Египет, монастырь Святого Стефана Первомученика

Здесь почти всегда пахло гниющей растительностью и сырой землей. Лишь когда направление бриза менялось, сюда доносилось сухое горячее дыхание пустыни. Оно всякий раз напоминало монахам отца Пахомия, что их плодородные поля стоят на краю огромной бесплодной пустыни.

Брат Заратан смотрел на лодки рыболовов, вытирая покрытые грязью руки о свое белое одеяние. Лодки мерно покачивались на волнах огромной реки — Нила. Отсюда их было видно штук семь, в них сидели мужчины и мальчишки. Вероятно, отцы и дети, отправившиеся добывать хлеб свой насущный.

Он развернулся, обвел взглядом поля, принадлежащие монастырю, и огромные стены города Фуу, в котором жила его семья. От камней волнами поднимался жар, и неровная стена, кругом опоясывающая город, выглядела как бы призрачно. За ней, на севере, возвышался хребет Гебель эт-Тариф, но пыль и дымка практически полностью скрывали его от глаз.

Заратан вздохнул. Интересно, чем сегодня занимаются его друзья в городе. Возможно, помогают своим семьям в поле, как и он сам. Во всяком случае, он должен был это делать.

Ему было всего шестнадцать. Сверкающие на солнце волосы, светлые, как лен, открытые голубые глаза и лицо, которое, как часто говорили ему деревенские девчонки, напоминало морду только что кастрированного кота. Он так и не понял, что они при этом имели в виду, хотя эта насмешка, возможно, относилась к его постоянному состоянию легкого ошеломления от повседневной жизни. А может быть, они говорили так из-за светлого юношеского пушка на подбородке, длиной как раз с кошачью шерсть. Все это не слишком его беспокоило, и хотя мать очень хотела его женить, Фаддей (так его звали еще три месяца назад) совершенно не интересовался вопросом обзаведения семьей. Еще до того, как прийти сюда, он проводил ночи в молитвах, всем сердцем желая хоть на мгновение узреть Царство Божие. Иногда, когда он молился уже после заката, его пронзали тонкие уколы истинной, чистой любви. Он плакал, понимая, что это, наверное, оттого, что он коснулся ран Господа, Иисуса Христа.

— Спасибо, брат, — сказал Заратан еще одному из множества монахов, подносивших ему пустые горшки из-под семян на стоящий в тени пальмы стол для мытья.

Он смиренно глянул на остальных монахов, копающих землю, сеющих и носящих воду. Потом моргнул, оглядев ряд глиняных горшков перед ним. Так много! Как же он так замешкался?

Брат Иона назначил ему простейшее послушание — мыть горшки из-под семян и относить их на полки, в монастырь. Перед ним стояло больше двух десятков немытых горшков и таз с водой. Еще кувшин с водой и ковш, чтобы работающие монахи могли утолить жажду. Как же бежит время! Может, он просто задремал?

Молчаливые монахи поставили ему на стол еще два горшка. У него опустились плечи.

Заратан бездумно провел пальцем по краю только что принесенного горшка. На пальце осталась ячменная мякина.

Он снова задумался о долгих ночах, проведенных в молитвах, и от воспоминаний о пережитом экстазе ощутил головокружение. Он…

— Заратан? — раздался за его спиной угрюмый голос брата Ионы.

Он резко крутанулся, как пес, которого поймали с куском жареной ягнятины в зубах.

— Да, брат Иона?

— Ты и глазом моргнуть не успеешь, как эта куча горшков станет с тебя ростом, упадет и раздавит тебя в кашу. Тогда мне придется отправиться в город — а ты знаешь, как я не люблю это делать, — чтобы сообщить твоим рыдающим родителям, что ты погиб не случайно. Но по сути, ты бы погиб от праздности.

Работающие в поле монахи обернулись, глядя на них.

Заратан покраснел от стыда.

— Прости меня, брат. Я постараюсь сосредоточиться.

— Посмотрим.

Ионе было за сорок. У него были пышные каштановые волосы, всклоченная борода и сморщенный нос, напоминавший Заратану пересушенный на солнце финик. Старший монах лишь покачал головой, снова взял в руки лейку и принялся тонкой струйкой поливать только что посаженные зерна ячменя.

