— Сеньор Леонсио, — сказала Малвина изменившимся от волнения голосом, приближаясь к дивану, на котором расположился ее супруг. — Хочу сказать вам несколько слов, если вы не возражаете.

— Всегда к твоим услугам, дорогая Малвина, — с улыбкой ответил Леонсио, быстро поднявшись и как бы не замечая натянутого тона Малвины. — Чего ты хочешь?

— Хочу сказать вам, — строго воскликнула молодая женщина, безуспешно пытаясь придать суровое выражение своему нежному красивому лицу, — хочу сказать вам, что вы оскорбляете и предаете меня в своем доме самым недостойным и бесчестным образом…

— Боже правый! О чем ты говоришь, моя дорогая?

— Напрасно вы лицемерите, сеньор. Вам хорошо известна причина моего огорчения. Я должна была предвидеть ваше постыдное вероломство. Уже давно вы изменились, вы относитесь теперь ко мне холодно и безразлично…

— Ах, сердце мое, неужели ты думаешь, что медовый месяц длится вечно? Это было бы ужасно однообразно и пошло…

— И ты еще смеешь издеваться, негодяй! — вскричала Малвина, теряя самообладание: щеки ее стали пунцовыми, глаза метали гневные молнии.

— Ну, не сердись так, Малвина. Я пошутил, и, кажется, неудачно! — сказал Леонсио, пытаясь взять ее за руку.

— Прекрасная тема для шуток! Оставьте меня, сеньор! Какая низость! Какой стыд для нас обоих!

— Ты объяснишь, в конце концов, в чем дело?

— Мне нечего объяснять. Вы прекрасно все понимаете. Мне остается только требовать…

— Так требуй, Малвина!

— Отошлите куда угодно эту рабыню, которой вы бездумно и вероломно увлеклись: освободите ее, продайте ее, сделайте что угодно. Но одна из нас должна сегодня же навсегда покинуть этот дом. Так выбирайте, сеньор!

— Сегодня?

— Сейчас же!

— Ты очень сурова и несправедлива по отношению ко мне, Малвина, — после тягостного молчания нерешительно заметил Леонсио. — Тебе хорошо известно, что я хочу дать свободу Изауре, но, к сожалению, это зависит не только от меня! Ты требуешь невозможного. Освободить Изауру может только мой отец.

— Какой жалкий лепет, сеньор! Ваш отец передал в ваше распоряжение рабов и всю недвижимость, он сочтет за благо все, что вы сделаете. Впрочем, если вы предпочитаете ее мне…

— Малвина! Не богохульствуй!..

— Богохульство!.. Кто знает! Но, наконец, отправьте куда-нибудь эту девушку, если не желаете навсегда расстаться со мной. Я более не нуждаюсь в ее услугах. Она слишком красива для того, чтобы быть служанкой.

— Что я говорил вам, сеньор Леонсио? — вмешался Энрике, устав молчать и несколько устыдившись роли немого телохранителя. Он решился вмешаться в эту ссору. — Видите? Вот плоды безрассудного стремления во что бы то ни стало сохранить подобные безделушки в своей гостиной…

— Эти безделушки не были бы так опасны, если бы не ухищрения подлых интриганов, бесстыдно нарушающих покой чужого очага ради своих безнравственных порывов…

— Одумайтесь, сеньор! Я здесь, чтобы помешать вам перенести вашу роскошную утварь из гостиной в спальню. Вам понятно, о чем я говорю? В такой ситуации скандал неизбежен, и я не могу сложа руки наблюдать, как беспардонно оскорбляют мою сестру.

— Сеньор Энрике! — вскричал Леонсио, распалившись от ярости, и с угрожающим видом делая шаг вперед.

— Хватит, сеньоры! — закричала Малвина, бросаясь между молодыми людьми. — Опомнитесь, ссора по такому поводу бесполезна и постыдна для нас… Я сказала Леонсио все, что хотела сказать. Пусть решает. Если он намерен действовать решительно и достойно, время еще есть. Если же нет, то он заслуживает только моего презрения.

— О, Малвина! Я готов сделать все возможное, чтобы успокоить тебя. Но ты же знаешь — я не могу исполнить твое желание, не получив прежде согласия моего отца, а он живет в столице. К тому же, ты, конечно, слышала, что мой отец не испытывает желания освобождать Изауру. Ее отец готов на все, чтобы добиться свободы для своей дочери. Чтобы оградить себя от его назойливости, мой отец назначил такую фантастическую сумму за Изауру, которую бедняга будет не в состоянии собрать…

— Эй, кто там в доме!.. Разрешите? — раздался в это время зычный голос со двора.

— Кто бы там ни был, войдите, — крикнул Леонсио, к возблагодарив небо, столь своевременно пославшее посетителя. Неожиданный визитер прервал этот затянувшийся спор. Леонсио надеялся, что гость поможет ему выйти из затруднительного положения. Однако вскоре выяснилось, что особенных причин для радости у Леонсио не было: посетителем оказался никто иной как Мигел — отец Изауры, в прошлом управлявший этим имением и когда-то изгнанный командором Алмейдой.

