Председатель Мао сказал однажды, что политическая власть приходит из дула винтовки. Конечно, верно, что насилием можно достичь каких-то временных целей, но оно не поможет получить нечто непреходящее. Если мы оглянемся на историю, мы увидим, что любовь человечества к миру, справедливости и свободе всегда со временем побеждала жестокость и тиранию. Именно поэтому я так горячо верю в ненасилие. Насилие порождает насилие. Насилие означает только одно: страдание. Теоретически возможна такая ситуация, когда единственным путем предотвращения крупномасштабного конфликта станет вооруженное вторжение, предпринятое на ранней стадии. Но проблема тут та, что очень трудно, если не невозможно, предсказать результаты насилия. К тому же мы не можем быть уверены в его справедливости даже в начальный момент. Оценка возможна лишь при ретроспективном взгляде. Уверенным можно быть только в одном: там, где есть насилие, всегда неизбежно страдание.

Кое-кто может сказать, что, хотя преданность Далай-ламы ненасилию и достойна высокой оценки, все же это не реалистично. На деле же куда более наивно предполагать, что созданные самим человеком проблемы, ведущие к насилию, когда-либо могут быть решены в схватке. Заметьте, кстати, что ненасилие было основной идеей политических революций, пронесшихся по миру в восьмидесятые годы.

Я убежден: основная причина того, что так много людей говорит о непрактичности пути ненасилия, кроется в том, что вступление на этот путь кажется капитуляцией; мы лишаемся мужества. Тем не менее, если недавно было достаточно желать мира только своей родной земле, или даже только местности, то сегодня мы говорим о мире во всем мире. Только это и имеет смысл. Никуда не деться от того, что взаимосвязи человечества ныне чрезвычайно сложны; поэтому единственный мир, о котором стоит рассуждать, – это всеобщий мир.

Одним из наиболее обнадеживающих аспектов жизни последнего века является возникновение международных мирных движений. Если сегодня мы слышим о них меньше, чем в дни окончания холодной войны, то это, пожалуй, потому, что их идеалы уже впитались в массовое сознание. Однако я говорю о мире – и что же я имею в виду? Разве у нас нет оснований считать, что война – это, к сожалению, естественная форма человеческой активности? Здесь мы должны провести различие между миром как простым отсутствием войны и миром как состоянием безмятежности, основанным на глубоком чувстве безопасности, которое рождается из взаимного понимания, терпимости к чужим взглядам и уважения к правам других. Мир в этом смысле – совсем не то, что мы, например, наблюдали в Европе в течение четырех с половиной десятилетий холодной войны. Это была лишь видимость мира. Основными предпосылками, на которых он держался, были страх, и подозрительность, и странная психология обеспечения взаимного уничтожения (правильно сокращавшаяся как MAD). И «мир», которым характеризовался период холодной войны, был столь ненадежен, столь хрупок, что любая серьезная ошибка в понимании намерений другой стороны могла иметь катастрофические последствия. Оглядываясь назад, в особенности узнав теперь о том, как небрежно управлялись иногда системы вооружения, я думаю, что мы лишь каким-то чудом избежали гибели!

Мир, равно как и война, – не есть нечто, существующее независимо от нас. На самом деле определенные личности – политические лидеры, высшие должностные лица, армейские генералы – несут особую ответственность за мир. Но ведь эти люди не явились ниоткуда. Они родились и выросли не в дальнем космосе. Как и всех нас, их кормили своим молоком любящие матери. Они – члены нашей человеческой семьи, они воспитывались в том обществе, которое все мы, как отдельные личности, помогали создать. Следовательно, мир во всем мире зависит от мира в сердцах людей. А это в свою очередь зависит от того, насколько все мы следуем этике, дисциплинируя свои реакции на отрицательные мысли и чувства и развивая основные духовные качества.

Если подлинный мир представляет собой нечто более глубокое, нежели хрупкое равновесие взаимной враждебности, если в конечном итоге он зависит от разрешения внутреннего конфликта, то что нам сказать о войне? Хотя, как это ни парадоксально, целью большинства военных кампаний является мир, на деле война похожа на огонь в человеческом сообществе, огонь, питаемый человеческими жизнями. Так же и в том, как она распространяется, она очень похожа на огонь. Если, например, мы посмотрим на ход недавнего конфликта в бывшей Югославии, мы увидим: то, что возникло как относительно ограниченная стычка, очень быстро захватило весь регион. Точно так же, если мы взглянем на конкретные эпизоды, то увидим: туда, где командиры находят слабые точки, они немедленно посылают подкрепление, – а это все равно что бросать людей в костер. Но мы не обращаем на это внимания, поскольку для нас это привычно. Мы не можем осознать, что сама природа войны – холодная жестокость и страдание.

