Эмили перевернулась, ощущая сухость и противный вкус во рту и неприятно переполненный мочевой пузырь, и сквозь щелочки между веками несколько секунд всматривалась в цифры на будильнике. Была двадцать одна минута четвертого, утро пятницы. Она едва улавливала негромкий гул голосов от моргающего телевизора. Вчера поздно вечером, вернувшись домой, она заперлась на все замки и еще некоторое время не могла найти себе места от беспокойства, прежде чем в конце концов задремала.

В ее сновидениях жуткое лицо таращилось из-за веток и листьев, с каждым повторяющимся сном приобретая все более чудовищные пропорции, изменяясь и искажаясь по мере того, как ночь катилась к рассвету. Его вряд ли можно было назвать настоящим кошмаром, поскольку ничего больше во сне не было. И все же он растревожил ее спящее сознание, и теперь, проснувшись, она была в дурном расположении духа, даже слегка раздражена. Звук телевизора ворвался в ее пробудившееся сознание и неприятно резанул слух.

Усевшись в постели, она свесила ноги с края кровати и поморщилась: голову прострелила острая боль.

В ящике прикроватной тумбочки было болеутоляющее, и она мысленно наказала себе не забыть выпить таблетку, как только опорожнит переполненный мочевой пузырь.

Приоткрыв глаза ровно настолько, чтобы не врезаться в стену или в косяк, она поплелась в туалет, не зажигая света. Мерцания телеэкрана было достаточно, чтобы она могла осуществить свою ночную экспедицию. Спустив трусики до лодыжек, она позволила глазам снова закрыться и негромко вздохнула от облегчения, избавившись от необходимости сдерживаться дальше.

Откуда-то снизу донесся приглушенный грохот.

Эмили распахнула глаза и в одно мгновение совершенно проснулась. Струйка мочи немедленно иссякла, и она позабыла про все свои позывы продолжить. Забыла про головную боль. Забыла про сны.

Это уже был не сон.

Так бесшумно, как только могла, она поднялась и натянула хлопчатобумажные трусики туда, где им полагалось быть. Осторожно, беззвучно она переступила порог спальни. По экрану телевизора на всех парусах несся большой корабль, и ей показалось, что она припоминает фильм «Улица зеленого дельфина» или что-то в этом роде. Она протянула руку к выключателю, потом отдернула ее. Это непременно привлекло бы внимание. Вместо этого она обошла кровать кругом – если бы Эмили растянулась поперек нее, какая-нибудь пружина могла ненароком скрипнуть, – и сняла телефонную трубку. Набрала «911» так быстро, как только могла, и слишком долго ждала, когда ей ответят.

Когда оператор наконец взял трубку, Эмили заговорила негромко, надеясь, что звук телевизора заглушит ее слова.

– В моем доме кто-то есть, – сказала она, потом быстро добавила имя и адрес, прежде чем повесить трубку. Оставаться на линии дольше не было необходимости. Полиция скоро будет в пути.

А вдруг это окажется недостаточно скоро? Эта мысль настойчиво стучала в голове Эмили, это она побудила ее бесшумно подкрасться к двери спальни. Дверь оказалась открыта, и Эмили поблагодарила судьбу. Она собиралась смазать петли, но у нее просто не выдалось случая. Подобными делами всегда ведал Томас. У них долгое время был хороший союз, удобное разделение труда. Пока все не полетело в тартарары. Она до сих пор не до конца понимала, почему все так получилось. Томас и Эмили десяти, даже пятилетней давности не допустили бы такого.

Энтропия. Все плохое случается. Отношения разваливаются.

Пока ты не смотришь, мир поворачивается и вся твоя жизнь превращается в черт знает что, сначала твоего сына, а потом и бывшего мужа без какого бы то ни было предупреждения сбрасывают со счетов.

А потом какой-то коварный маленький поганец с кровожадным блеском в глазах и дурацкой улыбкой на лице посреди ночи забирается к тебе в дом, а твой мир как ни в чем не бывало продолжает скатываться по смазанному шесту жизни в… в дерьмо.

– Нет уж, – прошептала Эмили с хмельной смесью злости и страха.

Все разом навалилось на нее в эту минуту, когда она стояла, прижавшись спиной к стене спальни, готовая уловить малейший звук. Но никаких звуков не было. Ни топота чьих-то ног внизу, ни скрипа ступеней, ни далекого воя полицейских сирен. В какой-то миг ей даже показалось, что она психанула на ровном месте. Может быть, никого и не было. Какой-нибудь местный бродяга запустил в стену дома яйцом, или ее сумочка соскользнула с края стула, где она, как ей казалось, устойчиво ее примостила.

Это было то, во что ей хотелось верить.

Потом она ощутила во рту привкус меди и поняла, что до крови прикусила губу. Эмили заплакала, сама не понимая почему. Она злилась, ей было страшно, но причину плача она не понимала.

Она быстро утерла слезы. Барабанные перепонки пульсировали в такт ее учащенному сердцебиению. Она бесшумно развернулась и чуть-чуть высунулась из-за двери, чтобы выглянуть в коридор.

