Утренний воздух наполнился сиянием солнечных лучей, отражавшихся от висящей в нем мелкой пыли, и небеса превратились в сверкающий янтарный полог.

Заратан сидел на корточках у крохотного костра, глядя, как кожица рыбы коричневеет и лопается. Смотреть на это было куда проще, чем на Калай, которая ее готовила. Женщина выпотрошила рыб, положив их на кусок дерева, а потом воткнула их в песок вокруг пламени. В его возрасте непреодолимые позывы плоти возникали в самых неожиданных ситуациях. Калай обошла вокруг костра, подбрасывая в огонь ветки. Кудрявые рыжие волосы, обрамляющие ее загорелое лицо, развевались. Когда она наклонилась к костру, чтобы повернуть рыб, он мельком увидел, как в разрезе ее платья показались груди. Это было настоящее мучение.

Кир и Варнава сидели шагах в десяти от них и негромко беседовали. Он слышал лишь обрывки фраз, но выражение лица Кира было ужасным.

— О чем они говорят? — спросила Калай, мотнув головой в сторону Кира и Варнавы.

Сказать, что у нее голубые глаза, — все равно что назвать прекраснейший янтарь просто желтым. Эту искрящуюся неземную глубину и богатство цвета нельзя было описать словами.

— Что-то про город под названием Леонтополис.

— Значит, вот куда мы направляемся?

— Не знаю, но Варнава сказал, что знает человека, старого отшельника, который живет в пещере в нескольких днях пути от города на север, к побережью.

— Значит, мы направляемся в пещеру отшельника?

— Можно подумать, мое мнение учитывается в их планах, — раздраженно ответил Заратан. — Я просто догадываюсь, как и ты.

Калай уперла руки в бедра, и ее полные губы дернулись в усмешке.

— Заратан, ты не думал, что когда тебя сравнивают с котом, то делают это из-за тех завывающих ноток, которые у тебя так часто возникают?

Заратан покраснел.

— Ты ведешь себя просто возмутительно! Лучшее доказательство правоты святого Петра, который сказал, что женщины недостойны жизни.

— Он действительно это сказал?

— Да. Это есть в Евангелии от Фомы, теперь запретном. Одна из моих любимейших книг.

— Понятно почему.

Калай снова наклонилась, чтобы перевернуть жарящихся рыб, и Заратан зажмурился. Он открыл глаза только тогда, когда услышал, что она выпрямилась. Глянув на нее одним глазом, он понял, что Калай пристально смотрит на него.

У него шумно заурчало в животе, желудок будто хотел завязаться узлом.

— Ты ведь сегодня не ешь, правильно? — спросила она.

— Почему же, ем, конечно. А что?

— Ну, это не моего ума дело, но вчера я слышала, как кто-то из монахов сказал, что тебе и Киру приказано три дня поститься из-за разбитого горшка или чего-то в этом роде.

Кровь отхлынула от лица Заратана, и у него закружилась голова.

— Но ведь брат Варнава наверняка не собирается…

— Спроси у него, вот он идет, — сказала Калай, сделав жест рукой.

Резко обернувшись, Заратан увидел братьев-монахов, подходящих к костру. Белое одеяние Кира было покрыто грязью и кровью, после того как ему пришлось поваляться по полу молельни. Путешествие по реке тоже не сделало его чище, и на этом фоне идеальная чистота одеяния Варнавы бросалась в глаза.

Заратан попытался понять, что означает выражение лиц братьев. Оба плотно сжали губы и напряженно смотрели перед собой.

Калай вынула из песка четыре прутика с нанизанной на них рыбой и раздала их своим спутникам. Заратан жадно схватился за еду и впился в нее зубами, прежде чем ему что-то скажут, и вздрогнул от ужаса, увидев, как Кир и Варнава встали на колени и склонили головы.

Варнава принялся тихо читать Символ веры, установленный Ипполитом в 215 году.

— Веруешь ли в Бога Отца Вседержителя? Веруешь ли в Иисуса Христа, Сына Божия, зачатого Девой Мириам от Духа Святого? В Иисуса Христа, распятого Понтием Пилатом, умершего, похороненного и на третий день воскресшего из мертвых, и вознесшегося на небеса, и сидящего одесную Отца, чтобы судить в грядущем живых и мертвых? Веруешь ли в Духа Святого, святую церковь и воскрешение телесное?

— Верую, — раз за разом отвечал Кир.

