Ричард Фостер, глава каирского бюро ЦРУ, лежал на спине на широкой кровати. На обнаженной груди Фостера стоял стакан с виски, рядом свернулась клубочком девушка по имени Шейла – та самая, новенькая из машбюро. При первой встрече она заявила, что печатает со скоростью более ста двадцати слов в минуту. Фостер поначалу не поверил, однако теперь его сомнения развеялись. Шейла обладала поистине изумительной сноровкой, ее пальцы словно не знали усталости. Под потолком медленно вращались лопасти вентилятора, тихое гудение электрического двигателя заглушал рокот кондиционера. Фостер пригубил виски, уставился на лопасти, которые продолжали свое бесконечное вращение прямо у него над головой. Секс довел Фостера до изнеможения; вдобавок он никак не мог отделаться от воспоминаний о неожиданном телефонном звонке лейтенанта каирской полиции по имени Омар Хейкал.

В предыдущие дни у Фостера состоялось два разговора с Хейкалом, и оба касались Чарли Макфи. Хейкал работал в уголовном розыске. Именно он сообщил Фостеру ценные сведения об Азизе Механне, взломщике сейфов, который погиб в автокатастрофе на шоссе между Каиром и Александрией, заодно отправив на тот свет пару французских туристок и нескольких верблюдов. Фостер, разумеется, записал телефонную беседу на пленку, которую вместе с портативным кассетным магнитофоном прихватил с собой. Он допил виски и поставил пустой стакан на пол возле кровати. Шейла что-то пробормотала во сне. Приятных сновидений, детка. Фостер достал магнитофон, убрал громкость и нажал кнопку воспроизведения. Из динамика раздалось шипение. Фостер включил систему шумопонижения, отрегулировал звук.

– …может представлять для вас интерес, – произнес Хейкал, чихнул три раза подряд и извинился. Чихал он чуть ли не беспрерывно, голос у него был хриплый, словно от простуды. Однако Хейкал объяснил, с многочисленными подробностями, что все дело в смещенной перегородке, из-за которой он подвержен аллергическим реакциям.

– Рассказывайте, – ответил Фостер на магнитной ленте.

Шейла зашевелилась, почесала живот, затем положила руку на бедро Фостера. Ярко-красные ногти оказались на расстоянии какого-нибудь дюйма от пениса. Фостер повернулся к девушке, решив, что та лишь притворяется спящей. Однако глаза Шейлы были закрыты, дышала она ровно, как и положено человеку во сне. Передние зубы девушки слегка выступали вперед, и это почему-то вдруг показалось Фостеру весьма эротичным. Он ощутил приятный зуд в чреслах.

– Вы помните аварию? – спросил Хейкал. – Ту, в которую попал вор Азиз Механна, чьи инструменты позднее были обнаружены в доме на острове Гезира?

– Да, конечно. И что же? – Прислушиваясь к собственному голосу, Фостер не мог удержаться от улыбки. Он разговаривал с египтянином, как и подобает шефу местной агентуры; чувствовалось, что такого человека нельзя обвести вокруг пальца.

– Один из патрульных, которые прибыли на место столкновения, сейчас сидит под арестом. Его поймали при попытке продать бриллианты, которые он стащил из «мерседеса» Механны.

– Понятно, – протянул Фостер.

– Что вы сказали?

– Так, ничего.

Хейкал засмеялся. Он преклонялся перед Америкой с ее роскошными клиниками и сверхсовременным хирургическим оборудованием. Смещенная перегородка доставляла ему множество неприятностей: постоянное чиханье, грязные носовые платки, храп, боязнь запаха изо рта, опасливое отношение к товарищам по работе, которые, вполне возможно, потешались над ним за спиной.

– У патрульного отобрали пару бриллиантовых сережек и затейливое колечко с алмазом. Мы потратили достаточно много времени на розыски, однако все же сумели установить законного владельца.

– Лучше поздно, чем никогда, – изрек Фостер. Лейтенант Хейкал снова чихнул. – Будьте здоровы.

