В пятницу утром отец высадил Гвендолин у здания, где располагалась киностудия. В руке девушка держала небольшой чемодан, куда уложила все, что могло понадобиться в поездке. Костюм, который она надела сегодня утром, был совсем новый, и в нем Гвендолин чувствовала себя очень комфортно. В такой одежде хорошо путешествовать, правда, серая юбка открывала ее ноги чуть больше, чем она считала возможным.

К юбке хорошо подходил короткий жакет в тонкую красную полоску, которая слегка разнообразила гладкую льняную ткань. Костюм обошелся недешево, однако Гвендолин знала, что он стоит тех денег, которые она за него заплатила.

Даже Кэтти выразила ей свое восхищение.

— Ты выглядишь потрясающе! — заявила опытная в делах моды секретарша. — Просто шикарно, честное слово! Только вот жаль, что у тебя нет к этому костюму блузки поярче, а еще лучше — топа.

Гвендолин склонила голову, пряча улыбку. Она нарочно выбрала простого покроя блузку цвета сливок. Ярко-алый цвет, который предпочла бы Кэтти Дорен, был явно не для нее.

Даже сама мысль о красном цвете была ей неприятна. Карминно-красная помада... Рука Гвендолин слегка дрожала, когда она провела ею по волосам, проверяя, не выбилась ли прядь.

В чемодане у нее был еще один костюм и прямые брюки, в которых так удобно гулять, а также кофта на случай, если вдруг кто-нибудь из участников конференции предложит вечером пройтись всем вместе по парку или по берегу океана.

Гвендолин по собственному печальному опыту знала, что нет ничего хуже, чем передвигаться по зеленой лужайке или песку в узкой юбке и туфлях на каблуках. К тому же ей важно было не выйти из образа настоящей деловой женщины.

Дома, когда она складывала вещи, мама предположила, что ужин в пятницу вечером может оказаться официально-торжественным, и посоветовала захватить платье.

Весьма неохотно Гвендолин позволила себя уговорить и положила в чемодан платье из темно-синего шелка. Ей казалось, что она уже никогда не сможет надевать его, не вспоминая при этом, как Даниел держал ее в объятиях, как целовал ее...

Отъезд был назначен на половину десятого. Но в назначенное время Людвиг не появился, и Гвендолин начала поглядывать на часы с беспокойством и недоумением.

Через полчаса она начала тревожиться всерьез, не зная, что же ей делать, и в этот момент Кэтти возбужденно воскликнула:

— Даниел! Даниел, он только что подъехал к зданию!

Сердце тяжело ухнуло у нее в груди. И не успела Гвендолин перевести дыхание, как дверь распахнулась и Даниел вошел в приемную. На нем был великолепно скроенный костюм, из рукавов светло-серого пиджака, как того требовали правила хорошего тона, на полдюйма выглядывали манжеты накрахмаленной белой рубашки.

— Если вы приехали повидать Кушинга, то он еще...

— Нет, совсем не за этим. — Его голос звучал отрывисто и раздраженно. — Кэтти, не могла бы ты приготовить нам кофе? Гвендолин, будьте так любезны, зайдите в мой кабинет. Мне надо переговорить с вами.

Он все-таки вспомнил ее и сейчас собирается уволить... Или, хуже того, ему стали известны ее чувства к нему...

Понимая, что еще немного — и ей станет плохо от нечеловеческого напряжения, Гвендолин последовала за Даниелом в его кабинет, машинально отметив, что он помедлил на пороге, пропуская ее вперед, а затем плотно закрыл дверь.

— Боюсь, наши планы изменились, — сообщил Даниел. — Кушинг вчера был недостаточно осторожен на съемках ролика об альпинистском снаряжении, которые проводились на натуре в предгорьях, и поскользнулся.

Гвендолин приглушенно вскрикнула:

— С его-то ногой!

— Вот именно, — кивнул Даниел. — Теперь у него сломана и вторая. А это означает, что конференция состоится без него. Я был у Людвига в больнице и переговорил с ним. Мы оба согласились, что вы прекрасно разбираетесь в проблемах, которые будут там обсуждаться. Тем не менее я хотел бы подчеркнуть, что никто не может принудить вас ехать, если вам этого не хочется.

У Гвендолин голова пошла кругом. Выходит, раздражение Даниела направлено вовсе не на нее и он не испытывает к ней никакой личной неприязни. Он просто недоволен сложившейся ситуацией и тем, что им с Людвигом остается только положиться на ее компетенцию и умение составить собственное мнение об обсуждаемых проблемах. Значит, он интересуется, готова ли она занять место Кушинга и участвовать в работе конференции одна.

— Мне только придется съездить домой и забрать машину, — услышала Гвендолин свой голос. — Но, разумеется, я готова поехать. Мне так жаль Людвига...