— Верую, — неразборчиво проговорил Заратан.

Его рот был набит рыбой.

— Что за болтовня! — сказала Калай и принялась за рыбу.

Она ела, а братья-монахи смотрели на нее.

Кир встал, обошел костер и отдал рыбу Заратану.

— Тебе это нужнее, чем мне, брат. Возьми, пожалуйста.

Заратан положил прутик с нанизанной на нем рыбой на колени.

— Спасибо, брат.

Интересно, подумал Заратан, решил ли Кир продолжать поститься или это было очередным «актом милосердия», который он совершал каждый день? Наверное, и то и другое. Как бы то ни было, подвывающий желудок Заратана был благодарен ему за это.

Варнава ел рыбу, не обращая на еду никакого внимания. Его отсутствующий взгляд был направлен на колеблющееся пламя костра.

— Вы же не верите во всю эту ерунду? — спросила Калай, прожевав очередной кусок рыбы.

— Конечно же верим, — резко ответил Заратан. — Что за глупый вопрос? Не думаешь же ты, что мы бы произносили эти слова, если бы…

— По большей части верим, — еле слышно произнес Варнава. — Если не брать в расчет воскрешение и, конечно, того, что Он мамзер.

Глаза Калай широко раскрылись, а Кир окаменел, как от пощечины.

Казалось, последнее слово все еще звенит в воздухе пустыни в ожидании скорого и сурового воздаяния Божьего.

Заратан сглотнул.

— Что значит «мамзер»?

— Это еврейское слово, значит «уб…», — начала Калай.

— Это же слово есть и в арамейском, — перебил ее Кир. — Означает незаконнорожденного ребенка.

Заратан переводил взгляд с одного своего спутника на другого, пытаясь понять, о чем речь. Но похоже, никто не собирался объяснять ему.

— И кто этот незаконнорожденный ребенок?

— Господь наш Иисус, — ответил Варнава, откусив еще кусок рыбы.

Похоже, он был абсолютно равнодушен к выражению шока на лицах его спутников.

— Это кощунство! — выпалил Заратан.

Кир и Калай ошеломленно глядели на старика.

Варнава прожевал кусок рыбы и проглотил его.

— Не замечали ли вы, что в ранних христианских писаниях его никогда не именуют Сыном Девы? — смущенно сказал он.

— Он не был таковым? — спросил Заратан.

— Нет, — ответил Варнава, покачав головой. — Помимо Евангелий мы имеем и другие документы, свидетельствующие, что отцом Иисуса был человек по имени Пантера. И Господа нашего часто называли Иешуа бен Пантера, что означало Иисус, сын Пантеры. Хотя встречаются различные варианты имени его отца: Пантера, Панфера, Пантири, Пандора или даже Пандера.

— Пантера, — с благоговением произнес Кир.

Заратан вспомнил отрывок из книги Папиаса, который читал ему Кир. Там были слова «сын Пантеры» и что-то про «безголового демона». Он невольно посмотрел на мешок из газельей кожи, лежащий позади Варнавы, и у него возникло неприятное ощущение, что оттуда раздаются голоса, но они звучат вне пределов его слышимости.

— Где были упоминания об этом Пантере, брат? — спросил Кир.

— Во многих документах — и римских, и иудейских. В те времена, когда Господь наш странствовал по Палестине, этот скандал получил широкую огласку, что и описано в одном из наиболее ранних документов раввинов, датируемом семидесятым годом, через сорок лет после смерти Господа нашего, тогда же, когда написано самое раннее известное нам Евангелие — Евангелие от Марка. Заметьте, что Марк вообще не упоминает имени отца Иисуса.

Заратан прищурился. Наверняка это было всего лишь упущением со стороны Марка.

Кир наклонился ближе к Варнаве, не сводя с него глаз.

— И что говорится в этом документе раввинов?

— Это история о раввине Элеазаре, арестованном по обвинению в том, что он перешел в христианство. Ему вменили в вину то, что он внимал еретическим учениям об Иешуа бен Пантере, что являлось нарушением правил поведения раввинов, которым запрещалось каким-либо образом общаться с еретиками. Мы имеем подтверждение этому, поскольку случай был передан на рассмотрение римскому наместнику.

— А что случилось с Элеазаром? Что это было за учение о Господе нашем, которое он услышал?

