В отличие от смолян, совсем иное мнение о царе и его порядках сложилось у жителей других городов Литвы. На запад потянулись струйки, перераставшие в ручьи и реки беженцев из Мстиславля, Могилева, Орши, Шклова, Борисова, Гомеля, а также из городов и деревень, к которым еще только приближались захватчики. Ужасы рассказывала одна еврейская семья из Могилева, приехавшая в Несвиж. Царские казаки да ратники, вступившие в город с согласия его жителей, посекли саблями да ножами за стенами города почти всех евреев. Семья из Мстиславля расписывала события еще страшнее:

— Граф Трубецкой штурмом взял город, — говорили Ми-халу Радзивиллу беженцы, приехавшие на запряженной тощей лошадью телеге, — всех жителей, тысяч пятнадцать убили — народ всяческий: и шляхетский, и мещан, и жидов всех под корень высекли, а потом, протрубив, среди трупов живых искали и в плен в Москву забирали. Замок и паркан огнем пожгли. Всюду запустение, ни коров на лугу, ни человека в поле. И у вас скоро так будет. Поэтому мы, может, дальше поедем. В Польшу. Может, там нас король защитит.

Беженцы из деревень Верасница, Букча, Глинная, Храпина и Колки рассказывали, что все сии вески сожгли до последней хаты, лишь уголь да пепел теперь на этих местах.

Бежала под защиту к Михалу и его тетка, аббатисса местного бенедиктинского монастыря Эуфимия. Она умоляла племянника укрыть за стенами замка ее вместе с монахинями от разъяренной солдатни Хованского.

— Мой долг — защитить святых сестер и вас, тетушка, — привечал женщин юный хозяин замка, а сам отдавал срочные распоряжения о найме в Подляшье солдат дня усиления несвижского гарнизона. Однако тетка Эуфимия боялась оставаться даже в Несвиже, глядя, как мало людей для обороны у Михала. Она посовещалась с племянником, списалась со своим братом — канцлером великим литовским Альбрехтом Станиславом и решилась со своими святыми сестрами на дальнее северное путешествие в более безопасное Поморье. И как раз вовремя. Армия Хованского уже стала лагерем под Несвижем. Безоружные горожане спасались бегством, а те, кто мог держать в руках мушкет или саблю, шли в замок. Озадаченный Михал, естественно, при всем своем желании не мог принять всех желающих — их было слишком много. По этой причине ворота открывали только перед теми, кто мог быть полезен для обороны фортеции. Всем остальным Радзивилл предлагал укрыться в католическом иезуитском костеле, где три священника с большим трудом оказывали помощь всем прибывающим.

Московитяне без труда захватили город и тотчас вышли к Несвижскому замку. Князь Хованский в подбитой мехом епанче поверх доспехов на гнедом коне объезжал фортецию. «Ух, ты! Лепота!» — чуть было не вырвалось из его уст, если бы князь был простым гостем или путешественником по здешним местам. Несвижский замок впечатлял размерами, красотой, неприступностью и мощью рва и вала. Поэтому вместо восхищения Хованский лишь скрипнул зубами в бессильной злобе — эту мощь ему предстояло штурмовать. Несвижский замок впечатлил его, представ перед московским воеводой величественной крепостью, возведенной на полуострове, на правом берегу реки Уши, подпертой плотиной, которая образовала два пруда — Паненский и Пионерский. Окруженная широким водяным рвом, в котором уровень воды регулировался хозяином замка, Несвижская твердыня была фактически островной, с двумя водными рубежами.

Построил ее итальянский архитектор Джованни Бернардони таким образом, что дворец защищали не только крепостные стены и башни. Благодаря каналам и системе прудов замок был окружен водой со всех сторон. Позаботился Бернардони и о многочисленных подземных тайниках и секретных ходах, ведущих из дворца.