Печальная правда состоит в том, что мы живем в таких условиях, при которых война воспринимается как нечто волнующее и даже почетное: солдаты маршируют в нарядной форме (которая так привлекает детишек), с военными оркестрами. Мы воспринимаем убийство как нечто ужасное, но война в нашем уме не связывается с преступлением. Наоборот, в ней видят возможность продемонстрировать умение и храбрость. Мы рассуждаем о героях войны, и получается, что чем большее число людей убито, тем более героичен некий воин. Еще мы говорим о том или ином виде вооружения как о блестящем образце технологии, забывая, что, когда этот образец пустят в ход, он начнет калечить и убивать живых людей. Вашего друга, моего друга, наших матерей, наших отцов, наших сестер и братьев, вас и меня.

Но ещё хуже то, что в современной войне цели тех, кто ее развязывает, зачастую не имеют отношения к конкретному конфликту. В то же время воздействие войны на тех, кто в ней не участвует, сильно возросло. Больше всего в наши дни от войны страдают совершенно невинные, – и не только семьи тех, кто сражается, но в гораздо большей степени простые граждане, часто вообще не имеющие отношения к конфликту. Даже после того, как война заканчивается, продолжаются огромные страдания – из-за того, что в земле остались мины и отравляющие вещества после использования химического оружия, не говоря уж об экономических трудностях, рожденных военными действиями. А это значит, что все больше и больше женщин, детей и стариков становятся главными жертвами войны.

Реальность современных военных действий такова, что они становятся похожими почти на компьютерную игру. Постоянно растущая сложность и изощренность оружия превосходят воображение среднего человека. Разрушительные возможности такого вооружения настолько ошеломляющи, что, какие бы аргументы ни приводились в пользу войны, все равно аргументов против нее найдется куда больше. Для нас могла бы быть почти простительной грусть по древним битвам. Ведь тогда, по крайней мере, враги встречались лицом к лицу. Страдания войны не отрицались. К тому же в те дни правители обычно сами вели в бой свои войска. Если правителя убивали, тем, как правило, заканчивалось и сражение. Но с усложнением технологий генералы стали предпочитать держаться глубоко в тылу. В наши дни они могут прятаться в тысячах миль от места военных действий, в подземных бункерах. При мысли об этом я готов даже вообразить себе «умную» пулю, которая умеет отыскивать тех, кто решил начать войну. Пожалуй, это было бы более справедливо: и на основании этого я мог бы приветствовать такое оружие, которое избирательно устраняет виновников войн, не задевая ни в чем не повинных людей.

В связи с тем, что оружие по определению обладает способностью разрушать, мы должны признать, что, будь оно предназначено для наступательных или для оборонительных целей, все же существует оружие единственно для того, чтобы уничтожать людей. Но, если даже мы полагаем, что мир полностью зависит от разоружения, мы должны также осознать, что оружие не действует само собой. Хотя оно и предназначено для убийства, пока оно остается на складах, оно не может причинить физического вреда. Кто-то должен нажать на кнопку, чтобы взлетела ракета, или на спусковой крючок, чтобы вылетела пуля. Никакая «злая сила» сделать этого не может. Может лишь человек. Поэтому для установления мира требуется, чтобы мы начали демонтировать нами же созданные военные структуры. Мы не можем надеяться на то, что будем наслаждаться миром в подлинном смысле этого слова, пока сохраняется возможность того, что несколько человек решат продемонстрировать свою военную мощь и начнут навязывать другим свою волю. Мы также не можем надеяться на радость истинного мира до тех пор, пока существуют авторитарные режимы, возникшие благодаря силе оружия, – ведь такая власть не смущается, отдавая несправедливые приказы. Несправедливость уничтожает правду, а без правды не может быть длительного мира. Почему? Потому что, когда на нашей стороне правда, с ней к нам приходят открытость и уверенность, И наоборот, когда правды в обществе нет, единственным путем для достижения наших узких целей остается сила. Но, когда результаты достигаются подобным образом, в обход истины, люди не чувствуют себя достаточно хорошо, ни победители, ни побежденные. Подобные отрицательные чувства подрывают мир, достигнутый силой.