Заратан окунул горшок в таз и начал протирать его льняной тряпкой изнутри. На стол со стуком встали новые горшки, принесенные монахами.

У юноши упало сердце.

— Это пустая трата моих возможностей, — прошептал он сам себе в перерывах между вдохами и выдохами. — Мне бы сейчас быть в келье, стоять на коленях и молиться, взыскуя любви Божьей…

— Сначала вымой горшки, а потом взыскуй любви Божьей, — басовито прошептал кто-то справа от него.

— Брат Кир! — вскрикнул Заратан, подскочив. — Я… я не слышал, как ты подошел.

Кир сдержал улыбку, наклоняясь над столом. Он был высокого роста, мускулистый, с вьющимися черными волосами, свисающими до плеч, густой бородой и усами. Его зеленые глаза, казалось, всегда сохраняли немного насмешливое выражение. Заратан полагал, что ему было лет тридцать пять.

Кир вытер пот со лба грязным рукавом белого одеяния.

— Может, тебе помочь, брат? — спросил он. — Меня прислал Иона. Думаю, он хочет, чтобы ты завершил работу, прежде чем ячмень созреет и его уберут.

Заратан нахмурился, окуная в таз следующий горшок.

— Да, спасибо, брат, — ответил он Киру.

Кир взял в руки горшок и принялся мыть его. Заратан перевернул вымытый им горшок вверх дном и поставил на стол для просушки. Солнце сегодня жгло особенно безжалостно. Повернувшись к Киру, Заратан прищурился.

— Он такой надсмотрщик, все время следит, — прошептал он. — Он всегда таким был?

— Трудно сказать, — улыбнувшись, ответил Кир. — Я здесь еще меньше года. Но ты должен понять. Брат Иона следит за тем, чтобы поля были вовремя и хорошо возделаны, чтобы монастырь сам обеспечивал себя пищей. Авва Пахомий учит, что мы должны сами себя всем обеспечивать. А это нелегкий труд. Ионе нужно, чтобы каждый из нас внес свой вклад в это дело.

Заратан искоса оглядел Кира. Когда его не было поблизости, монахи принимались рассказывать о нем впечатляющие истории. Они говорили, что он был отчаянным солдатом, лучником в римской армии, и убил множество людей.

— Ты снова задремал, брат, — прошептал Кир, наклонившись в сторону. — Давай за работу.

— Что?

Перед мысленным взором Заратана предстали тысячи лучников, давшие залп. Он угрюмо посмотрел на рослого мужчину, стоящего рядом с ним.

— Мой горшки, — повторил Кир. — А потом уже взыскуй любви Божьей.

Лицо Заратана скривилось.

— Смысл моей жизни в этом мире не в мытье горшков, брат. У меня есть более высокое призвание. Я пришел сюда потому, что все говорили, будто авва Пахомий позволяет монахам заниматься упражнениями духа.

Кир прищурил свои зеленые глаза.

— Сажать ячмень — тоже упражнение духа, брат, хотя мне кажется, что ты слишком глубоко погружен в свои мысли, чтобы понять это, — сказал он, показав на шнур, свисающий с кожаного пояса Заратана.

Заратан посмотрел туда же. Они были обязаны все время носить шнур, шерстяную веревку, используемую при чтении Иисусовой молитвы. Каждый раз, произнося «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», следовало завязать на веревке узелок. Количество узелков на веревке показывало, сколько раз за день монах произнес молитву. На шнуре у Заратана было два узла. Он глянул на шнурок Кира. Тот был усеян узлами.

— Кир, я хотел бы беспрестанно молиться, как говорил святой Павел, но я хочу делать это правильно, стоя на коленях в келье, — сказал он. — А стоя здесь, под палящим солнцем, и намывая горшки, я не могу следовать этому святому призванию.

Кир расхохотался. Заратан вопросительно посмотрел на него, не понимая, что смешного нашел брат в его высказывании.

