Он бегло просмотрел оставшуюся часть беседы, чтобы проверить, не встретится ли где-нибудь имя Койна, убедился, что его там нет, и взял из коробки следующую папку.

Билл Хилкевич. Этого Дэвис помнил. Он был одним из друзей Анны Кэт, именно друзей, а не ухажеров. Дэвису Билл нравился. Умный. Искренний. Вежливый. На похоронах Анны Кэт Билл выступал с речью, очень красноречивой, но не смог договорить до конца, потому что расплакался, и это было лучше любого красноречия.

«Были ребята, которые пытались Анну Кэт обидеть. Из-за ее отца, — рассказал Билл сержанту полиции. — Я не хочу сказать, что они могли ее убить, ничего такого, и вообще после покушения на мистера Мура это стало случаться гораздо реже, хотя и не прекратилось. Помню, классе в десятом мы на литературе читали «Франкенштейна», так вот, кто-то взял у Анны Кэт книжку и написал кое-что на титульном листе. Полное название романа — что-то вроде «Франкенштейн, или современный Прометей». Тот парень зачеркнул вторую часть названия и написал: «Дэвис Мур, доктор медицины».

Следователь прервал его и спросил, кто такой или что такое Прометей. «Прометей, — объяснил Билл, — это герой древнегреческих мифов. Тот, который собрал все беды человечества — ну, болезни и всякое такое — и сложил в специальный ящик. А потом Пандора этот ящик открыла, и жизнь человечества стала паршивой уже навечно. А еще он украл у богов огонь и отдал его смертным. Тот парень, написавший имя доктора Мура, ничего про Прометея не знал, просто повторял то, что слышал от родителей или еще от кого-то. Что, мол, клоны — это современные чудовища Франкенштейна. Это твердят противники клонирования. Глупо, конечно, но многие с ними соглашаются.

В нашей школе учатся два мальчика, не скрывающих, что они клоны. Говорят, в большом учебном заведении, таком, как наша школа, их должно быть не меньше тридцати, но семьи чаще всего держат это в секрете. И это неудивительно, потому что тем двум парням, клонам, сильно достается. И это несмотря на то, что один из них отличный спортсмен. Он новичок, но его уже взяли в школьную команду по футболу. Ходили слухи, что его донором был классный футболист одной университетской команды, хотя, возможно, это полная ерунда. Тем не менее, он точно скоро станет звездой футбольной команды, но на отношение к нему это не влияет. Многие ребята обходят его стороной, будто он какой-то больной. Он, помню, очень по этому поводу переживал. Но Анна Кэт всегда находит таких ребят — точнее, находила — и общалась с ними в школе или после уроков. Предлагала им поучаствовать в каком-нибудь мероприятии или приглашала на игру своей волейбольной команды. Знаете, что забавно? Она была такая девушка, которая умела попросить об одолжении: например, поработать в субботу утром на автомойке, причем совершенно безвозмездно, поскольку деньги пойдут на благотворительные цели. И тебе было даже приятно, что она попросила. Создавалось впечатление, что она сделала что-то для тебя, а не наоборот. Причем так бывало не только с ребятами, понимаете. Не только потому, что она была симпатичная. Девчонкам она тоже нравилась».

Следователь спросил, как звали того, кто сделал надпись в ее книжке про Франкенштейна. «А, этот. Его зовут Стивен Черч. Прошло несколько месяцев после того случая, и вот однажды мы играли в спортзале в софтбол. Команды были смешанные, из мальчиков и девочек. Стивен играл на первой базе, Анна Кэт отбила низкий мяч на игрока между второй и третьей базой. И вот она бежит, чтобы отбить следующий удар, явно слишком сильный, пересекает первую базу, снимает свой шлем, начинает им размахивать и хрясь! — ударяет парня шлемом прямо по затылку. Он свалился на пол, а Анна Кэт стала делать вид, что это случайность: прости, прости, все такое, — но кое-кто сообразил, в чем там дело. Она больше слова об этом не сказала, и Стивен больше никогда ничего такого не делал. Она всегда горой стояла за папу».

Дэвис улыбнулся и в который уже раз подумал, что это Анна Кэт за ним приглядывала, а не он за ней. Не удивительно, что он почувствовал себя таким беспомощным, когда искал убийцу дочери.

Где же он мог слышать это имя — Стивен Черч? Была такая Натали Черч, жутко противная тетка, время от времени появлявшаяся в пикетах у клиники и выкрикивавшая вслед пациентам всякую ерунду типа: «Хей, хей! Хо, хо! Генетика — это зло!» Стивен, наверное, ее сын. Если бы пятнадцать лет назад Дэвис наткнулся на эту историю, он проверил бы этого Черча как потенциального подозреваемого. У полиции, видимо, возникла такая же мысль, судя по тому, что на последней странице кто-то написал от руки: «Алиби Черча проверено. Был с родителями в Санкт-Питерсберге».

Сложа руки копы все-таки не сидели, подумал Дэвис. Он положил обратно в коробку запись беседы с Биллом и достал очередную папку.

Либби Карлайл. Либби он знал очень хорошо. Они с Анной Кэт играли в одной команде по волейболу. Либби много раз оставалась у них ночевать, здесь, в доме на Стоун-авеню. Он допоздна слышал из комнаты дочери взрывы хохота или — реже — шепот. Это они переговаривались с подружками по телефону.

Порой Анна Кэт и Либби могли как следует расшуметься, но Джеки их обычно не слышала — антидепрессанты в сочетании с алкоголем были лучше любой звукоизоляции. А Дэвис лежал в темноте и думал: может, ему, как ответственному родителю, следует постучаться в дверь комнаты дочери и сказать им, чтобы они угомонились? Велеть немедленно ложиться спать? Но он ни разу этого не сделал. Он слушал их смех и голоса, не разбирая, конечно, ни одного слова, поскольку спальня дочери была слишком далеко от его комнаты, но ему хватало того, что он слышал счастливые нотки в голосе дочки.

Показания Либби занимали несколько страниц, и он начал пролистывать их с конца. Он очень хорошо знал Либби и понимал, что эта девочка была хранительницей многих секретов его дочери, и поэтому ему казалось, что не стоит читать беседу с ней слишком внимательно — это было бы так же неприлично, как подслушивать. Но ведь она была близкой подругой Анны Кэт. Если Анна Кэт знала Сэма Койна, то Либби тоже должна была его знать.

Сначала Дэвис не заметил того, что искал. Наверное, потому, что высматривал фамилию «Койн». Он начал листать показания с начала, внимательнее вглядываясь в страницы.

Либби сказала: «В понедельник мы с Анной Кэт ходили в торговый центр. Во вторник она была дома, с мамой и папой. В среду мы поехали в Чикаго с Сэмом, Дэнни и его приятелем, который учится в Мэдисоне».

Вот оно. Единственное упоминание на сотню с лишним страниц. Верно ли, что речь идет о Сэме Койне? Скорее всего. Надо вспомнить, часто ли мальчиков называли именем Сэм тридцать пять лет тому назад. Нет, он не помнил. Он занимался тем, что помогал появляться на свет мальчикам, и не мог вспомнить, часто ли им давали имя Сэм. Следователь даже не попросил назвать фамилии. Как фамилия этого Сэма? Господи, Либби ведь назвала им убийцу, а им даже не пришло в голову спросить, как его фамилия! Что это за расследование? Так, времяпрепровождение. Впрочем, это для него не новость.

Дэвис задвинул оставшиеся папки в шкаф и отправился наверх, в комнату Анны Кэт. Многие годы здесь ничего не трогали. Не из сентиментальности, а просто потому, что Дэвису не хватало духу провести здесь целый день и упаковать вещи дочери. Джеки иногда заходила сюда и тихо сидела, по-своему оплакивая Анну Кэт. Когда они с Джоан поженились, она превратила эту комнату в спальню для гостей. Они это ни разу не обсуждали. Она все сделала сама, а он не возражал.

Но некоторые из вещей Анны Кэт здесь все-таки остались. На книжной полке стояли четыре школьных альбома, включая тот, который им прислали уже после ее смерти. В последнем все поля были исписаны словами скорби и восхищения, напыщенными прощальными обращениями — подросткам впервые пришлось столкнуться со смертью своей сверстницы. Еще там были цитаты из песен, много цитат, и нарисованные цветы, и даже портреты Анны Кэт, некоторые очень удачные.

Дэвис положил альбом на кровать, а сам встал на колени рядом и стал рассматривать ряд за рядом фотографии старшеклассников. Он без труда нашел среди них Сэма Койна: красивый, подтянутый, в новеньком галстуке с котом из мультика. Он был так похож на Джастина! Одно лицо, только стрижка другая. Мура пробрала дрожь. Это лицо было последнее, что видела его дочь — и это было лицо Джастина.

Койн был единственным старшеклассником по имени Сэм. В классе было три Дэнни и только один Сэм. Среди ребят на класс моложе обнаружились еще четыре Дэнни и один Сэм.

Дэвис стал рассеянно читать прощальные послания. Среди них были сентиментальные («Разлука — это все, что нам известно о рае и что нам нужно от ада»), были и жестокие («Хорошего тебе лета!»). Какая это загадочная вещь, дружба между подростками! Это сильное чувство. Простой знакомый может быть близок тебе, как возлюбленный. Каждое проявление равнодушия воспринимается как предательство. Смерть ровесника непостижима. В типографии оставили последние две страницы пустыми, но и здесь были надписи, неровные столбики слов покрывали белые листы, превращая их в лоскутное одеяло. Переворачивая толстые страницы альбома, Дэвис изучал надписи тех, кто не захотел ограничиваться одной строчкой. И вдруг он наткнулся на четверостишие — скорее всего строфу из песни — и застыл в изумлении:

Тебе уже нельзя сделать больно,

Сэм

Тебе неважно, кто что скажет.

Над могилой все еще витает злость,

Но все равно, было весело.

Он прочитал строки еще раз. И еще.

Признание? А почему бы и нет?

Почерк был аккуратным, но явно мальчишеским. Слова не придуманы впопыхах, а тщательно откуда-то переписаны. Строчки глубоко врезались в бумагу.

Эти слова вонзились в его сердце, и наружу хлынул фонтан ярости. Он хотел снова ранить ее, вновь насладиться ее болью. Он смеялся. Дразнил. Скучал, но лишь потому, что не мог больше ее мучить.

«Я уничтожу тебя, Койн, — поклялся Дэвис про себя, сжимая в руках обложку с крупной надписью большими буквами «АННА КЭТ МУР». — Я так давно потерял своего ребенка, что забыл, что я отец. Успокоился. Упустил тебя из виду. Я забыл, что ты с ней сделал. Забыл, что не должен оставлять последнее слово за тобой.

Я покажу тебе, какой бывает злость».

 

77

— У тебя ученические права при себе? — спросила виртуальная Барвик.

— Нет.

— О боже!

— Да не бойся ты, — проговорил Джастин в микрофон. — Это ведь игра. Ты помнишь об этом?

— Для тебя, может, и игра, — сказала Сэлли. — А для меня здесь все по-настоящему. Я жизнью рискую.

— Но мы же не умрем.

— Ты часом не забыл? Мы охотимся за серийным убийцей!

— Так ты уже веришь, что он — убийца?

— Я этого не говорила. Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду.

Голубая «тойота-камри» принадлежала виртуальной матери Джастина. В отличие от реальной, она не успела пересесть на «меркюри-сейбл», и цифровая версия ее машины выглядела старой из-за потрепанных ковриков и потертого руля. Сегодня вечером Джастин снова, в четвертый раз, взял без спросу ее машину, заехал за Сэлли, и они вместе отправились на свой пост напротив подземного гаража в доме Сэма Койна. Реальные Сэлли и Джастин, разумеется, сидели в пижамах в собственных спальнях.

— Я набрал двести пятьдесят тысяч очков в «Ультратон Гран-При», — успокоил он ее, — я хороший водитель.

— Может, тебе сегодня стоило остаться дома и поиграть в эти дурацкие гонки? Похоже, он опять не выйдет.

— Рано или поздно ему придется выйти.

Прошло уже десять недель с последнего убийства маньяка из Уикер-парка. По теории Джастина, подкрепленной исправленной схемой, очень скоро должно было состояться убийство либо на реальных, либо на виртуальных улицах Чикаго, поскольку Койну пора было избавиться от накопившейся агрессии. Набралось немало причин, заставивших Джастина и Сэлли рассчитывать, что это произойдет в игре. Сэлли надеялась, что это случится сегодня. Она устала.

Нет, конечно, ей нравилось проводить время с Джастином. Он был единственным мужчиной, с которым она общалась. Прочел книг больше, чем многие взрослые, и понимал их лучше, чем она. Умел спорить, не переходя на личности. В отличие от гордых собою интеллектуалов, мог поговорить и о кино, музыке и телевидении, а также подробно обсуждать с Сэлли то, что ее больше всего интересовало, — жизнь в «Теневом мире». Если бы он был не так молод, у них бы точно начался роман. Впрочем, если учесть, сколько времени они проводят вместе, в игре и в ее снах, роман, пожалуй, уже и начался.

— Если он не выйдет, — сказала Барвик, — не почувствует этой потребности, то нам скорее всего придется отказаться от твоей теории, Джастин. Мне бы этого не хотелось, но из-за наших ночных бдений я на работе просто засыпаю. Причем и здесь, и там.

Часы на приборной панели и на их компьютерах показывали 12.30.

— А мне, между прочим, приходится в школу таскаться, — проговорил Джастин таким тоном, словно слежка была целиком ее идеей. Сэлли вспомнила: когда ей было пятнадцать, она была убеждена, что ходить в школу в сто раз тяжелее и скучнее, чем на работу.

— Погоди-ка, — она толкнула его в бок. — Смотри, вон там!

Гараж находился под землей — это было что-то вроде тупика в лабиринте дорог, проложенных под центральным районом города, который называли иногда «Нижний Чикаго». Черный БМВ сверкнул в свете флуоресцентных ламп и выехал из-под гофрированных железных ворот на улицу. Виртуальный Джастин пригляделся к номеру машины.

— Это он! — шепнул Джастин.

В маленьком окошке на экране, в котором можно было посмотреть на себя со стороны, Сэлли увидела, как ее персонаж подался вперед, когда Джастин тронул автомобиль. Пропустив двенадцать машин, они поехали за Койном, следя за габаритными огнями его БМВ. По виртуальной Уэкер-драйв выехали на верхний уровень и двинулись на запад, в тот район, где раньше находились знаменитые скотобойни. Теперь здесь располагались картинные галереи, ночные клубы и многоквартирные дома; единственный магазин полуфабрикатов для ресторанов напоминал о прошлом этого района. У Барвик квартира была всего в нескольких кварталах к северо-западу.

— Кажется, я знаю, куда он направляется, — сказала Сэлли. — Но ты на всякий случай не упускай его из виду.

Койн припарковал свой «бумер» на Абердине. Джастин резко остановился и отъехал задним ходом на полтора квартала. Койн вышел из машины, нажал на брелок автосигнализации, фары мигнули, и машина закрылась.

— Гадство! — вскрикнул Джастин. — Тут негде припарковаться!

В своей спальне перед экраном компьютера Сэлли усмехнулась.

— Ничего. Не торопись.

— Мы же его потеряем! — воскликнул Джастин. — Сиди здесь, я пойду за ним.

Виртуальная Сэлли протянула руку и не дала ему отстегнуть ремень безопасности.

— Тебя туда не пустят.

— Куда «туда»? Ты знаешь, куда он направляется?

— В клуб «Джунгли», — ответила Барвик.

Когда полгода назад состоялось открытие этого клуба, в местных газетах появились громкие заголовки, наполовину издевательские, наполовину восторженные. «Новый клуб для любителей филея и грудинки» или что-то в этом роде — так назывались эти публикации. Сама Сэлли редко писала на такие темы, но и она опубликовала статью о клубе как в реальной, так и в виртуальной «Чикаго Трибьюн». Клуб назвали по ассоциации с одноименной книгой Элтона Синклера, рассказывающей о чудовищных порядках, царивших когда-то на чикагских скотобойнях. Новое воплощение «Джунглей» было, напротив, образцом хай-тек гламура. Три этажа, шесть танцполов, бар — почти сто метров, если составить рядком все барные стойки, — «Джунгли» стали самым модным местом в реальности и, конечно, в игре. Здесь можно было потанцевать, познакомиться, поглазеть на веселящихся знаменитостей.

— Мне запросто можно дать двадцать один, — запротестовал Джастин. — Уж в игре-то точно!

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Ты одет так, словно собрался поиграть в софтбол, — сказала Сэлли и показала на майку и мешковатые шорты персонажа Джастина. — Мы с тобой говорили, что Койн, вероятно, знакомится с женщинами в ночных клубах и барах, а там требуется соблюдать дресс-код. Как ты думаешь, стала бы я иначе надевать на наши встречи облегающие платья? — Это фраза была типичным сигналом для флирта, но Джастин этого не понял, и Сэлли лишний раз убедилась, что он еще ребенок. — Ты остаешься здесь. Я пойду присмотрю за ним. — Она вышла из машины, стараясь уверенно двигаться в непривычных для нее туфлях на высоком каблуке. — Не глуши мотор и следи за выходом.

— Постой. Я должен пойти туда или хотя бы попытаться. Ты же сама сказала, это может быть опасно.

— Надеюсь, ты говоришь так не потому, что я девушка?

— Конечно, нет. Потому что ты «реалистка». Если что-то произойдет со мной — нестрашно, я просто начну новую игру. Мне нечего терять.

Сэлли улыбнулась:

— Ничего со мной не случится. Загляну в клуб и скоро вернусь. Ты не заметил, во что был одет его персонаж?

— На нем вроде было черное пальто, а под ним рубашка темного цвета с желтой полосой слева.

— Отлично, — похвалила Сэлли.

Ко входу в «Джунгли» вели несколько ступенек. На верхней стоял вышибала с забранными в конский хвост волосами и квадратной бородкой и загораживал стеклянную дверь, за которой колыхалась пурпурная занавесь. На тротуаре рядом с клубом топтались персонажи, которых по тем или иным причинам сочли недостойными появиться в таком заведении, в основном молодые люди в кроссовках или с еще какими-нибудь погрешностями в одежде. Сэлли догадалась, что скорее всего они не стали расходиться и пытать счастья в других барах, потому что их подружек вышибала пропустил внутрь, и они пошли веселиться, оставив «теневых» кавалеров мерзнуть на улице.

Виртуальная Барвик задержалась на минутку, чтобы посмотреть на свое отражение в окне галереи, знаменитой тем, что здесь выставляли картины никому не известных художников и пытались продать их по баснословно высоким ценам, надеясь в одночасье сделать их знаменитыми. Такая тактика сработала всего раз или два, но сейчас, как показалось Сэлли, галерея переживала не лучшие времена. А вот домовладельцу волноваться нечего. Помещения в этом районе, хотя он по-прежнему был пыльным и выглядел как промышленный, расхватывали как горячие пирожки. И глазом моргнуть не успеешь, как появится новая галерея. Судя по отражению в стекле, Сэлли выглядела отменно: узкое черное платье, красный шарф и маленькая красная сумочка. Ей было уже за тридцать, но, хотя «Теневой мир» отнимал очень много времени, она все же умудрялась ходить в спортклуб по три раза в неделю и следила за тем, чтобы ее копия в игре была такой же подтянутой, как она сама, и весила ровно столько же, до грамма. На этой неделе Сэлли загрузила на свой компьютер последнюю версию программы для создания персонажей. Разница была поразительной. Цвет кожи, мимика были точь-в-точь как у живого человека. Ее выпрямленные волосы выглядели настолько живыми, что можно было различить каждую прядь. Это, разумеется, было нарушением неписаных законов «реалистов», но она все же воспользовалась новым устройством, чтобы слегка изменить свое лицо: удлинить нос, расширить глаза, сделать чуть светлее цвет кожи. Поправки были совсем незначительными, но она была в восторге от нового самоощущения, которое давал ей этот образ, хотя и стыдилась того, что сделала. Такой «косметический ремонт» шел вразрез с правилами «реалистов», но соблазн был слишком велик. В тот вечер, когда они в первый раз отправились следить за домом Сэма, Джастин пробормотал смущенно, что она отлично выглядит, но Сэлли не поняла, относится комплимент к улучшенному качеству картинки или к подправленному лицу. Она пообещала себе, что сделает все, как было, но сомневалась, что сможет себя заставить.

Сэлли проскользнула мимо группки отверженных у обочины и поднялась по ступенькам. Вышибала открыл ей дверь и широко улыбнулся. «Смотришься на все сто, дорогая». Не тот ли это охранник, у которого она брала интервью для реальной газеты, и не узнал ли он ее? И то, и другое было маловероятно.

Внутри толпились клиенты, причем в самых неподходящих местах. Пробиться к гардеробу было так же трудно, как к бару. К счастью, копия Сэлли не хотела пить, а верхнюю одежду она оставила у Джастина в машине.

И минуты не прошло, как к ней подошел высокий мужчина азиатской внешности и пригласил на танец. Музыка гремела так, что она не сразу расслышала просьбу. Она отказалась и стала проталкиваться дальше, к самому сердцу «Джунглей».

Здесь, в центре клуба, высоко над головами посетителей крыша была стеклянной. Предполагалось, что клиенты смогут любоваться потрясающим видом звездного неба. Если небо не было затянуто тучами, несколько самых ярких звезд действительно можно было заметить, но обычно видны были только мигающие огоньки самолетов, делающих круг перед посадкой в аэропортах Мидуэй или О'Хэйр. В прошлом месяце, когда астрономы предупредили о скором начале звездных дождей, в клубе — в реальных «Джунглях» — устроили вечеринку по этому поводу. Через стеклянную крышу почти ничего не было видно, но завсегдатаи продолжали веселиться и очень скоро забыли, ради чего их сюда зазывали.

Последовало еще два приглашения на танец. Третьего горе-кавалера Барвик чуть не оттолкнула. Но, когда к ней подошел очередной персонаж и предложил присоединиться к нему во время следующей песни — да что они все, сговорились, что ли? — она ответила согласием. По танцполу и перемещаться удобнее, и осмотреться можно как следует. В центре зала, под стеклянной крышей, Сэлли наконец немного расслабилась. В реальной жизни она бы стеснялась, а в «Теневом мире» чувствовала себя свободно, двигаясь в такт музыке. Ритмичное перемещение пальцев по клавиатуре — тоже ведь своего рода танец, а то, как раскачивалась в ответ ее экранная копия, выглядело куда лучше, чем бестолковое топтание на реальном танцполе. Она пыталась объяснить семье, как прекрасно это ощущение уверенности и контроля над ситуацией. Они только пожимали плечами, смеялись и говорили, что никогда не поймут ее увлечения игрой, тем более в качестве «реалистки».

Она частенько ходила в клубы в «Теневом мире», но сегодня чувствовала себя хорошо как никогда. Движения ее двойника были такими плавными. Такими естественными. Она поменяла угол зрения и посмотрела на себя со стороны, как видели ее окружающие. Довольно привлекательно: бедра покачиваются, на глаза упала прядь волос, руки извиваются, словно она танцует под водой.

В основном окне она наблюдала партнера по танцу — разодетый, старается, даже слишком, танцует хорошо, но довольно однообразно, лицо привлекательное, голова бритая, водолазка в мелкий рубчик обтягивает широкие плечи. Он улыбался и смотрел на нее пустыми немигающими глазами. Сэлли провела в игре тысячи часов и прекрасно знала, что такой взгляд может означать только одно — похоть.

Ну конечно!

Вот почему она привлекает всеобщее внимание. Большинство этих парней пришли сюда, чтобы заняться виртуальным сексом, а она — образец новой программы. Все они просто хотели секса — получить удовольствие еще и от классной картинки. Эта мысль одновременно и льстила, и вызывала отвращение. Она оглянулась по сторонам и обнаружила, что ее разглядывают сотни глаз, и мужчины, и женщины, кто-то с вожделением, кто-то просто с любопытством. Она насчитала еще нескольких персонажей, воспользовавшихся новой программой. В «ТироСофт» утверждали, что через месяц обновленных персонажей будет до девяноста процентов.

Какую же она сделала глупость, что обновилась так рано! Она ведь пришла сюда, чтобы вести наблюдение, а не привлекать к себе внимание! Должна была быть незаметной, а не сексуальной. Теперь она торчит здесь, как прыщ на носу, правда, очень желанный прыщ.

А с другой стороны, может, это не так уж плохо.

Она подмигнула партнеру, покинула танцпол и начала обходить клуб по периметру. Заметив свободное местечко у бара, заказала себе водку с тоником и продолжила поиски. Чуть ли не каждые три метра ей приходилось останавливаться, чтобы отказаться от очередного приглашения потанцевать или потрахаться. Сэлли это начало раздражать, она отмахивалась от поклонников, как от докучливых мошек.

Вот он: темно-синяя рубашка с желтой полосой. Он стоял в двух шагах от бара и болтал с парочкой блондинок. Койн тоже успел воспользоваться новой программой, и ей стало любопытно, не схитрил ли он: может, он тоже постарался слегка улучшить внешность? Джастин не показывал ей фотографию реального Сэма Койна. А вдруг он, как многие «фантазеры», на самом деле маленький, толстый и лысый? Сэлли наблюдала за ним с безопасного расстояния. Новые предложения она просто игнорировала: стояла и пила коктейль мелкими глотками, чтобы надолго хватило.

