Тед Мэйсон и Мэрфи вышли из столовой. Тед что-то говорил, жестикулируя, Мэрфи слушал. Когда Тед не думал о своей Памеле, он выглядел счастливчиком, которому всегда везет. Казалось, Круз тоже пришел в себя. Разговаривая с ними, Мэрфи думал о Драчуне Уотсоне и Вилли Керни. Пройдет время, и они будут называть меня Бабушкой Мэрфи. Его передернуло от этой мысли.

Мэрфи посмотрел в сторону взрывоопасной блондинки. Она встретила его любопытный взгляд — и улыбнулась. Что это, приглашение? Мэрфи замешкался на мгновение, искоса посмотрел на Мэйсона и Маленкова. Нет. Сначала дело. Он виновато улыбнулся и пожал плечами, на минуту позволив себе задержаться на ней взглядом. Она легонько кивнула и вскинула бровь.

Мэрфи потребовалось время, чтобы прекратилось сердцебиение, и он не расслышал объяснения Маленкова, уловив только конец фразы: “Думаю, мы что-нибудь изобретем. Проблема в том, что поперечное сечение торпеды — четыре метра, а танка — только три. Так что нам надо будет законопатить довольно большую площадь. И дело не только в величине заплаты, но и в том, что она должна выдержать давление в двадцать фунтов на квадратный дюйм”.

— По-моему, атмосферное давление что-то около четырнадцати фунтов, — добавил Мэрфи, кидая через плечо последний взгляд на блондинку. Они вышли из столовой и пошли по длинному оранжевому коридору, ведущему к орудийному отсеку, где стояли танки.

Кто она? Кажется, одна из кагэбэшниц, все они так заняты тренировками, учениями, физкультурой и компьютерами, что он никогда раньше не видел ее. Да и он тоже пас своих овечек, у него не оставалось времени на женщин. Он шел с Маленковым и Мэйсоном, и его преследовал холодный взгляд ее зеленых глаз.

— Да, на Земле, — поправил Мэйсон. — Для безопасности лучше прикинуть по двадцать фунтов на квадратный дюйм, чуть больше обычного.

— Да, Скатаак — не Земля. — Лейтенант Маленков покачал головой, — На Земле не растет ничего похожего на Пашти.

— Ты никогда не видел нью-йоркской канализации, — ответил Мэрфи. — Ты бы удивился, когда увидел, что там растет… Эй!

Они резко остановились. В том месте, где коридор сворачивал налево и упирался в танковый отсек, теперь он сворачивал направо. Мэрфи сглотнул и оглядел своих товарищей.

Мэйсон пробормотал:

— Ого, ребята, вы видите то же, что и я?

— Коридоры изменились, — кивнул Маленков.

— Странное дерьмо, парень. — Мэрфи пошел вперед, приложил руку к твердой стене, той самой, которая раньше открывала путь к танкам.

— Ну ладно, давайте попробуем пройти этим путем. — Маленков посмотрел в глубь нового коридора. Ни пол, ни потолок не были деформированы, никаких трещин и швов.

Мэрфи судорожно сглотнул и задумался. Если они так запросто переставляют стены, чего им стоит изолировать нас друг от друга при желании.

— Эй, Мэрфи, очнись, не думай об этой чертовщине.

— Мэрф? Ты идешь? — позвал Тед.

— Угу. — Он оглянулся назад, туда, откуда они пришли, и ему стало не по себе. — Угу, иду. — Мне чертовски не хватает моего ружья. Оранжевый коридор протянулся еще на сто метров и закончился точной копией прежнего танкового отсека. Мэйсон резко остановился, и Мэрфи чуть не сбил его с ног.

— Ого!

Потолочные панели освещали ряд приземистых сверкающих танков. Огромное помещение было заполнено машинами — все они выглядели по-разному. Мэрфи подошел поближе к одной из них и провел рукой по поверхности. Броня изготовлена из того же полупрозрачного жемчужно-серого материала, но орудие претерпело изменения: сдвинулось вперед и ниже — таким образом, нос танка стал напоминать башню. То, что раньше было одним орудием, превратилось в три, расположенных под углом, со странными оптическими механизмами — и все это громоздилось в передней части машины.

— Гусеницы отодвинуты назад, — заметил Мэйсон. — Думаю, моя задача лудильщика немного облегчилась.

Мэрфи обошел машину со всех сторон, осматривая бока и верхнее покрытие. Он опустился на колено, приложил ухо к твердой поверхности пола — и ничего не услышал.

— В чем дело? — спросил Маленков.

— Как получилось, что мы ничего не слышали? Никаких станков, сделавших все это? Ни лязга, ни грохота, ни… то есть оглянись вокруг. Неделю назад Шейла изменила план. Прошлой ночью у нас были старые танки. Все это исчезло и появилось за какую-то пару часов. И мы не услышали ни звука. От этого можно свихнуться.

