2 августа 1999 г. чеченский полевой командир Шамиль Басаев с вооруженным отрядом, насчитывавшим 2000 боевиков, вторгся в российскую республику Дагестан с целью освобождения ее из-под власти Российской империи. В группу Басаева входили арабский командир Хаттаб, имевший связи с аль-Каидой, а также ваххабиты из самого Дагестана. В ответ Совет безопасности Российской Федерации принял решение о применении военной силы для восстановления порядка в регионе. Официальные американские представители, так же как и большинство представителей других стран, осудили посягательство мятежников на суверенитет России. 16 августа 1999 г. представитель Госдепартамента Джеми Рубин заявила: «Мы считаем, что действия чеченских вооруженных групп против законной власти и невинных гражданских лиц заслуживают осуждения». Российские вооруженные силы предприняли крупную контрнаступательную операцию против чеченских и арабских группировок в Дагестане. К концу месяца они вытеснили Басаева и его отряды в Чечню. 27 августа 1999 г. премьер-министр Владимир Путин побывал в Дагестане и пообещал выделить 300 млн. долл. на восстановительные работы. Многие надеялись, что конфликт подошел к концу.
На самом деле это было не так. На следующий день, 1 сентября, в результате взрыва на Манежной площади в центре Москвы был ранен 41 человек. Два дня спустя правительство сообщило, что террористами взорван жилой дом в дагестанском городе Буйнакске, в котором проживали семьи российских офицеров. В результате взрыва погибли несколько десятков человек. 5 сентября чеченские боевики снова проникли в Дагестан и захватили несколько деревень в Новолакском районе. Еще через три дня в результате нового нападения разрушено жилое здание в одном из районов Москвы, 21 человек погиб и более 150 получили ранения. Террористические акты в центре России продолжались, и через два дня бомба взорвалась в другом жилом доме Москвы. Еще один теракт против гражданского населения произошел 16 сентября 1999 г. в городе Волгодонске Ростовской области, где взрывом разрушено 9-этажное здание, 17 человек погибли и 300 — ранены. Только за один месяц убито более 300 мирных российских граждан.
Эти нападения все еще окружены ореолом тайны. Некоторые даже высказывали предположение, что взрывы были организованы российскими разведывательными службами с целью создания предлога для возобновления войны в Чечне. Расчет якобы строился на том, что война будет успешной и популярной в народе, а это позволит премьер-министру Путину стать главным претендентом на пост президента России. Однако для большинства жителей России никакой тайны тут не было. Они воспринимали эти нападения как военные действия чеченских террористов и их иностранных спонсоров против российского мирного населения. Общество требовало ответа, и правительство ответило.
17 сентября Путин заявил в верхней палате российского парламента, что Чечня является субъектом Российской Федерации и там будет предпринято крупное контрнаступление. В последующих выступлениях Путин подчеркивал, что новый конфликт «не гражданская война, эта война объявлена России международным терроризмом с целью захвата некоторых территорий, богатых природными ресурсами… террористы готовятся, финансируются и засылаются к нам из-за рубежа». Путин и официальные правительственные источники подчеркивали роль ваххабитов из Саудовской Аравии, которые являлись ударной силой этих нападений.
В октябре российские войска снова вошли в Чечню, во второй раз за последнее десятилетие. Некоторые надеялись, что российские вооруженные силы оккупируют северные районы Чечни и остановятся на рубеже реки Терек, где проживала большая часть этнических русских. Однако Путин пошел по пути полной оккупации Чечни максимальными силами. Чечня должна быть освобождена от мятежников любыми средствами. Для достижения этой цели на театр военных действий было направлено около 100 тыс. военнослужащих, что более чем в два раза превышало силы, использовавшиеся в первой войне.
В отличие от первой войны 1994-1996 годов российские вооруженные силы на первом этапе второй кампании добились некоторых успехов. К началу 2000 года, действуя более методично и широко применяя авиацию, российские вооруженные силы в конце концов освободили Грозный и большинство других чеченских городов, вытеснив чеченских боевиков в горы. В ходе второй войны резко возросли число случаев и тяжесть нарушения прав человека в отношении гражданского населения, включая изнасилования, пытки, казни без суда, бомбардировки деревень и бесчеловечное обращение с пленниками (или они просто лучше документировались). Организация «Хьюман райтс уотч» озаглавила свой доклад об условиях содержания узников в тюрьмах: «Добро пожаловать в ад». По оценкам западных экспертов, число перемещенных лиц достигало 400 тыс. В своем подробном исследовании военных преступлений в Чечне Мэтью Евангелиста делает вывод: «По всем меркам российское правительство не выполняло обязательства, связанные с преследованием военных преступников». Чеченские боевики тоже допускали кошмарные нарушения прав российских военнопленных.
Победа ускользнула от России. На момент подготовки данной книги российские войска все еще вели войну с мятежниками в Чечне.
Возобновление затяжной войны в Чечне стало главным отрицательным фактором, осложнившим развитие демократии в России в последние два года администрации Клинтона. К тому же приход Путина к власти сначала в качестве премьер-министра, а затем президента России совпал с новыми угрозами хрупкой и неокрепшей российской демократии. В период пребывания Путина на посту директора ФСБ началось также целеустремленное преследование конкретных активистов движения за права человека, журналистов, занимавшихся расследованиями, защитников окружающей среды, представителей западных неправительственных организаций, религиозных групп и их отделений в России. Были опубликованы новые правила поддержания учеными контактов с иностранцами, и некоторые ученые были обвинены в шпионаже.