Из-за стены монастыря появилась Калай, монастырская прачка, со своей помощницей Софией. Если София казалась черноволосым чертенком из города, откуда приходила каждый день, чтобы помогать Калай, то сама Калай была рослой гибкой женщиной с волнистыми рыжими волосами и лицом, красота которого могла бы поспорить с красотой легендарной Магдалины.

Заратан посмотрел на нее и сглотнул, издав странный звук.

— Я не понимаю, почему авва Пахомий позволяет ей жить здесь, — прошептал он. — Она шлюха. А может, вообще демон.

Кир нахмурился, сдвинув темные брови.

— Она прачка. Или ты предпочел бы сам стирать свою одежду? Я-то думал, что ты ценишь каждое мгновение, чтобы молиться без перерыва.

Заратан поглядел, как Калай спускается к реке. Серое платье развевалось, облегая ее ноги.

— Она действительно пугает меня, Кир.

— Она пугает всех нас, брат. Но это не ее вина, а наша.

Хорошо хоть, что ей не позволялось общаться с монахами.

Она жила в отдельной хижине в одиночестве, ела отдельно от всех, ей не позволялось говорить с кем-либо, кроме брата Ионы, который приносил и уносил белье и одежду.

Не сводя глаз с Калай, Заратан взял следующий горшок.

— Ой! — вскрикнул он, когда горшок выскользнул из его мокрых пальцев.

В следующее мгновение горшок ударился о землю и разбился. Осколки разлетелись в разные стороны.

Иона явно услышал это. Стоя на поле, он выпрямился, потянулся, разминая уставшую спину, и зашагал по мягкой земле в сторону Заратана.

— Теперь я буду мыть горшки весь остаток жизни, — сказал Заратан. — Это у меня уже третий за неделю.

— Тебе просто надо научиться сосредоточивать свое внимание. Используй для этого молитвенный шнурок, и ты увидишь, что это очень помогает.

Иона подошел к ним в тень пальмы. Сначала он зачерпнул себе воды ковшом.

— Вижу разбитый горшок, — сказал он, выпив воду до последней капли и повесив ковш обратно на кувшин, не глядя на Заратана.

— Я уронил горшок, брат, — сказал Кир. — Прости меня. Это полная беспечность. Надо было вытереть руки, прежде чем брать его.

Он склонил темноволосую голову, всем своим видом выражая стыд.

Заратан посмотрел на Кира расширившимися глазами.

Иона переводил взгляд с Кира на Заратана и обратно. Его губы слегка изогнулись. Он не мог просто спросить Заратана, правда ли это, поскольку подобным вопросом мог вынудить его ко лжи и таким образом сам совершил бы греховное деяние.

— Я приму любое наказание, которое ты мне назначишь, брат, — не поднимая взгляда, сказал Кир. — Обещаю впредь быть более аккуратным.

Иона задумчиво поскреб свою всклоченную каштановую бороду.

— Я не вправе наказывать тебя. Оставлю это на усмотрение брата Варнавы.

— Варнавы? — удивленно воскликнул Заратан. — Еретика?

Иона грозно нахмурил кустистые брови.

— Брат Варнава помог авве Пахомию построить этот монастырь. Он провел здесь больше двадцати лет и проявил себя как, возможно, самый преданный и уж точно самый ученый из наших монахов. То, что он оставляет место для компромиссов в толковании текстов, не означает, что он еретик. Наверное, правильнее будет назвать его прагматиком.

— Что ж, — начал Заратан, развернув грудь колесом, — посмотрим, что будет, если синод епископов, собравшийся в Никее, решит…

— Спасибо, брат, — перебил его Кир.

Это задело Заратана, который еще только начал свою тираду.

— Мы знаем, что брат Варнава — очень святой человек, — добавил Кир.

Иона хмуро глянул на Заратана.

— Можете оба идти к брату Варнаве. Немедленно. И запомните хорошенько: брат Варнава никогда не назначит наказание, которое отказался бы понести сам. Если он скажет вам месяц драить полы, будьте уверены, он проведет этот месяц рядом с вами, стоя на коленях и занимаясь тем же. И пусть знание об этом станет вашей ношей. И сохраняйте молчание до тех пор, пока он сам к вам не обратится, — добавил Иона, уже развернувшись, чтобы уйти.

