Весна 43 года н. э.

Земли народа иценов в Восточной Британии

Шелест листвы, легкие шорохи в подлеске, голоса птиц у невидимого берега реки — ухо Гэдрина улавливало все, но не могло различить в лесу движений зверя. Гэдрин взглянул на свою дочь.

Та замерла на другой стороне поляны и тоже слушала лес. Он знал: ее слух и обоняние много тоньше, чем у него, и, похоже, в деревне не зря говорили, что в ней обитает дух лесного зверя. На охоте она чувствовала добычу на расстоянии, словно волчица. Ей было уже тринадцать, и звали ее Боудика.

Гэдрин видел, как дочь напряглась и поудобнее перехватила копье. Посмотрев на отца, движением бровей она дала знак, что вепрь готов к атаке. На кого он бросится? На него? На нее?

В подлеске послышалось движение — хрустнул сучок, дрогнула листва, шумно сорвалась с ветки птица.

Огромный, чуть не в половину человеческого роста вепрь рванулся из кустарника — морда вниз, щетина дыбом: весь словно черный ком ярости. Такой зверь, окажись кто на его пути, — пропорет жертву клыками насмерть!

Он ринулся прямо на Гэдрина. Но не успел покрыть и половины расстояния, как копье, посланное рукой Боудики, пронзило его меж ребер. Визжа от боли, раненый вепрь пролетел еще несколько шагов и рухнул наземь. Гэдрин не успел и глазом моргнуть, как Боудика выхватила меч, подскочила к зверю и с диким криком обрушила клинок на его шею.

Вепрь забился в судорогах. Его голова повисла на лоскуте шкуры.

За те мгновения, в которые Боудика пронзила вепря копьем, а потом зарубила, Гэдрин едва ли успел бы поднять меч…

С водопадом рыжих волос, струящихся по спине, опьяненная победой, дочь поставила ногу на вздрагивающую кабанью тушу.

— Боги мои, да он и впрямь огромный! — Она задыхалась от возбуждения. — Только представь, что случилось бы, добеги он до тебя!

Гэдрин взглянул на издыхающего зверя. Душа его еще не покинула пронзенное тело.

— Откуда ты знала, что вепрь бросится ко мне? — спросил он. — Мне показалось, ты метнула копье даже раньше, чем он вылетел из кустов.

Она чуть улыбнулась:

— Вепрь сам сказал мне об этом.

Отец удивленно посмотрел на нее:

— Его дух? Он говорил с тобой?

Она медленно кивнула, и глаза ее сузились. Глубоко дыша, девочка взглянула в небо, словно пронзая его взглядом. Гэдрин давно знал, что Боудика — странный ребенок. Самый необычный из всех его детей. Ее часто видели одну, она бродила по лугам и словно разговаривала сама с собой. Общалась с духами деревьев и ручьев, а может, и с самими богами? Но сейчас она впервые поведала о своем разговоре с духом зверя. Или шутила?

— Боудика, а что именно сказал тебе вепрь? Что он собирается напасть на меня?

— Да, отец, — ответила она со всей серьезностью. — Вепрь говорил со мной с берега. Он сказал: «Я собираюсь напасть на Гэдрина, потому что он такой же грозный, как я сам».

Она произнесла это с самым серьезным видом и вдруг рассмеялась.

— Да ты колдунья! — воскликнул Гэдрин. Он попытался шутливо шлепнуть ее по спине, но она отпрыгнула и, смеясь, отбежала на несколько шагов.

Покачав головой, он собрал оружие и направился к дому. Такая непослушная, такая красивая, такая удивительная охотница, она была радостью его жизни. Не сыновья, славные, но тяжеловатые на подъем мальчишки, нет, именно Боудика всегда умоляла его взять ее с собой на охоту. Иногда они охотились всей семьей, и даже его жена Анника присоединялась к ним пару раз в году, но настоящую радость, как вождь и хозяин прилегавших земель, он испытывал лишь тогда, когда отправлялся в лес вместе с Боудикой.

Охота на дикого кабана, который пугал стада и угрожал крестьянам у реки, была для отца и дочери прекрасной возможностью побыть вместе. Решение принял он, но именно Боудика придумала, как все организовать. Она же решила, какие тропы им лучше выбрать, — словно чуя, где могла находиться лежка зверя. Это она выманила вепря из безопасного места. И теперь именно Боудика прикажет рабам принести вепря в деревню, чтобы устроить настоящий пир.