Путин также принял меры для ослабления альтернативных центров власти в стране. Союзники Путина создали новую партию «Единство» для участия в президентских выборах 1999 года. Ей удалось собрать почти четверть всех поданных на выборах голосов, что позволило настроить Государственную Думу на более тесное сотрудничество с президентом. Позже Кремль организовал объединение партии «Единство» с партией «Отечество», которая была ее яростным противником на выборах 1999 года. Это слияние сделало Государственную Думу еще более послушным инструментом политики Путина. Реформа Путиным верхней палаты парламента — Совета Федерации ослабила этот в прошлом важный орган контроля президентской власти. Раньше он избирался, а теперь его члены стали назначаться. Реализация планов восстановления власти Москвы над регионами была не так успешна, но явный уклон в сторону центра наметился.
В период президентства Клинтона антидемократические склонности Путина наиболее ярко проявились в его подходе к негосударственным средствам массовой информации. Официальная власть подвергла аресту и угрозам и, наконец, изгнанию журналистов Андрея Бабицкого и Анны Политковской, «неправильно» освещавших положение в Чечне. Российское правительство также приняло новую доктрину информационной безопасности, которая создавала угрозу свободному распространению информации в России и за рубежом. Проводившаяся правительством в 2000 году кампания против принадлежавшей Владимиру Гусинскому крупнейшей в России частной группы СМИ — «Медиа-мост», владельцу телевизионной компании НТВ, наиболее наглядно продемонстрировала нетерпимость Путина к критике. К концу второго срока пребывания Клинтона в Белом доме российское правительство добилось передачи контроля над НТВ и еженедельником «Итоги» в дружественные Кремлю руки и помогло закрыть принадлежавшую «Медиа-мост» газету «Сегодня».
Реакция США — слова
Для ветеранов российской команды администрации Клинтона Чечня-2 и сопутствующие антидемократические тенденции в России стали еще одним ударом после разочарований в экономической и дипломатической сферах. Финансовый кризис в России, за которым последовал скандал вокруг «Бэнк оф Нью-Йорк», и дискуссия о том, «кто потерял Россию», сильно подорвали веру в ее перспективы стать нормальной страной и серьезным партнером Соединенных Штатов.
Спустя всего несколько месяцев после финансового краха, который в то время воспринимался как конец рыночных реформ в России, деятелям администрации Клинтона пришлось мобилизовать все свои дипломатические таланты, чтобы избежать серьезного конфликта в американо-российских отношениях из-за Косово. Это полностью истощило их силы, к тому же их беспокоило непредсказуемое поведение России, как это имело место в июне 1999 года в аэропорту Приштины.
И все же они надеялись, что положительные результаты сотрудничества на завершающем этапе кампании в Косово могут дать новый положительный импульс двусторонним отношениям. Больше всего в администрации Клинтона надеялись использовать последние два года пребывания в Белом доме для заключения с Россией крупного соглашения по контролю над вооружениями, чего им не удалось достигнуть в первые шесть лет пребывания у власти.
Российская военная акция в Чечне летом 1999 года загасила последние искорки оптимизма в отношении Договора ОСВ-3. Некоторые представители администрации стали высказываться в том духе, что вторая чеченская война свела на нет все, что было достигнуто в отношениях с Россией за последние шесть лет. То, как русские воевали, вызывало в США еще большее раздражение. Ответственный представитель Госдепартамента Джон Бейрли сокрушался: «Вместо того чтобы воевать по-умному, Красная Армия действовала кувалдой». Отношение американцев к чеченской войне характеризовалось крайним разочарованием среди российских партнеров.
Смещение этих акцентов дополнялось другими переменами в самой администрации Клинтона, которые определяли ее политический курс по Чечне. Клинтон уже не уделял такого внимания политике в отношении России, как в свой первый срок пребывания на посту президента. Для Клинтона Моника Левински и процедура импичмента отодвинули все другие вопросы на второй план. Тэлботт пишет: «Последовавшая политическая катавасия тяжело отразилась на правительстве и нации в целом. На процессе выработки политики отрицательно сказывалось то, что государственным органам и деятелям администрации пришлось отвлекаться от решения «благородных» или, во всяком случае, более нормальных задач, и у них пропадало желание работать».
Оба президента, Клинтон и Ельцин, приближались к финишу своего длительного срока пребывания у власти. По сравнению с 1994 годом в 1999 году они были меньше нужны друг другу. К тому же затраченные на Россию усилия не обещали позитивных результатов. Некоторые еще верили, что администрации Клинтона все же удастся заключить важное соглашение по контролю над вооружениями, но шансы на это были невелики.
В промежутке между двумя чеченскими войнами сменились и многие специалисты, занимавшиеся Россией. Госсекретарь периода второй войны пользовалась репутацией человека, в большей степени заинтересованного в проблеме прав человека, чем ее предшественник. Послом по особым поручениям для СНГ в этот период был Стивен Сестанович, настроенный более критически в отношении военной интервенции, чем его предшественники в Госдепартаменте (примечательно, что на службу в правительство его пригласил один из таких предшественников — Строуб Тэлботт). Репутация Сестановича как эксперта по России, симпатизирующего российским реформаторам, повышала его влияние в администрации. Тем не менее, этот «пророссийски настроенный парень» резко критиковал новую российскую военную кампанию. Те группировки в администрации, которые раньше выступали против проведения жесткой линии по Чечне в первую войну, теперь были ослаблены или вообще распались. Уход министра обороны Уильяма Перри и его команды означал, что Пентагон стал уделять меньше внимания России. Роль Министерства финансов после краха в августе 1998 года тоже была сильно подорвана, во всяком случае взгляды министерства на Россию в этот период существенно изменились. Деятели Минфина США были скомпрометированы их российскими коллегами, они не видели перспектив продолжения реформ в ближайшем будущем и поэтому не играли никакой роли в смягчении критики действий России в Чечне.