— А? — Мэйсон выглянул из-под днища танка,

— Они полностью переделаны. — Мэрфи заметил, что в ангар вошла зеленоглазая блондинка. Она огляделась, пышная белая волна упала на плечо, когда она слегка повела головой.

— Ты хочешь узнать все детали? — спросил Мэйсон, поднимаясь на ноги и отряхивая руки.

Мэрфи оторвал взгляд от блондинки, остро ощущая ее присутствие. Он глубоко вздохнул, стараясь привести в порядок свои мысли.

— Послушайте, мы изменили план игры. Подумайте об этом. Те танки, которыми нас снабдили Ахимса раньше, были хороши для атаки, правильно? Торпеды проникают на станцию, танки сокрушают ее, а потом мы едем домой. Теперь майор Данбер хочет, чтобы мы получили возможность отразить атаку. Тед, ты должен залатать дыры, если торпедам придется сразиться с кораблями Пашти. И как по волшебству, — он сложил руки, — мы получаем танки, приспособленные для выполнения подобной задачи.

Блондинка заговорила знойным контральто:

— Что означает — в их распоряжении имеются поразительные производственные мощности.

— Которые мы никогда не видели. — Маленков обвел рукой вокруг себя. — Старый танковый отсек исчез. А здесь — новый, который появился за ночь. Они не переделали старые танки — они просто создали новые.

— Ага. — Проблема захватила Мэрфи настолько, что он даже не обращал внимания на зеленоглазую красавицу. — Знаете, мне интересно…

— Брось, парень, — Мэйсон хлопнул ладонью по танковой броне. В тишине ангара звук показался оглушительным. Мэрфи задумался, у него возникла идея.

— Я не уверен, что прав, но мне кажется, что они используют несколько другой подход. Я имею в виду, иной фундаментальный принцип.

Нахмурившись, Маленков скрестил на груди руки.

— Что, надумал что-то особенное? Ты что, специалист?

Мэрфи сдвинул брови, стараясь подобрать правильные слова:

— Подумайте, как их обычно изготавливают. Сначала делаешь чертеж, так? Изобретаешь внутреннюю часть, на нескольких моделях улучшаешь дизайн. И налаживаешь массовый выпуск… ну, скажем, автомобилей. Когда переходишь к следующей модели, ведь не выбрасываешь предыдущую за ненадобностью и не делаешь совершенно другой автомобиль. Берешь за основу ту же станину, те же оси, тот же радиатор — только улучшаешь дизайн. Когда развитие автомобилестроения доходит до определенного уровня, используется все положительное из первой модели и дополняется чем-то новеньким. Но общее сходство все же сохраняется. У самолетов времен Первой мировой войны и “Боинга-747” есть много общего. В последней модели легко угадывается предок.

— Катя? Ты смотришь, как сотрудник КГБ, — нервно сказал Маленков.

Она повернулась к нему.

— Николай, может, это психологическая уловка, может, таким способом они хотят держать нас в постоянном напряжении, поставить нас на место, вновь продемонстрировав свое могущество. Или это пример абсолютно иного мышления. — Мэрфи погладил кончиками пальцев гладкую поверхность брони. На ощупь материал напоминал пластмассу. — Почти…

— Да? — спросила Катя.

— Мышление машин, — прошептал Мэрфи, нахмурившись. — Интересно. Может быть, все это делают компьютеры. А ведь машины думают не так, как мы.

— Мы не Ахимса, — заключил Николай.

— Угу, но я думаю, надо сказать Шейле. — Он снова критически оглядел танк. — Предположим, Толстяк указывает компьютеру характеристики, которым должен отвечать новый танк. Машина строит различные комбинации и в конце концов производит ту модель, которая лучше всего справится с поставленной задачей.

— К тому же производственные ресурсы неограниченны, — добавил Тед. Он тоже тайком поглядывал в сторону Кати.

— А может, в других отсеках корабля спрятаны у Ахимса миллионы рабочих. — Мэрфи постучал по полу. — Только подумайте, какая эта штуковина длинная. Наши комнаты, танковый отсек, тренажеры, стрелковый тир и помещение для торпед занимают приблизительно один квадратный километр. Макет станции Тахаак — возможно, тридцать кубических километров. А каков общий объем всего корабля?

Мэйсон задрал кверху лицо и задумался.

— Ну, можно только предположить: по тем параметрам, о которых нам говорили, здесь около семисот тридцати квадратных километров, а если учесть форму корабля…

— Короче, мы занимаем здесь столько же места, сколько усики насекомых, помещенных в пустой рефрижератор, — подытожил Мэрфи, ударив кулаком по ладони.

Катя скрестила руки, опустила голову и провела мыском ноги по полу.

— Хочу напомнить, что насекомые не представляют никакой угрозы для рефрижератора. Возьмите это на заметку.

Из коридора послышались голоса. В отсек вошел Моше Габи. Он увидел новые танки, и лицо его выразило изумление. С ним была Шейла, у нее был такой усталый вид, словно она долго работала и много волновалась. Мэрфи поймал себя на том, что сравнивает ее с Катей. Красота Кати была несравненна, бесспорна.