Пусто. В коридоре никого. Никого, насколько она могла видеть, и на лестнице. Решение было принято, и ее тело начало движение еще до того, как она поняла, что делает. Эмили беззвучно прошла по коридору в комнату Натана. Ее глаза перебегали с места на место, разглядывая игрушки в поисках одного предмета, играть которым, по ее убеждению, Натану было еще рано, когда Томас принес его в дом. И она оказалась права Вещь оказалась слишком тяжелой для мальчика. По крайней мере, пока. Но Натан не позволил Эмили отправить ее в подвал до лучших времен. Он настоял, чтобы она осталась в его комнате.

Она стояла у стены рядом с книжным шкафом Натана Эмили протянула руку и нащупала рукоять, зов потом закинула классическую деревянную бейсбольную биту на плечо.

В коридоре скрипнула ступенька. Третья сверху. Эмили без труда узнала этот звук. Эта ступенька скрипела, еще когда Рэнделлы только въехали в этот дом.

Она едва не взвизгнула от страха, но спохватилась. Постояла некоторое время, пытаясь успокоиться и унять сердцебиение, такое отчаянное, что сердце, казалось, готово было разорваться в груди. Потом перебросила светлые волосы за левое плечо и подобралась к стене комнаты. На мгновение она отразилась в зеркале над письменным столом Натана, и глаза ее расширились при виде того, как нелепо она выглядит. На ней была майка со смешным птенцом и трусики, и больше ничего. С битой через плечо она выглядела абсурдно.

Почему-то это лишь вселило в нее еще больший страх.

Она чувствовала его. Там, в коридоре, совсем близко. Прижавшись спиной к стене, она встала у самой двери и стала ждать, когда незваный гость переступит порог комнаты Натана. Из ее спальни неслось бормотание телевизора, и на миг она отвлеклась. Потом попыталась прислушаться к тому, что могло скрываться за этим звуком. Это, разумеется, было безумие. Она не могла услышать, как он дышит или что-нибудь еще.

Потом, словно по сигналу, она получила доказательство того, что ошибается. В коридоре рядом с комнатой Натана, возможно, как она подозревала, даже у входа в ее собственную комнату, кто-то захихикал. Негромкий смешок, но он все звучал и звучал. Это был не телевизор. Смешок был реальным, совсем близким и пугающим. Ей показалось, что ее вот-вот вырвет, но, когда хихиканье прекратилось, Эмили резко вскочила, распрямилась, готовая опустить биту на голову того, кто переступит порог комнаты.

Когда она выпрямилась, бита легонько ударила в стену у нее за спиной. Эмили крепко зажмурилась, выдавила несколько последних слезинок и затаила дыхание. Она наверняка выдала себя, обнаружила свое укрытие перед каким-то психом, по-настоящему наслаждающимся трепетом и ужасом, которые наводил на нее.

На пороге темной спальни Натана, где единственным освещением был серый свет из окна, внезапно появился незваный гость. Он вошел прямиком в комнату, никуда не сворачивая. Невысокий, но худой, и Эмили различила у него на лице растительность, что-то вроде густой бороды или чего-то подобного. А само лицо… это лицо было таким странным… и двигался он тоже странно, чуть горбясь. Она не слишком хорошо его видела, но он казался каким-то… не вполне нормальным, и от этого еще более страшным.

У Эмили кончился воздух. Ей необходимо было вздохнуть, и она позволила себе сделать короткий, резкий вдох.

Он обернулся.

Собственный вскрик показался Эмили ревом. Она изо всех сил взмахнула битой – так сильно, что даже потянула бицепс на правой руке. Деревянная бита с треском обрушилась на его лоб, расколов его пополам. Голова незваного гостя откинулась назад, он завопил от боли, как раненый пес, полетел навзничь и грохнулся на письменный стол Натана.

В темной комнате она лишь смутно различала его силуэт: он встал на четвереньки и пытался подняться на ноги. На мгновение она заколебалась. Ее тело, казалось, убеждало ее спасаться, выскочить в коридор, сбежать по лестнице, а оттуда… но нет, он ее поймает. Эмили заставила себя двинуться на него, снова занесла биту. Незваный гость все никак не мог подняться, изо рта у него вырвался рык. Эмили вспомнился доберман, который жил по соседству, когда она была девочкой. Опасный, злобный пес. Рык был в точности такой же.

Вскрикнув, Эмили с силой опустила биту, не обращая внимания на острую боль, иголками пронзившую бицепс там, где она уже потянула мышцу.

Не поднимая головы, незнакомец взмахнул рукой и перехватил биту на полпути. Ей показалось, она услышала треск костей в его руке, и его рев стал громче. Незваный гость вырвал биту у нее из руки и быстро, без малейших усилий, встал.

Эмили застыла столбом при виде того, как этот… «зверь» было единственное слово, которое пришло ей на ум… развернулся к ней спиной. Рык утих, теперь он негромко ворчал.

