Розоватые лучи утреннего солнца медленно изгоняли из комнаты остатки ночной тени. Ти Эс проснулась с приятным ощущением того, что к ней прикасается обнаженное теплое тело Логана. Его рука, согнутая в локте, лежала у нее на поясе, а ладонь плотно, словно чаша, накрывала податливый холмик ее груди.

Открыв глаза, Ти Эс рассеянно посмотрела вокруг и увидела, как над ее головой в солнечном луче танцуют пылинки. Она полежала еще немного, стараясь сохранить блаженное чувство, появившееся у нее после пробуждения, оттого что Логан рядом. Еще несколько мгновений она прислушивалась к рокоту утреннего моря, крикам чаек, доносившихся от океана. Вставать не хотелось.

Удовлетворенно, с ленивой кошачьей грацией Ти Эс потянулась всем телом, чувствуя приятную усталость в теле. Счастливое, захватывающее ощущение сжало ей сердце, как будто кто-то схватил его бархатной перчаткой, когда она вспомнила, что случилось сегодня ночью.

Жить и любить – как это прекрасно!

«Кто-нибудь должен рассказать об этом всем людям», – подумала Ти Эс, теснее прижимаясь к Логану. Она уловила легкое движение, когда Логан пошевелился, а потом повернулся, оставляя ее без своего тепла. Женщина повернулась к человеку, который так безраздельно завладел ее сердцем. Сон смягчил его словно высеченные из гранита черты, придав им какую-то мальчишескую незащищенность.

Рассеянный утренний свет освещал его густые ресницы и играл на взъерошенных волосах, окрашивая их в золотой цвет. Белая простыня смялась и вздыбилась, как морская поверхность, совсем не закрывая его разметавшееся тело.

Сердце Ти Эс взволнованно сжалось, когда она увидела его спящим, такого открытого и доступного и одновременно далекого. Хотя ее тело и память еще были полны впечатлений, ароматов и удивления от силы, с которой Логан любил ее, сейчас ей хотелось несколько большего, чем воспоминания о прошедшей ночи. Там на пляже вчера он сказал, что хотел бы поцеловать ее, когда она проснется утром, а потом снова любить ее. Ну?! Вот оно утро! Она слишком растревожена и горит от страсти, чтобы снова заснуть, а вот он сегодня холоднее, чем боксер, отправленный в нокаут.

Ти Эс вздохнула. Не хотелось бы, конечно, лишать его привилегии, на которой он вчера так настаивал, – иметь право заниматься с ней любовью по утрам. Значит, надо что-то предпринять. Если только ей удастся направить Логана на дорогу, ведущую к пробуждению, она тогда могла бы притвориться, что спит. Женщина потерла ему пятку своей ступней. Потом пальцами одной ноги провела Логану от пятки до коленки и вернулась назад. НИЧЕГО.

«Трудные времена, – сказала она себе, – требуют презренных ухищрений для достижения своей цели». Ти Эс села и осторожно потянула с него простыню. Потом, склонившись над ним, легонько подула на пупок! Кроме едва заметного подрагивания мышц его живота ничего больше не произошло. Пустая трата сил. Тогда она попыталась пощекотать его. На этот раз она добилась некоторого прогресса, потому что спящий Логан соблазнительно потянулся, а когда Ти Эс еще раз пощекотала его, повернулся к ней, демонстрируя такие достоинства своего тела, ради которых она была готова умереть.

М-да, действительно. Положение налаживалось.

Легкими покусывающими поцелуями она стала покрывать его спину. Мужчина издал мурлыкающий горловой звук и повернулся на живот.

– Тьфу, пропасть! – Ти Эс начала раздражаться от нетерпения. До какой, интересно, степени может быть изнурен мужчина после такой сумасшедшей, страстной, любовной ночи.

Нахмурившись, Ти Эс опустилась рядом с ним, опираясь на локоть. Доставив себе удовольствие от созерцания крутого изгиба мужских ягодиц, она положила на них свою руку и повела ее вверх по спине Логана, с наслаждением чувствуя всей ладонью мускулы его широкой спины.