Леонсио, ранее с ним не знакомый, встретил его приветливо.

— Не угодно ли присесть? — сказал он. — Чем обязан? Скажите, что привело вас к нам?

— Благодарю вас, — ответил вновь пришедший, почтительно поклонившись Энрике и Малвине. — Вы, конечно, сеньор Леонсио?

— К вашим услугам.

— Очень приятно. Поскольку командор Алмейда в городе, я решился побеспокоить вас. Дело мое простое и, полагаю, что могу сказать о нем в присутствии сеньора и сеньоры. Как мне кажется, они не чужие в этом доме.

— Несомненно! У нас нет секретов и тайн друг от друга.

— Вот зачем я пришел, сеньор, — сказал Мигел, доставая из кармана своего широкого пиджака бумажник и подавая его Леонсио. — Соблаговолите открыть этот бумажник и пересчитать деньги — там сумма, которую ваш отец, сеньор, назначил за свободу одной рабыни по имени Изаура, живущей в этом доме.

Леонсио, сразу изменившись в лице и машинально взяв бумажник, несколько мгновений тупо смотрел в потолок.

— Насколько я понимаю, — сказал он наконец, — вы, видимо, отец… как говорят, отец этой рабыни… Вы сеньор… не помню вашего имени…

— Мигел, к вашим услугам, сеньор.

— Да, правда, сеньор Мигел. Я очень рад, что вы собрали необходимую сумму, чтобы выкупить Изауру. Она заслуживает этого.

Пока Леонсио медленно открывает бумажник и неторопливо, банкноту за банкнотой, считает и вновь пересчитывает деньги, чтобы выиграть время и поразмыслить о том, что бы ему предпринять в этой щекотливой ситуации, мы воспользуемся удобным случаем, чтобы рассмотреть доброго и честного португальца, отца нашей героини, о котором мы до сих пор упоминали вскользь.

Это был мужчина пятидесяти с лишним лет, с первого взгляда было ясно, что перед нами искренний и простодушный человек. Он был бедно, но очень опрятно одет, его облик свидетельствовал о том, что он приехал в Бразилию не с целью обогащения, как многие его соотечественники. По его манерам и поведению можно было понять, что перед нами учтивый, хорошо воспитанный человек. Действительно, он родился в благородной и уважаемой семье мигелистов , эмигрировавших в Бразилию.

Его родители-жертвы политических интриг скончались, когда сыну было не более двадцати лет, не оставив ему ничего. Оказавшись один, без средств к существованию и покровительства, он был вынужден самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, нанимаясь садовником или огородником. Ловко и быстро исполнял он эту работу, как настоящий сын крестьянина.

Отец Леонсио, случайно познакомившись с ним и сразу оценив его достоинства, предложил ему место управляющего в своем поместье, с хорошим жалованием. Долгие годы Мигел добросовестно служил ему, пользуясь всеобщим уважением и любовью, до того рокового дня, когда он проявил извинительную слабость, о которой мы уже знаем, и в результате чего был грубо изгнан хозяином. По сей день в сердце Мигела жила обида и глубокая печаль за то, что он не смог защитить любимое им создание от ненависти и преследований развращенного и грубого господина. Однако Мигелу пришлось смириться. Ему не грозило остаться без работы и без крова. Зная его достоинства, любой из местных землевладельцев принял бы его с распростертыми объятиями, надо было только выбрать. Чтобы основаться поближе к любимой дочери, свой выбор он остановил на соседнем поместье.

Так как командор большую часть времени находился то в столице, то в Кампусе, Мигел часто и беспрепятственно мог видеть дочь, к которой он испытывал рее более глубокую привязанность. Супруга командора в отсутствие мужа держала открытыми двери своего дома для португальца и позволяла ему увидеть и приласкать дочурку. Это очень утешало и радовало Мигела. Действительно, ее госпожа, по воле неба, стала девочке второй матерью. К тому же, благодаря своему; — положению, она имела возможность поддержать и защитить рабыню. Неожиданная смерть этой добродетельной сеньоры разбила сердце Мигела, разом уничтожив его радужные надежды.

Сила родительской любви беспредельна! Мигел, преодолев свое прежнее отвращение и ненависть к командору, без колебаний пошел на унижения, надоедая ему своими просьбами, умоляя со слезами на глазах назначить цену за Изауру.

— Ей нет цены, она всегда будет моей, — грубо ответил неумолимый сеньор несчастному отцу.

Но вот однажды, чтобы наконец избавиться от назойливых просьб Мигела, он заявил:

— Через год принесешь мне десять тысяч рейсов, и я отдам тебе твою дочь и… сделай милость, оставь меня в покое. Если не придешь в срок, то простись с надеждой.

— Десять тысяч рейсов — это для меня очень большая сумма. Но ничего! Свобода Изауры дороже! Сеньор командор, я сделаю все возможное, чтобы принести вам эту сумму в назначенный срок. Надеюсь на бога, он не оставит нас.