Между тем Сэм не сводил глаз с одной из девиц. Другая блондинка отчаянно пыталась переключить его внимание на себя, но он явно заинтересовался ее подружкой. Они стояли слишком далеко, и Барвик не слышала, о чем они говорят. Кажется, самозабвенно флиртуют.

Койн поднял голову, посмотрел поверх голов своих спутниц и встретился глазами с Сэлли. Это был не какой-то мимолетный, а долгий и пристальный взгляд. Барвик замешкалась, не сразу отвела глаза, ей ничего больше не оставалось, кроме как изобразить равнодушие. Очевидно, равнодушие она сыграла не слишком убедительно.

Не прошло и минуты, как он, галантно извинившись, оставил блондинок. Они надули губки и отвернулись, а Сэм направился прямиком к Сэлли. Это было совсем не то, что ей было нужно, но уйти она не могла. А чего она вообще ожидала, направляясь в этот клуб? Только сейчас, когда было уже поздно, Сэлли поняла, что у нее не было никакого плана.

— Привет, я Сэм, — сказал он.

Сэлли отметила еще один плюс новой программы: губы двигались почти в идеальном соответствии с произносимым текстом. Теперь даже непристойные беседы в «Теневом мире» будут суперсексуальными, чего и добивались разработчики.

— Сэм, привет, — проговорила она. — Я Сэлли.

Если он «реалист» и хотя бы отчасти похож на самого себя в реальной жизни, то Сэм Койн, практикующий адвокат, по-настоящему завидный жених! Волнистые светлые волосы, широкая белозубая улыбка, плечи и бедра настоящего спортсмена. Койн, конечно, мог быть убийцей в «Теневом мире», но с каждой минутой Сэлли было все труднее верить в теорию Джастина. Она повидала многих игроков, но этот был просто необычайно хорош.

— Сэлли, хочешь потанцевать? — спросил он.

Хотела ли она потанцевать? А почему бы и нет?

Здесь же полно народу.

— Сэм, с удовольствием, — ответила она.

Койн был неплохим танцором, хотя, конечно, в игре все зависело от движений пальцев по клавиатуре — в реальных танцах требуются совсем иные навыки. Но и для виртуального танца необходимо чувство ритма, и оно у него было. Он перемещался по ее экрану, и Сэлли ловила себя на мысли, что смотрит на него так же, как весь вечер глядели на нее мужчины. Барвик не привлекал случайный секс ни в игре, ни в реальности, но этот мужчина — точнее, его персонаж — ее притягивал. В «Теневом мире» персонаж и есть реальный мужчина, и даже если он действительно был опасен, виртуальную Сэлли он возбуждал. И чувствовал это.

Когда мелодия закончилась, он наклонился и прошептал ей в самое ухо:

— Сэлли, не хочешь пройтись?

Она была опытным игроком и прекрасно знала, что значит на самом деле это предложение. Она испугалась. Сэлли чувствовала возбуждение, смешанное с испугом. Как же ей нужен был сейчас хоть какой-нибудь план!

Барвик отправилась в «Джунгли», чтобы следить за Койном, а не стать для него приманкой. Или очередной жертвой. Здесь, в «Теневом мире», у нее была жизнь — жизнь, которую она любила точно так же, как и ее отражение в другой вселенной, в реальности. Она никак не могла рискнуть всем этим ради бредовой идеи подростка-старшеклассника, которого она почти не знала. Она вынуждена была ответить Сэму Койну так же, как ответила бы в реальной жизни, если бы ей предложили быстрый, не имеющий продолжения секс.

— Сэм, нет, — сказала она. — Спасибо, нет.

Он пристально посмотрел ей в глаза и с минуту не отрывал взгляда. Вероятно, другие девушки в подобной ситуации меняли свое решение, подчиняясь гипнотической силе его зрачков. Она не сомневалась — многие сдавались.

— Что ж, ладно, Сэлли. В другой раз. — Он повернулся и направился к бару. Блондинки все еще ждали его. Он шепнул что-то на ухо одной из них, и она тут же вскочила и радостно пошла вместе с ним к гардеробу. Сэлли дождалась, пока они затеряются в толпе, и отправилась вслед за ними.

По дороге ей снова пришлось продираться сквозь толпы сексуально озабоченных придурков. «Нет. Нет. Спасибо, нет. Господи, нет!» — отвечала она на каждом шагу плохо прорисованным персонажам. Но вот наконец долгожданная прохлада. Она вышла на улицу. Здесь только что пошел снег. Барвик оторвалась от экрана компьютера и взглянула в окно: там медленно кружились снежинки. Она снова поразилась мастерству разработчиков «Теневого мира» — надо же было создать такую точную и мгновенно реагирующую на изменения программу!

Заведение должно было вот-вот закрыться, вышибала уже ушел. Кучка несчастных парней куда-то подевалась. Улица хорошо просматривалась в обе стороны, но ни блондинки, ни Койна видно не было. Сэлли пошла в направлении «камри». Она вертела головой во все стороны, и вдруг почувствовала чью-то руку у себя на запястье. Это был Джастин. Он вышел из машины.

— Сэлли, они вон в том здании! — сказал Джастин. — Где рельсы, видишь?

Барвик посмотрела в ту сторону и увидела большой гараж из гофрированных листов, принадлежащий частной компании по вывозу мусора.

— Черт, ты уверен?

— Возможно, он решил опробовать новый метод, — сказал Джастин, оглядываясь через плечо на Сэлли, едва поспевавшую за ним на высоких каблуках. — А может, он уже много раз поступал так в реальности. Мы же предполагали, что он выкидывает тела в мусор, потому их и не находят. Никто ведь не знает точное число его жертв.

Барвик не могла поверить.

— Секс рядом с мусоровозом — такая причуда возможна только в игре, потому что вони не чувствуешь, — возразила она. — И вообще, я сомневаюсь, что этот парень — «реалист».

— Почему? — спросил Джастин.

— Очень уж хорош собой.

Джастин улыбнулся перед компьютером в своей спальне.

Дверь в гигантский ангар была открыта, и Джастин с Сэлли прошмыгнули внутрь. Ряды синих грузовиков стояли наготове — всего через несколько часов должна была начаться смена. Высоко под стропилами горели несколько ламп. Откуда-то из глубины эхо доносило тяжелое дыхание и смех мужчины и женщины. Барвик поднесла палец к губам, и Джастин понял, что это означало: если мы слышим их, значит, и они могут нас услышать.

Осторожно ступая, они проходили ряд за рядом, и звуки, которые издавали Койн с блондинкой, становились все более отчетливыми, но было неясно, то ли они раздаются в двух шагах от них, то ли в нескольких метрах. Металлические стены и крыша создавали такую акустику, что трудно было понять, где находится источник звука, да еще наушники искажали направление сигнала.

И вдруг они услышали пронзительный вопль блондинки.

— Они там! — шепнул Джастин и ринулся в ряды машин до того, как Сэлли уловила, откуда раздался крик. Она скинула туфли и пошла на звук. Крики становились все более громкими и злобными:

— Сукин сын! Сволочь! Чертов псих!

Хорошо хоть, что она не из «реалистов». Если бы блондинка была из них, то кричала бы от страха. Как по-настоящему. А она вроде бы орет с досады.

Через десять секунд Сэлли натолкнулась на спину Джастина. Он стоял как вкопанный между двумя мусоровозами. Он был выше ее сантиметров на пятнадцать, поэтому она ничего не видела из-за его спины.

— Я ничего не вижу, — прошептал Джастин в отчаянии. — Я будто слепой. Совсем ничего не вижу.

Сэлли не сразу догадалась, что он имеет в виду. Ну конечно, именно в этот момент его компьютер завис, или программа дала сбой, или еще что-то в этом роде. Он обернулся.

— Тебя я вижу. А их нет.

Только тут она поняла, в чем дело. То, что происходило, было настолько ужасным или порнографическим (или ужасным и порнографическим), что на компьютере Джастина сработала цензура.

— Отвернись и встань у меня за спиной. — Она оттолкнула Джастина и встала на его место. Честное слово, сейчас она была бы рада, если бы на ее компьютере тоже стояла цензура. Пусть даже блондинка не «реалистка», все равно не слишком хочется видеть, что с ней сделал Койн.

Сэлли подалась вперед, и тут на ее лицо обрушился удар. Индикатор боли на ее экране мгновенно налился красным цветом. Она закричала и упала навзничь. Над ней стоял Сэм Койн с лопатой в руках. Брюки у него были застегнуты, но концы ремня болтались. Он смотрел на нее и зло улыбался.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он спокойно и сдержанно, но прозвучало это холодно и жутко. — Если тебе так сильно хотелось пойти со мной, Сэлли, надо было просто ответить «да», когда я тебя спрашивал.

Барвик попыталась отползти, но ее персонаж не реагировал на команды — был поврежден.

— Сэм, не подходи ко мне, — проговорила Сэлли.

Теперь она увидела обнаженное, безжизненное тело блондинки, лежащее в огромной красной луже. В каком-нибудь чикагском доме молодая женщина выключит компьютер, пойдет в соседнюю комнату и станет смотреть телевизор в дурном настроении: ей предстоит начать игру с начала.

Койн достал из глубокого кармана пропитанное кровью полотенце. Полотенце упало на землю, и в руках у него остался нож с длинным лезвием и черной ручкой.

— Сэлли, обычно я предпочитаю сначала познакомиться с девчонкой поближе, — он демонстративно сжал свободной рукой свои гениталии. — Не довелось, жаль.

Барвик попыталась встать, но смогла только немного приподняться, опираясь на руку, и снова упала. Койн выбросил вперед руку с ножом, остановился, приблизился на шаг, и снова выпад, и снова маленький шаг. Он с ней играл. Когда же он подошел настолько близко, что коснулся носком ботинка ее голой ступни, Сэлли закричала.

И это был не какой-нибудь там искусственный визг блондинистой «фантазерки», которой и терять-то нечего. Это был настоящий, громкий, отчаянный вопль, эхом разнесшийся по старому ангару. Койн замер в изумлении, но не только от крика Сэлли: он услышал звук чьих-то шагов.

В следующую секунду Койн оказался на цементном полу, нож отлетел в сторону, как диск для игры в шаффлборд.[25]Шаффлборд — настольная игра, популярная в пабах; монеты или металлические диски щелчком передвигают по разделенной на девять клеток доске.
Джастин сидел на Койне верхом и изо всех сил молотил кулаками — правда, он либо промахивался, либо натыкался на выставленную руку, а несколько раз ударил по цементному полу, ободрав до крови костяшки пальцев. Сэлли опять постаралась приподняться, оглядываясь в поисках ножа. Наконец она заметила его. Нож был далеко, под грузовиком — он улетел за три ряда от Джастина, метров на тридцать. Койн тем временем подмял под себя Джастина и наносил боксерские удары. Джастин ничего не мог поделать, лишь закрывал лицо руками.

— Джастин!

— Я ничего не вижу! — только и смог выкрикнуть он едва дыша.

Черт! Койн наверняка решил, что парень не видит, потому что кровь заливает ему глаза. Но Сэлли-то знала: пока в поле зрения Джастина находится голое тело блондинки, экран его компьютера будет затемнен из-за цензуры.

Почувствовав слабость противника, Койн отступил на два шага назад и потянулся за лопатой, валявшейся у колеса грузовика. Копия Барвик уже немного пришла в себя и смогла подняться на ноги. Шатаясь, она двинулась в обход Джастина, проверяя, как отреагирует Койн. Он не обратил на нее никакого внимания — был слишком занят Джастином. Парень был на двадцать лет моложе его и запросто мог бы одержать верх в честном бою. Койну нужно было оружие. Джастин старался ориентироваться на дыхание соперника, пытаясь не выдать своей слабости.

— Сэлли, помоги! — взмолился он.

Койн медленно опустился на колено, стараясь нащупать лопату. Сэлли пробралась к трупу блондинки. Джастин видел на Сэме длинное черное пальто, когда тот вышел из машины и направился в «Джунгли». Оно должно быть где-то здесь! Но рядом с телом не было никакой одежды. Наверное, Койн испачкал пальто кровью и выкинул его в кузов какой-нибудь машины. Она продолжала искать. Послышался звук удара — Койн двинул Джастина в бок. Хрустнула кость, она надеялась, что это только рука. Мусоровоз, заполненный не вывезенными еще отходами, был накрыт брезентом — таким же голубым, как сама машина, поэтому Сэлли его сначала не заметила. Она подпрыгнула и потянула за край, но брезент выскользнул из рук. Попробовала еще раз, ей удалось ухватиться получше, но брезент застрял.

— Помоги! — крикнул Джастин, когда Койн вновь нанес ему удар лопатой.

Она подпрыгнула еще раз, уцепила пальцем металлическое кольцо и потянула изо всех сил. Брезент поддался, пополз вниз и увлек за собой целую кучу испорченного мяса и фруктов. Пот лил с Сэлли градом. Она подтащила брезент к безжизненному телу блондинки и прикрыла им ее наготу.

— Джастин! Смотри!

Монитор Джастина мигнул и ожил в тот самый момент, когда лопата была уже в нескольких сантиметрах от его головы. Подчиняясь уверенным пальцам Джастина, порхавшим над клавиатурой, его персонаж уклонился от удара и откатился в сторону, так что лезвие лопаты со звоном ударилось о цементный пол. Он вскочил и увидел, что Сэлли показывает куда-то вбок от Койна. Тот пока не мог прийти в себя — отдача от удара была слишком сильной.

На что она там, черт побери, показывает?

Джастин кинул взгляд на Койна и, убедившись, что того по-прежнему интересует он, а не Сэлли, бросился туда, куда она показывала. Койн ринулся за ним, пробираясь между машинами.

— Под грузовиком! — крикнула Сэлли.

Да о чем же она, в конце концов? Почему нельзя сказать по-человечески? Грузовики были поставлены вплотную, свернуть некуда, а Джастину никак не удавалось оторваться от своего преследователя. Койн догонял его. Мальчик слышал тяжелое дыхание у себя за спиной, совсем рядом. Койн замахнулся лопатой, она просвистела у самого уха Джастина.

— Под грузовиком! Давай!

Джастин нырнул под грузовик, попал животом в какую-то жирную грязь и заскользил. Лезвие лопаты опустилась в сантиметре от его ступни.

— Ах ты ублюдок! — заорал Койн.

Ублюдок, значит? А вот это уже личное оскорбление. Придурок долбаный.

Он пополз от Койна, пользуясь грузовиками как прикрытием. Койн застыл на месте: Джастин не видел его ног между колесами, хотя по идее тот должен был пытаться отрезать противнику путь к выходу. Он отполз немного назад и сменил направление. Койн уловил движение, и его шаги стали приближаться. Проклятие! Надо пробираться назад, туда, где Сэлли.

— Где же ты, маленький «запрещено цензурой»? — вопил Койн.

Его это, похоже, забавляло. Он размахивал лопатой и хохотал. Сэлли и Джастин не нарушили его планы, они просто немного усложнили условия игры. Сделали ее более захватывающей. Джастину пришло в голову, что энергия, которую потратит Сэм на них с Сэлли, может спасти жизнь какой-нибудь девушки из реального мира. Ему очень хотелось верить, что все это не напрасно.

Тут только он понял, о чем кричала Сэлли. Под грузовиками.

Справа, чуть подальше, сверкнуло лезвие ножа. Прекрасно. Теперь он точно выберется.

— А ты попробуй, достань меня отсюда! — выкрикнул Джастин, пробираясь к оружию.

Койн усмехнулся.

— Я подумаю. А может, лучше загнать тебя в угол, чтобы некуда было деваться? А потом вернуться к твоей подружке?

Джастин взял нож в правую руку и полз до тех пор, пока не оказался в нескольких сантиметрах от прохода, где стоял Койн. Увидев пустую канистру из-под бензина, Джастин изо всей силы пнул ее. Звук получился громкий, Койн побежал в его сторону.

— Попался! — Он сунул лопату под грузовик. Джастин поймал ее левой рукой, поранив ладонь, и потянул на себя. Койн не отпускал, стараясь вырвать. Джастин не уступал, тогда Койн засунул лопату поглубже под грузовик, и его руки оказались близко от Джастина. Тот резко полоснул по ним ножом.

— «Запрещено цензурой»! — вскрикнул Койн.

Когда Джастин неожиданно ранил Койна, игра смоделировала непроизвольное движение — реакцию на боль. Койн выпустил лопату и отпрянул. Джастин вылез из-под машины и снова кинулся на Койна. Сэм сидел на полу. Теперь пришла его очередь защищаться. Он перекатился на спину и постарался попасть ногой Джастину по рукам. Джастин увернулся и нанес Койну несколько ударов в бедро. Раздался голос Барвик:

— Джастин, что происходит?

Он будто очнулся. Черт с ним, с Койном. Главное — защитить ее. Это она рискует по-настоящему — своей виртуальной жизнью. Теперь Джастин снова был уверен в себе. Он схватил лопату и побежал между грузовиками на ее голос.

— Пошел ты на хрен, понял, Койн! — крикнул он через плечо, чтобы этот чокнутый знал, что им известна его фамилия. — К черту! К дьяволу!

Барвик придерживала голубой брезент, из-под которого уже начала вытекать кровь. Услышав шаги Джастина, она вздрогнула и подняла глаза. Он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои. Она повернула к свету его левую ладонь и уставилась на открытую рану.

— Нам надо в больницу, — сказала Сэлли.

Джастин встряхнул рукой.

— Да не-е, я в порядке. Это же всего лишь игра.

— Нет, из-за меня надо. Пока ты ничего не видел, он треснул меня по голове этой штуковиной. — Она показала на лопату в его руке. Потом приподняла волосы, и Джастин увидел огромный синяк.

— Ладно, — сказал он. — Пора выбираться отсюда. Как можно скорее. Я потерял его из виду, но он может попытаться помешать нам. — Он протянул ей нож. — Размахивай им, ладно? Главное, чтобы вид был угрожающий.

Откровенно говоря, она готова была пырнуть этим ножом самого Джастина. Он, конечно, спас ей жизнь, бросившись на Койна вслепую. Но ведь ее жизни ничего бы и не угрожало, если б не его безумные идеи! О чем она только думала? А ведь они еще не выбрались. Она прижала к синяку рукоятку ножа, и индикатор боли на ее экране опять зашкалило. Наверное, у нее сотрясение мозга.

Сэлли почти висела на плече Джастина и старательно размахивала ножом. Они выбрались из гаража той же дорогой, что и вошли. Оба промолчали о том, что чувствуют одновременно и облегчение, и беспокойство из-за того, что на обратном пути так и не встретили Койна.

 

78

Джоан, лежа без сна в темной спальне, услышала наконец шаги Дэвиса. А ведь уже за полночь. Он тяжело опустился на левую половину кровати. Он вздыхал, что-то бормоча и постанывая, и она сразу поняла, что муж пришел не потому, что хотел спать. Ему нужно было убежище, где он мог спрятаться от усталости, от тяжких мыслей, все это время державших его в напряжении и делавших таким несчастным. И хотя это убежище находилось так близко от нее — на этой кровати они занимались любовью и до, и после свадьбы, — она была убеждена, что он мучается, потому что считает их брак ошибкой.

И все же она положила руку на грудь мужа и спросила:

— Что с тобой?

— Я должен рассказать тебе кое-что.

Господи боже, что еще?

— Я не говорил тебе, потому что боялся твоей реакции. Я знаю, ты считаешь, что все это в прошлом.

Она еще не понимала, о чем он, но почувствовала: все очень плохо. Плохо для нее. Плохо для них.

— Я знаю, кто это сделал, — с усилием произнес Дэвис. — Я знаю, кто ее убил.

— Что ты такое говоришь?

— Сэм Койн. Это мальчик из ее класса. Он убил Анну Кэт.

В комнате было полутемно: тяжелые красные шторы почти не пропускали свет фонарей и луны, — и она смутно различала его лицо, только светились седые волосы.

— Ты знаешь, где он сейчас?

— В Чикаго. Он адвокат. «Гинсбург и Адамс».

— Не может быть. Ты ошибаешься.

— Нет.

— Милый, ты уверен? Откуда тебе это известно?

Дэвис глубоко вдохнул и начал:

— Ко мне приходил Джастин. — Он поднял руку, предупреждая ответные реплики. — Я не звонил ему. Даже не видел его несколько лет. Он сам пришел ко мне несколько месяцев тому назад. Осенью.

И он обо всем рассказал, постоянно прерываясь и возвращаясь к предыдущим событиям, когда требовалось объяснение.

Наконец он закончил:

— Джоан, я не знаю, что теперь делать.

Она подвинулась поближе:

— Ты можешь заявить в полицию?

— Если задача в том, чтобы меня посадили в тюрьму за подлог и преступное использование генетического материала, то могу.

— Знаешь, — сказала она, тихонько вздыхая (ей очень хотелось его убедить), наверное, тебе покажется странным то, что я скажу, но можно вообще ничего не делать. Просто забыть. Столько жизней покалечено и даже загублено с тех пор, как тобою овладела идея отомстить! Я помогала тебе и не отказываюсь от ответственности. Но если ты не можешь достать этого парня так, чтобы при этом не пострадал кто-нибудь еще — а это не только ты и я, это еще и Джастин, и Марта Финн, — тогда, возможно, настала пора остановиться.

— Да, доктор Бертон, это все верно. Вот только боюсь, я больше не контролирую ситуацию.

— Что ты имеешь в виду?

— Джастин. Он зациклился на Койне. По-моему, он что-то задумал.

Джоан приподнялась на локте:

— Думаешь, он может его убить?

— Не знаю. Он уверен, что Койн и есть маньяк из Уикер-парка, и пытается это доказать.

— Боже! А ты тоже думаешь, что Койн — серийный убийца?

Дэвис нахмурился:

— Сложный вопрос. Способен ли он на такое? Конечно. Он доказал это. Джастин начал собирать информацию о маньяке из Уикер-парка еще до того, как узнал, что он — клон, причем клон Сэма Койна. Он играет в эту игру, как ее…

— «Теневой мир».

— Вот именно. И хочет доказать, что Койн — серийный убийца, используя события, улики, добытые в игре. Как многие увлеченные геймеры, он говорит о том, что происходит в игре, так, словно это случается на самом деле. А потом сам же опровергает себя, говоря что-нибудь вроде: «Ну, вы же понимаете, это всего лишь игра…»

— Но ты думаешь, что он не видит разницы между игрой и реальностью.

— Нет, по-моему. Мне кажется, он воспринимает реальную жизнь как соревнование. Как будто жизнь — это ребус, который нужно разгадать. Как будто у жизни есть конкретная цель. Есть победители и проигравшие. Есть некая задача. Он вбил себе в голову, что его задача — наказать Сэма Койна за то, что он убил Анну Кэт.

Джоан прошептала:

— А откуда ты знаешь, что он не прав?

— В каком смысле?

— Может, у каждого из нас действительно есть свое предназначение, и мы должны посвятить свою жизнь тому, чтобы понять, в чем оно заключается? Нет, правда, Дэвис. Ведь Джастин действительно был создан с определенной целью. Вполне конкретной целью. И знаешь, он совершенно правильно понял свою задачу.

Дэвис приподнялся:

— Я создавал Джастина не для того, чтобы он нашел убийцу Анны Кэт. На меня вообще нашло какое-то затмение, я не должен был этого делать. Вопрос в том, что мне делать теперь? С сознанием того, что монстр, отнявший у меня дочь, живет и процветает, и даже дорос до партнерства в известной юридической фирме? Как я могу смириться с этим? И что мне делать с Джастином? Ведь я за него в ответе.

Джоан погладила мужа по спине. Спина была мокрой от пота. Она поднялась, взяла из шкафа полотенце и чистую футболку, сняла с мужа влажную и протерла его полотенцем, как сестра милосердия.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она. — Только пообещай мне, что, когда эта история закончится, не важно как, мы не станем больше ничего друг от друга скрывать, и ты будешь безраздельно мой, только мой.

Он улыбнулся в темноте.

— Я никогда никому этого не обещал, — сказал он. — Но тебе обещаю.

 

79

Когда «фантазер» заболевает или получает травму, ему, как правило, позволяют умереть. В «Теневом мире», как и в реальном, в больницах веселого мало. Никому не охота терпеть боль и ждать осмотра, когда можно просто начать все с начала. И только два сорта игроков обращались в виртуальные больницы, потому что им было что терять: игроки, добившиеся в игре огромного успеха, славы или богатства, и «реалисты». К счастью, это означало, что очереди в травмопункт были здесь короче, чем в действительности.

Сидя за компьютером в своей комнате, Джастин забеспокоился, что мать может услышать, как он говорит в микрофон. Время близилось к рассвету, и она — его настоящая мама — скорее всего, спит уже не так крепко. Она терпеливо относится к его увлечению, но непременно взорвется, если узнает, что вместо того чтобы спать, он всю ночь разъезжал по виртуальному городу на машине в компании тридцатипятилетней женщины и дрался с серийным убийцей. И он начал печатать реплики своего персонажа.

Виртуальная Сэлли сидела на смотровом столе. Ее зачем-то переодели в зеленую больничную робу. Врач, Хана Райт, проделала какие-то манипуляции — выглядело это не слишком убедительно. Джастин сразу понял, что она «фантазерка», представляющая себя врачом. Затем она сообщила Сэлли, что та скоро поправится.