Внезапно она вздрогнула и отдернула руку, словно жар тела мужчины обжег ее.

Взгляд Ти Эс упал на то место, где только что была ее ладонь. Высоко на его правом плече, на самом изгибе она увидела приметное родимое пятно. Земляничного цвета луна. Вернее, лунный серп.

«ТАК ВОТ ОТКУДА У НЕГО ТАКОЕ ИМЯ!» – пришла на память давняя мысль. Ти Эс опять ясно-ясно увидела себя совсем юной со сверкающими глазами, впервые в своей жизни испытывающей физическое влечение к юному, обнаженному по пояс златоволосому герою, которого она тогда восхищенно рассматривала.

– Лунный Странник, Мун Мэн... – прошептала она, дрожащими пальцами прикасаясь к полумесяцу. Легкая улыбка благоговения медленно заиграла на ее губах.

И вдруг замешательство и смущение заполнили ее, и улыбка сразу исчезла. Рука Ти Эс безвольно упала. О Боже! Нет, это невозможно! Логан Хантер не может быть Лунным Странником! Это простое совпадение! Иллюзия. Странная причуда судьбы. Но в то же время, хотя ее мозг еще отказывался поверить в то, что она видела, сердце уже подсказывало ей, что это правда, – перед ней ее давний спаситель.

Совершенно сумбурные мысли стремительно, будто колесо рулетки, вихрем кружились в ее голове.

«Что я знаю о Логане Хантере? Его профессиональная деятельность – открытая книга. Но что он за человек? Это сплошная загадка. Судя по первому впечатлению, он подобен прямой стреле...»

Суровые глаза, жесткая линия рта. Кажется, что ему очень трудно улыбаться...

Прошлое не имеет значения...

Принцесса...

Если тебе не нравится мир, в который тебя впихнули, ты уходишь и создаешь себе новый...

Широко раскрыв глаза, потрясенная сделанным открытием, Ти Эс соскользнула с кровати. Несколько мгновений она оцепенело смотрела на лежащего мужчину. Ее сердце учащенно забилось. Она задрожала всем телом, когда поняла, что бессмысленно отрицать очевидное ради собственного спокойствия.

– Логан – это Лунный Странник, – прошептала она голосом, полным муки.

От ее желудка к горлу стала стремительно накатываться тошнота. Одной рукой закрыв свой рот, женщина бросилась в ванную и тихо закрыла за собой дверь.

Секунду спустя Ти Эс уже стояла на коленях, опустошая содержимое своего желудка до тех пор, пока в нем ничего не осталось, кроме спазм и мерзостного ощущения во рту и груди.

Когда наконец прекратились судорожные сокращения, женщина спустила воду в унитазе и опустила крышку, потом провела ладонью по лицу. Все тело болело, как при гриппе.

Поднявшись на дрожащих ногах, она пустила воду, прополоскала рот, потом взяла зубную щетку Логана, или как его там, и почистила зубы. Взяв полотенце, намочила его и крепко натерла свое лицо, после чего выбросила его в умывальник. Ухватившись за край раковины, Ти Эс взглянула в зеркало и едва узнала себя в женщине с мертвенно-бледным лицом и дикими глазами.

Трясущейся рукой она прикоснулась к медальону, который всегда носила как символ покоя, надежды и бесконечной любви так много лет. От боли, вонзившейся в сердце, как заноза, у нее опять подкосились ноги. Ей пришлось крепко ухватиться за мраморный умывальник, чтобы не упасть.

Наконец Ти Эс удалось собраться. Невозможность поверить своим глазам и чувство потрясения теперь превратились в свою полную противоположность. Гнев, такой сильный, что стало трудно дышать, охватил ее, и в ее глазах загорелось темное пламя.

Этой ночью, когда она бесконечно повторяла, что любит его, и не только слова, но и все ее тело с готовностью подтверждало это, он продолжал бежать от самого себя, от своего прошлого, того прошлого, которое когда-то у них было общим!

