Ранним утром Билл Гумбольт сидел у огня в своей пещере и изучал карту горного массива плато, сделанную Крэгом. Крэг оставил горы безымянными, поэтому Билл обмакнул перо в чернила и написал: Горы Крэга.

– Билл.

Тихо вошел Делмонт Андерс, и то, что ему необходимо было сказать, уже можно было прочесть у него на лице.

– Он умер прошлой ночью, Билл.

Билл ожидал этого сообщения в любую минуту, по это не уменьшило его чувства потери. Лэйк был последним из Стариков, последним из тех, кто работали, боролись и сокращали свои жизни, чтобы у Молодых был шанс выжить. И вот он ушел – закончилась короткая эра, написана и завершена славная, кровавая глава их истории.

А сейчас новым лидером был он, и он должен решать, как будет писаться следующая глава, а ведь он всего лишь на четыре года старше того подростка, у которого сейчас на лице была написана бессознательная просьба придать ему уверенности в себе...

– Пойди, сообщи Джиму, – ответил Билл. – А затем, немного позже, мне бы хотелось собрать всех и поговорить о том, что мы начнем делать с приходом весны.

– Ты имеешь в виду охоту? – спросил Делмонт.

– Нет, не только охоту.

После того, как Делмонт ушел, Билл еще некоторое время посидел молча, мысленно оглядываясь на годы, предшествовавшие этому дню, вплоть до первого утра на Рагнароке.

В то утро он поставил перед собой цель после того, как оставил за собой в пыли игрушечного медвежонка и вошел рядом с Джулией в новую, полную опасностей жизнь. Он пообещал себе, что наступит день, когда он будет смотреть, как умирают Джерны и, умирая, просить пощады, и он даст им такую же пощаду, какую они дали его матери.

По мере того как Билл взрослел, он стал понимать, что сама по себе его ненависть была пустым делом. Нужно было найти способ покинуть Рагнарок, и необходимо было иметь оружие, чтобы сражаться с Джернами. Все это останется невозможным и недостижимым, если только он не объединит в одном скоординированном усилии помощь всех остальных колонистов.

Чтобы быть уверенным, что это произойдет, ему необходимо было стать их лидером. Поэтому в течение одиннадцати лет он учился и тренировался, пока не стало никого, кто мог бы так же хорошо, как он, владеть луком или копьем, никого, кто мог бы так же много пройти за один день, или так же быстро распознать засаду единорогов. И не было никого, за исключением Джорджа Орда, кто бы изучил столько книг, сколько он.

Он достиг своей первой цели – стал лидером. Для них всех существовала вторая цель: надежда когда-нибудь покинуть Рагнарок и отнять Афину у Джернов. Для многих из них, возможно, это были только желанные мечты, но для него это было основной движущей силой всей его жизни.

Им так много нужно было сделать, а их жизни были так коротки. Но до тех пор, пока он был их лидером, они не потратят ни одного дня в пустых желаниях...

Когда все колонисты собрались, чтобы послушать, что он им скажет, Билл обратился к ним:

– Мы будем продолжать с того места, где остановились Старики. Мы лучше приспособлены, чем они, и мы найдем металлы, чтобы построить корабль, если эти металлы здесь вообще есть. Где-то на Рагнароке, на северо-западном склоне горного хребта, похожего на Горы Крэга нашего плато, есть глубокая долина, которую экспедиция Дунбара назвала Провалом. Они не стали ее тщательно обследовать, поскольку их приборы не показали наличия там металлов, но в одном месте они заметили пласт красноватого цвета. Эта окраска указывала на наличие железной руды. Возможно, мы обнаружим жилу, бывшую для них слишком мелкой, чтобы обратить на нее внимание. Поэтому, как только снег растает на Горах Крэга, мы попробуем перейти через них.

– Это будет ранним летом, – сказал Джордж Орд, задумчиво глядя своими темными глазами. – Тем, кто пойдет туда, нужно будет рассчитать время своего возвращения. Это предстоит сделать либо до того, как хищники и единороги начнут возвращаться с севера, либо подождать, пока они все не мигрируют с плато.

Гумбольт тоже думал над этим и хотел бы найти средство от подстерегающих их в пути опасностей. Люди могли ускользать от нападок единорогов там, где достаточно большие деревья могли обеспечить нм безопасность, и среди деревьев можно было отражать даже атаки хищников – копьями держать на расстоянии хищников, взбирающихся на деревья, в то время как находящихся на земле можно было уничтожать стрелами. Но на плато не росли деревья, а быть застигнутым врасплох стаей хищников или стадом единорогов означало верную смерть дня небольшого отряда из двух или трех человек. По этой причине небольшие отряды никогда не поднимались на плато, разве что когда единороги и хищники уже мигрировали в другие края. Это причиняло неудобства и будет продолжаться до тех пор, пока их оружием останутся так медленно заряжаемые луки.

– Ты считаешься нашим изобретателем-умельцем, – сказал Гумбольт Джорджу. – В этом плане с тобой никто не сравнится. Кроме того, ты не проявляешь особого энтузиазма по поводу лазания по горам. Поэтому с настоящего времени ты будешь выполнять работу, для которой ты наилучшим образом приспособлен. Твоим первым заданием будет сделать для нас усовершенствованный лук. Сделай его похожим на арбалет, со скользящим механизмом для натягивания тетивы и магазином для стрел, укрепленным сверху.

Джордж не спеша обдумал эту мысль.

– Общий принцип прост, – сказал он. – Посмотрю, что можно будет сделать.

– Билл, а сколько человек пойдет через Горы Крэга? – спросил Дэн Барбер.

– Мы с тобой вдвоем, – ответил Гумбольт. – Отряд их трех человек под началом Боба Крэга пойдет в Западные Холмы, а еще один отряд под началом Джонни Стивенса пойдет в Восточные Холмы.

Он посмотрел в сторону соседней пещеры, где уже длительное время хранились винтовки, смазанные жиром единорогов, чтобы предохранить их от ржавчины.

– Если мы найдем месторождение селитры, мы сможем изготовлять порох. Мы уже знаем, где находятся небольшие залежи серы. Правда, придется ружья переделать в кремневые, поскольку у нас нет необходимых материалов для изготовления патронных капсюлей. Что еще хуже, нам придется пользоваться керамическими пулями. Они будут малоэффективными – слишком легкими и разрушающе действующими на ружейные стволы. Но все равно нам понадобится порох для взрывных работ, если мы когда-нибудь найдем железные руды. И если у нас не будет металлических пуль, чтобы стрелять в Джернов, у нас будут бомбы, чтобы их взрывать.

– Предположим, – сказал Джонни Стивенс, – что мы никогда не обнаружим металлов, чтобы построить корабль. Если это произойдет, как мы сможем покинуть Рагнарок?

– Существует еще один способ – вероятный способ – улететь с Рагнарока, не имея собственного корабля. Если мы не найдем металлов нам придется его испробовать.

– Зачем ждать? – спросил Боб Крэг. – Почему не испробовать его сейчас?

– Потому что шансы будут десять тысяч к одному в пользу Джернов. Но все равно, если не останется ничего другого, мы прибегаем к этому способу.

Джордж сделал, изменил и отверг четыре различных типа арбалетов прежде чем довел до совершенства самозаряжающийся лук, встретивший его критическое одобрение. В один из дней ранней весны он принес его Гумбольту, стоящему у входа в пещеру. На южных склонах холмов уже появились первые зеленые ростки травы, и долгая зима наконец-то закончилась.

– Я сделал, – сказал Джордж, протягивая Гумбольту лук. – Опробуй его в действии.

Билл взял лук, заметив, как тщательно он сбалансирован. Внизу, под углом к центральной части лука находилась рукоятка для левой руки. Под поперечиной была скользящая рукоятка для правой руки, вьполненная в форме приклада и снабженная спусковым механизмом. Сверху и слегка сбоку от поперечины размещался магазин с десятью короткими стрелами.

Пистолетная рукоять находилась возле передней рукоятки. Билл оттянул ее назад на всю длину поперечины; вместе с ней, туго натянувшись, отошла тетива. Послышался щелчок, и спусковой механизм зафиксировал тетиву, и одновременно скрытая пружина подала на тетиву стрелу.

Гумбольт быстро прицелился в стоящее в отдалении дерево и нажал на спуск. Запела, вылетая, стрела. Он рывком передвинул вперед и назад скользящую рукоять для перезарядки и мгновением позже снова нажал на спуск. Вылетела еще одна стрела. К тому времени, когда Гумбольт выпустил десятую из находившихся в магазине стрел, он уже стрелял со скоростью одной стрелы в секунду. Все десять стрел глубоко вонзились в ствол отдаленного дерева, напоминая издали пучок жесткой щетины. Располагались они на площади, не большей, чем грудь хищника или голова единорога.

– Это еще лучше, чем я надеялся, – сказал Гумбольт Джорджу. – Один человек, вооруженный таким луком, заменит шестерых с обычными луками.

– Я хочу еще кое-что добавить, – ответил Джордж. – Пучки стрел, по десять в каждом, в специальных обоймах, чтобы их можно было носить в колчанах. Чтобы перезарядить магазин, ты просто вставляешь новую обойму для стрел, и времени на это уйдет не больше, чем поставить одну стрелу в обычный лук. Я высчитал, что при определенной сноровке охотник может выпустить сорок стрел не больше чем за двадцать секунд.

Джордж взял лук и вернулся в пещеру добавлять к нему эту новую деталь. Гумбольт смотрел ему вслед, думая: «Если он смог сделать такой лук из дерева и кишок единорога, что бы он смог дать нам, если бы у него был металл?»

Возможно, у Джорджа никогда не появится возможность показать, что бы он смог сделать из металла. Но Гумбольт уже почувствовал уверенность, что гений Джорджа сделает возможным, если возникнет такая необходимость, реализацию альтернативного плана с Рагнарока.

Медленно тянулись недели, переходя в месяцы, и наконец с Гор Крэга сошло достаточно снега, чтобы Гумбольт и Дэн Барбер могли отправиться в свой поход. Им никто не угрожал. Хищники давно мигрировали на север, а единороги встречались редко. Им не представилось возможности испытать эффективность новых автоматических арбалетов в бою, и это раздражало Барбера.

– Если бы у нас были обыкновенные луки, – жаловался он, – единороги выскакивали бы отовсюду, чтобы напасть на нас.

– Не волнуйся, – успокоил его Гумбольт. – Осенью, когда мы будем возвращаться, здесь будет полно единорогов.

Они достигли горы и остановились возле ее подножия, у протекающего рядом ручья. Вода в ручье поднялась высоко и была грязной от тающих снегов. Здесь они устроили охоту и запасли столько мяса, сколько могли унести с собой. Когда они поднимутся по каньонам в гору, им больше не встретится никакая дичь. В каньонах вместо травы росли ядовитые сорняки, и животные Рагнарока давно уже научились избегать подобных мест.