– Не делай этого, – сказал он; голос у него оказался выше, не такой свирепый и более мальчишеский, чем она могла себе представить.

С этими словами он поднял биту и, замахнувшись так стремительно, что она едва уловила его движение, разбил окно. От удара биты сетка вылетела и беззвучно упала на газон под окном. С полдюжины крупных стеклянных осколков отскочили от сетки и приземлились на полу в комнате. Все остальное стекло градом посыпалось на траву.

Незнакомец разразился смехом, хриплым кудахтаньем, не похожим ни на что.

Он бросил биту на пол, постоял немного, а потом ринулся в разбитое окно. Эмили завизжала. От земли их отделяло два этажа Она бросилась к окну, но за эти драгоценные секунды он уже приземлился и уже был на ногах, мчался по газону так быстро, как она никогда в жизни еще не видела, чтобы человек бегал.

Никогда.

– О господи, – прошептала Эмили.

Голубые полицейские мигалки возвестили о бесшумном прибытии двух патрульных машин. С широко распахнутыми от только что пережитого потрясения глазами она спустилась встретить их.

В тот миг, когда она отпирала входную дверь, в голове у нее промелькнула мысль, что она, быть может, просто не очнулась от сна, который теперь превратился в кошмар. Может быть, все это дурной сон, подумала она почти истерически. Натан. Томас. Незнакомец. Все вместе.

Эта мысль принесла блаженство.

Потом она снова ощутила во рту привкус крови от прокушенной губы, и действительность незамедлительно навалилась обратно. Беспощадно.

На поляне в сердце Обманного леса, где горела синим огнем пирамида из крупных камней, возвышался исполинский дуб. В ветвях дерева сидел маленький дракончик по имени Смычок. Он с ужасом взирал на то, как генерал Арахисовое Масло, союзником которого он теперь стал, поднял меч на саму Королеву леса.

Это было святотатство.

Генерал призывал Смычка поддержать его в бою, но дракон не шелохнулся. Не мог шелохнуться. Она ведь Королева, и если она хочет их смерти, так тому и быть. Дракончик заплакал, и из ноздрей его закурился дым. Генерал снова крикнул, призывая его на помощь, а Смычок бездействовал.

Генерал Арахисовое Масло истекал кровью.

Сквозь густые завитки тягучего арахисового масла в том месте, где его разодрали острые деревянные когти Королевы леса, сочилась кровь. Над его телом с жужжанием кружили пчелы, взволнованные и растревоженные, поднявшиеся со своего места в начале стычки. Генерал сделал глубокий вдох и на миг замер, ожидая, когда арахисовое масло затянет раны. Мгновение спустя оно покрыло их, прохладное и целительное. Но боль никуда не ушла, и ему оставалось лишь гадать, унялось или нет кровотечение глубоко внутри.

Позади него каменная пирамида пылала голубым огнем. Впереди гневно щерилась Королева, прижимаясь спиной к дереву, которое было ее домом. Он посмотрел на нее, заметил местечко, где лезвие его меча смахнуло с ее правой груди кусочек коры, оставив глубокую засечку в дереве под ней, но явно не причинив никакого серьезного вреда.

– Своей самонадеянностью ты оскорбляешь лес, – процедила Королева леса. – Даже пчелы покидают тебя теперь.

И это было правдой, он тоже заметил. Одна за другой, потом небольшими роями пчелы потянулись от генерала в заросли. Они знали что-то такое, что он отказывался признавать. Ему не следовало здесь находиться. Совсем не следовало. То, что он ступил на эту поляну не по собственной воле, значило очень мало, чтобы не сказать совсем ничего. Королева не потерпит ни его присутствия, ни его поиска, а генерал не может позволить дать себя остановить или даже задержать ни на миг сверх необходимого.

Он скорее умрет, чем позволит помешать ему спасти Натана.

Едва эта решимость выковалась у него в душе, как в сознании его окрепла еще одна мысль. Он посмотрел в белые сверкающие глаза Королевы и понял, что ему не миновать смерти.

– Смычок! – крикнул он. – Дракон, лети ко мне! Пока еще не поздно!

На краю поляны окружившие ее кольцом древесные нимфы с горящими красными глазами подняли взволнованный щебет, потом шарахнулись от страха, когда взгляд Королевы уперся в них. Но Смычок не отозвался.

– Тогда иди же ко мне, моя Королева, – сказал генерал, с отточенной небрежностью взмахнув мечом. – Давай покончим с этим.

Ее тело покрывали громадные шипы. Ее когти из дерева были острыми, как бритвы. Ее волосы из ивовых лоз шевелились словно по собственной воле, хлестали из стороны в сторону, точно хвост скорпиона, готовящегося ударить. Королева леса распрямилась во весь рост, семь футов с лишним, и улыбнулась генералу Арахисовое Масло. На мгновение он замер, упиваясь ее красотой. Ибо она, без сомнения, была самым соблазнительным существом, чья нога когда-либо ступала на землю Обманного леса. Она ведь была Королева.