Варнава оторвал кусок рыбьей кожи и принялся жевать его. Заратан не мог отвести взгляд от морщинистого лица старого монаха. Похоже, он ничем не смущен: выглядит так, будто знал эти факты всю свою жизнь и постоянно обдумывал их, не находя в них ничего еретического. Просто факты.

«Он потерял рассудок! От переживаний… или от голода!» У Заратана отвисла челюсть от удивления, и он с трудом закрыл рот.

— Элеазара помиловали и отпустили, — ответил Варнава. — Но в ходе расследования возник вопрос, который остался открытым. Допустимо ли наносить татуировки на тело в Шаббат, не является ли это нарушением закона о запрете на работу в святой день? Равви Элеазар счел это нарушением.

Заратан сморщил нос.

— Господь наш наносил татуировки на Свое тело в святой день? — спросил он.

— Ну, мы не можем утверждать это с уверенностью, но история равви Элеазара гласит, что Господь наш «имел на теле Своем магические знаки в виде шрамов, которые Он обрел в Египте». Следовательно, на плоти Его имелись такие знаки. И заметьте, что в Послании к Галатам говорится, что святой Павел имел на плоти своей «знаки Иисусовы», возможно, такие же заклинания, что были и у Господа нашего, — добавил Варнава, подняв палец.

— И это единственное упоминание? — раздраженно спросил Заратан. — Иудейский документ о нанесении знаков на тело свое? Это же абсурд!

— Нет-нет, есть и другие. Одно из них, датируемое сотым годом, о раввине Элазаре бен Дама, которого укусила змея. Человек по имени Иаков из Галила исцелил его «во имя Иешуа бен Пантеры». Затем, столетие спустя, подобный случай произошел в Галиле. Сына уважаемого раввина «во имя Иешуа бен Пандеры» исцелил чародей. Мне известны лишь три упоминания об этом в документах раввинов, но есть другие…

— Я бы предпочел, чтобы мы вернулись к вопросу об отце Господа нашего, — сказал Кир. — Кем он был?

— Его отцом был Бог! — крикнул Заратан.

Его бешено бьющееся сердце, казалось, поднялось до самого горла, он задыхался.

Варнава моргнул, откусил еще один кусок рыбы и призадумался, приводя свои мысли в порядок. В лучах утреннего солнца его седые волосы отсвечивали розовым.

— Насколько я могу предположить исходя из того, что знаю, он был лучником римской армии родом из Сидона и звали его Тиберий Юлий Абдес Пантера.

— Он был лучником в римской армии? — переспросил Кир, словно эта малая деталь позволила ему проникнуть в глубь веков и увидеть давно мертвого Тиберия Пантеру.

Заратан вспомнил разговоры в монастыре о том, что Кир тоже служил лучником в римской армии. Он схватился за воротник, чтобы не задохнуться.

— Да, — ответил Варнава. — Из римских документов мы знаем, что на момент рождения Господа нашего он нес службу в Палестине. В шестом году, когда Господу нашему было двенадцать лет, его перевели на службу в другое место.

— Двенадцать? — прошептал Кир. — То есть «забытые годы»? Господь наш отправился вместе со своим отцом к новому месту его службы?

Варнава наклонил голову вбок, и на его седой бороде мелькнул отблеск пламени костра.

— Насколько мне известно, нет никаких документов, которые подтверждают или опровергают это. Но соглашусь с тем, что это возможно.

— Для Иешуа это было бы настоящим спасением, учитывая те страдания, которые он перенес в детстве, будучи мамзером, — сочувственно проговорил он.

«Этого не может быть!»

Заратан покрылся холодным потом. Поежившись, он вдруг увидел, что Калай с любопытством глядит на него.

Она пересела поудобнее, подобрав ноги под себя, и ее тонкое коричневое платье облекло ее тело, будто вторая кожа. Но эта соблазнительная поза едва привлекла внимание Заратана, объятого ужасом от услышанного.

— Почему? Что такого происходило с детьми-ублюдками? — спросила она.

Заратан вздрогнул, услышав последнее слово.

Но Варнаву это, похоже, ничуть не оскорбило.

— Гадкие вещи. Слово «мамзер» было худшим из оскорблений. Таких детей считали отбросами общества. И мать, и ребенок становились изгоями. В Книге премудростей Соломона, главе третьей, стихи с шестнадцатого по девятнадцатый, и главе четвертой, стихи с третьего по шестой, говорится, что таких детей следует счесть «никчемными» и даже в старости не должно оказывать им почтение. После смерти им будет отказано в Царстве Божием. Во Второзаконии, главе двадцать третьей, стихе третьем, четко говорится, что «сын блудницы не войдет в общество Господне и до десятого колена его».