Понятно, что мы не можем уничтожить все оружие в одно мгновение. Как ни желанно разоружение, добиться его в одностороннем порядке чрезвычайно трудно. И хотя мы желаем увидеть такое общество, в котором вооруженные конфликты стали достоянием прошлого, и хотя нашей конечной целью должно стать полное уничтожение всего, что относится к войне, – было бы слишком оптимистичным надеяться на окончательное избавление от всякого оружия вообще. В конце концов, даже кулаки можно использовать как оружие. К тому же всегда будут существовать группы хулиганов и фанатиков, причиняющих беспокойство другим. Таким образом, мы должны допустить, что, пока существует человеческий род, должны существовать и средства усмирения злодеев.

Каждый из нас играет свою роль в этом процессе. Когда мы, как отдельные личности, разоружаемся внутренне – справляясь со своими отрицательными мыслями и эмоциями и взращивая в себе положительные качества, – мы создаем условия для внешнего разоружения. В действительности, подлинный, устойчивый мир возможен лишь тогда, когда каждый из нас предпримет внутренние усилия. Болезненные эмоции – кислород, питающий конфликты. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы мы оставались внимательными к другим, осознавая их равное с нашим право на счастье, не делая ничего такого, что увеличит чужие страдания. Тут очень полезно потратить немного времени на размышления о том, как чувствуют себя во время войны те, кто стал ее жертвами. Что касается меня, то мне достаточно вспомнить мою поездку в Хиросиму несколько лет назад, – и меня охватывает ужас. Там в музее я видел часы, остановившиеся в момент взрыва бомбы. Я также видел пакетик швейных иголок, сплавившихся от жара в единую массу.

Что нам действительно нужно, так это породить отчетливое стремление, которое и поведет нас к постепенному разоружению. Еще мы должны разработать соответствующую политику. В том, что касается практических мер, необходимых для полного уничтожения оружия, мы должны понимать: оно возможно только в контексте полного разоружения. Недостаточно предлагать лишь отказ от оружия массового уничтожения. Мы должны создать условия, благоприятствующие осуществлению идеи в целом. Наиболее очевидный путь – опираться на уже существующие инициативы. Я имею в виду многолетние усилия, направленные на установление контроля над наращиванием определенных типов вооружения, и в ряде случаев – на полный отказ от них. В течение семидесятых и восьмидесятых годов мы наблюдали за переговорами между восточным и западным блоками по поводу договоров о сокращении стратегических вооружений. Мы многие годы возлагали надежды на договор о нераспространении ядерного оружия, и теперь этот договор подписан многими странами. Невзирая на расползание ядерного оружия, идея всеобщего его запрета продолжает жить. Ободряет также то, что делается в отношении запрещения противопехотных мин. К моменту, когда я пишу эту книгу, правительства многих стран мира подписали протоколы, в которых отказываются от их применения. Поэтому, хотя и остается верным то, что ни одна из этих инициатив не достигла полностью своих целей, все же они отчетливо демонстрируют понимание неприемлемости подобных методов уничтожения. Они свидетельствуют о том, что главное желание человека – жить в мире. И они обеспечивают неплохой старт, с которого можно двигаться вперед.

Другой путь, которым мы можем идти к цели всеобщего разоружения, – постепенное сворачивание военной промышленности. Многим это покажется нелепой и неосуществимой идеей. Они возразят, что, если все страны не согласятся сделать это одновременно, то это будет просто безумием. А это, скажут они, никогда не произойдет. Кроме того, добавят такие люди, нужно ведь учесть и экономическую сторону вопроса. Но, если мы рассмотрим дело с точки зрения тех, кто страдает от вооруженного насилия, трудно будет отрицать, что мы ответственны за достижение этой цели какими угодно средствами. Когда я думаю о военной промышленности и о тех страданиях, которые способна принести ее продукция, я снова вспоминаю свою поездку в нацистский лагерь смерти в Аушвице. Когда я стоял там, глядя на печи, в которых сгорели тысячи человеческих существ, точно таких же, как я – причем зачастую это были живые люди, которые боятся жара даже одной-единственной спички, – меня сильнее всего потрясла та мысль, что все эти устройства были тщательно и со старанием созданы талантливыми людьми. Я почти увидел перед собой инженеров (всё интеллигентных людей), стоящих у кульманов и старательно проектирующих камеры сгорания, рассчитывающих высоту дымоходов, их вес и диаметр. Я думал о квалифицированных рабочих, осуществивших эти проекты. Без сомнения, они гордились своей работой, как гордятся ею все мастера. Потом мне пришло в голову, что точно так же возникает и оружие сегодняшнего дня. И оно тоже создается для уничтожения тысяч, если не миллионов, обычных человеческих существ. Разве такая мысль может не встревожить?

