— Сейчас этой церкви в Милане нет, она не сохранилась, — начал свой рассказ синьор Вазари. — Во времена Леонардо она носила название Сан-Франческо Гранде. В 1483 году для центральной части алтаря этой церкви Братство Непорочного Зачатия заказало Леонардо да Винчи картину. Сюжет необычен — младенец Христос встречается с младенцем Иоанном Крестителем. В центре — дева Мария, справа — ангел. Встреча происходит в гроте, поэтому большую часть фона занимают скалы. Отсюда и название — «Мадонна в скалах», или «Мадонна в гроте».
Франческа молча показала нам диван, и мы втроем, стараясь не мешать синьору Вазари, бесшумно на него уселись.
— Я не знаю, надо ли вам рассказывать, что символически обозначает грот? — синьор Вазари снова развернулся и уставился в темное окно.
— По Фрейду? — неловко пошутил я и тут же осекся.
— Молодой человек, — снисходительно заметил синьор Вазари. — Если вы думаете, что символы придумывает человек, вы глубоко заблуждаетесь. Если же вы думаете, что их придумывает какой-то конкретный человек, — вы заблуждаетесь вдвойне. Наконец, если вы думаете, что Фрейд открыл в символах что-то, чего не знали, например, древние греки или даже римляне, вы…
— Заблуждаюсь втройне. Извините, — поправился я.
— Но вы правы, если подумали, что речь идет о материнской утробе, — продолжил синьор Вазари прежним тоном рассказчика. — Альбом перед вами?
— Да, папа, — ответила Франческа.
— И что вы видите? — спросил синьор Вазари.
— Мадонну в гроте, — сказал я и недоуменно пожал плечами. — А что еще?
— Два младенца в одной утробе! — чуть не прокричал Дик. — Это два младенца в одной утробе! Знаменитая ересь о том, что у Христа был брат-близнец!
Я, наверно, как-то глупо улыбнулся, вспомнив двух близнецов, учившихся со мной вместе в университете. При абсолютной внешней схожести — отличить одного от другого почти никогда не удавалось, они были совершенно разными. «Старший» — Мэтт — бесшабашный авантюрист и постоянный зачинщик самых разных беспорядков. «Младший» — Сэм — напротив, спокойный, усидчивый и трудолюбивый парень. И хотя Мэтт бесконечно прогуливал контрольные, экзамены и тесты, учился он без задолженностей. Сэм как проклятый сдавал их по два раза.
— Чему вы улыбаетесь? — синьор Вазари обжег меня взглядом.
— Нет-нет, ничего, — попытался откреститься я.
— Ваш друг абсолютно прав, — сказал отец Франчески, и по тону его голоса стало понятно, что хотя бы одного из нас он не считает безнадежным тупицей. — Вы видите двух младенцев в материнской утробе.
— Это апостол Фома?! — Дик глянул на синьора Вазари исподлобья.
Я недоуменно уставился на Дика — при чем здесь апостол Фома?!
— Слухи о том, что апостол Фома — брат-близнец Иисуса, распространились еще во втором веке, — обратилась ко мне Франческа. — Фома внешне очень походил на Иисуса. Кроме того, он был особенно фамильярен в отношениях с Христом и оставил одно из самых загадочных, самых мистических Евангелий.
— Так Фома был близнецом Иисуса?… — я все еще не мог в это поверить.
— Нет, — ответил синьор Вазари. — Тут произошла ошибка. Просто «Фома» в переводе с арамейского языка значит не что иное, как «близнец». И поэтому в какой-то момент была допущена банальная ошибка. Близнеца стали называть Фомой, а Фому — близнецом. Но брат-близнец у Иисуса действительно был.
— Что значит — «действительно был»?! — прошептал я. — Вы это серьезно говорите?
— Да, — односложно ответил синьор Вазари.
— Но откуда это известно? — меня поразила та уверенность, с которой старик произнес это свое «да».
— Вы слишком забегаете вперед, — предостерег меня синьор Вазари. — Сейчас мы говорим о картине Леонардо. И ваш друг, который, насколько я могу судить, не американец, а англичанин, правильно заметил — мы видим двух младенцев в материнской утробе.
