Спокойно вошел Карлов в хату, куда его привели связисты.

«Сейчас все выяснится, и поеду на аэродром, — думал он. — Не могут же меня всерьез принять за полицая». — Он готов был расцеловать этих двух бойцов, ему хотелось смеяться от сознания, что кругом свои. Он уже не чувствовал усталости, не чувствовал боли в руке.

На табурете сидел старший лейтенант и читал газету.

— Товарищ командир! Вот поймали. Что-то с проводами делал, — доложил связист.

Старший лейтенант поднял голову и молча взглянул на Георгия.

— Ничего я не делал с вашими проводами, — улыбаясь, сказал летчик.

— А зачем тогда шест снял, провод в руки брал? — затараторил связист, по-видимому, узбек. — Вот, у него отобрали. — Он выложил на стол трофейный автомат Карлова, маленький немецкий пистолет «вальтер» и советский пистолет «ТТ». — До зубов вооружился, подлюга. Вот нож еще!

— Полицай? — спросил у Карлова старший лейтенант.

— Да нет, какой я полицай? Я летчик, — ответил Георгий. — Четыре дня к своим топаю. Еле добрался.

— Документы есть?

— Нет, документов нету.

— А ну-ка, обыщите его, — приказал старший лейтенант.

Связист быстро вывернул карманы Карлова. На столе прибавились ручной компас, часы, кисет с табаком, какие-то бумажки и удостоверение полицая.

— Документов, значит, нет, иуда, — со злобой выговорил старший лейтенант и поднес к лицу Карлова удостоверение. — А это что?

— Да это же не мое!

Георгий объяснил, откуда у него документы и шинель полицая.

— Вот что, — лейтенант повернулся к связистам, — ведите его в особый отдел. Знаете где? Эти трофеи тоже с собой возьмите, — кивнул он на стол. — Может, там поверят его басням.

— Ну, шагай, живо! — конвоир показал на дверь.

Георгий вышел, посмеиваясь в душе над курьезным положением, в котором очутился. «А все-таки дошел, добрался до своих», — подумал он.

Правда, не такой представлял он свою встречу с советскими бойцами, когда шагал ночами по снежной целине. Не такой мыслилась ему эта встреча и тогда, когда он, коченея от холода, пересиживал в сене короткий зимний день.

«Ничего, сейчас позвонят в штаб воздушной армии, и все выяснится», — успокаивал он себя.

Георгий шел, провожаемый ненавидящими взглядами людей. Вот двое бойцов выскочили голые по пояс из хаты и начали обтираться снегом. Увидев полицая, один из них плюнул в его сторону. Другой, сжав кулаки, подходил с более воинственными намерениями.

— Отойди! — крикнул конвоир.

— Чего с ним нянчиться, пристрелил бы давно, — посоветовал боец.

— Придет время — пристрелят, — ответил конвоир, разделяя в душе мнение товарищей.

Карлов посмотрел на бойцов. И хотя не знал за собой никакой вины, невольно опустил голову, чтобы не видеть эти презрительные взгляды.

На минуту он почувствовал себя одиноким среди людей в знакомых солдатских полушубках, с родными звездочками на шапках, среди людей, которые были ему такими дорогими и близкими.

«Какие найти слова, чтобы они поверили мне? — подумал Георгий и сам же ответил: — Нет, не поверят они... не поверят ни одному слову человека, на котором шинель предателя».

Георгий представил себе удивление бойцов, когда им объявят, что он не полицай, а советский летчик. Он улыбнулся: «Скорей бы только узнали!»

— Как волк не скрывался, а все равно попался, — так встретил Георгия капитан в особом отделе.

Связист доложил капитану, что предатель что-то делал с проводами связи, и стал выкладывать на стол оружие, компас, часы и документы полицая.

— Значит, не успел драпануть с хозяевами? — поинтересовался капитан. Он взял со стола кожаный портсигар, вытащил из него папиросу и, разминая пальцами табак, в упор посмотрел на Карлова.

— Ну, рассказывай, за сколько Родину продал?

— Я не предатель. Это недоразумение. Я летчик-штурмовик, — Георгий назвал номер своего полка. — Позвоните, пожалуйста, в штаб воздушной армии. Вам подтвердят, что меня сбили всего несколько дней назад.