Они обнаружили каньон, который пытались обследовать Крэг и его спутники, и начали подниматься по нему. Именно здесь Крэг обнаружил запасы кварца и слюды, и насколько он мог знать, этот каньон был самым низким из всех горных перевалов.

Каньон поднимался в гору по диагонали, поэтому подъем не был особенно крутым. В русле ручья они стали замечать слюду и кристаллы кварца, и в полдень второго дня они миновали последнее чахлое деревце. На этой высоте не росло ничего, кроме колючих ядовитых сорняков, да и они попадались редко.

Воздух здесь был гораздо более разреженным, и их поклажа казалась тяжелее. Пройдя еще немного дальше, они подошли к небольшому знаку из камней – поворотному пункту Крэга.

На следующий день они обнаружили скопление кристаллов кварца. Еще через милю увидели слюдяную жилу. Что же касалось других минералов, которые надеялся обнаружить Крэг, то встречались только их следы.

Четвертый день прошел в бесконечной борьбе со становящейся все круче стеной каньона; груз на плечах Гумбольта и Барбера, казалось, весил уже сотни фунтов. Они с трудом заставляли свои протестующие ноги сделать пятьдесят шагов, затем останавливались отдыхать, быстро и судорожно вдыхая разреженный воздух своими нагруженными легкими.

Конечно, обойти вокруг горы было бы значительно легче. Но Провал, предположительно, был огромной полостью, образовавшейся в плато непосредственно по другую сторону горного кряжа и окаймленной неприступными утесами в милю высотой. Только прилегающая к горе сторона Провала имела пологий спуск, ведущий в его недра.

Они остановились на ночлег в месте, где ручей вытекал из небольшого родника.

Здесь на стенах каньона все еще лежал снег, а сам каньон изгибался, обещая сразу же за поворотом привести их к вершине, как он делал это весь прошедший день.

На следующее утро, когда они возобновили свой подъем, солнце светило ярко и горячо. Каньон вел теперь прямо, его крутые стены стали более плоскими, напоминая пару шероховатых уступов с седловиной между ними.

Путешественники поднялись на вершину седловины, и там перед ними внезапно открылась другая сторона мира – и Провал. Далеко внизу простиралось бесконечное плато, подобное тому, которое они оставили позади. Но над всеми окрестностями доминировала пропасть. Эго была гигантская долина с отвесными стенами в сотню миль длиной и сорок миль шириной, глубоко утонувшая в недрах плато, так что уровня поверхности плато достигали только вершины стен в милю высотой. Горный кряж под ними круто обрывался вниз; спуск становился все более и более пологим, доходя до уровня плато, а затем, продолжаясь дальше вниз, достигал дна пропасти, которая была такой глубокой, что нижняя ее часть была скрыта в утренних тенях.

– Боже мой! – выдохнул Барбер. – До дна пропасти по вертикали должно быть более трех миль. Десять миль спуска под уклоном в тридцать три градуса – если мы спустимся, то никогда не выберемся оттуда.

– Можешь повернуть назад, если хочешь, – ответил Гумбольт.

– Повернуть назад? – рыжая борода Барбера, казалось, ощетинилась. – Кто, черт возьми, говорит о том, чтобы повернуть назад?

– Никто, – ответил Гумбольт, слегка улыбаясь быстрой вспышке гнева Барбера.

Он внимательно разглядывал пропасть, сожалея, что у них не было возможности отшлифовать кристаллы кварца и сделать бинокль. Слишком далеко приходилось смотреть невооруженным глазом... В разных местах от пропасти в плато отходили ущелья. Они, однако, были короткими, и их обступали вертикальные утесы. Утренние тени не позволяли четко рассмотреть большую часть пропасти, и Гумбольт не заметил никаких признаков красноватой породы, которую они искали.

В юго-западном углу пропасти, почти неразличимом на таком расстоянии, он заметил легкое облачко, поднимающееся со дна пропасти. Было невозможно сказать, что это было, и оно быстро растаяло вдали. Барбер тоже заметил его и сказал:

– Похоже на дым. Как ты думаешь, могут там жить люди или какие-нибудь другие разумные существа?

– Это могли быть испарения от горячих источников, сконденсировавшиеся в прохладном утреннем воздухе, – ответил Гумбольт. – Что бы это ни было, мы узнаем, когда спустимся туда.

Спуск по крутому склону в Провал был более быстрым, чем подъем по каньону, но не более приятным. Нести на спине тяжелую поклажу под таким уклоном вниз было мучительным и вызывало колоссальное напряжение икр ног. По мере того как они спускались, жара непрерывно усиливалась. Они спустились в долину на следующий день, и полуденный зной был таким сильным, что Гумбольт мысленно спросил себя, не окажутся ли они здесь в западне, которую лето вскоре превратит в чудовищную печь, в которой ничто живое не сможет существовать. Хотя, конечно у них не было выбора, горы были проходимыми только в жаркую погоду. Дно долины было покрыто илом, песком и гравием. Для поисков Гумбольта и Барбера это не представляло интереса. Они стали передвигаться вдоль стен пропасти, стараясь держаться ближе к их основанию.

Во многих местах простирающиеся на милю вверх стены были без единого выступа и поднимались совершенно вертикально. Когда они подошли к первому из таких мест, они увидели, что земля у подножия стены была усеяна странными маленькими ямками, подобно крошечным лунным кратерам. Пока они стояли и смотрели, послышался треск, похожий на пушечный выстрел, и земля рядом с ними взорвалась фонтаном песка и гравия. Когда пыль рассеялась, там, где было гладкое место, образовался новый кратер. Гумбольт вытер кровь с лица в том месте, куда ударил отскочивший осколок камня, и сказал:

– От солнечной жары трескаются камни на краю пропасти. Когда камень падает милю при полуторной силе тяжести, он летит как метеор.

Они пошли дальше, продвигаясь по опасной зоне. Так же, как и в отношении угрозы жары, у них не было выбора. Только рассматривая обломки, лежащие у подножия утесов, они могли узнать, какие минералы находятся наверху.

На пятнадцатый день пути Гумбольт и Барбер увидели пласты красноватого цвета. Гумбольт ускорил шаги, торопливо шагая впереди Барбера. Пласты залегали слишком высоко в стене утеса, чтобы до них можно было дотянуться, но в этом не было необходимости – все подножие утеса было завалено их обломками.

Посмотрев на обломки, Гумбольт почувствовал приступ разочарования. По весу это был песчаник. Присутствие железа выражалось только, как это отметила и экспедиция Дунбара, в его красноватой окраске. Они медленно обошли подножие утеса, рассматривая обломок за обломком, в надежде обнаружить что-нибудь более существенное, чем железистые пятна. Однако характер камня не изменился, и через милю красноватые пласты закончились. Дальше скалы были серого цвета, безо всяких признаков железа.

– Так вот из чего, – сказал Барбер, вглядываясь назад на пройденный путь, – мы собираемся построить космический корабль – из железистых пятен!

Гумбольт не ответил. Для него это было большим, чем простое разочарование. Это было смертью мечты, которую он лелеял с того времени, когда ему исполнилось девять лет и он услышал, что экспедиция Дунбара обнаружила железорудные скалы в глубокой пропасти – единственные железорудные скалы на всем Рагнароке. Наверняка, подумал он тогда, там будет достаточно железа, чтобы построить небольшой корабль. В течение одиннадцати лет он стремился приблизить тот день, когда он найдет это железо. И вот он нашел его – и оно оказалось ничем. Постройка корабля была так же далека, как и прежде... Но разочарование было таким же бесполезным, как и железистый песчаник. Он переборол себя и повернулся к Барберу.

– Пошли дальше, – произнес он. – Возможно, мы обнаружим что-нибудь к тому времени, когда обойдем вокруг всего Провала.

В течение последующих семи дней они подвергали себя смертельной опасности от падающих сверху камней и не обнаружили ничего. На восьмой день они нашли сокровище, которое для них сокровищем не являлось. Вечером они остановились на ночлег у входа в одно из ущелий Провала. Гумбольт отправился напиться воды к журчащему по песку ручейку и, наклонившись, заметил блеск чего-то красного, наполовину зарытого в песке. Он поднял этот предмет. Это оказался камень, размером в половину ладони, темновато-прозрачный и рдеющий кровавым цветом в свете заходящего солнца. Это был рубин.

Гумбольт осмотрелся и заметил еще один отблеск немного дальше вверх по ручью. Это был еще один рубин, почти такой же большой, как и первый. Рядом с ним лежал безупречный голубой сапфир. Разбросанные там и сям лежали рубины и сапфиры меньших размеров. Вплоть до размеров отдельных песчинок. Гумбольт прошел дальше вверх по ручью и обнаружил образцы еще одного вида камней. Они были бесцветными, но горели внутренним огнем. Он с силой провел одним из них по рубину, который все еще держал в руке. Послышался скрежещущий звук, и камень оставил на рубине глубокую царапину.

– Черт возьми! – произнес вслух Гумбольт.

Существовал только один камень, способный резать рубин – алмаз.

Когда он вернулся к тому месту, где Барбер отдыхал возле рюкзаков, уже почти стемнело.

– Что ты там обнаружил, что так задержался? – с любопытством спросил Барбер.

Гумбольт высыпал две пригоршни рубинов, сапфиров и алмазов у ног Барбера.

– Взгляни, – сказал он. – На цивилизованной планете то, что ты видишь, купило бы нам корабль и нам бы даже пальцем не пришлось пошевелить. Здесь же это просто красивые камешки.

– Кроме алмазов, – добавил он. – По крайней мере, у нас теперь есть чем резать кристаллы кварца.

На следующее утро они взяли с собой только несколько рубинов и сапфиров, но набрали больше алмазов, выискивая серо-черные и некрасивые на вид, но очень твердые, разновидности карбонадо. Затем они возобновили свой обход стен пропасти.

По мере того как шли дни, жара продолжала усиливаться. Какое-то облегчение наступало только ночыо, а ночи становились все короче, по мере того как голубое солнце с каждым утром всходило все раньше. Когда всходило и желтое солнце, пропасть превращалась в пылающую топку, по краю которой они ползли подобно муравьям в некоей гигантской печи.

Вокруг не было видно никаких проявлений жизни, ни животных, ни кустарников, ни даже стебелька травы. Было только голое каменистое дно пропасти, получившее зеленый оттенок в свете двух солнц и колышущееся в волнующееся в потоках горячего воздуха как некое кошмарное море, в то время как над их головами мерцали уходящие ввысь утесы. Иногда скалы, казалось, наклонялись над их головами и начинали обрушиваться на них всей своей тяжестью Больше путешественники не встретили никаких минералов и наконец они подошли к месту, над которым когда-то видели дым или какие-то испарения.

В этом месте стены пропасти отступали назад и образовывали небольшую долину в милю длиной и в полмили шириной. Здесь стены не обрывались вертикально, а плавно сходили к подножию в фантастических образованиях крыш и арок, доходящих с каждой стороны почти до центра долины. В тени под арками росла зелень, и по многим из них сбегали искрящиеся водопады. Воду из долины уносил небольшой ручей, пробегающий на некоторое расстояние вглубь ущелья, прежде чем пески поглощали его.