Наконец, некоторые деятели команды Клинтона, в первую очередь Строуб Тэлботт, глубоко сожалели о проявленной ими мягкости в первую чеченскую войну и на этот раз заняли иную позицию. Тэлботт вспоминает: «Я сожалею об этом [о реакции США на первую войну] не только в силу гуманитарных причин. Я думаю, что, если бы мы могли встряхнуть Ельцина и использовать отношения Клинтона с Ельциным так же успешно, как мы это делали по другим вопросам, может быть, он не был бы так податлив влиянию Степашина или Куликова, которые опять втянули его в войну в 1999 году. Ну и, конечно, Путина, во многом… И во-вторых, если бы мы более активно реагировали на первую войну, то, может быть, удержали Ельцина от второй». Но даже если возможность влияния на поведение России была так же ограниченна в 1999, как и в 1994 году, то те деятели команды Клинтона, которые все еще оставались в администрации на момент второй чеченской войны, были преисполнены решимости говорить об этой войне то, что думали. Они твердо верили, что слова имеют значение.
В промежутке между войнами изменилась и сама Россия. Самое главное — во второй войне Ельцин уже не боролся за свое политическое выживание, хотя русские пытались подчеркнуть, что война была привязана к внутренней политике, и ссылались на то, что сильная реакция Ельцина была необходима, чтобы не допустить к власти генерала Александра Лебедя. Угроза возвращения коммунистов к власти перестала существовать после выборов 1996 года. Укрепив свои политические позиции после финансового краха августа 1998 года, коммунисты показали, что у них нет намерений воскресить коммунизм советского толка. Будущее российских реформ уже не было связано с выживанием Ельцина. Отчасти это определялось тем, что сами реформы остановились. Другая причина заключалась в том, что призрак настоящего реванша уже больше не представлял угрозы. Кроме того, угроза распада федерации, если она вообще когда-то была реальной, к 1999 году серьезно ослабла. Наконец, в отличие от 1994 года, на этот раз военная акция в Чечне пользовалась поддержкой в обществе, которое рассматривало ее как самооборону. Вплоть до конца администрации Клинтона прочное большинство в России поддерживало эту войну. Даже самые близкие друзья Америки, включая Анатолия Чубайса и его новую коалицию либералов — «Союз правых сил», поддерживали эту войну. Только либерал Григорий Явлинский публично критиковал вторую войну, заняв позицию, которая, по мнению многих, ему дорого обошлась на парламентских выборах в декабре 1999 года. Сложившаяся в России новая обстановка еще более осложнила выработку политической линии в отношении чеченской войны.
Реакция США на вторую чеченскую войну мало изменилась. Как и в период первой войны, администрация Клинтона подчеркивала свое уважение территориальной целостности России. Тэлботт так объяснял это: «Чечня, Дагестан, Ингушетия являются республиками на территории Российской Федерации. Мы признаем международные границы России и ее обязанность защищать всех своих граждан от проявлений сепаратизма и нападений на законную власть. Мы также признаем, что нынешняя вспышка насилия началась с того, что находящиеся в Чечне повстанцы вторглись в Дагестан. Россия также была потрясена разрушительными взрывами жилых домов в центре России, в том числе в самой Москве». Вторжение чеченцев в Дагестан сделало невозможным для США или любой другой страны занять какую-то иную позицию по вопросу суверенитета России, территория которой подверглась нападению. Россия имела право защищать свои границы».
Как и в период первой войны, у чеченцев не было друзей в американской администрации.
На самом деле те, кто пристально следил за конфликтом, понимали, что разные чеченские лидеры преследовали различные цели. Некоторые в администрации симпатизировали Аслану Масхадову как избранному президенту Чечни, но все презирали Шамиля Басаева и его союзников. Официальная позиция администрации Клинтона заключалась в том, что подлая деятельность Басаева ложилась пятном на всю Чечню. Даже действия Масхадова затрудняли оказание ему открытой поддержки. Например, масхадовское правительство Ичкерии осудило американские удары в 1998 году по лагерям Усамы бен Ладена в Судане и Афганистане, а заместитель премьер-министра Чечни Ваха Арсанов в ответ на эти удары даже объявил США войну. Выступая в Конгрессе США, Стивен Сестанович заявил: «Чеченские повстанцы получают помощь от радикальных групп из-за рубежа, в том числе от организации Усамы бен Ладена и других, которые совершали нападения на объекты США или создавали угрозу их интересам». С учетом наличия у чеченцев подобных союзников и их собственных заявлений администрации США было трудно выступать в поддержку Чечни. Террористические акты против гражданских лиц в Москве и других местах, хотя они никогда прямо и не связывались с Чечней, тоже не способствовали росту симпатий к Чечне.
Однако некоторые аспекты политики США претерпели изменения. Подтверждая российский суверенитет в Чечне, администрация Клинтона отошла от своей прежней позиции и перестала называть войну в Чечне «внутренним делом» России. Президент Клинтон наиболее резко осудил тезис о «внутренних делах» в ходе своего выступления на сессии ОБСЕ в ноябре 1999 года в Стамбуле. Обращаясь к Ельцину напрямую через стол, в присутствии десятков зарубежных лидеров Клинтон заявил, что он не хотел бы, чтобы международное сообщество стояло в стороне, если бы Ельцина арестовали в ходе путча в Москве в августе 1991 года. Ельцину эта сентенция не понравилась, но Клинтон четко дал понять, что будет относиться к кризису в Чечне как к международной проблеме.