По всей видимости, синьор Вазари не слишком жалует американцев…
— Постойте, постойте! Но ведь здесь на картине Иисус Христос и Иоанн Креститель… — усомнился я. — Они же не были братьями!
— Вы хотите отправить Леонардо да Винчи на костер? — невозмутимо осведомился синьор Вазари.
— На костер? — не понял я.
— Просто если бы Леонардо публично заявил о том, что верит, будто бы у Иисуса Христа был брат-близнец, то художника бы моментально сожгли на костре, — еле слышно пояснил Дик. — Без всяких разбирательств.
— Абсолютно верно, — подтвердил синьор Вазари. — Если же вы все-таки думаете, что второй младенец на этой картине — Иоанн Креститель, сравните этих младенцев с теми, что нарисованы на другом варианте этой же картины.
Франческа перевернула страницу, и мы с Диком принялись искать различия.
— Оба мальчика сидят в одинаковых позах, — сказал я и пригляделся внимательнее. — А вот, заметил! В первом варианте ни у одного из мальчиков нет в руке креста, а во втором один из мальчиков держит крест.
— Крестом на картинах, посвященных библейским сюжетам, символически обозначают Иоанна Крестителя, — пояснил Дик.
— Иными словами, — резюмировал наше «расследование» синьор Вазари, — в первом варианте этой картины ни один из мальчиков не является Иоанном Крестителем…
— Послушайте, неужели вы хотите сказать, что Леонардо нарисовал под видом Иоанна Крестителя брата-близнеца Иисуса и намеревался разместить это изображение в алтарной части собора?! — я не верил своим ушам.
— Абсолютно верно, — подтвердил синьор Вазари. — Но верно и другое — «намеревался»! Ему так и не дали этого сделать. Вышел конфликт с заказчиком, и картина так никогда и не заняла предназначенное ей место.
— А причина конфликта? — вставил Дик.
— Неизвестна, — ответил синьор Вазари. — В том-то все и дело. Возможно, это связано с буллой Иннокентия VIII — «Summis desiderantes», она появилась как раз в 1484 году.
— «С величайшим рвением», — перевел Дик. — Когда церковь благословила преследование ведьм?
— Совершенно верно, — ответил синьор Вазари. — Начался очередной период религиозных гонений и репрессий. А теперь сравните ангелов на двух картинах.
— Ангелы — это вот эти женщины справа? — уточнил я.
— Да, разумеется, — ответил синьор Вазари и, не будучи в силах сдержать свое умиление моей дремучестью, улыбнулся: — Только они не женщины. Они — ангелы.
— На первой картине ангел смотрит прямо на зрителя! — понял я. — А на второй уже нет, куда-то в сторону.
— И палец, — добавил синьор Вазари.
— Да, и палец! — заметил я. — На первой картине он показывает на Иоанна Крестителя, а на второй — нет. Что это может значить?… Остальные жесты у всех персонажей абсолютно идентичны на обоих полотнах!
— Это не Иоанн Креститель, — в очередной раз уже упавшим голосом поправил меня синьор Вазари.
— Боже правый! — воскликнул Дик, который все это время сосредоточенно пожирал глазами обе картины, взяв со стола еще один альбом, где обе «Мадонны в скалах» были представлены на одном развороте. — Боже правый!
— Что, Дик?! Что?! — испугался я.
* * *
— Вот, смотри! — выпалил Дик и положил альбом прямо передо мной. — Кто эта женщина в центре?
— Мадонна… Богородица… — я испуганно посмотрел на Дика. — А что в этом такого, что надо так кричать?
— То есть мать Христа, — Дик словно не заметил моей ремарки. — Правильно?
— Правильно.
— А теперь посмотри, что она делает, — попросил Дик.
— Одной рукой она обнимает мальчика… Подожди, не может быть! Она должна своего ребенка обнимать! А она обнимает Иоанна Крестителя! То есть нет, — я украдкой взглянул на синьора Вазари. — Это не Иоанн Креститель… В общем, она обнимает мальчика, у которого молитвенно сложены руки. А другой рукой она… Отстраняет?! Дик!
