С утра никуда ехать чертовски не хотелось, но надо. Других доходов не предвиделось – хотя он, Николай, и пребывает нынче в гордом чине ассистента психоаналитика, но от чина-то от этого действительно одна только гордость, да пальцы веером. А грошей нема. И потому, почтенный Николай Григорьевич, спускайтесь-ка вы к своей «Газели», да отправляйтесь по делам.

Так и пришлось сделать. Сперва, конечно, отвёз Марину на работу, ещё раз строго-настрого наказал ей никуда не отлучаться, быть всё время на людях, а с ним на связи – время от времени перезванивать ему на сотовый.

С тем и расстались, предварительно запечатлев друг другу долгий, томный поцелуй.

Отъехав на какое-то расстояние от поликлиники, Николай притормозил у обочины, задумался. Одна странная мысль посетила его.

А именно: вчера, когда они обсуждали так серьёзно таинственный звонок, ему, Николаю, даже и в голову не пришло связать звонившего – маньяка, как они предположили! – с кем-то из основных подозреваемых. Хотя о ком, как не о ком-то из писателей логично было бы подумать сразу?.. Ан нет, даже и думушки не было.

Странно, не правда ли?

Николай закурил, дымил сосредоточенно. Потом рукой махнул: гадать без толку! Дальше надо работать, вычислять этого гада… ну, а сейчас надо просто повкалывать, капусты срубить – тоже дело не последнее.

Но все же, черт побери, так в лом крутить баранку!..

Выкинув сигарету, Николай даже задумался об этом – так, вскользь, секунд на десять. Почему так стало? Раньше вроде бы не замечал. Рулил себе, давил на педали и в ус не дул – думал, что это будет всю жизнь… Нет, вернее, вовсе не думал. Не думал о том, как жить. И вот, выходит – задумался…

Он улыбнулся этому. Задумался! Мыслитель… Потом мыслить будешь, а теперь – работа.

Набрал номер диспетчерши.

– Тамара Михайловна, доброе утро! Что там у вас для меня?..

Слушал, кивал и успевал ещё чиркать в рабочем блокноте.

– Понял, понял… Третья пристань, значит? Ладно. Еду!

Улица Третья пристань. Название такое: Третья пристань, в самом деле, у реки, по так называемому Цыганскому спуску; некогда цыгане, кочуя, облюбовали почему-то ту дорогу. А вот почему пристань не первая, и не вторая, а третья… право, нынче уже никто не скажет.

Собственно говоря, пристань-то эта скорее не улица, а с полтора десятка беспорядочно раскиданных зданий. Выморочное место, там никто и не живет толком – в основном пакгаузы, склады, да всякая пьянь-рвань тусуется, бомжи и без пяти минут бомжи.

Николай рассмеялся. Ну, Тамара Михайловна, ну, старая кочерыжка!.. Экие заказы подбрасывает, по долинам и по взгорьям – такие окраины, что диву даешься. Гетто, да и только! Ладно, чего уж там, он весь город насквозь знает, никаким названием его не удивишь… Вперед!

Третья эта пристань от гордеевского дома не близко, пришлось попотеть да понервничать на адски переполненных городских магистралях. Спина взмокла, Николай беззвучно матерился, зыркал то в одно, то в другое зеркало заднего вида… Лишь на подъезде к Цыганскому спуску удалось вырваться из потока машин, и дальше поехалось легко.

Гордеев придавил акселератор. «Газель» помчалась по незаселенному проезду, с обеих сторон заросшему каким-то одичалым кустарником, да беспородной чушью американского клена. Но зелень, весенняя, новенькая, веселая, все равно радовала глаз… Эта дорога вскоре плавно завернула вправо и пошла под уклон – тот самый Цыганский спуск.

Тут уже приходилось притормаживать. Асфальт скверный, с выбоинами и ухабами, пустой грузовичок подкидывало, кузов железно громыхал. «Ну… мать, как под оркестр едем», – с неудовольствием думал Гордеев, стараясь по возможности объезжать ямы.

Но вот, наконец, замелькали дома-домишки Третьей пристани. Нумерация здесь фактически отсутствовала, но Тамара Михайловна так все подробно разжевала, что нужды не было плутать и выспрашивать. Вот он, склад – сразу ясно, из красного кирпича здание без окон, на редкость гадкое. Ей Богу, хоть и склад, а все-таки могли построить поприличнее!..