— Это не смертельно. К тому же, как говорится, нет худа без... — Не договорив эту весьма странную фразу, Даниел замолчал, поскольку в дверь постучали.

Пока Кэтти ставила перед ними чашки с кофе, он обратился к Гвендолин тем же резким, раздраженным тоном, каким говорил, входя в приемную:

— Значит, никаких изменений относительно конференции. Уже хорошо! — А когда секретарша вышла, добавил уже много мягче: — Кстати, машина вам не понадобится. Вы поедете со мной.

С ним! Рука Гвендолин так задрожала, что немного кофе выплеснулось на блюдечко. Если он тоже решил ехать, тогда зачем там ее присутствие?..

Она терялась в догадках и не в силах была понять практически ничего из того, что Даниел говорит о предстоящей конференции. Ее по-прежнему сотрясала такая неудержимая дрожь, что пришлось поставить чашку с кофе на стол, так и не отпив ни глотка. Если бы только она знала, что поездка на конференцию без Людвига означает, что ей предстоит отправиться туда с Даниелом, то ни за что бы не...

— Мы уже опаздываем, — услышала она его голос. — Не хотелось бы торопить вас, но, если вы готовы...

Готова? Да она никогда не сможет приготовиться к такой неожиданной и от этого чреватой опасностями возможности быть рядом с ним, потому что восторг и болезненный страх охватывают ее каждый раз, когда она видит его. Ей нужно время, чтобы подготовиться, настроиться. Бесконечно долгое время...

Даниел встал и вопросительно посмотрел на нее. И только тогда Гвендолин очнулась.

Она ведет себя как круглая идиотка! Все это волнение, все эти опасения — из-за чего? Только из-за того, что ей предстоит ехать с ним в одной машине! Неужели она действительно не способна контролировать себя и свои чувства? Неужели действительно не в силах пробыть рядом с ним несколько часов, ничем не выдавая своих переживаний?

Гвендолин поспешно встала.

Они ехали уже более часа, когда Даниел неожиданно затормозил у симпатичного, утопающего в зелени мотеля.

Девушка удивленно посмотрела на своего спутника.

— Вы ведь так и не выпили кофе, — пояснил он. — Когда мы приедем на конференцию, то попадем прямиком на заседание. У вас не будет даже времени подняться в номер, я уж не говорю о том, чтобы распаковать вещи. Если повезет, мы сможем расслабиться и передохнуть лишь вечером, когда рабочий день закончится, а к тому времени голова у вас будет настолько забита разнообразными сведениями, что вряд ли вы сможете уснуть... Вы ведь захватили с собой диктофон, верно? — Получив утвердительный кивок девушки, он удовлетворенно произнес: — Замечательно. Увидите, он вам очень пригодится. Так будет намного проще потом записать все необходимое.

Он открыл дверцу белого «мерседеса» и выбрался наружу, затем обошел кругом и помог выйти Гвендолин. Двигаясь как автомат, она старательно избегала прикасаться к нему. Мурашки пробежали по ее спине, когда она поняла, что неправильно рассчитала время: Даниел наклонился, закрывая дверцу, и его рука на мгновение коснулась ее плеча.

— Вам холодно?

Увидев, как он недоуменно нахмурился, Гвендолин вся сжалась и помотала головой, все еще удивляясь, как это он заметил, что она не стала пить кофе. Может быть, он и остановиться решил только ради нее?..

Не говоря ни слова, Гвендолин последовала за Даниелом. Девушка за стойкой в административном корпусе показала, где находится кафе, и Гвендолин, войдя туда, с облегчением увидела, что там довольно много посетителей. Через несколько минут официантка провела их к столику у окна, смотрящего во внутренний дворик с бассейном, куда выходили двери номеров.

Принесли кофе — свежий, только что сваренный. От восхитительного аромата у Гвендолин слюнки потекли, и, хотя всего десять минут назад она могла бы поклясться, что меньше всего на свете ей сейчас хочется кофе, с удовольствием выпила горячий благоухающий напиток.

— Ну как, теперь получше?

Она подняла глаза и увидела, что Даниел пристально смотрит на нее. Его чашка стояла нетронутой.

Гвендолин вспыхнула и потупилась.

— Если вас волнует состояние Людвига, должен сказать, что с ним ничего серьезного не случилось. Через месяц, самое большее через полтора он встанет на ноги и в прямом, и в переносном смысле.

Девушка покраснела сильнее, поняв, что практически не думала о Людвиге и о том, что с ним случилось. А ведь так нельзя, она слишком увлекается своими чувствами и мыслями, забывая об окружающих! Но что-то в том, как Даниел говорил о своем будущем зяте, подсознательно настораживало ее. Вот только что?

Он все еще не начал пить кофе, однако заказал ей вторую чашку. И только теперь Гвендолин убедилась, что он сделал эту остановку специально для нее.