Мадлен Олбрайт еще более откровенно заявила, что «Россия не может считать эту войну обычным внутренним делом». В ходе многостороннего совещания в Москве по проблеме ближневосточного урегулирования Олбрайт намекнула на необходимость аналогичного многостороннего вмешательства в Чечне: «Конфликты внутри государств, так же как и международные конфликты, создают угрозу нашей общей безопасности… Считаю, что ОБСЕ может сыграть очень важную роль в разрешении целого ряда внутренних конфликтов». В первых контактах с Путиным Клинтон также пытался подчеркнуть международные последствия чеченской войны. Российский премьер-министр, которому вскоре предстояло стать президентом России, категорически отверг такую постановку вопроса. Когда Клинтон заговаривал о Чечне, это вызывало сильное раздражение российского президента. Путин не хотел слышать критику Клинтона. Видимо, отчасти из-за Чечни у двух лидеров не получилось хорошего контакта, и их отношения оставались натянутыми до самого конца второго президентского срока Клинтона.
В плане риторики представители администрации Клинтона более критически оценивали поведение России во второй чеченской войне, хотя российская тактика ненамного отличалась от той, что применялась в первой войне. Российской военный эксперт Павел Баев писал об этой тактике: «Некоторые западные военные эксперты пришли к выводу, что Россия придерживалась модели, которую НАТО применяла в Косово, на самом деле трудно найти большое сходство между этими операциями. НАТО прибегала к нанесению массированных ударов с воздуха высокоточным оружием, позволявшим избегать вовлечения сухопутных войск, в то время как Россия использовала авиацию в ограниченных масштабах (о точности ударов вообще трудно было говорить) для поддержки наземных операций, полагаясь главным образом на массированное и неразборчивое применение артиллерии. В этой российской тактике «огневого вала» нет ничего нового». Несмотря на утверждения Баева о преемственности, официальные американские представители пытались выявить различия, подчеркивая, что «огульное применение силы» является серьезной проблемой, требующей внимания и действий со стороны международного сообщества. Сестанович отмечал: «Непрерывные бомбардировки и артиллерийские обстрелы имели место почти во всех районах республики. Это огульное применение силы против мирного населения никак не может быть оправдано, и мы его осуждаем». Сестанович очень близко подошел к тому, чтобы назвать действия России военными преступлениями: «Как и другие страны, Россия приняла на себя определенные обязательства в соответствии с Женевскими конвенциями и Кодексом ОБСЕ по военно-политическим аспектам безопасности. Общая статья 3 Женевской конвенции устанавливает, что “в вооруженных конфликтах, не носящих международного характера, к лицам, не принимающим участия в военных действиях… следует относиться гуманно». Статья 36 Кодекса ОБСЕ устанавливает, что, если «при решении задач внутренней безопасности нельзя избежать применения силы, каждое государство-участник гарантирует, что ее применение будет соизмеримо с потребностями наведения порядка. Вооруженные силы должны избегать нанесения ущерба гражданским лицам или их собственности”. Нынешняя российская кампания не отвечает этим обязательствам».
Тэлботт, в отличие от его прежних высказываний о первой чеченской войне, на этот раз критически оценивал действия России. «Сепаратизм и экстремизм чеченских мятежников, сопровождающиеся насилием и провокациями против Дагестана и других регионов, вызывают вполне обоснованную тревогу в плане безопасности. Мы не ставим под сомнение право и обязанность России бороться с терроризмом на своей территории. Однако это не оправдывает массированное применение российским правительством силы против мирного населения Чечни. Цифры говорят сами за себя: за период с сентября прошлого года 285 тыс. человек стали беженцами, тысячи невинных гражданских лиц убиты или ранены, разрушены тысячи жилых домов и предприятий».
Олбрайт назвала бомбардировку рыночной площади в Грозном «зловещей и заслуживающей осуждения», подчеркнув, что «огульное применение силы российской армией не может быть оправдано, и мы это осуждаем». Такие выражения никогда не звучали в первую войну. Представители администрации Клинтона отмечали, что в качестве альтернативы «должны быть предприняты сознательные и энергичные усилия по вовлечению региональных лидеров в политический диалог». Эти призывы к переговорам адресовались одновременно российским и чеченским лидерам.
В администрации Клинтона также родилась новая теория о связи Чечни с демократией. В период первой войны некоторые представители администрации Клинтона указывали на споры вокруг нее в России как на признак работающей демократии. Однако считалось, что слишком много критики в адрес Ельцина в период войны причинит вред российской демократии в долгосрочном плане. Теперь аргументы были прямо противоположны — война в Чечне «подрывала демократию». Представители администрации Клинтона также подчеркивали, что она подрывает международный авторитет России и «ставит под вопрос весь процесс интеграции России в мировое сообщество». Тэлботт, завершая свое выступление в Конгрессе, заявил: «Я должен отметить, господин председатель, что ни одно событие за девять лет, прошедших с момента краха Советского Союза, не вызвало столь серьезных вопросов относительно приверженности России международным нормам, как война в Чечне». Во вторую чеченскую войну уже больше не вспоминали Линкольна и Гражданскую войну в США. Теперь Ельцина уже не хвалили, как Линкольна, за спасение демократии, но обвиняли в ее подрыве.
Несмотря на появившуюся критическую ноту в американских заявлениях по Чечне, администрация Клинтона не хотела заходить слишком далеко. Американские представители не сводили все американо-российские отношения к Чечне. В 1999 году по возвращении со встречи ОБСЕ в Стамбуле, где Чечня была одним из главных вопросов, Мадлен Олбрайт подчеркивала: «Самое опасное, что мы можем сделать, — это попытаться снова превратить Россию в своего врага».
