Она его сразу узнала, и это был тот самый мальчик, с которым они в детстве гонялись вместе на велосипедах.

Он здорово вытянулся и раздался вширь, но все главные отличительные признаки остались. Сидела по-прежнему на короткой шее круглая, как мяч, голова, и свистел сломанный во время драки нос.

– Вы меня помните? – спросила Данко.

Пастор стоял в полосе света, проникавшего в собор через узкое окно, а её лицо находилось в тени. Он подошёл к ней поближе и потрогал осторожно пальцем шрам, оставшийся на скуле.

– Такое не забудешь, – ответил он. – Мне этот кошмар долго потом снился. Как ты въезжаешь на велосипеде в грузовик и в полушаге от тебя тормозит легковушка.

– Я ведь обернулась, чтобы на тебя посмотреть. – Сейчас она разглядывала большой серебряный крест, висевший у него на груди. – Ты наехал на разбитую бутылку и крикнул мне, чтобы я остановилась. А грузовик вообще неизвестно откуда там взялся.

– Между прочим, именно в тот день я решил стать священником. – Он прикрыл глаза, восстанавливая в памяти чувства и мысли, которые бушевали в нём тогда. – Мне казалось, что я должен как-то отблагодарить Бога за то, что он сохранил тебе жизнь.

– Мне как раз хотелось с тобой об этом поговорить. – Данко опустилась на скамью, и пастор присел рядом. – Может быть, не стоит так за неё цепляться, за эту дурацкую жизнь?

– Ты лечиться сюда приехала? – спросил он.

– Нас сюда много приехало, – ответила она. – Но денег, к сожалению, на всех не хватит. Если станут лечить меня, другие останутся ни с чем.

– Тебя опять волнуют чужие проблемы, и ты не хочешь подумать о себе. – Он придвинулся к ней вплотную и приложился ухом к её груди. – Колотится как сумасшедшее – долго ты с таким сердцем не протянешь.

– Мне это известно, – сказала она. – Но что мне делать с моей совестью?

– Ты зря пришла с этим в церковь. – Он резко встал, показывая, что разговор закончен. – Тебе никто не скажет, как нужно поступить. Ты должна решить сама.

– Я это прекрасно понимаю. – Она повернулась и пошла к выходу.

– Подожди, не убегай, – остановил он её. – Вам всем грозит опасность, и я обязан вас предупредить.

Она ждала молча, что он скажет ещё.

– Тут на исповедь ко мне девчонка приходила, немка, и с ней был русский парень. Знаешь таких?

– Знаю, – кивнула она. – Наши кадры.

– Девица рассказала мне, что в отеле погибла женщина, и она знает, кто её прикончил. Но ей пригрозили, что, если сболтнёт кому-то, убьют парня. Я сказал ей, что она правильно делает, что никому не говорит.

Данко вдруг почувствовала, что в душной атмосфере храма не хватает кислорода, и, выбежав на улицу, набрала в лёгкие ветра.

Оторвалась от земли и, поднявшись в небеса, увидела текущую по дну ущелья речку.

Спланировав вниз, опустилась на берег, недалеко от моста, – и только здесь смог догнать её верный рыцарь, Железяка.

– Ну ты и шустрая! – Он прыгнул на большой камень, выступавший из воды, и вымыл лицо и шею. – Носишься, как коза молодая. Значит, сердце позволяет.

– Была когда-то козой, и очень даже прыткой. – Данко тоже умылась ледяной водой. – Бегала, плавала – ни один мальчишка за мной угнаться не мог. Зато теперь без аптечки шага ступить не могу.

– Ну и чего он тебе такого сказал, пастор этот? – спросил он. – Что тебя так завело?

– Почему ты думаешь, что я завелась? – Она вынула из кармана упаковку и, достав две таблетки, закинула себе в рот.

Он вернулся на берег и, сняв с себя часть одежды, обнажил могучий торс. Надел тёмные очки и подставил себя утреннему солнцу.

– Зачем тебе вдруг понадобилась река? – Он приподнял очки и посмотрел на неё изучающе. – Топиться надумала?

– Моё детство прошло на такой реке, – объяснила она. – Я жила на левом берегу, а мальчишка на правом – и встречались мы обычно на мосту.

– Какой мальчишка? – не понял он. – Ты о ком говоришь?

– Пастор местный, который главный тут у них. Его родители в Германию увезли, когда ему двенадцать лет было. Я ничего о нём не знала, и вдруг я вижу его в храме. Ничего себе жизнь сюрпризы подбрасывает, да?

– Да, жизнь – штука интересная, – согласился он.

– Знаешь, он мне приснился недавно, и я сразу подумала, что он где-то рядом.

– Ну и каким он теперь стал? – поинтересовался Железяка. – Сильно изменился?