Все те, кто выполняет подобную работу, должны хорошенько обдумать, могут ли они оправдать свою деятельность? Можно не сомневаться, что, если они откажутся от своей работы, они пострадают. Можно не сомневаться и в том, что пострадает экономика стран, производящих вооружение, – если подобные производства будут закрыты. Но разве такую цену не стоит заплатить? Также в мире, похоже, можно отыскать немало примеров компаний, успешно перешедших с производства оружия на другие виды продукции. Кроме того, есть пример единственной в мире демилитаризованной страны, и мы можем рассмотреть её отношения с соседями. Если взглянуть на Коста-Рику, разоружившуюся еще в 1949 году, то ее выгоды в том, что касается уровня жизни, здоровья и, во многом, образования, огромны.

Если же возразить, что, возможно, более реалистичным будет поставлять оружие лишь в те страны, которые вполне надежны и безопасны, то я скажу, что это очень близорукий подход. Уже не раз мы видели, что это не срабатывает. Всем нам хорошо известны недавние события в Персидском заливе. В течение семидесятых годов западные союзники вооружали шаха Ирана ради противостояния угрозе, ощущаемой со стороны России. Затем, когда политический климат изменился, Иран сам стал представлять собой угрозу интересам Запада. Поэтому начали вооружать Ирак, для противостояния Ирану. Но позже, когда произошли очередные перемены, все это оружие было пущено в ход в заливе против другого союзника Запада – Кувейта. В результате производящие оружие страны обнаружили, что воюют с собственным клиентом. Другими словами, в том, что касается оружия, не существует такого понятия, как «благонадежный клиент».

Я не стану отрицать того, что мои призывы ко всеобщему разоружению и отказу от производства оружия идеалистичны. В то же время у меня есть достаточно оснований для оптимизма. Одним из них является ирония того факта, что чрезвычайно трудно представить ситуацию, в которой можно было бы применить ядерное и прочее оружие массового уничтожения. Никому не хочется рисковать, развязывая ядерную войну. Кроме того, такое оружие – напрасная трата денег, это совершенно очевидно. Его производство обходится дорого, представить себе его использование – невозможно, и в результате не остается ничего другого, кроме как держать его в особых хранилищах, что тоже стоит немалых денег. То есть в целом оно совершенно бесполезно и лишь постоянно вытягивает средства.

Другая причина для оптимизма – все та же постоянно растущая взаимопереплетенность национальных экономик. Это создает обстановку, в которой преследование чисто национальных интересов и выгод всё более теряет смысл. В результате идея войны как средства разрешения конфликта начинает выглядеть определенно старомодной. Везде, где есть люди, будут возникать конфликты, от этого не уйти. Время от времени неизбежно рождаются разногласия. Но, памятуя, как широко нынче распространилось ядерное оружие, мы должны найти путь их решения помимо насилия. Это означает диалог в духе соглашения и компромисса. И это вовсе не только мое пожелание. Общая тенденция к созданию международных политических объединений, среди которых Европейский Союз, пожалуй, представляет собой наиболее яркий пример, означает, что вполне возможно представить такое время, когда содержание регулярных армий в каждом отдельном государстве окажется и невыгодным, и ненужным. Не исключено, что вскоре правительства начнут думать не о защите своих собственных границ, а о поддержании безопасности в целом регионе, включающем несколько стран. На деле что-то в этом роде уже происходит. Существует план, пусть пробный, более тесного сотрудничества европейских сил обороны; более десяти лет назад созданы франко-германские армейские подразделения. Поэтому и кажется возможным, во всяком случае для Европы, что поначалу исключительно торговый союз примет на себя ответственность и за региональную безопасность. А если такое может произойти в Европе, то есть причины надеяться, что и другие международные торговые объединения – а их немало – смогут развиться до того же уровня. Почему бы и нет?