Лихо пыля, Николай подлетел к этому архитектурному убожеству – и, пожалуйте, клиент тут как тут.

– Ждем, ждем! – радостно заголосил, замахал руками он.

Чудной какой-то. Невысокий, худощавый, очень подвижный: ни секунды не стоял спокойно, все как-то приплясывал, поводил плечами, крутил шеей, прищелкивал пальцами. И одет тоже… своеобразно, скажем так: в майке без рукавов, в бесформенных, пузырями, штанах; на черепушке – кепка-бейсболка задом наперед. Худая, но жилистая загорелая рука, правая… ах нет, прошу прощенья! – левая. Левая рука украшена замысловатой татуировкой – некий чрезвычайно сложный, запутанный-перепутанный орнамент, что-то такое руническое, из той же оперы, где о кельтах и друидах… Да, бойкий субъект, настолько вертлявый, что ни черт лица, ни возраст толком не разберешь.

Николай, впрочем, и не разглядывал, ему это было как-то по барабану. Пусть хоть через задницу перевернется, лишь бы платил. А интуиция ему подсказала намедни, что обязательно заплатит, и неплохо.

– Вот сюда, сюда, ёксель-моксель, – приговаривал этот ушлый мужичонка, устремляясь к зданию.

Живо растворил ржавые скрипучие ворота, и глазам Николая предстало обычное складское помещение: огромное мрачное пространство, по бокам уставленное ящиками, канистрами, штабелями досок. И запах типичный, складской: одновременно и сыроватый, и спертый, и приятный, что ли – смесь свежей древесины, ацетона, краски… Чем-то волнует такое производственное амбре – а чем, и не скажешь.

– Ну, вот-вот, – хлопотал бейсболист, энергичными жестами приглашая водителя подойти поближе.

Николай подошел. Мужичок увивался вокруг вытянутого, приземистого ящика, вроде увеличенного в размерах ученического пенала.

«Надо же, – мелькнуло у Гордеева, – фартит мне в последнее время ящики возить…»

– Вот, прошу, – закланялся щуплый над ящиком, ладонями дважды как бы обмахнул пыль с фанерных боков. От Николая не укрылось, как тот это сделал: бережно, чуть ли не любовно. «Ага, – смекнул Гордеев, – интересное кино…»

– Ясно, – вздохнул он. – Стало быть, вот этот объект?

– Так, так, – согласился хозяин, – он самый.

Николай почесал мизинцем уголок глаза.

– Здоровый…

– И тяжеленький, – охотно подтвердил владелец, еще раз мазнул пальцами по крышке.

Гордеев внушительно кашлянул.

– Тогда вот что, уважаемый работодатель. Я – не грузчик, хочу сразу предупредить, чтобы без осложнений потом… Или за отдельную плату.

– Как же, как же, – заказчик все понимал. – Не беспокойтесь! Это мои проблемы.

– И как вы их решите? – Николай ухмыльнулся, огляделся: мол, не дурак, вижу, что людишек-то больше нету…

А заказчик очень спокойно молвил:

– Тельфер, – и показал пальцами вверх.

Под потолком, в самом деле, имелась поперечная балка с электромотором, установленная на двух длинных продольных швеллерах.

Николай вновь ухмыльнулся.

– Тельфер тельфером, – заявил он, – а ведь машина у меня, как нетрудно заметить, крытая. Поднять ящик мы, конечно, поднимем. Но засунуть его в кузов?..

Мужчинка успокоительно повел руками:

– Не беспокойтесь. Все продумано. Вот! – и нырнул куда-то в сторону, после чего с грохотом выволок из темноты странный предмет: металлическую раму, внутри коей на поперечных стержнях были установлены ролики; в общем, это сооружение было отдаленно похоже на огромные канцелярские счеты.

Хозяин деловито и очень подробно все разъяснил. Он устанавливает на полу склада специальные наклонные колодки. Машина въезжает на них задними колесами, так что кузов оказывается под углом; при этом в него устанавливаются эти самые «счеты». Ну, а затем тельфером поднимается ящик, подводится к кузову… и достаточно одного толчка, чтобы груз как миленький по роликам скатился в кузов. Вот так вот, ёксель-моксель!