Гумбольт и Барбер некоторое время стояли молча, но в долине не было заметно никакого движения, только легкий ветерок шевелил листья зеленых растений. Но вот изменивший направление ветерок коснулся их лиц, и они почувствовали свежий, сладковатый запах растущей зелени, побудивший их подойти поближе.

– Такой уютный уголок не принадлежит этому миру, – тихим голосом произнес Барбер. – Но тем не менее он здесь. Интересно, что здесь есть?

– Тернистая прохлада и холодная вода, – ответил Гумбольт. – А возможно, и существа, которым не нравятся незнакомцы. Давай пойдем и выясним это.

Они подошли поближе, настороженно оглядываясь вокруг и держа наизготовку свои луки. Вблизи путешественники увидели, что сводчатые крыши и арки были лишь остатками системы естественных пещер, уходящих вглубь стен ущелья. Зеленая растительность появлялась там, где пещерные своды отбрасывали тень, и была представлена в основном двумя видами растений – зеленым кустарником, покрытым пурпурными цветами и с листьями, напоминающими листву падуба, и высоким растением, похожим на кукурузу.

Под некоторыми из сводов кукуруза уже созрела, и можно было различить зерна оранжевого цвета. Под другими же сводами она была совершенно незрелой. Гумбольт понял причину этого и сказал Барберу:

– Здесь есть как теплые, так и холодные источники. Растения, получающие влагу из теплых источников, могут расти почти круглый год; те же, которых питают холодные источники – только летом. А то, что мы заметили с вершины горы, видимо, было паром, поднимающимся от теплых источников.

Они прошли под целым рядом арок, не встретив никаких признаков жизни. Когда они достигли конца долины и все еще не увидели ничего примечательного, стало очевидно, что опасность встретить разумные и враждебно настроенные существа была очень мала. Скорее всего, маленькая долина была необитаема.

Гумбольт остановился под широкой аркой, там, где ветерок был прохладным и влажным от распыляемых водяных брызг. Барбер прошел дальше, чтобы заглянуть под соседнюю арку. Обе арки заканчивались пещерами, уходящими вглубь скалы, и стоя под одной из арок, Гумбольт увидел что-то лежащее у входа в ближайшую пещеру. Это была маленькая горка оранжевых зерен. Зерна лежали аккуратной кучкой, как если бы тот, кто оставил их там, намеревался за ними вернуться.

Гумбольт посмотрел в сторону другой арки, но Барбера нигде не было видно. Он сомневался, что тот, кто оставил это зерно, явится для них большой угрозой – опасные животные предпочитали есть мясо, а не зерно – но тем не менее он вошел в пещеру, держа наготове свой арбалет.

Остановившись у входа в пещеру, Гумбольт дал время глазам привыкнуть к темноте. Пока он стоял так, навстречу ему из глубины пещеры вышли странные существа.

Они подошли ближе – шесть маленьких зверюшек размером с белку с различными оттенками окраски меха. Они передвигались на коротких задних лапах, как миниатюрные медвежата, и их темные глаза на бурундучьих мордочках разглядывали его с живейшим интересом. Зверюшки выстроились в ряд перед Гумбольтом на расстоянии пяти футов и продолжали, как зачарованные разглядывать его.

Желтый зверек, находящийся в центре, рассеянно почесал мохнатой лапкой свой животик, и Гумбольт опустил лук, чувствуя себя несколько глуповато от того, что поднял его на таких маленьких и безвредных животных.

Затем он едва снова не вскинул его, когда желтый зверек открыл рот и проговорил таким тоном, словно явно предвкушал что-то:

– Думаю, мы съедим тебя на ужин.

Гумбольт лихорадочно оглянулся сначала направо, потом налево, но рядом не было никого, кроме шестерых маленьких зверьков. Желтый зверек, проговорив свое предложение, молча смотрел на него, и на его мохнатой мордочке было написано неподдельное любопытство. Гумбольт подумал, уж не охватило ли его разум внезапное безумие от вдыхания каких-либо вредных испарений или запахов, находящихся в долине растений и спросил:

– Так что, по-твоему, ты собираешься сделать?

Зверек снова открыл рот и пробормотал, запинаясь:

– Я... Я... – и затем с ноткой тревоги – Эй...

Он не сказал больше ничего, и следующее, что услышал Гумбольт, были торопливые шаги Барбера и его голос:

– Эй, Билл, где ты?

– Я здесь, – ответил Гумбольт, чувствуя уверенность, что понял, почему маленький зверек заговорил с ним. Барбер подошел к нему и заметил шестерых бурундуков-медвежат.

– Здесь их шестеро! – воскликнул он. – И еще один в соседней пещере – это чертово создание заговорило со мной!

– Я так и думал, – ответил Гумбольт. – Сначала ты сказал ему, что мы собираемся им поужинать, а затем он спросил: «Так что, по-твоему, ты собираешься сделать?» – не правда ли?

На лице Барбера отразилось удивление.

– Откуда ты это узнал?

– Они общаются между собой телепатически, – ответил Гумбольт. – Вот этот желтенький повторил услышанное тем зверьком, с которым ты заговорил, а тот повторил услышанное желтеньким от меня. Это можно объяснить только существованием между ними телепатии.

– Телепатия... – Барбер уставился на шестерых маленьких зверюшек, которые зачарованно смотрели на него с не уменьшающимся любопытством. – Но зачем им нужно повторять вслух то, что они получают телепатически?

– Я не знаю. Может быть, на какой-то стадии их развития только часть из них были телепатами, и телепаты передавали подобным образом остальным предупреждения об опасности. Хотя это и отдаленная аналогия, но почему, например, попугай повторяет то, что слышит?

Позади Барбера послышалось какое-то быстрое движение, и еще один маленький зверек белого цвета проскочил мимо них. Он подбежал к желтенькому, и они застыли рядом, уставившись на землян. Скорее всего это была супружеская пара...

– А вот и второй зверек – вот эти двое нас и передразнивали, – сказал Барбер и тем самым невольно дал название, под которым они стали известны: пересмешники.

Пересмешники были для путешественников свежим мясом – но они восприняли людей с таким дружелюбием и доверчивостью, что у Барбера исчезло всякое желание заполучить одного из них на ужни или когда-нибудь в будущем на обед. У них еще оставался небольшой запас сушеного мяса, а оранжевое зерно было здесь в изобилии. Они не будут голодать.

Гумбольт и Барбер обнаружили, что пересмешники устроили себе жилища как в прохладных пещерах, так и в пещерах, согреваемых горячими источниками. Были основания считать, что пересмешники впадали зимой в спячку и проводили ее в теплых пещерах.

В долине пересмешников не было никаких минералов, и земляне отправились дальше в обход Провала. Им удалось пройти лишь небольшое расстояние, прежде чем жара стала такой сильной, что ручьи, текущие по дну пропасти, начали пересыхать. Тогда они возвратились назад, чтобы переждать в маленькой долине до того времени, когда придут осенние дожди.

***

Когда первый дождь возвестил об окончании долгого лета, они возобновили свое путешествие. Они захватили с собой запас оранжевого зерна и двух пересмешников – желтенького и его подругу. Остальные пересмешники смотрели как они уходят, стоя молчаливо и торжественно перед своими пещерами, как будто боялись, что никогда больше не увидят ни двух своих соплеменников, ни людей.

Оба пересмешника составили землянам приятную компанию. Они сидели на плечах у людей и болтали всякую всячину, приходящую в голову. А иногда говорили вещи, которые совсем не были бессмысленными, заставляя Гумбольта задуматься о том, не могли ли пересмешники хотя бы частично читать человеческие мысли и хотя бы смутно понимать значение некоторых высказанных фраз.

В одном месте путешественники обнаружили очень тонкий слой селитры. Они соскребли все, что можно было разглядеть, и таким образом набрали небольшой ее запас. Наконец они полностью завершили обход Провала и вернулись к подножию длинного крутого подъема на горный кряж Крэга, так и не найдя больше ничего, достойного внимания.

Их ожидал подъем, внушающий благоговейный страх. Угол подъема был таким крутым и путь их преграждало такое большое количество уступов, что часто ноги отказывались им служить и путешественникам приходилось передвигаться дальше ползком. Жара все еще была очень сильной, а воду они могли найти только в источнике, находящемся по ту сторону горной вершины. Весь день их преследовал обжигающий ветер, зародившийся на пылающем дне пропасти, и когда наступила ночь, их кожаные фляги были почти пусты, а они прошли едва ли треть пути до вершины.

По мере того как они поднимались все выше, пересмешники становились все более молчаливыми, и когда путники остановились на ночлег, Гумбольт понял, что зверьки не доживут до окончания горного перехода. Они часто и быстро дышали, сердечки их бешено колотились, по мере того как они пытались извлечь кислород из разреженного воздуха. Они выпили немного воды, но не прикоснулись к зернам, которые предлагал им Гумбольт.

Белый пересмешник умер утром следующего дня, когда они остановились на отдых. Желтый пересмешник с трудом подполз к своей подруге и умер несколькими минутами позже.

– Вот так и бывает, – заметил Гумбольт, глядя на них. – Единственные существа на Рагнароке, которые доверяли нам и хотели стать нашими друзьями, а мы их убили.

Они допили остатки воды и продолжили свой путь. В тот вечер на привале им уже нечего было пить, и в изнурительном сне им всю ночь мерещились холодные потоки воды. Следующий день для путешественников стал непрерывным адом, в котором они шли, падали, ползли, поднимались, шли и снова падали.

Барбер все слабел, его дыхание стало частым и прерывистым. В полдень того дня он проговорил, пытаясь улыбнуться сухими, распухшими губами и с трудом ловя воздух:

– Чертовски тяжело будет умирать... испытывая такую жажду.

После этою он стал падать все чаще, каждый раз поднимаясь все медленнее и с большим трудом. Не дойдя полмили до вершины, он упал в последний раз. Он попытался подняться, снова упал и попытался ползти. Это ему тоже не удалось, и он упал вниз лицом на каменистую почву. Гумбольт подошел к нему и сказал, судорожно хватая ртом воздух:

– Подожди, Дэн, я вернусь... и принесу тебе воды.

Барбер с большим усилием приподнялся и взглянул на него.

– Бесполезно, – сказал он. – Мое сердце... слишком тяжело...

Он снова упал лицом вниз и на этот раз застыл неподвижно, и дыхание перестало вырываться из его измученных легких.

Гумбольту казалось, что прошло полжизни, прежде чем он наконец достиг источника с холодной, чистой водой. Он напился, испытав самое большое в своей жизни какое-то иступленное наслаждение. Затем его наслаждение угасло, когда он вспомнил, как Дэн Барбер пытался улыбнуться и, казалось, услышал, как он говорил: «Чертовски тяжело будет умирать... испытывая такую жажду».

