«После того как все стремились навешать на себя побольше украшений, в моду снова входит простота. Сливки общества устраивают маленькие тихие обеды и носят платья из простого муслина. Но помните: есть простота — и простота, и элегантность не так-то легко дается.»

Журнал моды, декабрь 1899

В маленькой хижине Келлера было мало вещей, и все их Уилл приобрел ради Элизабет. В центре стоял прямоугольный стол, который собственноручно сделал Уилл; у стены — старая железная кровать, которую он купил у того же авантюриста, что и лошадь, — тот разорился в Ланкастере. Над оловянной раковиной висело овальное зеркало в раме, происходившее из того же источника. Перед этим зеркалом Элизабет причесывалась перед обедом, обычно делая маленький узел на затылке, наподобие подушечки для иголок.

Волосы были причесаны, вода принесена из колодца, и теперь Элизабет обратилась к задаче, совсем для нее новой. Элизабет снова пыталась приготовить обед. Оранжевые маки, собранные ею вчера в поле, красовались в кувшине в центре стола, покрытого куском того же брезента, который служил у них для всего. Рядом лежала маленькая стопка книг Уилла — «Геологические методы поисков нефти под земной поверхностью» и «Как выкопать колодец в дикой местности».

Элизабет удалось разжечь огонь в маленькой железной печке в углу, но задача открыть банку печеных бобов оказалась слишком сложной для нее. Консервный нож был ржавым, и она подозревала, что Уилл где-то его нашел. Подобная бережливость в другое время вызвала бы у нее восхищение, но сейчас ей хотелось заплакать. Именно это она и сделала и в ту же минуту осознала, что никогда не плакала так громко.

Успокоившись, она почувствовала себя лучше. Положив руку на живот, она прикрыла глаза. На губах заиграла улыбка: все-таки забавно, что она так далеко от всех чудесных вещей, к которым привыкла, и не может справиться с самой легкой задачей. Это было столь же внове для нее, как и громкий плач.

Положив консервную банку, Элизабет уселась за стол. В это время дня она обычно чувствовала, как долго пребывает в одиночестве. Теперь Уилл долгие часы проводил в поле вместе с Денни, партнером, которого он нашел в Окленде. Она и не пыталась понять, что они там делают. Мир Уилла, мир труда, был для нее загадкой, и в последнее время она чувствовала себя от этого немного виноватой. Она знала, что он тратит время на то, чтобы обустроить их дом, — а ведь другая девушка сама бы справилась с этой задачей, и он мог бы потратить эти драгоценные часы на обследование местности.

Элизабет ничего так не хотелось, как быть с Уиллом, но в такие минуты, когда день клонился к вечеру, ей хотелось быть ему достойной спутницей. А в Нью-Йорке в это время солнце уже зашло… Ей бы хотелось с таким же искусством приготовить обед фронтита, с каким она занимала гостей светской болтовней в воскресенье в гостиной их дома в Грэмерси-парк.

Элизабет сидела, размышляя о тех людях, которых покинула, и о тех тысячах миль, которые отделяли ее от них. Она бы так не тосковала по ним, если бы хоть немного знала об их жизни и если бы расстояние не было таким огромным. Время от времени она читала газету недельной давности, в которой упоминались кое-какие нью-йоркские новости, но они лишь усиливали ее беспокойство: там неизбежно сообщалось, что ее мать совсем не похожа на себя — в отличие от Дианы.

— Лиззи! — позвал Уилл с порога, и через мгновение Элизабет уже оказалась в его объятиях.

Он поднял ее в воздух и закружил, а она крепко обхватила его за шею, прижавшись к нему. И снова почувствовала, как хорошо, что она здесь, с ним. Она вдыхала запах Уилла — от него пахло потом, простым мылом и еще чем-то неуловимым. Он произнес спокойно:

— Сегодня нам повезло.

Он опустил ее, и, как только ее ноги коснулись пола, она взглянула ему в лицо. Оно было таким солнечным, а голубые глаза действительно были счастливыми.

— С чем повезло?

— С нефтью.

Уилл сделал паузу и, сжав полные губы, наблюдал за пей. На нем была поношенная рубашка с закатанными рукавами. Волосы, выгоревшие на солнце, потемнели от пота.

— Денни и я, мы нашли ее. Мы нашли нефть — блестящую черную нефть. Знаешь, там под землей целые озера нефти. Она просачивается сквозь камни. В воздухе пахнет серой. Мы собираемся сделать как сказано в моей книге: выкопать колодец и продать ее нефтеочистительному заводу в Ланкастере — и тогда мы сможем нанять рабочих. Какое-то время нам придется тратить все, что заработаем. Но нефть здесь есть — мы просто сидим на ней. Благодаря ей, мы разбогатеем.

Уилл говорил захлебываясь и так взволнованно, что вынужден был остановиться и сделать вдох. От него исходила энергия. Он снял саржевые брюки, которые всегда надевал, уходя из дома, — они были испачканы липким черным веществом — и надел длинные кальсоны, в которых спал, не переставая рассказывать, как добывается нефть и сколько, по его мнению, стоит баррель. Она повесила его брюки на спинку кровати, чтобы они ничего не запачкали, и наблюдала теперь, как Уилл открывает банку консервов. Он продолжал разглагольствовать о том, что нужно нанять рабочих, и о будущих доходах.

Элизабет лучезарно улыбнулась — так она, бывало, улыбалась из-за красивой парчи, или сумочки с подарками на балу, или из-за мусса из лосося. Однако эта улыбка была вызвана не будущим богатством — все это казалось далеким и фантастичным — нет, дело было в Уилле. Ему будет сопутствовать успех — неважно, начнет ли он с нефтяного промысла или нет. Он станет одним из тех людей, о которых пишут в приключенческих журналах, — такой юный, с деловой хваткой и редкой проницательностью и умением сделать правильный выбор.

Уилл будет строг с теми, кто в этом нуждается, но справедлив, и им будут восхищаться. Он станет главой семьи и будет помогать тем, кто этого заслуживает и кому нужна помощь. Выражение лица станет не таким мягким. Они будут вместе стариться и наблюдать за тем, как меняется мир.

Они долго вглядывались друг в друга, затем Элизабет подошла к Уиллу и, прижавшись к нему, ощутила, как бьется его сердце.