— Сэлли, у вас сотрясение мозга, — сказала доктор Райт. — Но нетяжелое. С позвоночником тоже все нормально. При болях принимайте ацетоминофен. Аспирин и ибупрофен применять не следует. Договорились?

— Доктор Райт, конечно.

«Теневой» доктор села на оранжевый пластиковый стул, посмотрела на Сэлли снизу вверх, слегка склонив голову вправо, и спросила:

— Сэлли, с вами может кто-нибудь посидеть некоторое время? На случай, если вам вдруг станет плохо?

Виртуальный Джастин сделал шаг в сторону стола:

— Ну да, конечно. Мне-то через несколько часов в школу идти, но мой персонаж вполне может остаться с ней. А я бы время от времени проверял, что и как.

«Господи, он так и не понял, что значит быть «реалистом», — подумала Сэлли.

— Хорошо, — сказала доктор Райт. — Уверена, с ней все будет в порядке. Я бы хотела, чтобы вы посидели здесь еще полчаса, чтобы убедиться, что не будет никаких отеков или потери ориентации.

— Спасибо, доктор, — поблагодарила Сэлли.

Доктор Райт вышла из кабинета и направилась к другим пациентам.

Джастин — реальный Джастин — страшно устал. У него не было сил, хотелось выключить компьютер и прилечь на часок перед школой. Но он знал, что если сейчас с Сэлли останется его персонаж, он не сможет следить за ее «отеками и ориентацией».

— Ты можешь идти, — сказала Барвик.

— Не хочу, — напечатал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — ответила она. — Персонажи быстро выздоравливают.

— Да, но все ли они учли? Все ли просчитали в процентном отношении? Вдруг ты сейчас брякнешься со стола и умрешь от аневризмы или чего-нибудь такого.

— Вот спасибо!

Индикатор на экране Джастина показывал, что его состояние тоже близко к критическому, и он пододвинул себе оранжевый стул. Если уж его персонажу не суждено сегодня поспать, надо хоть отдохнуть.

Виртуальная Сэлли сидела на смотровом столе, подложив ладони под бедра. Синяк уже проходил — это программа дает понять, что травма не слишком серьезная.

— Можно тебя спросить? — написал Джастин.

— Конечно.

— Почему эта жизнь так важна для тебя? Я сам играю в эту игру, мне очень нравится. Зачем нужно было ехать в больницу? Если твоя виртуальная жизнь — точная копия реальной, почему же ты не можешь просто начать все с начала, если с тобой что-то случается? Ты ведь при этом ни дня не потеряешь.

В ответ Сэлли сказала:

— Попробую объяснить — это как в дзен-буддизме. Цель «реалиста» — вести две параллельные жизни, в сети и в реальности. Обе жизни одинаково важны. Некоторые «реалисты» воспринимают своего виртуального двойника как «ин», а себя как «янь», пытаясь реализовывать все свои негативные импульсы через воображаемого персонажа, чтобы стать лучше в реальности. Другие, и я в том числе, пытаются вести абсолютно одинаковые жизни. Если я умру в «Теневом мире», я буду чувствовать боль, как от потери реального человека. А если умру, я надеюсь, мой персонаж будет продолжать жить моей жизнью без меня.

— Жить без тебя? Да что ты такое говоришь?

— Если не входить в игру два месяца подряд, «Теневой мир» аннулирует твой счет. Твой герой исчезает, и, если ты в свое время не задействовал специальную функцию, твое место занимает другой игрок со своим персонажем. Но настоящий «реалист» знает, как обмануть программу, и его персонаж, хотя им никто не управляет, может существовать месяцы, а то и годы после смерти своего создателя. Присмотрись, и ты увидишь таких персонажей в игровом пространстве. У них всегда печальный вид. Скорбный.

— То есть вы с персонажем как близнецы, да? — спросил Джастин. — Близнецы с одним сознанием на двоих.

Сэлли кивнула:

— Это ты хорошо сказал.

Джастин встал и прошелся до двери. Медсестры провожали встревоженных персонажей из одной смотровой в другую, давали им лекарства… Игроки, чьи двойники сейчас находятся здесь, в больнице, сидят перед мониторами и тихо молятся, чтобы болезнь или травма оказались не слишком серьезными. «Ин и янь. Что, если Койн как раз из таких «реалистов»? — подумал Джастин и обернулся к Сэлли:

— Что, если он пытается… изгнать маньяка из реального мира и переместить его в мир виртуальный? Может быть, он хочет избавиться от ужасного наваждения, направив его разрушительную силу в игру, где нельзя навредить живым людям?

— Господи боже мой. Я так не думаю, — ответила Барвик.

— Но почему? — с раздражением спросил виртуальный Джастин. — Стоит мне что-то предположить, ты тут же это отметаешь. Ты же должна признать: кое-какие из моих безумных теорий оказались правдой. Разве не может быть, что настоящий Сэм Койн пытается остановиться и использует игру, чтобы избавиться от болезни, заставляющей его убивать женщин?

— Я в этом сомневаюсь, потому что настоящий Сэм Койн, кажется, стоит у меня под окнами.

 

80

Окно во второй спальне было приоткрыто даже зимой: из-за неполадок в системе отопления в этой части дома всегда было жарко, а в остальных комнатах холодно, — и Барвик услышала, как он перемахнул через железный забор и оказался в крохотном запущенном садике у черного хода. В толстовке и черных джинсах, он, прижимаясь к стеклам, чтобы заглянуть в окна первого этажа, выглядел на белом, недавно выпавшем снегу, как пантера. Если он и был хищником, то не выслеживал добычу, а скорее подглядывал за ней.

Она не сомневалась в том, что это действительно Сэм Койн. Она узнала его, когда на лицо упал свет фонаря. Может, он и правда «реалист»? Персонаж был удивительно похож на него.

Не выходя из сети, она набрала 911. Надо было еще придумать, чем защищаться. Она продиктовала оператору службы спасения свой адрес и схватила лежавшую под кроватью биту — единственное, что попалось под руку.

— Как ему удалось выяснить, где ты живешь? — спросил Джастин. — Сэлли вновь слышала голос Джастина, а не компьютера — он снова надел гарнитуру.

— Откуда мне знать! — Барвик стояла у компьютера и шептала в микрофон, пытаясь сообразить, куда делся Койн. — Может, кто-то в клубе узнал меня: я же делала репортаж о его открытии.

— Думаешь?

Сэлли не отдавала никаких команд: ее копия оглянулась по сторонам, а потом посмотрела на руки. Наблюдая за ее действиями на экране, Сэлли аж подпрыгнула, догадавшись, в чем дело.

— Вот черт! — сказала она в микрофон. — Моя сумочка! Я оставила ее в гараже! А в ней удостоверение личности, такое же, как в реальности. Черт!

— У тебя есть, чем защищаться? Ружье или бита? Пойди, возьми.

— Знаешь, хоть ты у нас и великий мыслитель, я и без тебя догадалась. Может, мне спрятаться?

— Нет! — крикнул Джастин. — Если ты отойдешь от компьютера, как же я узнаю, что с тобой ничего не случилось?

— Для меня это сейчас не самое главное, Джастин.

Она сняла гарнитуру и стала переходить от окна к окну, следя за мужчиной, обходившим ее дом. Если он действительно тот самый маньяк из Уикер-парка, знаменитый тем, что никогда не оставляет на месте преступления никаких следов, то сегодня он явно решил устроить себе выходной: отпечатки его ботинок огибали дом. Остается надеяться, что он пришел не для того, чтобы ее убить.

— Что происходит? — спрашивал Джастин каждые несколько минут.

Услышав с другого конца комнаты его голос в оставшихся на столе наушниках, она подбежала, схватила гарнитуру и прошептала:

— Он обходит вокруг дома.

— То есть пытается решить, как лучше войти?

— Не знаю. Он ведь мог просто разбить окно и влезть.

— Может, не хочет лишнего шума?

— Бред какой-то! — В ее голосе зазвучали нотки страха.

Джастин никак не мог до конца осознать ситуацию, такой она была странной: их виртуальные двойники спокойно сидят в смотровой больницы и ведут разговор о реально нависшей опасности, обсуждают, как поступить.

— Не паникуй, — сказал он Сэлли.

— Тебе легко говорить!

— Не подпускай его к себе. Мы сегодня уже одержали над ним верх. Сейчас преимущество на твоей стороне. Ты у себя дома. Ему есть что терять. Полиция уже в пути…

Тук. Тук. Тук.

— Ты что, смеешься?

— В смысле?

— Он стучится ко мне в дом.

— Может, это не он, а полиция.

— Ты когда-нибудь вызывал полицию?

— Нет.

— Они не приезжают так быстро. — Она бросила на стол гарнитуру и поднесла биту к плечу. Мысли лихорадочно метались: «Как он там говорил? Не умножать сущности без необходимости? Простое объяснение — самое верное? Что ж, вот простейшее объяснение этого стука: опасный сумасшедший, который только что шастал по моему двору, просит впустить его, чтобы ему было проще меня убить».

Она вымоталась до предела. Последние четыре часа были такими напряженными и тянулись бесконечно. Она была не столько напугана, сколько устала бояться. Если быть с собой до конца откровенной, она больше испугалась Койна, когда он напал на нее в «Теневом мире». Виртуальность и реальность словно поменялись местами.

Сэлли решила спуститься на первый этаж. Она позволила Джастину втянуть себя во все это ради статьи в «Трибьюн», и вот теперь герой будущей статьи стоял у нее под дверью. Не исключено, что этот самый герой хочет ее убить, но она все равно задаст Сэму Койну несколько вопросов.

Тук. Тук. Тук.

— Я вызвала полицию! — крикнула Сэлли еще с лестницы.

Пауза.

— Мне нужно с вами поговорить, — откликнулся Койн из-за двери.

— Я знаю, кто ты.

Снова пауза.

— Я понял. Именно поэтому нам нужно поговорить. Отмените вызов.

— И что я должна им сказать?

— Что ошиблись.

— Звонок в службу спасения отменить нельзя, — сказала она. — Я назвала им твое имя. — Это была неправда. Она сама не знала почему, но имени не сообщила.

— Ты репортер. Работаешь в «Чикаго Трибьюн», — перешел он на ты.

— А ты убийца. Приятно познакомиться, придурок!

Он замолчал. Надолго. Ей даже на мгновение показалось, что он ушел. Или направился к черному ходу.

— Откуда тот мальчик знал, как меня зовут? — спросил он наконец.

Сэлли ответила:

— Вот именно. Он знает, кто ты. И знает, что ты сейчас здесь. Мы с ним сидим в кабинете виртуальной больницы. Я сообщаю ему все, что происходит.

Задергалась дверная ручка.

— Прошу, давай поговорим, всего несколько минут.

— Ни за что! Я видела, что ты сделал с той девушкой в гараже.

— Но… это же просто игра, — сказал он. — Сэлли. Мисс Барвик. Я ведь играл. Мы все играли.

Она сделала еще один шаг к двери. Дверь у нее была тяжелая и крепкая, и это внушало надежду. А вдруг он достаточно смелый и отчаянный, чтобы попытаться вломиться в окно? Правда, оно в полутора метрах от земли, так что ему будет нелегко залезть. И потом, она успеет пару раз ударить его битой по пальцам, когда он начнет подтягиваться.

— Это извращение, — сказала она. — И я тебе не верю.

— Не веришь? — Сэм, казалось, был озадачен. — Черт, вы видели… — Тут он что-то вспомнил: — Ты ведь «реалистка», так? Я проверил. Ты журналист и в виртуальной, и в реальной газете.

«Проверил? Как он мог так быстро это проверить? Да еще посреди ночи?» — мелькнуло у нее в голове.

— Я понимаю, для тебя это было страшно. Там, в гараже. Но я же тогда не знал. Если бы я знал, что ты — «реалистка», не стал бы так рьяно нападать.

«Рьяно нападать? Господи Иисусе!»

— Зачем ты это сделал?

— Убил ту блондинку?

«Просто поразительно!»

— Да.

— Не знаю… — произнес Сэм после паузы. — Это же игра. Послушай, я хочу с тобой поговорить, потому что… ну, потому что я — адвокат.

— И что с того?

— А ты собиралась написать обо мне статью, верно? В «Теневом мире» или в реальности, или и там, и там? Что бы ты ни написала, в статье будет содержаться информация, скажем так, компрометирующая.

«Да неужели?»

— Сколько девушек ты убил?

Он вздохнул, и это прозвучало странно и пугающе. Печальный вздох серийного убийцы.

— Я не собираюсь давать интервью, мисс Барвик. Если только ты не гарантируешь мне, что информация о сегодняшнем инциденте не попадет в прессу.

Барвик прижалась правым ухом к двери.

«Где же чертовы копы?»

— Я ничего не могу гарантировать, мистер Койн.

— Тогда ты должна хотя бы позволить мне изложить свою версию случившегося, — проговорил Койн. Он стоял за дверью всего в нескольких сантиметрах от нее.

Сэлли задумалась над его предложением. Интервью с маньяком из Уикер-парка. Оно поможет разоблачить убийцу. Поймать его. Как только приедет полиция, возможность исчезнет. Она проверила цепочку на двери. Взялась за ручку. Вот что значит рисковать жизнью ради карьеры! Она повернула ручку и приоткрыла дверь сантиметров на пятнадцать — насколько хватало цепочки. Койн навалился на дверь: он явно ожидал, что его впустят внутрь. Он схватился пальцами за косяк и приник к нему лицом.

— Мисс Барвик?

Наконец-то она может заглянуть ему в глаза!

И в тот самый момент, когда раздался громкий звук сирены и заплясали по дому синие и красные огоньки полицейской машины, затормозившей у тротуара, она получила ответ на вопрос, который мучил ее вот уже тринадцать лет.

 

81

Сэлли не отзывалась уже пять минут, и Джастин вызвал полицию, позвонив им со своего мобильника. Оператор сообщил, что машина уже едет по адресу. Джастин быстро нашел в компьютерном телефонном справочнике ее домашний номер и позвонил. Никто не ответил. Он надиктовал срывающимся голосом сообщение.

Через полчаса, хотя Сэлли и не вернулась в игру, виртуальный Джастин забрал ее из больницы и отвез домой. Он периодически заговаривал с ней, чтобы проверить, не вернулась ли в сеть настоящая Сэлли. Персонаж продолжал откликаться, но никакого тепла к собеседнику не проявлял. Экранная Сэлли вежливо, но формально поблагодарила Джастина за помощь и открыла дверь своим ключом.

Джастин рванул домой, встречая в столь ранний час лишь редких пассажиров метро, и успел домой до рассвета. Виртуальной матери он выдал нелепую историю, что решил пробежаться перед школой, затем вышел из игры и нырнул под одеяло в собственной реальной спальне. Еще немного, и надо будет вставать. Он снял под одеялом толстовку и штаны и отодвинул их ногами на край кровати.

В коридоре зазвонил телефон. Мать успела подойти на четвертый звонок и через секунду постучалась к нему в комнату.

— Джастин? — позвала Марта.

— М-м? — Он старательно изображал, что его разбудили.

— Это тебя. Какая-то девушка.

«Неужели Сэлли решилась позвонить мне домой? — подумал Джастин. — А вдруг ее номер высветился на определителе? Вдруг мать узнала бы ее по голосу, несмотря на то, что прошло уже много лет?» Он вылез из кровати, щелкнул замком и открыл дверь ровно настолько, чтобы высунуть руку. Схватил трубку и тут же закрыл за собой дверь.

— Сэлли, — шепнул он, хотя это было рискованно, поскольку мать могла взять параллельную трубку.

Тишина.

— Ты в порядке? Что произошло? Где Койн?

Никакого ответа.

Джастину вдруг пришло в голову, что на другом конце провода может быть вовсе не Сэлли. Это может быть Койн. Но откуда он мог узнать, кто Джастин такой и найти его номер?

Джастин и Сэлли никогда не общались в реальном мире, только в его детстве.

— Сэлли, с тобой все в порядке? — снова спросил он.

— Все нормально, — ответила наконец Сэлли. — Приехала полиция. Его нет.

— Слава богу!

Они замолчали. Хотя они и были близкими друзьями в «Теневом мире», в реальности они были совершенно чужими людьми.

— Ну ладно, — проговорила Сэлли.

— Ладно, — откликнулся Джастин. — Увидимся в игре. После школы. Тогда и поговорим. Ты мне все расскажешь.

— Договорились. — Сэлли повесила было трубку и вдруг сказала: — Джастин, подожди…

— Что?

Снова долгая пауза. Она вздохнула.

— Ничего… — Джастину показалось, что она плачет. — С днем рождения.

 

82

Эти камни привезли в Америку морем из Египта и здесь, в помещении Чикагского музея естественной истории Филда, воссоздали древнюю гробницу. Это было сделано очень много лет назад — тогда еще можно было откалывать подобные номера, подумал Дэвис. Посетителям приходилось брести по узким извилистым коридорам от одного небольшого зала к другому. Там, на металлических полках, были выставлены подлинные древности, а также их копии. Но главное, чем привлекала эта экспозиция, — двадцать три мумии, наглядно доказывавшие, что человеку не суждено найти вечный покой даже в могиле.

Сэлли Барвик назначила ему встречу именно здесь, в темной комнате с двумя старинными погребальными урнами и воссозданными на стенах иероглифами. Ей здесь было комфортно. Это было одно из тех мест в реальном мире, где она пряталась, если не имела возможности сбежать в виртуальность. К тому же предстоящий разговор важно было сохранить в тайне.

Она торопилась на встречу и нацепила неглаженое платье. Материя некрасиво топорщилась, образуя складки и перегибы, похожие на ледниковые гряды. Барвик спросила:

— Джастин все знает, да? Он знает, что он клон Сэма Койна, а не Эрика Лундквиста?

— Да, — ответил Дэвис. — Как вы догадались?

Она могла бы ответить, что ей обо всем рассказали глаза. У Сэма Койна были глаза того мальчика, которого она когда-то фотографировала. Те самые глаза, которые очаровывали ее в сладких снах. Но она промолчала.

— Что сделал Койн? — спросила она.

Дэвис присел на небольшую скамеечку, и она села рядом с ним.

— Он убил мою дочь.

Ужас поднялся холодной волной от живота к голове и разошелся к рукам и ногам. Она вновь почувствовала себя детективом, ощутила лихорадку, которая охватывает, когда развязка уже близка. Это дело оставалось нераскрытым вот уже тринадцать лет, с тех самых пор, как она листала плотные страницы фотоальбома в гостиной миссис Лундквист.

— Вы клонировали его из материала с места преступления? — Она спрашивала, зная, что ответ на этот вопрос ляжет тяжелым грузом на ее плечи. Она не представляла себе, что станет делать с полученной информацией. — Почему вы не обратились с этим в полицию? Или в газеты?

— Дайте подумать, — промолвил Дэвис печально. — Может, потому, что мои действия были незаконны и меня бы тут же посадили в тюрьму? Или потому, что доказательства вряд ли признали бы законными? Или потому, что Койн все равно остался бы на свободе? — Он был в смятении — до разоблачения только шаг. В висках ворочалась боль. Сэлли Барвик была с ним очень мила и на удивление спокойна, учитывая, какую сенсационную новость только что узнала. И все равно он чувствовал себя, как на допросе.

— Почему Джастин считает Койна маньяком из Уикер-парка?

— Честно говоря, не знаю. Я никогда не разделял его… э-э, энтузиазма по поводу этой теории. Мне кажется, Джастин упорно пытается установить связь между всеми явлениями окружающей жизни. Он не верит в существование совпадений. Не может принять мысль о случайности событий в нашем мире.

— Я тоже считала идеи Джастина полным бредом, — сказала Сэлли. — До вчерашней ночи.

— Что же произошло?

— Я видела, как Койн убил девушку. Буквально изрезал. Всю кровь выпустил.

— Что? Где? — вскинулся он, но сразу одумался. — А-а, в «Теневом мире». Но это ведь не одно и то же, правда?

Барвик не хотелось пускаться в объяснение принципов игры, рассказывать о «реалистах» и «фантазерах», поэтому она добавила:

— Да, но он еще и пришел ко мне домой. В реальности. Он приходил, чтобы убить меня.

— Боже правый! И что же произошло?

— Я вызвала полицию.

Дэвис разволновался. На его лицо лег отсвет надежды.

— И что, его задержали? Он арестован?

Барвик помотала головой:

— Нет. Он сказал копам, что произошло недоразумение. Что он играл, а ко мне пришел, чтобы объяснить то, чему я стала свидетелем на экране. У них не было оснований его задерживать.

— Проклятие! — прошептал Дэвис. — Он же придет к вам снова. Вы позаботились о безопасности?

— Я подала заявление, чтобы ему запретили ко мне приближаться.

— Это не спасет.

Она это прекрасно понимала. Тот факт, что они оба виделись с Джастином (хотя Сэлли делала это только в «Теневом мире»), доказывал, как мало значит судебный запрет.

— Я хочу рассказать все в полиции, — сказала Сэлли. — По-моему, Джастин прав. Койн действительно может быть тем самым маньяком.

— Вас засмеют.

Двое посетителей остановились перед экспонатами. Дэвис и Сэлли замолчали. В повисшей тишине пришедшим стало неловко, они посмотрели на урны и поспешили удалиться.

— А как вам такой вариант? Я пишу статью о вас. Скажем, для воскресного приложения «Трибьюн». Мы его разоблачим. Общественность потребует расследования. Койну не удастся выскользнуть, если за него возьмутся по-настоящему.

Дэвис грустно усмехнулся.

— Мне тоже не удастся. Меня посадят за решетку до конца моих дней.

— Я постараюсь написать так, чтобы вы вызывали только сочувствие.

И снова Дэвис задал себе вопрос: чем он готов пожертвовать ради поимки убийцы Анны Кэт?

— Дело не только во мне. Это искалечит жизнь еще одного человека.

— Джастина, — поняла Сэлли.

Он кивнул.

— Людям, тем более детям, и так нелегко приходится, когда окружающие узнают, что они клоны, — сказал Дэвис. — Если станет известно, что Джастин — клон убийцы, нормальной жизни у него не будет никогда.

Сэлли задумалась: Койн знает, где она работает. Где живет. Пока этот человек на свободе, она не сможет спокойно спать у себя дома. Офис фирмы «Гинсбург и Адамс» находится всего в трех кварталах от редакции «Чикаго Трибьюн». Она сознавала, что отныне ей суждено жить в вечном страхе.

— Каково бы ни было мое отношение к Джастину, я не могу оставить все, как есть. Койна необходимо разоблачить. Маньяка из Уикер-парка надо поймать. Он убил десятки человек. Он не остановится.

— Я не могу указывать вам, как поступать, — проговорил Дэвис. — Койн убийца, даже если и не маньяк из Уикер-парка.

Барвик подняла глаза и посмотрела на иероглифы, выбитые в стене над дверным проемом. Знать бы, что там написано. Она подумала о сыне фараона, ныне почти забытом, похороненном в этой гробнице. Его откопали, перевезли и выставили на всеобщее обозрение в городе Нового Света, о существовании которого люди узнали лишь тысячу лет спустя после его смерти. Каким был этот человек? Каким он был другом? Сыном? Отцом? Волнует ли это кого-нибудь? Все эти туристы, проходящие мимо, задумываются ли они над тем, что он был за человек? А если нет, какой тогда смысл в этом памятнике? Какой смысл хранить напоминание о жизни, которая ни для кого ничего не значит?

 

83

«Чудом разве что», — это был универсальный ответ Стивена Мэлика на вопросы сочувствующих ему друзей и коллег о том, как он держится, как справляется и не грозит ли ему лишиться редакторского кресла в «Трибьюн». Мэлик так давно пользовался этим ответом, что тот перестал соответствовать действительности. Чудо не может продолжаться вечно. Тем более что судьба Мэлика, казалось, была уже решена: все считали, что дни его на посту редактора «Трибьюн» сочтены. На сайте, посвященном сплетням в журналистском сообществе, была отдельная страничка под названием «Внимание, Мэлик». Несколько раз в неделю там появлялись новые цитаты, содержащие анонимные жалобы журналистов на главного редактора или слухи о его преемнике. Неназванные источники утверждали, что видели, как владелец газеты обхаживает возможных кандидатов на место редактора в дорогих ресторанах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско и Майами.

Но Стивен по-прежнему оставался на своем посту. Оставался вопреки всем доводам здравого смысла. Он и сам уже приготовился уйти. Отрепетировал прощальную речь перед коллективом редакции, решил, что будет великодушен и полон достоинства и не скажет ни одного дурного слова в адрес тех, кто сначала нанял его на работу, а затем стал плести против него интриги. Они с женой уже обсудили: когда он уйдет на пенсию, они переедут на север, в Висконсин или, может, на Верхний полуостров, омываемый водами озер Мичиган, Гурон и Верхнее. Поселятся в каком-нибудь городке, где выходят только еженедельные газеты, потому что видеть каждый день на своем пороге свежий номер ему будет больно. Ведь когда-то он так любил свое дело.

Был солнечный весенний день, и Мэлик как раз предавался подобным мыслям, когда заметил, что за стеклянной стеной его кабинета маячит Сэлли Барвик. Он жестом пригласил ее войти и попросил закрыть за собой дверь.

— Стивен, я от тебя кое-что скрывала, — начала она. — От тебя и от всех остальных.

Он решил, что она собирается рассказать ему о своем увлечении игрой. Теперь, когда он уже почти не был ее начальником, его это меньше всего волновало.