Ох уж эта Боудика! Он улыбнулся и, озирая ее высокую гибкую фигуру, тряхнул головой. А она уже неслась по опушке леса, легко перепрыгивая через лежащие стволы деревьев. Боудика! Еще ребенок, но по сути — взрослая, в большей мере, чем многие из тех, что уже обзавелись целой кучей детей. Скоро и она выйдет замуж.

С некоторых пор жена Анника постоянно твердила ему, что он должен найти для дочери подходящего мужа. И он бы с радостью, но все, кто подходил на первый взгляд, не выдерживали испытаний. Были ли они мужчинами настолько, чтобы оказаться способными разделить свою жизнь с женщиной, подобной Боудике? С той, что обладала ясным умом и сильной волей? И такими странностями? Какой мужчина женится на ней… и проживет рядом больше одного года?

Он опять покачал головой и присоединился к дочери. Пора было возвращаться домой. Прошлый год выдался хорошим, у людей их деревни оставалось еще вдоволь еды. А если боги будут особенно добры и примут жертвы, то тогда нового урожая должно быть достаточно, чтобы его народ смог пережить холодные зимние месяцы и встретить следующую весну.

Гэдрин был доволен своей жизнью. Его семья жила богато, и им с Анникой повезло: они потеряли только двоих детей. И, несмотря на то что они собирали с жителей деревни припасы, одежду и другие подати, люди относились к ним хорошо. Но больше всех любили Боудику — за милую улыбку и открытый характер. А ей нравилась охота. Но она с удовольствием посещала и кузнецов, ювелиров и оружейников, любила смотреть, как они работают. Иногда, найдя причудливо изогнутую ветвь дуба, она посвящала ее богу или богине, чтобы те защищали людей племени.

С детства Боудика была самым проказливым ребенком во всей деревне. В свои тринадцать она выглядела почти взрослой и превосходила ловкостью многих мужчин, но в душе оставалась девчонкой и часто устраивала всякие розыгрыши братьям и сестрам, отцу и матери, словно посланник бога смеха и озорства. Хотя она была младше всех своих братьев, не было никаких сомнений в том, что после родителей именно она должна унаследовать власть над этими землями. По старинной традиции кельтов главенство в роде переходило к самому старшему из детей, юноше или девушке, но Боудика всегда была первой во всем, что касалось интересов их семьи и жителей деревни, так что у отца не было пока другого выбора. Он вздохнул. Все было бы просто, если бы удалось найти для дочери достойного мужа. Тогда она покинет родительский дом, и власть перейдет к одному из сыновей… Все проблемы решились бы сами собой.

Гэдрин увидел, что Боудика внезапно остановилась. Теперь она стояла как вкопанная. Он замер, зная, как сильно развито у нее чувство опасности. Она обернулась и знаком попросила его подойти, но сделать это как можно тише; она сама пригнулась так, что наконечник склоненного копья оказался на уровне головы. Подходя ближе, Гэдрин осматривался, пытаясь понять, что же вызвало такое поведение дочери. В небе не было ни одной птицы, ни одного животного не виднелось ни в поле, ни в ближнем лесу.

Он осторожно подошел.

— Я слышу, как бегут люди, — прошептала она.

Гэдрин огляделся, но так ничего и не увидел. Боудика указала в сторону отдаленной дороги, но она, как ему казалось, тоже была совершенно пустой.

— Сколько их? — спросил он.

— Много.

Они снова стали прислушиваться, и наконец он услышал топот ног по старой глинистой дороге. Из-за холма показались трое, потом пятеро и, наконец, пара десятков человек. Они бежали, неся с собой мешки с припасами, у некоторых были мечи, копья и щиты. Похожи скорее на военный отряд, чем на каких-нибудь разбойников.

— Все хорошо, Боудика, эти люди для нас не опасны, — сказал Гэдрин.

Он выпрямился и быстро пошел к дороге. Люди подбежали к нему, сказали несколько слов, а потом продолжили свой путь. Он же вернулся к тому месту, где осталась дочь.

— Ну? — спросила она. — Куда они направляются?

— На юг. Прошел слух, что скоро римляне вторгнутся к нам из Галлии. И их армия очень велика.