Теперь ее первобытное состояние, ее нагота влекли его. Но генерал побывал в слишком многих сражениях, бился в слишком многих бессмысленных войнах, чтобы надолго отвлечься от своей задачи. Эта война велась за нечто куда более ценное для него, нежели патриотизм или политика – и даже сама жизнь.

Крякнув и замолчав, генерал двинулся на Королеву, держа перед собой сбоку занесенный меч и сжимая рукоятку обеими руками. Королева легко скользнула от него влево и тогда бросилась на него, выставив когти и полосуя ими воздух, как будто драла самого генерала. Блеснув в голубом пламени и рыжем свете звезд, его меч просвистел и проскользнул между пальцев левой руки Королевы. Ее рука раскололась пополам, и два деревянных когтя, отрубленные, упали на землю и в считанные секунды съежились.

Но потеря двух пальцев едва ли замедлила ее наступление. Правая рука Королевы стиснула руку генерала. Ее волосы устремились вперед, вытянули меч из его пальцев и отбросили его на траву. Генерал попытался отбиться от нее и рассадил правую руку об огромный шип.

Тогда Королева заключила его в объятия. Шипы пронзили арахисовое масло и то, что скрывалось под ним. Генерал мгновенно почувствовал слабость и задумался, то ли это шипы ядовитые, то ли ему просто слишком сильно досталось. Тогда Королева леса обхватила его пальцами левой руки и сунула ему под нос изуродованную правую. На месте отрубленных пальцев уже начинали пробиваться молоденькие зеленые побеги.

Потом она убрала раненую руку, пальцы ее распрямились и затвердели, и она с силой, словно снаряд, вогнала их прямо генералу в грудь. Затрещали ребра. Внутренние органы были пробиты.

Генерал Арахисовое Масло протяжно охнул от отчаяния, боли и одиночества, и Королева леса отпихнула его. Он рухнул в голубое пламя, и арахисовое масло, покрывавшее его, начало плавиться и побулькивать.

Генерал выкатился из огня и лежал, едва дыша, на жесткой траве, которой заросла поляна. Он ждал смертельного удара, ослепленный болью от ожогов и ран. Вместо этого миг спустя он услышал аплодисменты.

Королева леса заговорила.

– Ты бросаешь мне вызов? – осведомилась она голосом, полным ярости и досады. И генерал вдруг понял, что она обращается не к нему.

– Разве это не чудное зрелищщще? – прорычал знакомый голос. – Ты сссделала за меня мою работу, и я пришшшел посссмотреть. Прекрасссно, прос-ссто прекрасссно. Рад видеть, что ты заняла верную сссторону во всссем этом деле.

Секунду или две Королева молчала. Потом ее голос раздался, но не из одной точки. Он исходил от самих деревьев, от леса, шепот, который немедленно сказал бы любому здравомыслящему человеку: сейчас прольется кровь.

– У меня нет союзников, только подданные. Я здесь не для твоего удовольствия. Ты заплатишь за это, как заплатил твой враг.

Теперь кровотечение у генерала было по-настоящему сильным. Арахисовое масло исцеляло его, но обожженная кожа поддавалась лечению не так хорошо. Это замедляло исцеление, быть может, слишком сильно. Там, где остались следы шипов, выступало новое арахисовое масло и затягивало раны. Но там, где Королева вонзила в него пальцы, пробила грудь… дела обстояли далеко не так хорошо. И все же генерал исхитрился отползти подальше от синего огня и кое-как усесться, чтобы видеть битву, которая должна была вот-вот разразиться. Видеть еще одно существо, у которого хватило глупости сунуться в логово Королевы, – только он сделал это намеренно, не принимая ее в расчет.

Генерал поднял глаза и увидел, что они стоят друг против друга. Королева леса и Боб Долгозуб, саблезубый тигрочеловек. Мех у него свалялся, на когтях и на губах запеклась кровь. Он прожил в лесу по меньшей мере одну ночь. Глаза его горели злобой и озорством.

– Я здесссь не затем, чтобы дратьссся ссс тобой, моя Королева, – прорычал Долгозуб. – Лишшшь для того, чтобы убедитьссся, что генерал и его това-рищщщи никогда не доберутся до сссвоей цели.

«Товарищи, – подумал генерал. – Вот тебе и Смычок». В глазах у него начало понемногу темнеть, или, подумал он, возможно, это голубой огонь над грудой камней начал угасать. Он предпочел бы последний вариант, хотя и понимал, что эта возможность, скорее всего, была сугубо вымышленной.

Королева леса прорычала Долгозубу что-то практически нечленораздельное. Это явно был вызов. Долгозуб расхохотался.

– Мой хозяин – шшшакал Фонарь, дамочка, – нахально заявил тигрочеловек.

– Я убила генерала за кощунство, Роберт Долгозубый, – четко произнесла Королева леса, выпрямляясь в полный рост, и на ее ивовых волосах сами собой выступили шипы. Теперь каждая прядь напоминала скорее терновник, чем ивняк. – Но генерал не из нашего леса, тигренок. Ты – дело иное, и потому я дам тебе последний шанс склониться передо мной и присягнуть на верность своей Королеве, перед тем как сдеру с тебя шкуру и плоть.