Сердце бешено забилось в груди, легким, похоже, не хватало воздуха. Гвендолин почти задыхалась. Какая ерунда! Да у нее просто мания величия! Какое Даниелу может быть дело до того, выпила она кофе в офисе или нет?

И все же он так и не притронулся к кофе, рассказывая ей о тех вопросах, что наверняка будут обсуждаться на конференции. Неужели это так срочно? Он вполне мог бы поговорить об этом и по дороге...

Да что же это такое? Что происходит? — снова и снова спрашивала себя Гвендолин, идя следом за ним к машине. Неужели она действительно настолько глупа, что убедила себя в том, что Даниел Хартли испытывает к ней какие-то чувства?

Разве это возможно? Чем она лучше множества других окружающих его женщин?

Они дошли до машины, и, глубоко задумавшись, Гвендолин потянулась к дверце как раз в ту секунду, когда Даниел наклонился, открывая ее. На мгновение она почувствовала прикосновение его крепкой руки к своему телу, и тут же острое желание пронзило ее, словно кто-то ударил ножом прямо в живот.

Отшатнувшись, Гвендолин задрожала всем телом. Когда же наконец уселась в машину и случайно увидела свое отражение в боковом зеркале, ей стало нехорошо: глаза казались непомерно большими и потемнели, словно от боли, а лицо стало белое как полотно. Она поспешно отвернулась, тряхнув головой, чтобы волосы упали на лоб и помогли спрятаться от его взгляда.

Гвендолин обрадовалась, когда Даниел спросил, не будет ли она возражать, если он включит музыку. По крайней мере, теперь ей не придется больше терпеть эту пытку — поддерживать разговор на деловые темы. Она сидела, старательно отвернувшись к окну, и приказывала себе изображать живейший интерес к пробегающим мимо пейзажам.

Время от времени, однако, она теряла контроль над собой и, даже не замечая того, что делает, поворачивала голову и почти с жадностью рассматривала лицо Даниела, внимательно следящего за дорогой, глядела, как его руки уверенно держат руль. Каждый раз, когда взгляд устремлялся к нему, Гвендолин охватывало ни с чем не сравнимое наслаждение, сладостное возбуждение от мысли, что она находится рядом с ним. Временами ей казалось, что она с такой отчетливостью воспринимает его образ, будто ее лишили защитного слоя кожи, а его руки незримо прикасаются к каждой клеточке ее тела и ее чувства сливаются с ним, с его телом, с его душой...

К тому времени, когда они добрались до отеля в Сан-Антонио, в котором должна была проходить конференция, Гвендолин мечтала лишь о том, чтобы уикенд оказался таким напряженным, как Даниел обещал ей. Тогда у нее просто не хватит времени думать о чем-нибудь, кроме работы.

Это краткое путешествие в машине вместе с Даниелом, похоже, ослабило ее как морально, так и физически, причем до такой степени, что, когда девушка наконец собралась выйти из автомобиля, у нее едва хватило сил, чтобы устоять на ногах.

Сосредоточившись только на том, что делает, Гвендолин даже не заметила, как Даниел подошел к ней, и очнулась, лишь почувствовав его крепкую руку на своей талии.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — тихо спросил он.

С ужасом сознавая, что дрожит словно в ознобе, и не смея посмотреть ему в глаза из страха, что он поймет правду, Гвендолин непостижимым образом сумела кивнуть и неуверенно пробормотала:

— Меня просто немного укачало. Через минуту все пройдет.

Она заметила, что Даниел нахмурился, глядя на нее, и у нее упало сердце. Господи, что он подумал? Наверняка уже сожалеет, что предложил ей поехать на конференцию. Сейчас, похоже, она меньше всего олицетворяет деловую активность, не говоря уже о сообразительности и инициативности.

Опасения ее подтвердились, когда Даниел, секунду поколебавшись, предложил:

— Послушайте, если вам действительно плохо, лучше отдохните сначала.

— Я в полном порядке, честное слово, — заверила его Гвендолин, направляясь к входу в отель и отчаянно надеясь, что ей удастся найти в себе силы забыть о своих чувствах или хотя бы на некоторое время попытаться скрыть их, помня, кто она и зачем сюда приехала.

В вестибюле отеля толпились прибывшие на конференцию, их громкие голоса оглушили Гвендолин, и на мгновение она остановилась, готовая отступить. Успев привыкнуть к спокойной атмосфере небольшого города, она совсем забыла, как неуютно в толпе совершенно незнакомых людей. Все еще колеблясь, она ощутила, как Даниел положил руку ей на плечо. И неожиданно для себя Гвендолин сразу же почувствовала себя увереннее.

— Подождите меня здесь, — сказал он. — Сейчас я зарегистрирую наше прибытие, возьму ключи от номеров, а потом сразу пойдем в конференц-зал.