— Да!
— Она отстраняет мальчика, который осеняет первого крестным знамением?! — я не верил своим глазам.
Действительно, богородица как бы прячет одного ребенка от другого в полах своего плаща.
— Да! Да! — воскликнул Дик. — Причем она отстраняет ребенка, которого обнимает ангел! А ангел одет в одежды красного и синего цвета! Помнишь, я тебе говорил — это стихии неба, стихии гнева Господнего?! Эти цвета символизируют Иисуса Христа!
— Ну и что, что это значит?! — все еще не понимал я. — Она отстраняет младенца Христа?…
— Да!
— Богородица отстраняет Христа?!
— Да!
— И как бы защищает другого младенца, накрывая его плащом?…
— Да! — не унимался Дик. — Богоматерь обнимает человеческого ребенка! А напротив него сидит другой младенец, которого обнимает ангел, то есть он не земной, а небесный ребенок! И земной склонился перед небесным в молитвенном жесте, а ангел показывает на земного, смотрит на нас и как бы говорит: «Вот тот!»
— Что — «вот тот»?! — не понял я.
— Я не знаю… — Дик растерянно посмотрел сначала на меня, потом перевел глаза на синьора Вазари. — Что значит этот жест, синьор Вазари?
Я тоже поднял глаза на синьора Вазари. Он был бледен, глаза широко открыты, правая щека подергивалась.
* * *
— Я бы хотел обратить ваше внимание, господа, — сказал синьор Вазари каким-то странным, сдавленным голосом, — что Леонардо не только нарисовал две картины на один сюжет, но и закончил обе картины.
— И что с того? — не понял я.
— Леонардо практически никогда не заканчивал своих картин, — отчетливо проговаривая каждую букву, стараясь не запнуться, продолжал синьор Вазари. — Вы видели сегодня «Тайную Вечерю», и хотя она считается законченной картиной Леонардо, это не так. Лик Христа никогда так и не был дорисован художником. Даже знаменитая Джоконда — и та не завершена полностью. Леонардо продолжал править ее до конца жизни. И теперь задумайтесь — художник, страдающий «диссертационным неврозом», если так можно выразиться…
— Каким неврозом?! — я даже заикнулся.
— Диссертационный невроз — это название невроза, когда человек не может закончить начатую работу, — пояснил Дик, не выходя из состояния глубокой задумчивости.
— Спасибо, — поблагодарил его синьор Вазари и продолжил: — Художник, страдающий «диссертационным неврозом», рисует две картины на один и тот же сюжет, причем обе доводит до конца. И главное, неизвестно — почему?
— Что значит — «неизвестно почему»? Разве нужно какое-то объяснение? Закончил — и все.
— Во-первых, непонятно, кто или что заставило Леонардо закончить картину, — синьор Вазари подъехал к нам на своем кресле. — Какую бы картину художника мы ни взяли, мы всегда можем сказать, какие именно обстоятельства заставили его преодолеть самого себя и завершить ту или иную работу. Здесь — нет. Во-вторых, непонятно, почему он нарисовал две картины…
— Да, зачем он это сделал? — спросил я, даже не представляя, насколько наивно звучит сейчас этот вопрос.
Синьор Вазари сделал над собой усилие и улыбнулся:
— В этом-то и вопрос. Нет ни одного исследователя творчества Леонардо, который бы вам на него ответил.
— А в рукописях Леонардо? — предположил я. — Что-то же должно быть про это… про брата-близнеца? Может быть, поэтому их так и разыскивают?
Синьор Вазари посмотрел на меня, секунду раздумывал и вдруг сказал словно в никуда:
— Рукописи давно превратились в книги, молодой человек.
— Спрятать! — воскликнул Дик и вышел из своего оцепенения, его как осенило. — Леонардо хотел подменить одну картину другой и спрятать первую, еретическую картину, подменив ее новой — похожей, но без «ереси». Правильно?!
— Что ж, я должен отдать вам должное, — ответил синьор Вазари. — Не случайно, видимо, именно вас решили предупредить.
— Решили предупредить? — переспросил я. — Что вы имеете в виду? О чем?… Кто?!