Кир кивнул, вытер руки и направился в сторону монастыря. Заратан поспешил вслед за ним. Почему же Кир взял на себя ответственность за деяние, которого он не совершал? Заратан знал, что ему не положено разговаривать, пока с него не снимут только что наложенный обет молчания, но все равно обратился к Киру, догнав его.

— Брат, почему ты… — зашептал он.

Кир осуждающе посмотрел на него и резко помотал головой.

Перед ними выросла поражающая взор базилика, которую венчал величественный купол. Стены имели два локтя в толщину, чтобы выдержать вес венчавших их арок и колонн, на которых покоился купол, устремленный в небо. Он достигал высоты в восемьдесят локтей.

Заратан вздохнул с облегчением. Это было место, где сердце познавало свою истинную ценность. Всякий входящий сюда с верой получал прощение грехов и проступков в свете чистого сияния, освещающего весь мир.

Когда Кир открыл дверь, на них дохнуло прохладой. Они вошли в полумрак внутренних помещений. Высоко вверху, под сводом огромного купола, лучи света, проходящие сквозь окна, играли на пылинках. Стены были покрыты росписями с изображениями главных событий жизни Господа: рождение, преломление хлеба на Тайной вечере, судилище и распятие.

Они бок о бок шли к библиотеке, где проводил все свои дни брат Варнава. Он слово за словом переводил древние тексты, крошечные клочки которых приносили ему жители окрестных деревень. Иногда к нему приходили даже купцы с каким-нибудь обрывком папируса, те, что были осведомлены об этом его своеобразном пристрастии.

— Кир, что ты думаешь о брате Варнаве? — зашептал Заратан. — Ты согласен с тем, что он еретик? Я слышал, например, как он говорил, что Господь наш не воскрес во плоти, что это было воскрешение души в Духе! Император объявил подобные высказывания ересью. А ты как думаешь?

Он искоса поглядел на Кира и увидел, что тот возвел глаза к небесам, словно моля Бога даровать ему терпение.

— Кир, ты ведь знаешь, что недавно собирался собор епископов в Никее, чтобы решить все эти вопросы раз и навсегда. Здесь ничего не знают об их решениях? — спросил Заратан.

Кир продолжал молча идти вперед, не сводя своих зеленых глаз с массивных деревянных дверей библиотеки.

— Мне особенно интересно, решат ли они наконец, какой день считать Пасхой. Будет ли он совпадать с иудейским Песахом, как об этом говорится в Евангелии от Иоанна, или со следующим днем, как говорится в Евангелиях от Марка, Луки и Матфея. Лично я думаю, что правильной датой…

Кир остановился и мягким, но уверенным движением прикрыл рот Заратана своими пальцами, молча глядя ему в глаза.

Заратан обиженно кивнул.

Кир пошел дальше, к дверям библиотеки. Когда он распахнул их, железные петли пронзительно скрипнули. Они вошли внутрь, и их окружил запах тления, пыли и заплесневелых книг. По стенам, словно янтарные крылья, взлетающие к потолку, плясали отблески зажженной свечи.

Заратан стоял молча, как ему и было велено с самого начала, ожидая, когда брат Варнава сам заговорит с ними. Пожилой, ему было не меньше пятидесяти, мужчина сидел на длинной скамье, склонившись над столом, на котором лежали обрывки папируса. Они напоминали золотистые высохшие листья, покрытые надписями, сделанными черными чернилами. Очень старые. Судя по всему, он раскладывал их в определенном порядке.

Искоса глянув на них, Варнава тяжело вздохнул и что-то пробормотал себе под нос. Казалось, у него возникли трудности с переводом древнего текста. Когда он наклонил голову, его седые волосы и борода блеснули в свете свечи. У него было странное лицо, все черты которого были словно слегка гипертрофированы. Слишком широкий для узкого, вытянутого лица рот, длинный крючковатый нос и карие глаза в глубоко запавших глазницах. По правде сказать, он скорее напоминал недавно умершего, чем живого человека. На нем, как и на всех монахах, было длинное белое одеяние, перетянутое кожаным поясом, к которому был привязан молитвенный шнурок.