Ведь это она должна была заняться организационными вопросами! Со стыдом Гвендолин наблюдала, как Даниел широким шагом направился к стойке. И у нее возникло ощущение, будто толпа расступилась перед ним словно по волшебству, как некогда Красное море — перед израильтянами, ведомыми Моисеем. Кроме того, едва он подошел к стойке, портье, бросив клиента, тут же занялась им.

Увидев, что женщина, передавая ему ключи, кокетливо улыбается, Гвендолин почувствовала, как внутри нее все завязывается в тугой, холодный узел ревности.

Девушка быстро отвернулась, твердя себе, что ее поведение просто смешно, и всем сердцем жалея, что она вынуждена быть тут не с Людвигом, а с Даниелом. Теперь, думая о том, что им предстоит провести в обществе друг друга почти два дня, Гвендолин поняла, что в его присутствии она испытывает скорее горечь, а никак не наслаждение и радость, скорее боль, чем удовольствие.

— Вот ваш ключ...

Даниел подошел, и она взяла ключ, который он ей протянул. Кто-то сзади, пробираясь в толпе, неожиданно сильно толкнул ее, и девушка потеряла равновесие. Качнувшись вперед, Гвендолин сократила небольшое расстояние между собой и Даниелом, и в ту же секунду он протянул руку, чтобы поддержать ее. Его пальцы сомкнулись вокруг ее предплечья, и она почувствовала тепло его дыхания на своей щеке.

— Здесь просто сумасшедший дом. Давайте лучше поищем конференц-зал. — Даниел бросил взгляд на часы, все еще удерживая ее за руку. — Нам уже давно пора быть там.

Когда он повернулся, чтобы пробраться сквозь толпу, Гвендолин ожидала, что он отпустит ее запястье. Однако этого не случилось, и его пальцы по-прежнему обжигали ее, заставляя с особенной силой ощущать его близость, пока он вел ее через заполненный людьми вестибюль.

При входе в зал, где должна была проходить конференция, их остановили, чтобы вручить программки, папки с подготовленными материалами и карточки с их именами. И тут же какой-то представительный мужчина окликнул Даниела.

Уверенная, что сейчас он отпустит ее, Гвендолин собралась было отойти от него. Однако, к величайшему изумлению девушки, он сильнее притянул ее к себе.

— Это Гвендолин Кестнер, оператор, она работает у меня, — представил он ее своему собеседнику, который оказался известным в мире кинорекламы человеком.

Очень быстро коллеги увлеклись сугубо деловым разговором, но Гвендолин заметила, что Даниел учтиво настаивает на том, чтобы и она принимала участие в беседе. Речь в основном шла о необходимости всеми возможными средствами рекламировать экологически безопасные материалы и технологии.

Вскоре на сцене появился ведущий и участников конференции попросили войти в зал и занять свои места. Далее все было именно так, как и предсказывал Даниел. Но даже он не мог предположить, что под конец покажут рекламные ролики, получившие положительные отклики как профессионалов, так и тех, кому были адресованы. И один из них, рекламирующий мятные конфеты для детей, был сделан на их студии, когда ею руководил Чарлз Конрад. Сказочно прекрасный вид замерзшего озера, снег, искрящий под лучами солнца, даже вызвали одобрительный гул и хлопки собравшихся.

Гвендолин была польщена признанием своего операторского таланта коллегами, но одновременно немного испугалась: не свяжет ли Даниел эти кадры с девицей с лицом, наполовину замотанным шарфом, которую он вез на вездеходе одним мрачным, снежным днем? Но, к счастью, ничего похожего не произошло. Он лишь тепло улыбнулся ей и сказал, что никогда не сомневался в ее способностях.

Только в шесть часов вечера ведущий сообщил, что программа первого дня конференции наконец-то исчерпана.

— Ужин сегодня будет довольно официальный и торжественный, — предупредил ее Даниел, пока они ждали лифта, чтобы подняться на свой этаж. — Предлагаю встретиться в коктейль-баре перед ужином. Скажем, около половины восьмого.

Гвендолин только устало кивнула в ответ.

Ей надо было записать не меньше сотни важных данных — все то, что она узнала и что могло пригодиться в работе, — массу сведений, которые она ни за что бы не запомнила, если бы не диктофон. Помимо этого необходимо было выкроить около получаса на то, чтобы принять душ и соответствующим образом одеться для ужина.

От кондиционеров в конференц-зале у нее разболелась голова. Ей хотелось выйти и подышать свежим воздухом. Вероятно, полезнее всего сейчас было бы отправиться на прогулку, подумала Гвендолин, когда наконец подъехал лифт...

Запищал таймер, и Гвендолин выключила диктофон. Если в зале, где проходила конференция, царили шум и суета, то ее номер был настоящим оазисом тишины и покоя. В его убранстве преобладали солнечные золотисто-желтые тона. С лоджии открывался превосходный вид на океан и качающиеся на ветру пальмы.

