В темнице сидит заключенный      Под крепкою стражей, Неведомый рыцарь, плененный      Изменою вражей. И думает рыцарь, горюя:      «Не жалко мне жизни. Мне страшно одно, что умру я      Далекий отчизне. Стремлюся я к ней неизменно      Из чуждого края И думать о ней, незабвенной,      Хочу, умирая». Но ворон на прутья решетки      Садится беззвучно. «Что, рыцарь, задумался, кроткий?      Иль рыцарю скучно?» Тревогою сердце забилось,      И рыцарю мнится — С недоброю вестью явилась      Недобрая птица. «Тебя не посмею спугнуть я,      Ты здешний,— я дальний… Молю, не цепляйся за прутья,      О, ворон печальный! Меня с моей думой бесплодной      Оставь, кто б ты ни был». Ответствует гость благородный:      «Я вестником прибыл. Ты родину любишь земную,      О ней помышляешь. Скажу тебе правду иную —       Ты правды не знаешь. Отчизна тебе изменила,      Навеки ты пленный; Но мира она не купила      Напрасной изменой: Предавшую предали снова —       Лукаво напали, К защите была не готова,      И родину взяли. Покрыта позором и кровью,      Исполнена страха… Ужели ты любишь любовью      Достойное праха?» Но рыцарь вскочил, пораженный      Неслыханной вестью, Объят его дух возмущенный      И гневом, и местью; Он ворона гонит с укором      От окон темницы… Но вдруг отступил он под взором      Таинственной птицы. И снова спокойно и внятно,      Как будто с участьем, Сказал ему гость непонятный:      «Смирись пред несчастьем. Истлело достойное тленья,      Всё призрак, что было. Мы живы лишь силой смиренья,      Единою силой. Не веруй, о рыцарь мой, доле      Постыдной надежде. Не думай, что был ты на воле      Когда-либо прежде. Пойми — это сон был свободы,      Пускай и короткий. Ты прожил все долгие годы      В плену, за решеткой. Ты рвался к далекой отчизне,      Любя и страдая. Есть родина, чуждая жизни,      И вечно живая». Умолк… И шуршат только перья      О прутья лениво. И рыцарь молчит у преддверья      Свободы нелживой.