Гордеев только головой покачал, удивляясь такой изощренной хитромудрости.

Тем не менее, все вышло точно по сценарию. Шустрый деятель действительно извлек откуда-то из тени сварные железные колодки и попросил Николая заехать задом на склад. Николай так и сделал, деятель подсунул колодки под задние скаты «Газели», закрепил, как следует и…

И дальше – как по маслу. Когда ящик был погружен, заказчик, вызвав у Гордеева ироническую ухмылку, рассыпался в счастливом мелком смехе, да еще захлопал в ладоши.

– Знаете, а мне нравится непосредственность чувств, – осклабившись, подковырнул Николай.

– Конечно, конечно, – мужчинка был так рад, что не замечал никаких шпилек. – Ну что ж, поехали.

Тут Николай вспомнил – куда ехать-то? Даже не спросил, голова с дырой!

– Да, кстати, – спохватился. – А куда едем?

– О! – тот обрадовался пуще прежнего. – Недалеко. Можно сказать, по соседству.

И пояснил. Николай от объяснения аж крякнул:

– Вот те на!

Оказалось, конечный пункт маршрута – прямо через реку, на левом берегу. Николай худо-бедно знал и это место: домишки, огородики, какой-то не то заводик, не то мастерская… короче, такие же беспонтовые выселки, что и Третья пристань.

– Слушайте, – Гордеев посмотрел на заказчика с юмором. – А не проще ли вам было обойтись водным путем? Нанять какую-нибудь лодку побольше, ну и того…

– Возможно, возможно, – закивала голова в бейсболке и хитро прищурилась. – Но ведь тогда бы и вы остались без заработка…

Железная логика. Что тут скажешь? Ничего. Николай лишь рассмеялся.

Так они вдвоем и покатили по Цыганскому спуску, который на три минуты стал для них подъемом, вырулили на заросшую дорогу, с ветерком промчались по ней; затем – через старый мост, и в обратном направлении, опять вдоль реки. Пассажир крутился, ерзал на сидении, все подсказывал, как да куда ехать, будто Николай без него и не знал. Ну, а когда достигли выселок, тут эти подсказки стали, безусловно, дельными, тем паче болтун сделался вдруг ясным, точным и кратким – Николай даже подивился такой метаморфозе.

– Ну, вот и приехали! – радостно возгласил заказчик. – Вот эта улица, Заливная.

– Заливная… – зачем-то эхом отозвался Николай. – У вас тут дом?

– Нет, нет! Склад, склад, так же как и там. Разве что поменьше.

Николай вскинул брови: что за притча – возить дурацкий сундук из склада на склад?.. Но расспрашивать, понятно, не стал.

Улочка Заливная сопровождала их почти заросшей подорожником колеей, на ней машину колыхало мягко и плавно, как на волнах. Проехали метров двести.

– Ну вот, – повторил клиент и повернул кепку козырьком вперед. – Вот и он, ёксель-моксель.

Этот склад действительно оказался поменьше: просто громоздкий деревянный сарай, ветхий и некрашеный. Ворота широкие, двустворчатые, и держатся на честном слове – это Николай заметил, когда мужчинка суетливо распахнул их.

Опять странно. Если так уж любовно кланяешься перед своим ящиком, тогда какого черта хранить его в трухлявом каретнике, на который дунь – и рассыплется? Вот уж воистину, чужая душа – потемки…

Ну и нечего себе башку ломать над всякими парадоксами! Что мне с ним, в конце концов, детей крестить? Пусть хоть алмазы-бриллианты на помойке хранит, это его дело.

И, выведя столь радикальное заключение, Николай перестал думать об этом. Он развернул машину, задом очень осторожно подал к сараю: тент «Газели» едва не задел за притолоку ворот. Потом он еще раз подивился технической изощренности хозяина – у того и для выгрузки ящика нашлось приспособление: какие-то доски-подставки – с их помощью груз легко соскользнул с кузова наземь.

– Порядок, – констатировал клиент.

– Да уж, лучше не бывает, – подтвердил Гордеев. – Ну что, почтенный? Товар – деньги, так говорил товарищ Маркс?