Генерал лежал на боку всего в ярде с небольшим от своего меча. Ему хотелось бы заполучить его снова, но боль в животе делала невыносимо мучительной одну мысль о том, чтобы шевельнуться. Мысли его начали разбредаться, утратили фокус, но он все еще смотрел на Долгозуба и Королеву. Тигрочеловек издал рык, негромкий и низкий, расправил грудь и выглядел теперь таким свирепым, каким и привык генерал его видеть. Желтые глаза вспыхнули в синем свете костра, и он сделал несколько шагов в сторону, не сводя глаз с Королевы.

– Предупреждаю тебя, Роберт. Я играла с тобой, когда ты был тигренком, но я выпущу тебе кишки без всякой жалости, если ты…

Долгозуб зарычал. Зашипел на нее.

– Заткни сссвою гнилую пасссть, глупая ссстерва. Пораженная, Королева замерла. Колючие ветви, свисавшие с ее головы, на миг безжизненно повисли вдоль спины. Она взглянула на Долгозуба с изумлением.

– Ты – всссего лишшшь тупоголовая древессс-ная нимфа, лесссная шшшлюха, у которой ссслиш-шшком много сссилы и мания величия. Ссс тех пор, как Нашшш Мальчик заключил тебя в этот круг, ты ссстала просто валежником! Это ты-то Королева лессса? Ха-ха, насмешшшила! Королева этого круга, да, может быть. Пятачок земли, несссколько горящ-щщих булыжников и болыпшшой дуб. Да половина обитателей лессса думать о тебе забыла, ссстарая гнилушшшка Чахлый куссстик. Шакал Фонарь даже не подумал позвать тебя на помощщщь, потому что толку от тебя ноль.

Генерал был ошеломлен не меньше, чем, судя по ее виду, Королева. В лесу вокруг поляны древесные нимфы щебетали, похоже, ведя какой-то разговор. Видимо, они тоже были поражены, потому что это они пропустили Долгозуба на поляну, а он взял и бросил вызов их Королеве. Но, возможно, после всего произошедшего, после всего того страха, который она им внушила, нимфы сами не знали, как им реагировать.

Эта мысль промелькнула у генерала, когда Королева леса закричала. Казалось, это был крик боли, чудовищной муки. Настоящий крик дерева, поваленного дерева, которое, хлеща и вспарывая воздух ветвями, падало на лесной ковер. Вот какой звук вырвался у нее, когда она набросилась на Боба Долгозуба с такой яростью, ничего подобного которой генерал не видел ни разу в жизни. Она была вне себя.

Что, насколько генерал понимал, стало единственной причиной, которая позволила Долгозубу так растерзать ее. Он метил ей в лицо. Зеленое и нежное, как молодой росток, что пробивается сквозь землю после того, как выпал последний снег перед победным наступлением весны. Это было ее гордостью, он знал это. Ее нежное лицо.

Долгозуб когтями содрал половину лица королевы. Один глаз лопнул, расплескивая клейкую живицу. И тогда она набросилась на него, оплетая его колючими прядями волос, когтями раздирая шкуру. Показалась кровь.

А генерал все смотрел, слабея. Умирая. И тут на кончик его носа опустилась пчела. Вот так просто, весь рой вернулся. Они облепили его. Заполнили его. Они пробивались в полость в его животе, набивая ее арахисовым маслом, действуя так, как могли бы действовать с медом и ткань его тела, его липкая и сладкая плоть отозвалась. Арахисовое масло текло по нему, затягивая рану в его животе, замуровывая пчел внутри, чтобы они жужжали там вечно, вернее, так долго, сколько им удастся поддерживать в нем жизнь.

Генерал с трудом поднялся на колени. Он протянул руку, щупальце арахисового масла вытянулось и обвилось вокруг рукоятки меча – и он, сверкнув, пролетел по воздуху и уютно улегся в его ладонь. Он поднялся и занес меч.

Боб Долгозуб вырвался и с криком побежал с поляны, истекая кровью, спотыкаясь и бранясь слабым голосом. Древесные нимфы полетели вслед за ним, и генерал с нехорошей улыбкой вознес небольшую молитву за гибель саблезубого.

Королева развернулась, увидела поднявшегося генерала и нахмурила ободранное лицо. Теперь она была взбешена до безумия. Ее когти начали удлиняться, обрастать шипами, пока не стали напоминать зазубренные щупальца. Генерал подумал об отступлении. Не было никакого смысла продолжать этот бой. Теперь, когда древесные нимфы убрались прочь, он может продолжить путь к крепости старины Шака, чтобы найти Натана и спасти мальчика.

Держа перед собой меч, генерал начал отступать во всю прыть. Он обогнул пылающую синюю пирамиду, охваченную пламенем груду камней. Жар болезненно отозвался в том месте, которое уже было обожжено, но он не обратил внимания на неприятное ощущение. Другого выхода не было. На него надвигалась Королева.