Полчаса спустя, стоя перед большим зеркалом, она рассматривала свое отражение. В темно-синем шелковом платье она казалась бледной, но это вполне можно было объяснить усталостью. Если только ей удастся не смотреть Даниелу в глаза, не встречаться с ним взглядом, наверное, она и дальше сумеет притворяться и говорить, что ее бледность вызвана лишь физическим недомоганием.

Только что вымытые и уложенные с помощью фена волосы были единственным ее украшением. Пора спускаться в коктейль-бар, как условились с Даниелом, приказала она себе. Запирая дверь своего номера, Гвендолин страстно желала, чтобы вечер прошел хорошо, чтобы она не сказала и не сделала ничего такого, что бы выдало Даниелу ее душевное состояние...

В двадцать пять минут восьмого Гвендолин вошла в переполненный коктейль-бар. Лишь через несколько секунд глаза ее привыкли к полутьме, а слух адаптировался к гулу голосов. Не замечая заинтересованных взглядов мужчин, сразу обративших на нее внимание, Гвендолин стояла в дверях, пытаясь сориентироваться.

Увидев, с какой роскошью одеты здесь женщины, она порадовалась, что послушала мать и захватила с собой нечто более нарядное, чем строгие деловые костюмы. Оглядывая бар, Гвендолин заметила Даниела. Он стоял всего в нескольких шагах от нее, разговаривая с высокой худощавой брюнеткой. Брюнетка оживленно что-то говорила, потом внезапно подняла руку и дотронулась до его плеча, словно желая убедить в чем-то. И тут Гвендолин пронзила такая боль, что она почувствовала тошноту и головокружение.

Она ненавидела себя за то, что творится с ней, ненавидела свои чувства и ощущения, ненавидела мысль о том, что теряет контроль над собой. Неожиданно ей показалось, что в помещении стало невыносимо душно. Она словно попала в западню, в смертельно опасную ловушку. Паника охватила ее.

Ничего не видя, Гвендолин поспешно отвернулась, намереваясь бежать куда глаза глядят. Но не успела сделать и шага, как услышала голос Даниела, окликающего ее.

Гвендолин заставила себя повернуть голову, и на губах ее появилась ничего не значащая, бессмысленная улыбка. Она подняла глаза и с удивлением увидела, что Даниел уже один, а тощая брюнетка куда-то исчезла.

— Чего бы вы хотели выпить? — подойдя, спросил ее он.

Девушка попыталась собраться с мыслями, подавить ревность, огнем полыхающую в груди.

— Минеральной воды, пожалуйста, — дрожащим голосом ответила она.

— Полагаю, нам предоставят столик на несколько человек, — произнес Даниел, а затем подозвал официанта и передал ему заказ Гвендолин. — Так всегда делается на подобных мероприятиях, если только не собирается очень большая группа, которой мало одного столика. Таким образом коллеги получают еще одну возможность пообщаться. Ну, какое у вас впечатление от сегодняшнего дня? Или еще слишком рано судить?

Гвендолин облегченно вздохнула, радуясь, что можно сосредоточиться на чем-нибудь другом, кроме своих переживаний, избавиться от преследующих ее мыслей о Даниеле и хоть на несколько минут забыть о том, что он не только ее шеф, но и в первую очередь мужчина. Она принялась делиться впечатлениями, и Даниел усердно поддерживал разговор, комментируя и дополняя некоторые из ее высказываний.

Гвендолин почувствовала, как напряжение постепенно начинает покидать ее. Если и следующие дни пройдут точно так же, она сможет заставить себя обращать внимание только на работу, не позволит своим чувствам одерживать над ней верх. И возможно, тогда у нее останется шанс и дальше успешно скрывать от Даниела правду, сохраняя здравый рассудок. Если все же он догадается об истинном положении дел, такого унижения ей ни за что не пережить!

Когда подошло время ужина, Гвендолин даже немного расслабилась, однако снова напряглась, едва рука Даниела прикоснулась к ее локтю. Это был всего лишь жест, и в прошлом ей не раз приходилось сталкиваться со столь же учтивыми людьми, но ни один из них не действовал на нее так, как этот мужчина.

Девушка понимала, что он наверняка почувствовал, как она вздрогнула, словно от электрического разряда. Она попыталась отстраниться, однако тут же поняла, что толпа людей, устремившихся в банкетный зал, не позволяет ей сойти с места. А через мгновение ее, не обладающую завидно высоким ростом или особой устойчивостью, стало буквально затягивать в зал.

Даниел немедленно протянул руку, привлекая ее к себе. Это снова был жест защиты и простой вежливости, лишенный и намека на что-либо иное. Он сделал бы то же самое ради любой другой женщины, однако Гвендолин испытала настоящее потрясение. Колени у нее подогнулись, и навалилась такая слабость, что она инстинктивно ухватилась за его руку.