Больше всех в администрации не любил говорить о Чечне сам Клинтон. Он позволял сотрудникам своего аппарата добавлять тезисы по Чечне в сценарии его телефонных разговоров и встреч с Ельциным и Путиным, но сам никогда не уделял этому вопросу серьезного внимания. Клинтону это не нравилось отчасти потому, что он не считал данную проблему крупной, а также потому, что его возможности влиять на поведение России были чрезвычайно ограниченны. По мнению Клинтона, придирки по поводу такого «мелкого» вопроса, как Чечня, не могут быть в центре внимания политики США в отношении России. В своей «прощальной оде», опубликованной вскоре после отставки президента России, Клинтон употребил неудачное выражение «освобождение Грозного» — эвфемизм, под которым понималась война Ельцина против Чечни. После многолетней дискуссии по Чечне фразеология Клинтона выдала, что его симпатии всегда были на стороне Москвы. Такая позиция президента США сильно сковывала действия его советников в этом плане.
Ответ США: подразумеваемая связь
В дополнение к изменению некоторых формулировок в описании второй чеченской войны администрация Клинтона несколько скорректировала свою политику так, чтобы использовать те небольшие рычаги влияния, которые имелись в ее распоряжении. В период первой войны администрация Клинтона старалась, чтобы вопрос о Чечне не приобретал доминирующего характера в дискуссиях на международных форумах. В ходе второй войны США добивались обсуждения чеченской проблемы. Именно американцы, а не европейцы постарались сделать Чечню центральным моментом встречи ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года. Госдепартамент постоянно направлял тезисы на этот счет союзникам США, с тем чтобы Запад выработал общий подход к чеченскому конфликту. Путин прилагал большие усилия для налаживания особых отношений с европейскими лидерами, чтобы побудить их занять отличную от американцев позицию по Чечне. В конечном счете Госдепартамент был вынужден признать, что Путину удалось добиться частичного успеха. На встрече ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года, например, параграф совместного коммюнике с критикой политики России в Чечне был по настоянию министров иностранных дел стран Западной Европы смягчен. Как и в период первой войны, администрация Клинтона воздерживалась от прекращения двусторонних программ помощи России. Использование финансирования в рамках программы Нанна-Лугара для демонтажа ядерного оружия все еще считалось важным для национальной безопасности США вне зависимости от того, что получатели этой помощи — российские военные — делали на других театрах. Прочие программы военного сотрудничества также считались неприкосновенными просто в силу принципиальной важности самого факта сотрудничества.
Агентство международного развития тоже не стремилось сократить свои программы. К осени 1999 года большая часть американской помощи невоенного характера направлялась не федеральному правительству России, а неправительственным организациям и администрациям регионов. Администрация утверждала, что прекращение помощи лишь накажет тех, кто не несет прямой ответственности за войну. Однако две программы помощи все-таки пострадали: помощь России по линии МВФ и финансирование Эксимбанком США российских компаний. Официально МВФ является независимой организацией, не связанной с политикой США. Однако неофициально, как это разбиралось в предыдущих главах, Соединенные Штаты оказывают на Фонд существенное влияние по важнейшим направлениям инвестирования, например таким, как Россия.
До начала второй чеченской войны администрация Клинтона и ее союзники в МВФ намеревались летом 1999 года возобновить предоставление кредитов России отчасти потому, что считали сохранение деловых отношений с Россией важным даже после финансового краха 1998 года, и еще потому, что хотели поддержать нового и реформистски настроенного премьер-министра Сергея Степашина, сменившего в мае 1999 года Примакова. В ходе первого визита Степашина в Вашингтон в качестве премьер-министра в июле 1999 года МВФ объявил о новой программе кредитования и летом того же года выделил первый транш.
Выделение следующего транша по новой программе предусматривалось осенью, однако с началом второй чеченской войны представители администрации Клинтона дали понять МВФ, что кредитные программы не могут продолжаться в обычном режиме. Министр финансов США Саммерс сформулировал свои возражения в экономических терминах. По его мнению, война явится слишком большим финансовым бременем для правительства России и дестабилизирующим фактором. Другие, включая Тэлботта и Сестановича, прибегли к моральным категориям. Они считали, что оказание России финансовой помощи сразу же после начала войны будет выглядеть так, будто Соединенные Штаты одобряют российскую военную акцию. Администрация Клинтона напрямую не связывала вопрос о помощи МВФ с войной в Чечне, поскольку такое открытое вмешательство в дела фонда подорвало бы его репутацию. Однако они просили своих коллег в МВФ проявлять исключительную скрупулезность в рассмотрении вопроса о том, отвечает ли Россия всем необходимым условиям, и второй транш так никогда и не был выделен. Чтобы избежать неловкости, русским в неофициальном порядке сказали, что они не удовлетворяют всем условиям для получения второго транша. С учетом этой информации российское правительство отозвало заявку о предоставлении кредита и с тех пор больше уже никогда не обращалось за деньгами к МВФ.
В этих дискуссиях о Чечне и МВФ посол по особым поручениям Стивен Сестанович был наиболее решительным сторонником прекращения финансирования России по линии МВФ, чтобы наказать Россию за ее действия в Чечне. В конечном счете к Сестановичу присоединился старший директор по делам России аппарата СНБ Карлос Паскуаль. Строуб Тэлботт и Сэнди Бергер были не склонны оказывать давление на МВФ, но в конце концов и они присоединились к общей точке зрения. Даже Лоренс Саммерс и Дэвид Липтон выступали против предоставления России новых средств. Говорят, что на одном из совещаний Саммерс заявил: «Послушайте, а какой вам нужен уровень насилия? Нужен ядерный взрыв?».