Проникнуть в замок из города можно было только по длинному деревянному мосту, который шел через озеро и в данный момент был разобран. Сей мост доходил до оборонительного рва с переброшенным через него подъемным мостом. Сам замок имел форму четырехугольника размером сто семьдесят на сто двадцать шагов, окруженного высоким земляным валом с бастионами по углам и башенками на них. Вал был обмурован камнем до самого верха и переходил в такой же бруствер. За бруствером были стрелковые бойницы, окопы, шла дорожка для защитников во время осады. Со стороны замкового двора брустверная линия огня защищалась еще одной каменной стеной. Просторный замковый двор, которого московский князь, естественно, не видел, окружали три здания. Напротив въездных ворот, на оси въезда, стоял главный корпус с княжескими покоями. По углам прямоугольного здания возвышались традиционные для местных замков восьмигранные башенки, которые, правда, уже утратили оборонное значение. Центр фасада украшал ризалит. Справа от входа на замковый двор стоял массивный трехэтажный корпус с высокой часовой башней.

Вал Несвижского замка заслонял собой от обстрела весь первый этаж здания, и это не ускользнуло от внимательного глаза московского воеводы. Внутри вала, имевшего сводчатые помещения, располагались подсобные службы, а также четыре тайных выхода, о которых Хованский, само собой, тоже не догадывался. С внешней стороны водяного рва шла широкая дорога, которая защищалась невысокой земляной насыпью. С запада и севера от насыпи находился ров, а с остальных сторон — глубокие пруды. С запада подход к воротам укреплялся треугольным шанцем, от которого отходили две дороги. Чтобы защитить подступы к замку с северной стороны, напротив него, на левом берегу реки Уши, военные инженеры соорудили большой бастион, с которого хорошо простреливались подступы к мосту.

Вид радзивилловской суперфортеции впечатлил Хованского. Неприятное чувство усиливала погода: летящие по ветру желтые листья, низкие серые тучи, угрюмо плывущие над башнями и бастионами замка, словно серый пороховой дым будущего сражения, от которого веет безнадежностью и тщетностью усилий. Хованский перекрестился три раза и без особой надежды стал требовать добровольной сдачи с помилованием всех.

— Ни за что! — гордо ответил Михал. — Это мы требуем, чтобы вы тотчас покинули расположение города. По какому праву вы врываетесь сюда? Какое право имеет московский царь на Несвиж и наши земли?

Хованскому ничего не оставалось как послать своих ратников на штурм. Его стрельцы, наемники и казаки бросились на приступ, переплывая на плотах ров и пруды, упорно лезли по лестницам на вал.

— Огня! — кричал Михал своим пушкарям, и крепость изрыгала клубы белого дыма, а по московитам бил град свинца из пуль и ядер. Пушки были особой гордостью Михала. С 1598 года в замке работала собственная литейная мастерская. Каждая пушка была произведением искусства. Около орудия «Гидра» сидел Степан Злотник с фитилем. На пушке надпись: «Готовит траур, скоро тронет черной отметиной». Столяр Хло-мада наводил прицел своим «Попугаем», на котором было вылито: «Всех умерщвляю, кого кривым клювом ударяю».

— Увага! — кричал пушкарям Михал. — «Химера», «Попугай» и «Гидра!» Огня!

Гулко стреляли пушки, метко кладя чугунные ядра в плоты с пехотинцами. Снаряды разнесли один плот в щепки, опрокидывая людей в мутную воду рва. Понеся потери и утопив не один плот, захватчики отступили. Они вновь и вновь обстреливали замок, вновь и вновь шли на приступ, используя атаки на ворота, форсирование рва, но все тщетно. Те же, которые умудрялись взобраться на вал, являли собой прекрасные мишени. Зато захватчики полностью отвели душу на самом Не-свиже. Город пожгли и разграбили. Московские ратники ворвались в иезуитский костел и убили священников. Разгром костела Михал наблюдал через узкое окно замка.