– Драгоценности принадлежат жене ливийского дипломата Бутроса Мурада, который сейчас находится в Стамбуле. Мы уверены, что он – сотрудник ливийской разведки.

– Он случайно не полковник? – осведомился Фостер, ничем не выдав своего любопытства.

– По-моему, так оно и есть.

– Сколько времени он провел в Турции?

– Три месяца.

– А до того?

– Мы не выясняли.

– Фотографии у вас нет?

– Вообще-то есть.

– Замечательно. – Спрашивать Хейкала о том, откуда поступила информация или почему он решил связаться с Фостером, не имело смысла. Единственное, что оставалось, – воспользоваться предоставленными сведениями. Фостер сказал:

– Я вам очень обязан.

– Договоримся. – Хейкал дважды чихнул – звук был крайне неприятный – и повесил трубку.

Фостер нажал на кнопку «Стоп», затем включил перемотку. Так, сегодня у нас воскресенье, 27 октября. Несмотря на все попытки Шейлы расшевелить его, Фостер пребывал в мрачном настроении. Агенты в Лондоне потратили уйму денег из фондов конторы на слежку за Дауни, затем опросили всех, с кем тот встречался, – вне зависимости от пола, возраста и того, насколько продолжительной была та или иная встреча; в пятницу на стол Фостера лег отчет о понапрасну проделанной работе, причем стопка материала имела в толщину восемь дюймов и весила добрую дюжину фунтов. Фостер изучал фотографии и сопроводительный текст до тех пор, пока у него не возникло впечатление, что глаза вот-вот вывалятся из орбит. На это ушел вечер пятницы и все субботнее утро. Дочитав последнюю страницу, он пришел к выводу, что агенты исходили из ложной посылки: возомнили себя писателями, которым платят пословно. Тот агент, что сгинул без следа поблизости от Сноудоновского птичника, так и не появился. Ричард Фостер мысленно пригласил агентов в кабинет, схватил со стола увесистую папку, отдубасил ею своих бестолковых помощников, выгнал их вон, а затем выкинул папку в окно, под которым протекал Нил. Все, что было в отчете мало-мальски ценного, касалось Дженнифер Форсайт. Родилась 9 октября 1954 года, разведена, имеет дочь. Единственный ребенок в семье; мать, согласно архивным данным, скончалась от травмы, полученной в результате дорожной аварии в октябре 1961 года, за неделю до того, как Дженнифер исполнилось семь лет. Мотоциклом управлял отец, Эдвард Форсайт. Коронер установил его невиновность.

Водитель машины, с которой столкнулся мотоцикл, был пьян в стельку и к тому же гнал на сумасшедшей скорости по встречной полосе. По профессии отец – инженер-мостостроитель, работал на фирму, которая имела представительства в Лондоне, Нью-Йорке и Рио. В последние десять лет своей жизни строил мосты по всему свету. В августе 1972 года, находясь в Триполи, столице Ливии, Эдвард Форсайт исчез. К тому времени он провел в Ливии несколько месяцев. В полицейском рапорте не было ни слова о сути того проекта, над осуществлением которого трудился Форсайт. Разве в Ливии есть реки? Кажется, нет, хотя надо будет проверить. Впрочем, там в изобилии каньоны и овраги, через которые необходимо перебрасывать мосты, а также великое множество больших и малых вади, каковые в сезон дождей заполняются водой, так что без мостов тоже не обойтись.

Фостер поднялся, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить Шейлу, взял пустой стакан, вышел из спальни и направился по коридору на кухню. Там стоял роскошный холодильник, оборудованный всем необходимым, включая электрическую мини-морозилку. Фостер нажал на красную кнопку, а затем подставил под отверстие сложенные чашечкой ладони, в которые тут же хлынули потоком кубики льда. Он опустил два в стакан, остальные уронил в раковину и налил себе виски, после чего перешел в гостиную, из окна которой открывался чудесный вид на Нил. Правда, сейчас ему было не до красот природы; вдобавок за то время, какое Фостер пробыл в Египте, он привык воспринимать реку как символ всего того бардака, который здесь творится.

