Летние каникулы 1936-го года я провёл не совсем обычно. В лагере побыл только одну смену, а затем помогал Сёме, который на лето взял вторую работу. Рядом с нашим домом закрыли польский костёл -единственный в местечке, где жило несколько тысяч поляков. В то время закрывали не только синагоги, но и костёлы, церкви и другие религиозные заведения. Огромное и красивое здание, построенное в 18-ом столетии и являвшееся архитектурным памятником, с большим залом, множеством различных служебных и подсобных помещений, приспособили под кинотеатр. Приспособление сводилось практически к тому, что снесли кресты, убрали церковную утварь и установили недорогие кресла в зале. В ремонте практически не было большой необходимости, так как костёл содержался в отличном состоянии. Территория вокруг него была хорошо благоустроена и окружена массивным кирпичным забором.

Так вот Сёме и поручили заведовать этим кинотеатром по совместительству с основной работой (он тогда работал в комитете Красного Креста). Работа в кинотеатре начиналась вечером, когда демонстрировали два кинофильма.

У Сёмы в подчинении был киномеханик, билетёр и уборщица. Он мог взять ещё кассира по продаже билетов, но чтобы больше заработать, решил выполнять эту работу сам. Именно в этом я ему и помогал. К каждому сеансу я вычерчивал план кинотеатра с нумерацией кресел и по мере продажи билетов вычеркивал в плане проданные места. И ещё я надписывал на каждом билете ряд и место. Сёме оставалось только продать билеты зрителям. Свои обязанности я освоил быстро.

Кино тогда пользовалось большим спросом и зал, в котором размещалось более 400 кресел был почти всегда заполнен, а на такие новые фильмы, как «Чапаев», «Цирк» и на премьеры всех других фильмов билетов всегда не хватало. Однако, даже в таких случаях, больших очередей у кассы, не было. Мы с Сёмой работали быстро и все наличные билеты продавались вовремя. Мне уже было около 12-ти лет и я гордился тем, что могу самостоятельно выполнять эту достаточно ответственную работу. Вначале Сёма часто проверял меня, а когда убедился в моём серьёзном отношении к делу, стал полностью доверять мне.

Заработанные нами деньги пошли, в основном, в семью на латание семейного бюджета, на покупку мне и Полечке одежды и обуви к зиме, к новому учебному году. Какую-то часть заработанных в кинотеатре денег Сёма отдавал мне и у меня впервые появились личные карманные деньги. Я старался не тратить их, но уже одно то, что они у меня были, внушало неведомое доселе чувство надежности и равенства перед своими сверстниками, которые почти всегда имели свои карманные деньги. Моя работа давала мне даже какие-то преимущества перед ними, ибо я мог бесплатно смотреть все фильмы.

Нужно сказать, что я не упускал возможности пользоваться этим правом и смотрел практически все фильмы, которые демонстрировались в нашем кинотеатре, а те, что мне очень нравились, по нескольку раз. Мои сверстники такой возможности не имели не только потому, что за билеты надо было платить деньги, но главным образом потому, что им ещё не разрешалось ходить в кино на вечерние сеансы, а детские проводились только по выходным дням и на них показывали далеко не все фильмы.

С этой первой почти постоянной работы, выполняемой за деньги, связано начало моей пожизненной общественной работы лектора докладчика, рассказчика. Ребята со школы и улицы просили рассказать сюжет нового фильма, который они ещё не смотрели или который они так и не смогут посмотреть, пока им не исполнится 16 лет. И я рассказывал им о фильмах. Со временем я приобрел опыт, а возможно и проявились какие-то способности в этом деле. На мои беседы собиралось всё больше ребят и они стали проводиться всё чаще. В начале беседы касались только просмотренных мною фильмов, но новых тогда выпускалось мало, а на наши еженедельные беседы собиралось много ребят, которые просили о чем-нибудь рассказать. Пришлось готовить беседы по различной тематике, которые принимались порой лучше, чем о просмотренных фильмах.

Несколько бесед было посвящено Одессе, воспоминания о которой были ещё свежи в памяти. Ребята с живым интересом слушали рассказ об удивительном городе, о море, о катакомбах, о лучшем в мире театре и, конечно, о сказочном санатории для детей на берегу тёплого моря Затем они захотели послушать об Испании, где в то время шла гражданская война и куда тайно отправлялись наши лётчики, танкисты, военные специалисты и просто бойцы в «интернациональные бригады», сражавшиеся на стороне Республиканцев.

Готовясь к таким беседам, я прочитывал много газет, журналов, слушал радио и отбирал из них наиболее интересную информацию, делал необходимые заметки и готовил небольшие тезисы для памяти.