Заратан вздохнул, разглядывая полки, заполненные древними книгами на пергаменте и свитками папирусов. Большинство из них, как он знал, были признаны еретическими. Однажды он застал брата Варнаву за работой с запрещенным текстом Евангелия от Марьям.

Они почувствовали еле заметный запах чернил. Видимо, перед тем, как они вошли в библиотеку, Варнава что-то писал. Справа от него на подставке стоял калам — заточенный под перо кусок тростника. Красные чернила, изготовленные из окиси железа и камеди, напоминали засохшую кровь. Рядом лежали и прочие письменные принадлежности: перочинный нож, чтобы чинить калам, оселок, чтобы точить перочинный нож, кусок пемзы для чистки папирусов, губка для стирания помарок, циркуль, чтобы отмерять равные расстояния между строками, линейка и тонкий свинцовый диск, чтобы расчерчивать строки.

Заратан почесал под мышкой. От льняного одеяния все зудело. Иногда ночью он снимал его через голову и видел, что живот и руки покрылись красными полосами. Но он понимал, что это лишь часть цены, которую надо заплатить за божественную любовь воскресшего Господа.

Брат Варнава взял со стола один из папирусов, лежавший поодаль, воскликнул: «А!» — будто только что сделал великое открытие, и заново переложил папирусы в другом порядке. Несколько секунд он, казалось, не дышал.

— Похоронен позорно, — прошептал он в изумлении.

Похоже, он вообще забыл, как дышать.

— Мне нужно больше… подробностей… — наконец прошептал он.

Заратан непонимающе посмотрел на Кира. Тот тихо прокашлялся.

Варнава резко повернулся к ним, в изумлении оглядев вошедших, будто они подкрались к нему с секирами в руках.

— Простите меня, братья, — еле слышно сказал он. — Я не заметил, что вы пришли. Заратан, надеюсь, с тобой не приключилась еще какая-нибудь неприятность?

Заратан покраснел, переминаясь с ноги на ногу. Кир глянул на него, давая ему возможность признаться.

— Я разбил еще один горшок, брат, — угрюмо проговорил Заратан.

— Понимаю, — ответил Варнава. — А у тебя что за проступок, Кир?

— Я солгал, чтобы уберечь Заратана от гнева брата Ионы. Сказал, что я разбил горшок.

— Значит, твоя вина больше, ты это понимаешь? Даже несмотря на добрые намерения.

— Да, брат, — ответил Кир, послушно кивая.

Варнава встал из-за стола, и куски папируса едва не разлетелись в стороны. Его глаза расширились от ужаса, и он аккуратно сел обратно на скамью.

— Полагаю, от меня ждут, что я назначу вам какое-нибудь наказание, — сказал он, положив ладони на колени, будто в раздумье. — Я налагаю на вас епитимью. Поститься три дня и помогать мне переводить последние из текстов, попавшие в нашу библиотеку, — наконец сказал Варнава. — Кир, думаю, ты неплохо знаешь арамейский?

— Да, брат, — ответил Кир, кивая.

— Хорошо. Идите оба в библиотечную крипту, находящуюся под молельней. Там на столе разложены папирусы. Переведите их текст на греческий.

В крипте хранились самые ценные документы. Заратан там еще ни разу не был. Как и большинство монахов обители.

— На греческий, брат? — переспросил Кир. — Не на коптский?

Хотя они часто говорили на греческом, языке Евангелий, коптский язык был общим для христиан Египта. Зачем же Варнава хочет переводить документы на греческий?

— Да, греческий. Я хочу, чтобы эти книги могло прочитать большее число людей. Считаю, что Евангелие от Петра является важным…

— Евангелие от Петра! — воскликнул Заратан. — Разве эта книга не является запрещенной?

Варнава, похоже, не обратил никакого внимания на его возражение.

— Для самых первых христиан такие книги, как Евангелия от Петра, Филиппа и Марьям, были священными, Заратан. Нужно прочесть их, чтобы понять почему.

— Но они были…

Варнава поднял руку, призывая его к молчанию.