— Они именно такие, как сказал Толстяк. — Моше подошел поближе и положил руку на танковую броню. Лицо его раскраснелось.

— Они очень отличаются от прежних, — сказал Мэрфи.

Шейла кивнула.

— Прошлой ночью я получила учебник, лейтенант.

Мэрфи понизил голос:

— Знаете, мы с Мэйсоном находились здесь где-то около полуночи. С тех пор прошло шесть часов. Мы работали со старыми танками. Ни одного из этих здесь не было. Когда мы обнаружили перемены, мы, ну, мы обсуждали удивительные технологии Ахимса. Они выросли, как…

Шейла подняла руку, обрывая его речь, смерив его усталым взглядом. Мерфи почувствовал себя неловко. Черт побери, она изменилась — она превратилась в командира. Под ее пристальным взглядом он автоматически подтянулся, выпрямил плечи, вздернул подбородок.

Шейла кивнула:

— Да, лейтенант. Любопытно, правда? Они делают все… как бы сказать… быстро.

— Да, мэм.

— Если вам не трудно, не могли бы вы записать свои наблюдения? Мне было бы очень интересно познакомиться с вашей точкой зрения по этому вопросу. — Она окинула помещение взглядом. — Думаю, вы все говорили об этом?

— Да, мэм,

Холодные голубые глаза останавливались на каждом из них.

— На сегодня вы освобождаетесь от своих обязанностей. Я сообщу об этом вашим командирам. Пожалуйста, подготовьте подробные рапорты. Даже если ваши соображения покажутся вам невероятными — дайте себе волю. — Голос ее изменился, тон не осставлял никаких сомнений в ее намерениях. — А кроме этого, я уверена, что вы понимаете — это всего лишь забава, умственное упражнение. Как только вы напишете совместный отчет, вы тут же забудете о нем.

— Мы отлично понимаем, майор, — профессионально ответила Катя.

Мэрфи вскинул руку, отдавая честь.

— Разрешите идти, товарищ майор?

Она ответила ему легкой улыбкой, в которой сквозь усталость проглядывала теплота.

— Идите, лейтенант.

Мэрфи направился к выходу. Мэнсон, Маленков и Катя следовали за ним.

Мэйсон сказал с иронией:

— Я что-то раньше не замечал, что ты так спешишь козырять при виде старшего офицера.

Мэрфи почесал в затылке и нахмурился.

— Знаешь, я давным-давно пришел к выводу, что нельзя доверять адвокатам, продавцам подержанных автомобилей и офицерам. Но что касается ее…

Маленков рассмеялся.

— Знаю. А кто в первый день сидел в аудитории и размышлял о том, как бы соблазнить девицу-командира?

— Нет! — подбородок Мэйсона задрожал.

Мэрфи поморщился и бросил озорной взгляд на Катю. Она смотрела на него с грустью.

— У вас хороший вкус, лейтенант, поздравляю.

— Эй, мы даже не встречались. Зови меня Мэрфи.

— Я знаю, как тебя зовут.

— Да?

— Конечно, знает, мой придурковатый американский друг. Она из КГБ, — спокойно проговорил Маленков, глядя в глубь коридора.

— Катя Ильичева, — представилась она, кинув мимолетный взгляд на Маленкова. — И о вас я тоже все знаю, лейтенант Мэйсон.

Увидев, что Мэйсон заинтересовался, Мэрфи оттолкнул его в сторону и сказал:

— Эй, послушай, прости, что мы втянули тебя во всю эту бодягу с рапортом.

— Думаю, что переживу это. — В ее словах прозвучал вызов.

— Ну ладно, посмотрим, к чему это приведет.

Она кивнула и улыбнулась загадочно:

— Да, посмотрим.

Маленков сделал тайный жест, чтобы задержать Мэрфи. Но тот не обратил внимания. Катя шла впереди, и Мэрфи не мог оторвать взгляда от ее колышущихся бедер, туго обтянутых космическим костюмом. Каждый удар его сердца сопровождался безудержным приливом гормонов.

— Я еще не умер.

— Мэрфи?

— Если я вижу такой лакомый кусочек и никак не реагирую, значит, я умер.

— Мэрфи! — прошипел Маленков. — Катя, она…

— Ладно, парень, я знаю, что делаю.

Когда она обернулась, на ее пышные волосы упал луч света, и они полыхнули золотисто-янтарным огнем. Манящий взгляд ее зеленых глаз проник в глубину его души.

Мэрфи прибавил шагу и поравнялся с ней.

— Как же получилось, что такая красивая девушка связалась с бандой психов вроде нас?

Она улыбнулась, сверкая белыми зубами. Мэрфи уже не слышал, как Николай пробормотал:

— Самоубийца!