Бедный человек трудом и бережливостью, экономя на всем и присовокупив все свои сбережения, собрал к концу года лишь половину необходимых денег. Он был вынужден воспользоваться великодушием своего нового хозяина, который, узнав о благородной цели управляющего — о притеснениях и вымогательстве, жертвой которых тот стал, — не раздумывая выдал ему необходимую сумму в долг, в счет будущего жалования.

Леонсио, как и его отец, полагал, что Мигел не сумеет собрать за год такую значительную сумму, и потому был изумлен и в высшей степени раздосадован, когда тот предъявил ему деньги.

— Десять тысяч, — сказал Леонсио, наконец пересчитав деньги. — Именно та сумма, которую назначил мой отец. Как же глуп и скуп мой родитель! — раздраженно прошептал он. — Я бы и за сто тысяч ее не отдал! Сеньор Мигел, — громко продолжил он, возвращая ему бумажник. — Уберите пока свои деньги. Изаура еще не принадлежит мне, только мой отец может распоряжаться ею. Он сейчас в столице, а я не получал от него никаких распоряжений на этот счет. Поэтому вам придется обратиться к нему самому.

— Но вы, сеньор, — его сын и единственный наследник, и, кажется, сами могли бы…

— Минуточку, сеньор Мигел! Мой отец, к счастью, еще жив, следовательно, я пока не могу распоряжаться его имуществом в качестве наследника.

— Сеньор, по крайней мере, не откажите в любезности принять эти деньги и переслать их вашему отцу, прося его от моего имени исполнить свое обещание — дать свободу Изауре за эту сумму.

— Ты еще раздумываешь, Леонсио? — нетерпеливо воскликнула Малвина, возмущенная поведением мужа. — Пиши, пиши как можно скорее своему отцу. Ты обесчестишь себя, уклонившись от участия в освобождении этой девушки.

Леонсио, подавленный властным взглядом жены и безысходностью своего положения, не мог более упорствовать. Бледный, мрачный и расстроенный, он уселся за стоя, на котором были бумага и чернила, и, взяв перо, задумался о той, о которой собирался писать. Малвина и Энрике, отойдя к окну, тихо переговаривались. Мигел замер в противоположном углу гостиной, терпеливо ожидая. В это время Изаура, заметившая из сада, где она пряталась, приезд отца, незаметно проскользнула в гостиную и подошла к нему. Отец и дочь заговорили вполголоса:

— Отец!.. Что вас привело сюда? По-моему, у вас хорошее настроение.

— Тише! — прошептал Мигел, поднимая палец к губам и показывая на Леонсио. — Речь идет о твоей свободе.

— Правда, отец?.. Разве это возможно? Но как?

— Как?.. За золото. Я заплатил за тебя, дочка, и скоро ты будешь свободна.

— Ах, дорогой папа! Как вы добры ко мне! Если бы вы только знали, сколько раз мне сегодня предлагали свободу. Но какой ценой, бог мой! Я даже не смею вам сказать. Но я чувствовала, — продолжала она, целуя в порыве нежности руки Мигела, — я всегда чувствовала, что получу свободу из рук того, кто даровал мне жизнь…

— Да, дорогая Изаура! — сказал отец, прижимая ее к сердцу. — Небо покровительствует нам, и скоро ты будешь свободна, всегда свободна!..

— А он согласится? — спросила Изаура, указывая на Леонсио.

— Дело не в нем, а в его отце, которому он сейчас пишет.

— Тогда мы можем надеяться. Если бы моя судьба зависела только от этого человека, я навсегда бы осталась рабыней.

— Проклятье! — выругался Леонсио про себя, вставая ив ярости ударяя кулаком по столу. — Не представляю себе, как повернуть это дело так, чтобы не выполнять опрометчивого обещания моего отца!

— Уже написал, Леонсио? — спросила Малвина, повернувшись к нему.

Прежде чем Леонсио успел ответить на этот вопрос, в гостиную стремительно вошел лакей и вручил ему конверт с траурной каймой.

— Траурное! Боже мой! Что это может быть? — вздрогнув, воскликнул побледневший Леонсио, вскрывая письмо. Быстро пробежав его глазами, он упал на стул, всхлипывая и закрывая лицо платком.

— Леонсио! Леонсио! Что случилось?! — воскликнула бледная от испуга Малвина. Взяв письмо, брошенное Леонсио на стол, она начала читать срывающимся голосом:

«Леонсио, я вынужден сообщить тебе прискорбное известие, к которому сердце твое не готово. Это — удар, который неизбежно стережет нас всех и который, ты должен принять со смирением. Твоего отца больше нет. Он скончался позавчера, внезапно, от кровоизлияния в мозг…»

Малвина не смогла больше продолжать и, позабыв в эту минуту все обиды и все, что произошло в этот злосчастный день, бросилась к своему мужу и крепко обняла его. Слезы их помирили.

— Ах! Папа, папа!.. Все кончено! — воскликнула Изаура, уронив свою прелестную головку на грудь Мигела. — Теперь у нас нет надежды!

— Кто знает, дочка! — серьезно ответил отец. — Не будем падать духом. На все воля божья…