— Это плохо? — спросила Боудика.

— Для некоторых — да.

— А для нас?

Он улыбнулся:

— Это зависит от того, будем ли мы сражаться против римлян, как германцы, или же научимсй жить с ними в мире, как галлы.

Она ждала ответа, как же поступит ее семья — последует примеру германцев или галлов, но отец промолчал.

43 год н. э. Гесориак, берег Северной Галлии в правление императора Клавдия

— Бред. Тупой бред!

Тит Флавий Веспасиан слушал легата и хранил молчание. Все остальные в шатре превратились в слух.

В полной тишине легат продолжил:

— Мне жаль, но эта переправа — чистое безумие. Зачем нам рисковать жизнями своих людей и сражаться в Британии с этими… этими варварами, когда в том вовсе нет нужды? Такие земли, — указал он на север, — не нужны Риму, вы знаете это так же хорошо, как и я! Это земли демонов и злых духов, вышедших из Гадеса. Вспомните, что случилось с Варом и его людьми, когда они столкнулись с ордами германцев!

Веспасиан продолжал молчать. Он имел право посадить этого человека под арест, обвинить его в предательстве, но понимал, что это могло дать повод к мятежу в армии. Однако ни один легат не смел безнаказанно врываться в его шатер, дабы произносить подобные речи, если только у него или других легатов, командующих восемью объединенными легионами, не было серьезных препятствий для выполнения задачи, поставленной самим императором. И потом, их силы насчитывают сорок тысяч солдат!

Однако Веспасиан, как и все подчиненные командующего объединенными легионами Авла Плавтия, знал, что действительно были веские причины для тревоги.

Главный ужас внушали друиды. Рассказывали, что это высокие, белокурые люди с длинными усами, их волосы подобны иглам дикобраза, а кожа ярко-голубая, потому что они разрисовывают себя вайдой.

Но даже не внешность друидов так пугала римлян, а их ритуалы. Рассказы о приношении в жертву людей, использовании их внутренностей для гадания— было только началом кошмара, которым встречала римлян Британия. Согласно надежным свидетельствам путешественников, знавшим эту дикую страну, друиды ловили всех пришельцев и пытали их, жарили живьем и поедали их еще шипящую горячую плоть. Именно это, понимал Веспасиан, больше всего пугало теперь солдат. Да и сам он не слишком радовался перспективе покинуть Галлию и, возможно, в последний раз попрощаться с женой Друзиллой и сыном Титом.

Но все ужасы, с которыми можно было столкнуться, преодолев воды пролива, не были так опасны, как то, что происходило сейчас: Веспасиан знал, что этот разговор с легатом был не первым тревожным звонком. Не впервые в армии зрело неповиновение. Всего три года назад, в правление безумного Калигулы, злосчастный император был унижен своими легионами, когда они попросту отказались взойти на корабли и плыть на север. В ярости он приказал им собирать на берегу ракушки — как символ единственной победы, на которую способны трусы. И они двинулись обратно в Рим навстречу позору и осмеянию. Ни с чем подобным никогда бы не смирились ни сам Веспасиан, ни его командующий Авл Плавтий.

— Я скажу тебе, почему мы пересечем море и высадимся в Британии, — спокойно произнес Веспасиан. — С тех пор как Юлий Цезарь ступил на британскую землю сто лет назад, торговля с бриттами стала для нас очень важной. Римские купцы богатеют на пшенице, золоте и серебре, которые в избытке дает эта земля, на скоте и рабах, а деньги, что император получает от этих купцов в виде налогов, идут на выплату жалованья нам: легионерам, тебе и мне. Кстати, Рим снабжает бриттов вином, ювелирными украшениями, стеклом и оливковым маслом, а это приносит императору еще большие доходы.

— Тогда почему…

— Потому, легат, что бритты не ладят между собой и в их землях вот-вот разразится новая война. И чтобы ее предупредить, нужна усмиряющая длань Рима. Все больше и больше вождей бриттов ищут спасения у нас в Риме, они рассказывают о том, что происходит в их землях, и императору их рассказы не по душе.

— Император жаждет лишь победы, и потому его мнение…

— Довольно! — оборвал его Веспасиан. — Как смеешь ты оспаривать приказы императора?! Возьми свои слова обратно, или мне придется заключить тебя под стражу и покарать за неповиновение и измену!