— Меня не заботит то, что будет после смерти, — отрезала Калай. Ее рыжие волосы развевались на ветру. — Что грозило ему при жизни? Его наказывали?

Заратан вытер об одеяние потные ладони и судорожно облизнул губы. В горле пересохло.

— Иисуса могли наказывать любыми мыслимыми способами. Мамзеры не имели права занимать публичные должности, а в тех случаях, когда их дела рассматривались в суде, решения всегда могли быть признаны недействительными. Они не имели права на законный брак с законнорожденными иудеями. Если у них рождались дети, существовала большая вероятность того, что этих детей убьют. В Книге премудростей Соломона говорится, что «потомство этих нечистых союзов рассеется… бурею будет вырвано с корнем».

— Так вот почему Господь наш не женился, — сказал Кир. — Просто не мог?

— Возможно. А может быть, решил придерживаться безбрачия. Я согласен скорее со вторым вариантом. Было множество религиозных сект, каждая из которых предрекала скорый приход Царства Божия, так что жениться было бы бессмысленно. Это то, чему учили и ессеи в Палестине, и терапевты в Египте. Если Господь наш принадлежал к какой-либо из этих сект аскетов, то его обет не жениться и не иметь детей был окончательным и бесповоротным.

— Ты думаешь, он входил в какую-то из таких общин? — спросил Кир.

«Господь мой — незаконнорожденный? Не верю. Это ересь!»

Возвышенные и загадочные истории о непорочном зачатии были одними из самых любимых у Заратана. Самые значительные переживания во время ночных бдений были связаны именно с теми моментами, когда он думал о непорочном зачатии.

— Думаю, вполне вероятно, что Господь наш изучал магию и целительство у терапевтов в Египте, а затем вернулся в Палестину, чтобы продолжить Свое обучение уже у ессеев, — сказал Варнава. — Философ-неоплатоник Цельс пишет в своей книге «Истинное слово», что Иисус отправился в Египет, чтобы изучать магию. Общины ессеев и терапевтов были также известны своими обширными познаниями в медицине, лучшими в мире на тот момент.

— Так вот как Он творил Свои чудеса, — с равнодушием язычницы заявила Калай, — исцелял, будучи мастером искусства врачевания.

— Его чудеса творились силой Божией! — заорал Заратан. — Как еще ты сможешь объяснить то, что Он воскресил мертвого?

Калай уже открыла рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но брат Варнава не дал ей сделать это.

— Я всегда считал, что дело тут в мази Иисусовой, — тихо сказал он.

— Он изобрел мазь, при помощи которой можно воскрешать мертвых? — нахмурившись, спросила Калай.

— Это просто смешно! — крикнул Заратан.

Варнава положил на колени рыбу на прутике и оторвал от нее тонкий кусок мякоти.

— Насколько нам известно, Мархам-и-Иса, мазь Иисусова, упоминается во многих старинных трактатах по врачеванию, — сказал он, жуя рыбу. — Очевидно, она заставляла раны заживать с потрясающей быстротой и даже могла воскресить мертвого. Или, по крайней мере, того, кого принимали за мертвого.

Заратан в ужасе смотрел на Варнаву.

— Брат, а что это за безголовый демон, которому повинуются ветра? — спросил тем временем Кир.

Взгляд Заратана метнулся в его сторону. Во имя Господа всеблагого, почему Кир просто не протянет руку и не даст этому старику пощечину, чтобы привести его в чувство?

— Всякому, кто читал Псалмы, известно, кому повинуются ветра, — ответил Варнава. — Господу. Но в египетском папирусе, где излагаются магические знания, говорится, что ветра повинуются безголовому демону, владыке мира сего, ибо боятся его. Он могущественная фигура в текстах о древней магии. А почему ты спросил?

Кир огляделся, словно боясь, что его кто-нибудь услышит.

— Когда я и брат Заратан были в крипте библиотеки, мы нашли книгу Папиаса «Толкование пророчеств Господа». Там было упоминание…

— Ах да, в четвертой главе, — ответил Варнава, сдвинув густые брови и оценивающе поглядев на Кира. — Ты прочел ее, брат?

— Ну, не всю, — смущенно ответил Кир. — Фраза была зашифрована, но я понял ее в той части, где говорилось о Пантере, безголовом демоне и Жемчужине.