* * *

Раштака трясло, когда он смотрел на голограмму, изображавшую грязных нечесаных гомосапиенсов, сидящих вокруг маленького костра на опушке леса. Хотя история Шисти казалась неправдоподобной, он не мог отвязаться от острого предчувствия надвигающейся беды.

— Фиолетовые проклятия циклам! В обычном состоянии я бы отмахнулся от всей этой ерунды, но сейчас я как сумасшедший!

Раштак присмотрелся повнимательнее, прокручивая заново записи Ахимса. Южане были помельче и не такие мускулистые, как крупноголовые, имели более приятные черты лица и более темную кожу. Большие черные зрачки основных глаз Раштака, не отрываясь, смотрели, как победители захватывают самок, принадлежавших побежденным, уже убитым. Наверное, Ахимса ошиблись. Эти самки не могли быть разумными существами. Бредовая идея! Он изучал, чем они отличаются от самцов, и заметил округлости грудей и бедер. У самцов — как и у Пашти — были шипы. Он прокрутил голограмму и остановился на сцене, где всадник спаривается с плененной самкой. И в самом деле! Все как у Пашти!

Раштак задрожал — его репродуктивные органы начали пульсировать. Все тело заволновалось, поднялась температура. Ритмическая пульсация мышцы заставила его шип увеличиться в размерах и напрячься. Репродуктивные органы охватил зуд, понуждавший к действию. Нервные окончания в мозгу стали излучать возбуждение.

Он втянул воздух, пытаясь нюхом определить, откуда исходят эти возбуждающие молекулы. Да, он почуял запах самки. Циклы наступили. Время пришло. Его чувствительные ступни дотронулись до пола. Сенсорные волоски уловили изысканное пение самок. Мог бы он сделать это, если бы циклы не оказывали на него влияния? Если бы он только мог владеть собой! Его затрясло, мышцы свело судорогой.

Никто и раньше не пытался взять себя в руки, никому это не удалось!

Используя всю силу воли, оставшуюся в его распоряжении, Раштак уголком глаза засек самку и прыгнул, пригвоздив ее к стене, загнав в угол. Пока он пристраивался, она безмозгло щелкала и чирикала под ним. Вот сюда, вот так! Он сделал толчок и почувствовал, что его шип вонзился в плоть. Самка ерзала под ним, визжала и издавала панические дребезжащие звуки, пока огненное жало разрывало ее тело.

— Осторожно, — уговаривал он сам себя, не отводя основных глаз от голограммы. — Не распускайся, Раштак. Ты… Первый… Советник! Первый… Первый… — он закричал и стиснул челюсти, тело изогнулось, когда хлынул поток половых молекул, принося ему облегчение. Горячая волна удовлетворения разлилась по его организму. — Я… Первый… Первый Советник! — Он всмотрелся в голографическое изображение одетых в лохмотья гомосапиенсов. Ну и что, пусть эти фитюльки, пусть эти хрупкие существа приходят, чтобы оборвать их жизнь, — все равно обязательно родится новое поколение Пашти!

Последнее яйцо легло на место, и боль отступила — яйцекладка закрылась, и шип съежился. Самка продолжала дрожать и трепетать под ним. Как только он вытащил свой шип, она поспешно прыгнула в сторону. Он отодвинулся от нее, и она бросилась наутек.

— Я Первый Советник! — загрохотал он в тишине комнаты. Сладостные мысли, сопровождавшие циклы, завладели его разумом. — Руководить! Я должен руководить! — Он заревел словно в агонии, боевой клич вырвался из его сотрясающегося тела.

В дальнем углу съежилась самка — струйка жидкости вытекала из-за ее спины. Вторая самка протянула ногу, чувствительные волоски исследовали жидкость. Обе они рыдали.

Раштак помчался по комнате. Вдруг пронзительно завизжал и резко остановился. Сделал еще два шага, поборол себя и снова обратил взгляд к голограмме: ему надо досмотреть сцену, навеки запечатленную мониторами Ахимса. Мертвый человек распростерся на земле, в груди его зияла красная рана. Раштак увидел, как победитель наклонился над ним и погрузил в его рану один из верхних манипуляторов. Хватательные щупальца покопались внутри и вытащили наружу красный орган, победитель с громкими криками поднял его над головой. Остальные стояли вокруг, рты их были широко разинуты, они орали что-то одобрительное, потрясая своим оружием с каменными наконечниками. Победитель отошел от других и от костра, взял острый камень и разрезал им красный орган. Руку гомосапиенса залила красная жидкость. Он раздал куски плоти своим дружкам, и они стали вместе жрать эти куски, отнимая их друг у друга.

На заднем плане один из южан загонял за ограду группку испуганных мускулистых северных самок.

Раштак внимательно посмотрел на вторую самку в своей комнате. В настоящий момент она забавно семенила к пищевому автомату.

Борясь с собой, весь дрожа, он пошевелился. Потом тихо подкрался к ней. Она защелкала и протянула ему лапу, прося еды. Он ласково шлепнул ее, страшная горечь переполнила его.