— Не делай из Царства Божьего в твоем сердце пустыню, Заратан. Читай слово Господа нашего, где бы ты ни нашел его… и будь благодарен Ему за это.

Заратан застонал, как от боли.

— Да, брат, — ответил Варнаве Кир.

Варнава махнул рукой, отпуская их, и вернулся к работе с кусками папирусов.

— Ключ от крипты над алтарем Магдалины, — сказал он. — Не забудьте положить на место.

— Не забудем, брат, — отозвался Кир, разворачиваясь и толкая массивную дверь.

— Меня заставляют читать ересь! — жалобно захныкал Заратан, пока они шли по коридору. — Император повелел казнить за это!

— К счастью, император Константин далеко отсюда, — сухо ответил Кир. — Надеюсь, ты последуешь совету брата Варнавы и прочтешь все это, пока такая возможность еще есть.

— Да, если меня не казнят раньше. Я не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить об этом, когда…

— Брат, — перебил его Кир, остановившись посреди огромного пустынного коридора и пристально глядя на Заратана. — Ты, помнится, спрашивал меня, почему я взял на себя вину за разбитый горшок.

— Да. И почему?

— Когда я жил в Риме, меня учили не проживать ни одного дня без какого-нибудь милосердного деяния, — ответил Кир, серьезно глядя на него. — Сегодня ты помог мне вспомнить об этом. Теперь твоя очередь. Будь милосерден, помолчи.

Кир вновь пошел по коридору быстрым размеренным шагом. Чтобы не отстать, Заратану пришлось почти что бежать.

— Ты жил в Риме? — благоговейно спросил он. — А что ты там делал? Ты был солдатом, как говорят все здесь, или…

— Пощади, Заратан, умоляю.

Из-за угла появились два человека и пошли прямо им навстречу. Одного они знали, это был авва Пахомий. Седовласый авва (по-еврейски «отец») по праву считался основателем монашеской традиции христианства. Он уже организовал в Египте четыре монастыря, в планах было еще несколько. Обычно лицо Пахомия хранило печать безмятежности, но сейчас оно выражало легкое беспокойство. Другой человек в черном одеянии и с коротко остриженными светлыми волосами оглядывал все вокруг глазами, кипевшими гневом. Заратан не видел его никогда в жизни.

— Да пребудет с тобой Господь, авва, брат, — сказал Кир, кланяясь, когда они поравнялись.

— И с вами, Кир и Заратан, — ответил авва Пахомий.

Светловолосый даже не снизошел до разговора. Он шел в сторону библиотеки маршевым шагом, как человек, творящий святое дело.

Когда они услышали скрип железных петель, Кир нахмурился и обернулся, чтобы посмотреть. Авва Пахомий вошел первым. Незнакомец остался снаружи и посмотрел на Кира. Заратан был готов поклясться, что мужчины смотрели друг на друга с осторожностью львов, встретившихся в пустыне.

Кир резко развернулся, чтобы уйти.

— Подожди, — резко окрикнул его светловолосый.

Кир напрягся и обернулся.

— Да, брат?

— Тебя зовут Ярий Клавдий Атиний? — спросил тот, прищурившись.

Заратан увидел, как под одеянием Кира на его спине обозначились мощные мускулы.

— Нет, брат, это не мое имя, — отчетливо ответил Кир.

На запястьях сжавшихся в кулаки рук Кира прорезались сухожилия. Заратан подумал, что, похоже, Кир только что совершил еще один грех, в котором ему придется покаяться.

Человек в черном внимательно поглядел на Кира. Римляне всегда брились и коротко стриглись. Не пытался ли священник в черном одеянии представить себе Кира без густой бороды и вьющихся волос до плеч?

Римлянин хмыкнул.

— Ты не знаешь, где он находится? Я слышал, что он был здесь, но не поверил.

— Когда мы приходим к Господу, мы получаем новые имена, — ответил Кир. — Я не знаю человека, о котором ты спрашиваешь.

— Не знаешь, ну конечно же, — скептически заметил римлянин.

Он постоял в нерешительности несколько мгновений, а потом вошел в библиотеку, оставив тяжелую дверь открытой нараспашку.