— Отдельные сволочи умудряются Родину за один день продать, — сказал капитан. — А куда звонить, без тебя разберемся. Правду говорить будешь? — бросил он на Карлова хмурый взгляд.

— Да я же правду говорю, — как можно убедительнее произнес Георгий.

— Что ты с проводами делал? Зачем они тебе понадобились?

— Хотел узнать, кто в селе, вот и посмотрел, чей провод.

— Ну правильно. Убедился, что наш, а убежать не успел.

Георгий молчал.

— Садись, — капитан указал на табурет, стоявший недалеко от стола.

Георгий сел, снял перчатки.

— Разрешите взять часы, — попросил он.

— Возьми.

— Тут на обороте написано, кто я такой, — проговорил летчик, показывая крышку часов.

— «Георгию Карлову за досрочную уборку хлеба», — вслух прочитал уполномоченный особого отдела и улыбнулся.

«Теперь наконец поверил», — решил Георгий, облегченно выдохнув.

— Часы, значит, за трудовые подвиги получил. А это, — капитан кивнул на немецкий пистолет, — за службу фюреру?

Внезапный взрыв не произвел такого впечатления на Пузанка, как эти слова капитана на Карлова.

Он весь напрягся, сжал зубы и опустил голову. Он понимал, будь партийный билет и документы при нем, ему не пришлось бы вести этот разговор, не пришлось бы выслушивать оскорбления, и теперь раскаивался в том, что не спрятал документы где-нибудь под одеждой.

Раздумывая над этим, Георгий машинально приподнял левую руку и начал надевать часы.

— А это что у тебя? — спросил капитан, увидев грязный свалявшийся бинт на руке Карлова.

— Перед полетом ранил себя нечаянно.

— Придумал бы что-нибудь поинтереснее. Насколько я понимаю в авиации, раненых летчиков у нас кладут в госпиталь.

Капитан снял с аппарата телефонную трубку и покрутил ручку.

— Волга, Волга. Дайте мне седьмого... Седьмой? Здорово. Это я, девятнадцатый. Пришли-ка мне срочно врача... Да нет, на пару минут.

Воцарилось молчание. Капитан вертел в руке маленький пистолет «вальтер», отобранный у Карлова.

Отворилась дверь, и в хату вошел человек в военном полушубке.

— Вот, Александр Дементьевич, посмотри, пожалуйста, что у него с рукой, — попросил капитан.

Георгий протянул руку и помог размотать бинт. Повязка присохла к ране.

— Отдирать не будем, и так ясно. Явный самострел, — заключил врач. — Посмотрите, кожа опалена вокруг раны.

— М-да... — протянул капитан, приподнимаясь из-за стола и пристально рассматривая ладонь Георгия. — Спасибо за консультацию. Можете идти, — разрешил он доктору.

Карлов взглянул на капитана. В глазах уполномоченного особого отдела застыла усмешка. Эти глаза красноречивее слов говорили, что ему все ясно.

— Так вот, в молчанки играть некогда, — властным тоном сказал капитан. — Время военное. Не будешь говорить — расстреляем, и все дела тут. — Он выжидающе посмотрел на Георгия. — Тут один тоже упирался, байки рассказывал. Таким ягненком прикинулся, что я было по мягкости поверил ему. Отпустить хотел. Да спасибо, местные жители помогли, опознали предателя. Чуть сами до суда с ним не разделались. Так что зря не тяни время. У меня и кроме тебя дел по горло.

— Да вы просто не хотите разобраться. Посмотрите хоть на удостоверение. Ведь там совсем не моя фотография.

Капитан нехотя развернул удостоверение полицая.

— М-да... — опять протянул он, — фотография, кажется, действительно не ваша.

В комнату вбежал запыхавшийся лейтенант.

— Товарищ капитан! — заторопился он. — Там генерал приехал, разносит нашего «хозяина». Говорит: «Почему не продвигаетесь? Другие полки воюют, только ваш, говорит, мягко спать любит». Наш и приказал срочно сниматься отсюда. А комдив сидит в штабе, говорит: «Посмотрю, во сколько вы уложитесь».

Капитан встал из-за стола.

— Товарищ Дмитриев, — обратился он к лейтенанту. — Знаете, где тюрьма размещается? Это в той станице, которую вчера вечером проходили.

— Конечно, знаю.