Иногда материалом для таких бесед служили прочитанные мною книги. Помню с каким интересом ребята слушали рассказы о Ку-Клукс-Клане и Мисменте из книги «Мисмент», которая тогда пользовалась большой популярностью.

На подготовку этих бесед и рассказов требовалось немало времени, но скажу честно: мне приятно было сознавать, что я один среди своих сверстников могу это делать и мои рассказы хорошо воспринимаются ребятами. Пожалуй эта удовлетворенность и компенсировала затраты моего времени, и я не намерен был бросать эти занятия.

Признаюсь, однако, что такое всеобщее признание моих возможностей, а может быть и способностей рассказчика, возбуждало во мне некоторое самолюбие, которое я самокритично оценивал сам для себя, как зазнайство.

Когда случалось, что во время беседы или рассказа кто-то отвлекался, разговаривал и мешал мне говорить, а другим ребятам слушать, я прекращал рассказ и уходил, не возобновляя беседы по несколько недель, а случалось и месяцев. Наши беседы возобновлялись только после признания нарушителем допущенной бестактности и публичных обещаний не повторять такое впредь.

Не лишним будет, наверное, сказать, что несмотря на мою негативную самокритичную оценку этих своих поступков, я не мог освободиться от этого недостатка на протяжении всей своей жизни.

И ещё, говоря о летних каникулах 1936-го года, не могу не вспомнить об одном примечательном случае. На лето к нам, как обычно, приехал мой брат Зюня из Одессы. Кроме синего костюма, который ему подарил наш далекий американский родственник, он привёз ещё белую парадную лётную форму с фуражкой, которую ему выдали в аэроклубе. Зюня попеременно менял костюмы и брюки так, что у него получился довольно большой набор красивых нарядов, в которых он каждый вечер выходил со своим другом Нюней Туллером на вечерние прогулки, в кино или на танцы.

Зюня был очень красивым парнем, а эффектная одежда ещё более выделяла его красоту. Девушки были без ума от него и наперебой искали случай провести с ним время. Об этом мне часто говорили даже мои сверстники, а Сёма на сей счёт знал и много подробностей.

Зюне, конечно, был приятен его успех у Красиловских барышень, но он говорил, что лучше его Рахили в Красилове девушек нет, и он серьёзно ни с кем не встречался.

К их огорчению он вдруг в начале августа заявил, что уедет в Одессу на этот раз не в конце августа, как обычно, а в середине. И причиной тому стал я. Он вдруг серьёзно заинтересовался моими музыкальными способностями, часто исполнял со мной различные мелодии на гитаре. Иногда он напевал мне незнакомую мелодию и велел подобрать ее на слух на мандолине.

Меня никто не учил музыке и я не знал нот, но мне тогда не составляло труда довольно быстро запомнить, напеть и сыграть неизвестную мне ранее песню или другую мелодию. Зюня тогда высоко оценил мои способности и пришел к выводу, что мне обязательно нужно учиться музыке. Для этого он решил показать меня довольно именитому в то время музыканту - профессору Столярскому, который возглавлял известную на Украине музыкальную школу для одаренных детей в Одессе. В конце августа шёл набор детей в эту школу и Зюня взялся подготовить меня к экзаменам.

Как я потом убедился, нам не стоило уделять столько времени этому делу. В назначенный день Зюня повёл меня в школу на фасаде которой значилось, что это школа имени профессора Столярского.

Экзамен сводился по существу только к проверке слуха и способности воспроизвести музыку на инструменте. В комнате стояло пианино и находились различные инструменты, в том числе скрипки, домбры, мандолины. Несколько учителей и сам Столярский прослушивали каждого ребенка (а были и совсем ещё малые дети по 5-6 лет) в отдельности.

Когда пришла моя очередь, Столярский сел за пианино и сыграл песню «Чёрный ворон» из кинофильма «Чапаев». Я помнил эту мелодию, потому что несколько раз смотрел фильм. Правда, я никогда раньше не пробовал подобрать её на мандолине. Тем не менее мне не доставило большого труда почти с ходу наиграть эту песню на инструменте, что вызвало откровенный восторг у профессора. Он похлопал меня по плечу, воскликнул «Молодец» и сказал с явным еврейским акцентом: «Ты будешь учиться в школе имени мине».

Я был счастлив от похвалы профессора, но, как потом выяснилось, воспользоваться на этот раз возможностью учиться в полюбившемся мне городе, да ещё в такой именитой музыкальной школе, мне не довелось.