— И что же это?

— Я уже несколько месяцев работаю над одним материалом. Никого в это дело не посвящала. И вот чуть из-за него не погибла.

Надо же, совсем не то, что он думал!

— Ты говоришь об адвокате? Об этом чокнутом, который за тобой следил?

Она решила уточнить формулировку:

— Вообще-то это я следила за ним. Поначалу, во всяком случае.

— Что? Ты следила за этим Койном? Тем самым, которому теперь запрещено к тебе приближаться?

— Ну да.

— Объясни, что все это значит.

Сэлли поерзала на стуле и поняла, что села именно на тот, который больше всего ненавидит — самый неудобный стул во всем здании по адресу Норт-Мичиган-авеню, 400. Почему именно на этот? В кабинете ведь было целых три свободных стула.

— Сэм Койн напал на меня потому, что я пыталась доказать, что он — маньяк из Уикер-парка, — произнесла она.

— Господи, Барвик! — Мэлик хохотнул. — Это шутка?

— Я серьезно.

Мэлик враз забыл обо всех своих неприятностях.

Сэлли начала излагать суть дела, стараясь говорить ровным голосом, чтобы ложь звучала точно так же, как правда:

— Примерно полгода назад я получила анонимную информацию. Звонивший сообщил, что мне следует заняться Сэмом Койном. Он не объяснил почему. Я поискала информацию о Койне и не обнаружила ничего интересного, кроме того, что он увлеченный геймер. Как и я.

— «Теневой мир»?

— Да. Я не стала о нем писать, мужчина позвонил еще раз. Он сказал, что стоит проверить Сэма Койна в игре. Я так и сделала.

— Ты занималась расследованием внутри игры? Как такое возможно?

— Так же, как здесь. В «Теневом мире» есть такие же источники информации и документы, такие же улицы и переулки.

— И что же ты выяснила?

— Что Койн — убийца.

— В игре?

— Да. Он убивает других персонажей, только женщин. Причем способ убийства поразительно совпадает с манерой маньяка из Уикер-парка.

У Мэлика возникло дурное предчувствие — так обычно бывало, когда ему предстояло кого-то уволить.

— Он, конечно, ненормальный, но закон-то не нарушал.

— Да, но потом я сопоставила время, когда Койн совершал убийства в игре, со временем, когда убивал маньяк из Уикер-парка.

— И что?

— Когда Койн убивает в «Теневом мире», на улицах реального Чикаго все спокойно. — Строго говоря, это было не совсем так, но Сэлли не хотелось углубляться в объяснение нестыковок в схеме, составленной Джастином.

— Это ничего не доказывает.

— Согласна. Тогда я позвонила знакомому копу из убойного отдела, который входит в группу по поимке маньяка, и упомянула в разговоре имя Койна.

— И что?

— За Койном стали вести наблюдение. Он будто почувствовал это — убийства надолго прекратились.

— То есть у тебя по-прежнему нет никаких фактов.

— Я стала названивать знакомому каждый день, пока он не сказал мне — неофициально, разумеется, — что личностью Койна занимаются в связи с расследованием убийств маньяка из Уикер-парка.

— И много таких личностей, которыми они занимаются?

— Боже, Стивен, откуда я знаю! Но имя одного из их подозреваемых совпало с тем, на которое вывело независимое журналистское расследование сотрудника ведущей городской газеты.

— Чего ты хочешь?

— А ты как думаешь? Хочу написать об этом.

— О чем, Сэл? — Он начертил в воздухе прямоугольник, изображая передовицу. — «Репортер заявляет, что ее личный враг — печально известный серийный убийца»?

— Какое счастье, что ты не занимаешься заголовками! — сказала она по-дружески насмешливо. — Я обвиняю его не потому, что он на меня напал. Он напал, потому что я могла обвинить его. Я хочу написать статью о том, что Сэм Койн — главный подозреваемый в деле о маньяке.

«Нет, это какая-то шутка», — подумал Малик и сказал:

— Ты знаешь, мне проблем и без того хватает. Откуда такая уверенность, что я готов плюс ко всему повесить на себя иск о клевете от фирмы «Гинсбург и Адамс»?

— Это будет клеветой только в том случае, если я не права насчет Койна. А я права.

— То есть ты полагаешь, что он не подаст на нас в суд?

— Нет, наверняка подаст. Но зато потом, в ходе рассмотрения гражданского иска, за которым будет следить вся общественность, а также громкого полицейского расследования выяснится, что убийца — именно он. «Трибьюн» достанутся все лавры за поимку одного из самых опасных серийных убийц в истории Америки, ну, и как следствие — ты сохранишь работу.

— Дорогая моя, если я отмочу такое, меня вышвырнут из кабинета еще до того, как ты успеешь клубничку в йогурт добавить за завтраком.

— Да, я понимаю, это риск. Но риск в журналистике приносит награды, — сказала Сэлли и добавила: — И сохраняет рабочие места.

— Тогда я стану первым редактором, за которым закрепят этот пост посмертно, — заявил Мэлик. — Если меня не убьют адвокаты «Чикаго Трибьюн» и не перережет горло этот твой маньяк, меня застрелит собственная жена. Мы — газета, а не арена для личной вендетты.

— И потому мы должны сидеть сложа руки, пока убийца разгуливает на свободе?

— Какой убийца, Сэлли? Я тебя прямо не узнаю. Предъяви мне доказательства. Сделай так, чтобы я поверил, что этот парень действительно тот, кем ты его считаешь, а не просто какой-то придурок с нездоровой психикой.

— Именно это я и пытаюсь сделать. Но он хитер. Он убил уже человек двадцать и ни разу не оставил никаких улик. Его надо вывести на чистую воду. Или выманить информацию у кого-нибудь, кто с ним хорошо знаком и может знать правду.

— Вот и отлично. Пусть это будет какой-нибудь другой источник, не анонимный.

Сэлли набрала в легкие затхлого воздуха, наплывающего из ленивого кондиционера, и заявила:

— Койн пытался проникнуть в мой дом, Стивен. Когда я была в нем. Есть только одна причина, по которой он решился на это: он подозревает, что я все знаю.

— Сэлли, я верю, что чутье тебя не подводит, — ответил Мэлик. — Принеси мне настоящий материал, и я охотно его опубликую. Но печатать недоказанные гипотезы, а потом сидеть и сжимать кулаки за то, чтобы они оказались верными, — на это я пойти не могу.

В обед, сидя за рабочим столом, Сэлли встретилась с Джастином в виртуальном кафе «Билли Гоут».

— Попробовать все равно стоило, — пояснила Сэлли. Она не говорила мальчику, что узнала тайну его происхождения. «Создать человека из клеток Сэма Койна! Черенкование какое-то», — подумала Сэлли как-то, переживая очередной приступ цинизма. Джастин пришел бы в ужас, если бы узнал, что ей все известно. Она описала Джастину все подробности встречи с реальным Койном, умолчав лишь о главном своем открытии. Теперь, после ее столкновения с Сэмом лицом к лицу, мальчика не удивляло, что она изменила свое отношение к его теории.

— Ну да, — откликнулся Джастин.

— Надо каким-то образом поймать Койна с поличным. Только на сей раз в реальности. Другого выхода нет.

— Я скоро школу заканчиваю, — сказал Джастин. — У меня будет больше времени. Тогда попробуем выследить его по-настоящему. К тому же я летом получу права.

— Ты в выпускном классе? Я и не знала. Поздравляю. И куда пойдешь в следующем году?

— Никуда. Хочу отдохнуть. Оценки и результаты SAT[26]Тест на проверку академических способностей. Необходим при поступлении в вузы США и Канады.
у меня такие, что могу пойти куда угодно. Но мне еще рано в колледж.

— Чем займешься?

— Буду читать то, что мне хочется, а не то, что в школе задают. Может, съезжу навестить папу.

Сэлли напряглась, вспоминая их ночные разговоры по компьютеру, когда они сидели в машине перед виртуальным домом Джастина, и спросила:

— Это, кажется, в Нью-Мексико, правильно?

— Да. Будет время подумать над тем, кто я. Кем я должен быть. Что я должен совершить. Мне это важно. А все остальное — школа, в частности — только отвлекает.

— Так что ты вроде как будешь искать себя? — Она не сдержалась и хмыкнула.

— В общем да.

— Знаешь, Джастин, не думаю, что мы существуем потому, что должны что-то совершить. Мы должны просто существовать, и все.

— Может, ты и не должна, — отрезал он.

Барвик не поняла: то ли он хотел ее оскорбить, то ли случайно позволил выплеснуться юношескому эгоцентризму. И решила, что верно все-таки второе предположение.

Оставшись один в своем кабинете, Мэлик отодвинул в сторону все материалы и задания, которые должен был проверить, и стал искать информацию о Сэмюэле Койне, сотруднике «Гинсбург и Адамс». Он нашел фотографии мужчины в смокинге на благотворительных ужинах, а также официальные протесты по различным делам от его клиентов в архиве деловых новостей. Красивый, засранец. Совсем не похож на убийцу, но это не означает, что он им не являлся.

Маньяк из Уикер-парка. Неужели она права?

 

84

Марта была дома одна. Она открыла бутылку дорогого каберне, которую устала приберегать на потом. Наполнила бокал до краев, поставила на кухонный стол и вгляделась в вино, словно в рубиновый магический шар. Не найдя в нем ответа на свои вопросы, она взяла бокал за ножку, сделала маленький глоток, чтобы почувствовать букет, и прикрыла глаза.

Джастина не было. Уже третий раз за неделю. Иногда он не приходил домой ночевать. Что-то она знала, о чем-то подозревала, чего-то боялась — и почти ни о чем не могла с ним поговорить.

Шел десятый час. Где сейчас ее сын? Машины у него нет, велосипед стоит во дворе, но его друзья — немногие, кого он так называл, — старше его и почти все ездят на собственных машинах, быстрых и небезопасных. К тому же за неприятностями далеко ездить не надо — всего в шести кварталах от них находится дом Дэвиса Мура.

У нее начали пропадать вещи. Драгоценности и деньги из спальни. Столовое серебро, которым они никогда не пользовались. Бензин из машины. Старые полуразвалившиеся коробки с чердака, в которых хранились хрустальные вазы и не слишком ценные декоративные безделушки. Она диву давалась, когда он успевает это брать, доказательств у нее не было. Марта даже не была до конца уверена, что вещи берет сын, и потому не устраивала сцен. А может, была уверена, но боялась. Боялась того, что он может сделать. Что он может сделать с ней, если она станет его обвинять.

Пока он бывал в школе или гулял бог знает где по ночам, его комната всегда была заперта на ключ. Когда они с Терри въехали в этот дом, еще до того, как родился Джастин, прежняя хозяйка вручила им связку ключей. Старый параноик, который построил этот дом, вставил дешевые замки во все дверные ручки, объяснила она. Финны никогда не пользовались этими ключами, но держали их в ящике на кухне на тот случай, если кто-то нечаянно захлопнет дверь и не сможет попасть к себе в комнату. Месяца четыре тому назад Джастин забрал ключи от своей комнаты и стал запирать дверь.

Каждый вечер, когда он уходил из дому, Марта проходила мимо его комнаты, направляясь в свою, и проверяла: вдруг он забыл закрыть дверь на замок? Она говорила себе, что даже если в один прекрасный день она окажется открыта, она ни за что не войдет туда, но ей ни разу не представилось случая испытать свою стойкость.

Марта несколько раз просила у сына позволения убраться в его комнате. В ответ Джастин добавил несколько пунктов в собственный список домашних обязанностей. Он каждую — или почти каждую — неделю менял постельное белье. Каждые две недели мыл окна. Вытирал пыль. Однажды даже снял занавески и положил в коридор, чтобы потом отнести в химчистку. Все это, чтобы доказать: ей не придется больше заходить в его комнату. Никогда.

Сегодня вечером ручка поддалась. Марта даже не вспомнила о данном себе самой обещании. Она вошла.

Кровать была не застелена. Все ящики открыты. Из шкафа вываливалось грязное белье. Воздух был какой-то кислый, и к нему примешивалась вонь, от которой у нее защипало в носу. Запах становился сильнее по мере того, как она приближалась к кровати. Ведро было переполнено, куча мусора накрывала его как снежная шапка. Хлопья пыли лежали по всей комнате. Марта ступала медленно и осторожно, как будто пробиралась по затопленному сточными водами подвалу к щитку с пробками.

А ведь она заглядывала в его комнату из коридора всего месяц назад — подобный визуальный контроль он допускал, лишь бы от нее отвязаться. Все выглядело безупречно. Господи, как можно было настолько загадить комнату за такое непродолжительное время!

Она хотела открыть окно, но передумала. Решила не оставлять следов своего присутствия. Вот сейчас найду это и сразу уйду, сказала она себе. Она сама не понимала, что за таинственное это искала — что угодно, но что-то ужасное.

Если бы Марта была не такой доверчивой — видит Бог, жизнь не раз наказывала ее за это, — она бы заметила, что тут попахивает инсценировкой. Незапертая дверь. Неубранная комната. То, с какой легкостью ей удалось обнаружить это прямо на прикроватном столике в открытом футляре. Прозрачные желтые кристаллики просыпались из пакетика на черную поверхность стола. Они были похожи на леденцы. Какие-то самодельные приспособления — Марта могла только догадываться, как именно сын их использует, да еще вместе с ложкой и зажигалкой. Но пользовался он ими точно не раз и не два. Она ничего не тронула.

Марта прикрыла за собой дверь и оставила ее незапертой, ушла в свою комнату и расплакалась.

 

85

Поступив на службу в полицию, Эмброуз дольше всего не мог привыкнуть к тому, что размышления о насилии, как ни странно, отлично сочетаются с едой. Отвратительные подробности дел, которые он вел, не покидали его, даже когда он ел.

Как всегда по утрам, Эмброуз разглядывал стену с фотографиями и материалами, раздумывал над делом маньяка из Уикер-парка и жевал купленный с лотка бутерброд с яйцом и сосиской. Он был расстроен. Расстроен потому, что с тех пор, как получил наводку на подозреваемого М., Подсвечника, не узнал о нем почти ничего нового. В его группе было не так много людей, чтобы он мог по собственной прихоти организовать круглосуточное наблюдение за подозреваемым, а коллеги не разделяли его энтузиазма относительно Подсвечника. Да и парень оказался не последним человеком в городе. Не то чтобы он был знаменитостью, но его частенько приглашали на благотворительные аукционы и балы. У него, несомненно, было много влиятельных друзей, возможно, даже в высших финансовых кругах. Эти люди могли сильно усложнить жизнь Тедди Эмброузу, если бы Подсвечник узнал, что за ним следят.

Я мог бы и сам это сделать, думал Эмброуз. Я мог бы выследить его без посторонней помощи. Ему вспомнился фильм Клинта Иствуда «Грязный Гарри». Про полицейского, который позволял себе действовать не по правилам, потому что чутье никогда его не подводило. А он чем хуже? Делать в свободное от работы время буквально нечего. Дети приезжают погостить не так уж часто. Пора сдвинуть это дело с мертвой точки. В следующий раз, когда найдут очередную жертву, напуганные жители Чикаго не станут мириться с тем, что ответственный за поимку маньяка только и умеет, что пресс-конференции давать да плечами пожимать. Нет, он этого не допустит, он сам пойдет по следу! Сам распутает это дело. Какой-нибудь журналист, может быть, даже напишет об этом книгу. «Подсвечник» — неплохое название для документального криминального романа. Чем дольше Эмброуз раздумывал, тем больше ему нравилась эта мысль.

Сквозь стеклянную дверь своего кабинета он видел: в участке кипит работа. Кто-то говорил по телефону. Кто-то торопился на выезд. Эмброуз выключил звонок телефона, чтобы ему не мешали сосредоточиться. Сейчас на аппарате бешено мигала красная лампочка. Детектив Дюпри ринулся к выходу, но на полпути сменил направление, подбежал к кабинету Эмброуза, распахнул дверь и выкрикнул, задыхаясь от волнения:

— Лейтенант! У нас есть свидетель!

 

86

Мэлик обычно проводил большую часть дня в комнате для совещаний, где встречался с менеджерами, редакторами отделов, журналистами. Серая краска на стенах, скрип стульев под собеседниками, запах пота, неизбежный в комнате без кондиционера, — от всего этого его клонило в сон. Так было всегда, но только не сегодня.

— Я видел репортаж по телевизору, — сказал Мэлик, обращаясь к трем корреспондентам, писавшим о маньяке из Уикер-парка, — но все равно, рассказывайте.

Сэлли начала:

— Пять утра. Женщина гуляет с собакой по Дивижн-стрит, недалеко от автострады. Видит мужчину в толстовке с капюшоном, склонившегося над чьим-то телом. Она сказала, что он «застыл над ним в нерешительности». В руке у него было полотенце…

— Шел дождь, да?

Ему ответила Лин Белингем:

— Чуть раньше прошел ливень, а к тому моменту, как женщина пошла гулять с собакой, дождь почти перестал.

— Что еще?

— Мужчина в толстовке слышит ее шаги, бросает на нее беглый взгляд и убегает. Она берет собаку на поводок. Бежит к телу. Видит труп девушки. Звонит по мобильнику в полицию. На теле — ножевые ранения, следы удушения и сексуального насилия. Тело лежало в особой позе. Все признаки налицо.

— Личность жертвы?

— Очевидно, проститутка. Если даже копам известно ее имя, они его не разглашают.

— Улики есть?

— Да, кровь, помимо крови потерпевшей, и еще сперма. В полиции считают, женщина с собакой вспугнула его и не дала уничтожить следы. Да и дождь вовремя прекратился.

— Бог ты мой! А что с подозреваемым?

— Свидетельница не успела его рассмотреть. Сказала только, что он — белый. Но потом выступил Эмброуз и заявил, что они проведут анализ ДНК, сверят результаты со своей базой данных. Подозреваемого надеются определить к концу недели. Представьте, лейтенант сам вышел к журналистам и пообещал!

— Так, хорошо. Мне нужно мнение полиции, слово в слово, затем интервью со свидетельницей и статья о Тедди Эмброузе. Он занимался делом о маньяке с самого первого дня. Еще нужны хорошие фотографии полицейских, осматривающих место происшествия. Только не такие нечеткие и размазанные, как в прошлый раз.

Роли были распределены. Задания получены. Репортеры разошлись. Сэлли осталась.

— Что? — спросил Мэлик.

Она встала, закрыла дверь и произнесла:

— Еще немного, и мы упустим шанс.

— Какой шанс?

— На эксклюзивный материал.

— Выкладывай.

— Сам подумай, зачем Эмброузу публично заявлять, что через три дня у них будет подозреваемый?

Мэлик повернул стул, сел на него верхом, положив руки на спинку, и ответил:

— Потому что он слишком давно занимается этим делом — ожидания завышенные. Кроме того, логично предположить, что этого парня и раньше арестовывали по подозрению в совершении уголовных преступлений и что образец его ДНК есть у них в базе данных.

— Нет, — сказала Барвик. — Он решился на такое заявление потому, что подозреваемый у них уже есть, и им осталось только дождаться результатов анализа ДНК, чтобы убедиться, что это он.

Мэлик все понял:

— Тот тип, который за тобой следил.

— Вот именно!

— Это поспешный вывод. На Эмброуза давят, требуют назвать подозреваемого. После такого заявления его на пару дней оставят в покое, а наседать будут на команду детективов, его подчиненных. Обычные политические игры. Эмброуз поставил на то, что этот мерзавец окажется в их базе данных, вот и все.

Сэлли запустила руку в волосы и нетерпеливо произнесла:

— Стивен, хочешь, я скажу тебе, как все будет? В пятницу или, может, в четверг — вряд ли полиция допустит, чтобы о таком выдающемся успехе написали всего лишь в субботних газетах, — они заявят, что подозреваемым в недавнем убийстве является Сэм Койн. Они не станут упоминать маньяка из Уикер-парка, но всем и так будет ясно, что речь идет именно о нем, поскольку полиция обычно не устраивает пресс-конференции по поводу убийства проституток. Если он не успел бежать из страны, его задержат, но обвинений не предъявят, поскольку в их базе данных нет ДНК Койна. Его ни разу в жизни не арестовывали. Я проверяла. Они возьмут кровь Койна на анализ и, когда его ДНК совпадет с ДНК убийцы, попытаются установить его причастность к остальным убийствам.

— Может, и так.

— Но мы-то уже сейчас знаем, что это Койн. И мы — единственные, кто это знает. Надо дать статью в завтрашний номер. А иначе, если мы дождемся заявления полиции, «Трибьюн» достанется всего лишь роль подпевалы в общем хоре.

Несколько недель назад Мэлик изменил свое мнение о Сэлли Барвик и понял, что она может стать не просто хорошим, а отличным журналистом. Теперь он вновь пересматривал свою позицию. Сэлли могла стать великим журналистом. Великий журналист всегда решителен и честолюбив, всегда готов на отчаянный риск. Сэлли обладала этими качествами, а он нет. Именно поэтому сам Мэлик был всего лишь неплохим журналистом и со дня на день ждал, что его вытряхнут из редакторского кресла.

— Допустим, я дам согласие напечатать твой материал. О чем он будет?

— О том, что журналисты «Трибьюн» вели собственное расследование по делу маньяка из Уикер-парка, в ходе которого вышли на Сэма Койна. Что анализ его поведения в игре позволил обнаружить сходство между реальными и виртуальными убийствами. Что источник в полиции подтвердил: с некоторых пор Койн фигурирует в списке подозреваемых, и, когда они получат результаты анализа ДНК, версия о причастности Койна, по всей вероятности, подтвердится.

— Ты же вроде сказала, что у них нет ДНК Койна.

Она пожала плечами:

— Они вызовут его повесткой в суд, потребуют сдать кровь на анализ. Если он откажется, они убедятся, что находятся на правильном пути. И потом, есть куча других способов получить образец ДНК человека. Кофейная чашка, расческа. Вот увидишь, все сойдется. Просто я хочу написать об этом первой.

— Насколько надежный у тебя источник? — спросил Мэлик, внимательно наблюдая за Сэлли. Она сложила руки крест-накрест на груди и склонила голову. Он попытался вспомнить, чему их учили на семинаре по невербальным средствам коммуникации. Что же может означать ее поза?

Барвик подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

— Надежный. Но анонимный. Я даже не могу сказать, какую должность он занимает.

— Но мне ты ведь можешь сказать?

— Нет.

— Не расскажешь — не пущу материал в печать.

— Стивен, не обижайся, но на тебя и так сейчас давят со всех сторон. Я готова сесть в тюрьму, чтобы защитить этот источник, но я не хочу, чтобы тебе пришлось делать такой же выбор.

— Сэлли, это же моя работа!

— Это наверняка Койн. Поверь мне. Когда анализ крови это подтвердит, никто не станет задавать вопросы об источнике.

Мэлик задумался. Она предлагает сенсацию года. Все программы новостей, все телеграфные агентства, все газеты страны будут начинать репортажи со слов: «Как сообщает сегодняшний номер газеты «Чикаго Трибьюн»…» Если окажется, что Барвик неправа… что ж, намного хуже ему уже не станет. Если же она права, тогда неважно, что будет с ним. Черт, да через пять минут после ареста он может подняться на этаж к начальству и сообщить им, что увольняется! Он уже будет легендой журналистики.

— Насколько ты уверена в своей правоте?

— Я уверена, — сказала Сэлли. — Мне ведь есть что терять, Стивен, больше, чем кому-либо. А приобрести мы можем очень и очень многое, мы оба.

Мэлик встал и подошел к телефону. Он нажал три кнопки.

— Дон. Собери журналистов. Всех. Немедленно.

 

87

Бесконечный жаркий день в полицейском участке. Три раза доставляли упаковки с бутербродами, потому что никто не отлучался поесть — не было времени. Ребята висят на телефонах. Дюжина офицеров внесет сверхурочные в ведомости по оплате, но никто из начальства не жалуется. Эмброуз решил, что не встанет из-за стола, пока ему не принесут из лаборатории толстую папку с разноцветными каракулями. Потом он планировал пойти домой отдохнуть, пока специалисты будут загружать эту информацию в компьютер и искать совпадения с другими такими же каракулями в их базе данных. Не найдут в базе данных соответствующей ДНК, перейдут к проверке трех основных подозреваемых — Мясника, Бейкера и Подсвечника. Эмброуз был уверен: пройдет всего несколько часов, и окажется, что интуиция его не подвела.

Сегодня установили наблюдение за всеми тремя и еще за двумя мужчинами, которые казались подозрительными отдельным детективам из его команды. Эмброуз чуть ли не надеялся, что, как только станет известно об имеющемся у них образце ДНК и предстоящем анализе, Подсвечник попытается скрыться. Хотя это было маловероятно. Эта хитрая сволочь наверняка и с места не сдвинется — мол, давайте, попробуйте меня арестовать.

Чьи-то шаги. Гул в комнате детективов становится громче.

— Лейтенант, — позвал его детектив Розас. — Новости по пятому каналу.

Эмброуз выскочил из кабинета. Человек шесть сотрудников стояли на коленях или сидели прямо на полу перед маленьким переносным телевизором. Еще человек двенадцать расположились поблизости и слушали. Эмброуз протиснулся поближе к экрану. Ведущая новостей говорила:

— В завтрашнем номере «Чикаго Трибьюн» опубликует статью о том, что полиция определилась с подозреваемым по делу о маньяке из Уикер-парка и планирует провести задержание в течение ближайших сорока восьми часов. Подробности у Джулии Беккер.