И все-таки представители Министерства финансов США выступали против открытой связи между войной в Чечне и программами МВФ, поскольку такая связь могла создать нежелательный прецедент и подорвать репутацию фонда, хотя прецедент такой увязки программ фонда с политическим «поведением» уже был создан, когда МВФ прекратил финансирование Индонезии из-за конфликта в Восточном Тиморе. В то же время Саммерс выступал против предоставления России новых кредитов по чисто экономическим соображениям. После августа 1998 года Саммерс настолько разочаровался в России, что стал основной антироссийской силой в администрации. МВФ отложил решение вопроса о предоставлении второго транша и не проявил инициативы в переговорах о предоставлении новых кредитов. Когда русские пожаловались, что МВФ увязывает свои финансовые решения с Чечней, никто в администрации Клинтона этого не отрицал.
Отсрочка кредитов по линии Эксимбанка тоже была напрямую связана с Чечней. После многомесячных переговоров и отсрочек Эксимбанк был готов предоставить кредит в размере 500 млн. долл. Тюменской нефтяной компании. Председатель совета директоров Эксимбанка Джеймс Хармон' проявлял большой энтузиазм в отношении этого кредита, так же как и сотрудники посольства США в Москве. Они надеялись, что кредит Тюменской нефтяной компании поможет возродить веру американского бизнеса в российскую экономику. Такая вера после краха 1998 года и скандала с банком «Бэнк оф Нью-Йорк» была в большом дефиците. Однако госсекретаря Мадлен Олбрайт беспокоило другое. В частности, она и ее аппарат были обеспокоены тем, что правительство США намеревалось дать кредит «Альфа-банку» — владельцу Тюменской нефтяной компании, которая, как утверждалось, совсем недавно покусилась на права компании «Би-Пи-Амоко», обладавшей влиятельным лобби в Вашингтоне. В той обстановке предоставление любых кредитов русским выглядело не очень привлекательной идеей, но кредитование данной конкретной компании выглядело особенно неудачно. Чечня сделала этот кредит еще менее привлекательным. Олбрайт хотела дать понять русским, что война будет иметь последствия, и отсрочка кредита была в ее власти. Когда Совет директоров Эксимбанка отказался отсрочить предоставление кредита, Олбрайт направила письмо членам совета с разъяснением того, почему она считает, что отсрочка кредита будет отвечать «национальным интересам США».
В соответствии с одним редко применявшимся законом подобное письмо госсекретаря отменяло любые решения Совета директоров Эксимбанка. Хармон был в ярости, ссылаясь, не без оснований, на то, что Тюменская нефтяная компания в Чечне не воевала. На это Олбрайт отвечала: «Мы тоже не занимаемся банковским бизнесом или бухгалтерским учетом, мы стараемся проводить эффективную внешнюю политику… Нельзя все вопросы решать военным путем, а дипломатия не работает, если в ее распоряжении нет достаточного количества кнутов и пряников. Если вы считаете, что что-то может быть чистой экономикой и не иметь отношения к политике, то это равносильно потере одной руки». Со временем, однако, Тюменская нефтяная компания и российское правительство предприняли шаги, которые несколько успокоили «Би-Пи-Амоко», и на следующий год процесс предоставления кредитов стал продвигаться, хотя в Чечне и не произошло заметных изменений в лучшую сторону. (После ухода в отставку Хармон вошел в состав Совета директоров Тюменской нефтяной компании.)
В ходе второй чеченской войны администрация Клинтона попыталась еще что-то предпринять, чтобы изменить условия в самой Чечне. Соединенные Штаты выделили 10 млн. долл. для оказания помощи беженцам. Представители администрации также неустанно добивались направления в Чечню международных наблюдателей. Клинтон лично ставил этот вопрос перед премьер-министром Путиным в ходе их встречи в сентябре 1999 года в Окленде (Новая Зеландия). На встрече лидеров ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года Путин согласился разрешить председателю ОБСЕ, министру иностранных дел Норвегии Кнуту Воллебеку посетить Чечню. Путин также согласился встретиться с Комиссаром ООН по беженцам Мэри Робинсон, хотя эта встреча ничего не дала. Сестанович так охарактеризовал успех этих лоббистских усилий: «В ответ на настойчивое давление со стороны США и других западных стран Россия согласилась допустить представителей Международного Красного Креста к арестованным, согласилась с созданием в Чечне Группы помощи ОБСЕ, а также согласилась ввести экспертов Совета Европы в штат Уполномоченного по правам человека в Чечне». Администрация Клинтона также увеличила помощь Грузии с целью усиления охраны российско-грузинской границы, чтобы лишить Россию возможности для интервенции в Грузию под предлогом «преследования террористов». Общий эффект от всех этих политических шагов оказался незначительным. Словесная критика стала более острой, было отказано в предоставлении кредитов по линии МВФ и Эксимбанка, но больше ничего не изменилось. Клинтон не стал откладывать запланированные двусторонние встречи со своими российскими партнерами; Россию не исключили из крупных международных клубов; двусторонние отношения в других сферах развивались, как и прежде. Как и в первую войну, представители администрации Клинтона чувствовали свое бессилие, считая, что у них не было рычагов для осуществления позитивных перемен. Однако теперь, в отличие от первой войны, они острее переживали его, а также глупость русских и чеченцев, позволивших этой войне разгореться с новой силой. Позже Тэлботт сокрушался:
«У Запада не было ни средств, ни желания для дипломатического, не говоря уже о военном, вмешательства в чеченский конфликт. У США и их союзников не было никаких рычагов воздействия на лидеров мятежников, не было у нас и симпатий к их цели достижения независимости или к вторжению в Дагестан, послужившему причиной нового конфликта. Они бесспорно — и, похоже, сознательно — навлекли гнев российских вооруженных сил на свой народ. Это означало, что нам не оставалось ничего другого, как напоминать русским об их обязанности по различным международным конвенциям защищать гражданское население и призывать Москву допускать представителей ОБСЕ в Чечню для оказания помощи беженцам и для наблюдения за поведением российских военнослужащих» {941} .