— Так вот. Забирайте этого типа, — капитан кивнул на Карлова, — вот его документы. Пусть там тыловые с ним разбираются, а нам некогда, воевать надо. Сейчас я напишу бумагу и отвезете его туда на моей машине.

— Есть!

— Я прошу доложить обо мне генералу, — твердо сказал Карлов.

Капитан поднял голову.

— Незачем. Генерал тоже прикажет отправить вас в тыл для выяснения личности.

По шуму заводимых на улице моторов, по крикам и гомону Георгий понял, что часть начала передвижение.

Но он не знал, что еще вчера войска фронта начали стремительный бросок вперед и в этом перемещающемся клубке по всем проводам неслись боевые приказы, распоряжения и донесения.

В бессильной злобе Георгий хотел сам позвонить в штаб воздушной армии... и тут же вспомнил, что не знает позывных. Какая-то апатия, полное безразличие овладело им. Безразличие и усталость. Он понял бесполезность разговора с капитаном.

— Возьмите, здесь все написано, — протянул тот бумажку лейтенанту. — А с вами в тылу разберутся, — сказал он Карлову.

* * *

Они тряслись на старой, заезженной эмке. Ехали молча. Навстречу двигались к фронту пехотные части, тягачи тянули орудия, катились машины, груженные ящиками с боеприпасами; шли танки; обгоняя их, проносились маленькие «виллисы»...

Въехав в разрушенную станицу, эмка остановилась у кирпичного здания. Угол его был снесен снарядом. Около входа валялась пробитая осколками железная вывеска с надписью «Дойче комендатур».

В приемной за невысоким барьером сидел дежурный.

— На, принимай полицая, — обратился к нему сопровождавший Георгия лейтенант.

Георгия вновь обожгло это слово — «полицай».

Его привели в небольшую комнату, где находилось несколько арестованных. Двое из них были в форме полицаев, остальные — в разношерстных шубах и пальто. На полу валялась осыпавшаяся щебенка. Стекло в единственном окне было выбито, но толстая решетка сохранилась. Георгий, еле державшийся на ногах, прошел в угол.

На промерзших стенах за проседью инея виднелось множество косо нацарапанных надписей, в конце каждой стояла дата. «Сколько людей побывало в этом фашистском застенке», — подумал Георгий.

Он опустился на пол. Любопытные взоры предателей шарили по его лицу.

— Откуда взяли? — громко спросил у него один из полицаев.

Карлов, не отвечая, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Хотелось хорошенько осмыслить все, что с ним произошло. Он испытывал гадливое чувство к находящимся рядом личностям. Он понимал, что и к нему должно быть такое же отношение у тех, с кем встречался он в это утро. «Но почему никто не попытался разобраться, кто я такой?» — с горечью думал Георгий.

В камеру принесли обед, и один из предателей положил перед ним кусок хлеба. Георгий не притронулся к пище.

Он ждал, что вот-вот его вызовет какой-нибудь начальник, и все выяснится. Так в томительном ожидании, то засыпая, то вскакивая, чтобы согреться, провел он весь день.

Вечером в темноте кто-то положил ему на колени новую порцию хлеба, и Георгий услышал над ухом хрипящий испитый голос:

— Ешь, а то еще до суда окочуришься.

Георгий взял хлеб, но есть не мог — горячий комок стоял в горле. «Полицаи и старосты приняли меня за своего, свои считают врагом». — Он чувствовал себя одиноким, затерявшимся в огромной массе людей.

Обитатели камеры начали вповалку укладываться спать. Когда Георгий поднялся пройтись, чтобы немного согреться, — ступить было некуда. На полу лежали свернувшиеся и распластанные тела. Он потоптался на месте, оперся спиной о стену и, втиснув руки в карманы, опустился на корточки.

Как ни заставлял себя Георгий заснуть, ничего не получалось. Невеселые мысли лезли в голову. Тело било ознобом.

Монотонно похрапывали спящие. Изредка доносились медленные шаги часового за окном. Под его ногами похрустывал снег. Во сне с кем-то спорил полицай. «Я ж говорю, правильно — партизанов расстрелять. А хлопцев малых за что? Воны ж не смышлены еще...» — невнятно бормотал он. Это был тот же хрипящий голос, предлагавший Карлову есть. Потом вновь наступала тишина.

Лишь под самое утро Георгий забылся, будто провалившись куда-то.

* * *

— Выходи во двор! — раздалась команда.

