Избранное

Гитович Александр Ильич

ДОРОГА СВЕТА

 

 

 

Дорога света

Свет — образен для искреннего слова: Каких бы крепостей ни возвести — Свет обойдет препятствие, чтоб снова Стремиться по кратчайшему пути. Мы выбрали опасную дорогу, Где не помогут добрые друзья, — Ока полна преград. Но слава богу, Что мысль — как свет — остановить нельзя.

1966

 

«Я разрешил себе сегодня…»

Я разрешил себе сегодня Остановиться на пути, И стать в порту, и сбросить сходни, И даже на берег сойти. Я стал на сушу — кривоногий, Воистину простой моряк, За мною все мои дороги И корабли на якорях. И счастлив был увидеть снова, С горячим днем наедине, Что это все уже не ново И в сущности не нужно мне. Что я готов опять в туманах По скользкой палубе греметь, Где — на морях и океанах — Моя работа, жизнь и смерть.

1934

 

1. «Исполнено свободы»

Исполнено свободы И точного труда, Искусство садовода Бессмертно навсегда. Лежат упругих зерен Зеленые значки. Его пиджак просторен, Темны его очки. Смотрите: перед всеми Проходит он вперед. Закапывает семя, И дерево растет. В содружестве с наукой Лукавый садовод Протягивает руку, И дождь уже идет. И это дело прочно, И тем оно верней, Чем глубже входит в почву Сплетение корней. Тогда оно шагает И продолжает род. Садовник умирает, Но дерево живет.

 

2. «Когда уводит чувство…»

Когда уводит чувство На подвиги труда, Веселое искусство Бессмертно навсегда. И наше слово прочно, И тем оно верней, Чем глубже входит в почву Сплетение корней. Тогда оно шагает, Отборное — вперед! Художник умирает, Но живопись живет.

1933

 

«Нам хватит силы, правильной и страстной…»

Нам хватит силы, правильной и страстной, Прийти с победой или пасть в бою, Прожить на белом свете не напрасно, Трудясь и славя Родину свою. Да разве нас она не уносила На зыбь морей, на Азии холмы? Вот только бы на то прибавить силы, Чтобы в боях не очерствели мы.

1939

 

Деревья и люди

Конечно, это ясно и ребенку: Деревья двигаться — увы — не могут, Как движутся животные и люди. Зато они всю жизнь свою растут, И если достигают их вершины Предела, утвержденного Природой, То корни продолжают развиваться И углубляются в родную землю. И люди бы отстали от деревьев Когда бы не душа их и не разум, Которые растут до самой смерти. Хотя, к несчастью, не у всех людей.

1966

 

Мастер

Ты достиг высокой простоты — День в трудах опять недаром прожит. Что же — все-таки — тебя тревожит? Чем же — тайно — недоволен ты? Вероятно, веря в свой удел — В продолженье праведного дела,— Надо, чтобы сердце поумнело И печальный разум подобрел.

1966

 

Моим читателям

Мне на днях предъявили угрюмый упрек И, казалось бы, выхода нету: Будто все, что я в сердце скопил и сберег, Только вам выдаю по секрету. Если правильно люди с том говорят, Значит, надо условиться вместе, Что Поэзия — это секретный доклад На всемирном читательском съезде.

1966

 

Вспоминая гостя из Праги

Внезапный друг! Я помню до сих пор Тревожный спирт, настоянный на травке, Весь европейский этот разговор О рангах Достоевского и Кафки. Я вспоминаю наш недолгий пир И придвигаю лампу к изголовью, Чтобы опять открыть «Войну и мир» И перейти к душевному здоровью.

1966

 

Другу в утешение

Трудись не покладая рук Над тем, что нужно людям, — Об остальном, любезный друг, Тревожиться не будем. Не будем думать в смертный час, Когда придем к могиле, О том, что каждого из нас По-разному казнили.

1966

 

Памяти поэта

Он, может, более всего Любил своих гостей — Не то чтоб жаждал ум его Особых новостей, Но мил ему смущенный взгляд Тех, кто ночной порой Хоть пьют, а помнят: он — солдат, Ему наутро — в бой.

1961

 

Переводчику «ЛИСАО»

Не сетуй, что бодрствовал ты, А где-то без просыпу спали, — Ты сам не хотел суеты В своей добровольной опале. Ты сам изобрел себе тут Такую систему и метод, Что стал добровольным и этот Ночной принудительный труд. Но если ты впрямь чародей И замысел твой постоянен — Трудись до конца, каторжанин, На благо свободных людей.

1965

 

Эпиграф

Как много наших Сверстников суровых, Людей непьющих, Сытых и здоровых, Всегда и всюду Поучавших нас, Ушли во тьму — Их огонек погас... Уже я прожил Больше полстолетья, Но, открывая Новую тетрадь, Я повторяю: Надо жить на свете, Чтобы учиться, А не поучать.

1962

 

«...И влекут меня те расстояния…»

...И влекут меня те расстояния, Лихорадка бессонных ночей. Только гений предвидит заранее Неожиданность мысли своей.

1964

 

Из летописи

А летопись гласит, Что бог не выдал — Свинья не съела. И давно забыт Тот смутный день, Когда последний идол Сбежал От оскорблений и обид. И стены храма Грузно задрожали, И человек, В безумной похвальбе, Оставил Из системы подражаний Лишь подражанье Самому себе.

1964

 

«Конечно, мало я видал на свете…»

Конечно, мало я видал на свете, И робкою душой ученика Дворцу, живущему десятилетье. Предпочитаю домик — на века.

1939

 

Послесловие

...А нам остался старомодный способ, Обдуманный пристойно и умно: Покинуть свалку городских контор, Клоаку урбанического горя, Весь этот смрадный, суетный вертеп, Где люди засыпают на рассвете, И снится им уединенный хутор, Спокойный сад, спокойный огород, И старый тополь, стерегущий хату, И звезды, охраняющие сон...

1964

 

«Жизнь проходит — разве в этом дело…»

Жизнь проходит — разве в этом дело Разве, в неоглядности своей, Молодость когда-нибудь хотела, Чтобы детство возвратили ей? Так и нам печалиться не надо: Только бы — разумна и добра — Длилась, как последняя награда, Деятельной старости пора.

1964

 

Будни

Тягостны Эти заботы, Отдых И призрак веселья. Кончился Праздник работы, Начались Будни безделья. Труд свой Я предпочитаю Всем воскресеньям Бездарным — И понедельник Считаю Красным числом Календарным.

1963

 

Работа

Старость жаждет трудиться: Ей некогда время терять, — Жизнь торопит ее Обо всем поразмыслить подробно. Все ночные бессонницы — Это ее благодать... Я приветствую старость, Которая трудоспособна.

1961

 

«...Ступень восходит за ступенью…»

...Ступень восходит за ступенью, Пролеты лестниц высоки. Кто б молодежь учил терпенью, Когда б не мы, не старики!

1962(?)

 

Старому другу

Ну вот, мы и встретимся снова, Вдвоем посидим у стола, Обдумаем век наш суровый, Превратные наши дела. Что ж, старое сердце не вынешь, Никак не починишь его... Мы вместе выходим на финиш, И вроде бы — все ничего. И все же, как надобно смертным, Еще раз проверим, дружок,— Горит ли огонь беззаветный, Который в нас Ленин зажег?

1958