– Да, да, да, – зачастил работодатель, задвигался весь, как на шарнирах, – конечно, конечно… Только знаете ли что… Не могли бы вы меня обратно подбросить? Туда, в смысле, на Третью пристань…

Николай пожал плечами:

– Да почему бы нет? Отдельная работа, отдельный гонорар – и пожалуйте бриться.

– Разумеется, разумеется, – весь подхватился мужчинка. – Я заплачу!

– Проблем нет.

Договорились. Николай выехал из сарая, заказчик проворно запер шаткие ворота, и они помчались порожняком, громыхая в кузове той роликовой хренотенью, которую владелец счел нужным забрать с собой. Он был все так же весел, приподнят, в дороге молол без умолку. Николай отмалчивался, изредка невнимательно поддакивал – болтовня попутчика ничуть ему не мешала – словесная метель мела мимо него. Мысли его были заняты раздумьями.

Хотя думал в частности и о говорливом своем соседе. А в общем и целом – об этих последних заказах. Какие-то они… чем-то похожие, что ли. Ну, если так подумать… реальной связи между ними не видать, но все же какая-то нестыковочка тут имеется…

Она-то, может быть, и есть, да вот углубляться в отвлеченные думы за рулем не следует. Уже в самом конце спуска Николай чуть не прозевал – спасибо, шоферское шестое чувство выручило. В просветах кустарника сверкнул корпус большой легковой машины – Гордеев резко затормозил.

Серебристый «Мерседес-600» массивно прокатил слева направо через перекресток. Николай успел разглядеть только правую руку водителя, небрежно покоящуюся на рычаге коробки передач: в коротком белом рукаве, крепкая, мускулистая мужская рука.

В таких бегемотах люмпены да пролы не ездят. Николай мельком удивился сему явлению на убогих улицах Третьей пристани – и тут же забыл об этом.

– Сюда, сюда, – клиент чуть не подскакивал на сидении от непонятного Николаю возбуждения.

– Я помню, – буркнул Гордеев.

Подъехали к давешнему складу. Там Николай наконец-то оставил надоеду вместе с его каталкой, получил полный расчет, кивнул на прощанье.

Что-то все-таки поддевало его, какая-то мысль, поддевала и пряталась, он не мог ее уловить. И так и сяк, пытался, старался… нет, не ловилась. И он махнул рукой. Надо будет – сама потом всплывет.

Еще в первый раз, въехав на Пристань, он обратил внимание на этот дом – двухэтажное строение довольно игривой архитектуры: с высокой крышей, выступами чердачных окошек, угловыми застекленными балконами второго этажа, этакими почти мансардами, косо подпертыми контрфорсами из бруса. Все это, правда, было крайне дряхлое, на балконы и глядеть-то было жутковато, а уж как ступать на них, и помыслить страшно… Когда-то розовая, видимо, штукатурка давным-давно выгорела на солнце, смылась дождями снегами, талыми водами… и теперь цветом напоминала промокашку; тем не менее среди прочей совсем уж безнадеги Третьей пристани дом этот сразу бросался в глаза.

Вот и Николаю бросился. И сейчас, на обратном пути, вновь возник бельмом на глазу. Гордеев покосился влево.

Только он сдвинул взгляд – как из-за дальнего торца дома вырулил тот самый «Мерседес». Остановился. Распахнулась дверца, вышагнул водитель и…

И Николай чуть не поперхнулся от изумления.

Потому что водителем этим оказался не кто иной, как Владислав Глухаревский!

«Газель» вильнула вправо. Николай вздрогнул, судорожно дернул руль.

Что делать?..

И как-то само собой решилось – что.

Гордеев резко крутанул баранку влево, нажал на газ. Грузовик подлетел к «Мерсу».

– Владислав!

Черт, как его по отчеству?..

Глухаревский обернулся. Очень спокойно. На лице промелькнуло припоминание: где-то, мол, видел этого типа… Но где, не вспомнил.

Николай помог, улыбнулся радушно:

– Я – Николай Гордеев, ассистент Пинского. Встреча в Союзе, потом дома у Ягодкина… Помните?

Литератор прояснился.

– Ах, да! Как же, прекрасно помню. Извините, что не узнал сразу.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– Очень рад, – сказал Николай.

Писатель осклабился, но об ответной реакции умолчал. Зато спросил:

– Какими судьбами?