Закопошились, заторопились арестованные и друг за дружкой начали выходить на темный двор.

— Становись!

По бокам выстроившихся стали конвойные с автоматами. Послышалось: «Марш!» — и небольшая группа людей медленно потянулась за покосившиеся железные ворота.

Рассветало. Георгий был рад, что они двигались: на ходу он немного согрелся.

Медленно тащились предатели через разрушенные хутора и станицы. Выбегающие из хат женщины в молчании гневно смотрели на них. Детишки забрасывали снежками. И казалось, если бы не конвоиры, жители сами расправились бы с изменниками.

Днем на окраине какой-то станицы был устроен привал. Арестованным выдали хлеб. Пока они отдыхали, к ним присоединилась еще одна группа полицаев и старост. Дальше двинулись вместе.

Пройдя еще километра три, Георгий почувствовал, как сильно заболели стертые ноги. Он вышел из строя и, сев прямо на снег у обочины дороги, снял валенок. Портянка сбилась на пятке. Карлов перематывал уже вторую ногу, когда к нему подошел конвоир и замахнулся автоматом.

— Вставай, вставай! На привале надо было портянки мотать.

Он бы, возможно, толкнул Карлова прикладом, но Георгий метнул на него жесткий непрощающий взгляд.

— Небось наших-то сразу... без разговоров расстреливал, — пробормотал конвоир, оправдывая себя за допущенную грубость. — Догоняй своих!

Идти стало легче, и Георгий быстро пристроился в хвост колонны.

Рядом с ним, сутулясь, шел высокий пожилой человек с острой седеющей бородкой и маленькими усиками. Его, очевидно, арестовали только вчера — на щеках еще не успела вырасти щетина. «Интеллигент», — подумал Георгий, посматривая на соседа.

— Скажите, — вдруг обратился тот к Карлову, — как вы думаете, я вот был бургомистром при немцах, будут нас судить или так расстрелять могут?

— Я бы таких давно повесил, — с ненавистью ответил Георгий.

— Позвольте, но вы ведь тоже служили новому порядку, — изумился бургомистр.

Карлов размахнулся здоровой рукой и с силой ударил его по лицу. Предатель свалился с ног.

— Эй, чего там не поделили? — крикнул конвоир. — Не сметь драться, а то руки свяжу!

— Не понимаю, — поднявшись, быстро заговорил бургомистр. — Может быть, я резко выразился. Ну пусть будет не служили, но сотрудничали же.

Карлов опять замахнулся, но тут же опустил руку. Бургомистр отскочил в сторону.

Кругом виднелись следы недавнего боя. По обеим сторонам дороги валялись разбитые, обгоревшие автомашины, развороченные орудия и танки с черными крестами. Темными пятнами на снегу лежали бывшие завоеватели.

«Сколько человеческих жизней уносит война, — подумал Георгий. — Зачем шли сюда эти люди? Почему этот талантливый народ, породивший Маркса и Гете, принял Гитлера, пошел убивать, грабить?.. Ну что же, Россия большая. Выстоит. На всех врагов могил хватит».

Встречный ветер усилился. Замело, забуранило в открытой степи. Опустив головы, пряча лица от слепящего снега, медленно двигались полицаи, бургомистры и старосты. Вместе с ними шел Георгий Карлов.

К вечеру арестованных привели на железнодорожную станцию. Георгий внимательно всматривался в полуразрушенные станционные постройки. Что-то очень знакомое было в; расположении этих строений. Где он их видел?

«Постой, ну конечно, — мысленно воскликнул он. — Это же станция Куберле».

Георгий вспомнил, как за несколько дней до вылета на аэродром Сальск он водил сюда свою эскадрилью. С воздуха, с высоты бреющего полета, видел он эти строения.

В тот раз летчики громили сгружаемые с железнодорожных платформ танки Манштейна. Вот они — эти танки. Стоят теперь грудами мертвого металла. Сорванные башни валяются рядом. Ленты гусениц, словно размотавшиеся обмотки, стелются по снегу.

В тот день летчики возбужденно рассказывали механикам, какой урон нанесли они врагу, как в панике метались фашисты под градом пуль и снарядов...

Да, не думал тогда Георгий, что через пару недель ему придется в такой необычной обстановке увидеть дело рук своих. Невольно он рассмеялся.

— Что, здорово накромсали! — раздался за его спиной восхищенный возглас.

