Мы с Франческой и Диком сидели во внутреннем дворике больницы Сан-Рафаэля. Лечащий врач синьора Вазари заверил Франческу, что состояние здоровья ее отца, хотя и тяжелое, не вызывает серьезных опасений.

— Он поправится, дорогая! — убеждал ее доктор. — Обязательно поправится. Вот увидишь! А пока подожди. К нему сейчас нельзя. Когда он проснется, я тебя позову.

* * *

Франческа читала нам с Диком страницы рукописей:

«И были они в глубине сада Гефсиманского, на горе Елион, и были с Ним Петр, Иаков и Иоанн. И сказал им Господь: Душа Моя скорбит и тоскует. Будьте здесь и бодрствуйте!

И отошед немного, говорил так: Знаю, знаю, идут сюда воины и служители иудейские от первосвященников, чтобы брать Меня и предать смерти. Но не Меня погубят они, а себя. Кто ж сделал их слепыми?

Возвращается Он и находит учеников Своих спящими, и говорит Петру: Симон! Ты спишь? Не мог ты бодрствовать один час? Бодрствуйте и молитесь. Истинно, истинно говорю вам: плоть слаба, дух бодр.

И опять отошед, говорил Господь: Я открыл человекам имя Свое, но ничтожна вера их! Явлены им великие чудеса — мертвые воскресали, а расслабленные исцелялись; реки меняли русла и всякое зверье становилось послушным. Но что ж нужно им, чтоб уверовали?

И возвратившись, снова застал учеников Своих спящими; веки их отяжелели, и не знали они, что отвечать Ему.

И отошед третий раз, Он скорбел горше прежнего. И находился в борении, и был пот его что капли крови, падающие на землю.

И сказал: Пробил час! Ибо злобны, маловерны и слабы духом! Ибо темен их разум и глухо сердце! Ибо не спасения вечного, но чудес и удивления ищут!

Да отверзнутся небеса, и да падет с них дождь из огня и серы! Да поднимутся вслед за ним моря и поглотят города их и земли!

И будут искать тогда милость и Слово Божие. И не найдут! Потому что был Господь среди них; и явил Он могущество Свое Словом и Делом. Но не увидели они и не услышали! Да будет так!

И думал так Господь и так говорил, когда ощутил Он, вдруг, что есть в саду один бодрствующий. И вышед к Нему брат Его единоутробный — Иешуа, Сын Человеческий.

И говорит Иешуа такие слова к Господу: О, Иисус! Справедлив Гнев Твой и заслужена для грешников кара. Идут сюда человеки, чтобы взять Тебя и вести на суд как разбойника, хоть и явил Ты им великие чудеса. И заслуживают они смерти — за неверие и за веру ложную. Но милосерден Отец Твой и возлюбил род людской выше ангелов. Вспомни, ради одного праведника пощадил бы он Содом и Гоморру, будь же и Ты милосерден к человекам, как и Отец Твой!

И отвечал ему Иисус: Где же один праведник, что защитит род людской от истребления на веки вечные? Где праведник, что примет чашу сию вместо Меня и не убоится смертной муки во имя Мое?

И сказал ему Иешуа: Благослови мне, Господи, принять чашу сию вместо Тебя. И да простятся людям прегрешения их, ибо не ведают они, что творят. Час сей пробил не для Тебя. Час сей для меня. Вот воля Отца Твоего. Ибо сказано: пробьет час для Сына Человеческого.

И сошед сей же миг Ангел Божий на землю, осенив Сына Божьего Иисуса.

И явился Тот в истинном обличии Своем, с десницей огненной. И коснулся Он ею чела брата Своего и укрепил силы его, говоря: Кончено. Пришел час; вот предается Сын Человеческий в руки грешников. О чем скорбишь ты, брат мой? Возрадуйся. Через тебя обретет род людской спасение свое.

И отвечал Иешуа, восплакав от великой тоски: Доныне ничего не просил Тебя, Господи. Но в сей час прошу: не оставь род мой, жену мою и детей моих Своей милостью и даруй им защиту Свою во все дни, Господи! Ибо останутся они одни, и не смогу я защитить их.

И Иисус отвечал брату своему, Сыну Человеческому: Вот наступает час, и настал уже, что рассеются они по миру, и каждый в свою сторону. И обретут Меня в мире до скончания времен. И будут иметь в мире скорбь; но Я укреплю их, ибо ты просил.

Пришел час твой, Иешуа. Вот идут брать тебя, чтобы вести на смерть. И будут думать, что взяли Меня, и воздадут тебе муку смертную, что предназначена Мне. Ответь же сейчас: по силам ли тебе она? Не дрогнет ли дух твой?

И явил Иисус брату своему то, что будет. И увидел тот крест свой и поношение и ощутил, как разрывается плоть его железными гвоздями.