Гумбольт отдыхал два дня, прежде чем оказался в состоянии продолжать свой путь. Он спустился на плато и заметил, что лесные козы уже в течение некоторого времени мигрируют на юг. Утром следующего дня он поднялся на небольшой холм и столкнулся лицом к лицу с тремя единорогами.

Единороги, визжа от нетерпения, тотчас же бросились в атаку.

Если бы у него был обычный лук, он погиб бы через несколько секунд. Но автоматический арбалет извергнул дождь стрел прямо в морды единорогам, что вынудило их от боли и граничившего с бешенством удивления отвернуть в сторону. В тот момент, когда они повернулись достаточно для того, чтобы показать свои уязвимые места, удары стрел стали смертельными.

Одному из единорогов удалось спастись с торчащими в морде тремя стрелами. Некоторое время он издали наблюдал за Гумбольтом, визжа и тряся головой в тщетной ярости. Затем он повернулся и, скача как олень, исчез за холмом. Гумбольт, все больше торопясь, возобновил свое продвижение на юг. Единорог поскакал на север, и сделал это явно с единственной целью – привести с собой достаточное подкрепление, чтобы покончить с ним.

***

Глубокой ночыо Гумбольт подошел к пещерам. Все уже спали, кроме Джорджа Орда, работающего допоздна в своей мастерской-лаборатории. Услышав шум и увидев входящего, Джордж оторвался от работы и увидел, что Гумбольт был один.

– Значит Дэну не удалось дойти?– спросил он.

– Провал прикончил его, – ответил Гумбольт. А затем устало добавил. – Провал... мы нашли эту чертову жилу. Красноватые пласты... Это была только железистая окраска.

– Пока ты отсутствовал, я сделал небольшую плавильную печь, – продолжал Джордж. – Я надеялся, что эти красноватые пласты окажутся железной рудой. А что касается других изыскательских партий – они тоже ничего не нашли.

– Следующей весной мы попытаемся снова, – сказал Гумбольт. – Рано или поздно мы все равно где-нибудь обнаружим железную руду.

– У нас не так много времени. Наблюдения показывают, что солнце как никогда далеко отклонилось к югу.

– Значит, нам нужно с двойной пользой использовать то время, что у нас осталось. Мы до минимума сократим охотничьи отряды и отправим больше изыскательских партий. У нас будет космический корабль, чтобы снова встретиться с Джернами.

– Иногда, – заметил Джордж, задумчиво разглядывая Гумбольта своими черными глазами, – мне кажется, это единственное, ради чего ты живешь, Билл: ради того дня, когда ты сможешь убить Джернов.

Джордж отметил это просто как факт, без всякого осуждения, но Гумбольт не смог сдержать резкости в голосе, когда ответил ему:

– Пока я лидер колонистов, именно ради этой цели мы и будем жить.

***

Когда наступила осень, Гумбольт захватил с собой Боба Крэга и юного Андерса и отправился но следам дичи, мигрирующей на юг. Пройдя сотни миль в южном от пещер направлении, они вышли к низменности. Эта местность изобиловала водой и растительностью, и по ней бродили огромные стада единорогов и лесных коз. Кроме того, эта местность была чрезвычайно опасной из-за большого скопления единорогов и хищников, и единственное, что позволило путешественникам выжить, так это арбалеты и постоянная бдительность.

Там они увидели ползунов – отвратительных существ, ползавших на многочисленных лапах, подобно трехтонным сороконожкам, с оснащенными шестью жвалами пастями, из которых сочилась зловонная слюна. Укус ползуна был ядовитым и мгновенно парализовал даже единорога, хотя и не убивал его сразу. Тем не менее ползуны поедали свои жертвы тотчас же, отрывая от костей беспомощную и все еще живую плоть.

Единороги боялись ползунов, а хищники фанатично ненавидели их и пользовались своим преимуществом в быстроте реакций, чтобы убивать каждого попадающегося им ползуна; они рвали ползунов когтями до тех пор, пока ползуны в безумии бешенства не кусали себя и не умирали от своего собственного яда.

Однажды колонисты вместе с арбалетами захватили с собой на охоту мощный большой лук и застрелили из него ползуна. Только они сделали это, как вблизи появилась группа из двадцати хищников.

Двадцать хищников появились неожиданно вблизи колонистов, и могли спокойно убить их. Вместо этого хищники продолжали свой путь, не издав даже боевого рычания.

– Почему, – удивлялся Боб Крэг, – они так поступили?

– Они увидели, что мы только что убили ползуна, – ответит Гумбольт. – Ползуны являются их врагами, и я думаю, то, что они позволили нам жить – выражение благодарности с их стороны.

При дальнейших исследованиях низменности не было обнаружено никаких минералов – ничего, кроме аллювиальных почв неопределенной глубины. У колонистов больше не было причин задерживаться здесь, за исключением того, что возвращение в пещеры было невозможным до наступления весны. Они построили среди деревьев хорошо защищенные хижины и остались пережидать зиму.

***

С первой волной лесных коз они двинулись на север, и единственным результатом нескольких месяцев потраченного времени и усилий явилось отсутствие такового.

Когда путешественники уже почти подошли к пещерам, они оказались в пустынной долине, где Джерны высадили Отверженных из своих двух крейсеров. Отсюда они вышли к месту, где за стеной частокола находился их бывший лагерь. Место выглядело пустынным, стены частокола были разрушены, и их остатки разбросаны, а могилы матери Гумбольта и всех остальных колонистов давно исчезли под копытами легионов единорогов, У Гумбольта пробудились горькие воспоминания, окрасившиеся с годами ностальгией по далекому прошлому, а мрачное настроение покинуло его только тогда, когда лагерь остался далеко позади.

***

Оранжевые зерна, принесенные из Провала, были посажены наступившей весной, и количество изыскательских партий, отправившихся на поиски минералов, было удвоено.

Зерна проросли и дали слабые ростки, которые зачахли еще до созревания. Изыскательские партии возвратились одна за другой, докладывая о безуспешных поисках. Осенью Гумбольт решил, что время было слишком драгоценно, чтобы его тратить впустую – придется прибегнуть к альтернативному плану, о котором он говорил ранее.

Он отправился к Джорджу Орду и спросил его о возможности построить гиперпространственный передатчик из тех материалов, которые у них имелись.

– Это способ получить шанс покинуть Рагнарок, не имея собственного корабля, – объяснял он. – Мы заманим сюда крейсер Джернов, а затем отберем его у них.

Джордж покачал головой.

– Гиперпространственный передатчик можно построить, потратив на это несколько лет, но он будет бесполезен без источника питания. Потребуется генератор таких размеров, что нам придется расплавить каждую винтовку, каждый нож, топор и все стальные и железные предметы, что у нас имеются. И даже после этого нам не хватит еще порядка пятисот фунтов. Вдобавок ко всему, нам понадобится, по меньшей мере, еще триста фунтов меди для проводов.

– Я не думал, что понадобится такой большой генератор, – помолчав сказал Гумбольт. – Я был уверен, что мы сможем сделать передатчик.

– Достань мне металл, и у нас будет передатчик, – ответил Джордж. Он беспокойно вздохнул, и в его глазах мелькнуло выражение ненависти, когда он взглянул на окружающие их стены пещеры. – Ты не единственный, кому хотелось бы покинуть нашу тюрьму. Достань мне восемьсот фунтов меди и железа, и я как-нибудь сделаю этот передатчик.

Восемьсот фунтов металла... На Рагнароке это равнялось просьбе достать солнце с неба.

***

Шли годы, и каждый год были одни и те же целеустремленные попытки и усилия, и один и тот же отрицательный результат. И с каждым годом оба солнца все далее склонялись к югу, отмечая наступление конца всех усилий, кроме усилия остаться в живых.

На тридцатый год их пребывания на Рагнароке, когда осень наступила раньше, чем когда бы то ни было, Гумбольт был вынужден признать для самого себя мрачный и горький факт: он и его сверстники не принадлежат к тому поколению, которому суждено будет покинуть Рагнарок. Они родились на Земле – они не могли полностью адаптироваться на Рагнароке и рыскать по планете, имеющей полуторную силу тяжести, в поисках металлов, которые могли вообще на ней не существовать.

И месть являлась роскошью, которая была ему недоступна. Там, где раньше в его мозгу была только ненависть к Джернам, сейчас вызревал мучительный вопрос: что станет с будущим поколением колонистов на Рагнароке?

Вместе с этим вопросом перед его мысленным взором вновь представала сцена детства – поздний летний вечер их первого года на Рагнароке и Джулия, сидящая рядом с ним, окутанная теплым звездным светом...

– Ты мой сын, Билли, – говорила она. – Самый первый из моих сыновей. Скоро, возможно, у меня будет еще один ребенок.

Нерешительно, как бы не веря своим словам, он спросил:

– И то, что некоторые из колонистов говорят, что ты при этом можешь умереть – этого ведь не случится, правда, Джулия?

– Это... может произойти. – Затем она обняла его и сказала: – Если я умру, я оставлю вместо себя жизнь более значительную, чем та, что когда-то была моей. Если когда-либо, Билли, ты станешь лидером, запомни меня и этот вечер, и то, что я сказала тебе. Помни, что только благодаря детям, мы сможем выжить и покорить этот мир. Защищай их, пока они маленькие и беззащитные и учи их сражаться и не бояться ничего, когда они немного подрастут. Никогда, никогда не позволяй им забыть, как они оказались на Рагнароке. Когда-нибудь, даже если это случится через сто лет, Джерны прилетят снова, и тогда колонисты должны быть готовы сражаться за свою свободу и свою жизнь.

Тогда он был слишком юным, чтобы понять истинность ее слов, а когда он достаточно вырос, ненависть к Джернам ослепила его, и Билл не обращал внимания ни на что, кроме своего единственного желания. Сейчас он мог видеть больше и дальше...

С каждым поколением дети все лучше будут адаптироваться к Рагнароку, и со временем наступит полная адаптация. Но все будущие поколения колонистов будут потенциальными рабами Империи Джернов, свободными только до тех пор, пока они остаются незамеченными.

Представлялось невероятным, чтобы Джерны никогда в будущем не прилетели на Рагнарок. А когда они наконец появятся, медленный, монотонный ход десятилетий и столетий может принести ложное чувство безопасности людям Рагнарока, может превратить рассказы о том, что Джерны сделали с Отверженными, в легенды, а затем и в мифы, в которые уже никто больше не поверит.

Прежде чем это может случиться, Джернов нужно привести на Рагнарок.

Гумбольт вновь отправился к Джорджу Орду и сказал ему следующее:

– Есть один вид передатчика, к которому мы можем сделать генератор – обычный передатчик, действующий в нормальном пространстве, передающий азбукой Морзе и без приемного устройства.

Джордж отложил в сторону алмазный резец, над которым он в это время работал.