Варнава удовлетворенно кивнул.

— Это куда больше, чем смогли понять в этом тексте большинство монахов. Даже после многолетней работы. Ты умеешь работать с шифрами?

Кир долго думал, прежде чем ответить.

— Когда я служил в армии, мне приходилось расшифровывать закодированные послания, адресованные полководцам, — сказал он. — Не то чтобы я очень преуспел в этом, но отрывок, о котором мы говорим, был записан простым шифром с заменой букв из греческого, еврейского и арамейского алфавитов.

— Но это мог понять лишь человек, знающий все три этих языка. Ты знаешь еврейский, Кир? — спросил Варнава.

— С трудом читаю, брат. Он близок к арамейскому, поэтому я могу уловить общий смысл написанного, но не перевести в точности.

Калай подтянула к себе ноги, опершись руками на колени. Стали видны ее ступни и лодыжки.

— Я могу переводить с еврейского, — сказала она. — Моя бабушка была еврейкой. Она начала читать мне священные иудейские книги, когда мне было четыре года. Я не читаю, но понимаю смысл слов, поэтому могу управиться и с арамейским, ходя до Кира мне далеко.

Заратан судорожно вцепился зубами во вторую жареную рыбу из тех, что ему дали. Его слегка мутило, и процесс жевания и глотания помогал ему прийти в себя.

Варнава, не отрываясь, глядел на Кира. Судя по его лицу, он изменил свое мнение о нем.

— Кир, возможно, Калай и Заратан смогут грести, пока мы не достигнем ближайшего поселка, а ты сядешь в лодке рядом со мной. Я хочу кое-что тебе показать. Возможно, ты сможешь понять это лучше меня.

— Конечно, брат.

Заратан швырнул в костер рыбьи кости.

— Вы сказали, что многие источники, подтверждающие, что Господь наш был мамзером, — иудейские. Очевидно, их целью было лишь очернить Господа нашего. Не поверите же вы…

— Есть и другие источники, Заратан, — тихо прервал его Варнава. — И некоторые из них ты прекрасно знаешь.

— Правда? — моргнув, чтобы прийти в себя, спросил Заратан.

— Помнишь такие слова: «Того, кто знает отца своего и мать свою, нарекут сыном шлюхи»?

— Конечно. Господь наш говорит это в Евангелии от Фомы, стихе сто пятом, но Он имел в виду…

— Я думаю, брат, Он имел в виду именно то, что сказал. Даже в утвержденных Собором Евангелиях, из тех, что написаны до двухсотого года, есть схожие моменты. Затем число людей, редактирующих Евангелия исходя из своей точки зрения, превысило разумные пределы, и эти тексты перестали заслуживать доверия. Они…

— Ты одержим демонами! Неудивительно, что церковь послала людей, чтобы сжечь наш монастырь! Возможно, мне следовало помочь им!

Кир, закрывший глаза при слове «шлюха», проигнорировал выкрики Заратана.

— Варнава, а где об этом говорится в утвержденных Евангелиях? — спросил он.

— Кир… — мягко ответил Варнава. — Вспомни историю Марка. В храме в Назарете люди называли Иисуса сыном Мириам. А иудеи не вели род по женской линии до разрушения Храма в семидесятом году. В те времена, когда Господь наш был в Назарете, род прослеживался только по мужской линии. Назвать человека сыном его матери означало жестоко оскорбить его. Это означало, что его происхождение со стороны отца сомнительно. Евангелия, написанные на двадцать — тридцать лет позже Евангелия от Марка, такие как Евангелия от Иоанна, Матфея и Луки, стараются замаскировать этот факт. Посему, к примеру, у Матфея в главе двенадцатой, стихе пятьдесят пятом, Мириам заменили на Иосифа, как и у Иоанна, в главе шестой, стихе сорок втором. А позднее редакторы изменили и Евангелие от Марка, называя Иисуса сыном плотника. Евангелие от Марка чаще всего подвергалось редактуре, такой, чтобы его текст подтверждал тексты Матфея и Иоанна. И это позор. Книги имеют право говорить сами.

Он покачал головой.

— Кроме того, в Евангелии от Иоанна вообще не упоминается имя матери Иешуа. Как и в Посланиях Павла. Она стала отверженной, имя ее решили предать забвению.

«Это невозможно!» — подумал Заратан, но не смог вымолвить ни слова.