И возрыдал он тогда и восплакал от великого ужаса и скорби.

И снова спрашивал его Иисус: По силам тебе чаша сия?

И призвав веру свою, снова отвечал Иешуа: Да, Господи.

Тогда явил ему Иисус Ад разверзшийся и такие муки, что ждут брата Его единоутробного, каких никому доселе не довелось терпеть. За все грехи рода людского, за всю злобу, суету и безверие.

И третий раз спрашивал его Иисус: По-прежнему желаешь ты чаши сей?

И третий раз отвечал Иешуа: Да, Господи.

И тогда сказал Иисус: Если до смерти не отречешься от воли своей и не отодвинешь чашу сию — спасется мир людской; и отложу Я Суд Свой до конца времен. Если же скажешь только: Господи, велика власть Твоя, пронеси чашу сию мимо меня, ибо слаб я; мука твоя прекратится, а с нею и род людской. Ибо нет в нем больше праведника и нет Слова Божьего.

И в миг этот дух Иешуа укрепился и душа его обрела мир.

Теперь стоял он один в саду Гефсиманском, и была на нем одежда брата его, Сына Божьего.

Вышед он к ученикам Его. И приняли те Иешуа — Сына Человеческого, за Иисуса и не распознали подмены.

Иуда же, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием.

Иешуа же зная все, что будет с ним, вышел и сказал им: Кого ищете, братья человеческие?

И отвечали ему: Иисуса из Назарета.

Иешуа говорит им: Это я.

Тогда обступили его ученики.

Но снова просил Иешуа воинов и служителей: Кого ищете?

И снова отвечали они: Иисуса из Назарета.

И сказал Иешуа: Это я, и если меня ищите, оставьте тех, кто со мной, пусть идут. И да сбудется реченное Им — чаша сия для меня одного.

Тогда воины и служители иудейские взяли Иешуа и связали его; ибо не имели сомнения, что он — Иисус из Назарета».

Голос Франчески дрожал. Она закончила чтение.

* * *

Я протер глаза, стыдясь своих чувств, утирая набежавшие слезы. И только сейчас, подняв глаза, увидел перед собой огромную фреску, потрясающую копию, занимающую собой целую стену внутреннего двора.

— «Тайная Вечеря», — прошептал я. — Дик…

Я не верил своим глазам. Один из апостолов держал руку в том самом положении, которое постоянно повторяется в картинах, — устремленный вверх, указующий в небеса палец.

— Что? — Дик посмотрел на меня, словно проснувшись от тяжелого сна.

— Кто этот апостол, показывающий вверх?

— Это апостол Фома. А что? — машинально ответил Дик и тут же спохватился: — Фома! И тут этот знак?! Господи, но о чем же он говорит?… «Мадонна в гроте», «Святая Анна», последняя картина — «Иоанн Креститель». В самых главных картинах… О чем?…

— Он всегда как-то связан с Иоанном Крестителем, — задумчиво сказала Франческа.

— А Иоанн Креститель у Леонардо — это «спрятанный» брат Христа, — продолжил я.

— И Фома — это тоже символ брата, из-за перевода, — подхватил Дик. — Ну, и каков вердикт? О чем предупреждает этот знак?

Мы втроем замерли.

Франческа просмотрела рукописные листы, лежащие у нее на коленях, вынула один из них и прочла:

«И говорит Иешуа такие слова к Господу: О, Иисус! Справедлив Гнев Твой и заслужена для грешников кара. Идут сюда человеки, чтобы взять Тебя и вести на суд как разбойника, хоть и явил Ты им великие чудеса. И заслуживают они смерти — за неверие и за веру ложную. Но милосерден Отец Твой и возлюбил род людской выше ангелов. Вспомни, ради одного праведника пощадил бы он Содом и Гоморру, будь же и Ты милосерден к человекам, как и Отец Твой!

И отвечал ему Иисус: Где же один праведник, что защитит род людской от истребления на веки вечные? Где праведник, что примет чашу сию вместо Меня и не убоится смертной муки во имя Мое?

И сказал ему Иешуа: Благослови мне, Господи, принять чашу сию вместо Тебя. И да простятся людям прегрешения их, ибо не ведают они, что творят. Час сей пробил не для Тебя. Час сей для меня. Вот воля Отца Твоего. Ибо сказано: пробьет час для Сына Человеческого».

— И?… — удивленно спросил Дик, когда Франческа закончила читать этот отрывок.

— Один праведник… — прошептал я.

— Это не перст, указующий в небеса, это один! — понял Дик.

— Один праведник ради одного праведника, — шептала Франческа. — Всего ради одного. Один.

— Алеф, — произнес я, чувствуя, что круг загадок замкнулся. — Единица. Бог и распятый человек.

— Витрувианский.