– На то, чтобы сигнал, летящий со скоростью света, достиг Афины, уйдет двести лет, – продолжал Гумбольт. – Затем, спустя еще сорок дней, крейсер Джернов появится здесь для выяснения. Я хочу, чтобы люди будущего знали, что Джерны будут здесь не позднее, чем через двести лет. И нужно еще учитывать тот шанс, что крейсер Джернов, находящийся в пространстве, может засечь сигнал в любое время до истечения этого срока.

– Понимаю, – ответил Джордж. – Нечто вроде дамоклова меча, висящего над их головами, чтобы они не забывали.

– Ты знаешь, что с ними станется, если они когда-нибудь забудут об этом, – сказал Гумбольт. – Тебе столько же лет, сколько и мне – ты знаешь, что Джерны сделали с нами.

– Я старше тебя, – ответил Джордж. – Мне было девять лет, когда Джерны оставили нас здесь. Они забрали с собой моих отца и мать, а моей сестренке было всего три года. Я старался согреть ее, прижимая к себе, но Адская Лихорадка погубила ее уже в ту самую первую ночь. Она была слишком маленькой, чтобы понять, почему я ничем не мог помочь ей...

При воспоминании об этом в глазах Джорджа вспыхнула ненависть, подобно огню, который был погребен внутри, но так и не погас. – Да, я помню Джернов и то, что они сделали. Я бы не хотел, чтобы подобное произошло с другими. И чтобы такого не произошло, я сделаю передатчик.

Чтобы сделать отливки для генератора, пришлось расплавить ружья, а также и другие изделия из железа и стали. Были изготовлены керамические трубы для подачи воды из источника к водяному колесу. Началась долгая, медленная работа по переделыванию различных электронных устройств, многое из которых были поломаны, в детали для передатчика.

Прошло пять лет, прежде чем передатчик был готов для испытания. Это произошло ранней осенью тридцать пятого года их жизни на Рагнароке; водяное колесо было приведено в действие, и ринувшаяся из трубы вода обдала холодными брызгами находившегося рядом Гумбольта.

Генератор начал гудеть, а Джордж внимательно следил за его выходом и параметрами передатчика на различных сделанных им датчиках.

– Слабоват, но энергои хватит, чтобы достичь мониторной станции Джернов на Афине, – заметил он. – Передатчик готов – какое сообщение ты хочешь послать?

– Пусть это будет что-нибудь короткое, – ответил Гумбольт. – Пусть будет: «Говорит Рагнарок».

Джордж положил палец на ключ передатчика.

– Это запустит в движение силы, которые уже не удастся отозвать обратно. То, что мы совершаем сегодня утром, послужит причиной смерти многих Джернов – или людей Рагнарока.

– Погибнут Джерны, – ответил Гумбольт. – Посылай сигнал.

– Я верю в то же, что и ты, – сказал Джордж. – Я должен в это верить, потому что я хочу, чтобы это было именно так. Надеюсь, мы не ошибаемся. Правда, сами мы об этом никогда не узнаем. – Он начал нажимать на ключ.

Работу с ключом передатчика поручили выбранному для этой цели мальчику, и сигнал передавался ежедневно, пока зимние морозы не остановили водяное колесо, питавшее генератор.

С приходом весны посылка сигналов возобновилась, а изыскательские партии продолжали тщетные поиски металлов.

Оба солнца продолжали сдвигаться к южной части небосклона, и с каждым годом весна наступала позже, осень приходила раньше. Весной сорок пятого года Гумбольт понял, что ему предстоит принять окончательное решение.

К тому времени число колонистов уменьшилось до шестидесяти восьми; бывшие Молодые поседели и быстро превращались в стариков. Не было никакого смысла продолжать дальше изыскательские работы – если и можно было найти какие-либо металлы, то они находились на северном краю плато, там, где снег уже больше не таял с наступлением лета. Их было слишком мало, чтобы заниматься чем-либо, кроме подготовки к тому, что, как опасались Старики, им придется встретить – Большой Зиме. Для этого понадобится работа всех колонистов.

С гор Крэга, чьи вершины были покрыты глубоким снегом даже в разгар лета, были принесены пластины слюды. Из огнеупорной глины и слюды были построены печи, которые будут давать тепло и свет и окажутся более эффективными, чем открытые очаги. Самые дальние внутренние пещеры были приготовлены для жилья. В них был встроен целый ряд дверей, чтобы задерживать холод, идущий снаружи, а также сделаны тщательно вырубленные в скалах вентиляционные каналы и дымовые трубы.

Осенью пятидесятого года их оставалось ровно шестьдесят человек, и было сделано все, что можно было сделать, чтобы приготовиться к тому, что может произойти.

– Среди нас осталось очень мало, родившихся на Земле, – сказал Боб Крэг Гумбольту однажды вечером, когда они сидели у мерцающего света очага. – А для того, чтобы родилось много рагнарокцев у нас просто не было времени. Если бы Джерпы появились сейчас, они не получили бы много рабов.

– Они бы использовали всех, кого обнаружили, – ответил Гумбольт. – Молодые, лучше всего приспособленные к этой силе тяжести, были бы особенно сильны и быстры на планетах с нормальной силой тяжести. Существуют опасные работы, где сильный, быстрый раб значительно более эффективен и стоит дешевле, чем сложные, дорогие механизмы.

– А еще им понадобятся образцы для научного исследования, – добавил Джим Лэйк. – Они захотят разрезать молодых и посмотреть, как они устроены, что смогли приспособиться к этой планете с полуторной силой тяжести.

Он улыбнулся с той холодной невеселостью, которая всегда напоминала Гумбольту о его отце – том Лэйке, который был Командором второго ранга на «Констеллэйшн». – Согласно книгам, Джерны никогда и не пытались скрывать, что когда врач или биолог Джернов разрезает мышцы или органы не-Джерна, чтобы увидеть, что заставляет их функционировать, он хочет, чтобы эти органы во время операции оставались живыми и функционирующими.

Семнадцатилетний Дон Чиара проговорил медленно и задумчиво:

– Рабство и вивисекция... Если Джерны появятся сейчас, когда нас так мало, и если мы будем сражаться изо всех сил и потерпим поражение, будет лучше, если последний из нас, оставшийся в живых, вонзит нож в сердца женщин и детей, чем отдаст их Джернам.

Никто из колонистов ничего не ответил на это, поскольку не существовало иной альтернативы.

– В будущем нас станет больше, и ситуация изменится, – проговорил наконец Гумбольт. – На Земле Джерны всегда были сильнее и быстрее людей, но когда Джерны прибудут на Рагнарок, они встретят расу, которая в действительности уже не будет полностью человеческой. Они встретят расу, перед которой они будут как лесные козы перед хищниками.

– Если только они не появятся слишком скоро, – сказал Крэг.

– На этот риск мы должны пойти, – ответил Гумбольт.

Произнося эти слова, он вновь подумал, как он часто задумывался об этом в последние годы, не подписал ли он всем им смертный приговор, когда приказал построить передатчик. Да, мы не должны позволить забыть о Джернах будущим поколениям... И ведь сталь нельзя закалить, не поместив ее прежде в огонь.

***

Гумбольт оставался последним из Молодых, когда проснулся однажды осенней ночью пятьдесят шестого года и почувствовал у себя жар Адской Лихорадки. Он не стал звать никого из колонистов. Они ничего не могли для него сделать, а он уже сделал для них все, что мог.

Он сделал для них все, что мог... и сейчас он оставит сорок девять мужчин, женщин и детей перед лицом неизвестных сил Большой Зимы, в то время как над ними нависал выкованный им меч – все возрастающая опасность обнаружения их Джернами.

Он снова и снова задавал себе вопрос, остро сознавая, что сейчас для него было слишком поздно что-либо изменить: – Не организовал ли я истребление своего народа?

Затем, сквозь красный туман лихорадки, к нему вновь обратилась Джулия, вновь сидящая рядом с ним в вечерних сумерках и говорившая:

– Запомни меня, Билли, и этот вечер, и то, что я тебе говорила... научи их сражаться и не бояться ничего... не позволяй им никогда забыть, как они оказались на Рагнароке...

Джулия казалась очень близкой и настоящей, и все его сомнения постепенно исчезли. Научи их сражаться... Не позволяй им забыть... Люди Рагнарока были только одетыми в шкуры охотниками, сидящими в пещерах, но со временем их число увеличится. Каждое поколение будет сильнее предыдущего; он запустил в движение такие силы, которые принесут последнему поколению испытание боем и возможность завоевать свободу. То, как они будут сражаться в тот день, определит их судьбу, но сейчас он вновь был уверен в том, какой будет эта судьба. Они пройдут победителями перед разбитыми и униженными Джернами.

***

Шла зима восемьдесят пятого года, и температура опустилась до ста шести градусов ниже нуля. Уолтер Гумбольт стоял у выхода из ледяного тоннеля, ведущего из пещер к леднику, и смотрел на небо.

Был полдень, но на усыпанном звездами небе не было видно солнца. Прошло много недель с того дня, когда солнце скрылось за горизонтом на юге. Поначалу в течение некоторого времени движение солнца можно было определить по туманному ореолу у горизонта, а затем исчез и он. Но сейчас наступило время вновь появиться этому ореолу и возвестить о возвращении солнца.

Морозный воздух, устремляясь с неба на землю, заставлял мерцать звезды. Уолтер моргнул, едва не приморозив ресницы к нижним векам, и повернулся, чтобы посмотреть на север.

В той стороне развернулся гигантский занавес северного сияния, заполнивший треть неба, разрываясь и колышась складками, пульсирующими красным и зеленым, розовым, лиловым и фиолетовым. Отражения этих огней вспыхивали на леднике, идущем вниз от пещер и мягко светились на другом леднике, покрывающем станцию передатчика. Сам передатчик был давно занесен в пещеру, но генератор и водяное колесо все еще оставались там, покрытые ледяным панцирем.

В течение трех лет ледник перед пещерами увеличивался, а южная сторона плато была погребена под снегом уже десять лет. Лишь редкие лесные козы изредка забредали далеко на север, в местность, расположенную к югу от пещер, и они оставались там только на короткий период между последним снегом весны и первым снегом осени. Их зимний дом находился где-то возле экватора. То, что называли Южной Низменностью, было сейчас замерзшей, безжизненной пустыней.

Однажды колонисты подумали о том, чтобы отправиться в долину Провала, туда, где в темных пещерах спали пересмешники. Но даже если бы они поднялись на плато и совершили невероятный подвиг по преодолению покрытого ледниками и обдуваемого метелями горного кряжа Крэга, в долине пересмешников они не нашли бы пищи – только немного зерна, запасенного пересмешниками, которое бы скоро кончилось.

Им негде было жить, кроме как в пещерах вместе с животными, подобно кочевникам. А если бы они каждый год мигрировали к экватору, им пришлось бы оставить все книги, инструменты и все, что когда-нибудь могло дать им цивилизованный образ жизни и показать, как освободиться из своей тюрьмы.