Лишь потом, сообразив, что делает, пришла в ужас и попыталась отстраниться, но было уже слишком поздно. Другой рукой Даниел привлек ее так близко к себе, что она почувствовала жар его тела, услышала глухое, неровное биение сердца.

Она снова постаралась высвободиться, но Даниел быстро прошептал ей на ухо:

— Давайте лучше переждем несколько секунд и пропустим этих нетерпеливых, умирающих с голоду.

И едва она почувствовала его горячее дыхание на своей коже, перед ней замелькал водоворот разноцветных огней, и она поняла, что теряет голову. Грудь ее вздымалась и опадала, под тонким шелком платья обозначились затвердевшие соски, и сначала незаметно, а затем все более и более властная пульсирующая боль охватила тело.

Гвендолин испытывала почти непреодолимое желание обнять Даниела и прижаться к нему теснее, прикоснуться губами к его шее, подбородку, рту... Она с трудом сглотнула, подавляя жалобный стон, готовый сорваться с уст. Но чувство вины и отвращение к самой себе привычно отрезвили ее.

Девушка ощутила, что задыхается, что сердце вот-вот вырвется из груди, но не смела отвернуться или сдвинуться с места. Даниел явно уловил ее состояние, но не отстранился ни на дюйм, не отпустил ее, не произнес ни слова.

Они вошли в зал последними. Гвендолин старалась не смотреть ни на кого. Лишь слышала взрывы смеха, свидетельствующие о том, что вокруг идет неподдельное веселье.

Даниела окликнули, и он, учтиво взяв за локоть, направил ее к столику, за которым, видимо, сидел кто-то из его знакомых. Как во сне остановилась Гвендолин перед столиком и по воцарившемуся вдруг молчанию решила, что ее рассматривают, недоумевая, что может такая невзрачная серая мышка делать рядом с великолепным Даниелом Хартли.

Молчание показалось Гвендолин мучительно-бесконечным, однако то, что произошло потом, превзошло ее самые дурные предчувствия. Такого не пожелаешь и злейшему врагу!

— Ну и ну, вот так совпадение, — протянул кто-то неприятно знакомым голосом. — Так вы, получается, опять вместе? И что же, теперь надолго или, как в прошлый раз, на одну ночь? Если не ошибаюсь, наша дорогая Уинетт особенно интересуется теми, кто подолгу на одном месте не задерживается.

Юджин... Юджин Флинкер! Он здесь! И, что еще хуже, он узнал их обоих! В это невозможно было поверить. Гвендолин уставилась на него во все глаза и почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Бежать, и как можно скорее, — не только от жадного любопытства, которое она видела в глазах сидящих за столиком мужчин — одних мужчин, — не только от Юджина, с его злорадством в голосе и во взгляде, но и, что куда важнее, от Даниела.

Сколько бы она ни представляла себе кошмарную сцену своего разоблачения, никогда не думала, что именно Юджин станет главным действующим лицом этой драмы.

Гвендолин даже не заметила, как резко повернулась и направилась к выходу из зала. Она слышала, как Даниел произнес ее имя, и это помогло ей сохранить самообладание, не дать всепоглощающему унижению отнять рассудок. Она не обращала внимания на недоуменные взгляды, направленные на нее со всех сторон во время ее поспешного бегства.

Даниел уже собирался было последовать за ней, когда Юджин встал, притворно извиняясь:

— Мне жаль, что так вышло, дружище. Я представить не мог, чем все это обернется...

Он осекся, когда Даниел резко повернул голову и в упор посмотрел на него.

— Ты мне никогда особенно не нравился, Юджин. Именно поэтому я прекратил вести какие-либо дела с фирмой твоего отца, — ровным голосом ответил он. — Я не отношу себя к сторонникам насилия и не считаю размахивание кулаками подходящим способом решения споров. Так что, будь любезен, не искушай меня переменить точку зрения.

Остальные мужчины, сидящие за столом, с любопытством глядя на них, прикидывали, кто мог бы выйти победителем из возможной схватки.

Лицо Юджина приобрело землистый оттенок. Он нерешительно переступил с ноги на ногу и быстро заговорил:

— Это же всего лишь шутка, дружище Харт. Я вовсе ничего такого не хотел сказать. В конце концов, она и не пыталась скрыть, что провела с тобой ночь. Достаточно было только посмотреть, в каком состоянии она заявилась на работу на следующий день! Должен сказать, что я был тогда порядком изумлен... До тех пор она вела себя как настоящая недотрога — и вдруг упорхнула вместе с тобой прямо посреди банкета в честь юбилея моего старика. Да еще не таясь, на глазах у всех! Только странно, что вы до сих пор вместе. Мы, мужчины, не отличаемся...