– Стал очень серьёзным, даже, пожалуй, слишком, – ответила она. – Сама обстановка, конечно, сильно влияет. Храм, картины. Всё очень старое и мрачное.

– Девчонку там не встретила? – спросил он.

– С ней история особая. – Она тоже сняла с себя куртку и свитер и оголила спину. – Девица знает, кто убил Красотку, но рассказать об этом боится. Ей пригрозили, что уберут тогда парня. А она любит его, как безумная.

Солнце зашло за тучу, и от реки потянуло холодом.

– Чёрт, я начинаю уже, кажется, мёрзнуть. – Он побегал немного по берегу и несколько раз присел, и она с интересом смотрела, как двигаются его стальные мышцы. – Пора пойти выпить чего-нибудь горячего.

Они вернулись обратно, в старые кварталы, окружавшие соборную площадь, и, соблазнившись запахом кофе, идущего из подвальчика, спустились в кафе.

На бармене, стоявшем за стойкой, была золотая маска, и чёрные глаза подглядывали за посетителями через узкие прорези, сделанные в картоне.

– Ты не боишься, что нас тут чем-то обольют? – усаживаясь за столик, спросила она. – Ужасно бы этого не хотелось.

– Пусть попробуют. – Железяка стукнул кулаком по столу, и к ним сразу же подлетела официантка, одетая в костюм Арлекина. – Два кофе и каких-нибудь булочек.

– У нас есть картофельный пирог, – предложила официантка. – Он очень свежий – его только что испекли.

– Нет-нет, умоляю вас, – замахала она руками. – Всё что угодно, только не пирог.

Откуда-то из зала прилетел и шлёпнулся на стол кусок теста, и, обернувшись, она увидела Пикколо.

– Ну вот, нашли уединённое местечко, – огорчился Железяка. – От этих русских никуда не денешься – они везде достанут.

– Пойду с ней поздороваюсь, – сказала Данко. – Странное дело, красивая вроде бы женщина, и постоянно одна – никто на неё не клюёт.

– Гуляем? – Флейтистка прикрыла лицо маской – это была маска смерти. Словно бы обугленное чёрное лицо.

– Типа того, – кивнула Данко. – А тебя каким ветром сюда занесло?

– Наши сейчас все тут, – ответила музыкантша. – Никто, кроме госпожи начальницы, не захотел возвращаться в отель, и Вадим отвёз нас сюда. Здесь ведь праздник – карнавал и веселье.

– Ага, веселимся, – сказала Данко. – Пляски на костях – вот как это называется.

– А я лично скорбеть не собираюсь. – Пикколо щёлкнула пальцами, подзывая официантку, и та быстро подошла и заменила пустую бутылку на полную. – Лидуся прожила уже достаточно, и всё равно ведь нужно когда-то умирать.

– Так можно сказать про каждого из нас, – возразила ей Данко.

– Нет, – мотнула головой флейтистка. – Про меня так сказать нельзя. Я живу творчеством, и у меня остались нереализованные планы. Я должна их воплотить, и это важно не только для меня, но и для других людей. Ты это понимаешь?

– Я только об этом сейчас и думаю. – Данко сходила к барной стойке и, вернувшись с чистым бокалом, налила себе вина. – Давай помянем её, а заодно и себя тоже. Нас ведь фактически уже нет – мы умерли, и это наши тени слоняются по горам. Пытаются найти короткий путь на небо, но ничего у них не выходит.

– Что касается твоей тени, то она уже нервничает. – Пикколо сделала жест рукой, показывая Железяке, что его они тоже приглашают за свой стол. – Мужчины не любят, когда их надолго оставляют одних.

Эти слова в полной мере можно было отнести и к тем мужикам, которые присоединились к ним через несколько минут.

Мужчинам это страшно не понравилось. То, что никто ими не занимается. Привезли в какое-то Богом забытое место и бросили, и никого не волнует, что с ними будет дальше.

Сойдясь в узком переулке, они устроили митинг, но так ни до чего и не договорились – и отправились в кабак.

Кричали, спускаясь по лестнице. Орали, рассаживаясь за столами. Вся команда собралась здесь, и шум стоял, как во время футбольного матча.

– Русские, – обменявшись быстрыми взглядами с официанткой, заметил бармен. – Они всегда себя так ведут.

– Вы чего, бабоньки, пьёте? Сухое вино? – подойдя к ним, спросил бородач. – А покрепче у них тут ничего не найдётся?

– Всё у них найдётся, – ответила Данко. – Нет только коек, и спать они здесь никого не положат.

Кто-то тронул её сзади за плечо, и, обернувшись, она увидела однорукого.

– Мне нужно сказать вам кое-что. – Он показал на дверь. – Вы не будете против, если мы выйдем на воздух?