Значит, все это время, пока они так захватывающе любили друг друга, в тот момент, когда она испытывала такие острые ощущения, он уже знал, кто она такая, а свой секрет ей не открывал.

Однажды Лунный Странник солгал ей и предал ее. Давно уже Ти Эс простила его, потому что он защищал ее, ухаживая за ней, слушал ее и давал ей кров, кормил и ничего не требовал от нее взамен. Но сейчас этот человек, тот, кем он стал, Логан Хантер, предал ее вновь, сохраняя чертовски жестокое молчание. Он взял ее любовь и использовал ее, утаив от нее свою тайну, свое доверие.

Унижение и ярость душили Ти Эс, она распахнула дверь и решительно вошла в комнату. Ее разгневанный взор остановился на мужчине, лежащем на кровати. Он по-прежнему спал и казался еще беззащитнее, чем раньше. Логан лежал на боку, свернувшись и обняв рукой подушку. Легкое желание поцеловать его глаза, гладкую кожу, волосы, это желание явилось совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, так что ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться минутной слабости. Ти Эс твердила себе, что вовсе не желает его целовать, наоборот, она хочет его убить, хочет причинить ему такую же боль, какую он причинил ей в прошлом и сейчас.

Ти Эс медленно перевела дыхание и подошла к кровати. Выдернув подушку из-под его руки, она с силой ударила ею Логана по голове.

– А ну, вставай! – резко и громко сказала она и еще раз ударила его подушкой по плечам. – Я сказала, вставай, черт тебя возьми!

– Ти Эс, что ты... что с тобой?! – подскочил он.

– Я хочу убить Логана Хантера, или Лунного Странника, или, как ты там себя называешь? – закричала она, продолжая без остановки лупить его. – Лжец! Грязный, подлый лжец!

Слезы застилали ее взор, голос дрожал.

Ему удалось выхватить у нее подушку, но она обрушила на него град обвинительных слов, продолжая наносить удары руками. Наконец Логан сумел отбить ее натиск и схватить Ти Эс за руки. И едва успела она понять, что произошло, как он, схватив ее за запястья, потянул на себя. Сделав несколько яростных рывков, чтобы освободиться, женщина упала на Логана, а он, перевернув ее на спину, в следующую секунду прижал своим телом к кровати.

Ослепнув от ярости, продолжая сражаться, Ти Эс разразилась слезами, изливая в них свою горечь и боль, переполнявшие ее сердце. Извиваясь всем телом, ей удалось пару раз ударить его ногой. И пока мужчина старался ограничить движения ее ног, она высвободила руки и вцепилась ему в волосы.

Наконец он вновь завладел ее руками и мертвой хваткой сжал ее, не давая ей пошевелиться.

– О'кей, успокойся. Да остановись же, Ти Эс, – снова и снова говорил он, но она, казалось, ничего не слышала.

Наконец она изнурила себя в бесполезной борьбе. Взмокнув от бесплодных усилий освободиться, Ти Эс тихо лежала под ним тяжело дыша.

Она попыталась привести в порядок свои чувства, обрести контроль над собой, и ей это наконец удалось. Она перестала плакать. Последняя капля медленно стекла по ее щеке и повисла на мочке уха. В то же время она ощутила на себе тяжесть его тела и упругую твердость покрытых волосами мужских ног, крепко сжимающих ее бедра.

Логан отпустил ее руки. Своими пальцами он провел по ее спутанным, взъерошенным локонам и быстро прикоснулся губами к ее виску, думая о том, что, возможно, это в последний раз. Подняв голову, он с тревогой посмотрел ей в лицо. Глаза, смотревшие на него с восхищением, глаза, смотревшие на него с обожанием и любовью, теперь были наполнены болью и отчаянием, и он ненавидел себя за то, что причинил ей эту боль.