Гордеев широко повел рукой.

– Да вот, – постарался взять тон как можно независимее. – Как говорится, хочешь жить… Ассистент я, в сущности, внештатный. Поэтому приходится крутиться.

– Частный извоз?

Николай сделал сложное движение губами, глазами… Глухаревский мимику понял правильно:

– Что ж! Деньги не пахнут.

– Вот-вот, – Николай рассмеялся. – Ну, а вы?..

Выжидающе недоговорил. И опять литератор все понял:

– А я в поисках вдохновения, так сказать. Я вообще, знаете ли, люблю побродить по таким вот укромным, притихшим местам. Не просто так, разумеется. Со смыслом.

Он сунул руки в карманы джинсов, качнулся с пяток на носки.

– Занятно! Вот я числюсь фантастом. Ярлык вроде бы приклеили – но критики головы ломают: книги Глухаревского ни в одном из общепринятых жанров фантастики не вписываются. Нет там других планет, галактик и всего такого прочего. Верно, нет. А мне и не нужно ничего этого… Да я, впрочем, кажется, говорил уже… там, на встрече?

– Нет-нет!.. То есть, да, говорили, но мне очень интересно!

– Как психологу? – Глухаревский лукаво подмигнул.

– Н-ну, отчасти да. А отчасти… Да почему бы не как читателю? Я ведь, в конце концов, нормальный обыватель, художественной литературой интересуюсь, как и положено такому обывателю…

Николай остался очень доволен своим ответом. Ладно-складно так все сказал, беседу поддержал… Он почувствовал, как его начинает разжигать сыщицкий азарт: с чего-то вдруг Глухаревский пустился в рассуждения? Любопытно, черт возьми!

– Ах, вот как? – писателю такие слова сделались как маслом по сердцу. – Ну, возможно, я и повторяюсь… Суть вот в чем: я считаю, что самые таинственные и загадочные места на свете – никакие не чужие планеты, не космос, и не джунгли Центральной Африки. Нет! Самые диковинные места – закоулки города, в котором живешь. Окраины, дворы, сараи, подворотни. Подвалы, чердаки! Вот где все тайны мира!..

Он засмеялся – славно так, по-доброму. Николай тоже постарался хмыкнуть поумнее.

– Согласны с этим? – Глухаревский приподнял брови.

– Ну, резон есть.

– А вы ничего не читали из моих вещей?

Гордеев виновато помялся:

– Н-нет, как-то не довелось… Честно говоря, изо всей вашей группы я только в Ягодкина заглядывал. Да и то, вот уж точно, заглядывал с пятого на десятое.

Лицо Глухаревского приобрело какое-то неясное выражение.

– Мм?.. А что именно вы у него читали?

– Ох, сразу и не вспомнить… Что-то настолько мрачное… «Кровь луны», что ли?

Беллетрист кивнул, глаза его сузились.

– И как впечатление?

– Да как! Бред. А вы, кстати, читали?

Глухаревский внимательно посмотрел на Николая… то ли улыбнулся, то ли нет. Затем отвел взгляд.

– Жарко, – заметил без всякой связи с предыдущим. – Смотрите-ка: начало мая, а такая теплынь…

Здесь он примолк – не просто, со значением. Николай тоже пустословить не стал: понял, что такова уж особенность писательского мышления – включать время от времени лирические переливы… И верно: Глухаревский помолчал, помолчал, да и заговорил всерьез:

– Знаете, Николай, вы сейчас и сами не догадываетесь, как точно попали в цель.

– То есть?

– То есть Роман Ягодкин – психически неуравновешенный человек, мягко говоря… А хотя, что я вам говорю! Ведь вы же психолог, профессионал… (тут Николай в душе засмущался, однако виду не подал)… Наверняка вы с Пинским раскладывали всех нас по косточкам. И что же, неужто Ягодкин у вас остался без диагноза?

– Ну, знаете, – Гордеев спародировал аналитика, – без диагноза у нас не уйдет никто.

– Тоже верно, – усмехнулся Глухаревский. – И все-таки…

Он пригладил рукой волосы, откашлялся.