– Нет, не буду. – Она прихватила с собой сумочку, в которой лежали сигареты. – Заодно и подымлю.

– Прогуляемся до цветочного киска, – взяв её под руку, сказал однорукий. – Сделаем вид, будто мы собираемся покупать цветы.

– Что это всё значит? – не поняла Данко. – Может, вы уже объясните?

– Вот смотрите. – Оглядевшись по сторонам, он протянул ей несколько фотографий. – Вы узнаёте этого человека?

– Господи, это мой муж, – удивилась она. – Как к вам попали эти снимки?

– Это, по-вашему, что такое? – Он ткнул пальцем в тёмный фасад, украшенный крестом. – Такой храм трудно спутать с каким-то другим.

– Он здесь?! – Данко не могла в это поверить. – Но что он тут делает?

– Ваш муж приехал сюда, чтобы вас убить.

У Данко подкосились ноги, и он поддержал её, не дав ей упасть.

– А как вы узнали? – Это, в общем-то, не имело уже значения, но, раз уж начал рассказывать, пускай выкладывает всё.

Стрелок довёл её до скамейки и, оставив ненадолго одну, прогулялся до киоска и вернулся с букетом алых роз.

– Это вам. – Вручая цветы, он наклонился к ней и шепнул на ухо: – Изобразите, пожалуйста, улыбку на лице. Это спектакль, и вы должны мне подыграть.

– Вы думаете, он за нами следит? – Ей показалось, что за телефонной будкой кто-то прячется.

– Я не могу этого исключить. – Он положил руку ей на колено, и она её скинула.

– Вы особо-то не наглейте, а то ведь он заводной. Прикончит и меня, и вас.

– Со мной у него так просто не получится. – Однорукий помог ей подняться, и они двинулись в обратный путь. – Я ведь как-никак бывший снайпер, и меня трудно застать врасплох.

– Он ведь наверняка предлагал вам деньги. – Данко посмотрела украдкой на заострённый профиль, похожий на совок. Ничего особенного в нём не было, обыкновенный мужичок, каких много. – Почему вы не согласились убить меня?

– Я с бабами не воюю, – ответил он. – А вы ещё и человек хороший. Это и по глазам видно, и по всему остальному тоже.

Она остановилась около охотничьего магазина и стала разглядывать выставленные в витрине ружья.

– Мой муж, кстати, тоже недурно стреляет, и когда-то он учил этому и меня.

– Вы хотите купить винтовку? – спросил однорукий.

– Отличная идея, – сказала она. – Купить ружьё и подарить мужу на день рождения. У него как раз через неделю юбилей – будет праздновать своё сорокалетие.

– Юбилей – это здорово. – Он вынул из кармана камеру и, отступив в тень, быстро навёл её на проезжавшую мимо машину. – Только до него ещё нужно дожить.

– Вы успели что-то заснять? – спросила Данко. – Она так быстро промчалась, что я ничего не успела увидеть.

– Это его тачка, – передавая ей камеру, сказал он. – Но машину вёл кто-то другой.

– Старый приятель. – Она сразу же опознала на снимке человека, сидевшего за рулём. – Они вместе в академии учились, а потом служили на флоте. Теперь строят рядом дома.

– Давайте погуляем ещё, – предложил он. – Может, придёт в голову что-то умное. Тут нужно ход какой-то найти, тактику хитрую. Они вон какие шустрые. На машинах носятся, с хлопушками дорогими, а у нас с вами даже ружьишка паршивого нет.

– Хватит, погуляли уже, – отказалась Данко. – Я не собираюсь ничего придумывать. Просто позвоню и назначу встречу в каком-нибудь людном месте, у собора например. Вряд ли у него хватит смелости убить меня на глазах у всех.

– Пожалуй, это выход, – согласился он. – Пусть ваш муж лично объяснит, зачем он вас преследует. А я постою на стрёме.

– Ну не знаю, – сказала она нерешительно. – У меня вообще-то есть уже телохранитель. Хотя его, может быть, действительно не стоит впутывать в эту историю. Он порвёт дураков на куски, а потом ещё и в тюрьму за это сядет.

– Звонить лучше с моего телефона, – посоветовал однорукий. – Тогда ваш муж точно отзовётся.

– Здравствуй, дорогой! – Она произнесла это нарочито бодрым голосом, чтобы он не подумал, что она чего-то боится, и не испугался сам. – Мне нужно срочно с тобой увидеться, и я приглашаю тебя на свидание.

– Куда я должен прийти? – спросил муж.

– Рядом с собором есть маленький скверик, – ответила она. – Только ты приходи, пожалуйста, один. Я не хочу, чтобы твой друг видел, как мы будем с тобой обниматься.

В сквере в это время проходил показ мод.