На экране появилась женщина, симпатичная и серьезная. Она стояла на Дивижн-стрит, неподалеку от места, где была найдена последняя жертва, с микрофоном в руке:

— Да, Диана, в завтрашнем номере «Трибьюн» на первой странице будет представлен эксклюзивный материал о результатах длительного журналистского расследования по делу о маньяке из Уикер-парка. Данное расследование, как утверждают представители газеты, вывело их на подозреваемого. Поскольку полиция планирует произвести арест этого человека в ближайшее время, было принято решение напечатать материал уже завтра, хотя расследование нельзя пока считать законченным.

«Трибьюн» утверждает, что подозреваемый — житель Чикаго, Сэмюэль Нэтан Койн. Койн является партнером в процветающей юридической фирме «Гинсбург и Адамс», офис которой расположен на Мичиган-авеню. Представители фирмы, а также сам Койн данную информацию никак не комментируют. Нам не удалось дозвониться в комиссариат полиции, однако это может быть связано с тем, что информация о предстоящей публикации поступила буквально только что. Повторяем, что никаких арестов по данному делу пока не было.

В комнате тут же начали трезвонить телефоны. Наименее опытные полицейские кинулись отвечать на звонки.

Кто-то в студии подал ведущей знак, и она сказала:

— Джулия, напомните нам о событиях, которые сдвинули дело маньяка из Уикер-парка с мертвой точки.

— Диана, сегодня рано утром свидетельница, вышедшая на прогулку с собакой, обнаружила тело убитой Дайдры Торсон, жительницы Чикаго. По словам полиции, свидетельница также видела некоего человека, скрывшегося с места преступления. Если раньше маньяк из Уикер-парка не оставлял никаких следов, то в этот раз были обнаружены следы крови, отличающейся от крови жертвы, а также сперма — этого будет достаточно, чтобы провести анализ ДНК. В полиции считают, что свидетельница спугнула убийцу, и он не успел замести следы.

— Джулия, а почему полиция так уверена, что эта девушка стала жертвой именно серийного убийцы?

— Хороший вопрос, Диана. Полицейские отказались раскрывать детали, однако, судя по выступлениям на утренней пресс-конференции, уверенность, что это именно тот, кого они искали, достаточно высока. Опираясь на анонимный источник в полиции, «Трибьюн» утверждает, что, если анализ ДНК позволит установить причастность Койна к убийству Торсон, его арестуют только на этом основании. Вероятно, в дальнейшем детективы попытаются найти доказательства того, что Койн связан также с произошедшими за последние шесть лет убийствами двадцати молодых женщин.

Ведущая сказала еще несколько слов, а затем пустили запись выступления Эмброуза на пресс-конференции. Лейтенант нажал на кнопку и не отпускал, пока звук не пропал совсем. Руки сжались в кулаки, на бледном лице начал проступать румянец. Он повернулся к своим сотрудникам.

— Я хочу знать две вещи, — прорычал он. — Первое: кто из вас, идиотов, общается с этой чертовой газетой?

Присутствующие начали подозрительно коситься друг на друга. Кое-кто опустил голову. В мгновение ока атмосфера в участке превратилась из праздничной в напряженную.

Эмброуз окинул всех сердитым взглядом.

— И второй вопрос: кто, вашу мать, такой этот Сэмюэль Койн?

 

88

Телефон надрывался уже несколько часов подряд, но Сэм не отвечал. Он играл: сидел, облокотившись на столик, представлявший собой прикрученную к алюминиевым ножкам доску для серфинга, в виртуальном баре «Каймановы острова», оформленном в тропическом стиле, и угощал выпивкой трех женщин, одновременно изучая их и выбирая.

Их звали Алиса, Эмми-Лу и Робби. У Робби были рыжие волосы. Она, очевидно, создавала свой персонаж с помощью новой программы — картинка была великолепная. Когда она поворачивала голову, пряди густых волос колыхались, как настоящие. Ресницы походили на веер, белые зубы сверкали между сочными губами. Девушки оживленно болтали, но Сэм не давал себе труда прислушиваться.

Девушки постоянно переводили разговор на темы из реального мира, и это сильно портило Сэму настроение. Он терпеть не мог, когда «Теневой мир» воспринимали как чат. То, что происходит в реальности, здесь не имеет значения. Когда играешь, надо забывать, как зовут президента, какие акции растут на бирже, какая бейсбольная команда вышла на первое место в финале. Здесь у нас свой президент. Своя фондовая биржа. Свои бейсбольные команды. Когда же они наконец перейдут к новостям виртуального пространства?

— Робби, Алиса, вы смотрели новости? — возбужденно спросила Эмми-Лу. — Думаю, завтра его уже арестуют. Или даже сегодня.

— Эмми-Лу, ты не представляешь, какое я испытала облегчение, — отозвалась Робби. — С семнадцати лет я ни на секунду о нем не забывала и жила в постоянном страхе…

— Удивительно, что они вот так взяли и назвали его имя по телевизору, — заметила Алиса. — Я бы на его месте тут же смылась куда-нибудь в Мексику.

— Алиса, я уверена, полицейские окружили дом, где он живет, — сказала Робби. — Собственно говоря, его, возможно, задержали сразу после выпуска новостей.

Сэм отчаянно скучал и только поэтому спросил:

— Робби, о ком это вы говорите?

Алиса засмеялась:

— Сэм, ты что, весь день из игры не вылезал? Какой ты дурашка! О маньяке из Уикер-парка. Полиция знает, кто он. Его вот-вот должны арестовать.

— Кстати, его тоже зовут Сэм, — добавила Эмми-Лу. — Сэм Койн. — Она хихикнула. — Надо было спросить, как твоя фамилия — на всякий случай, — но я не думаю, что серийный убийца стал бы терять время на компьютерные игры, когда в его дверь того гляди постучится полиция.

Какого черта?

Тук. Тук. Тук.

Не может быть.

Из-за двери раздался голос:

— Мистер Койн? Откройте, полиция.

Сэм выскочил из-за компьютера и тут же набрал домашний телефон Боба Гинсбурга.

— Я несколько часов пытаюсь до тебя дозвониться! — заорал в трубку Боб.

— Они у меня под дверью, Боб! Господи боже!

— Мистер Койн? — донеслось из-за двери. — С нами комендант здания. Он откроет своим ключом. Пожалуйста, лягте на пол и положите руки за голову, чтобы мы их видели.

— Сэм, в чем дело? — надрывался Боб.

— Не знаю! Боже! Пришли ко мне кого-нибудь, Боб!

— Куда тебя повезут?

— Понятия не имею.

Щелкнул дверной замок. Дверь распахнулась и ударилась о стену.

— Лежать! Лежать! На пол, быстро! На пол!

В «Теневом мире» Алиса, Эмми-Лу и Робби продолжали обсуждать потрясающие новости, а их виртуальный собеседник, двойник Сэма, время от времени молча поднимал кружку пива и подносил ее к губам. Программа повторяла это действие автоматически.

 

89

Сэлли не могла признаться в этом никому из сотрудников газеты, но она нервничала. Очень нервничала. Те, кто был на ее стороне, подходили, спрашивали, не боится ли она. Она только отрицательно мотала головой и смеялась. На знаменитой страничке в интернете, «Внимание, Мэлик», высказывались предположения, что, назвав имя Сэма Койна, никому не известная журналистка Сэлли Барвик не только загубила свою карьеру, но, возможно, подставила под удар кое-кого из руководства. Не успев переварить потрясающую новость, коллеги Барвик устроили тотализатор: против нее ставили два к одному.

Сэм Койн согласился сдать кровь на анализ.

Сразу после того как новости о предстоящей публикации прозвучали по телевидению, Барвик вызвали в полицию для дачи объяснений. В присутствии адвоката «Трибьюн» она отказалась назвать свой источник в полиции, но рассказала, что именно будет написано в статье. В частности, упомянула о том, как Койн нападал на женщин в «Теневом мире», о взаимосвязи между убийствами, которые Койн совершал в игре, а серийный убийца в реальности, а также о неудавшемся нападении Койна на ее дом. Сэлли была еще в участке, когда туда доставили Койна в сопровождении четырех полицейских, без наручников и с тремя адвокатами (в том числе Бобом Гинсбургом, как отметил адвокат «Трибьюн»). Она спряталась за автоматом с кока-колой и сидела там до тех пор, пока вся группа не скрылась в комнате для допросов.

Койна допрашивали три часа и отпустили, поскольку он согласился сдать кровь на анализ. Узнав об этом, Сэлли почувствовала, как все внутри у нее скручивается, словно отжимают мокрое полотенце. Она-то была уверена, что его адвокаты станут препятствовать любым действиям, на основании которых ему могут предъявить обвинение. И вот теперь, на следующий день, в два часа, выясняется, что, возможно — и даже скорее всего, — в ближайшее время появятся доказательства, что она была неправа насчет Койна. Поистине в истории журналистики еще не бывало настолько стремительного крушения блестящей карьеры!

Мэлика никто из сотрудников редакции сегодня не видел. «Ну теперь с ним покончено, — шептались люди в коридорах. — Эта история с Сэмом Койном станет последней каплей. О чем он вообще думал? И о чем только думала Барвик? Конечно, все знают, что она немного не в себе — никакой личной жизни, только работа и эта дурацкая компьютерная игра, но такой глупости — фактически самоубийства — даже от нее никто не ожидал. Может, ее кто-то подставил? Слил заведомо неверную информацию? Один из тех, кто точил зуб на Койна?.. Не исключено также, что ее просто использовала какая-нибудь контора, проигравшая судебный процесс по вине адвокатов из фирмы «Гинсбург и Адамс». Надо поднять все дела с участием Койна за последние несколько месяцев. Особенно внимательно посмотреть те, в которых «Гинсбург и Адамс» выступали на стороне истца; начать с самых громких решений и изучить их все до одного. Нам это понадобится, когда анализ крови докажет невиновность Койна и надо будет печатать опровержение. Новый главный редактор наверняка оценит наши труды и предусмотрительность. Черт возьми, новым редактором могут назначить даже кого-нибудь из нас…»

Слухи распространялись настолько быстро, что одна компания из штата Айова, занимающаяся сбытом сельскохозяйственной продукции, которая в прошлом году проиграла судебный процесс и выплатила сто миллионов долларов своему конкуренту (интересы конкурента представлял не кто иной, как Сэм Койн), поспешила сообщить прессе, что они не имеют никакого отношения к обвинениям в адрес Сэма Койна. Хотя их никто об этом не просил.

Были и другие слухи. Сайты в интернете пестрели неподтвержденными сообщениями из анонимных источников о сексуальной распущенности Сэма Койна и его пристрастии к извращениям.

Сэлли позвонила Джастину — не в игре, а в реальности. Свободную руку она держала на рычаге на случай, если к телефону подойдет его мать. Он подошел сам.

— Так захотелось с кем-то поговорить! — вполголоса сказала она. — У меня дурное предчувствие.

— Все будет нормально.

— Мне начинает казаться, что мы были неправы.

— Мы правы.

— Но что, если он не убивал Дайдру Торсон? Если это какой-нибудь подражатель, и Койн спокойно сдал кровь, так как знает, что это сделал не он?

— Если образцы крови не совпадут, это докажет только, что он не совершил последнего убийства.

— Да, но моей карьере придет конец. И мне вчинят судебный иск на триллион долларов. Может быть, даже посадят за неуважение к органам правопорядка или что-нибудь в этом роде, потому что у меня на самом-то деле нет никакого источника в полиции. А если сказать им об этом, мне не поверят.

— Ты беспокоишься о том, чего еще не произошло.

— Но произойдет, Джастин. Разве ты не понимаешь ситуации? Он согласился сдать кровь. Зачем ему так поступать, если он знает, что виновен?

— По многим причинам. Может, у него раздвоение личности, и он не помнит, что совершил.

— Да ладно тебе!

— Или, может, он собирается оспаривать доказательства. В отношении ДНК на это мало кто решался, но я читал о многих процессах, к примеру, о суде над О. Джеем,[27]Имеется в виду суд над бывшей звездой футбола О.Джей Симпсоном по обвинению в убийстве жены и ее любовника. После судебного разбирательства, за которым следила вся страна, он был признан невиновным.
когда обвиняемые в убийстве выходили сухими из воды, потому что доказывали несостоятельность улик. Или не стопроцентную точность исследования. Вот увидишь, его адвокат скажет в суде: «Разве мой клиент стал бы сдавать кровь, если бы знал, что на основании анализа ему могут быть предъявлены обвинения?» Правда, присяжных теперь не так-то просто на этом провести, но, если ему больше не на что надеяться, он может и попытаться.

— Господи, как мне плохо! — Сэлли пробежалась пальцами по клавиатуре, проверяя, не появились ли у телеграфных агентств какие-нибудь новости.

В этот момент по дальней части комнаты прошел шепоток, люди вставали со своих мест. Вошел Стивен Мэлик. Вид у него был решительный. Десятки глаз впились в его лицо, пытаясь понять, какие новости оно скрывает. Любопытство журналистов было возбуждено настолько, что они, казалось, вот-вот начнут его ощупывать, как страницы с брайлевской печатью. Проходя мимо рабочего места Сэлли, он не остановился, но пощелкал пальцами у нее перед носом.

Она положила трубку и последовала за ним в его кабинет. По редакции «Трибьюн» тут же пополз новый слух: все были уверены, что Мэлика уволили и Сэлли уходит вместе с ним. Достигнув десятого этажа, слух успел обрасти подробностями: Мэлика якобы уже выдворила из офиса вооруженная охрана.

Но тут выяснилась правда. Ее передавали из уст в уста тоже шепотом.

— Тебя уволили? — спросила Сэлли у Стивена в кабинете.

— Начали именно с этого, — ответил он хриплым, усталым, полным разочарования голосом. — Стали говорить, что я повел себя безответственно. Что принцип нашего издания — «сдержанность и противовесы», он должен был подсказать мне, что материал о Койне пускать в печать преждевременно. Я нарушил этот принцип и тем самым предал их доверие, или предал доверенное мне дело, или доверился предателю. В общем, что-то там про доверие и предательство.

Сэлли не перебивала его, только умоляла глазами продолжать: так что же, увольняют ее или нет?

— Потом они сказали, что вся эта история с Койном — лишь одно из звеньев в цепи печальных событий. Они крайне разочарованы и хотели дать мне шанс, но теперь их терпение лопнуло. В этом нет ничего личного, и можно обсудить финансовую сторону моего контракта, а если у меня есть какие-то накопления, пусть даже скромные, плюс пенсия, плюс индивидуальный пенсионный счет и тому подобное, это даст мне возможность уйти на покой и жить с комфортом. Ведь в моем возрасте да еще после такого скандала мне трудно будет куда-нибудь устроиться, даже если они постараются дать максимально мягкую формулировку в официальном сообщении. Кроме того, мне посоветовали срочно искать адвокатов, поскольку гражданский иск неизбежен.

— Боже мой, Стивен, мне так жаль! — воскликнула Сэлли. В носу защекотало, она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— А потом они взялись за тебя. Мол, тебе, конечно, тоже достанется, но ты все-таки молодая и такая талантливая и в конечном итоге сумеешь выкарабкаться. К примеру, напишешь книгу-исповедь или что-нибудь в этом роде.

— Значит, нам обоим крышка, — сказала она.

Ей, как ни странно, даже слегка полегчало.

— А вот и нет!

— Как это?

— А вот так. Пока они вещали, появились свежие новости. ДНК Койна совпала с ДНК убийцы.

— Господи, значит, это все-таки был он? — прошептала она, понимая, что теперь точно разревется.

— Это был он! — Мэлик рассмеялся. — Ты бы видела лица этих сукиных детей! Если бы не коричневые кресла, клянусь, они не смогли бы скрыть, что обделались.

— Боже мой! — Сэлли кинулась к нему и крепко обняла. — Я так за тебя рада! За себя тоже рада, но за тебя больше.

— Барвик, — сказал он, отстраняя ее от себя, чтобы взглянуть ей в глаза, — я должен спросить… Почему же ты так удивлена?

 

90

Дэвис давно заметил, что люди, живущие на Среднем Западе, так привыкли жаловаться на погоду, что делают это, даже если погода хорошая. Опустится в августе температура до плюс двадцати двух — двадцати пяти, да еще вечерами легкий ветерок подует — и готово: все говорят, что стало холодно, и таскают с собой куртки. Если три дня подряд солнечно — начинают переживать за свои лужайки. Если февраль выдался теплым, значит, летом некуда будет деться от жары и духоты.

А вот плохую погоду они всегда воспринимают с оптимизмом. Даже если в день свадьбы небо затянуто тучами, то в церкви кто-нибудь из гостей непременно скажет с умным видом, что прямой солнечный свет будет проходить сквозь облака, как сквозь фильтр, и от этого на лицах не будет теней и фотографии получатся просто великолепно.

День выпуска в школе Нортвуд-Ист выдался дождливым. С самого утра мелкая изморось сыпалась с неба, периодически сменяясь ливнем — люди тут же бросались врассыпную, словно их настигали не капли воды, а пули. Церемонию перенесли в спортивный зал, где не хватало ни мест, ни свежего воздуха для учащихся, их родителей и прочих родственников. Преподаватели в этом году пообещали не затягивать церемонию. Однако никто не знал, как этого добиться. Директор, представитель выпускного класса и почетный гость школы — выпускник Нортвуд-Ист, который когда-то играл на Бродвее, а ныне снимался в целом ряде умирающих комедийных сериалов, — все решили для себя: пусть оргкомитет пытается экономить время, но, разумеется, не на их речах.

Полгода назад учителя считали, что у Джастина есть шанс побороться с Мэри Сибом за право выступить в день выпуска. Шанс небольшой: Мэри Сибом отличалась прилежанием и усидчивостью, ее уже приняли в Гарвард, а Джастиново прилежание даже в интересующих его предметах было отнюдь не постоянным. И все же он был вундеркинд и, безусловно, самый одаренный ученик школы. Поэтому, когда начался последний семестр, в учительской раздавались голоса, что Джастин может получить это почетное право, если сдаст на все пятерки экзамены АР[28]АР (Advanced Placement) — экзамены, которые сдаются в конце учебы в школе и позволяют не сдавать некоторые предметы в выбранном университете или даже быть принятым сразу на второй курс. Экзамены АР были разработаны в 1955 году и на сегодняшний день сдаются по 31 предмету.
и если Мэри Сибом срежется на высшей математике (этим опасением она поделилась со своим консультантом, миссис Сайкс, — известной болтушкой).

Но вышло все по-другому. Мэри Сибом сдала высшую математику с той же легкостью, что и остальные предметы, а Джастин, вдруг резко охладевший к учебе, скатился до троек и четверок с минусом. Это все наркотики, говорили преподаватели. Им уже не раз приходилось видеть подобное.

По оценкам Джастин сполз на пятнадцатое место в классе, однако и с этими результатами вполне мог поступить в отличный частный университет. Но он вообще никуда не стал подавать документы. «Я решил годик отдохнуть», — сообщил Джастин одному из учителей. Это все плохо кончится — таково было единодушное мнение в школе.

В то утро Дэвис сказал Джоан, что хотел бы посетить церемонию.

— Я пойду с тобой, — заявила Джоан.

И теперь они наблюдали за происходящим из-за открытых дверей в спортзал вместе со скучающими отчимами и заядлыми курильщиками. Мало кто узнал Дэвиса, а те, кто узнавал, давно забыли о неприятной истории с ним и сыном Марты Финн. «Мы пришли, чтобы поздравить мальчика Нэда и Эллы», — сказал Дэвис одной паре, своим бывшим пациентам: они единственные спросили, что он здесь делает. Слава богу, они не стали интересоваться, кто такие Нэд и Элла.

Ученики в синих мантиях и академических шапочках сидели в алфавитном порядке на складных стульях. Родители теснились на трибунах. У них над головами красовались растяжки, оставшиеся после спортивных соревнований. Они висели неподвижно, и только временами, когда из вентиляционного отверстия вырывалась струя воздуха, отгибался краешек, похожий на плавник дельфина. Стоило кому-то кашлянуть или чихнуть, эхо разносилось по всему залу. Между южным выходом и запасным спортзалом — комнатой для борьбы, как ее еще называли, — выстроились огромные очереди в туалет. Родители посообразительней пользовались удобствами в раздевалках.

— Сегодня для всех нас особенный день! — Этими банальными словами Мэри Сибом начала свою речь. — Сегодня наш последний день в школе. Для кого-то на этом заканчивается научная карьера. Для кого-то — карьера спортивная. И для всех нас начинается свобода. Восемнадцать лет мы были людьми, у которых не было права выбора. Конечно, мы могли принимать незначительные решения: в какой цвет выкрасить свою комнату, на каком инструменте играть в школьном оркестре, попробовать себя в качестве болельщицы или танцовщицы в группе поддержки, участвовать в викторинах или школьных дискуссиях, выдвинуть свою кандидатуру в школьный совет или нет, выбрать уроки токарного мастерства вместо столярного. Но когда дело касалось действительно важного в нашей жизни, у нас выбора не было. И вот сегодня это изменится.

В этом зале присутствует тысяча сто двенадцать выпускников — и столько же разных судеб. Каждый из нас способен изменить этот мир. Каждый может быть услышанным. Каждый может помочь ближнему, а может нанести ему вред. Может многого добиться или остаться никому не известным. Может быть великодушным, отважным, неудержимым, сильным, милосердным, заботливым, жестоким, бессердечным, артистичным, творческим, плодовитым, неразборчивым в связях — раздалось дружное гиканье, — благодетельным, устрашающим, любящим, предусмотрительным, робким, ведущим за собой, правдивым, справедливым, щедрым, законопослушным, добрым. Никогда у нас не будет больше возможностей для выбора, а значит, и большей свободы, чем теперь. С каждым днем, начиная с нынешнего и до дня нашей смерти, возможностей выбирать будет становиться все меньше и меньше. А потому призываю вас, сегодняшние выпускники Нортвуд-Ист, мои друзья, мои одноклассники: выбирайте с умом!

Мэри продолжала говорить. Дэвис взглянул на часы. Семь минут. Десять минут. Влажная одежда прилипла к телу. Мужчина, стоявший позади него, часто дышал, издавая носом легкий свист. Дэвис чуть продвинулся вперед. Очередь в мужскую уборную выросла теперь человек на двенадцать, а Мэри, похоже, так и не собиралась закругляться. Дэвис и сам стал подумывать, что неплохо бы сходить в туалет. Он даже готов был взять Джоан за руку и предложить ей уйти.

Из зала в фойе вышла Марта Финн. Люди расступались, давая ей пройти. Широко распахнутые глаза, кожа натянута на худом, искаженном злостью лице. Она выглядела сильно постаревшей. Дэвис не мог вспомнить, сколько лет прошло с их последней встречи; но ведь не так уж много? Ей надо показаться врачу. Нездоровую бледность ее лица одной лишь яростью не объяснишь.

— Доктор Мур, — прошептала она сквозь зубы. Глазами она указала ему на стеклянные двери, ведущие на улицу. Он кивнул и пошел за ней, но прежде коснулся руки Джоан: ей лучше остаться, он скоро придет, все будет хорошо.

Они оказались на улице, под узким навесом. В нескольких метрах от них стучал по бетону дождь. Марта обхватила себя руками, поежилась и заявила:

— Я знаю, что вы видитесь с моим сыном. — Она произносила слова с безапелляционностью человека, принявшего какое-то решение. Именно оно давало ей силы говорить и в то же время препятствовало гневу вырваться наружу.

— Он приходил ко мне, — признал Дэвис. — Это было после того, как вы сообщили ему, что он — клон. Мы поговорили.

— Он изменился с тех пор, как вы стали встречаться. Вы знали, что он употребляет наркотики?

Дэвис вздрогнул:

— Наркотики? Бред! Быть этого не может.

Марта осталась при своем мнении:

— Это вы давали ему наркотики?

— Конечно же, нет.

— Вы пытались его остановить?

— Миссис Финн, уверяю вас, я понятия не имею, о чем вы говорите. Джастин не употребляет наркотики, — сказал он и тут же засомневался. Она говорила так убежденно. Может, поймала с поличным? Так ли уж хорошо он знает Джастина, чтобы быть уверенным? Сколько времени они проводили вместе? «Заметил бы я, если бы Джастин подсел на наркотики? — спросил он себя. — Да, да. Разумеется, заметил бы».

— Я не знаю, что делать, — всхлипнула она. — Я так напугана. Я боюсь его. Боюсь того, что он может сделать. Сам с собой. Со мной. Еще с кем-нибудь. — Она посмотрела Дэвису в глаза. — И я ничего не могу сделать, даже сказать. Как получилось, что он чувствует себя совершенно уверенно, а я так сомневаюсь в своих силах?

Дэвис пытался повиниться: ему очень жаль, неправильно было встречаться с Джастином у нее за спиной. Он не искал оправданий. Не стал объяснять, зачем они с Джастином виделись. Что у них были за секреты. К его большому изумлению, она приняла его извинения, кивнула и скрылась в фойе, направляясь обратно в зал.

— Она странно выглядит, — заметила Джоан, когда он вернулся. — Чего она хотела?

— Признания вины. Пойдем отсюда, Джоан.

— Ты в порядке? — спросила она.

