Разговор с Уткиным после моего возвращения из Ленинграда был не из приятных. Илья Григорьевич настоятельно уговаривал меня дать согласие на замещение должности главного инженера. Он по отечески убеждал меня, что так будет лучше и для дела и для меня, искренне полагая, что при нём я быстро дозрею до этой высокой должности и надеясь, что пока он будет директором я смогу избежать служебных неприятностей.

Доброе ко мне отношение директора не вызывало сомнений. Мне даже верилось, что рядом с ним я смогу обеспечить выполнение нелёгких обязанностей технического руководителя предприятия. Именно рядом с ним - опытным, грамотным, умным директором мне было бы легче, чем с другими, сменившими друг друга в последнее время руководителями. Если признаться честно, мне даже льстило столь быстрое выдвижение на такую ответственную должность. Очень хотелось взяться за эту работу, чтобы убедить всех, что не зря мне оказано такое доверие, но здравый смысл подсказывал воздержаться от этого и поработать ещё пару лет в цеху, где у меня всё ладилось и установились добрые отношения и с подчинёнными, и с начальством. Больше всего, конечно, пугала уголовная ответственность за допущение хищений и выпуск нестандартной продукции. При наличии желания у органов власти, в любое время можно было найти основания для расправы с любым руководителем по одному из этих «правонарушений», или по обоим в совокупности. А кто может гарантировать, что такое желание раньше или позже у них не появится, особенно если оба руководителя евреи?

Боязнь эта подкреплялась и статистикой смены директоров и главных инженеров за весь послевоенный период работы комбината. Они менялись ежегодно и при этом большинство из них увольнялись с привлечением к уголовной ответственности. Из-за этой боязни я и отказался тогда от должности главного инженера, что вызвало явное недовольство Уткина и надолго изменило его отношение ко мне. Он заявил, что передаст решение этого вопроса на рассмотрение главка, министерства и партийных органов, а пока велел исполнять прежние обязанности начальника цеха.

На следующей неделе на комбинат приехал начальник “Белглавмясо” Перетицкий, который с участием секретаря горкома партии Карпенко провёл со мной второй тур переговоров. Там были и уговоры, и обещания, и даже угрозы привлечения к партийной ответственности. Когда же они убедились, что моя позиция остаётся прежней, начальство сменило гнев на милость и предложило мне должность главного технолога, которую главк впервые учредил только на Оршанском комбинате. Поскольку в этом случае я не нёс ответственности за сохранность собственности, у меня не было оснований отказываться от предложенной должности и было решено, что после передачи цеха я приступлю к исполнению своих новых обязанностей.

Чтобы сгладить неприятный осадок от недавних угроз, Карпенко спросил, когда, наконец, я покажу своих близнецов, а Перетицкий предложил сделать это прямо теперь, поскольку завтра утром он должен возвращаться в Минск.

Я успел позвонить домой и предупредить о визите высоких гостей. Уткин согласился пойти с нами и, когда вся эта компания вошла в гостиную, стол уже был накрыт и всё выглядело очень прилично. Была пятница и дед Абрам решил подать гостям фаршированную рыбу, приготовленную к субботе, и кое-что из своих запасов спиртного.

Близнецы-братья в ленинградских обновках выглядели нарядно, вели себя дружелюбно и произвели на всех приятное впечатление. Перетицкий и Карпенко восхищались трудолюбием и мужеством Анечки и поздравили её и мужа с повышением в должности (её тогда назначили начальником консервного цеха). Они также высоко оценили помощь родителей в воспитании внуков. Допоздна засиделись гости за праздничным столом.

Начинался новый этап нашей трудовой деятельности.