– Итак, ты знаешь, – попытался сказать он спокойно, с огромным усилием сдерживая свой голос.

– Да, я знаю...

Она отвернулась от него и закрыла глаза. Отчаяние пронзило его, словно острое лезвие.

– Я хотел сказать тебе об этом ночью на пляже, но просто не сумел найти слов.

– Надо было получше попытаться...

– Да, надо было. Я сожалею, что...

– Да мне наплевать, что ты сожалеешь! Все это время ты знал, кто я. А я нет! – Ти Эс внезапно замолчала. В этом ее утверждении было все, в чем она его обвиняла. Ей не было необходимости продолжать дальше.

– Я знал это с первой ночи. Я узнал тебя даже раньше, чем ты сказала мне свое имя. Хочешь знать, что я почувствовал?

– Нет... Плевать я хотела...

Невыразительный, безжизненный тон, которым она это сказала, поверг Логана в отчаяние. Он должен заставить ее выслушать, должен заставить ее понять!

– Очень плохо, потому что я все равно собираюсь тебе рассказать об этом, произнес он, стараясь говорить спокойно. – Сначала я до смерти перепугался, что ты узнаешь меня, потому что тогда я не смогу больше лгать себе и скрывать, кто я есть на самом деле.

Он остановился и с трудом перевел дыхание. Она хоть немного слушает? Или укрылась где-то в дальнем углу своего сознания, где может его не слышать и не видеть?

Его пальцы безостановочно перебирали ее волосы, такие шелковые и мягкие.

Логан знал, что мог бы с легкостью повернуть ее голову, принудить ее посмотреть на него и выслушать, что он говорит, но ему надо было, чтобы она сделала это по собственной воле.

– Посмотри на меня, Ти Эс, – тихо попросил он. – Прошу тебя, посмотри мне в глаза, и ты увидишь, что все, о чем я буду говорить, – правда. Посмотри на меня!

Ти Эс медленно повернула голову и встретила его взгляд. Она чувствовала прикосновение его тела к своей коже, ощущала его дрожь и даже чувствовала его волнение. Но, главное, в его глазах она прочитала отражение своей собственной печали и разочарования. И всем сердцем она поняла, что этот мужчина сейчас так же беспомощен, как бывают иногда беспомощны самые сильные люди.

На Логана словно повеяло ледяным ветром. Он теряет ее!

– Ти Эс, пожалуйста, – он замолчал, не в силах видеть ее отсутствующий взгляд и осознавая всю безнадежность этих двух слов.

Ти Эс шестым чувством угадала, как важно ему, чтобы она его выслушала, и в глубине души ей было ясно, что и самой ей хочется расслабиться и дать ему возможность высказаться. «Как часто она делала такое ради других, игнорируя свои собственные нужды?» – спросила она себя. «Слишком часто», – пришел ответ. Сейчас, в момент ее печали в боли, ее неспособность оттолкнуть другого не позволила ей обмануть его ожидания.

– Отпусти меня, – ледяным безжизненным голосом сказал Ти Эс. – Тогда я, может, и выслушаю тебя.

Логан внимательно посмотрел на нее, затем резко отстранился в сторону, освобождая ее. Она увидела, как он сел, опершись спиной на спинку кровати, слегка согнув в коленях ноги. Его плечи, лицо были напряжены, создавая впечатление, будто он переполнен какой-то мучительной энергией или тайной, готовой вырваться на свободу. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал резко, ему не совсем удавалось контролировать себя.

– Мой отец был идеалист и мечтатель, каких было множество в шестидесятых-семидесятых годах. Он разделял все бредовые утопические мечты о всеобщем равенстве, ну и так далее... Ну, вот он и создал коммуну на купленной им земле в горах Западной Вирджинии. Син, мой отец, я его так звал, Син был очень сильный, бородатый человек с длинными светлыми волосами, словом, настоящий хиппи, в очках, таких же, как у Джона Леннона. Отец любил свободу, красоту окружающей природы. Часто он смеялся, вспоминая вещи, которые видел только он и никто больше. Моя мама, Саммер, выращивала все мыслимые виды цветов.

