Джакопо робко постучался к учителю. Тот уже несколько дней почти не выходил. Забросил свои обычные пешие прогулки и упражнения с гирями, перестал следить за бородой и одеждой. Охватившая его меланхолия была такой глубокой и черной, что казалось, весь дом изнывает под ее тяжестью. Даже Марию, служанку, Леонардо не пускал к себе.
Ответа не последовало. Собравшись с духом и перекрестившись, Джакопо приоткрыл дверь. Пол спальни был усеян набросками чертежей, мелкими зарисовками, листками формул.
— Мессере Леонардо, к вам пришел человек, — сказал ученик.
— Я никого не жду и не хочу видеть, — не оборачиваясь, резко ответил Леонардо.
Однако неожиданно Джакопо стал настаивать.
— Его привел мессере Макиавелли, — упрямо сказал он. — Может, все же примете?
Да Винчи нахмурился и собрался попросить ученика оставить его в покое, но что-то во взгляде и тоне Джакопо заставило его передумать.
— Что за человека привел Никколло? — отрывисто спросил Леонрадо
— Скульптора, Джованни Франческо Рустичи. Он пришел выказать вам свое восхищение и преклонение.
Он склонил голову чуть набок, ожидая окончательного решения учителя.
— Ладно… — Леонардо дотронулся до полы своего роскошного бархатного халата, который был усеян пятнами, крошками и каплями свечного воска. — Пусть подождут немного. Мне нужно переодеться.
Джакопо явно обрадовался. Даже возбужденно подпрыгнул на месте и помчался вниз.
— Учитель выйдет! — донесся его радостный голос.
Леонардо небрежно стянул со спинки кровати измятый камзол, что был на нем в тот самый день, когда он ходил в Борджелло. Снял со стула шелковые чулки и надел, хотя знал, что на одном спущена петля.
Даже не взглянув в зеркало, чтобы пригладить волосы или отряхнуть с бороды остатки пищи, Леонардо вышел из спальни. Поступь его была тяжелой, а плечи сгорбленными, он шаркал домашними туфлями и потирал спину, затекшую от длительного сидения за столом.
Спустившись вниз, Леонардо первым увидел Макиавелли. Но почти сразу забыл о нем. Рядом с ним стоял человек необыкновенной, дьявольской, загадочной красоты. И этот человек смотрел на Леонардо так, будто увидел вместо золотого дуката дешевую подделку. По лицу его пробежала странная дрожь. Потом глаза его стали необыкновенно злыми. Он низко поклонился, а когда поднял голову — уже выглядел скучающе-дружелюбным.
Секретарь Совета десяти тоже удивился такому странному виду хозяина, но не подал виду.
— Добрый день, мессере Леонардо, — он широко улыбнулся и обнял да Винчи, — простите за вторжение. Вот, привел восторженного почитателя вашего таланта. Он утверждает, что с тех пор как увидел вашу «Тайную Вечерю», не может найти себе места. Тысяча извинений за беспокойство, но он меня совершенно замучил! Знакомьтесь…
Макиавелли говорил быстро, рассказывая, кто такой Рустичи, и пересыпая сведения о нем бесконечными извинениями за беспокойство, что они причиняют да Винчи.
Рустичи подошел ближе и еще раз поклонился Леонардо. Тот ответил едва заметным кивком и сказал неожиданно грубо:
— Ну что ж, я вижу, вы поглядели местную диковинку, старого маляра, что расписывает стены монастырских едален. Полагаю, что жестоко разочаровал вас, но мне до этого нет совершенно никакого дела. Так что прощайте, Джованфранческо.
С этими словами он повернулся к посетителям спиной и быстро пошел наверх. Пожалуй, даже чересчур быстро. Словно торопился спастись в сумраке плохо освещенных верхних комнат.
* * *
Макиавелли растерянно повернулся к Рустичи и развел руками:
— Ничего не понимаю! Должно быть, мы оторвали его от чего-то важного.
Скульптор покачивался взад-вперед, держа руки за спиной, и пристально оглядывал комнату. Его взор чуть задержался на Салаино, который увлеченно рассматривал образцы тканей, разложенные на столике у окна.
— Нет, это вы меня простите, я действительно был чересчур назойлив, — проговорил Рустичи, чуть затягивая гласные. — Жа-аль…
— Хотите, я покажу вам его мастерскую? — неожиданно подал голос Салаино, продолжая перебирать и прикладывать друг к другу кусочки бархата и тафты. — Там очень… очень интересно.
— А вдруг учитель захочет поработать? — сердито одернул его Джакопо.
Из кресла у камина разделся низкий, грубый хохот Чезаре да Сесто, самого старшего и мрачного из всех учеников Леонардо.
— Вот уж чего точно можно не бояться! — воскликнул он со злостью.
Рустичи натянуто улыбнулся Макиавелли.
— Пожалуй, мне лучше уйти. Благодарю вас за услугу и впредь не стану беспокоить, — быстро проговорил он и, не дав секретарю возможность ответить, стремительно пошел к выходу.