— Знаю, малышка. Ты не виновата в том, что родилась самкой. Какую ужасную судьбу тебе уготовила природа. Понимаешь или нет? Должно родиться другое поколение Пашти. Маленькая мама, в тебе наше спасение.

Она издала мягкий звук взволнованной самки.

Все чувства его были напряжены, он осознал трагедию их положения. Без оплодотворения невозможно появление на свет новых Пашти. Может быть, участь самок не так уж плачевна.

— Это несправедливо, — Раштак повернулся посмотреть на голограмму. Может быть, именно в этом секрет гомосапиенсов? Они могут воспроизводить свой род, не убивая самок? Может быть, именно это обнаружил Толстяк? Надежду, спрятанную в биологии гомосапиенсов?

Он замер, пораженный своим открытием. Я думаю рационально.Я владею собой. Раштак смаковал свои ощущения. Никогда раньше Пашти не совокуплялись, не теряя разума под воздействием циклов. Сможет ли он повторить?

— Прости меня, малышка.

Он зажал в угол вторую самку, не отрывая глаз от голограммы, размышляя о неизвестной угрозе, которую Толстяк собирался принести его народу. Когда Раштак пронзил самку, она завопила. Ему стало грустно. Беременная самка в будущем была обречена на смерть.

— Люди тоже относятся к самкам как к добыче, — прошептал он себе и безмолвной испуганной самке. Когда последнее яйцо проскользнуло в ее тело, она снова затрепетала под ним.

Дрожащее тело Раштака стало вялым, самка замерла под весом его панциря.

— Может быть, Пашти и люди не так уж сильно отличаются друг от друга? Но ведь это абсурд!

* * *

Мэрфи сжал ее в объятиях, и она задрожала. Ее ноги обвились вокруг его бедер. Ее холмик прижался к нему, когда он напрягся, дыхание превратилось в прерывистый стон. Он поднял голову, чтобы увидеть се лицо, дрожащие веки, блестящие глаза, полуоткрытый рот. Его тело обмято, Катя молча лежала под ним. Оба они тяжело дышали.

Святая Дева Мария, как она хороша! Она освободила каждый нерв в моем теле, а череп чуть не взорвался!

Странная мысль мелькнула в его мозгу. Интересно, у Пашти тоже бывает такой гон?

Катя вздохнула и зажмурилась. Потом распахнула свои зеленые озера и приложила кончик пальца к его подбородку.

— Хочу сказать тебе комплимент, Мэрфи. Немногим мужчинам удавалось сделать подобное.

— Благодарен вдвойне, — Мэрфи криво усмехнулся. — Ты могла бы стать профессионалкой.

— А я и есть профессионалка.

Он скатился с нее и плюхнулся на спину, вздыхая. Она расхохоталась и перекинула пепельно-белую гриву волос на одно плечо. Потом упругой походкой направилась в душ, а Мэрфи сел, оглядел комнату, потом заставил себя подняться на ноги и последовал за ней.

Струящаяся вода скрыла их тела.

Одевшись, он взял из автомата чашку кофе и, усевшись, принялся с восхищением оглядывать ее длинные ноги — она сидела напротив.

Мэрфи усмехнулся и обвел рукой комнату.

— Скажи честно, а тебя не волнует, что этот маленький жирный надувной шарик подглядывал за нами как раз тогда, когда ты раскалилась до ста градусов?

Катя удивленно подняла брови.

— Неужели вы, американцы, так наивны? — Она откинулась назад — волосы заструились по плечам. — В работу разведчика входит многое, Мэрфи. Если бы меня волновало, просматривается ли моя комната, я бы никогда не получала удовольствия. За шпионами всегда следят. Наше начальство должно быть уверено, что мы не засветились. С кем мы разговариваем? Кто засек нас, ЦРУ или “МИ-6”? Мы же не можем жить, как кроты. Если другая сторона может нас разоблачить, уж конечно, она положит глаз на самое дно корзинки, наполненной золотыми рыбками.

— Звучит убедительно.

Она пожала плечами.

— Это работа. Можно сказать, это зависит от территории, если возможна такая метафора. Когда я работала в Вене, мы соблюдали очередность. И все оставалось, как говорится, в кругу семьи. Я следила за всеми людьми из моей команды, они — за мной. Получалась отличная команда. Мы знали все секреты друг друга, и если кто-то болтал в порыве страсти, слова тут же записывались. — Она слабо улыбнулась. — Занимаясь одним делом, я не имела возможности забывать о другом, понимаешь?

— И все шпионки такие же нахальные, как ты?

— Кто как. Мои предки были свирепыми татарами.

— Но ведь у татарок черные волосы, и они всегда скачут на лошадях?

Она поднялась на ноги гибким кошачьим движением.

Мэрфи не мог оторвать от нее глаз.

Черт побери! Так я могу привыкнуть к ней! Женщинам не следует быть такими хорошенькими! Мужик теряет мозги.