Ее длинные пальцы, словно змеи, вились впереди нее, тянулись к нему. Генерал отрубил одно щупальце. Потом развернулся и бросился к краю поляны. Колючие ветви обвились вокруг его ног. Врезаясь. Сокрушая.

– Нет! – яростно крикнул он. – Только не сейчас.

Голова, плечи и руки генерала находились за границей поляны. Но даже теперь она тянула его назад. Им начало овладевать отчаяние. Пчелы в груди у него на мгновение утихли. Он перестал слышать жужжание и подумал, что они каким-то образом снова бросили его. Но нет, он ощущал, как они копошатся внутри, на его ребрах.

– Нет! – взревел он. – Моя Королева, вы не ведаете, что творите! Если я не спасу Натана, Обманный лес может погибнуть навеки! Неужели вы не понимаете? Наш Мальчик сотрет нас в порошок, из мести или просто с горя! Мы можем кануть в небытие!

Но Королева его не слушала. Она тащила его обратно, на поляну.

Королева не слушала.

Слушал кто-то другой.

На вершине дерева раздался звук, совершенно неуместный посреди всего этого кошмара, похожий на перебор струн арфы и перезвон колокольчиков, плач скрипки и пианино, и генерал, обернувшись, задрал голову и увидел, как дракон Смычок спикировал на поляну. В голубом огне его оранжевое брюшко отливало пурпурно-красным, зеленая кожа казалась черной. Но генерал не спутал бы его ни с кем другим.

Дракон налетел на Королеву леса. Ее терновые ветви-волосы облаком взвились над головой, потянулись к его хлопающим крылышкам. Смычок открыл пасть, и из его глотки вырвался язык пламени, рыжий и потрескивающий. Он дотла спалил ей волосы, прежде чем добрался до обезображенного лица. Смычок полетел дальше, мимо Королевы, а она вся занялась огнем, пламя алчно пожирало ее тело.

Королева леса дико закричала от боли и сдалась.

Ее объял огонь.

Несколько секунд спустя, когда Смычок снова устроился у генерала Арахисовое Масло на плече, от нее осталась лишь свежая, влажная обугливающаяся зелень неповрежденной половины лица Она была слишком зеленой, слишком юной, чтобы гореть так быстро. Но в конце концов от нее останутся лишь угли.

Смычок заплакал огненными слезинками.

Генерал зашагал прочь с поляны, точно и прямо по тропке, которая вела к реке Вверх и крепости на другом ее берегу. Дракон печально фыркнул.

– Ты сделал то, что должен был, чтобы спасти лес, – сказал генерал, непривычный к роли утешителя. Ему нелегко пришлось сначала с Натаном, а теперь вот с драконом… Генерал никогда не был особенно сострадательным человеком. Даже когда его собственные ребятишки были маленькими, он редко целовал их царапины или утешал в их горестях.

– Я убил Сердце леса, – отозвался Смычок.

– Лес не смог бы жить без сердца, – заверил его генерал. – Возможно, из-за этого и весь сыр-бор. Раньше я думал, что Сердце леса – Наш Мальчик, в своем роде. Но теперь я задумываюсь, не перешло ли все это к Натану.

Они еще некоторое время шли по лесу, прежде чем дракон снова подал голос.

– Думаешь, мы погибнем? – спросил он наконец. – В этой битве, я имею в виду. Шакал Фонарь очень свиреп, ты же знаешь.

– Может быть, – ответил генерал – Такова природа войны. Ты боишься?

Дракон, казалось, едва не рассмеялся и слегка растопырил крылышки. Музыка больше не казалась нежной, она походила скорее на похоронную песнь.

– Раньше я боялся боли, но не боялся умирать, – рассудительно сказал Смычок. – Я думал, что тогда я буду со своими родителями. Теперь боль не внушает мне страха. Я утратил чувствительность. Но смерть… смерть страшит меня. Я не знаю, что лежит за лесом для того, кто проклят. А ты?

Теперь настала очередь генерала умолкнуть. Он прошел несколько ярдов с драконом на плече, потом на секунду остановился. И повернул шею так, что оказался с драконом глаза в глаза.

– Мы выясним это вместе, друг мой, – сказал генерал Арахисовое Масло.

Так, вместе, они зашагали дальше.

Когда Уолт Сарбекер подъехал к дому Эмили в Тарритауне, была половина девятого утра. Он не успел даже заскочить на работу. В семь с небольшим ему позвонил помощник с рассказом о преступнике, который забрался в дом Эмили Рэнделл этой ночью. Помощник не видел никакой связи, но дамочка Рэнделл спрашивала об Уолте.

Перед тем как подняться на крыльцо, он обошел дом, чтобы взглянуть на разбитое окно второго этажа. Дождь, который лил несколько дней, закончился, ярко сияло солнце, небо голубело над головой, дул приятный ветерок. Уолту на миг захотелось на пляж – как здорово было бы оказаться там сейчас с Дженни и их сынишкой Алексом. Весной он купил сыну нового воздушного змея, с динозаврами, и они запускали его при каждом удобном случае.