Логан продолжал, ободренный молчанием Ти Эс.

– Она стригла шерсть овец, которых мы выращивали, пряла и вязала одежду на всю нашу семью. Она была самой оригинальной матерью на земле и пытались заботиться о каждом, кто оказывался в орбите ее внимания.

Он помолчал.

– Ты мне напомнила ее тем, что заботишься обо всех и хочешь, чтобы все были счастливы.

Логан взглянул на Ти Эс и увидел, что женщина натянула на себя простыню, словно стала стесняться собственной наготы. Это простое бесхитростное движение вызвало у него безотчетную грусть. Ему хотелось дотронуться до нее, обнять ее, а взамен этого между ними возникал барьер из ткани. И тогда, сделав над собой усилие, он продолжил:

– Красивая история, правда?

– Да... красивая, – Ти Эс очень хорошо понимала, что где-то в его рассказе, в этой идиллистической картине жизни на «Ферме Свободы» есть подвох, только еще не знала, где и когда он обнаружится.

Брови у него нахмурились, будто ему было очень трудно вспомнить все, что последовало за этим.

– Я не знал, что отличаюсь от других до тех пор, пока не пошел в школу. Вот тогда мне дали понять, что я отличаюсь от других детей, страшно отличаюсь. Когда мы с тобой встретились на том автовокзале, мне казалось, что я самый злой человек на планете. Я был зол на всех и на все, потому что не хотел быть сыном хиппи, живущем в нормальном мире. Я злился, потому что меня высмеивали и ненавидели за то, что я чужой им всем, а я хотел быть таким же, как любой другой мальчишка. Я просто не мог больше оставаться тем, кем был раньше.

– Не понимаю, – Ти Эс покачала головой. Ее всепоглощающий гнев быстро сменился чувством болезненного сострадания.

Она вздохнула:

– Что ужасного в том, что ты таков, какой есть?

Он резко выдохнул, сглотнул комок в горле и отвернулся, глядя в окно, прислушиваясь к болезненным ощущениям в сердце.

– Ти Эс, ты помнишь свой первый день в школе? Я безумно хотел, чтобы меня приняли и полюбили. Когда родители привели меня в классовую комнату, весь класс затих. Стало так тихо, что я, казалось, слышал, как стучит мое сердце. Учитель посмотрел на нас с таким, знаешь ли, осуждающим и сердитым выражением лица. А дети уставились и глазели на наши странные домашнего изготовления одежды, на мои длинные волосы, на ожерелье, которое носил мой отец. А потом начались перешептывания и смешки.

Начиная с того дня, одноклассники превратили мою жизнь в ад. Они дразнили меня грязным хиппи, смеялись над тем, как я хожу, одеваюсь, говорю. Они говорили о телепрограммах, которые я никогда не видел, играх, в которые я никогда не играл. Я рассказывал им о марше мира на Вашингтон и, как попугай, повторял политические речи своих родителей, а дети в школе говорили о своих братьях и сестрах. И им не было дела до Радужной Женщины и Музыканта и других, кто жил в коммуне. Мы говорили на разных языках.

Он помолчал, чувствуя, как вновь возрождаются его детские огорчения и страдания, казалось давно уже запрятанные в надежные тайники души. Его поразило, причем неприятно поразило, что даже по прошествии стольких лет он все еще не мог говорить без боли и дрожи в голосе о своих детских обидах.

– Только много лет спустя я узнал, что сын нашей учительницы погиб во Вьетнаме, и взгляды моего отца, его отказ служить в армии ей казались чем-то грязным, неприемлемым. Ее ненависть распространилась и на меня, и она дала мне это понять самым утонченным способом.

– Как? – спросила Ти Эс, с ужасом ожидая услышать что-то невообразимо страшное.