— Знаешь, с таких, как ты, лепят скульптуры.

— Вставай, мы опаздываем. Тренировки начнутся через пять минут. — Она облачилась в костюм.

— А завтрак? — заорал Мэрфи.

Она изогнула бровь, опустила подбородок и сказала, поддразнивая:

— Разве ты только что не позавтракал? Неужели все американцы такие нытики?

Мэрфи пошевелил губами и кинул на нее сердитый взгляд.

— Поторопись. Пойдем. Сегодня будет много полетов. Всякий раз, когда падает гравитация, меня тошнит. На голодный желудок будет легче.

Они вышли из комнаты и направились к орудийному отсеку. Николай Маленков махнул им рукой и похотливо подмигнул. Они с Мэйсоном уже облачились в скафандры.

Скафандры Ахимса не придавали фигуре громоздкость, как земные. Одевшись в такой скафандр, Мэрфи не стал похожим на Нейла Армстронга, ступающего на трап “Игла”. Скафандр состоял из тоненькой сетчатой золотистой пленки, а шлем представлял собой проволочную окружность в виде нимба, которая крепилась к энергетическому блоку, расположенному на затылке. Этот блок вырабатывал некое энергетическое поле, которое удерживало воздух. Второй блок, внешне напоминавший губку, прикреплялся к воротнику, он преобразовывал углекислый газ в кислород.

Катя надела свой скафандр и присоединилась к маленькой группе, а Мэрфи стал ощупывать мягкую сеть, надетую сверху космического костюма Ахимса.

— Где же вы затерялись прошлой ночью? — сухо приветствовал их Мэйсон.

Глаза Маленкова дрогнули.

— Забудь об этом, товарищ американец. Твой друг находился в надежных руках КГБ. Я могу поручиться за товарища Катю, она преданный член партии. Несомненно, Мэрфи стало плохо прошлой ночью, и она его откачивала.

Мэйсон прыснул.

— Неизвестно, кто кого откачивал.

Мэрфи прикусил губу, бросив на Катю минутный взгляд. Она появилась неожиданно, откидывая назад волосы и устанавливая “шлем” над своей головой.

— Долг, товарищ Мэйсон, — нравоучительно заметила Катя, — можно понимать по-разному. Если нам повезет и мы вернемся домой, товарищ Мэрфи будет отличным пополнением сил разведки, которая стоит на службе мировой революции.

— Это правда? — спросил Мэйсон, а Маленков расхохотался. — Тебе прищемили кончик хвоста?

Катя парировала:

— Возможно, хватило бы и кончика, но у меня сложилось впечатление, что товарищ Мэрфи не пожалел бы и всего хвоста. Он явно неплохо попользовался им.

— У кого-то он есть, а у кого-то его нет, — весело вмешался Мэрфи. — Я выполняю свой долг, укрепляя отношения между Востоком и Западом. — Он взял Катю за руку и притянул к себе, на лице его появилась самодовольная ухмылка. — О господи! Это все равно что пожертвовать собой на поле боя!

— Да, уж это жертва! Я готов пожертвовать собой с одной из цэрэушниц, которые… О, мать моя! — Голос Маленкова осел, в глазах появилась тревога. В комнату вошел Мика Габания. Он увидел Мэрфи и Катю и замер. Он смотрел на них в упор, губы его зашевелились. Сжатые кулаки уперлись в бока, толстые мышцы на руках и груди взбугрились. Круто развернувшись, он бросился прочь, чуть не сбив с ног двух израильтян.

Сердце Мэрфи готово было выпрыгнуть из груди. Чтобы скрыть замешательство, он принял независимый вид.

— Будут неприятности, — промычал Николай.

Мэйсон был занят своим ремнем с болтающимся на нем боевым ножом; он застегнул ремень на худых бедрах и только теперь заметил повисшее в воздухе напряжение.

— Что произошло? У Габания какие-то проблемы?

Голос Кати был спокоен и деловит:

— Я встречалась с ним до того, как Мэрфи решил проявить инициативу. Мэрфи — весельчак, который любит поразвлечься, а Мика Габания… он поглощен политикой и карьерой. Но когда нашим жизням угрожает одна и та же опасность, такие вещи теряют всякий смысл.

Мэрфи громко лязгнул зубами.

— А кроме того, Катя не его собственность. — Потом он подмигнул ей и усмехнулся. — Я, как Авраам Линкольн, прочитал ей Декларацию независимости.

— А я освободила Мэрфи от капиталистической тирании. Мы квиты, не так ли?

Голос Сэма Даниэлса ворвался в дверной проем:

— Ладно, ребята, пошевеливайтесь! Вселенная не будет ждать разгильдяев! Поднимите свои задницы! Шевелитесь!

— Обаятельнейший человек, — заметил Мэрфи. — Жалко, что я раньше не надавал ему пинков.