— Лотры! — скрипнул зубами Михал и приказал гусарам готовиться к вылазке. Гусарскую хоругвь Радзивилл собрал по просьбе Януша, чтобы отослать гетману, но не успел. Теперь эти рыцари пригодились самому Михалу. Он решил лично возглавить вылазку, хотя еще ни разу не участвовал в настоящем бою. Облачившись в рейтарские латы и водрузив на голову шлем, закрывающий щеки и лицо, Михал, перекрестившись, вскочил на коня и велел открывать ворота. Его руки дрожали от волнения, но праведный гнев заглушал легкий страх юного князя. С грохотом конских копыт хоругвь проскакала по опустившемуся мосту, разметав в клочья слабый заслон московитян, и вихрем влетела во двор костела, где толпились грабящие и убивающие селян московские ратники.

— Руби лотров! — кричал Михал. И теперь уже не горожане, а московиты с криками спасались бегством, бежали, падали, катились их отрубленные головы, руки… Литвинские и польские гусары славились по всей Европе как лихие рубаки. Гусарская сабля в умелой руке представляла грозное оружие, способное разрубить надвое человека, а атаки гусар на позиции врага часто наводили страх одним лишь видом и гулом декоративных крыльев за спиной. Казаки и татары никогда не шли в лоб на гусарскую хоругвь, предпочитая стрелять издалека, а мастерство гусар ценили даже в Швеции, чья армия считалась лучшей в Европе.

Возмущенные резней священников, гусары ворвались в сам костел. Внутри его, на узких лестницах, в проходах, кельях и залах, закипела ожесточенная схватка. Гнев гусар увеличивал их преимущество — возмездие быстро нашло негодяев, все московитяне, кто находился к костеле, были порублены и заколоты. Как бы охранники Михала ни опекали своего командира, юный князь также умудрился пропороть насквозь своей длинной шпагой стрельца на ступеньках лестницы. Еще в одного он успел выпустить пулю из пистолета в тот самый момент, когда московский ратник пытался выпрыгнуть через разбитое окно. Словно разрушительный смерч, тяжелая конная хоругвь прошлась по всей улице, рубя врагов налево и направо, влетела в обоз, порубила всех в капусту и спешно вернулась, видя, что московиты стягивают силы: стрельцов, пехоту и картечни-цы, чтобы отбить вылазку прицельным огнем.

Михал не мог даже самому себе ответить, убил ли он кого или нет. Князь яростно махал саблей, не замечая ничего воіфуг. В себя он пришел уже в замке, спрыгнув с коня. Его щеки горели, а глаза сверкали зеленым огнем.

— Мы им показали! Мы с Божьей милостью наказали этих негодяев! — торжествовал Михал.

Хованский был в бешенстве. Он сам повел на штурм свой полк, но укрывшиеся в замке были готовы к атаке. Мощный мушкетный и орудийный огонь вновь отбросил захватчиков от стен крепости. Тогда еще больше взбешенный Хованский велел подтянуть пушки и обстреливать фортецию весь день, сколько хватит ядер. Однако, наблюдая за огнем своих пушек, он понимал, сколь бесполезно это занятие. С таким же успехом можно из лука стрелять в толстый бок слона, пытаясь убить этого великана.

— Ничего, я их голодом уморю, — цедил сквозь зубы Хованский.

Но, кажется, Хованский стал морить голодом собственных ратников. Московиты вскоре сами пожалели, что пожгли город. Провиант пришлось добывать со всей округи. А тут новая напасть — на фуражистов нападал партизанский отряд повстанцев под предводительством некоего Коржа из соседнего городка Городзея. Отряд Коржа, похоже, контролировал все дороги между Несвижем, Миром и Городзеей.

Ну, а защитники Несвижского замка пока что не унывали. Провианта у них хватало, хотя еду было приказано строго экономить: кто знает, может, придется взаперти провести всю зиму.