Сдержавшись, легат произнес:

— Я отказываюсь от своих слов, но извиняться не буду, ибо всем известно, что Мессалина делает из императора посмешище. Даже несколько моих друзей были силой приведены во дворец для участия в ее оргиях. Все, что они делали, — просто пили в таверне неподалеку, но императорская стража потащила их, словно каких-то шлюх, а ведь они хорошие солдаты, верные римляне и семейные люди!

Веспасиану, сыну Сабина — сборщика налогов, были прекрасно известны все эти слухи, и они всегда вызывали у него отвращение. Но его, как начальника Второго легиона Августа, долг и клятва верности обязывали поддерживать доброе имя императора и императрицы, даже если император был глух и слеп к тому, что его жена первая втаптывает это доброе имя в грязь.

— Я не посвящен в личные дела Клавдия. Но мне известно, что, раз уж мы располагаем здесь плацдармом, сорок тысяч опытных легионеров — вполне достаточная сила, чтобы разогнать любое скопище дикарей с синими рожами. А потом император Клавдий сам приедет в Британию, чтобы вести нас к победе.

— К победе? — рассмеялся вдруг легат. — Старик приедет как раз вовремя, чтобы увидеть, что битва выиграна! Ладно вам, командир, вы же знаете, что это не Август и уж точно не Юлий, — презрительно добавил он.

— Вернись к своим людям, легат, довольно того, что ты уже сказал. Я пока проявляю терпение, потому что знаю, как наши люди боятся друидов. Но, будь уверен, больше терпеть не буду. Любое неповиновение, любое неподчинение приказам — и виновные подвергнутся порке и отправятся назад в Рим. В тюрьму. Передай это своим друзьям.

Когда легат отдал честь и повернулся, чтобы выйти из шатра, Веспасиан прибавил:

— И скажи им еще кое-что… Друиды — не меньше, но и не больше, чем обычные люди. Жестокие варвары — да, но люди. Бояться их — значит дать им шанс победить. Они могут взывать к своим богам, но мы сражаемся под римскими знаменами и под защитой Марса. Бритты могут раскрашивать свои лица, но их воины не носят никаких доспехов, чтобы защитить тело, они не умеют строить боевые машины. Они все еще используют примитивные колесницы, и это тоже даст нам преимущество. Да, они приносят человеческие жертвы, но, чтобы это совершить, им нужно сначала победить нас, а мы этого не допустим. Иди и передай мои слова своим людям.

Южная Британия, земли народа белгов

…Однажды, еще ребенком, Боудика нарушила запрет родителей и ушла из дому, чтобы проникнуть в священную рощу в лесу за деревней и узнать тайны жрецов-друидов.

Вид жрецов ее поразил. Волосы, выбеленные известью, лица, раскрашенные красным и синим, и одежды, на которых были вышиты символы ужасных тайн, — чуть было не заставили ее разрыдаться, она очень испугалась и не смела даже вздохнуть. Когда они закончили свои обряды и направились обратно в деревню, она осторожно последовала за ними. Жрецы волокли за собой упиравшегося козла, а тот блеял и дергал державшую его веревку. В каком-то непонятном страхе не могла она оторвать взгляда, когда друиды запели свои заклинания. Потом девочка услышала голоса поселян. Среди них были и ее родители, и все повторяли то, что велел им друид. А когда он поднял нож и одним махом перерезал бившемуся в предсмертном страхе животному горло, Боудика едва сдержала крик и чуть было не выдала себя.

Широко раскрытыми глазами смотрела она, как жрец вырезал у козла желудок и другие внутренности, как их рассматривал. После минуты тревожного ожидания он провозгласил, что знаки — добрые, и все люди деревни начали смеяться, хлопать друг друга по плечам и обниматься. И Боудика в своем укрытии тоже засмеялась и захлопала в ладоши, хотя и не знала почему. Она еще осталась посмотреть, как все пили хмельной мед и возносили молитвы богам, а потом вернулась домой.