— Он был бы отличным сержантом в Советской Армии, — согласился Маленков. — Тот же серебряный голосок, та же, мягко говоря, ограниченность.

Мэрфи бросился к выходу, на ходу выхватив из чехла ружье. Во всех учениях, в которые не вовлекались роботы Пашти, ружья стреляли световыми импульсами, а компьютеры отмечали все попадания и промахи. Мэрфи завернулся в пояс, набитый полными обоймами, и схватил Катю за руку.

В этот день им предстояло разработать тактику захвата прыжковых кораблей Пашти, самых быстрых и маневренных.

Во время захвата корабля Мэрфи и Маленков ухитрились стать “мертвецами”, Пашти отразили их штурм на том участке, где Фил Круз позабыл поставить пикет. В результате они оттянули наступление ночи.

— Думаю, нам лучше сражаться с командирами-женщинами, — сказал Маленков, громко рыгнув, наклоняясь над столом и обхватывая обеими руками фляжку с пивом. Он подмигнул пилоту-цэрэушнице, сидевшей на другом конце комнаты. — После моего возвращения в матушку Россию, после изгнания капиталистической гидры из космоса я прикажу Ставке присоединить к каждой дивизии по женскому батальону. Он будет противоположностью штрафному. Тот, кто заслужил награду, будет удостоен чести сражаться бок о бок с женщинами.

— Вот дерьмо! — пробормотал Мэрфи. — Кто тебе сказал, что Пашти — капиталисты?

Катя хихикнула и наклонилась к Мэрфи.

— Если и нет, товарищ Мэрфи, ТАСС уговорит “Правду”, “Известия” и “Время” исправить этот факт. Иначе зачем нам воевать среди звезд?

Мэйсон покручивал свой боевой нож между пальцами. Иногда нож падал острым концом в стол, но поверхность стола, сделанная из материала Ахимса, даже не поцарапалась.

— Уверен, что они даже не знают, что мы здесь. Уверен, что мои письма не доходят до Памелы. Мы как будто растворились в воздухе. Никаких заявлений, никаких слухов. Вашингтон и Москва никому ничего не сказали. Я знаю этих ублюдков. — Мэйсон поднял глаза. — Они все держат в секрете. Запомните это.

— Ты опять за свое? — спросил Мэрфи, рот его скривился.

— Ладно. — Мэйсон поднял свой нож, глядя на блестящую сталь. — Надо было сразу же покончить со всем этим, когда только все началось.

— Капитан Сэм отвечает за нас, — мягко проворчал Мэрфи. — Он привез нас сюда, он и вывезет.

— Но звезды, товарищ? — Николай выпил пива. — Виктору Стукалову удалось сохранить нам жизнь в Афганистане, но разве афганцев можно сравнить с Пашти? Мы все поймем на Тахааке.

Мэрфи хлопнул по столу и криво усмехнулся:

— Афганцы, черт побери! Кто вас просил с ними связываться, парень? Иисусе! Ваши парни молчали, как стадо баранов! Как будто вы первые на Земле воевали с афганцами! Парень, этот народ воюет ради удовольствия! Еще вы туда не пришли, а в каждой деревне уже работала своя маленькая оружейная мастерская, в которой они мастерили копии с ружей, оставленных им тупоголовыми британцами, когда им поджарили задницы. Теперь вы оставили им свои автоматы Калашникова. И мы подарили им кучу ракет “стингер”. А сколько вертолетов ваши парни там потеряли? Господи ты боже мой, какое еще дерьмо они начали изготавливать в своих занюханных деревушках?

— Может, вам стоило посадить там марионеток, контролирующих вооружение? Платить им по-королевски, но и не думать о том, как выиграть у них войну, — Мэйсон улыбался, в глазах его плясали искорки смеха.

Николай поднялся и взял из автомата еще пива.

— Не волнуйся. Я там был и могу заверить тебя, что это вовсе не национально-освободительная борьба. Когда уйдут русские, с которыми можно перестреливаться, они будут убивать друг друга.

Катя провела рукой по плечам Мэрфи, а Мэйсон потянулся к своему магнитофону.

—Давай! — потребовал Николай. — Хочу послушать какую-нибудь из ваших песенок.

— Иисусе! — простонал Мэрфи, качая головой. — Ведь ваши парни слушают только классику и балет. Ну и дерьмо! Наш бюджет не нуждается в триллионах долларов, чтобы расшатать советскую систему. Запустить к ним рок-музыку, и весь Советский Союз ткнется носом в землю.

Николай погрозил ему пальцем.

— До Горбачева у нас были Шостакович и Чайковский. А сейчас мы перестраиваемся.

Громкая ритмичная музыка полилась из мэйсоновской коробки. Николай осушил еще одну фляжку пива.

— Нет, товарищ Мэрфи, мы будем рыть носом землю, только если получим парочку партий этого отдающего мочой пива. — Он громко рыгнул, встал и начал покачиваться в такт музыке, потрясая кулаками. Все смеялись.