Возникновение подобных систем региональной безопасности было бы, как я себе представляю, огромным вкладом в постепенный переход от нашей излишней сосредоточенности на статусе национальных государств к идее сообществ более широкого характера. Так можно проложить путь к миру, в котором вообще не понадобятся регулярные армии. Конечно, подобный сценарий может осуществляться лишь поэтапно. Государственные армейские подразделения уступят место региональным силам обороны. Эти силы со временем могут быть распущены с тем, чтобы на их месте сохранилась лишь международная полиция. Основной задачей такой полиции могла бы стать защита правопорядка, обеспечение безопасности различных общин и вообще прав человека – во всем мире. Однако специфические обязанности подобной полиции могут быть чрезвычайно разнообразны. Одной из них вполне может быть, например, использование силовых методов при защите людей от незаконного присвоения их собственности. И, разумеется, сначала должна быть разработана юридическая база для действий такой полиции. Но я представляю, как такую полицию зовут на помощь общины, которым грозит опасность – хоть со стороны соседей, хоть со стороны собственных членов, например воинствующей группы каких-то политических экстремистов, – или же она может быть призвана и самой международной общиной – туда, где может вспыхнуть насилие в результате, например, религиозных или идеологических споров.

Пусть даже нам еще очень и очень далеко до такой идеальной ситуации, все же она не так фантастична, как может показаться на первый взгляд. Возможно, нынешнему поколению не увидеть такого. Но мы ведь уже привыкли к тому, что международные части ООН выступают в защиту мира. Мы также наблюдаем растущее согласие и в том, что при определенных обстоятельствах может быть оправдано и более активное вмешательство миротворческих сил.

В качестве средства дальнейшего развития в этом направлении мы могли бы подумать об устройстве того, что я называю Зонами Мира. Я представляю такие зоны как часть или несколько частей одной или нескольких стран, – это полностью демилитаризованные территории, где создаются оазисы стабильности, причем предпочтительнее в стратегически значимых районах. Они могли бы служить маяками надежды для остальной части мира. Пожалуй, эту идею можно назвать слишком претенциозной, но прецеденты такого рода уже имеются. В Антарктике существует международная демилитаризованная зона. К тому же я не единственный, кто выдвинул такую идею. Бывший президент СССР Михаил Горбачев предложил такой статус для территорий близ российско-китайской границы. Я предлагал это относительно Тибета.

Конечно, нетрудно найти и другие области мира, помимо Тибета, где соседствующие общины могли бы получить огромные выгоды от создания демилитаризованной зоны. Но Индия и Китай – до сих пор остающиеся сравнительно бедными странами – могли бы сохранить немалую часть своего годового дохода, если бы Тибет стал признанной на международном уровне Зоной Мира. Такими же зонами могут стать и многие другие территории на каждом из континентов; тогда можно было бы избежать огромных бесполезных расходов на содержание воинских частей в этих районах. Я часто думаю о том, что, например, Германия выглядит наиболее подходящей страной для организации подобной Зоны Мира, – ведь она лежит в самом сердце Европы, и к тому же надо принять в расчет опыт двух мировых войн двадцатого века.

В проектах такого рода, я уверен, наиболее важная роль принадлежит Организации Объединенных Наций. Не только потому, что это единственная организация, деятельность которой принадлежит всему миру. Достойны восхищения идеи создания Международного суда в Гааге, Международного валютного фонда, Всемирного банка и прочие, в частности выдвинутые в поддержку Женевской конвенции. Но и в настоящее время, и в обозримом будущем Организация Объединенных Наций остается единственным международным учреждением, способным и влиять на политику, и формулировать политические задачи ради пользы международного сообщества. Конечно, многие критикуют ООН на том основании, что ее деятельность не слишком эффективна, и действительно, время от времени мы видим, что ее резолюции игнорируются, не выполняются и забываются. Тем не менее, несмотря на подобные недостатки, я считаю ООН достойной всяческого уважения, – не только из-за тех принципов, которые лежат в основе ее деятельности, но и за то многое, чего ООН сумела добиться с момента ее основания в 1945 году. Нам всего лишь нужно спросить самих себя, не ООН ли помогла спасти человеческие жизни, в ряде случаев разрядив чрезвычайно опасную обстановку, и станет ясно, что это отнюдь не простой бюрократический инструмент, как некоторые ее называют. Нам бы следовало также вспомнить об огромной работе ее дочерних организаций – таких как Детский Фонд ООН, Комиссия по делам беженцев, ЮНЕСКО и Всемирная Организация Здравоохранения. Они приносят большую пользу, пусть даже некоторые их программы не реализуются или оказываются не совсем правильными.