Потом он снова вспомнил сына Эмили Рэнделл на больничной койке, и сердце у него сжалось. На этой поганой работе сердце у него сжималось каждый божий день.

Раздраженно вздохнув, Уолт провел рукой по тронутым сединой волосам и направился обратно к переднему крыльцу. Он был удивлен, что плотники до сих пор не появились, чтобы вставить стекло, и мысленно положил себе отыскать их для миссис Рэнделл, если ей понадобится помощь.

Он поднялся по ступенькам на крыльцо, позвонил в дверь и принялся терпеливо ждать, сжимая в руке пакет из «Данкин донатс». Два стакана с кофе, черным. Если она предпочитает с сахаром и сливками, может добавить их сама.

Но, когда дверь открылась и Уолт увидел выражение лица бедной женщины, он разом позабыл про кофе. Он искал в памяти слово, которое обозначало бы это бледное лицо и пустые глаза, потерянный и пронизывающий взгляд. И он нашел это слово. У Эмили Рэнделл был такой вид, как будто она увидела привидение. Как будто все призраки ее жизни явились к ней этой ночью, и теперь она едва ли была в силах поверить, что днем к ней не явится новый дух.

– Миссис Рэнделл, вы меня помните? – спросил он ее. – Детектив Сарбекер.

Ее глаза на миг просветлели, и она открыла дверь шире.

– Да, детектив. Спасибо, что пришли так быстро. Мне… мне нужно поговорить с вами.

Она бросила мимолетный взгляд на пакет из «Данкин донатс», и Уолт почувствовал себя очень неловко, почти по-дурацки, из-за того, что держит его в руках. Он поднял его, чуть ли не всучил ей.

– Я принес нам кофе, – неуклюже пояснил он. – Подумал, после потрясения, которое вы пережили ночью, вам не помешает чашечка кофе.

Миссис Рэнделл отважно попыталась изобразить улыбку и попытка ее с треском провалилась.

– Думаю, кофе мне уже не поможет, детектив. Но все равно спасибо за заботу.

Она развернулась и пошла в дом, ее уязвимый и поруганный дом, и Уолту не оставалось ничего другого, как закрыть дверь и последовать за ней. В гостиной она уселась на диван и жестом пригласила его садиться в кресло напротив.

– Я думаю, мой бывший муж был прав, – начала она без предисловий. – Думаю, в самом деле существует преследователь, помешанный на «Обманном лесе», и я считаю, что это он виноват в том, что случилось с Натаном и с Томасом.

Уолт ощутил, как его охватила грусть, но попытался не выказать ее.

– Прежде чем мы перейдем к этому, миссис Рэнделл…

– Зовите меня Эмили.

– Эмили. Прежде чем мы перейдем к этому, я хотел бы услышать ваш рассказ о прошлой ночи. Я знаю, что вы уже дали показания, но я хотел бы услышать все это непосредственно от вас, если не возражаете. Все, что помните.

Она заморгала, помолчала, а потом изложила ему, с начала и до конца, ее версию событий этого утра. Из всей истории Уолт не слышал только о том, что случилось накануне утром в квартире мужчины, с которым она встречалась. Судя по ее тону, она ожидала, что он осуждающе отнесется к этим отношениям, но Уолт не сказал ни слова. И потом, была еще ее уверенность в том, что ее кто-то преследует.

– Я знаю, это покажется паранойей, – сказала она – Может быть, так оно и есть. Может быть, мне следовало бы обратиться к врачу. Но в этом деле слишком много совпадений.

Уолт согласился. Но не мог не задаться вопросом, не существуют ли некоторые из этих совпадений лишь в ее воображении. Впрочем, вслух он говорить об этом не стал. Ни к чему волновать женщину.

– Ну? – осведомилась она. – Что скажете?

Уолт неторопливо отпил кофе, потом склонился вперед и заставил женщину встретиться с ним взглядом.

– Буду откровенен с вами, Эмили, – сказал он. Однако он кривил душой. Он намеревался быть откровенным ровно в той степени, которую, по его мнению, она могла воспринять.

– Уж пожалуйста, – ответила она чуть вызывающе.

– Наша следственная бригада, которая побывала здесь сегодня утром, собрала образцы волос и крови, а также отпечатки пальцев. Если этого малого хотя бы раз задерживали за что-нибудь, где угодно в свободном мире, мы сумеем установить его личность. Если же нет, у нас нет ни единого шанса, если он больше не покажется.

Эмили хмуро усмехнулась:

– Он покажется, детектив.

– Зовите меня Уолт, – предложил Сарбекер. – В настоящий момент все, что мы можем для вас сделать, это регулярно патрулировать окрестности вашего дома на машине и уведомить больничную охрану, что вам может грозить опасность, чтобы они приглядывали за вами, когда вы там.

Лицо Эмили недвусмысленно отразило страдание. В глубине души Уолт ощутил какой-то отклик.