Дэвис едва заметно качнул головой, ничего не объясняя.

Выйдя из толпы, они надели куртки. К ним подошла девчушка с льняными волосами, лет пяти, в розовом платьице.

— Простите, — обратилась она к ним.

— Да?

— Один мальчик попросил отдать вам это. — Она протянула Дэвису программку церемонии.

— Какой мальчик? — спросила Джоан. Девочка пожала плечами.

Дэвис развернул сложенный пополам буклет. Там было написано:

«Сент-Пол-роуд, 415. 11:00. Сегодня».

 

91

— Спасибо, что пришли, — сказал Джастин. — Заодно и отпразднуем. — Он раскинул руки. — Поздравляю! Мы все-таки сцапали мерзавца.

Вокруг, бросив прямо на мокрый песок одеяла, лежали, обнявшись, парочки. Приглушенные вскрики вперемешку со звуками музыки подсказывали, что вечеринка по случаю окончания школы, начавшись на Сент-Пол-роуд, 415, переместилась на пляж.

— Разве мне есть что праздновать, Джастин? — поинтересовался Дэвис.

— Ну конечно. Койна арестовали и, если верить газетам, уже признали виновным. Цитирую: «Суд, вероятно, будет простой формальностью».

— А как же твоя теория?

— В каком смысле? — Джастин улыбался, как комик, который ждет, пока до аудитории дойдет его шутка.

— Ты же говорил: пока Койн убивает в «Теневом мире», он не чувствует потребности убивать в реальности. Разве Койн не совершил убийство в игре совсем недавно? В тот вечер, когда он напал на Сэлли?

— Ну, это же не точная наука, — усмехнулся Джастин.

— Ерунда. Вся твоя теория о маньяке в реальности — убийце в «Теневом мире» — ерунда. — Он отвернулся и вдавил ботинок во влажный песок. Остался четкий отпечаток, был виден каждый бугорок и каждая впадина его подошвы. — Я знаю, что это сделал ты, — будто нехотя сказал Дэвис, понимая, что обвинение уже нельзя взять назад. Теперь между ними все изменится.

Дэвис готов был признать, что у него нет никаких доказательств. Более того, пока эта мысль не пришла ему в голову, он даже представить себе не мог, что Джастин на такое способен. Конечно, он читал отчеты о психическом развитии Джастина и волновался когда-то, узнав об исчезавших в окрестностях дома Финнов домашних животных. Они с Джоан постоянно спорили: повторит ли Джастин судьбу донора? И все же такой вариант развития событий казался им маловероятным. В глубине души Дэвис никогда не допускал даже мысли о том, что их самые черные страхи станут реальностью.

И вот правда обрушилась на него, и он уже начал с ней смиряться. Сомнения овладели им, едва он услышал от Марты Финн, что Джастин употребляет наркотики. Матери чувствуют своих сыновей. Джастин не принимал наркотики, но с ним действительно творилось неладное.

С того самого дня, когда Джастин постучал в его дверь, их объединяли не факты и доказательства, а некие априорные истины. Одна из них: Сэм Койн убил Анну Кэт, дочь Дэвиса. Наверняка было правдой и то, что он убивал других девушек. Целый год они с Джастином хранили эту страшную тайну. Ею ни с кем нельзя было поделиться, и Дэвис воспринимал это как кару. Кару за то, что он так эгоистичен. За то, что он плохой муж и посредственный отец. Когда-то идея найти и разоблачить убийцу Анны Кэт стала его религией; но прошло время, и он сделался безропотным, как монах, и молчаливое знание правды было ему единственной наградой. У них с Анной Кэт остался один, последний секрет — лицо и имя ее убийцы.

Но он не учел, что есть еще и Джастин, который подобно евангелисту стремится донести до людей правду любой ценой.

— Я хотел обо всем вам рассказать, — проговорил Джастин.

— Не лги! — отмахнулся Дэвис.

— Нет, серьезно. Мне казалось, что вам будет легче, если я ничего не скажу. Но все равно собирался. Потому что мы еще не закончили.

— Нет, Джастин, нет. Все кончено. Остался только один вопрос: как теперь все исправить.

Джастин рассмеялся и помотал головой:

— А вам кажется, что надо что-то исправлять? Человек, который убил вашу дочь, сядет в тюрьму, возможно, до конца своих дней. Не за убийство Анны Кэт, но все же…

— За убийство, которого он не совершал.

Джастин вскарабкался на дюну и посмотрел на озеро. В темноте оно лишь угадывалось по белым барашкам волн.

— Помните, мы говорили о том, что одно сознание может существовать одновременно в двух телах? — произнес он с высоты. — Я чувствовал его. Когда я убивал ту девушку, я чувствовал Койна. Я понимал его. Понимал, почему он ощущал потребность делать это. Почему маньяк из Уикер-парка вновь и вновь выходит на охоту. Я осознал, каково это — не иметь возможности справиться с собственными желаниями, быть куклой в руках у неведомой силы. Мне было жаль девушку. Правда. Но когда я начал, я испытал что-то вроде азарта. Остановиться было невозможно, так же, как… как перед оргазмом.

Дэвиса затошнило. Он согнулся над высокой травой.

— Простите, — сказал Джастин. — Понимаю, вам тяжело это слышать. Но разве вы не хотели бы узнать, как все было? Мне не известно, почему Койн выбрал именно Анну Кэт, но как только он это сделал, назад пути не было — она должна была умереть. Это было неизбежно, как… как удар молнии. И ни он, ни она не могли противиться неизбежному. Я думал, вас это утешит.

Дэвис ничего подобного даже вообразить не мог.

— Мы должны пойти в полицию, — с трудом выдавил он.

Джастин сбежал с дюны.

— Что, сейчас? И что мы получим в итоге? Койна выпустят, и он снова пойдет убивать. Посадят вас, возможно, пожизненно. Разве это справедливо? По отношению к вам? К Анне Кэт? К вашей жене? К родителям тех дочерей, которых Койн убил или убьет в будущем, если вновь окажется на свободе? Я ведь объясняю. Я почувствовал это: он не остановится.

— А как же справедливость в отношении Дайдры Торсон?

Джастин с шумом втянул носом воздух.

— Вот именно поэтому я и говорю, что мы не закончили. — Его глаза блестели, словно в них переливались слезы. — Доктор Мур, я знаю, что Сэм Койн не перестанет убивать, потому что теперь, когда я убил сам, я тоже не смогу остановиться. — Джастин взял в руку комок слежавшегося песка и принялся крошить его. Он начал объяснять, что задумал, и к тому моменту, когда мальчик закончил говорить, Дэвис не сомневался: именно так все и будет.

 

92

Барвик считала, что писать надо только правду, но вся правда никому не известна. Так учил ее еще Большой Роб, и это правило было применимо не только к детективным расследованиям, но и к журналистике. Оба этих занятия предполагают необходимость фиксировать только те факты, которые помогают разобраться в ситуации, и оставлять за кадром то, что затемняет общую картину. Она отлично помнила беседу с военным корреспондентом, только что вернувшимся с войны, отгремевшей не так давно на Востоке: «Я мог бы каждый день присылать по статье, рисуя радужные картины возрождающейся жизни, — сказал он тогда. — Действительно, открывались школы, принимали больных восстановленные госпитали, люди возвращались в свои дома. К управлению страной впервые были допущены женщины, экономика набирала обороты, у людей появилась твердая вера в светлое будущее страны. И в моих статьях не было бы ни слова лжи. Но, на мой взгляд, смотреть следовало глубже, поэтому мое служение правде заключалось в том, что я писал о взорванных автомобилях, терактах и убийствах, коррумпированных политиках и продолжающихся религиозных конфликтах. Такова была реальность, и мой долг состоял в том, чтобы рассказать об этом, пусть даже поступившись менее значительной правдой. Черт побери, да на том пятачке, что выделяют под колонку, не расскажешь всей правды даже о потерявшемся котенке!»

В ресторанчике, расположившемся у реки Огайо, сидя на широкой террасе из красноватых досок за бутербродами и бокалом белого вина, Сэлли отвечала на вопросы робкой молодой журналистки из «Цинциннати Инквайер». Только что вышедшая книга Сэлли, «Маньяк из Уикер-парка: разоблачение самого страшного серийного убийцы Америки», лежала посередине стола между тарелками.

— Как вы думаете, почему Сэм Койн убивал? — спросила журналистка. Ее звали Эллис.

— Трудно сказать, — ответила Барвик. — Мне кажется, временами им овладевало непреодолимое желание, с которым он был не в силах совладать, но при этом действовал на редкость осознанно. Он не жалел времени на то, чтобы придать телу нужную позу и уничтожить следы преступления, а меня преследовал только потому, что я грозила ему разоблачением. Он стал убийцей не от отчаяния. Он был в отчаянии оттого, что слишком многое мог потерять, если бы его поймали.

— И это самое захватывающее в вашей книге, — сказала Эллис. — Койн вел столько параллельных жизней! Уважаемый юрист, преданный сын, эротоман — это только те ипостаси, которые он не скрывал от людских глаз…

— Совершенно верно.

— …но помимо этого он был насильником, убийцей, и все это Койн воспроизводил в «Теневом мире».

— Именно об этом мне было интереснее всего писать, — объяснила Сэлли. — Я сама играю в «Теневой мир», и я «реалистка», поэтому как никто понимаю, каково это — вести несколько жизней.

Эллис улыбнулась:

— А что, скажите, представляют собой ваши другие жизни?

— Ну, в одной из них, например, у меня есть парень, — пошутила Сэлли, имея в виду приходившего к ней во сне Эрика Лундквиста и рано повзрослевшего виртуального Джастина. — Если серьезно, цель «реалиста» — не иметь никаких секретов. Хотя бы от себя.

Эллис приподняла брови и попросила:

— Так может быть, в ходе рекламной компании книги вы раскроете личность вашего загадочного героя — Кондуктора? Может, даже в этом интервью? — добавила она с надеждой.

«Кондуктором» Сэлли называла в книге свой «полицейский источник», якобы потому, что тот всегда назначал ей встречу в автобусе для туристов, курсировавшем по центру города.

— Нет, нет, — ответила Сэлли и взяла бокал с вином. — Я обещала, что никогда этого не сделаю.

Барвик подозревала: многие полицейские догадываются, что «Кондуктор» — это выдумка. Правда, они никогда об этом не расскажут, потому что тогда придется признать, что Сэм Койн не был в числе подозреваемых. И Эмброуз, и начальник полиции, и мэр предпочитали молчать, чтобы общественность продолжала считать, что и без разоблачающей статьи Койна вот-вот должны были арестовать. Нежелание Барвик называть имя своего несуществующего источника оказалось на руку городским властям.

О Джастине Финне в книге не упоминалось.

До того как отправиться погостить к отцу, он в последний раз встретился с Сэлли в «Теневом мире», и они договорились хранить тайны друг друга.

— Тебе не тяжело будет жить с этим? Не напрягает, что все так вышло? — спросил виртуальный Джастин. Они сидели на короткой изгороди вдоль пляжа на Норт-авеню и смотрели, как несколько персонажей, молодых и подтянутых, играют в волейбол.

Сэлли сказала:

— Иногда приходится лгать, чтобы сберечь правду. Это как рубить зараженные деревья, чтобы спасти лес, или отстреливать больного оленя, чтобы спасти все стадо. Сэм Койн убил Дайдру Торсон. Он — маньяк из Уикер-парка. И это правда. Если бы узнали о тебе, это запутало бы следствие, и правда выглядела бы уже не такой очевидной. Адвокаты Койна воспользовались бы этим фактом на суде: если такой ДНК обладают два человека, это ставит под сомнение вину их подзащитного. — Она наблюдала за купающимися персонажами, отмечая, как реалистично они качаются на волнах. — Но мы с тобой знаем, что только один из этих двух людей настоящий убийца.

Виртуальный Джастин кивнул.

Они встали и собрались уходить, но замешкались на мгновение. Сэлли притянула его к себе — лицо персонажа Джастина было так близко, что заняло весь экран. Они неуклюже поцеловались — похоже, он никогда раньше не целовал девушку в «Теневом мире» — и разошлись в разные стороны: Джастин в сторону пригорода, Сэлли обратно в город.

Приветливое солнце Цинциннати выглянуло из-за белого облачка. Темные щеки Сэлли тут же стали горячими. Ресторанчик постепенно заполнялся посетителями, заглянувшими пропустить по стаканчику после работы, гул нарастал, из-за барной стойки то и дело выносили подносы с выпивкой и закуской.

— Простите, что задаю вам такой вопрос, — извинилась Эллис. — Я сама не играю. А что делает в данный момент виртуальная Сэлли Барвик? Сидит и беседует с моей компьютерной версией? В виртуальной копии этого ресторана?

— Она действительно находится в виртуальном Цинциннати, — ответила Сэлли, — и занимается продвижением книги о Сэме Койне: «Убийца из виртуального Чикаго».

Щурясь в лучах яркого солнца, Барвик вдруг позавидовала своей экранной копии: в ее опусе было куда меньше вымысла, чем в книжке реальной Сэлли.

 

93

Десятки лет на этот тонкий золотистый ковер проливали спиртное, коку, кофе, и теперь он был фисташкового цвета шести разных оттенков. В комнате стоял отвратительный запах. Поскольку этот номер (равно как и все остальные в мотеле «Лоренс энд Лейк-Шор Мейфлауэр») снимали тайные любовники, вряд ли здесь когда-нибудь открывали окна или раздвигали тяжелые шторы. Кто знает, почему Джастин выбрал именно это место? В сотне других они точно так же остались бы неузнанными, и случайные свидетели не стали бы изумляться или поднимать шум из-за того, что подросток снял комнату в мотеле, а через час к нему присоединился мужчина средних лет.

На маленьком круглом столике — настоящий натюрморт: открытая пачка сигарет, зажигалка, резиновый жгут и пустой шприц, — все это аккуратно разложено вокруг обрезанной банки из-под колы, перевернутой закоптившимся дном кверху. Джастин лежал на кровати, накрывшись пододеяльником, и смотрел по телевизору старый комедийный сериал. У одного из героев была любимая фраза: «Ай-да Джимми!», которую он произносил по-южному пронзительно, так, что у Дэвиса каждый раз вибрировали барабанные перепонки, и он подергивался, как от щекотки.

— Прощальная вечеринка? — спросил Дэвис, кивнув в сторону шприца. Он не стал к нему прикасаться и вообще старался запомнить предметы в комнате, до которых дотрагивался. Он, конечно, все протрет, когда закончит, но это не значит, что можно вести себя беспечно.

Джастин повернулся на левый бок и натянул пододеяльник до подбородка. Вид у него был взъерошенный, словно его неожиданно разбудили.

— Полиция скажет матери, что это была передозировка. Комнату в доме отца я сделал похожей на наркоманский притон. Она решит, что я убежал из-за наркотиков. Так будет лучше для нее. И для вас.

Дэвис вздохнул:

— Ты, надо понимать, пользовался этой дымовой завесой и в прошлом году? Марта сказала мне на выпускной церемонии, что ты употребляешь наркотики. Она считала, что это я тебе их поставляю. А ты на самом деле никаких наркотиков не покупал?

— Отчего же, покупал, — отозвался Джастин, — и рассыпал их по всей комнате. Только никогда не пробовал. То есть попробовал однажды, но у меня не было времени на это дерьмо. Мне столько всего надо было успеть сделать! А времени в обрез.

Дэвис поставил на край кровати синюю спортивную сумку и начал разгружать ее: пакеты из толстого пластика, заполненные прозрачной жидкостью; резиновые трубки; металлическая стойка, напоминающая небольшую вешалку на тяжелой подставке с несколькими крючками сверху и рычажками снизу.

— И это все? — спросил Джастин, приподнимаясь. Он специально задал этот глупый вопрос. Знал, что Дэвис ему обрадуется, обрадуется возможности поговорить, потому что последние дни им было все трудней разговаривать, а сегодня тем более.

Дэвис собрал нехитрое устройство. Повесил пакеты на крючки, от них шли резиновые трубки с клапанами, в свою очередь соединявшимися с рычагами. Все трубки сходились в одно крепление, которое заканчивалось иглой для внутривенных инъекций. Эту иглу нужно было ввести в вену на правой руке. Потом Дэвис прикрепит к левой кисти Джастина пластиковый ремешок, соединенный с проводом. Левой рукой Джастин запустит процесс, нажав на желтый рычаг, — в организм начнет поступать физраствор. Затем, когда он будет готов, нажмет зеленый рычаг, и в вену попадет тиопентал. Через несколько минут после этого он впадет в глубокую кому. Рука свесится с кровати, потянет за шнур, и тогда опустится последний, красный рычаг, и откроется клапан в трубке со смертельной дозой хлористого калия — именно так будет казнен Сэм Койн в тюрьме штата Иллинойс по истечении срока подачи апелляции.

Судебный процесс длился долго, но результат его был предрешен. Улики против Койна были железные, особенно в том, что касалось убийства Дайдры Торсон. Прокурор предъявил ему обвинение еще по четырем делам, числившимся за маньяком из Уикер-парка, на основании сходства обстоятельств преступления. Кроме того, по прошествии стольких лет Койн был не в состоянии подтвердить свое алиби. Десятки женщин засвидетельствовали, что секс ассоциировался у Койна с жестокостью и насилием. Были и такие, которые после его ареста явились в полицию и заявили, что он пытался их изнасиловать. Одной из них была Марта Финн.

Защита пыталась поставить под сомнение основное доказательство — совпавшие образцы ДНК, настаивая на том, что их клиент не был той ночью в районе Норт и Кеннеди. Он был в своей квартире один и играл в видеоигру, и в статистике «Теневого мира» было зафиксировано, что он действительно был в этот период времени в сети. Обвинение сочло это заранее обдуманным умыслом. Попыткой обеспечить себе алиби до момента совершения преступления.

«ДНК не лжет», — говорили они.

Когда лейтенант Эмброуз занял место для дачи свидетельских показаний, защита забросала его вопросами об Арманде Гутьеросе, первом подозреваемом в деле маньяка из Уикер-парка. Кроме того, ему задали вопрос о подозреваемом М., Подсвечнике, удачливом брокере по имени Фрэнсис Стасио:

— Скажите, лейтенант, правда ли, что до того самого момента, как ваши люди ворвались в квартиру Сэма Койна и привезли его в участок Пятого района, вы искренне полагали, что убийцей является Фрэнсис Стасио?

Эмброуз вынужден был признать, что, пока не произошло убийство Дайдры Торсон, Стасио действительно был его главным подозреваемым. Лейтенанта не спросили, что заставило его изменить свое мнение.

— А правда ли, что мистер Стасио покинул страну сразу после ареста мистера Койна?

Эмброуз ответил, что мистер Стасио волен уезжать когда угодно и куда угодно.

Сэлли Барвик тоже была приглашена в качестве свидетеля.

— Мисс Барвик, правда ли, что у вас был личный конфликт с подзащитным? Что вы отказались назвать свой источник в полиции? Что вы получили аванс в несколько сотен тысяч долларов за книгу о маньяке из Уикер-парка?

Сэлли ответила утвердительно на все эти вопросы, но судья не стал принуждать ее разглашать имя источника. В кабинете судьи сторона обвинения указала на то, что, поскольку анализ ДНК подтвердил правоту мисс Барвик, личность человека, который предоставил ей эту информацию, уже не важна.

Адвокаты Койна — их было пятеро — представили подробную информацию о более чем десяти убийствах, совершенных в Чикаго, Ороре, Милуоки и Мэдисоне уже после ареста Койна и отказа выпустить его под залог. Судья также позволил выступить эксперту, подтвердившему своими показаниями факт совершения шести убийств в окрестностях Сиэтла в то время, когда Койн находился под стражей.

— Возможно, серийный убийца переехал в Сиэтл, — сказал один из адвокатов Койна в своем заключительном слове. — Возможно, он воспользовался арестом моего подзащитного, чтобы покинуть страну. Возможно, он по-прежнему в Чикаго. Этого я не знаю наверняка. Я знаю только одно: у вас есть все основания сомневаться в том, что Сэм Койн является маньяком из Уикер-парка.

Обвинение заявило, что последние убийства не следует принимать во внимание, поскольку они могли быть совершены подражателями. Как только мы раскрыли все подробности этого дела, объяснял Тед Эмброуз, в частности то, в какой позе убийца оставлял свои жертвы, схожесть обстоятельств преступления утратила всякое значение.

Когда присяжные удалились на обсуждение, обвинение предложило неожиданную сделку. Если Койн признает себя виновным в убийстве Дайдры Торсон — а по этому убийству они располагают неопровержимыми доказательствами, — все остальные обвинения и требование смертного приговора будут сняты. Адвокаты Сэма умоляли его принять эти условия. Они и так и эдак пытались подступиться к основной улике, ДНК, пытались запутать присяжных разговорами о вероятности и статистике, но сами не верили в убедительность своих аргументов. С каждым годом уговорить присяжных не верить экспертам, когда подтверждалось совпадение ДНК, становилось все трудней. Генетическая терапия приводила к чудесным исцелениям, списки футбольных команд пополнялись за счет клонирования спортивных звезд — теперь люди разбирались, что к чему. ДНК не лжет.

— Но в этот раз ДНК действительно лжет, — настаивал Сэм во время пресс-конференции в зале суда. — Меня там не было. Я не убивал Дайдру Торсон. Я вообще никого не убивал.

Наблюдатели и эксперты в телепередачах сходились во мнении, что высказывания Койна звучат искренне. И тем не менее, через шесть дней присяжные признали Койна виновным в четырех убийствах первой степени и приговорили к смертной казни посредством инъекции отравляющего вещества.

В номере мотеля Джастин откинул пододеяльник и сел, скрестив ноги. Он был без майки, джинсы расстегнуты, видна резинка от белых трусов с фирменным логотипом. Он стал рассматривать агрегат, который собирал Дэвис.

— Желтый, зеленый, красный — умри, несчастный, — пробормотал он.

Дэвис убрал с прикроватной тумбочки телефон, электронный будильник и тяжелую лампу. Боковым зрением он видел Джастина, видел его расслабленную позу, равнодушное выражение лица и пытался осмыслить, что творится у мальчика в душе. Прошлой ночью, лежа в кровати рядом со спящей Джоан, и в машине по дороге сюда Дэвис репетировал, как станет отговаривать Джастина. И знал, что Джастин настоит на своем. Но самое ужасное было другое: хотя Дэвис и не желал такой судьбы для Джастина, он хотел, чтобы сам Джастин желал ее для себя.

Дэвис сидел на жестком матраце спиной к Джастину.

— Если ты хочешь, чтобы все выглядело как передозировка, может, проще уколоться? — обратился он к мальчику.

— Умереть от передозировки — это примерно то же самое, что пытаться убить себя молотком. Это трудно. — Джастин рассмеялся, и Дэвис даже на расстоянии почувствовал его несвежее дыхание. — Вы так и не поняли, зачем мне это нужно, и все равно пришли. Вы весь в этом. Преданный. Надежный. Совсем как настоящий отец. Все именно так, как я хотел.

— А я так не хочу, — сказал Дэвис. — Объясни мне, зачем тебе это надо. Убеди, что действительно этого хочешь.

Джастин положил руку Дэвису на плечо и чуть толкнул его. Дэвис покачнулся и уперся локтем в матрац. Теперь он неуклюже полулежал головой к подножью и лицом к Джастину. Эта поза казалась Дэвису какой-то легкомысленной для такого случая. Казнь все-таки должна проходить в официальной обстановке: официоз подчеркивает необратимость происходящего.

— Я не хочу покончить жизнь самоубийством, — сказал Джастин. — Несправедливо, когда злодей уходит из жизни на собственных условиях. За Дайдру Торсон кто-то должен отомстить. Так же, как и за Анну Кэт.

— Но, Джастин, ведь ты и разработал свои условия, — возразил Дэвис, пренебрегая возможностью сказать Джастину, что он — не злодей. — Я пришел, потому что ты меня об этом попросил. Да, ты стал мне отвратителен, но стоит тебе передумать, я заберу все это и уйду. — Дэвис говорил совершенно искренне. Вот только он не представлял, что будет делать дальше.

— Я придумал, как все должно произойти, — подтвердил Джастин. — И мне нужно, чтобы это сделали вы, потому что вы хотите моей смерти.

— Это неправда.

— Нет, правда. — Джастин взял в руку иглу, соединенную с машиной смерти, которую только что собрал Дэвис, снял с нее защитный колпачок, но остановился, прежде чем проткнуть кожу. — Мы поймали Койна. Он умрет от укола, пусть даже это будет нескоро. Но вы злитесь, и вам больно от того, какими методами мне пришлось воспользоваться, чтобы поймать его. Вы-то ни за что не прибегли бы к таким мерам. И теперь я стал для вас обузой. Мое существование — не только доказательство преступления Койна, это еще и доказательство вашего преступления, совершенного семнадцать лет назад. Есть только один способ забыть все, забыть боль последних двадцати лет — прекратить мое существование. И единственный способ восстановить справедливость в отношении Дайдры Торсон — убить меня. Меня должен убить тот, кто желает моей смерти.

— Не обязательно для этого умирать. Достаточно сесть в тюрьму.