Но ее видел один из деревенских детей и рассказал о том своему отцу. Мужчина сообщил главному жрецу, и тот отправился с Боудикой к реке, которая протекала сквозь топи и болота ниже их деревни и где-то далеко впадала в море. Жрец объяснил Боудике, почему эти ритуалы можно видеть только взрослым. С тех пор она терпеливо ждала возвращения отца и матери после участия в священных обрядах. И вот теперь, когда ей исполнилось тринадцать, родители и жрецы решили, что пришло и ее время.

В день весеннего равноденствия, перед закатом, в святилище ее будущее отдали в руки бога Аравна и богини Бригиды, — небесных возлюбленных. Как рассказывала Анника, от их любви согревалось само солнце, а движение их тел, сплетающихся в небе, рождало летом прохладный ветер. Теперь они будут беречь Боудику. Чтобы подготовиться к этому дню, она долго и настойчиво изучала древние предания. Их рассказывал ей один из жрецов, и вот однажды, когда она уже сама смогла повторить древнюю повесть о богах, ее признали готовой.

Что Боудика поняла теперь, став взрослее — так это то, что каждая травинка, каждый камень или листок на дереве, каждый ручеек, озеро или река были обиталищем какого либо бога или доброго духа. Она теперь знала, что повсюду за ней наблюдают боги, и потому должна была быть готова дать отчет за любой поступок, за каждую мысль. А поскольку духи повсюду, то и она теперь защищена везде, где бы ни находилась. И это принесло с собой радостную уверенность и тайный покой.

Гэдрин велел ей произнести священные клятвы перед всей деревней, и она запомнила гордость, сверкавшую в его глазах, когда она, его дочь, возглашала кельтские добродетели верности, гостеприимства, честности, справедливости и храбрости. А мама пробилась через заслон мужчин и, к большой досаде жрецов, крепко обняла девочку на глазах всей общины. Отныне Боудика могла путешествовать по всей стране, покидать пределы своего племени и со своей семьей и другими людьми получила особое право прохода через земли враждующих племен к тайным святилищам друидов.

Те, кто решался идти к священным местам, покидали земли народа иценов, что находились на востоке Британии, и направлялись на юго-запад, к мысам южного побережья. Спустя двадцать дней трудного пути они достигали цели.

Продвигаясь с родителями и людьми своего племени через бескрайние леса к священной дубовой роще, созданной богами в форме подковы, Боудика все больше ощущала снизошедшие на нее мир и покой. Входя под темные своды леса, она вздрагивала от странной радости. Лес весь светился мягким зеленым светом, пробивавшимся сквозь плотный полог ветвей, самые старые дубы были оплетены цепкими стеблями священной омелы, и все проникнуто таинственными, почти осязаемыми, древними, как и сам лес, запахами. И она чувствовала себя частью этого мира. Они углублялись в его безмолвие все дальше, и она начинала дрожать от лесной прохлады, но хранила глубокое молчание. Веселье людей ее племени тоже стихло, и каждый стал молчалив — путешествие тела становилось странствием души.

И вот лес внезапно расступился, открыв сияющий кусок летнего неба и пространство на берегу южного моря, словно расчищенное каким-то лесорубом-великаном. Но здесь не было ни одного пня — ни единого признака того, что топор когда-то касался хотя бы одного из стоявших здесь величественных дубов. Это великие боги Дану и Эмме повелели деревьям расти так свободно. Это и было место ежегодных праздников.

Боудика вышла из-под деревьев, дрожа от волнения.

— Что я тебе говорил? — прошептал Гэдрин. — Разве здесь не удивительно?

Друид, который был учителем и судьей в их деревне и проводником в этом переходе к священным местам, начал что-то. бормотать и читать нараспев, но пораженная Боудика едва понимала, что он говорил. Но вот друид возвысил голос, и к нему присоединились остальные друиды, пришедшие из других земель. Подходило и много простых людей, так что вскоре огромная толпа стояла, окружая подкову, безмолвная и очарованная. Теперь в середину священной рощи вступали только жрецы — хранители ее алтаря.

Друиды продолжали петь, и их слова стали отчетливее.

Я преклоняю голову пред богом, я вижу глаза госпожи, создавшей меня. Я обращаю взгляд к старухе, что ненавидит меня, я иду к алтарю богов, что создали все сущее, и отдаю свое тело и душу истинным богам, которые есть сегодня и будут завтра. Я отвращаю взгляд от ложных богов, что были вчера. Во всем я слуга небес, дыхание которых — ветер, гнев — шторм, а смех — дождь, дарующий нам пищу.