Когда за ним захлопнулась входная дверь, секретарь вздохнул и с надеждой посмотрел на Джакопо.
— Что с ним? — спросил он, показывая глазами наверх.
Тут неожиданно заговорил Чезаре да Сесто:
— Что с ним? Да то же, что и всегда! Вы разве не заметили? А вы подумайте, что он сделал за последнее время? Ничего! Ни-че-го! Изрисовал горы бумаги никчемными чертежами! Возвел несколько стен и усовершенствовал кулеврину! Да, еще, пожалуй, разрисовал часослов для мадонны Панчифики! Чтобы порадовать бедняжку! Как же это она сидит целями днями взаперти! Надо ей хоть книжку с картинками! Между тем работа могла бы хоть спасти его от хандры!
Смуглое лицо Чезаре покраснело от гнева. Он схватил берет и помчался прочь из дома.
* * *
Леонардо стоял в своей спальне, прислонившись спиной к двери. Он слышал все до последнего слова и ненавидел Чезаре. Ненавидел прежде всего за то, что тот говорил правду.
Да Винчи сел за стол и быстро записал в своем дневнике:
«Я больше не буду писать картин, во всяком случае тех, что от меня ждут. Мне хочется оставить свое ремесло и посвятить всего себя науке».
— Это позволит мне вырваться, — прошептал Леонардо, — стать свободным. И я больше не буду думать о ней.
Он взял серебряный карандаш и провел тонкую линию на листе бумаги, стараясь повторить контур мантильи мадонны Панчифики из черного плотного шелка. Потом схематически обозначил ее фигуру. Потом встал и набросил на статую Аполлона в углу комнаты шелковое покрывало. Оно легло небрежными, прихотливыми складками. Остаток дня мессере Леонардо провел за тщательной прорисовкой этих складок.
Остановился он только тогда, когда изображение стало совершенным. Оно казалось объемным и даже колеблющимся от ветра и едва заметных движений их хозяйки, чьи контуры, впрочем, только угадывались.
С удовлетворением поглядев на свою работу, Леонардо небрежно бросил лист поверх кучи бумаги к реалистично прорисованным желудям, кружке, где была видна каждая прожилка на дереве, рисунку птичьей лапы с любовно запечатленной крошечной мозолью, подробной зарисовки развернутого крыла канарейки…
* * *
Вечером мессере да Винчи собрал своих учеников. Он был в простой черной одежде, без всяких украшений. Они сидели за длинным, скромно накрытым столом.
— Ожившая «Тайная Вечеря», — сказал Салаино, поправляя бант на плече. — Я — апостол Филипп, если кто не помнит. Мне кажется, он лучше других получился.
Учитель подождал, пока Андре оставит в покое свое роскошное одеяние.
— Я знаю, что многие из вас недовольны, что я мало пишу, — наконец сказал он, — и у вас нет возможности чему-то учиться. Что ж… это действительно так. И вряд ли будет иначе. Я больше не хочу заниматься живописью. Это занятие меня иссушает. Отныне я намерен работать исключительно как инженер и ученый. Вы можете найти себе других наставников, если пожелаете. Я бы этого хотел.
Леонардо умолк, и на лице его замерло выражение трагической скорби и напряженного ожидания.
На некоторое время воцарилась тягостная тишина. По улице проехала повозка, на столе чуть слышно задребезжали ложки.
* * *
Салаино лениво потянулся и провел руками по своим роскошным светлым кудрям. Чезаре да Сесто ядовито усмехнулся.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Леонардо, хмуря брови.
— Думаю, надолго ли вас хватит, — Чезаре отпил из кубка. — Помню, вы уже говорили, что больше никогда не возьмете в руки кисть. Раза два, если я не ошибаюсь. И забывали об этом, к большому счастью для всех.
Да Винчи медленно встал из-за стола.
— Это все, что я хотел сказать.
— Учитель, пожалуйста, останьтесь, — серьезно попросил Салаино.
— Вы совсем замкнулись, мы не знаем что и думать, — вторил ему Джованни Бельтраффио.
— Да, ну побудьте с нами хоть немного, — влился в общий хор Джакопо.
— Я уже несколько дней жду случая, чтобы спросить, какое количество черной краски надо добавить в зеленый цвет, чтобы получить легкую лесную дымку, — добавил Чезаре.
Леонардо остановился. Потом обернулся. Лицо его посветлело, он грустно улыбнулся одними уголками глаз.
Ученики вскочили со своих мест и, окружив да Винчи со всех сторон, галдя хором, усадили его на место. Салаино налил вина, Бельтраффио взял лютню, Джакопо бубенцы.
Праздник затянулся до глубокой ночи.
Случайно Леонардо заметил свое отражение в маленьком зеркале, висевшем на стене.
«Жаль, что он меня сейчас не видит», — подумалось неожиданно, само собой.
Когда опутавшая его тоска рассеялась, да Винчи с удивлением обнаружил, что все мысли его только о том скульпторе, что приходил сегодня утром. О Джованни Франческо Рустичи.