— Разве Анна Кэт была бы по-настоящему отомщена, если бы Койн получил от тридцати пяти до пожизненного? — Дэвис не ответил. — Лет через десять власти штата все равно прикажут вогнать мне в вену иглу, только тогда это будет более унизительно, гораздо более мучительно и принесет еще больше стыда и страданий моей матери. Не говоря уже о том, что вас тоже посадят. Это неправильно. — Он дотронулся пальцем до металлического скелета и несущих отраву пластиковых органов. — Запускайте процесс, и тогда все получат то, чего хотят. Все получат по заслугам.

— Только не я, — возразил Дэвис и опустил ноги на пол.

— Можете не торопиться, — сказал Джастин.

У Дэвиса вырвался тихий смешок.

Они беседовали еще около часа. О книгах. О философии. О химических веществах в пластиковых пакетах и о том, как они действуют. О том, сколько времени пройдет с того мгновения, как Джастин заснет, и до того, когда остановится сердце, и от остановки сердца до смерти.

— Если проведут вскрытие, все обнаружится, — предупредил Дэвис Джастина. Это подавала тихий голос совесть, заставляя его делать вид, что ему не все равно. — Сразу поймут, что это не героин.

— Это вряд ли, — отозвался Джастин. — У коронера округа Кук не хватает сотрудников. Они очень редко проводят вскрытия; потрошат примерно один из десяти трупов. Причину смерти почти сразу объявляют на месте происшествия. Я читал об этом в журнале «Тайм». Так что если все выглядит, как передозировка, и пахнет, как передозировка… — с этими словами он дотянулся до рюкзака, лежавшего у кровати и достал оттуда пакетик с белым порошком и перочинный нож. Открыл нож и надрезал пакетик; часть содержимого просыпалась на синтетическое покрывало в цветочек.

— Я, кажется, впервые в жизни вижу героин, — сказал Дэвис. Это прозвучало как признание. — Думал, что видел, но оказывается, нет. Такой, по крайней мере. Нам его показывали в медицинской школе, но он был не такой белый.

Джастин провел по порошку пальцами, разделив его на несколько узеньких дорожек.

— Чистота девяносто восемь процентов. Убивает наповал.

— Где ты его достал?

— Есть места. Этого вам тоже, пожалуй, не следует знать, — сказал Джастин. — Пожалуйста, дайте мне то, что я там приготовил.

Дэвис залез в свою сумку и достал пару резиновых перчаток. Потом взял со стола ложку, зажигалку, резиновый жгут, половинку жестяной банки, шприц, выпотрошенный сигаретный фильтр и передал Джастину. Джастин бросил все это на вскрытый пакет с героином и несколько раз подпрыгнул на матраце, чтобы картина выглядела более естественно. Он глотнул воды, а оставшуюся часть пролил на кровать и на пол. Потом зашвырнул в угол пластиковую чашку. Порошка было, конечно, не настолько много, чтобы поднялось облако, но Дэвис помахал рукой у себя перед носом и пожалел, что не захватил хирургическую маску.

— Давайте начнем. — Джастин лег головой на подушку и вытянул руки.

Трубки и клапаны, физраствор и яд — все это соединит с сердцем Джастина узенькая иголка в голубой вене. Дэвис затянул приготовленный Джастином жгут повыше локтя, протер вздувшуюся вену ватой, смоченной спиртом. Он смотрел на молодую бледную кожу мальчика и думал: неужели кто-то поверит, что он — наркоман? Что он умер от передозировки? Может, и поверят, когда попробуют белый порошок и поймут, насколько велика концентрация зелья. Погибший этого не знал, решат они. А вдруг их смутит тот факт, что подросток ухитрился достать такой чистый героин? Впрочем, кто-то же продал его Джастину. И все же Дэвис был уверен, что любой полицейский, если он способен рассуждать здраво, сразу поймет, что это инсценировка. Но теперь уже поздно. Ничего не остается, кроме как довести дело до конца. Он вспомнил, как Джастин ему когда-то сказал: «Свобода воли — это иллюзия». Сейчас он понял, что сделал свой выбор двадцать лет назад, в ту минуту, когда взял в руки образец ДНК Сэма Койна.

— Что ж, давай начнем.

— Так будет правильно, — еще раз повторил Джастин, и Дэвис смутился: получается, что мальчику приходится его утешать!

Вот так. Без хвалебных речей. Без прощания. Без сантиментов. Без многозначительных взглядов. Без слов признательности, понимания или любви. Без отеческих напутствий. Без признания долга. Без распределения ролей. Дэвис ввел иглу в правую руку Джастина и прикрепил к его левой кисти пластиковый ремешок. Джастин протянул руку к трубке и нажал желтый рычаг. Физраствор начал капать.

— Что теперь?

— Теперь, когда будешь готов, нажми зеленый рычаг. Левую руку держи у края кровати. Когда ты уснешь, рука упадет и нажмет на красный рычаг. И все. Главное, не урони руку раньше времени.

— А что случится, если рука упадет раньше, чем надо?

— Процесс будет гораздо болезненнее, — сказал Дэвис ровным голосом, каким он привык обращаться к больным. — Не волнуйся об этом. Я за тобой прослежу. Тиопентал можешь пустить, когда захочешь.

— Не-ет, — сказал Джастин. — Это должны сделать вы.

— Джастин…

— Вы должны. Нажмите зеленый.

— Я не хочу убивать тебя.

— Вы должны это сделать!

— Нет, не должен.

— Если вы этого не сделаете, тогда я все остановлю. — Джастин поднял руку, словно собирался освободиться от иглы.

— Что ж, давай, — сказал Дэвис. — Давай, останавливай. Ты прочитал много книжек, Джастин, осмыслил много абстрактных идей, но ты не прав, если думаешь, что твой поступок приведет в равновесие некие космические весы. У женщины, которую ты убил, есть семья — мать, отец, братья и сестры, — и они никогда не узнают, как умерла их девочка. Они никогда не смогут заглянуть в глаза человеку, который забрал ее жизнь, чтобы понять, почему это произошло. Если ты хочешь для них справедливости, ты должен признаться в том, что сделал — что мы сделали. Рассказать открыто всю эту мерзкую историю, чтобы они рты раскрыли от изумления и поразились нашей изощренности. И вот когда нас обоих посадят за решетку, это будет похоже на возмездие.

Дэвис поднялся, пищевод жгло, как от изжоги. Джастин пристально смотрел на него, но, видимо, не собирался отвечать. Дэвис бросился в туалет и встал на колени перед унитазом. Он не был уверен, что его стошнит, но вид липкого, грязного линолеума спровоцировал рвотный рефлекс, и он выкашлял из себя примерно ложку желудочного сока. Присел на минуту, потом, оттягивая момент возвращения в комнату, протер мокрым полотенцем пол и ободок унитаза. Ему пришло в голову, что эти попытки уничтожить следы своего присутствия могут только привлечь внимание — островки чистоты в такой грязной комнате должны выглядеть подозрительно. Он спустил воду. Вдруг Джастин уже нажал зеленый рычаг, пока его не было в комнате? «Хочу ли я этого?» — задал себе вопрос Дэвис, но не смог ответить и вернулся в комнату.

Джастин не спал. Он лежал и смотрел в потолок.

— Они не могут, а вы можете, — сказал он.

— Что? — спросил Дэвис, занимая прежнее место у кровати Джастина.

— Посмотреть в глаза человеку, который убил вашу дочь, и попытаться понять, почему это произошло.

— Это бред.

— Нет, не бред. — Джастин приподнял голову и неловко повернул ее, чтобы видеть Дэвиса. — Доктор Мур, когда я убивал ту женщину, я был им. Я чувствовал то, что чувствовал Койн, когда сжимал горло Анны Кэт, отнимая у нее жизнь. Я чувствовал себя таким могущественным! Я даже представить себе ничего подобного не мог! Я не получал такого наслаждения ни от наркотика, ни от книги. Это было ничуть не абстрактно. И мне было хорошо. Я ощущал себя непобедимым. И не было никакого чувства раскаяния. Не было грусти или жалости. Ни к ней, ни к людям, которых она любила и которых покинула навсегда. Единственное, что отличает меня от Койна: я знаю, это плохо, когда люди не вызывают у тебя никаких чувств, но едва ли это — существенно. Родители Дайдры Торсон не смогут заглянуть в глаза человеку, который убил их дочь, а вы можете. Мои глаза — глаза убийцы Анны Кэт. И теперь они видели то же, что видел он. Сколько раз за последние двадцать лет вы мечтали увидеть эти глаза — не в зале суда, не за стеклом тюремной комнаты свиданий, а вот так, совсем близко, только для того, чтобы хотя бы раз показать убийце, что и он может быть беззащитным? — Джастин подождал ответа, но Дэвис молчал. На его лице невозможно было прочесть ничего, кроме печали. Они взглянули друг на друга, не шевелясь, не произнося ни слова, казалось, даже не дыша.

И тут Джастин ощутил, как по правой руке разливается тепло.

Оно пошло от иглы, попало под кожу и стало жечь изнутри, от плеча до кончиков пальцев. Джастин медленно повернулся, чтобы посмотреть на свою руку — ощущение было такое, будто она вся в огне. Он не мог ею пошевелить. Рука превратилась в тлеющую головешку, приставленную к его телу. Макушка онемела. Светлые волосы как будто встали дыбом, все до единого, даже фолликулы зачесались. Он с трудом вдохнул, но воздух, казалось, не попал в легкие. Он снова повернулся, на сей раз чтобы посмотреть на конструкцию около кровати.

Зеленый рычаг был опущен. Дэвис нажал его, пока Джастин говорил.

На лице Джастина отразилось смятение. Теперь он уже ничего не мог изменить. Его полусогнутая левая рука висела над краем кровати, и, если он сможет удержать ее на весу, не уронить и не нажать на красный рычаг, он выживет.

Но он знал, что не сможет.

Дэвис заметил это выражение на лице Джастина — осознание того, что случилось непоправимое. Несмотря на то, что тиопентал ослабил напряжение мышц щек и кожи вокруг глаз, непроизвольная гримаса ужаса все равно просматривалась. Неимоверным усилием воли Джастин заставил себя повернуть голову к Дэвису и, встретившись с ним глазами, скривил рот в безумной эйфорической улыбке, показывая, что беспомощность для него — как наркотик, как процесс убийства — неповторимый кайф.

Когда Джастин умер, Дэвис убрал все, что принес с собой, в синюю спортивную сумку, вычеркнул соответствующие пункты в списке, составленном заранее на отдельном листочке бумаги. Листок он сложил вчетверо и засунул его в карман рубашки, чтобы не забыть потом уничтожить. Он протер стулья, стол, дверные ручки и даже кисть Джастина, до которой дотрагивался на секунду, чтобы взглянуть на его вены. Это было еще до того, как он натянул перчатки.

Он надел бейсболку и темные очки — не слишком хорошая маскировка, но вместе с кремом для загара, которым он натер лицо, это было хоть что-то. Приехав домой, он уничтожит все, что на нем было надето: одежду, бейсболку, даже ботинки, — на случай, если кто-то станет анализировать фрагменты ткани, которые он мог оставить в комнате. Конечно, что-то после него осталось — волоски, кусочки кожи, капли рвоты в туалете, но он надеялся, что все это затеряется среди следов, оставленных другими постояльцами. Никакой антисептик так не поможет замести следы в номере, как ленивый уборщик. Да и кто знает, может, Джастин был прав? Может, полицейские не слишком внимательно присматриваются к месту происшествия, если причина смерти настолько очевидна? Он очень на это надеялся. Тогда, в Нортвуде, двадцать лет тому назад, они не слишком внимательно осмотрели место гибели девушки того же возраста, что Джастин.

Никто не заметил, как Дэвис спустился по лестнице со второго этажа, никто не выглянул из-за тяжелых занавесок или из-за дверей цвета морской волны. Он снял резиновые перчатки и бросил их в сумку. Машина ждала его в нескольких кварталах отсюда, в гараже, оборудованном автоматами для парковки.

Когда Дэвис мысленно возвращался к занятиям в анатомическом театре, он вспоминал, что вид трупа его как будто даже успокаивал. В его безжизненности он находил подтверждение тому, что мы — не просто набор органов, тканей и крови. Не просто клетки, сложившиеся в уникальную комбинацию. Ему казалось очевидным: раз в трупе отсутствует нечто, что делает человека человеком, значит по законам сохранения энергии это «нечто» должно переходить куда-то еще. Такой была его вера в высшие силы, вера самая искренняя.

Однако сегодня, пока он смотрел на тело только что умершего Джастина, старое правило не помогло. Джастин лежал совсем как живой. Левая рука почти касалась пола, голова немного склонилась вбок, в уголке рта собралась слюна. Находился ли Джастин еще внутри своей телесной оболочки, или его вообще никогда там не было, он не знал.

Джастин обещал, что, забрав его жизнь, Дэвис испытает радость, но этого не произошло. Даже сейчас его больше угнетало то, что он создал Джастина, чем волновало то, что он его убил. Но ведь это странно! Неправильно!.. Или создание и уничтожение Джастина были началом и концом одного процесса, просто уничтожать всегда легче?..

И все же кое-что он почувствовал, а Джастин говорил ему, что возможность испытывать чувства — уже хороший знак.

Да, чувство пришло. Чувство облегчения.

 

94

На крыльце дома Гарольда Деверо висел белый плакат с надписью черными буквами: «Солдаты Христа — Рука Господа: совместный пикник». Человек шесть мужчин и женщин сидели на стульях или подпирали деревянную стенку, используя плакат как козырек от полуденного солнца. Поблизости играли дети — кто на качелях, кто у старого сарая, кто в доме. Взрослые порой перешагивали через детвору и ласково трепали по макушке. В руках гости держали одноразовые тарелки с ломтиками арбуза, хот-догами и салатами. Под раскидистым дубом играла группа — гитара, бас-гитара, клавишные и ударные. Любительский панк-рок музыкантов еще не мог заинтересовать детей и уже не мог заинтересовать взрослых. Тексты песен, крайне политизированные, антиправительственные, антииммигрантские, выражали радикально-консервативные взгляды, и в них, разумеется, осуждалось клонирование. Внимания на музыкантов почти никто не обращал.

На заднем дворе за белым столиком сидел мужчина в пасторском воротничке и о чем-то говорил. Он бешено жестикулировал — руки так и летали в воздухе, — пытаясь донести до слушателя какую-то мысль. Это был преподобный Гарнер Макгилл, основатель и глава «Солдат Христа» — организации, насчитывавшей, как он утверждал, двести пятьдесят тысяч членов по всей стране. Правда, чтобы считаться членом этой организации, требовалось всего лишь подписаться на бесплатный бюллетень, выходивший шесть раз в год. Около пятидесяти наиболее преданных «солдат» приехали, чтобы провести выходные вместе с довольно малочисленной и менее известной организацией «Рука Господа». Организатором и вдохновителем этой встречи был Гарольд. Он говорил всем, что встреча нужна, во-первых, чтобы познакомиться, а во-вторых, чтобы обсудить совместную стратегию. На самом же деле, причина была в другом. Его беспокоило, что с уходом Микки на покой ребята из «Руки Господа» совсем растерялись и не знали, куда им двигаться. Такое совместное мероприятие могло оживить их и в то же время повлиять на «Солдат Христа», сделав их взгляды более радикальными; словом, могло принести пользу обеим организациям.

«Солдаты Христа» были самой известной в стране религиозной организацией, выступающей против клонирования. Преподобного Макгилла знали и презирали во всех клиниках по искусственному оплодотворению. У него были друзья в конгрессе, при прошлом президенте он даже как-то раз гостил в Белом доме. Его проповеди были популярны: могли целый месяц собирать под тентом новых «возрожденцев»[29]Имеется в виду движение Духовного возрождения, молитвенные собрания которого проводятся на просторной лужайке под брезентовым тентом.
или неделю идти с аншлагами в баскетбольных залах. В последнее время он все чаще предпочитал второй вариант.

А вот «Рука Господа» оставалась в тени. Ее члены ограничивались рассылкой сообщений о деятельности особенно гнусных, по их мнению, клиник и лабораторий, а также листовок с информацией о проходивших в конгрессе слушаниях по поводу запрещающих клонирование законов. Их церковь в Огайо насчитывала сорок последователей, а в списках рассылки числилось около пяти тысяч человек. Так как от имени «Руки Господа» распространялись письма с угрозами, правительство включило организацию в список подозреваемых в терроризме. Члены организации официально отрицали свою причастность к террору, и федералы не стали настаивать на предъявлении обвинения. Пятеро из тринадцати основателей присутствовали сегодня на пикнике; некоторые скончались, остальные вели какую-то вполне легальную деятельность. О том, чем занимались на самом деле, они не распространялись. Особенно на публике.

Ферма Гарольда Деверо — другое дело.

— Сколько человек из этого списка на его счету? — спросил преподобный Макгилл у сидевшего напротив него Гарольда. — Хотелось бы знать правду. Я всегда считал, что Байрон Бонавита — фигура во многом мифическая. К нам он отношения не имеет, и я не встречал никого, кто знал бы его лично. Мне кажется, федералам известно, что этого человека давно нет в живых, но они продолжают приписывать новые убийства ему, потому что одно дело, когда не можешь поймать преступника, и совсем другое, когда даже имени его не знаешь. Это уже позор.

У Макгилла был высокий голос и тягучие интонации жителя Джорджии, но при этом смеялся он громким басом.

На Гарольде была шелковая рубашка кремового цвета с широким воротом. Он вытер руки о ткань, выбрав место на бедрах, где пятна от пота и песка будут не так заметны. Он слушал Макгилла и при этом медленно оглядывал двор. Гости разбились на группки по четыре-пять человек, сидели на стульях, на пеньках — кто на чем. Большинство из них посещали его сайт, он общался с ними в чатах и на виртуальных встречах противников клонирования в «Теневом мире». Но в лицо он знал очень немногих.

Микки Педант запустил пальцы в мульчу, которой были засыпаны корни высокой травы рядом с домом Гарольда. В молодости садоводство его совсем не увлекало, но годы странствий, когда за окном мелькали зеленые поля и орошаемые пастбища, ухоженные сады с клумбами и растениями в кадках, изменили его: он стал мечтать о посадках, удобрениях, нежных ростках. Начал смотреть в номерах мотелей шоу по садоводству, читать о кустарниках, цветах, деревьях, декоративных травах и специальной земле. Теперь, когда Микки отошел от дел, он проводил большую часть времени в саду у церкви «Руки Господа»: ухаживал за лужайкой, клумбой с тюльпанами и небольшой грядкой с овощами. Соратники считали: уж кто-кто, а он свой отдых заслужил, — с удовольствием ели свежие овощи и радовались, что трудами Микки их двор стал выглядеть куда более респектабельно.

Этот день в гостях у Гарольда Микки решил посвятить изучению сада: он пытался понять, какими удобрениями пользуется хозяин, чтобы трава выглядела такой свежей даже в жаркую погоду. Спрашивать Гарольда смысла нет, — тот все равно не знает. Тут явно приложил руку ландшафтный архитектор, а наняла его симпатичная жена Гарольда. Микки копался в земле еще и для того, чтобы выглядеть занятым. Иначе, не дай бог, начнут тут всякие приставать с расспросами о его работе. Долгие годы, болтаясь в машине по всей стране, он мечтал о саде, но вовсе не об общении. Он был странствующим монахом, всегда одиноким пред лицом Всевышнего, и искренне верил, что люди только мешают духовному служению.

— Эй, Микки! — крикнул Гарольд. — Подойди сюда, я хочу тебя кое с кем познакомить!

Микки вздохнул, медленно выпрямился и оглянулся посмотреть, что за пытку припас для него Гарольд. Толстую бабульку-баптистку из Арканзаса, которая испекла ему печенье с глазурью в форме распятия? Какого-нибудь подростка, мечтающего вступить в ряды их организации и подписываться «HoG», — из тех, что готовы расплакаться, если мамочка отругает, но при этом вбили себе в голову, что их призвание — казнить гинекологов? Или, может, родителей-евангелистов, которые хотят, чтобы он прикоснулся к их икающему малышу. С тех пор, как он приехал сюда вчера вечером, он успел столкнуться и с теми, и с другими, и с третьими. Так много народу знает его в лицо — просто чудо, что его до сих пор не поймали и не приговорили к смертной казни!

Подойдя поближе, он увидел Гарнера Макгилла. Он знал его, хотя никогда не встречался лично. Макгилл был эдаким генералиссимусом противников клонирования — он пел дифирамбы «Руке Господа», но сам всегда стоял в стороне; называл себя «солдатом», но не решался объяснить четверти миллиона своих сторонников, что требуется от настоящих бойцов Всевышнего. На встречах в Огайо Микки часто повторял: «В речах преподобного Макгилла вы не услышите ни слова о том, что зло нельзя победить с помощью мегафонов и петиций. Врагов Господа можно одолеть, лишь приставив к их виску пистолет, и Макгилл прекрасно об этом знает, однако он-то никогда не возьмется за оружие».

— Вы знакомы? — спросил Гарольд. — Преподобный Макгилл. Микки Фэннинг.

Они пожали друг другу руки.

— Я рад. Я просто счастлив познакомиться с вами, — заявил Макгилл. — Мистер Фэннинг, слов не хватит, чтоб описать всю важность вашего вклада в наше праведное дело. Господь улыбается, гляди на ваши деяния, Он гордится вашими жертвами ради веры.

Микки кивнул — сколько слов!

— Благодарю, — только и произнес он и сел так, чтобы на скамейке никому больше не хватило места.

— Мы тут как раз говорили о списке, — пригласил его к беседе Гарольд.

— М-м, — промычал Микки. Он взял двумя пальцами картофельный чипс и окунул глубоко в плошку с соусом, чуть не засунув туда грязные пальцы.

— Преподобный Макгилл интересуется — да и сам я не прочь узнать, — сколько из тех, кто в нашем списке, на твоем счету?

Микки пожал плечами:

— Многие. Почти все, скорее всего.

— Почти все? — изумился Макгилл. — Сомневаюсь.

— У тебя копия списка найдется? — спросил Микки.

Копия нашлась. Она лежала у Гарольда в кармане. Он развернул шесть скрепленных страниц и положил на середину стола. Восемь или девять «Солдат Христа» окружили стол и склонились, стараясь получше рассмотреть страшный список. Они все, конечно, видели его в интернете, но сейчас появился шанс взглянуть на список по-другому, в компании с тремя легендами движения против клонирования: преподобным Макгиллом, Гарольдом Деверо и Микки Фэннингом. Все они слышали истории о том, как Микки предан делу, как хладнокровен; о том, как он сам себе сделал обрезание опасной бритвой, а из обезболивающих у него был только аспирин; о том, что он убил десятки докторов и ученых. Знать бы еще, каким из этих баек верить и стоит ли верить вообще?

У Микки за ухом торчал карандаш — он копался им у Гарольда саду. Он обтер землю с грифеля о поля первой страницы и начал ставить галочки напротив имен.

Головы зрителей склонились к самому столу, а Микки методично отмечал имена докторов — одни были мертвы, другие оставили практику. Доктор Андреа Али, доктор Джим Баджио, доктор Филипп Байнер, доктор Томас Варри… Иногда он отмечал восемь, а то и девять имен подряд, потом пропускал всего одно и снова начинал водить грифелем по бумаге. Не в силах удержаться, долговязый парнишка с бородкой, лет двадцати, не больше, несколько раз шептал еле слышно: «Ух-ты, во чувак!»

Так Микки добрался до последней страницы. Пометил восемьдесят семь имен, не проронив ни слова. Закончив, он собрал листки в стопку и подвинул ее на середину стола. «Солдаты Христа» возбужденно зашептались. Микки хлопнул себя по шее и поднес ладонь к глазам. Три насосавшихся крови комара. Убил одним ударом.

— Дай-ка я посмотрю, — сказал Гарольд, протянув руку к списку и скептически хмыкнув. Он перевернул страницу. — Вот. Что насчет этого скажешь? Ты пометил Джона Куца. Джон Куц умер от сердечного приступа.

— От отравления никотином, — поправил Микки. — Я подсыпал его в молотый кофе, который он пил. Парень выкуривал по пачке в день. Вот и не заметил во вкусе ничего странного.

Гарольд наклонил голову, показывая, что краткая речь Микки произвела на него впечатление, но продолжал так же внимательно изучать список.

— Джеффри Гэхала. Он ведь погиб в походе. Это был несчастный случай.

— В походе, да. Но и тут никаких случайностей.

«Солдаты» засвистели и захлопали. Преподобный Макгилл поднял голову:

— Даже не знаю, верить ли вам, мистер Фэннинг. Какой смысл убивать всех этих докторов и обставлять все, как несчастный случай? Разве такие действия могли способствовать устрашению или прекращению их деятельности?

Микки положил обе ладони на стол и сидел, пристально глядя на грязные пальцы.

— А кто сказал, что главное — это устрашить врачей и заставить их прекратить работу? — тихо произнес он.

— Но ведь очевидно: если забираешь человеческую жизнь, как это делали вы, такой поступок должен быть оправдан великим благом, — ответствовал Макгилл. — Не поймите меня превратно, Микки, вы очень много сделали для нашего движения своими публичными демонстрациями протеста, но объясните, зачем нужны смерти, если они не открывают людям глаза на то, что клонирование суть богомерзкое занятие? В чем же тогда великое благо?

Микки поднял глаза, однако посмотрел не на святого отца, а на Гарольда:

— Иногда мертвый доктор — это и есть великое благо. Эти мужчины и женщины оскорбляли Всевышнего — теперь они мертвы. Чего же еще желать?