В высоком кресле, придвинутом почти вплотную к подиуму, сидел роскошно одетый маркиз, и его окружала многочисленная свита.

Сиятельная особа разглядывала в лорнет проходивших мимо женщин, и по его сигналу слуги поднимали подолы длинных платьев. Взору открывались обнажённые ноги, и маркиз хлопал в ладоши и кричал «браво».

Светские дамы осыпали девиц конфетти. Публика, сидевшая в задних рядах, стучала ногами, свистела и швыряла на подиум медные монеты.

Однорукий постоял, посмотрел и, сплюнув, отошёл.

– В наших деревнях, слава Богу, такого не увидишь.

– А что в них можно увидеть теперь, в наших деревнях? – спросила она. – Даже под гармошку уже не танцуют. Только пьют и дерутся.

– Ваш муж прячется сейчас за кустами, – подсказал однорукий. – Вы идите к нему, а я буду поблизости. Если что, зовите на помощь.

Муж уже двигался ей навстречу, и, кинувшись к нему, Данко неожиданно наткнулась на препятствие – их разделяла ледяная стена.

Попыталась до него докричаться, но слова не доходили до его слуха. Он хмуро смотрел на неё и не понимал, чего она от него хочет.

– Почему?! Почему?! Почему?! – повторяла она. – Что я тебе такого сделала?

– Я не отдам тебе свой дом, – сказал муж. – Зря ты подала в суд.

– Деньги мне нужны были на операцию, – объяснила она. – Но ситуация изменилась, и я не буду с тобой судиться.

– Я должен тебе верить? – спросил он. – Ты не передумаешь завтра?

– Не передумаю, – ответила она. – Я уже оповестила своего адвоката. Ты можешь связаться с ним, и он всё подтвердит.

– Напишешь мне расписку. – Муж взял её под локоть и повёл к машине. – Так будет надёжнее.

Что-то тяжёлое, лежавшее в кармане его плаща, стукнуло её больно по ноге.

– Что там у тебя такое? – Сунув руку в карман, Данко нащупала пистолет. – Ты действительно собирался меня убить?

Он ничего ей не ответил и только сжал ещё сильнее грубыми пальцами руку.

Узнав хозяина, машина радостно пикнула. Муж открыл дверцу и, толкнув жену на сиденье, достал из бардачка блокнот и ручку.

– Я такая-то и проживающая там-то. – Он проверил, что она написала, и продолжил диктовку: – Находясь в здравом уме и в твёрдой памяти, отказываюсь от своей доли имущества в пользу моего бывшего мужа и его малолетней дочери.

– Для девчонки мне ничего не жалко, – отдавая ему расписку, сказала она. – Даже себя.

– Это ещё не всё. – Муж вернул ей блокнот. – Ты обязуешься держаться от дома, принадлежащего мне, и от моей дочери на расстоянии не менее километра. Никогда не звонить и не вступать ни в какие контакты с ребёнком и другими членами моей семьи.

– Кто тебя надоумил? – поинтересовалась она. – Твоя новая сожительница?

– Вылезай, – поворачивая в замке ключ зажигания, сказал муж. – Переговоры окончены.

– Сделай мне одно одолжение, – попросила она. – Подбрось меня до ущелья. Мы там одну женщину похоронили, и я хочу отвезти ей цветы.

– Ладно, – поколебавшись немного, согласился муж. – Так уж и быть – довезу. Тем более что это твоя последняя просьба.

Он смотрел всё время в сторону, но ей удалось перехватить его взгляд – в нём были смятение и страх.

«Боится меня, – догадалась она. – Боится, что смогу достучаться до его сердца, – и прикрывается грубостью и жестокостью».

Они въехали на гору и, остановившись около чёрного провала, он открыл дверцу:

– Ты уверена, что тебе действительно нужно сюда?

– Да, конечно, – кивнула она. – Это точно здесь – вон тут сколько следов натоптано.

– Может, тебя подождать? – спросил он. – Я могу постоять минут двадцать.

– Спасибо, не нужно, – отказалась она. – Меня наши подберут, они уже скоро должны быть здесь. К тебе навязалась, потому что мне не хотелось ехать вместе со всем коллективом. Я хочу поговорить с этой несчастной душой и Богу помолиться, а для этого мне нужно остаться одной.

– Ну бывай, – сказал он, захлопывая дверцу.

– Всё, уезжай. – Она махнула ему рукой и, сойдя с обочины, вступила на тропинку.

Спустилась по обледеневшему склону на карниз и, переступая через обугленные головешки, подошла к обрыву.

Снизу на неё дохнуло холодом, и, отшатнувшись от бездны, она прошептала:

– Господи, прости меня, грешницу, за все прегрешения мои и не карай строго.

Оттолкнулась от каменного уступа – и прыгнула.