Уолтер вновь посмотрел на юг, туда, где должен был появиться ореол, думая: «К этому времени они должны были уже принять решение. Я их лидер – но я не могу заставить их оставаться здесь против воли. Я могу только просить их обдумать, к каким последствиям приведет наш уход отсюда».

Беспокойно прохаживаясь взад и вперед, Уолтер слышал, как снег хрустит у него под ногами. Он заметил какой-то предмет, покрытый инеем, и подошел к нему. Это была брошенная кем-то стрела. Он осторожно поднял ее, потому что сильный холод сделал древко хрупким, как стекло. Стрела вновь обретет свою обычную силу, когда согреется в пещере...

Послышался звук шагов, и из ледяного тоннеля вышел Фред Шредер, одетый так же как и Уолтер, в громоздкие меховые одежды. Шредер посмотрел на юг и заметил:

– Там, кажется, начинает немного светлеть.

Гумбольт тоже заметил это – слабый, бледный отсвет на черном небе.

– Они обсуждали то, что мы с тобой им сказали, – проговорил Шредер. – И то, сколько труда мы затратили, чтобы продержаться здесь так долго, и то, что даже если солнце в этом году перестанет склоняться к югу, пройдут еще годы льда и холода в пещерах, прежде чем наступит Большая Весна.

– Если мы уйдем отсюда, ледник накроет пещеры и заполнит их льдом, – ответил Гумбольт. – Все, что мы когда-либо имели, будет погребено здесь, и у нас останутся только луки, стрелы и звериные шкуры. Мы пойдем по дороге обратно в каменный век, откуда не будет возврата ни для нас, ни для наших детей, ни для наших внуков.

– Они это знают, – проговорил Шредер. – Мы оба говорили им об этом.

Он замолчал. Они оба наблюдали, как светлела южная часть неба. Огни северного сияния полыхали сзади них незамеченными, в то время как бледный ореол невидимого солнца постепенно становился все ярче и ярче. Их лица побелели от начинавшегося обморожения, и они повернулись, чтобы идти обратно в пещеру.

– Колонисты приняли решение, – продолжал Шредер. – Думаю, что мы с тобой были к ним несправедливы, когда подумали, что они утратили свою решимость, когда подумали, что они захотят вручить своим детям каменный топор и скажут: «Вот возьмите это, и пусть оно будет символом всего того, чем вы являетесь, и всего того, чем вы станете».

– Их решение было единогласным – мы останемся здесь так долго, насколько это будет для нас возможным, чтобы выжить.

***

Говард Лэйк слушал, как учитель Морган Уэст читал дневник Уолтера Гумбольта, написанный во время ужасной зимы тридцатипятилетней давности:

– С каждым утром южная часть небосклона все больше светлела. На седьмое утро мы увидели солнце – а ведь мы его ждали не раньше восьмого утра! Пройдут еще годы, прежде чем мы перестанем сражаться с наползающим на нас ледником, но самое главное – мы пережили и миновали разгар Большой Зимы. Мы достигли дна, и единственное направление, в котором мы можем двигаться в будущем, – это вверх.

– И таким образом, – сказал Уэст, закрывая книгу, – мы находимся сегодня вечером в пещерах из-за упрямства Гумбольта, Шредера и всех остальных колонистов. Если бы они думали только о своем собственном благополучии, если бы они признали поражение и перешли на миграционный образ жизни, мы бы сегодня сидели у походных костров где-нибудь на юге, и наш образ жизни не вмещал бы никаких иных планов или стремлений, кроме как следовать взад и вперед за дичью все оставшиеся нам годы. Давайте теперь выйдем наружу, чтобы завершить сегодняшний урок.

Учитель Уэст вывел своих учеников из пещеры в залитую лунным светом ночь. Следом за ним шли Говард Лэйк и другие дети. Уэст указал на небо, где высоко в восточной части небосклона, подобно огромному наконечнику стрелы, ярко светилась группа звезд, которую колонисты называли Созвездие Афины.

– Туда, – сказал Уэст, – за острие наконечника направлялся наш корабль сто двадцать лет назад, когда его остановили Джерны и бросили нас умирать на Рагнароке. Афина находится так далеко, что отсюда не видно ее солнца, так далеко, что пройдет еще сто пятнадцать лет, прежде чем туда дойдет наш первый сигнал. Почему же тогда вы и все другие группы детей должны изучать такие вещи, как история, физика, язык Джернов и стрельба из бластеров Джернов?

Каждый из детей поднял вверх руку. Уэст остановил свой выбор на восьмилетием Клифтоне Гумбольте.

– Скажи нам, Клифтон, – попросил он.

– Потому, – ответил Клифтон, – что крейсер Джернов может в любое время пролететь на расстоянии несколько световых лет от нас и засечь

наши сигналы. Поэтому мы должны знать о них все, что возможно, и то, как сражаться с ними, потому что нас еще не так много.

– Джерны прилетят, чтобы убить нас, – проговорила маленькая Мэри Чиара, глядя на учителя своими большими, серьезными глазами. – Они прилетят, чтобы убить нас, а тех, кого они не убьют, превратят в рабов, как они это сделали с другими землянами много лет назад. Они ужасно подлые и ужасно хитрые, и нам нужно быть хитрее их.

Говард снова посмотрел на Созвездие Афины, думая: «Я надеюсь, что они прилетят, как только я достаточно вырасту, чтобы сражаться с ними, или пусть это будет даже сегодня...»

– Учитель, – спросил он, – а как будет выглядеть крейсер Джернов, если он прилетит сегодня ночью? Появится ли он со стороны звездного наконечника стрелы?

– Возможно, он появится именно оттуда, – ответил Уэст. – Вы увидите вспышку его ракетных двигателей, – подобно яркому огненному следу...

В небе внезапно возник яркий огненный след, протянувшийся из Созвездия Афины и осветивший леса, холмы и их пораженные лица. Изгибаясь, огненный след потянулся к ним.

– Это они! – воскликнул кто-то высоким голосом.

В возникшей суматохе Говард и другие дети постарше попытались заслонить собой самых маленьких детей, затем след исчез, оставив после себя постепенно гаснущее сияние.

– Это всего лишь метеорит, – сказал Уэст. Он взглянул на выстроившихся в ряд подростков, старающихся защитить стоящих за ними малышей, посмотрел на зажатые в их руках камни, которыми они собирались отражать нападение Джернов, и улыбнулся так, как он всегда улыбался, когда был доволен ими.

Говард смотрел на быстро тающий след метеорита и чувствовал, как постепенно успокаивается бешено колотящееся сердце. Возбуждение постепенно перешло в разочарование. Всего только метеорит...

Но когда-нибудь он, возможно, станет лидером, и тогда уже, наверняка, прилетят Джерны. А если нет, он что-нибудь придумает, чтобы заставить их прилететь.

***

Десять лет спустя Говард Лэйк стал лидером. К тому времени их насчитывалось триста пятьдесят человек, и Большая Весна уже начала переходить в Большое Лето. С южного края плато исчез снег, и дичь снова стала мигрировать но долинам к востоку от пещер.

Большая Зима осталась позади, и у колонистов появилась возможность сделать, наконец, множество неотложных дел. Им нужна была большая гончарная печь, большая мастерская с деревянным станком, большее количество алмазов для изготовления резцов, больше кристаллов кварца для изготовления биноклей и микроскопов. Они вновь могли заняться исследованиями в области неорганической химии, хотя результаты их прошлых исследований и не принесли ничего ценного. Через несколько лет они смогли бы возобновить геологическую разведку металлов на плато – этот проект по-прежнему оставался самым важным.

Их оружие казалось настолько совершенным, насколько это было возможным в данных условиях, но когда появятся Джерны, колонистам понадобятся быстрые и надежные средства связи между различными отрядами, которые будут сражаться с Джернами. Лидер, который не сможет поддерживать связь со своими войсками и координировать их действия, окажется беспомощным. А на Рагнароке имелся вид связи, которьш Джерны не смогут ни обнаружить, ни заглушить электронными устройствами: пересмешники. В то лето Горы Крэга были все еще непроходимы и покрыты снегом, но с каждым годом снег все больше и больше таял. Пять лет спустя, летом сто тридцать пятого года, Горы Крэга на несколько недель вновь стали проходимыми.

Небольшой отряд из восьми человек во главе с Лэйком пересек их и спустился в Провал. Они взяли с собой две маленькие клетки, сделанные из дерева и стекла и совершенно герметичные, благодаря использованию растительного клея. Каждая клетка была снабжена небольшим воздушным насосом и измерителем давления воздуха.

Они принесли с собой назад две пары пересмешников в качестве добровольных и доверчивых пленников, вместе с запасом оранжевых зерен и большим количеством алмазов. Пересмешники, находясь в своих герметических клетках, даже не ощутили высоты и разреженности воздуха, когда их переносили через вершину Горы Крэга.

Для Лэйка и его спутников обратный подъем по длинному, крутому склону горы явился лишь довольно трудным однодневным подъемом, но не более того. Трудно было поверить, что Гумбольт и Барбер затратили почти трое суток, чтобы преодолеть его, и что во время этого восхождения Барбер умер. Это напомнило Лэйку и о старых арбалетах, которыми пользовались в то время Гумбольт и другие колонисты. Они были тонкими, со слабо натянутой тетивой – такими пользовались мальчики нынешнего поколения. От их предков требовалось немалое мужество, чтобы отражать атаки единорогов такими тонкими луками, ведь для их стрел были уязвимы лишь небольшие участки шеи единорогов...

Когда отряд вернулся к пещерам, в клетках пересмешников постепенно стали уменьшать давление; этот процесс был растянут на несколько недель. Одна из пар пересмешников выжила и к осени произвела потомство из двух детенышей. Маленькие пересмешники, подобно первому поколению родившихся много лет назад на Рагнароке детей, были более чем их родители приспособлены к изменившейся обстановке.

Оранжевые зерна были посажены с использованием метода адаптации, сходного с тем, что был применен к пересмешникам. Возможно, этот метод и сработал, если бы оранжевой кукурузе не требовался для вызревания такой длительный период времени. Когда подошла зима, созрело всего несколько зерен. Их оставили на следующий год на семена, чтобы продолжить медленный процесс адаптации.

К пятому году самое молодое поколение пересмешников уже хорошо адаптировалось к той высоте, на которой находились пещеры. Правда, они оставались восприимчивы к быстро протекающей и гибельной для них форме пневмонии, что делало необходимыми старания не подвергать их воздействию холода или внезапным перепадам температуры.

Их смышленость была поистине удивительной, и они, казалось, частично воспринимали мысли людей, как об этом когда-то написал Билл Гумбольт. К концу пятнадцатого года их тренировка достигла такой степени совершенства, что пересмешник мог передавать послание, ориентируясь лишь на невысказанные мысли своего хозяина. В довершение к этому они передавали послание только тому пересмешнику, на которого указывали мысли хозяина. Предположительно послание получали все пересмешники, но вслух его повторял только тот пересмешник, которому оно было адресовано.

