Моника Майклс повернулась во сне, обнаружила, что мужа нет рядом, и тотчас проснулась. Часы на тумбочке показывали 3.21. Привстав на локте, она прислушалась, но дом молчал. Она очень волновалась за Уоррена. Сегодня вечером он был сам не свой.

Прошло уже девять месяцев с тех пор, как убили их сына, Брайана, но только два месяца назад Уоррен начал привыкать к мысли, что его больше нет в живых. Моника думала — по крайней мере надеялась, — что они оба наконец смирились с утратой. Благодаря консультациям психотерапевта, которым Уоррен всячески противился, Моника научилась открыто выражать свои чувства. Неделю за неделей она изливала на терапевта гнев, печаль и горечь. А Уоррен не проронил при ней ни единой слезинки. Как же она тогда ненавидела его за это.

Под конец, когда они реже стали ходить к терапевту — теперь уже не три раза в неделю, а два раза в месяц, — ее гнев пошел на убыль, а любовь вернулась. И Уоррен был по-прежнему рядом. Все такой же несокрушимый. Такой же сильный. Такой же добрый.

Накинув халат, она выскользнула из кровати и отправилась на поиски. Обычно, когда у Уоррена была бессонница, он, пока не заснет, смотрел телевизор. Но сегодня его в гостиной не было.

— Уоррен? — тихо позвала она. — Где же ты?

Моника заметила, что входная дверь приоткрыта.

— Что случилось, дорогой? — спросила она, тихо проскользнув к нему на крыльцо.

Уоррен сидел в кресле-качалке со стаканом виски. На нем были футболка и шорты, босые ноги он положил на перила.

— Привет, малышка, — сказал он. Моника села в соседнее кресло.

— Я волнуюсь за тебя, — сказала она. — Что происходит?

Уоррен глубоко вздохнул.

— Я… э-э… не все так просто с этим Натаном Бейли. — Он рассказал ей про видеозапись, про то, как вдруг Натан показался ему удивительно похожим на Брайана.

— Прости, — Моника попыталась утешить его. — Я знаю, как сильно тебе его не хватает. Но все дети в этом возрасте бывают похожи друг на друга.

Он натянуто улыбнулся:

— Наверное. Но из-за этого-то мне так трудно посадить его за решетку. Ты даже представить себе не можешь, что у него была за жизнь. За последние два года он потерял все. — Как и я, добавил он про себя.

Моника не стала нарушать тишину, повисшую во влажном ночном воздухе. Уоррен так же тщательно берег свою боль, как картежник скрывает проигрышные карты. Покуда никто не увидит его карт, он сможет блефовать.

Когда Джед Хэкнер пришел сообщить о смерти Брайана, душа Уоррена умерла прямо у Моники на глазах. Брайан был жизнью Уоррена. Они были похожи как внешне, так и душевным складом, они жили в собственном мирке — мирке для двоих, где больше никому не было места.

В тот октябрьский день, когда пьяный подросток отнял у них Брайана, Уоррен сильно изменился. Он продолжал жить прежней жизнью, но в ней уже не хватало главного. Ему никогда уже не стать прежним, и они оба знали это.

— Это несправедливо, — сказал он после долгой паузы. Вдвоем, но каждый наедине со своими чувствами, они еще больше часа сидели на крыльце, слушая назойливое щебетание огромного множества ночных существ. Моника держала Уоррена за руку и незаметно наблюдала, как слезы скатываются по его щетинистым щекам. У нее к горлу подступил комок, и Моника поняла, что любит собственного мужа больше, чем в тот день, когда он сделал ей предложение.

В четверть пятого утра Натан был где-то между Гаррисбергом и Уилкс-Барре, штат Пенсильвания. Он вел машину уже шесть часов, но уехал совсем не так далеко, как рассчитывал. Когда он свернул с шоссе, бак был почти пуст.

Проехав тот перекресток с полицейскими, он без труда промчался через Виргинию и Мэриленд. Единственной проблемой были судороги в правой ноге, которую все время приходилось держать вытянутой, чтобы доставать до педали газа. Ему хотелось есть. И пить.

Рекламный плакат сообщил Натану, что всего в одиннадцати километрах отсюда, в Литтл-Роки-Крик, продаются дешевые дома — ежемесячные выплаты от 180 долларов.

— Едем в Литтл-Роки-Крик, — скомандовал он машине.

Это был совсем новый район. Основной улицей здесь была Литтл-Роки-трейл, от которой отходило десять тупиковых улочек, вдоль которых и расположились почти все строения. Натан решил прокатиться по всем этим улочкам.

В конце десятого тупика его внимание привлекли три рекламных проспекта, засунутых под ручку парадной двери. Интересно, подумал он. Ему были видны двери других домов — рекламных проспектов там не было.

«Натан, ты — гений», — поздравил он себя. Выключив фары своего БМВ, но не глуша двигатель, он вылез из машины и на цыпочках подошел к двери гаража. Заглянув в окошко, Натан увидел, что в гараже есть свободное место. Больше того, там стояла «хонда».

Запомнив номер дома — 4120, он вернулся к машине и уехал. Первым делом нужно было спрятать БМВ. Он вспомнил, что прямо перед поворотом на Литтл-Роки-Крик он проезжал церковь, которая идеально подошла бы для этой цели. По пути к ней Натан читал названия улиц, чтобы потом легче было найти нужный дом.