Последователи Макгилла повернулись к нему в ожидании ответа, но в этот момент Гарольд обнаружил еще одно имя, которое его заинтересовало.

— А вот еще. Дэвис Мур. Он уже не практикует, но по-прежнему ковыляет в рядах сторонников клонирования. Я его в новостях видел меньше месяца назад.

— Ты сам включил его в список. Я уверен: он отошел от дел благодаря моим усилиям. Можешь считать это половиной победы.

— Справедливо, — отозвался Гарольд. — Но ведь он еще много лет держался, после того как ты его подстрелил. Посмотри мне в глаза и скажи, разве эту отставку можно считать твоей заслугой? Серьезно. Может, у него были другие причины перестать работать врачом.

Микки выпятил нижнюю челюсть и улыбнулся — у преподобного Макгилла от этой улыбки пошли по спине мурашки.

— Бывает, что с некоторыми приходится чуть дольше повозиться, — признал Микки. — Одно скажу: я не только прострелил доктору Муру плечо. — Никто не отреагировал, так что Микки продолжил: — Что-то делаешь намеренно, что-то случайно, но все, что ты делаешь, имеет порой последствия, на которые и не рассчитываешь.

Гарольд, мужчина крупный, откинулся назад так резко, что чуть не упал. Ему пришлось схватиться за стол, чтобы удержаться на скамейке.

— Микки, о чем это ты? — спросил он.

Не поднимая головы, Микки заговорил:

— Честно сказать, я не думаю, что об этом следует распространяться в присутствии святого отца — ему это не понравится.

В рядах «солдат» раздался ропот. Теперь из-за Макгилла они не смогут дослушать до конца увлекательную историю! А они так рассчитывали, что знаменитый Микки Фэннинг расскажет что-нибудь о своих подвигах. Святой отец явно проигрывал состязание в популярности — и это у собственной паствы! Надо было срочно спасать ситуацию.

— Микки, вы же среди друзей. Уверяю вас, что бы вы ни рассказали, меня это не шокирует, — сказал преподобный Макгилл. — «Солдаты Христа» всегда горячо поддерживали вас во всех начинаниях. Конечно, нам приходится немного, как бы это выразиться, маскироваться, чтобы не растерять сторонников в Вашингтоне да и среди простых американцев из Пеории.[30]Пеория — город в центральной части штата Иллинойс. Одно время г. Пеория считался настолько типичным американским городом, что, когда политики решали, насколько популярным будет тот или иной политический шаг, они часто задавали вопрос: «А пройдет ли это в Пеории?»
Но мы понимаем: на войне как на войне. К какой бы тактике вы ни прибегали в своих благородных делах, это было оправдано. По-моему, вы, как никто, заслуживаете только всеобщего уважения.

«Солдаты» забубнили на разные голоса, соглашаясь с Макгиллом. Бородатый парень похлопал Микки по плечу — Микки это было неприятно. Гарольд порадовался, что преподобный Макгилл наконец-то рассуждает более радикально и здраво.

— Двадцать лет тому назад я стрелял в Дэвиса Мура с расстояния в шестьдесят метров, — сообщил Микки. — Промахнулся сантиметров на пять, и он выжил. Примерно год спустя я проезжал через Чикаго, возвращаясь после очередной работы, и решил сделать еще одну попытку. Была жутко холодная зима. У меня не было времени на то, чтобы принять все необходимые меры предосторожности и организовать… э-э… ликвидацию, и тогда я решил пойти другим путем. В тот вечер я не мог этого знать, но, как выяснилось впоследствии, моя тактика дала отличные результаты.

Дочь Мура работала в магазине одежды. Я зашел туда за два часа до закрытия и спрятался в одной из примерочных. Сидя там, на листке бумаги я написал, вернее нарисовал, ей послание. — Микки достал из кармана пожелтевший листок с потрепанными краями, сложенный вчетверо. Он аккуратно развернул его, словно это была хрупкая страничка древнего манускрипта. — Вот оно.

Святой отец поправил очки, стремясь получше рассмотреть рисунок. Красными и черными чернилами нарисовано сердце — изображение было грубоватое, но анатомически верное. Вокруг сердца обвивалась змея. Еще там было две руки (одна указывала в небеса) и монограмма «HoG». Чуть ниже — имена шести докторов. Написаны черным и зачеркнуты красным. Седьмым в списке было имя доктора Дэвиса Мура, и оно не было перечеркнуто. И в самом низу — прописными печатными буквами стих из Библии, хорошо знакомый всем, столпившимся вокруг стола:

«И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ БОГ: ВОТ, АДАМ СТАЛ КАК ОДИН ИЗ НАС, ЗНАЯ ДОБРО И ЗЛО; И ТЕПЕРЬ КАК БЫ НЕ ПРОСТЕР ОН РУКИ СВОЕЙ И НЕ ВЗЯЛ ТАКЖЕ ОТ ДЕРЕВА ЖИЗНИ, И НЕ ВКУСИЛ, И НЕ СТАЛ ЖИТЬ ВЕЧНО».

Все слова были написаны черными чернилами, и только «не стал жить» красными.

Микки продолжил:

— Я собирался отдать это дочери Мура, Анне, ближе к закрытию, когда в магазине будет меньше посетителей…

— Анна Кэт, — поправил Гарольд. — Ее звали Анна Кэт.

Последовала пауза. Преподобный Макгилл с громким чмоканьем отхлебнул рутбира,[31]Рутбир — сладкий газированный напиток, ароматизированный мускатным маслом, анисом, экстрактом американского лавра и др.
а Микки зло посмотрел на Гарольда Деверо. Гарольд прищурился — он и не думал извиняться за то, что перебил Микки. Тот посопел и продолжил рассказывать:

— Пока я это писал, Анна — Анна Кэтрин — пробралась в соседнюю примерочную вместе с каким-то мальчишкой, вероятно, своим сверстником. Лет шестнадцати-семнадцати. Лица его я не видел. Они не догадывались, что я от них в двух шагах. Послышались сдавленные смешки, парочка шикала друг на друга. Потом я увидел, как на пол упала одежда, и подобрал под себя ноги, чтобы они меня не заметили. Я сидел тихо-тихо, а тот парень между тем начал трахать дочку Мура. Их тела соприкасались с резким звуком. Время от времени они с грохотом стукались о стену, я слышал громкие шлепки — это он хлопал ее, тискал, — а она отвечала сдавленным, возбужденным урчанием. Они были так молоды и уже так ненавидели самих себя — мне стоило больших усилий сдержать рвоту.

Насытившись друг другом, они оделись, и парень первым вышел из кабинки. Она, я помню, шепотом сказала ему: «Пока!», а он не ответил. Минуты через две она вернулась в торговый зал. У меня создалось впечатление, что эти свидания — их маленькая грязная тайна.

Я подождал еще полчаса, затем надел перчатки. Мне было важно, чтобы в магазине осталось как можно меньше покупателей, а тут как раз сделалось совсем тихо. Вскоре я понял почему. На улице разыгралась метель, и Анна Кэт решила закрыть магазин пораньше. Отправила всех покупателей по домам. Мы с ней оказались вдвоем. Как вы понимаете, я напугал ее, когда вышел из примерочной. Больше всего ее беспокоило то, что я слышал, как она развлекалась. Я подошел к ней совсем близко, она отступила на шаг, наткнулась на прилавок. Мои губы оказались в нескольких сантиметрах от ее уха. Я протянул ей послание и сказал: «Передай своему отцу, что он может быть чист перед законом, но он ответит перед «Рукой Господа». Положил листок на прилавок и направился к двери. Все это не заняло и минуты.

Но я не учел, что входная дверь заперта.

Не успел я сообразить, что ручка не поворачивается, как она со всей силы ударила меня под колени. Я упал. Она заорала: «Это ты стрелял в моего отца! Ах ты, сукин сын!» Я поднялся на ноги и наотмашь ударил ее по щеке. Она свалилась, а я рванул к двери. И тут она выкрикнула: «Я знаю, как ты выглядишь, подонок!» — и потянулась за телефоном. Она не успела набрать три цифры — я выбил трубку у нее из рук. Заломил одну руку, схватил за шею и повалил на пол посреди пятачка перед кассами. Ее рука хрустнула. От страха она не могла кричать, только расплакалась. Я опустился рядом с ней на колени, чтобы нас не было видно с улицы, но за окном мела такая вьюга, что на улице ни одного прохожего не было. Какое-то время мы возились на полу. Я крепко держал ее за горло, чтобы не вырвалась. Вот теперь она точно успела меня рассмотреть: если бы федералы показали ей портрет Байрона Бонавиты, она наверняка сказала бы им, что я — не он. Мое идеальное прикрытие рассыпалось бы в пух и прах. На кону была вся деятельность «Руки Господа». Я посмотрел ей в глаза и увидел больше ярости, чем страха. Вот, преподобный Макгилл, мы и подошли к вопросу о непредвиденных последствиях и о великом благе. Я сделал выбор, точнее сказать, принял единственно правильное решение: я сжал ее горло так, чтобы она не могла дышать, и подержал так несколько минут.

Когда она испустила дух, я разорвал у нее на груди блузку. Решил имитировать изнасилование. К счастью, парнишка сделал за меня почти всю работу. На груди, там, где он слишком сильно ее тискал, виднелись ссадины. Я надрезал джинсы — на бедрах и заднице остались синяки, оттого что он ее шлепал и щипал. Я еще раз проверил, мертва ли она, забрал с прилавка свою записку и вышел на улицу. Пошел прочь, а пурга заметала мои следы.

Микки замолчал. Из-за угла дома Гарольда выбежали трое детишек. Один догонял, стреляя из разноцветного водяного пистолета; на пистолет игрушка была совсем не похожа, зато стреляла метров на шесть. У стола стояла такая тишина, что слышно было, как струя вылетает из маленького отверстия в дуле.

— Ребенок, — проговорил, наконец, преподобный Макгилл. — Боже мой, совсем ребенок!

— Непредвиденные последствия. Великое благо, — отозвался Микки. — Мур, очевидно, как одержимый начал искать убийцу дочери. Немного времени спустя его жена покончила с собой, наглотавшись таблеток. По нелепой случайности погиб и еще один человек — не то в Оклахоме, не то в Небраске, — и Мур был в этом замешан. Вся жизнь его летела под откос. В конце концов он сдался. Отошел от дел.

Это, святой отец, тоже часть моей работы. О ней вы не желаете знать. Сжимая той ночью горло девочки, я мог отступить. И тогда мое служение общему делу — а оно продолжалось двадцать лет — закончилось бы, не успев начаться. И некому было бы запугивать сторонников клонирования и всех этих любителей экспериментировать, этих Франкенштейнов и Менгеле[32]Йозеф Менгеле — нацистский преступник, печально известный своими медицинскими экспериментами над заключенными Аушвица.
современной науки. И вы не сидели бы здесь и не готовили речь в ожидании скорой победы, которую вы сможете присвоить себе, объявив о ней по кабельному телевидению.

Двадцать лет… Да, за эти годы от моей руки, бывало, гибли так называемые невинные люди. Они путались у меня под ногами. Косвенный ущерб, как называют это военные. Но никогда больше Господь не просил меня о решении, подобном тому, что я принял снежной ночью в Чикаго. Я думаю, тогда он испытывал меня, как испытывал Авраама. Только моей руки он не отвел, ибо знал, чему суждено случиться после смерти этой девочки. Для Него, Всеведущего, не существовало непредвиденных последствий — одно только великое благо.

На вашем лице читался ужас, когда я рассказывал, как умерла Анна Кэтрин Мур. И правильно. Это действительно было ужасно. Она была хорошенькая, юная: вся жизнь впереди, мечты, планы. И были люди, которые ее любили. Я все это уничтожил вот этими самыми руками. Сразу скажу, мне это не доставило радости. Тот парень, с которым она занималась сексом в кабинке, получал удовольствие, делая ей больно, я — нет. Убивая докторов из списка Гарольда Деверо, я тоже не получал удовольствия. Я убивал, потому что к этому призвал меня Господь, и каждый раз, хотя я выполнял священную миссию, сознавал, что совершаю грех. Я полностью готов к тому, что за грехи мои попаду в ад, и не уповаю на безграничную Божью милость. Если я обречен на адское пламя, приму эту долю не ропща, ибо это великая честь — делать, как Он велит, даже если Он уготовил для тебя вечные страдания и неизбывный позор.

Что же касается вас, преподобный Макгилл, вы радовались моим делам и сейчас не чувствуете себя грешником, потому что не вы нажимали на курок, не вы подкладывали бомбы, не под вашими руками хрустнула гортань дочки Мура. Но ведь это Всевышний повелел нам ступить на этот путь. — Микки схватил список правой рукой и смял его. — Не по своей воле я убил доктора Али, доктора Денби или доктора Фридмана — я лишь исполнял Его волю, так же, как и вы. Я посвятил этому всю свою жизнь. Я принес жертву во имя человечества и во славу Его. Мне неведомо, почему Господь избрал меня для этой роли — вполне возможно, что Он не посылает праведных в ад ради высшего блага, а избирает грешников, вроде меня, и велит им грешить ради Него.

Понимаете, Господь выражает себя через парадоксы. Вы знаете, что такое парадокс, преподобный Макгилл? Это когда какое-то явление и его противоположность существуют, по воле Бога, в неразрывном единстве. Я считаю, что сегодняшние святые и мученики — живые примеры таких парадоксов. В войне, в которой мы с вами участвуем, войне против атеизма современного общества, святые не те, что будут восседать по правую руку от Господа. Истинные святые, истинные мученики сгинут в преисподней. Ведь ради спасения ближнего им пришлось пожертвовать не только жизнью, но и бессмертной душой.

Когда Микки произносил последние фразы своей речи, вокруг столика собрались уже все взрослые участники пикника — человек шестьдесят, — и даже те, кто подошел позже и не мог уловить смысл размеренных, мрачных сентенций Микки, понимали, что происходит что-то очень значительное. Самые ярые болтуны потрясенно молчали, а любопытные, пытавшиеся задавать вопросы, мгновенно закрывали рот под гневными взглядами остальных. Гарольд Деверо не поднимал глаз от стола, будто пытаясь прочесть на отполированном дереве ему одному видимые знаки. Чуть поодаль играли дети. Они сидели на траве и выкрикивали: «Утка, утка, утка, утка, ГУСЬ!» Микки Педант умолк: он сказал все, что хотел. Теперь из него никто больше слова не вытянет.

Преподобный Макгилл не мог позволить себе заплакать прилюдно — он закрыл руками лицо и крепко прижал пальцы к глазам, чтобы не выпустить просившиеся наружу слезы.

 

95

В старом подвале, в голубой комнате, две стены уже были заставлены картонными коробками от пола до потолка. Конверты, папки, бумаги, пленки, диски. Показания свидетелей, отчеты полиции, результаты вскрытия, фотографии с места происшествия. Много чего еще предстояло упаковать. Джоан в подвернутых голубых джинсах и белой рубашке с короткими рукавами оглядывала эти кипы и никак не могла понять, как все это умещалось в крохотной комнатке. Двадцать лет раздумий и ожиданий, отчаяния и молитв были собраны здесь — и Дэвис решился все это выкинуть.

— Все, конец, — сказал он ей в тот вечер, когда Сэма Койна последний раз провели по тюремному коридору в оранжевой робе и цепях на лодыжках и запястьях. — Пора от всего этого избавиться.

Джоан подошла к креслу, в котором он сидел, и уселась к нему на колени.

— Ты правда хочешь все это выбросить?

Он прижал ее к себе, обхватив обеими руками, — это были покрытые пигментными пятнами руки пожилого человека.

— Да, все, — сказал он. — Все до последней странички, последней карточки. Все безумные гипотезы, которые я записывал в блокноты, все компьютерные портреты. Каждую скрепку, каждую скобочку. Все в одну кучу. И пусть кто-нибудь это увезет.

— И сожжет?

— Да! И сожжет!

Они возьмутся за дело вместе и все упакуют. На это уйдут, пожалуй, все выходные. Правда, выходные теперь ничем не отличаются от будних дней и не будут отличаться даже тогда, когда все дурные воспоминания превратятся в золу и пепел и муж станет принадлежать только ей, ей одной. Она тоже выйдет на пенсию. Осенью. После того как все ее пациенты найдут новых врачей. Когда тебе сорок девять, каждый месяц пролетает быстрее, чем предыдущий, а все равно кажется, что до осени еще далеко-далеко; так, когда тебе десять, а на дворе Рождество, трудно представить, что когда-нибудь наступит лето. Джоан коротала время, придумывая, во что можно будет превратить эту комнату, избавившись от бумажных россыпей.

— Можно в студию. Будем вместе учиться рисовать, — говорила она.

— Хорошая мысль, — отвечал он.

— Или будем заниматься в ней спортом.

— Мы же много гуляем.

— Да, но зимой…

— Тоже верно.

— А еще можно купить бильярдный стол.

Он засмеялся:

— Что-то я не помню, чтобы ты играла!

— Ты мог бы меня научить.

— У меня когда-то неплохо получалось…

— Ты рассказывал.

— …еще в медицинской школе.

— Вот и докажешь, что не хвастал.

Он велел ей выкинуть даже семейный архив: целую тонну бумаги, картона и старых фотографий, соединявших его с Уиллом Денни, и Анной Кэт, и всеми прочими родственниками, составлявшими его генеалогическое древо.

— Позвони в общество любителей истории, или в библиотеку «Ньюберри», или мормонам. Может, им на что-то сгодится. Меня это больше не интересует.

Джоан была в полном восторге. Последние несколько месяцев она не раз говорила, что судебный процесс стал настоящим испытанием, причем не только для подзащитного, но и для всех участников. Детективы, дававшие показания, старели буквально на глазах. Прокурор штата потерял больше десяти килограммов веса, и в прессе начали появляться ехидные высказывания: мол, жители штата Иллинойс, известные любители мяса, могут и не выбрать такого худого и хилого губернатором. Джоан тошнило по утрам — ну будто она была беременна и страдала от токсикоза! — а когда процесс завершился, родились, а точнее, возродились сразу две жизни: ее и мужа.

Она набила коробку до отказа и с трудом закрыла ее крышкой. Не страшно, аккуратность в этом деле не главное. Все эти коробки приготовлены для крепких парней, нанятых специально, чтобы увезти это барахло на свалку в ближайший понедельник. Какой это будет чудесный день! В этой комнате не останется мучительных воспоминаний, у нее появится будущее.

Джоан собрала еще одну коробку, укрепила ее дно скотчем и протянула руку к ящику, чтобы вытряхнуть в коробку его содержимое. Это были какие-то старые документы, очевидно, хранившиеся еще со времени убийства Анны Кэт, пожелтевшие и рваные сверху или по краям, вылезавшим из стопок. Странички обтрепались, загибаясь каждый раз, когда ящик открывали или закрывали. Между папками валялись старые диски с данными, записанными в таких древних форматах, что едва ли удалось бы отыскать компьютер, на котором их можно было прочитать. Она выкинула их туда же, в коробку — диски шлепались друг на друга с глухим стуком.

Из самого дальнего угла ящика Джоан достала коричневую папку, перетянутую потемневшей от времени резинкой. Содержимое папки казалось нетронутым. Не удивлюсь, если Дэвис этого вообще не читал, подумала она. Это были показания друзей Анны Кэт, собранные полицией сразу после ее убийства. Каждая беседа на нескольких листах с черной скрепкой в углу, как школьное сочинение. Джоан стала просматривать их и поняла, почему Дэвис скорее всего сразу отложил их в сторону. В них было столько эмоций, столько горя, сентиментальных воспоминаний и лирических отступлений! Одна девочка рассказывала, с каким удовольствием Анна Кэт ходила с ней по магазинам, другая — как она шутила, какой бескорыстной была в отношениях с подругами. Вряд ли эти рассказы могли помочь следствию. И Дэвису, конечно, нелегко было такое читать.

Особенно вот это.

Листочки бросились ей в глаза потому, что к ним была прикреплена записка, кое-как державшаяся на высохшей клейкой ленте. Она была, очевидно, написана кем-то из детективов и адресована коллеге:

«Кен, у парнишки есть алиби. В момент гибели девочки он был с родителями. Ты пока не говори ничего Мурам. Не стоит их лишний раз волновать. Вот будет подозреваемый, тогда и поговорим.

Майк».

Джоан огляделась по сторонам. Дэвиса не было: ему что-то понадобилось наверху.

— Милый, ты это видел? — крикнула она.

— Что? — Его голос доносился с верхней площадки лестницы.

— Да тут, одну вещь, — проговорила она, рассеянно перевернула первую страницу и… Джоан вздрогнула, холодный пот проступил на лбу — ее мгновенно охватило дурное предчувствие, когда она поняла, что именно держит в руках. Это была запись беседы с семнадцатилетним Сэмом Койном.

— Я скоро спущусь! — крикнул Дэвис. Джоан начала читать, сначала медленно, а после уже не могла остановиться.

М.Л.: Несколько человек видели тебя в магазине «Гэп» в тот вечер, когда Анна Кэтрин была убита.

С.К.: Ну да, я был там.

М.Л.: У вас был роман?

С.К.: Понимаете, мы не то чтобы встречались. Так, дурачились. Только секс, ничего больше. В общем, ничего особенного.

М.Л.: В тот день ты вступал с ней в половой контакт?

С.К.: Ага. В примерочной.

М.Л.: И что было потом?

С.К.: Ушел домой.

Следующая страница:

С.К.: У нее были странные пристрастия в сексе. Ну, и у меня тоже. Нам было весело вместе. Но мы хранили все в тайне.

М.Л.: Почему?

С.К.: Не знаю. Мы не были… официальной «парой». Я встречаюсь с другими девчонками. У нее был парень, Дэн. Он был как бы ее парень, но вообще-то она не была в него влюблена. В ней была любовь к риску, к опасности, а он этого не понимал. Короче, мы не хотели, чтобы про нас болтали. Все знали, что я много с кем встречаюсь, да и она стеснялась отношений со мной.

М.Л.: Стеснялась?

С.К.: Ну да. По-моему, ей хотелось быть девушкой, которая не стала бы встречаться с таким парнем, как я. Но она-то хотела быть со мной. Мы постоянно этим занимались: в школе, у нее дома, у меня дома, на работе. Чем больше риска, тем лучше. Но она не желала, чтобы об этом кто-нибудь знал.

И еще одна страница:

М.Л.: В тот вечер в магазине ты видел еще кого-нибудь?

С.К.: Там народу много было.

М.Л.: В смысле кого-нибудь подозрительного?

С.К.: Не-а.

М.Л.: Кого-нибудь, кому в таком магазине делать нечего?

С.К.: Не очень понимаю, что вы имеете в виду, но, наверное, нет.

Джоан закрыла папку. Она представила себе, как выглядел бы Дэвис, если бы прочел это. Его глаза. Его слезы. Сознание собственной слепоты. Звонок в полицию. Вы с самого начала знали, что это было не изнасилование. И не сказали мне! Те детективы, что работали тогда, давно вышли на пенсию.

Что ж, распаковываем коробки. Перетряхиваем каждую бумажку и заново складываем все в ящики. Покупаем новый компьютер, более мощный и быстрый. И снова ночные бдения. И снова изучение доказательств — уже совсем другими глазами. Теперь он все понял, он поумнел. Как же он раньше этого не заметил! Что еще он мог упустить? Чувство вины. Бессонница. Новая страсть. И ярость. И одержимость. Вновь жизнь, посвященная поискам убийцы — без имени, без лица. Убийце, все еще гуляющему на свободе. Убийце, который, смеясь, сегодня, двадцать лет спустя, наслаждается воспоминаниями о том дне, когда убил маленькую дочку Дэвиса Мура. Жажда мести. Холод в душе. И Джастин. Бедный Джастин! Он пострадал зря. Мальчик, который не должен был появиться на свет. Вся его жизнь была страдание — до того самого дня, когда он умер от передозировки. Как теперь с этим смириться? Ответственность. Вина. И не только из-за Джастина. Еще и из-за Джеки. Его первой жены. Она сошла с ума. Но разве не одержимость мужа подтолкнула ее к этому? Одержимость и эта чертова секретность, к которой и Джоан когда-то была причастна? Разве не в этом причина смерти Джеки? Может, и Джоан отчасти виновата в ее самоубийстве? Не она ли прикрывала Дэвиса? Помогала ему во всем? Любила его? Полетела с ним в Брикстон? А Фил Канелла? Нелепая, напрасная гибель! И все это из-за одного непрочитанного допроса…

Дэвис спускается. Дэвис спускается.

Джоан спрятала показания Сэма Койна в середину стопки и кинула все это в коробку. Койн ведь все равно убийца. Пусть даже он не убивал Анну Кэт. Он ведь убил Дайдру Торсон и тех, других девушек. Сверху она положила еще какие-то бумаги, даже не заглянув в них, — словно торт глазурью, покрывая показания свидетелей.

В дверях появился Дэвис. В руках у него было два стакана со светлой мутноватой жидкостью и дольками лимона на дне и стенках.

— Так что я не видел?

— Здесь ты наверняка видел все, — ответила Джоан.

Она взяла лимонад. Он улыбнулся ей. И вздохнул.

— Какой же здесь бардак, — сказал Дэвис.

А жена, нежно его любившая, старательно заклеивала коробки коричневым скотчем, чтобы навсегда похоронить то, что в них лежало.