Волчий Сновидец прислонился к одному из обрывистых камней, ограждавших горячие ключи. Он уединился у верхней заводи, скрытой в скалах над водопадами. Заводь эта была невелика и тонула в тени гор. Только высоко над головой мелькал кусочек голубой кожи Небесного Человека.

— Цапля, — с болью в голосе прошептал он, — укажи мне путь. Я должен понять, куда мне идти.

Обрывки разговора с Вороньим Ловчим вставали в его памяти. Он вновь и вновь вспоминал лицо своего брата — его тщательно сдерживаемый гнев, тьму его души. Кровь орошала его путь. Души стенали во тьме никто не спел им погребальную песнь, не проводил их к Блаженному Звездному Народу. Боль, боль шагала следом за Вороньим Ловчим. И она разрывала душу Волчьего Сновидца.

Все пришло в смятение. Его душа лишилась мира, лишилась покоя. Единый погрузил его в пучину чувств, заставлял без конца припоминать какие-то слова, и он не мог отогнать их, как не мог отогнать лицо Вороньего Ловчего.

Смятение охватило и тело его, и душу. Его мутило, в глазах стояла беспросветная тьма, а в сердце — бесконечная горечь, горечь поражения. Он чувствовал себя усталым и одиноким, как только может быть одинок человек.

Как быть ему с Пляшущей Лисой? «Ты в самом деле не хочешь, чтобы я послал ее к тебе? Ты знаешь, она охотно упадет в твои объятия. Честно скажу тебе, другой такой женщины я не встречал. Она достойна твоей…»

Он зажмурился и прижал ладони к глазам, скрипя зубами. Ничто не могло утихомирить голос, отдававшийся в его душе. Ужасная мысль преследовала его, и она так же жгла его душу, как некогда — любовь к Пляшущей Лисе. Плоть его терзалась от этой мысли. Он начал тихо выть от отчаяния.

«Я видела конец Народа…»

— Цапля! Помоги мне!

Лицо ее — холодное, неподвижное, синеватое от факельного света — возникло перед ним. Он вновь глядел в ее мертвые глаза, видя, как свет, идущий из глубин души, испепеляет тело.

— Медвежий Охотник… — звала она.

— Смерть, — прошептал Волчий Сновидец. Образ Пляшущей Лисы, возникший в глазах Цапли, заполнил все его существо. — Любовь и Сон вместе — это смерть. — Сердце его билось так, что все тело содрогалось. Смятение и боль распространялись по каждой жилке. — Это она — нет, не она… Смерть — это конец… не важно чего…

Чувство, что все идет не так, как надо, охватило его. Он старался бороться с этим чувством, погрузиться в смерть, осознать ее. Он вспоминал каждую линию мертвого лица Цапли, взгляд ее остекленевших от ужаса глаз. Он стал тихо напевать бессмысленную песню, которой она его научила. Он заставил себя сосредоточиться на ее звуках, очистить мысли, забыть о суете, о жизни людей, сгрудившихся у главной заводи далеко отсюда Судьба тех, кто поверил в его Сон, зависела от него. А сам он начинал терять веру. Пойдут ли за ним другие роды? Или ему придется оставить их на смерть, смерть которую предсказал его Сон? Чей-то резкий смех, донесшийся из долины, прервал его размышления. Потом кто-то прикрикнул на ребенка…

— Танцуй! — приказал он себе. — Ищи… Ищи то что вне тебя. Утрать разум. Стань всем — и ничем.

Он сурово покачал головой, стараясь очиститься от туманящей мысли жалости к себе, и продолжал петь петь, петь…

Время все растягивалось, звуки песни проникали в каждый угол его мозга. И он едва слышал свой голос. Пение постепенно переходило в Сон. Единый явился к нему. Воображаемый Танец поглотил всего его, и он почувствовал, что петь ему больше не нужно, что он больше не в силах остановить движение: оно целиком охватило его и, как бальзам, смягчило раны его души. Только это движение и существовало. Оно смешивалось с ласкающими прикосновениями воды, пока наконец он не почувствовал, как поднимается высоко в воздух.

Он чувствовал свою невесомость в море света. Время исчезло, и он погрузился в вечность, где никогда не было ни Волчьего Сна, ни Пляшущей Лисы — только одно мгновение, где он все знал и бесконечно верил в себя.

Танец остановился.

Он растворился в лучезарном пространстве, как капля воды в океане. Не существовало ничего, кроме света. А потом, накопившись, свет вспыхнул с невероятной силой, омыв вселенную гигантской волной, захватывая, захватывая и тесня тьму.

И в это мгновение он узнал, узнал наконец, что значили загадочные слова Цапли:

— Ты сможешь остановить Танец, когда посмотришь как следует на Танцующего.

Рядом с движениями Танца был Танцующий. А рядом с Танцующим пребывает Сущность всего, то, что объединяет животных и растения с человеческими существами, — Единый Голос, Единый… Танцующего не существовало больше. Его будто никогда и не было.

Вечность отступила, и тело вернулось к нему. Он открыл глаза. Солнечный свет до боли ослепил его, и он прищурился. Постепенно мир звуков и чувств вернулся к нему. Он сделал еще один шаг, но почему он не смог навсегда остаться в этом сверкающем свете? Он приближался к этому, но никогда до сего дня не доводилось ему увидеть весь мир как мираж. Он бы овладел огнем, и яд не смог бы…

С того берега заводи, изнутри пещеры Цапли, какие-то голоса выкрикивали его имя.

Холодный страх сжал его. Он повернулся в сторону голосов, и темные дрожащие лица их владельцев возникли в его памяти. Но между ним и этими образами стояла таинственная пелена. Грибы тянули его к себе, держали его, как чьи-то сильные руки.

Он глубже погрузился в заводь, прячась… прячась…