— Полагаю, ты сказал достаточно, — холодным тоном прервал его Даниел и с презрением добавил: — Думаю, джентльмены, вы понимаете, почему я не смогу сегодня составить вам компанию за ужином. У меня внезапно пропал аппетит! И никогда не смей называть меня Хартом. Понял? Эта привилегия не для таких, как ты!

Последние слова он снова адресовал Юджину и зашагал к выходу, нахмурившись и напряженно размышляя. Выходит, Гвендолин Кестнер — та самая Уинетт, которая много лет назад ушла с ним с банкета... То хрупкое юное создание, которое столь необдуманно рисковало, подвергая себя большой опасности. Она так отчаянно флиртовала с ним, а потом...

Даниел припомнил, какое искушение испытал, как ему пришлось буквально бороться с собой, чтобы не потерять голову, не уступить желанию, которое она возбудила в нем. Ведь он отказался от нее тогда в первую очередь ради нее самой. В конце концов она была совсем еще ребенком, несмотря на кошмарную боевую раскраску и массу торчащих во все стороны кудряшек.

Даниел остановился посреди вестибюля и прищурился, словно вглядываясь в то, что случилось пять лет назад. Разумеется, она его узнала, судя по ее реакции на насмешки Юджина. И узнала давно, возможно, даже в момент его первого появления в офисе студии... Он задумчиво посмотрел по сторонам и нахмурился еще больше, вспоминая, как в то утро собирался прочитать ей нотацию, словно она его младшая сестренка, намеревался предостеречь ее, указав на опасность подобного легкомысленного поведения...

Однако он должен был лететь в Ванкувер, и, кроме того, возникло неожиданное затруднение: само ее присутствие вызывало в нем неистовое, неодолимое желание.

Наверху, в своем номере, Гвендолин лихорадочно швыряла вещи в чемодан, не представляя, как доберется до дому. Она ощущала лишь необходимость уехать как можно скорее, оказаться там, где не будет свидетелей ее позорного разоблачения.

Она не посмела посмотреть Даниелу в глаза, когда Юджин заговорил с ним, почувствовав слабость, и с трудом нашла в себе силы для бегства. Теперь, поспешно собирая вещи, она дрожала, как насмерть перепуганный зверек. Как беззащитная мышка, оказавшаяся в когтях безжалостного кота. Конечно, ей и в голову не могло прийти, что Юджин окажется именно в том отеле, где проводится проклятая конференция!

Если бы эта мысль хоть на мгновение возникла в ее сознании, тогда бы она... Что — она? Отказалась бы поехать? Да, тысячу раз да! Лучше бы Даниел узнал ее сам, какую бы боль это ей ни принесло, чем такая пытка, такое неслыханное унижение.

Однако не только стыд и позор публичного разоблачения причиняли сейчас ей нестерпимые муки. Что думает о ней Даниел? Это и только это волновало ее сейчас больше всего. Ведь теперь он знает, кто она такая, теперь он, несомненно, вспомнил ее...

Гвендолин тихо застонала, но даже не услышала своего голоса, больше всего походившего на стон раненого зверька, попавшего в западню, из которой нет и не может быть выхода.

Ну что же, теперь все кончено. Едва ли она сможет и дальше работать у Даниела. Даже если он постарается забыть о том, какой идиоткой она себя выставила, сломя голову убежав из банкетного зала, вполне достаточно и того, что ему теперь известно все о ее прошлом...

Гвендолин понятия не имела, что скажет родителям. Губы ее искривила усмешка. Может быть, расскажет правду. Теперь у нее не осталось больше сил продолжать выдумывать спасительную ложь. Кроме того, она устала от необходимости постоянно притворяться, от выматывающего день за днем страха, что Даниел посмотрит на нее, и...

Словно почувствовав что-то, Гвендолин быстро повернула голову и ощутила, что не в силах удержать жаркую волну стыда, краской залившего ее лицо. В дверях стоял Даниел, в мрачном молчании наблюдая за ней.

— Я вижу, ты уже почти все упаковала. Это хорошо, — услышала она его ровный голос.

Гвендолин так же резко побледнела от охватившего ее отчаяния, как минуту назад покраснела. Разумеется, она подозревала, что нечто в этом роде непременно произойдет, знала, что он не захочет поддерживать с ней никаких отношений — ни профессиональных, ни личных... И все же сейчас, когда он подтвердил это, когда увидела ледяной холод в его глазах, услышала, каким чужим стал его голос, она почувствовала, что сердце ее сейчас разорвется от боли.

Девушка никак не ожидала, что он так поступит. Последует за ней, чтобы проследить, как она уедет.

Когда Даниел открывал дверь, которую она впопыхах даже не удосужилась запереть, Гвендолин засовывала в чемодан последние мелочи и теперь стояла посреди комнаты, дрожа всем телом. А он прикрыл плотнее дверь и приблизился к ней.

— Ты ничего не забыла? — поинтересовался Даниел.

