Самыми близкими нашими родственниками за пределами Америки была семья Крепсов. После последней встречи в Дюссельдорфе Боря и его «команда» стали как бы милее, роднее и ближе. Мы поддерживали с ними постоянную связь по телефону и часто обменивались письмами. К нашей «Золотой свадьбе» получили специальный выпуск «Независимой» газеты под редакцией «Дебо», посвященной полувековому семейному юбилею. В ней были тёплые поздравления в прозе и стихах, душевные пожелания, дружеские шаржи. Она была пронизана тонким одесским юмором, теплом и любовью. Боря вновь блеснул поэтическим даром и неувядаемым художественным талантом.

Последнее время нас одолевала тревога о его здоровье. Хоть он ни на что конкретно не жаловался и в своих письмах оставался прежним оптимистом, мы теперь, после трёхнедельного общения с ним в позапрошлом году, хорошо себе представляли, что он серьёзно болен. Предметом особого беспокойства было его сердце, что подтверждалось одышкой и потребностью частого отдыха при ходьбе.

27 марта - день рождения Бори. По нашим расчётам в прошлом году ему исполнилось 75 лет, хотя по паспорту был на пару лет старше (он приписал их в начале войны). Мы позвонили в начале марта, чтобы узнать о самочувствии. В трубке раздался бодрый голос:

-Мы здесь и вас внимательно слушаем.

Разговор пошёл в обычном шутливом тоне и не предвещал никакой опасности. К своему предстоящему дню рождения Боря отнёсся без особого интереса, отметив, что он мог бы стать для него большим праздником только в случае нашего приезда. Прощаясь, он между прочим сказал, что на несколько дней ложится в больницу для замены сосудов, питающих сердце, и просил об этом не беспокоиться, так как такие операции в Германии стали обычными и не должны вызывать тревогу.

Для нас это стало неожиданностью и, несмотря на то, что операции на сердце теперь перестали быть редкостью и возвращают к нормальной жизни многих безнадежно больных людей, мы попытались уговорить Борю пересмотреть своё решение. Он категорически отказался, утверждая, что всё решено окончательно и волноваться нам не следует. Мы тепло попрощались с Борей и договорились на следующей неделе связаться по телефону. Не было тогда и мысли, что этот разговор станет последним.

На наш очередной звонок ответила Люся, которая сквозь слёзы обронила как будто заученную фразу:

- Бори нет. Он умер.

Только вечером узнали от Аллочки подробности происшедшей трагедии. После, казалось, успешной операции по замене до предела забитых сосудов и отключения искусственного сердца, его родное сердце отказалось принять на себя свойственные ему функции. Долгие и мучительные усилия врачей результатов не дали.

Он скончался на операционном столе, не успев даже попрощаться с родными и близкими, передать «дела» главы семейства, сделать какие-то предсмертные поручения. 3-го марта, тихим солнечным днём ранней весны 1999-го года, ушел из жизни Борис Абрамович Крепс. Для Люси он был милым и верным мужем, для детей -заботливым отцом, для внуков - добрым дедушкой, для Анечки и её младшей сестры Полечки - любимым старшим братом, для всей нашей большой мешпухи - весёлым, умным, обаятельным «дядей Борей из Одессы», а для меня не столько родственником, сколько другом. Мы были нежно дружны с первых дней нашего знакомства, ещё до того, что стали родственниками.

Часто и подолгу мы сиживали с ним и беседовали на бытовые, семейные, личные, служебные, общественные и философские темы. Говорили обо всём на свете. Нам всегда на это не хватало времени. Не во всём я был согласен с Борей и часто спорил с ним, защищая свою точку зрения, но всегда получал большое удовольствие от общения со своим верным и добрым другом.

Аллочка успокаивала нас тем, что смерть ему досталась лёгкой. Он не испытывал предсмертных мучений. Уснул навсегда. Наверное, скоропостижная кончина на самом деле хороша для покойника. Остальных, не ожидавших её и не успевших подготовиться к беде, она оставляет в недоумении: зачем? почему? За что? Мы упрекали себя в том, что не смогли отговорить его от операции, не заставили ещё раз удостовериться в её срочности,, не подумали о месте её проведения. Смерть в таких случаях не даёт ответа на эти и другие вопросы. Она их только ставит тем, кто остался и потому воспринимается ими ещё трудней и мучительней.

Боря прожил три четверти века, точнее 75 лет, 11 месяцев и 6 дней, не дожив всего три недели до своего очередного дня рождения. Он родился в зоне оседлости, на Украине, на заре становления там советской власти. Жил в стране Советов с первых

лет её рождения до последнего вздоха и на всех этапах её существования, начиная с НЭПа, индустриализации и коллективизации, и кончая «перестройкой», она напоминала ему об его еврейском происхождении. На этом основании его вычеркивали из многих списков, куда-то не пускали, чего-то не давали. Его полувековая медицинская карьера началась в военном госпитале, с которым он прошёл всю войну, и закончилась должностью рядового врача по диспансеризации сельского населения Одесской области. Его сверстники по институту занимали высокие посты в системе здравоохранения, стали именитыми профессорами, заведовали клиническими больницами или кафедрами в медицинских ВУЗах, а он прожил всю свою жизнь в одной и той же должности. И на ней достиг многого: пользовался высоким авторитетом у больных, стал инициатором сплошной диспансеризации сельского населения, практически лишённого врачебного надзора и квалифицированного медицинского обслуживания, был автором многих научных публикаций.

Именно на этой работе, в постоянных поездках по глухим сёлам Одессщины, он рано постиг подлинный чудовищный смысл всего происходящего, стал противником системы, потерял веру в возможность осуществления социалистических идей, достижения светлого будущего, истинной свободы и всеобщего равенства в Советском государстве.

Не находя реальных возможностей борьбы с системой, он замкнулся в работу, которой отдавал все свои силы, знания и большой опыт, в воспитание детей и внуков, которых безумно любил. При этом ему всегда удавалось сохранять доброжелательность и спокойствие. Мы неизменно пользовались его добрыми советами. Он приходил на помощь в трудную минуту и приносил успокоение.

Боря никому не завидовал и ненавидел людей, живущих по принципу: не то хорошо, что мне хорошо, а то, что другому плохо. Его любили, к нему относились с большим уважением не только родные, близкие, друзья, но и совсем чужие люди, хоть раз получившие возможность пообщаться с ним.

Даже на чужбине, где ему пришлось прожить последние годы, все соседи, с которыми он не мог общаться из-за языкового барьера, ему всегда вежливо и учтиво кланялись.

Мы очень тяжело перенесли внезапную кончину Бори. Она стала для нас невосполнимой потерей. Светлая память об этом замечательном человеке останется с нами на всю оставшуюся жизнь.