После того, что эта бедняжка так недавно пережила, он начал чувствовать острую необходимость сделать что-нибудь, чтобы она больше не страдала.

Уолт Сарбекер был не из тех, кто принимает каждое дело близко к сердцу. Вообще говоря, до сих пор все именно так и было. Но он ведь живой человек, а эта женщина уже потеряла так много.

– Что касается вашей теории, – сообщил он ей, – я разговаривал с докторами о вашем бывшем муже и вашем сыне. В обоих случаях ничто не указывает на попытку убийства. Скорее всего, это просто была попытка совершения кражи, и этот малый больше не вернется. Но если даже существует некий преследователь, у которого бзик на произведениях вашего бывшего мужа, он не имеет никакого отношения к тому, что произошло с мистером Рэнделлом и Натаном Прошу прощения, если вам от этого только тяжелее. Но никакой связи просто нет. С другой стороны… – Уолт умолк, поняв, что он уходит от темы, и покачал головой.

– Что? – спросила Эмили.

– Ничего. Ничего относящегося к делу.

– Что? – повторила она снова, на этот раз настойчиво.

Уолт пожал плечами.

– Ну, если верить доктору Гершманну, между состоянием Томаса и Натана определенно существует какая-то связь. Что-то там такое с мозговой активностью.

Глаза женщины расширились.

– Но… они же сказали мне, что нет ничего общего. Они… – Она впилась взглядом в Уолта. – Послушайте, детектив, эти врачи ни черта не понимают. Здесь что-то происходит. Они не знают, почему Натан не очнулся. Теперь появилась какая-то связь с тем, что произошло с Томасом…

– Ваш бывший муж пытался покончить с собой, Эмили, – без обиняков сказал Уолт.

Женщина вздрогнула, и ему стало тошно.

– Извините, – сказал он. – Но это правда.

– Возможно, – ответила она. – Но за всю свою жизнь Томас Рэнделл ни разу ничего не бросил на полпути. Не могу себе представить, чтобы он провалил такое простое дело, как самоубийство.

– Медицинские курьезы вам придется обсуждать с доктором Кардифф или с доктором Гершманном, – сказал он, пытаясь взять разговор в свои руки. – Я здесь затем, чтобы сообщить вам, что, в каком бы состоянии они ни находились, это не имеет отношения к тому, что произошло здесь сегодня утром.

Эмили посмотрела на него долгим взглядом, потом со вздохом уронила голову.

– Я понимаю, что вы, наверное, правы. Не так. Я понимаю, что вы правы. Но просто… вся логика в мире не может отменить того, что все это ужасно странно. У меня такое ощущение, как будто, несмотря на весь кошмар произошедшего, все это часть чего-то другого. Как будто должно случиться что-то по-настоящему ужасное, а я ничего не могу с этим поделать.

Уолт открыл рот, снова закрыл его. Ответить на это ему было нечего.

Ворчун стоял в коридоре перед каморкой Натана в холодном, насквозь продуваемом каменном мешке крепости шакала Фонаря. Даже из-за двери он слышал негромкое похрапывание мальчика. Так аккуратно, как только мог, он отпер дверь и приоткрыл ее. Гном в полосатом костюме вступил в клетушку и отметил, как странно потяжелели пистолеты, которые он носил под мышками. Инструменты смерти, вот что они такое. И всегда были. Но теперь они почему-то стали ему чужими.

На грязном одеяле, дрожа от пронизывающего холода влажных стен, спал Натан. Его голое тело покрывали темные воспаленные багровые и черные синяки. Кровь запеклась под носом, а на одеяле под ним краснело свежее пятно, источника которого Ворчун разглядеть не смог. Мальчик хрипло закашлялся во сне, изо рта у него показалась кровь, потекла вниз по щеке.

С холодным, как каменные стены крепости, рассудком и сердцем Ворчун вышел в коридор и принес тяжелое меховое одеяло, которое позаимствовал из своих покоев. Быстро оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он вернулся в каморку мальчика и закутал его в одеяло.

От духа, исходившего от Натана, Ворчуна едва не вывернуло. Кровь, грязь и болезнь были составными частями этого запаха. Но присутствовало и еще что-то. Что-то более мрачное. Что-то такое, что должно было очень скоро появиться – появиться, чтобы забрать ребенка отсюда, спасти его, так как сам Ворчун Натана спасти не мог.

Гном поглядел на него, на нежное, нездоровое, страдальческое лицо мальчугана, которому не исполнилось еще и шести. Он был всего лишь мальчик.

– Прости, Натан, – прошептал он. – Меня придумывали не таким.

Во сне тело Натана скрутила судорога, и по его лицу пробежала осмысленная рябь.

– Папочка, – плаксиво прошептал мальчик. Затем его лицо снова разгладилось, и он опять впал в забытье.

Ворчун посмотрел на него еще немного, не в силах вымолвить ни слова, потом оставил Натана наедине с его болезнью и с его каморкой.

Но, подумал он, теперь мальчик хотя бы не замерзнет.