Она отрицательно помотала головой, изо всех сил прикусив нижнюю губу в надежде, что резкая боль помешает ей расплакаться. Затем повернулась к кровати, на которой лежал чемодан, и попыталась закрыть его. Но поняла, что силы изменяют ей. Руки не слушались, она не могла справиться даже с таким простым делом.

Даниел чуть дотронулся до нее, отстраняя, но она буквально шарахнулась от него в сторону, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Казалось, ей снится кошмарный сон — до того ужасно было все происходящее.

Он закрыл чемодан, легко защелкнув замки. Затем, подняв его с кровати, повернулся к Гвендолин. Она лишь безмолвно следила за его действиями, по-прежнему неспособная посмотреть ему в глаза.

Она видела его руку, мускулистую и чуть шершавую, с коротко обрезанными ногтями, руку привыкшего к работе человека... руку мужчины... Видела округлые кончики его сильных пальцев. Что-то словно оборвалось в ней, и она снова содрогнулась. Когда-то эта самая рука... эти руки прикасались к ней, ласкали ее, узнали ее тело так, как ни один мужчина не знал до этого да и не узнает никогда. Все это было и никогда больше не повторится, а ее память не сохранила совершенно никаких воспоминаний об их близости.

— Если ты готова...

Готова? Гвендолин дико взглянула на него.

Даниел все еще держал ее чемодан и, похоже, намеревался нести его. Неужели он действительно хочет собственноручно выставить ее из отеля? Неужели именно из-за этого ушел с ужина?

Девушка по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Если бы только она нашла в себе силы... Глубоко, судорожно вдохнув, она лишь кивнула. Даниел спокойно прошел мимо нее и открыл дверь.

Ему незачем усугублять ее унижение, ведь она и без того наказана. Но Гвендолин чувствовала, что язык отнялся да и нет слов, чтобы высказать свои мысли.

В лифте она постаралась встать как можно дальше от Даниела, но всем своим существом чувствовала, что он стоит в нескольких дюймах от нее...

Вестибюль был почти пуст. Направляясь к стойке, Даниел остановил Гвендолин и приказал:

— Подожди здесь.

Выбора у нее не было, так как он по-прежнему держал в руке ее чемодан. Гвендолин проследила, как Даниел сдал ключ и что-то сказал портье. Она подумала, что он, должно быть, попросил вызвать такси. Но ведь стоянка наверняка где-то рядом с отелем. Большинство отелей в наши дни сотрудничают с фирмами, предлагающими услуги такси.

— В этом нет необходимости, — хрипло произнесла она наконец. — Я справлюсь сама. Я понимаю, вам хочется, чтобы я уехала поскорее...

— Мы оба уезжаем, — резко прервал ее Даниел. — А теперь пошли.

Оба уезжают? Гвендолин почувствовала себя в десять раз более виноватой. Пораженная насмешками Юджина, она думала лишь о себе, о своем пострадавшем чувстве собственного достоинства, но теперь была вынуждена признать, что Юджин унизил не только ее, но и Даниела.

Она приготовилась увидеть у подъезда машину ярко-желтого цвета, но Даниел зашагал к стоянке, где был припаркован его «мерседес».

Гвендолин опешила и на миг остановилась. Однако, казалось, он не заметил ее изумления, потому что спокойно открыл багажник и не спеша уложил туда ее чемодан.

С океана подул бриз, и Гвендолин, одетую лишь в тонкое шелковое платье, начал пробирать холод. Теперь она дрожала от свежего ветра, а не только от потрясения.

— Ты замерзла, — ровным тоном заметил Даниел. — Садись в машину.

— В машину? — Гвендолин уставилась на него, и лицо ее снова залилось румянцем.

Она подозревала, как ему не терпится избавиться от нее, но это уже переходило все границы. Неужели он думает, что иначе она не уедет?

Ноги подгибались, когда Гвендолин садилась в «мерседес». Если поездка сюда показалась ей пыткой, как тогда вынести долгое возвращение домой?

Единственное, что мне остается сделать, решила девушка, когда Даниел уселся слева от нее и завел мотор, — это отвернуться к окну и притвориться, что задремала. По крайней мере, тогда не придется поддерживать разговор. Она знала, что обязана принести свои извинения, но понятия не имела, с чего начать. Кроме того, разве словами можно исправить дело? Никакие слова не в силах изменить прошлое.

Теперь Даниел уже не тот беззаботный молодой человек, которым был пять лет назад. Теперь он уважаемый всеми проницательный бизнесмен, репутации которого нанесен непоправимый урон, ведь теперь всем станет известно, что он заявился на важную деловую конференцию в сопровождении не просто одной из своих служащих, а любовницы. Юджин намекал именно на это.

Гвендолин отвернулась к окну и старательно зажмурила глаза, даже не заметив, что машина плавно тронулась с места...