Голоса вне администрации
Во вторую чеченскую войну критика в адрес администрации стала более активной и острой. Повод для нового российского вмешательства в Чечне представлялся более обоснованным, чем это было в первый раз.
Первая война была начата российским правительством без каких-либо провокаций со стороны чеченских лидеров, в то время как вторая явилась ответом на вторжение Басаева в Дагестан. Но критики администрации сосредоточивали свое внимание не на причинах, вызвавших вторую войну, а на жестокости самой российской военной кампании. К 1999 году общее презрение по отношению к Ельцину и Клинтону подливало масла в огонь критики. Предстоящая президентская кампания 2000 года давала республиканцам дополнительный мотив для дискредитации этой политики.
Наступление возглавили республиканцы в Конгрессе. Председатель сенатского комитета по иностранным делам сенатор Джесси Хелмс и сотрудники его аппарата, особенно Стивен Бейган и Ян Бжезинский, были на Капитолийском холме самыми рьяными и целеустремленными критиками реакции Клинтона на российское вторжение в Чечню. Для поддержания внимания к этому вопросу Хелмс провел несколько слушаний. Он постоянно критиковал администрацию за ее косвенную поддержку геноцида в Чечне. Он призывал к изгнанию России из «восьмерки» и как часть своей тактики наказания администрации затягивал утверждение кандидатур послов. Клинтон и его окружение считали, что у Хелмса и сотрудников его аппарата было романтическое представление о борьбе за свободу в Чечне. Им казалось странным, что консервативно настроенный сенатор испытывал такие симпатии к движению, связанному с Усамой бен Ладеном. Тем не менее, их страшила мысль о том, чтобы появиться перед комитетом Хелмса, и они делали все возможное, чтобы умиротворить сенатора от Северной Каролины.
Но Хелмс был не один. Влиятельный сенатор-республиканец от штата Кентукки Митч Макконнел разделял его презрительное отношение к политике Клинтона по Чечне. Его документально зафиксированная неприязнь к Клинтону лишь усиливала жесткую критику реакции администрации на вторую чеченскую войну. В своих предварительных замечаниях перед выступлением Строуба Тэлботта в подкомитете по иностранным операциям сенатор Макконнел (обращаясь к Тэлботту) без обиняков заявил:
«Мы с вами можем потратить целый час, чтобы попытаться подобрать выражения для определения истинных намерений, стоящих за политическими заявлениями администрации. Давайте с самого начала условимся, что мы не согласны друг с другом: Вы считаете, что администрация возражала против проводимого Россией в Чечне курса. Я считаю, что ваша позиция была по меньшей мере путаной. А в наихудшем варианте ваша неспособность предпринять решительные действия вызвала неуважение к власти и привела к войне против чеченского народа, которая сопровождалась облавами и насильственными выселениями, голодом и разрушениями, что напомнило многим местным свидетелям эпоху Сталина. Если откровенно, то это похоже на то, что Милошевич делал в Косово, лишь больше огня и скорости. Я только не понимаю, почему мы поддержали обвинения в военных преступлениях за этнические чистки в Косово и проходим мимо такого же варварства по отношению к мирному населению Чечни» {943} .
В Палате представителей республиканцы попытались привлечь еще большее внимание к провалу Клинтона в Чечне, связав это с общим контекстом краха его политики в отношении России. Спикер Палаты представителей Дэннис Хастерт (республиканец от штата Иллинойс) поручил провести анализ политики США в этом направлении, создав комиссию во главе с конгрессменом-республиканцем Кристофером Коксом. Доклад комиссии Кокса был озаглавлен «Путь России к коррупции: как администрация Клинтона экспортировала правительство, а не свободное предпринимательство и обмануло надежды народа России». Это было похоже на материал для избирательной кампании — изящно изданный, много иллюстраций, провокационный заголовок, и опубликован этот доклад был в сентябре 2000 года, незадолго до ноябрьских президентских выборов. Работа комиссии Кокса финансировалась Конгрессом, и ее доклад распространялся как документ Конгресса, но в комиссии не было ни одного демократа. Это несколько снизило интерес к докладу, что, учитывая его выводы, было на руку Клинтону и его администрации.
В докладе отмечалось: «Первая и вторая чеченские войны и длительное бездействие в этом плане администрации США показывают, как дорого обошлась чрезмерная персонализация политики Клинтона в отношении России. Вместо того чтобы целеустремленно и решительно защищать американские ценности и интересы, администрация Клинтона молчаливо соглашалась с политикой России в Чечне». В докладе даже проводилась мысль о том, что «неспособность администрации Клинтона оказывать давление и использовать дипломатические средства с целью политического решения чеченского конфликта могла на самом деле побудить Россию расширить масштаб своих военных действий в 1999 году». Вторя сенатору Макконнелу, доклад Кокса возлагал вину за войну в Чечне на администрацию Клинтона. В докладе также проводилась причинная связь между благодушием Клинтона и попытками России запугивать своих соседей.