Все жрецы собрались вокруг обвитого омелой алтаря, и люди разных племен тоже начали придвигаться ближе. Тысячи кельтов пришли из разных земель, чтобы приобщиться к священным тайнам. Многие днями жили неподалеку, пока не настал долгожданный момент.

На всех бриттах были красивые плащи — голубые, красные, зеленые, у каждого племени — своего цвета. Они были скреплены золотыми застежками и другими украшениями, которые вспыхивали под солнечными лучами, и создавалось впечатление, будто вокруг летают золотые светлячки. Собственный плащ Боудики и украшения, специально приготовленные для этого путешествия, которые она гордо надела утром, готовясь к празднику, показались ей теперь совсем простыми и жалкими. Но это ее не слишком заботило, она вся была захвачена действом, происходившим у алтаря. Здесь жрецы-друиды извлекали из клеток овец, куриц и собак для принесения их в жертву. Медленно и осторожно каждый присутствующий начал приближаться к алтарю, громадный круг людей становился все теснее. В центре находилось около полусотни друидов, и все собравшиеся, затаив дыхание, теперь ожидали знака к началу жертвоприношения.

Наступила тишина, только жертвенные животные постанывали и повизгивали… Боудика выглядывала из-за спин взрослых, пытаясь разглядеть, что происходит у алтаря.

Снова раздалось пение друидов. Один из жрецов, в высоком головном уборе из горящего на солнце золота и в мерцающем серебряном одеянии, повернулся лицом к морю и воздел над головой руки:

Великие боги, мы стоим пред вами, между землей и небом! Великие духи лесов и озер, рек и холмов, мы пришли в это священное место, дабы предложить вам пищу и помощь. О, древние и великие, ради людей, что любят вас, ради любви нашей земли, из которой мы вышли, ради жертв, что мы вам приносим, духи огня, воздуха и воды, духи дуба, ясеня и тиса, мы, ваши дети, просим вас о защите от врагов! Сокрушите тех, кто посмеет осквернить наши священные земли, оставьте наших врагов нагими и поразите их холодом. Мы даем вам питье и пищу, укажите нам наш путь!

Голос его становился все громче, и вот он зазвенел уже над всем морем. Верховный жрец повернулся и взял лежавший на алтаре нож. Боудика стояла, не смея пошевелиться.

Младший жрец положил на алтарь бьющуюся курицу. Главный друид с размаху опустил нож на ее вытянутую шею. Кровь обагрила алтарь, а жрец быстро перевернул бьющееся тельце и рассек его снизу. Потом он запустил руку внутрь убитой птицы, извлек потроха и стал внимательно их рассматривать. Толпа затаила дыхание.

— Хорошие знаки! — воскликнул он.

Возглас облегчения сорвался с губ каждого, тесный круг внезапно распался, и все хлынули к алтарю. Боудика чуть не упала, лишь с трудом удержавшись на ногах. Она рванулась вперед вместе с родителями, и они смешались с возбужденной толпой.

А там продолжалось действо. Жрецы по очереди приносили в жертву все новых и новых животных. После убийства каждого его внутренности вынимали и тщательно осматривали. Только два раза были дурные знаки: у молодой собаки кишки оказались покрыты белыми пятнами, а внутренности ягненка, на взгляд жреца, были неестественного темно-красного цвета. Но остальные жертвы были благополучно приняты богами. Вскоре на вершине мыса был разожжен огромный костер, и освежеванные туши начали жарить для вечернего пира.

Поев, Боудика поняла, как устала. Она легла и накрылась одеялом, глядя на сияющие звезды. Ей хотелось спать, но мешали смех и беготня вокруг. Приподнявшись на локте, она увидела, что родители покончили с едой и возятся теперь под своим одеялом. Боудика ощутила в себе то чувство, которое, как говорили ей сверстницы в деревне, было желанием любви. Она огляделась и увидела, что множество мужчин и женщин уже лежат вокруг ревущего огня, охваченные страстью. В этот особый день она тоже вдруг захотела насладиться мужским телом. Она только один раз была с мужчиной, и это случилось болезненно и страшно, но Анника сказала, что во второй раз будет лучше. Боудика снова посмотрела по сторонам и не смогла увидеть ни одного свободного мужчины…