У них еще оставалось девять печенин. Мальчик лежал на постели и наблюдал за Рукой. Она раскладывала печенье в два одинаковых столбика. Оказалось одно лишнее. Фангия мгновение поколебался, но потом честно разломил его пополам. Половину дал Саше, другую сунул себе в рот и стал медленно жевать, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Налил себе вина.

— Воду оставляю тебе, — великодушно заявил он. — Не пей сразу. До вечера нам отсюда не выбраться.

— Тут пауки, — сказал мальчик. Он лежал на спине и рассматривал на потолке паутину.

— Ну и что?

Большому лень было разговаривать. Он рассматривал рыжие волоски на своей руке. Через щели в ставнях проникал свет. Визжали пилы.

— Пауки есть всюду, — он равнодушно потягивал портвейн. — В лесу, и здесь, и в Праге… Один раз мы нашли в цеху целое гнездо.

— У них бывают гнезда?

— У одних бывают, у других нет. — Он и сам толком не знал. — У этих, кажется, нет. — Поглядел на паутину. — В Южной Америке водятся паучищи величиной с палец. Укусит такой — п-ш-ш! — и крышка. В Южной Америке или еще где-то…

— Тарантулы?

— Наверно. — И только через секунду удивился: — Откуда ты знаешь?

— Мы читаем такие книжки. С папой.

— Какие?

— Про космонавтов и про природу. — Мальчик поколебался, можно ли доверить ему тайну. — Я, наверно, буду космонавтом.

— Или трубочистом, — заметил Фангия.

— Почему трубочистом?

— А может, будет как раз не хватать трубочистов. Дурак, разве тебя кто спросит? — Голос его зазвенел. Но, увидев глаза мальчика, сказал: — Хотя тебя, возможно, и спросят. — И, зевнув, добавил: — Если будешь получать одни пятерки.

— У меня две четверки, — сказал мальчик.

— Что?

— Я говорю, что дела мои не больно хороши, — ответил Саша.

— Это верно.

Болтовня перестала занимать Фангию. Он лежал и смотрел сквозь щель на противоположный склон. В тишине было слышно, как мальчик грызет печенье и потягивает носом. Это раздражало. Он перевернулся на живот.

— Наверно, тебе надо больше заниматься.

— Не в этом дело.

— В чем же?

— Стоит хоть раз получить крест — и уже от него не избавишься.

— Какой крест?

— Перечеркнутую четверку. Или единицу.

— Ну, это не так… — нерешительно запротестовал парень. — По крайней мере не всегда… — Уж он-то знал, что бывают вещи, которые прилепляются к тебе, как смола. И ни за что от них не избавиться. Тянутся за тобой, хоть тебе и твердят, что все уже забыто. — Думаю, не всегда, — повторил он. — Когда-нибудь все наверняка станет по-другому…

Но когда — он и сам не знал.

И потому добавил:

— Здорово я надеюсь на армию. Попасть бы в автоколонну. Или в танкисты. Или в авиацию.

На склоне визжала пила. Через щель было видно гигантское дерево. Оно затрепетало и рухнуло.

— Который час?

— Около двух. — Фангия повернулся к мальчику. — Закрой глаза. Постарайся уснуть. Нам еще далеко добираться. Увидишь, как будут болеть ноги. — Он потянулся за новым печеньем и раскрошил его в вино. — У меня припрятаны деньжата. Купим себе, чего захотим…

— Хлеба?

— И хлеба, и венгерской колбасы, и огурцов. Пива и лимонаду. Всего.

Фангия лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, где прилепилась паутина, потом — на рисунок, висевший на стене. По белому фону — переплетение черных линий. Вдоль рамы полз жук. Дополз до края и остановился. Фангия наблюдал за ним. Потянулся за соломинкой и сбил жука. Тот упал, но тут же снова упрямо пополз вверх. Снаружи визжала пила.