Сейчас у колонистов были свои средства сообщения. У них были автоматические арбалеты для быстрой стрельбы с близкого расстояния и длинные луки, используемые на дальнем расстоянии. Они полностью адаптировались к полуторной силе тяжести, а их рефлексы были почти такие же, как у хищников – Рагнарок давно отделил быстрых от мертвых.

Ранней весной сто пятидесятого года их пребывания на Рагнароке, колонистов насчитывалось восемьсот девятнадцать человек, и они с готовностью и нетерпением ожидали прилета Джернов.

Вскоре передатчик, который вновь работал уже несколько лет, внезапно вышел из строя. Когда прибыл Лэйк, Джордж Крэг как раз закончил его проверку. Он поднял голову от инструментов, внешне удивительно похожий на рисунок, изображавший старого Джорджа Орда – это сходство перешло ему по наследству от матери – и сказал:

– Вся схема либо полностью вышла из строя, либо вот-вот выйдет. Он и так проработал значительно дольше, чем это было рассчитано.

– Это не имеет значения, – ответил Лэйк. – Он сослужил свою службу. Мы не будем его ремонтировать.

Джордж вопросительно посмотрел на него.

– Он отслужил свою службу, – вновь повторил Лэйк. – Он не давал нам забыть, что Джерны появятся здесь снова. Но теперь этого недостаточно. Первый сигнал достигнет Афины, когда у нас здесь будет двести тридцать пятый год. Это будет разгар новой Большой Зимы. Колонистам придется сражаться с Джернами луками и стрелами, которые холод сделает хрупкими как стекло. У них не будет никаких шансов.

– Эго так, – ответил Джордж. – У них не будет никаких шансов. Но что мы можем сделать, чтобы изменить положение?

– Об этом я как раз и думал, – сказал Лэйк. – Мы построим гиперпространственный передатчик и приведем на Рагнарок Джернов до наступления Большой Зимы.

– Построим такой передагчик? – переспросил Джордж, поднимая вверх свои темные брови. – А что мы используем вместо трехсот фунтов меди и пятиста фунтов железа, которые нам понадобятся, чтобы сделать генератор?

– Наверняка мы сможем найти пятьсот фунтов железа где-нибудь на Рагнароке. Наилучшим местом для этого может оказаться северный край плато. Что же касается меди, то я сомневаюсь, что мы когда-либо найдем ее. Но на Западных Холмах встречаются пласты бокситной глины – в них наверняка содержится какая-то доля алюминия. Поэтому мы сделаем провода из алюминия.

– Бокситную руду нужно будет очистить и превратить в окись алюминия, прежде чем ее можно будет расплавить, – сказал Джордж. – А в обычной печи алюминиевую руду не расплавить – только в электрической плавильной печи с генератором, который может выработать электричество с большой силой тока. И нам нужна будет криолитовая руда в качестве растворителя при плавке.

– Если верить старым картам, на Восточных Холмах был найден пласт криолита, – ответил Лэйк. – Мы можем построить большой генератор, расплавив весь металл, который у нас имеется. Он будет недостаточным для того, чтобы снабжать энергией гиперпространственный передатчик, но достаточным для того, чтобы выплавить алюминий из руды.

Джордж размышлял некоторое время, а потом ответил:

– Думаю, у нас это получится.

– А через сколько времени мы уже сможем послать сигнал? – спросил Лэйк.

– Если у нас будет необходимый металл, постройка генератора станет простым делом. Постройка передатчика – вот на что уйдут годы. Может быть, на это уйдет не менее пятидесяти лет. Пятьдесят лет...

– А нельзя ли как-нибудь ускорить его изготовление? – спросил Лэйк.

– Понимаю..., – произнес Джордж. – Тебе бы хотелось чтобы Джерны прилетели еще при твоей жизни. Этого хочется каждому колонисту на Рагнароке. Но даже на Земле изготовление гиперпространственного передатчика – это долгая, медленная работа. И это при том, что там имеются все необходимые материалы и все специальные инструменты и оборудование. Здесь же нам все придется делать вручную, а из материалов у нас есть только поломанные и сгоревшие остатки деталей. Да, на это уйдет около пятидесяти лет – тут уж ничего не поделаешь.

Пятьдесят лет... но даже этот срок приведет Джернов на Рагнарок до наступления Большой Зимы. И к тому же шанс, что в любой из ближайших дней какой-нибудь крейсер Джернов перехватит первые сигналы, становился все более реальным. Эти сигналы преодолели уже более половины пути до Афины.

– Расплавь старый генератор, – сказал Лэйк Орду. – Начни изготовлять более мощный. Завтра люди отправятся за бокситом и криолитом, а мы вчетвером поднимемся на плато в поисках железа.

Лэйк отобрал для поисковой партии Джина Тэйлора, Тони Чиару и Стива Шредера. Ранним утром следующего дня они вышли в путь, и на плече каждого из них сидел пересмешник, наблюдавший за происходящим вокруг блестящими заинтересованными глазами.

Они путешествовали налегке, поскольку на всем пути у них всегда будет свежее мясо, и несли с собой только травы и зерна для пересмешников. Когда-то давно, несколько поколений назад, людям было необходимо употреблять в пищу некоторые травы и растения, чтобы не допустить авитаминоза, но сейчас колонисты уже забыли, что такое авитаминоз и Адская Лихорадка.

У них не было компасов, поскольку излучения двух солнц постоянно вызывали магнитные бури, что заставляло стрелки компасов отклоняться не менее чем на двадцать градусов в течение часа. Каждый из путешественников, однако, имел при себе мощный бинокль; корпуса биноклей были вырезаны алмазным резцом из похожего на слоновую кость черного рога единорогов, и снабжены линзами и призмами, вырезанными тем же резцом из кристаллов кварца.

Первые стада лесных коз продвигались вместе с наступлением весны вверх по плато, а они следовали за лесными козами. Они не могли двигаться раньше коз – те шли вплотную за кромкой тающих снегов. Недели проходили за неделями, а впереди по-прежнему не было видно ни холмов, ни горных хребтов, и Лэйку казалось, что они будут идти бесконечно по простирающейся перед ними равнине.

Наступило начало лета, и сейчас они шли по зеленой и приятно прохладной местности, в то время как растительность у пещер уже засохла и почернела от жары. Лесных коз попадалось все меньше, по мере того как то одно, то другое их стадо останавливалось в выбранных ими местах, чтобы провести там остаток лета.

Путешественники продолжали свой путь, и наконец далеко на севере они увидели то, что казалось почти незаметной выпуклостью на горизонте. Через два дня перед ними уже был другой пейзаж – постоянно встречались низкие зеленые холмы, из которых то в одном, то в другом месте выступали изломы скальных образований, по мере продвижения на север, медленно, но неуклонно превращаясь в пологой подъем.

На ночлег путешественники остановились в небольшой долине. Земля здесь была покрыта белеющими костями лесных коз, слишком долго задержавшихся предыдущей осенью и захваченных врасплох ранней снежной метелью. На некоторых костях все еще оставалось мясо, и среди скелетов бегали питающиеся падалью грызуны.

– Сейчас нам нужно разделиться, – сказал Лэйк на следующее утро остальным членам своего отряда. Он определил каждому из них его позицию. Стив Шредер должен был идти параллельно его собственному курсу в тридцати милях справа; Джин Тэйлор – в тридцати милях слева, а Тони Чиара – в тридцати милях слева от Тэйлора.

– Постараемся выдержать эти интервалы, – сказал Лэйк. – Конечно, мы не сможем таким образом детально обследовать местность, но это даст нам общее о ней представление. У нас осталось не так уж много времени, и мы постараемся каждый день проходить на север столько миль, сколько сможем. Лесные козы подскажут нам, когда наступит время повернуть назад.

Они попрощались как обычно, и только Стив Шредер сардонически улыбнулся костям лесных коз в долине и спросил:

– А кто подскажет лесным козам?

***

Тип, черный, с белым носом пересмешник, сидевший на плече Лэйка, повернув голову, наблюдал за уходом других колонистов, пока Лэйк не перевалил через холм и остальные его спутники не скрылись из виду.

– Ладно, Тип, – сказал Лэйк. – Теперь ты можешь повернуть голову.

– Повернуть – хорошо – хорошо, – проговорил Тип. Затем с внезапным приливом энергии, характерным для пересмешников, он начал раскачиваться взад и вперед, напевая в такт своим движениям:

– Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо...

– Перестань, – приказал Лэйк. – Если тебе нравится болтать всякую чепуху, я не возражаю, но только больше не произноси слова «хорошо».

– Хорошо, – успокаиваясь, дружелюбно согласился Тип. – Перестань, если хочешь болтать чепуху. Я не возражаю.

– Не издевайся так над пунктуацией. Ты совершенно искажаешь смысл.

– Только не говори больше слова «хорошо», – продолжал Тип, игнорируя Лэйка. – Ты совершенно искажаешь смысл. – Затем с новым приступом оживления Тип начал копаться в кармане куртки Лэйка своими, похожими на маленькие ручки, лапками.

– Тип голоден... Тип голоден.

Лэйк расстегнул карман и вытащил для Типа лист растения.

– Я вижу, ты не болтаешь чепуху, когда хочешь попросить что-нибудь покушать.

Тип взял лапками лист, но прежде, чем начать есть, заговорил снова; медленно, как будто пытаясь со всей серьезностью выразить глубокую мысль:

– Тип голоден – никакой чепухи.

– Иногда, – произнес Лэйк, поворачивая голову и глядя на Типа, – вы, пересмешники, производите такое впечатление, что находитесь на грани превращения в новую разумную расу, и это без дураков.

Тип пошевелил усами, вгрызаясь в лист.

– Без дураков, – согласился он.

Лэйк остановился на ночлег в глубокой ложбине и разжег небольшой костер из сухого моха и травы, чтобы разогнать ночную стужу. Он позвал остальных своих спутников, подумав в первую очередь о Шредере, чтобы Тип мог передать его мысли пересмешнику Шредера:

– Стив?

– Слышу тебя, – ответил Тип, имитируя голос Шредера. – Пока безуспешно.

Лэйк подумал о Джине Тэйлоре и послал мысленный вызов:

– Джин?

Ответа не последовало, и он вызвал Чиару. – Тони, ты не следил сегодня за маршрутом Джина?

– Частично, – ответил Чиара. – Я видел в том направлении стадо единорогов. И что, он не отвечает?

– Нет.

– Тогда, – сказал Чиара, – должно быть они его достали.

– А ты нашел что-нибудь сегодня, Тони? – спросил Лэйк.

– Ничего, вокруг один чистый андезит. Даже без железистой окраски.

Эго была та же самая пустая порода, которую Лэйк видел вокруг себя весь день. Но он и не ожидал успеха так скоро... Он вновь попытался связаться с Джином Тэйлором:

– Джин... Джин... ты слышишь меня, Джин?