Широкая, глубокая, с неторопливым течением, совершенно непредсказуемая, вся в иле, из-за которого в воде невозможно что-либо разглядеть; самым же отвратительным было то – с точки зрения бюрократа, каким был Фостер, в обязанности которого входило собирать и быстро анализировать поступающие сведения, – что река, подобно городу с его двенадцатью миллионами жителей, не проявляла никакой спешки, текла убийственно медленно, и с этим ничего нельзя было поделать.

Фостер глотнул виски, повертел стакан в руках, прислушался к позвякиванию льда о стекло и недовольно нахмурился. В той профессии, какую он для себя избрал, разница между грандиозным успехом и сокрушительным провалом зачастую заключалась в способности отделить полуправду от явной небылицы, ложь от слухов, намеки от фактов. В данном случае Фостеру не давал покоя слух о том, что инженер Форсайт был якобы патриотом своей родины и, путешествуя по свету, выполнял различные поручения британской секретной службы МИ-16.

Что же касается фактов… Дьявол! Факт тот, что ливийцы сорвали с Фостера маску наемного специалиста, которому все равно, на кого работать, – лишь бы платили, и замучили его до смерти в армейских казармах в Сабхе, в четырехстах милях от Триполи. Факт ли? Ведь сообщение о гибели Форсайта от рук ублюдков Каддафи основывалось на неподтвержденных слухах, что Форсайт сотрудничал с МИ-16.

Фостер сделал в уме пометку: следует связаться с британцами, заставить их стряхнуть пыль со своих архивов. Он налил себе еще виски и снова уставился в окно. За ним сгущались сумерки. Небо приобрело оттенок розовых лепестков; до самого горизонта, насколько хватает глаз, мерцали городские огни. Фостер пригубил спиртное. В деле Форсайта имелось немало любопытных подробностей. Например, кто-то позаботился о незамедлительной выплате страховки, хотя, учитывая обстоятельства, задержки с перечислением денег представлялись неизбежными.

Мысли Фостера снова обратились к Дженнифер Форсайт.

Едва до нее дошла весть о гибели отца, она бросила школу изящных искусств и принялась тратить то, что получила по страховке. Она израсходовала громадную сумму в бесплодных попытках узнать, что же конкретно стряслось с отцом, то ли надеясь, что он все-таки жив, то ли желая удостовериться в его смерти. К лету 1974 года, то есть по истечении почти двух лет со дня исчезновения Форсайта, на счету Дженнифер оставалось лишь несколько тысяч фунтов, а похвастаться ей было абсолютно нечем. Тогда она снова записалась в школу, но не выдержала и ушла в разгар первого семестра. В следующем году она неоднократно меняла работу: подвизалась в основном в торговле и нигде не задерживалась дольше двух месяцев. В январе 1976-го на вечеринке, которую устроила бывшая сокурсница, Дженнифер познакомилась с мужчиной по имени Уильям Скотт, владельцем антикварного магазинчика на Кингз-роуд. Помещение магазина было им взято в долговременную аренду. Сорокатрехлетний, едва ли не вдвое старше Дженнифер, Скотт годился ей в отцы; возможно, этим и объяснялся их союз. Впрочем, может быть и так, что он просто выбрал подходящий момент, чтобы предложить руку и сердце девушке, которая отчаянно нуждалась в защитнике и была, скорее всего, согласна даже на иллюзию безопасности. Во всяком случае Дженнифер Сара Форсайт и Уильям Босуэлл Скотт обручились через три недели после первой встречи; Уильям явно поторопился – должно быть, в последний раз в своей жизни. Брак был гражданским. Сразу после обручения молодожены устроили в своем магазинчике маленькое торжество. Впоследствии Дженнифер призналась одной из своих болтливых подружек, что сильнее всего ей в тот день запомнился сладковатый запах воска, исходивший от антикварной мебели и от нафабренных усов супруга. 11 декабря 1976 года, через десять месяцев после свадьбы, Дженнифер родила девочку, которую, в честь бабки со стороны матери, назвали Синтией.