— Ты знаешь этого человека? — шепотом спросил Заратан.

— Нет, — ответил Кир, покачав головой. — Но он посланец Рима. Ты хотел узнать о решениях собора в Никее? Думаю, скоро ты получишь ответы на свои вопросы. Нам лучше…

В библиотеке послышались громкие голоса.

— Это не может быть правдой! — в ужасе воскликнул брат Варнава. — Они не могли приказать предать их огню! Это слово Господа нашего!

— Епископы утвердили двадцать семь книг, составляющих Новый Завет, — резко ответил римлянин. — Остальные пятьдесят две книги объявлены еретическими, являющими собой рассадник порока многообразия. Никейский собор решил, что они не просто еретические, но должны быть полностью уничтожены. Любой читающий или переписывающий их будет объявлен еретиком и подвергнут наказанию.

Послышались его громыхающие, властные шаги по библиотеке.

— Кроме того, я извещаю вас, что был принят догмат о воскресении. Это было воскресение во плоти. Господь наш воскрес телом. Это понятно?

Сделав паузу, светловолосый епископ продолжил:

— Собор также постановил, что Мария была Девой и после того, как родила Господа нашего, и до конца своей жизни.

— Но… — с сомнением начал было Варнава. — У Господа нашего было четыре брата: Иаков, Иосия, Иуда и Симон. И две сестры: Мариам и Саломия. Как же быть с ними?

— Собор постановил, что они не были Ему родными братьями и сестрами. Либо сводными, либо двоюродными, но никак не родными.

Повисла пауза.

— Что ты читаешь? — услышал Заратан заданный римлянином вопрос.

— Я точно не знаю, — тихо и осторожно ответил брат Варнава. — Похоже, это книга, написанная братом, э, двоюродным братом Господа нашего Иаковом. На еврейском, поэтому, естественно, она называется «Тайная книга Иакова». Я только что начал переводить…

— Сожги ее! — приказал римлянин. — Сожги всякую книгу, хранящуюся в этом помещении, если она объявлена еретической. Я выдам тебе список. И хочу, чтобы ты составил список монахов, которые читали их.

— Но все монахи монастыря читали их хотя бы отчасти, — возразил авва Пахомий.

— Тогда собери их всех сегодня за ужином. До него ведь еще два часа? Я должен удостовериться в том, что все монахи понимают суть решений собора.

Римлянин вышел из библиотеки. В паре шагов следом за ним плелся побледневший и опустошенный авва Пахомий.

— Епископ Меридий, подождите, пожалуйста.

— У вас еще один монастырь, авва, выше по течению реки. Когда я закончу свои дела здесь, я встречусь с вами там. И мы все обсудим подробно, — ответил Меридий, выставив подбородок и надменно глядя на Пахомия.

— Да, епископ Меридий, — послушно согласился Пахомий. — Я буду ждать. Нам много надо выяснить, прежде чем мы попросим наших монахов…

Они свернули за угол, и их голоса стихли.

— Значит, он епископ, — сказал Кир. — Пошли. — Мы должны уже быть в крипте и переводить книгу.

Свернув направо, Кир пошел по коридору. Сквозь окна наверху струился свет на величественный купол над его головой.

— Переводить книгу, которую нам приказали сжечь, — зашептал Заратан. — Если об этом узнают, нас казнят.

Краем глаза он посмотрел на Кира. Ярий Клавдий Атиний? Зачем же епископ из Рима назвал его по имени? Если он лично не знал Кира, то, видимо, кто-то очень подробно описал его внешность, так, чтобы римлянин смог узнать… если он в самом деле узнал его.

Когда они были уже у выхода в залитый солнечным светом сад, где вечерний бриз шевелил листья пальм, Кир остановился и обернулся к нему.

— Заратан, я полагаю, что ты вряд ли сможешь забыть только что услышанное тобой римское имя?

Уязвленный, Заратан выпрямился во весь рост.

— Я умею хранить тайны.

В уголках глаз Кира прорезались морщины. Он коротко, но с облегчением кивнул Заратану.

— Этим ты сделаешь мне огромное одолжение, брат.