Ответа не было. И он понял, что ответа не будет никогда.

По мере того как путешественники продвигались дальше на север, дни превращались в недели с тревожащей быстротой. Холмы становились все более скалистыми, и в них попадались вкрапления гранита и других пород, обещающих шанс встретить металлические руды; обещание это подгоняло их все быстрее вперед, по мере того как их время истекало.

Дважды они видели что-то белеющее вдали. В первом случае это оказались кости еще одного стада лесных коз, сгрудившихся вместе и замерзших во время одного из ранних снежных буранов, во втором это были кости дюжины единорогов.

Ночи становились все холоднее, а оба солнца все быстрее склонялись к югу. Началась миграция животных. В начале их движение было почти незаметным, но с каждым днем оно все больше нарастало. Пришли первые заморозки, и миграция началась уже по-настоящему. На третий день она превратилась в быстро несущуюся волну.

В тот день Тип был странно молчалив. Он не разговаривал до тех пор, пока полуденное солнце не разогнало холодный, тяжелый утренний туман. Он заговорил, чтобы передать послание от Чиары:

– Говард... Последняя передача... Голди умирает... Пневмония...

Голди был пересмешником Чиары, его единственным средством связи, и теперь Чиаре нельзя будет сообщить, когда они решат повернуть обратно.

– Поворачивай назад сегодня, Тони, – произнес Лэйк. – Стив и я еще несколько дней будем двигаться дальше.

Ответа не последовало, и Лэйк быстро повторил:

– Поворачивай назад! Подтверди прием, Тони.

– Поворачиваю назад... – пришло подтверждение. -... пытался спасти пересмешника...

Передача прервалась, и наступила тишина, которую уже никогда не нарушит пересмешник Чиары. Лэйк продолжал идти вперед с сидящим на плече маленьким притихшим Типом. Он перевалил еще через один холм, прежде чем Тип пошевелился и тесно прижался к нему, как обычно поступают пересмешники, когда чувствуют одиночество.

– В чем дело, Тип? – спросил Лэйк.

– Голди умирает, – ответил Тип. А затем повторил снова мягким печальным шепотом: – Голди умирает...

– Она ведь была твоей подругой... Извини меня.

Тип всхлипнул, и человек протянул руку, чтобы погладить его шелковый бочок.

– Извини меня, – сказал он снова. – Ради Бога, извини меня, малыш. – В течение двух дней Тип сидел на плече Лэйка одинокий и молчаливый. Он больше не интересовался новыми видами пейзажа и не скрашивал монотонность будней своей болтовней. До утра третьего дня он отказывался от еды. К тому времени массовый исход лесных коз и единорогов почти прекратился, а небо стало серого свинцового цвета, сквозь него совсем не было видно солнца. В тот вечер Лэйк встретил, как он был уверен, последнее стадо лесных коз и подстрелил одну из них.

Когда он подошел к ней, он почти испугался поверить в то, что увидел. Шерсть над ее копытами была красноватого цвета, вымазанная содержащей железо глиной.

Он более тщательно осмотрел козу и заметил, что она, очевидно, ходила на водопой к источнику, берега которого состояли из почвы, смытой с какой-то железоносной жилы или пласта. Ходила на водопой коза, по всей видимости, недавно – на шерсти все еще держались прилипшие маленькие частицы глины.

Подул холодный и сырой ветер, как предупреждение о приближающейся грозе. Лэйк посмотрел на север, где серые тучи почернели в преддверии наступающей ночи, и послал вызов Шредеру:

– Стив, есть успехи?

– Никаких, – ответил Шредер.

– Я только что убил козу, – передавал Лэйк. – У нее железистые пятна на шерсти ног, она их получила у источника где-то дальше на север. Я попытаюсь разыскать его. А ты завтра утром можешь поворачивать обратно.

– Нет, – возразил Шредер. – Я поверну в твою сторону и догоню тебя через пару дней.

– Ты повернешь назад утром, – повторил Лэйк. – А я попытаюсь найти это железо. Но если я попаду в буран, то ты расскажешь, колонистам в пещерах, что я обнаружил железо, и скажешь им в каком месте – ты ведь знаешь, на такое большое расстояние пересмешники передавать не могут.

Последовало короткое молчание; затем Шредер сказал:

– Хорошо... Я понимаю. Завтра утром я направляюсь на юг.

На следующий день Лэйк пошел в направлении, откуда, наиболее вероятно, появилось последнее стадо лесных коз, останавливаясь на вершине каждого холма, чтобы рассмотреть через бинокль местность впереди него.

В течение всего дня небо было закрыто тучами, но перед закатом на короткое мгновение выглянуло солнце, осветив холмы своими прощальными лучами и, как бы в насмешку, окрасив их цветом железа, которое он искал.

Далеко впереди, казавшийся маленьким даже через окуляры бинокля и заметный только благодаря позиции солнца, виднелся участок у основания одного из холмов, казавшийся более красным, чем окрашенные заходящим солнцем остальные холмы.

Лэйк был уверен, что это красная глина, которую он искал, и заторопился вперед, не останавливаясь до тех пор, пока наступившая темнота не сделала дальнейшее продвижение вперед невозможным.

Тип спал у него под курткой, свернувшись калачиком на груди, пока вокруг всю ночь дул сырой и холодный ветер.

С ранним рассветом Лэйк снова был в пути. Небо в этот день было темнее обычного, и ветер уже гнал в лицо отдельные снежинки. Однажды он остановился и оглянулся на юг, думая: «Если я сейчас поверну назад, я еще смогу выбраться до того, как разразится буран».

Затем появилась другая мысль: «Эти холмы все похожи один на другой. Если я не подойду к месторождению железа, пока нахожусь поблизости от него и знаю, где оно находится, могут пройти годы, прежде чем я или кто-нибудь другой обнаружит его снова».

Он продолжал идти и уже не оглядывался назад в течение всего оставшегося дня.

К полудню самые высокие холмы вокруг скрылись под тяжелыми шапками туч, снег пошел гуще и ветер бросал в лицо Лэйка крупные снежные хлопья. Когда он наконец достиг холма, замеченного им в бинокль, снег повалил так густо, что стало почти совсем темно.

У подножия холма находился источник, и вода, журча, выбегала из красноватой глины. Над источником следы красноватого грунта поднимались на сотню футов, до гранитной дайки и там заканчивались. Лэйк торопливо поднялся но склону холма, быстро покрывшемуся снегом, и увидел жилу железной руды.

Она была вкраплена в гранитную дайку, короткая и узкая, но красно-черная от содержащегося в ней железа. Он подобрал кусок руды и взвесил его на руке. Кусочек был тяжелым – чистая окись железа. Лэйк связался со Шредером и спросил:

– Ты спустился с высоких холмов, Стив?

– Я сейчас нахожусь среди низких холмов, – ответил Шредер, его слова доносились слегка приглушенно из-под куртки от лежащего там Типа. – В твоей стороне небо чертовски темное и мрачное.

– Стив, я нашел железо. Послушай – я могу дать тебе некоторые приблизительные ориентиры.

Закончив, Лэйк сказал:

– Лучше описать его местонахождение я не могу. Нельзя заметить красноватую глину до тех пор, пока солнце не сядет низко на юго-западе, но я постараюсь установить на вершине холма знак из камней, по которому можно будет распознать этот холм.

– А что же будет с тобой, Говард? – спросил Стив. – Каковы твои шансы?

Вокруг выступов гранитной дайки стонал и завывал ветер, и жила железной руды была уже невидима под снегом.

– Шансы мои, кажется, не очень хороши, – ответил Лэйк. – Когда ты вернешься сюда следующей весной, ты, возможно, будешь уже лидером – я сообщил совету, что хотел, чтобы это было так, если что-либо случится со мной. Продолжай ту же линию, которую проводил я.

А теперь – мне нужно поторопиться, чтобы успеть поставить этот знак.

– Хорошо, – сказал Шредер. – Прощай, Говард... и удачи тебе.

Лэйк взобрался на вершину холма и увидел валуны, которые он мог использовать, чтобы поставить знак. Валуны были большими – поднимая их, он мог раздавить Типа, лежащего у него на груди – поэтому Лэйк снял куртку, завернул в нее Типа и положил его на землю.

Он работал до тех пор, пока не стал задыхаться от ураганного ветра, с бешеной скоростью гнавшего на него снег, и пока холод, казалось, не проник до самых его костей. Он работал до тех пор, пока монумент не стал слишком высоким, и окоченевшие руки уже не могли поднимать валуны на его вершину. Но к тому времени монумент уже был достаточно высоким, чтобы сослужить свою службу.

Лэйк спустился туда, где оставил Типа. Земля уже была покрыта снегом глубиной в четыре дюйма, и наступил почти полный мрак.

– Тип, – позвал он. – Тип... Тип...

Он несколко раз прошелся взад-вперед по склону холма, в том месте, где, как он думал, оставался Тип, спотыкаясь о скрытые под снегом и невидимые в темноте камни, вновь и вновь зовя Типа и думая: «Я не могу оставить его здесь умирать одного».

Затем из небольшого, запорошенного снегом бугорка у его ног, раздался испуганный, одинокий, плачущий голос:

– Типу холодно... Типу холодно...

Лэйк смел снег со своей куртки, развернул ее, вынул Типа и положил его под рубашку на свое голое тело. Лапки Типа были холодными, как лед, и он сильно дрожал – первый симптом пневмонии, так быстро убивающей пересмешников.

Тип закашлялся, издавая дергающиеся, дребезжащие звуки, и простонал:

– Больно... больно...

– Я знаю, – сказал ему Лэйк. – У тебя болят легкие, черт возьми, как жаль, что я не смог отправить тебя домой со Стивом.

Он надел холодную куртку и спустился с холма. Вокруг не было ничего, из чего можно было бы разжечь костер – только короткая, наполовину зеленая трава, уже скрытая под снегом. У подножия холма Лэйк повернул на юг, определившись по направлению ветра, и начал упрямое продвижение в южном направлении, у которого мог быть только один конец.

Он шел до тех пор, пока онемевшие ноги не перестали его слушаться. Когда он упал в последний раз, снег показался ему, теплым, теплым и мягким; снег сыпался на него, и мозг Лэйка затуманила приятная дремота.

– Не так уж все и плохо, – подумал он, и нечто, похожее на удивление, пробилось сквозь его дремоту.

– Я не сожалею о том, что сделал то, что должен был сделать и сделал это как только мог лучше...

Тип уже больше не кашлял, и только мысль о Типе вызвала у Лэйка сожаление: – Надеюсь, ему уже не было больно, когда он умирал.

Затем ему показалось, что Тип слабо шевельнулся у него на груди, и он так и не понял, было ли это всего лишь его воображением, или же в этом последнем полусонном состоянии до него дошла мысль Типа, согревая и успокаивая его:

– Сейчас уже не больно и не холодно – сейчас все хорошо – сейчас мы будем спать...