Карлов обернулся. Рядом стоял тот самый конвоир, который ругал его, когда он перематывал портянки.

— Да, что здорово, то здорово, — согласился Георгий.

— Это наша авиация! Вот бы поглядеть на тех летчиков, — мечтательно проговорил конвоир.

Глаза Карлова вдруг заблестели.

— Можешь поглядеть. Это я приводил сюда свою эскадрилью штурмовиков. Как видишь, надолбали порядком, — чужим хриплым голосом сказал он.

Боец с недоумением посмотрел на него. «Ври больше», — говорил его взгляд. Потом, оживившись, спросил:

— Неужели правда ты наш летчик?

— Ну, конечно, правда, конечно, летчик, — загораясь надеждой, ответил Георгий.

— Если так, не переживай особенно, скоро разберемся. — Солдат сочувственно улыбнулся.

* * *

На другое утро лейтенант — начальник конвоя — отозвал Карлова в конец группы.

— Послушайте, — сказал он. — Вы что, действительно наш летчик?

— В том-то и дело, что ваш. Настоящий советский летчик-штурмовик, командир эскадрильи, — ответил Георгий и улыбнулся простодушной, усталой улыбкой.

Они шли рядом с лошадью, впряженной в сани, на которых ехали отдыхающие конвоиры. Карлов рассказывал начальнику конвоя о своих приключениях.

Внезапно метрах в ста от дороги он увидел лежащий в снегу самолет Ил-2. На хвостовом оперении наискось через киль и руль поворота шла широкая белая полоса. Карлов узнал самолет своей дивизии.

Человек в замасленной ватной куртке, сидя на корточках, что-то отвинчивал на крыле.

— Эй, авиация! — крикнул Георгий.

Механик посмотрел в его сторону.

— Иди, иди сюда, — позвал Георгий, махнув шапкой.

Механик пошел от самолета к арестованным, с любопытством глядя на обросшего густой щетиной человека в синей шинели полицая. Лицо его вдруг просияло радостной улыбкой, и он бегом бросился к Карлову.

— Ба, да никак с нашего полка, — обрадовался Георгий, узнав техника из первой эскадрильи.

Он быстро перебрал в памяти с десяток фамилий, пытаясь вспомнить, как зовут этого техника. А тот, подбежав, остановился в нерешительности и вопросительно поглядывал то на начальника конвоя, то на Карлова. Расставленные для объятий руки летчика медленно опустились.

— Ты его знаешь? — спросил лейтенант, кивнув на Георгия.

— Конечно, знаю. Это же командир третьей эскадрильи. Его совсем недавно сбили. Еще командир полка говорил: «Карлов, если жив, обязательно вернется».

— Ну теперь-то верите? — спросил Георгий у начальника конвоя.

— Я вам еще после вашего рассказа поверил, да как быть — не знаю. Ведь я по списку за каждого отвечаю. — Лейтенант на секунду задумался. — Мне б хоть бумагу какую-нибудь, чтобы за вас отчитаться.

— Да, положеньице... — протянул Георгий.

— Знаете, чем можно помочь? Пусть он, — лейтенант кивнул на механика, — быстрее сообщит в полк, чтобы за вами с каким-нибудь документом приехали.

— Быть по-вашему, — согласился Карлов.

Начальник конвоя объяснил механику, что арестованные движутся по дороге на Зимовники, и отметил на карте, где они сейчас находятся.

— Так мне же самолет приказали эвакуировать с вынужденной посадки, — неуверенно проговорил механик.

— Кто приказал? — спросил Георгий.

— Инженер полка.

— Ну так передашь ему, что я его приказание временно отменил. А сейчас топай и доложи майору Емельянову, что иду я под конвоем по родной земле, которую сам же освобождал, — пошутил Георгий.

— Хорошо. Я быстро, товарищ лейтенант.

Начальник конвоя остановил грузовик и попросил довезти механика. Как только машина тронулась, Карлов и лейтенант побежали догонять конвой, который ушел довольно далеко.

Узнав от лейтенанта, что человек в шинели полицая действительно советский летчик, конвойные резко изменили свое отношение к Георгию. Они посадили его в сани и не знали, что ему предложить, чтобы как-то скрасить неловкость за свою прежнюю неприязнь. Но летчик на них не обижался. Волнуясь, он в нетерпении поглядывал на дорогу.