И никто не видел Мику Габания, который смотрел на эту сцену, закусив губу и сжимая в руке нож.

* * *

Клякса вытянул перед собой один глаз-стебель и тщательно окружил погруженного в медитацию Толстяка статическим полем, которое окутало Оверона подрагивающим туманом. Другим глазом Клякса смотрел на экран: три манипулятора настраивали монитор на нужную информацию.

ГОМОСАПИЕНСЫ-НЕЙРОФИЗИОЛОГИЯ ТДК-ЖМ 6.086956522 ГАЛАКТИКА

Клякса победно запищал. На экране высветился текст, снабженный иллюстрациями. Он знал, что у людей мозг разделен на два полушария, он не мог воссоединяться и не мог делиться — этот факт вызывал у Ахимса бешеное любопытство и в то же время жалость к людям.

Простой просмотр информации — не лучший метод на пути просвещения. Клякса увеличил изображение и подключил свои нейронные рецепторы. Мозговые клетки, отвечающие за человеческие эмоции, располагались в гипоталамусе. Клякса изучил их химическую структуру и задумался. Может быть, человеческие эмоции возможно контролировать? Можно освободить людей от гнетущих мыслей о смерти?

Клякса образовал манипулятор и отключил экран. Необходимо разработать методологию. Он слегка сплющился, его страшило, что Толстяк в любой момент может выйти из статического состояния и спросить, чем это он занимается. Действуя крайне осторожно, Клякса подключился к другой записи.

Новое изображение показывало, как Толстяк анатомирует человеческий экземпляр. Это был жизнеспособный молодой самец, освобожденный от своих звериных шкур и простерилизованный. Никаких бактерий, микробов, никаких паразитов. К человеческому образчику приблизился сложный аппарат, снял волосы, кожу, сделал надрез и отодвинул в сторону верхнюю часть черепа. Показался мозг. Толстяк подошел поближе, стал рассматривать этот орган, что-то диктуя, а монитор записывал полученные данные. Появилась голограмма, изображающая структуру мозга, из разных его частей были взяты пробы, отчетливо стали видны нити нервов.

Когда аппарат задел нервные центры, экземпляр дернулся. На мониторе появились смутные образы — обрывки воспоминаний. Аппарат заблокировал капилляры и, завершая съемку, сдвинул части мозга. Вспомнив предыдущую модель. Клякса узнал эмоциональные центры. Зонд дотронулся до гипоталамуса: реакция экземпляра была очень сильной, но на кончике зонда осталась микроскопическая частица вещества.

Теперь на экране возник другой экземпляр: молодая самка, подвергнутая аналогичной вивисекции. Появилась пометка о том, что в спинной мозг введено вещество, которое избавит экземпляр от физической боли. Исследуя гипоталамус, Толстяк продолжал объяснения. Зонд совершал свои движения, а мониторы записывали реакции экземпляра.

— У большинства землян, — говорил Толстяк, — эмоциональный центр расположен именно здесь. Воздействуя на электрохимические реакции на данном участке, можно вызвать самые разные эмоции. Возможно, если переместить гипоталамус, люди станут здоровыми, нормальными существами. В будущем этой гипотезой следует заняться вплотную.

Клякса внезапно замер, увидев, как Толстяк подкатился к экземпляру и уставился на движущийся зонд.

— Нельзя исключать возможность того, что в результате селекции существа изменят свое поведение, — сказал Толстяк.

Зонд дотронулся до органа, и на дисплеях заплясали вспышки, отражая различные эмоциональные состояния.

— Я изучил молекулы, которые производят такое воздействие, и обнаружил, что они очень сходны с молекулами нервной системы Ахимса, — изрек Толстяк.

Внизу на экране высветилась ссылка, указывающая другой файл. Клякса немедленно включил его. Толстяк смотрел на человеческий мозг, лежащий на столе перед ним, и говорил:

— А сейчас я выделю то, что, как мне кажется, будет воздействовать как замедлитель реакций.

Образовался манипулятор с ясно просматривающейся каплей жидкости на конце.

— Нет! — в ужасе запищал Клякса, увидев, что Толстяк тянется к кусочку человеческой плоти. — Нет, Оверон, только не своим…

Толстяк дотронулся до вещества, одним глазом-стеблем обратившись к камере.

— Теперь мы повторим предыдущую серию воздействий, чтобы показать…

Клякса больше ничего не слышал, оба его глаза-стебля уставились на монитор.

— Как ты мог это сделать, Оверон? Подвергнуть себя риску взаимодействия с химическими веществами человеческого мозга? Как? Как?

Клякса стал совсем плоским, он уже представлял все возможные последствия, страх охватил его существо. Он отключил аппаратуру и невидящими глазами смотрел на пустой экран.

Ужасная мысль стала оформляться в его разделенном на части мозгу. Толстяк делился со мной своими мыслительными молекулами! Я что, тоже инфицирован человеческим безумием?