Я считаю, что Организация Объединенных Наций, сумей она раскрыть все свои потенциалы, может стать именно тем экипажем, который способен довезти человечество до осуществления всех его желаний. Да, сейчас она еще не может действовать с полной эффективностью, но ведь и всепланетное сознание едва начинает зарождаться (что стало возможным благодаря революции в средствах коммуникации). И, несмотря на огромные трудности этого процесса, мы уже видели такое сознание в действии во многих частях света, даже хотя сейчас есть только одна или две страны, выступающие с соответствующими инициативами. Тот факт, что они в таких случаях хотят получить юридический мандат, подтвержденный Организацией Объединенных Наций, предполагает ощутимую нужду в коллективном одобрении действий. А это, я уверен, в свою очередь свидетельствует о растущем чувстве единства, взаимозависимости человеческого общества.

Одной из по-настоящему слабых сторон Организации Объединенных Наций в ее нынешнем виде является то, что, хотя она обеспечивает форум для правительств отдельных стран, отдельные граждане не могут быть услышаны там. Нет такого механизма, благодаря которому можно было бы выслушать тех, кто желает высказаться против собственного правительства. И что еще хуже, так это действующая система вето, которая позволяет более сильным странам манипулировать принятием решений. Это очень серьезные недостатки.

Что касается проблемы лишения права голоса отдельной личности, тут вполне можно предложить нечто более радикальное. Поскольку демократия покоится на трех столпах – независимом судопроизводстве, исполнительной власти и законодательной власти, – нам необходимо иметь по-настоящему независимую организацию и на международном уровне. Но Организация Объединенных Наций, возможно, не совсем соответствует этой роли. На ряде международных совещаний, вроде встречи на Саммите Земли в Бразилии, я заметил, что те, кто представляет свои страны, неизбежно ставят на первое место собственные национальные интересы, вопреки тому, что обсуждаемый вопрос выходит за пределы национальных границ. И наоборот, когда на международных встречах люди выступают именно как отдельные личности (здесь я имею в виду такие объединения, как «Врачи против ядерной войны» [International Physicians for the Prevention of Nuclear War], или инициативная группа лауреатов Нобелевской Премии Мира против торговли оружием, в которой и я сам состою), – то тут мы видим гораздо большее беспокойство о судьбе человечества в целом. Атмосфера таких собраний куда более интернациональна и открыта. Это заставляет меня думать, что стоило бы создать такую организацию, главной задачей которой стало бы рассмотрение человеческих проблем с точки зрения этики, организацию, которую можно было бы назвать Всемирным Советом Людей (хотя название, без сомнения, можно найти и получше). Такой Совет мог бы состоять из людей, работающих, как я это себе представляю, в самых разных областях. Это могут быть артисты, банкиры, специалисты по вопросам окружающей среды, юристы, поэты, учёные, религиозные мыслители и писатели, а также и обычные мужчины и женщины с добрым именем, желающие посвятить себя делу объединения человечества, фундаментальным вопросам нравственности и прочим человеческим ценностям. Поскольку такое собрание не может обладать реальной политической силой, его решения не будут иметь силы закона. Но в силу своей подлинной независимости – не будучи связанным ни с одной из наций или групп наций и ни с какой идеологией – такое собрание представляло бы мировое сознание. Поэтому оно может обладать моральным авторитетом.

Конечно, найдутся многие критики подобного предложения, равно как и моих рассуждений о прекращении военного производства, разоружении и реформе Организации Объединенных Наций, – они скажут, что все это далеко от реальности, а возможно, и слишком упрощено. Или же они скажут, что все это неприменимо к «настоящей жизни». Но в то время как многие довольствуются тем, что критикуют и осуждают других за то, что делается плохо, нам, пожалуй, следует хотя бы попытаться выдвинуть некие конструктивные идеи. Одно здесь безусловно верно. Если люди проникнутся любовью к правде, справедливости, миру и свободе, творя лучший, более сострадательный мир, – то это и будет настоящим шансом. Тут кроются подлинные возможности. Если с помощью системы образования и правильного использования средств массовой информации мы сумеем объединить некоторые из предложенных здесь идей с реализацией этических принципов, – мы создадим на планете такой климат, в котором разоружение и прекращение военного производства станут просто неизбежными. А на такой основе мы сможет создать условия для устойчивого мира на планете.