– Безусловно, Ягодкин – человек талантливый. Правда, как это часто бывает, он сидит на золотой скамейке и не знает, что она из золота. Он отличный поэт, яркий публицист – а рвется в прозаики. Ну и в итоге пишет вот такие химеры… Впрочем, это и не удивительно. Вы можете быть откровенным, Николай. Я понимаю: этика и все такое… Но со мной – как со стеной, поверьте. Вы прекрасно знаете: Роман Ягодкин – классический случай шизофрении. Так?

Гордеев сделал крайне дипломатичную физиономию.

– Ну вот, – Глухаревский иронично поклонился. – А я вам скажу больше. Только… понимаете, надеюсь, что это сугубо конфиденциально. Сейчас Ягодкин находится в клинике. Психиатрической.

– Вот оно что, – Николай не удивился. – Весна?

– Совершенно так. У него едва ли не каждой весной и осенью этакий… привет из подсознания. Обострение.

Николай понимающе покивал.

– И… в чем это выражается? – чуть помедлив, поинтересовался он.

– Вы знаете, на сей счет у него почему-то фантазия небогатая, хотя и ходит он у нас в фантастах, как и я, грешный. Ему всякий раз мерещатся враги, подозрительные лица…

– Мания преследования, одним словом?

– Двумя словами, – литератор-профи был точен. – Но по сути, да.

– Хм?.. Так ведь он опасен.

– Еще бы! Потому и изолирован.

– А как давно он там… отдыхает?

– Да недавно совсем. Второго дня закрыли.

Николай сосредоточенно кивнул.

– И что же он… все с врагами сражался?

– Интеллектуально, так сказать. Причем на сей раз врагами оказались мы.

– Мы – это?..

– Это члены группы. Причем началось все с банальной ссоры. Видимо кризис назревал, и должен был произойти некий толчок… вот, собственно, он и случился. Ягодкин сцепился с Барковым – по пустяку, чуть ли не «зачем мое пиво выпил». Я утрирую, конечно, но суть та же… Так вот, извольте видеть: сцепились они, вернее, Ягодкин схлестнулся – Барков-то парень спокойный; и после этого Ягодкин в категорической форме потребовал чуть ли не товарищеского суда над Барковым: мол, давайте перестанем с ним общаться, руку подавать, предадим остракизму… Понятно, что все мы – я имею в виду себя, Леонтьева и Шарапова – отказались. Чем и провинились перед нашим громовержцем! От этого отказа у него, похоже, башню совсем повернуло, и гнев обрушился на нас. Представляете, он не поленился сочинить подметное письмо, в котором заклеймил всех нас, уж не помню, как оппортунистов или ревизионистов, чуть ли не троцкистов… Вообще, он опоздал родиться лет на семьдесят: тридцать седьмой год – вот была б его стихия! Но что тогда – трагедия, сегодня – фарс: Роман Максимович завершил свой декрет торжественной анафемой всем нам, так что ныне группа «Лики фантастики» состоит из одного господина Ягодкина. А самое потешное – он разослал эту буллу по всем инстанциям: в Союз писателей, редакции газет, журналов… Собственно, после этого и последовала госпитализация.

– Его в принудительном порядке положили?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Но думаю, что да: сам он себя считает абсолютно здоровым, насколько мне известно.

– Н-да… – неопределенно протянул Николай, подвытянул из кармана мобильник, глянул на табло:

– Ого! Вы извините, Владислав…

– О да, конечно! Время – деньги.

– Безналичные, – Гордеев подмигнул. – Но у меня они как раз перетекают в нал.

– Что ж, счастливого пути. А я еще тут поброжу, поищу свою музу подворотен и собачьих тропок… – Глухаревский мигнул ответно.

И они распрощались. Николай уже повернулся было, когда его остановил оклик собеседника.

– Кстати, – писатель прищурил правый глаз, – вы мне на днях снились…

– Вот как?.. – на лице Николая отобразилось удивление.

Глухаревский смотрел мимо него, странно улыбался.

– И кем же я там был, в вашем сне, если не секрет? – Коля принужденно засмеялся.

Тот помедлил и односложно ответил:

– Зрителем. Ну, всего доброго!

Гордеев похолодел. Машинально попрощался в ответ. Прыгнул в «Газель» и рванул к Цыганскому спуску. В зеркало мельком увидал, как писатель двинулся в неспешный обход дома, изучая взглядом окна второго этажа…