Чувство расстояния обмануло его. Церковь оказалась не прямо перед поворотом, а примерно в километре от него. Когда он поставил БМВ в самом дальнем углу церковной стоянки, небо на востоке уже начало розоветь. Он и не думал, что рассветет так рано.

Выйдя из машины, Натан спрятал ключи под коврик и закрыл дверцу. Он надеялся, что, может быть, если возвращаешь ключи от угнанной машины, то ты — не вор.

Перед ним возвышалась католическая церковь Святого Себастьяна. Натан хотел было зайти побеседовать с Богом, но передумал. Ему и так не хватало времени. К тому же Бог, кажется, пока и без того прислушивался к его молитвам.

Возвращение в Литтл-Роки-Крик заняло у Натана целых сорок пять минут. Когда рассвело и на улицах появились машины, ему пришлось сойти с дороги и углубиться в лес.

Еще не было и шести, но воздух уже стал густым и влажным, а температура поднялась до 30. Его одежда намокла от пота, волосы липли ко лбу. Завидя наконец Литтл-Роки-трейл, он свернул и вскоре уже шел вдоль задних дворов стоявших на ней зданий. Как раз в это время люди обычно выпускают гулять собак. Одна из них, немецкая овчарка, следила за ним через забор, а потом свирепо залаяла. Ее поддержал целый собачий хор. Натан в ответ залаял на собаку. Вроде бы обычный двухметровый дубовый забор — а как он придает храбрости!

Задние дворы, казалось, тянулись бесконечно. Через некоторое время дома закончились, и Натан вышел к строительной площадке.

Дом номер 4120 стоял в конце тупика на противоположной стороне Литтл-Роки-трейл. Теперь Натан встал перед выбором. Если он пройдет через стройку, его наверняка увидят, и все будет кончено. Был и другой выход — лесом обойти стройку и добраться до нужного ему дома. Жаль только, он не знал, сколько ему придется идти. Оттуда, где Натан стоял, ему не было видно дальнего конца стройплощадки.

Натан решил, что пришло время сыграть в открытую. Он расправил плечи, пригладил пятерней волосы и запросто вышел из леса, делая вид, что живет в этом районе.

Тодд Брискоу швырнул бумажные салфетки в урну. Его жена, Пэтти, искала пятновыводитель. Их шестилетний сын и годовалый лабрадор съежились на другом конце комнаты.

— Питер, сколько раз я говорил убирать за собой еду? — сказал Тодд сыну.

Собака только что слизала целую банку клубничного варенья, которую Питер оставил на столе. Как долго они откладывали деньги на этот персидский ковер! И именно на него вырвало пса.

Тодд в сотый раз за утро посмотрел на часы.

— Пэтти, мне пора. Уже почти шесть. Собрание у Рейшмана начинается в восемь, а мне еще нужно распечатать графики, — сказал он жене.

— А, ну конечно, тебе пора, — ледяным тоном ответила Пэтти. — Ведь появилась работа по дому, не так ли?

Она пыталась начать ссору на вечную тему: «ты ничего не делаешь, а мне всегда остается черная работа». Это утверждение было правдивым лишь отчасти. Тодд работал главным бухгалтером в телефонной компании и часто бывал занят по вечерам и в выходные, но все же выкраивал время для семьи.

— Прости меня, пожалуйста, но мне и правда нужно идти, — сказал Тодд. Он взял свой кейс, послал ей воздушный поцелуй и направился к гаражу.

А это еще кто? Мальчик, лет эдак двенадцати, может, тринадцати, пересекал улицу в его направлении. Лицо показалось смутно знакомым, но Тодд не помнил, чей это ребенок. Мальчик выглядел прилично, но что-то все же заставило Тодда подумать, что он замыслил нехорошее.

Когда Натан заметил подъезжавшую машину, ему захотелось убежать и скрыться, но было уже поздно. Все, что ему оставалось, — продолжать идти и стараться не привлекать к себе внимания. Он даже не ускорил шаг, переходя улицу, но потом свернул в сторону шоссе, вместо того чтобы идти туда, куда хотел. Машина подъехала к нему сзади и притормозила, поравнявшись с ним. Натан вежливо улыбнулся и помахал водителю.

Тодд увидел, что мальчик машет ему, и помахал в ответ. Паренек выглядел совершенно нормальным и, уж конечно, не пытался улизнуть. Когда Тодд доехал до конца улицы, его мысли снова вернулись к собранию у Рейшмана. Он даже не обернулся.

Как только «шевроле» скрылся из виду, Натан свернул направо и пошел к лесу, едва сдерживая желание побежать. Снова оказавшись в спасительной полутьме, он прислонился к дереву и осел на землю.

— Какой же я дурак! — шепотом произнес он. — Зачем я вышел на открытое место? А если он узнал меня?

За последние сутки его выручало только невероятное везение. Когда-нибудь удача отвернется от него, и Натану придется выкручиваться самому. Разум подсказывал, что бесполезно волноваться о вещах, которые не можешь изменить, но именно из-за этих вещей он мог снова попасть в тюрьму или даже погибнуть. Вот для чего нужны взрослые, подумал он, — чтобы постоянно напоминать ему об этом. И вот почему ему было так одиноко без них.

Силы постепенно покидали Натана. Ему было необходимо поспать. Он с трудом поднялся на ноги и совершил двухсотметровый марш-бросок. Через десять минут он влез через подвальное окошко в дом номер 4120, прошел в спальню, разделся до трусов и мгновенно заснул.