Варнава посмотрел на рассветное небо. Над горизонтом поднимался огромный оранжевый шар солнца, и пустыню заливало золотое сияние. Линия горизонта дрожала и расплывалась, будто земля и небо плавились и сливались воедино.

— Также существуют многие другие документы второго столетия от Рождества Христова, относящиеся к этой истории. Такие, как труд Цельса, написанный в период со сто пятидесятого по сто семьдесят восьмой год. Он также знал историю Иешуа бен Пантеры и рассказывал о ней.

Заратан глянул на Кира. У того было выражение лица, как у человека, которого ударили по голове камнем: ошеломленное, с открытым от изумления ртом.

— Но, брат, откуда же взялась история об Иосифе как об отце Иисуса? — спросил Кир.

— В восемьдесят пятом году, когда Храм уже был разрушен, а иудаизм и христианство окончательно разделились, последователи Иисуса прилагали отчаянные усилия к тому, чтобы доказать, что Он воплотил все иудейские пророчества, касающиеся грядущего мессии. Подумай, к примеру, о Книге пророка Михея, главе пятой, стихе втором, или Книге пророка Исаии, главе седьмой, стихе четырнадцатом. По сути, история распятия идеально согласуется с двадцать вторым псалмом. Что касается Его отца, то тут надо обратить внимание на Книгу пророка Захарии, главу шестую, стихи с одиннадцатого по тринадцатый.

Судя по выражению лица, Кир силился вспомнить эти отрывки.

— Ты хочешь сказать о стихе, где говорится: «Возьми у них серебро и золото, и сделай венцы, и возложи на голову Иехошуа, сына Иоседекова»?

— Это написано про пророка Иошуа, а не Господа нашего Иисуса Христа! — вскричал Заратан.

Кир обхватил руками колено.

— Иехошуа, Заратан, это и есть имя Господа нашего. Иисус — перевод его краткой формы Иешуа на греческий. А полное имя звучит как Иехошуа. Значит, Иоседек…

Варнава кивнул.

— Краткая форма на греческом будет звучать как Иоси или Иосис, а на иудейском…

— Йосеф, — закончила за него Калай.

Кир сдавил голову руками.

— Прости, но всего этого слишком много, чтобы выслушать за один раз.

— Конечно, потому что это богохульство! — встрял в разговор Заратан. — Иосиф был приемным отцом Господа нашего. Это же факт! Вас всех поразит молния, а затем вы будете низвергнуты в вечное пламя!

— Что ж, это заставит меня изменить мнение, — холодно ответила Калай.

Не обращая на них внимания, Варнава протянул руку и погладил Кира по его вьющимся черным волосам.

— Ты не первый, Кир, кто пришел в смятение от всего этого. Мой наставник епископ Евсевий, работавший в библиотеке Кесарии, тоже с трудом принял это. Но именно поэтому он верил в необходимость веротерпимости и плюрализма, протестуя против гонений на язычников и еретиков, которые начались в Римской империи. Он считал, что лишь в дискуссиях мы сможем открыть истину, заключенную в Евангелиях.

Калай провела рукой по лицу, сдвигая в сторону растрепанные волосы. Взгляд ее голубых глаз остановился на Варнаве.

— Я слышала, что у него возникли проблемы с помощниками-библиотекарями, — сказала она, переводя взгляд на пальмы, качающиеся вдалеке.

— Какие проблемы? — спросил Варнава, откусив еще один кусок рыбы.

— Они исчезают один за другим.

Варнава судорожно проглотил еду.

— Что значит «исчезают»?

— Вы, монахи, в город не ходите, а год назад это было большой новостью. Потом, где-то полгода назад, исчез еще один его помощник. Но вскоре его тело было найдено. Ему в руку вложили вырванное из груди сердце, а в рот воткнули отрезанный член с яйцами.

Заратан ахнул.

— Его пытали?

Морщинистое лицо Варнавы обмякло от тяжести этого известия. Рыба вывалилась из его пальцев и покатилась по песку.

— Брат, тебе плохо? — спросил Кир, кидаясь к нему.

Варнава смотрел в никуда широко раскрытыми глазами.

— Боже правый. Они на нас охотятся, — со смертельным спокойствием произнес он.

— На нас?! — вскричал Заратан.

Ужас объял его. Вскочив на ноги, он ринулся в заросли камыша. Из его глаз текли слезы, а в животе бурлило.