Логан непроизвольно посмотрел на нее. В ее глазах блестели слезы, а за ними разгорелись гнев и обида, и он почувствовал, что это обида за него. Ему пришлось судорожно схватить самого себя за руку другой рукой, чтобы не потянуться и не попытаться прикоснуться к ней.

– Она не замечала, что дети ставили мне подножки, когда я выходил к доске, и молчаливо одобряла их жестокие шутки и насмешки. Всякий раз, когда я ошибался, она демонстративно говорила: «Ну, что же, дети, не забывайте: Муи Мэн отличается от нас. Ему не довелось расти в нормальной, приличной христианской семье. Он и не может лучше ответить. Мы все должны научить его правильно поступать, не так ли?»

– О Боже, какой ужас! – голос Ти Эс наполнился состраданием. Она совсем забыла о своих собственных обидах на него.

Логан нетерпеливо пожал плечами. Ему не нужна была ее жалость. Он хотел, чтобы она просто поняла его.

– Конечно, после этого разрыв между мной и остальным миром становился все больше и больше. Однажды в то лето, когда занятия в школе уже закончились, мой отец взял меня с собой, чтобы встретить одного парня, который уклонялся от службы, и проводить его в безопасное место. Помню, как мы втроем зашли в какой-то ресторан. В нем было пусто, только за столиком рядом с нами сидело несколько стариков. Я услышал, как один из них сказал: «Посмотрите-ка на этих патлатых извращенцев. Бьюсь об заклад, они украли эту девчушку!»

Ти Эс видела, что Логан уже не мог себя сдерживать. Спокойствие давалось ему все труднее, его лицо побелело, в глаза, наполненные отчаянием, было больно смотреть. Она видела, как он борется с самим собой, с охватившим его волнением, стараясь не поддаваться болезненным воспоминаниям и ничем не выдать ей своей слабости.

– А я тогда впервые увидел телевизор, – спокойно продолжал он. – Я видел, как выглядели достойные семьи, которые показывали в тех старых шоу, вроде «Донна Риид». Тех отцов никогда не упрятывали в кутузку за гражданское неповиновение или за неуважительность к американскому флагу. Матери в тех шоу носили жемчуга и белые перчатки и решали в полчаса все проблемы своих детей. В те семьи никогда не заявлялся шериф, чтобы лично удостовериться, не выращивается ли между петуниями и горошком какая-нибудь марихуана или что-нибудь этакое.

Наступило короткое молчание. Логан обессиленно вытер лицо ладонью.

– Я хотел быть таким же, как все. Я смотрел на собственных родителей и их образ жизни глазами других людей и был огорчен и подавлен тем, что они совсем не похожи на те почтенные телевизионные семьи. Так я решил стать таким человеком, каким мне хотелось быть. Джек помог мне. Он изменил дату в моем свидетельстве о рождении, прибавив мне пару лет. Подделал мое имя, заменив его на девичью фамилию моей матери, и выбрал мне новую фамилию «Хантер», вместо прежней – «Чейз», потому что ему это показалось забавным .

Взгляд Логана метну лея к Ти Эс.

– Понимаешь, странствовать и охотиться – почти одно и тоже. У Джека тоже было своеобразное чувство юмора. С новым свидетельством я получил диплом, поступил в военно-морской флот и... Ты знаешь остальное.

Он смотрел ей в лицо, надеясь увидеть там поддержку, сочувствие, хотя бы что-нибудь, чтобы убедиться, что она не осуждает его. Но все, что ему удалось заметить, – это выражение глубокой задумчивости. Ему показалось, что она в сомнении. Чувства, до той минуты сдерживаемые внутри, вырвались у него на волю, смешиваясь с разочарованием и протестом. Он обхватил свои ноги. Он сделал это просто потому, что чувствовал потребность ухватиться за что-нибудь, хоть как-то ослабить боль, нарастающую внутри, желая хоть как-то удержать от гибели тот мир, который он сам создал и который сейчас грозил раздавить его своими обломками. Он закрыл глаза, ожидая. Неужели он так обидел ее, что она не сможет понять и простить?