Уильям унаследовал магазин от недавно умершего старшего брата. Разделяя любовь Дженнифер к экзотической старинной мебели, он тем не менее терпеть не мог находиться в торговом зале, ненавидел разговоры с покупателями и все прочее, что обычно требуется от продавца. Он предпочитал ездить за товаром, забирался в своих путешествиях даже на север Шотландии, часто пропадал на неделю и более, а когда возвращался, ему, как правило, нечего было предъявить, кроме корешка от чековой книжки и пары-тройки забавных историй. Страдал бизнес, страдала и супружеская жизнь. В июне 1983-го Уильям наконец заявил, что, к сожалению, не подходит на роль отца семейства и хочет уйти. По всей видимости, он встретил другую женщину, такую, чьи возраст, темперамент и материальные условия лучше соответствовали его потребностям. В обмен на развод и отказ от претензий на алименты он предложил Дженнифер магазин и выразил готовность переписать аренду на ее имя. Дженнифер потребовалось несколько лет, чтобы превратить магазинчик из захудалой лавчонки в выгодное предприятие. Она только-только встала на ноги, когда в ее жизни появился Дауни.

Фостер тяжело вздохнул, отвернулся от окна, за которым багровело вечернее небо и мерцали мириады огней, и задумался над тем, как быть с Шейлой. Он надеялся, что интрижка с машинисткой поможет ему прийти в чувство, однако ничего подобного не произошло. Ричарда Фостера продолжали одолевать заботы, а избыток секса лишь утомил его и даже заставил ощутить себя немощным стариком. Адвокаты жены Чарли Макфи, шайка отъявленных мерзавцев, звонили Фостеру по два, а то и по три раза на дню, совершенно, по-видимому, не считаясь с тем, в какую сумму выльются международные разговоры. Он стал бояться телефонных звонков. Что ему было сказать? Что Чарли Макфи бежал из посольства, вероятнее всего, не без помощи старшего оперативника? Дьявол! Фостер прижал ко лбу стакан, в котором потихоньку таял лед. Он ведь ясно сказал Дауни, что ждет ежедневных докладов, а от того ни слуху ни духу вот уже целую неделю!

Как сквозь землю провалился – нет ни дома, ни, если верить словам прислуги, в городе. А ливийский полковник Бутрос Мурад околачивается в Стамбуле, хотя, по уверениям Дауни, должен быть в Ливии, откуда его планировалось похитить.

Кроме всего прочего, эта загадочная фраза, которую произнес Дауни в разговоре с Дженнифер на площади напротив витрины магазинчика: «У меня есть пленка, которую тебе следует посмотреть». А что ответила она? Вовсе не то, что можно было предположить. Вместо того, чтобы спросить, что, черт возьми, имеет в виду Дауни, она – что никак не вязалось с ее характером – послушно последовала за ним и преспокойно уселась в такси. Которое, кстати сказать, появилось неизвестно откуда и как раз тогда, когда понадобилось. Фостер сунул в рот кубик льда, вернулся на кухню, схватил бутылку виски и сорвал с горлышка пробку. Какую такую пленку показал Дауни Дженнифер Форсайт, что она бросила дочь, забыла про магазин и полетела в Каир, где растворилась в людской массе? Фостер налил себе полный стакан. Очевидно, пленка имеет какое-то отношение к исчезновению отца Дженнифер. Может, Эдвард Форсайт жив, а полковник Бутрос Мурад знает, где он находится, и готов содействовать в освобождении англичанина? Но каким боком тут замешан Дауни?

Неужели он влюбился в Дженнифер и поддался романтическому порыву?

Господи Боже! Фостер медленно завинтил пробку. Завтра с утра надо будет затребовать досье Дауни и изучить все, что там найдется по 1972 году – тому году, когда Эдварда Форсайта якобы замучили до смерти в Сабхе. Фостер не имел ни малейшего понятия о том, что затеял Дауни, но одно знал наверняка – он постарается узнать что к чему.