Демократы до таких утверждений никогда не доходили, но они тоже критиковали политику Клинтона по Чечне как слабую, неэффективную и аморальную. В феврале 2000 года Сенат принял резолюцию, призывавшую президента США «способствовать началу мирных переговоров между Российской Федерацией и руководителями правительства Чечни, включая Аслана Масхадова, через посредников из ОБСЕ, ООН и других подходящих субъектов». Эта же резолюция призывала Клинтона поддержать рекомендации Верховного комиссара ООН по правам человека, который предложил провести расследование утверждений о совершаемых военных преступлениях. В резолюции осуждался арест корреспондента «Радио Свобода» Андрея Бабицкого, задержанного российскими военными властями за его репортажи, в которых выражалось сочувствие бедствиям чеченцев. Резолюция, получившая 25 февраля 2000 г. большинство голосов в Сенате, была внесена Полом Уэллстоуном (демократ от штата Миннесота) — одним из самых либеральных демократов в Сенате. В Палате представителей конгрессмен Том Лантос (демократ от штата Калифорния) стал автором резолюции, призывавшей к исключению России из «восьмерки» (эта резолюция не набрала большинства голосов ни в одной из палат Конгресса).
Лидеры Конгресса подкрепили эти риторические словоизвержения и необязательные резолюции конкретными действиями. В законопроекте об ассигнованиях на 2000 год американские законодатели на 30% сократили средства, предназначенные для финансирования предложенного президентом Закона «О поддержке свободы». Тэлботт утверждает, что это стало одной из многих причин, по которым Клинтон наложил «вето» на законопроект. «Предложенный уровень финансирования вынудит нас пойти на неприемлемые компромиссы между нашими основными программами в сфере экономики и демократии и между программами предотвращения распространения средств массового уничтожения. Президент считает такого рода сокращения опасно близорукими, поскольку цели этой помощи — от создания независимых СМИ до поддержки малого предпринимательства — отвечают нашим фундаментальным интересам». Отчасти как реакцию на войну в Чечне, но и в более широком плане как ответ на антидемократическую политику Путина конгрессмен Том Лантос внес законопроект «О российской демократии 2001 года», в котором предусматривалось выделение дополнительно 50 млн. долл. на целевую помощь по укреплению демократии в России. В конце концов, Чечня, хотя косвенно и на короткое время, стала одной из тем президентской кампании. В ходе первичных выборов Демократической партии кандидат Билл Брэдли призвал к отсрочке кредитов Эксимбанка (такую политику в конечном счете и проводила администрация Клинтона), заявив устами своего представителя Эрика Хаузера, что «нельзя помогать России, когда она ведет жестокую войну в Чечне». Республиканский кандидат Джордж Буш пошел еще дальше, призвав прекратить помощь России по линии Эксимбанка и МВФ.
В президентской кампании 2000 года доминировали и другие проблемы, но критики Клинтона так и не смогли предложить альтернативную линию. К концу пребывания Клинтона в Белом доме стало очевидно, как мало энтузиазма вызывала его политика в отношении Чечни. Эта критика, в свою очередь, способствовала формированию негативной оценки его политики в отношении России в целом.
Буш, Брэдли, Хелмс, Макконнел, Веллстоун, Кокс и Лантос образовали довольно странный союз по чеченской проблеме. Коалиция в политическом истеблишменте США выглядела еще более странной. Наиболее значимым лоббистом по Чечне стал бывший советник президента по национальной безопасности в администрации Джимми Картера Збигнев Бжезинский. Несмотря на то что Бжезинский закончил свою службу в правительстве два десятилетия назад, он оставался одной из самых важных фигур в вопросах внешней политики, используя всю свою репутацию, интеллект и острый язык в кампании по развенчанию чеченской политики Клинтона. Эта кампания была многоплановой. Он защищал «чеченских борцов за свободу» и разносил в пух и прах администрацию Клинтона за ее согласие с российской версией событий в Чечне.
«Что делать? Начать с того, что не верить заклинаниям России, что все мы — “союзники в борьбе с Усамой бен Ладеном”. Это напоминает прежние утверждения русских о том, что “Ельцин, подобно Линкольну, пытается спасти нацию”, которые администрация Клинтона целиком проглотила. Они просто используют этот второстепенный вопрос для отвлечения нашего внимания. Терроризм в данном случае не является ни главной геополитической, ни моральной проблемой».
Бжезинский обвинил Клинтона и его внешнеполитическую команду в пособничестве геноциду. «Трагедия заключается в том, что безразличие администрации к тому, что происходит в Чечне, видимо, способствовало расширению масштабов геноцида, который совершается против чеченцев. В ходе военной кампании Кремль несколько раз делал паузы, чтобы оценить реакцию Запада, но от Клинтона он слышал только заявления о том, что тот “не симпатизирует чеченским мятежникам”. Русские воспринимали это как “зеленый свет” для своей жестокой политики, а позже президент фактически одобрил их усилия по “освобождению Грозного”».
Бжезинский пытался привлечь дополнительное внимание к проблеме Чечни через создание Американского комитета за мир в Чечне, в котором он был сопредседателем вместе с Александром Хэйгом и Максом Кампелманом. В декларации о создании комитета, поддержавшей позицию российской правозащитницы Елены Боннэр, охарактеризовавшей эту войну как «геноцид», отмечалось: «Нет оправданий бездействию. Соединенные Штаты должны немедленно принять всеобъемлющий план мер по пресечению российской агрессии, предоставить чеченскому народу гуманитарную помощь и начать процесс завершения войны путем переговоров».
В отличие от других, Бжезинский предлагал и альтернативные варианты формирования политики, включая прекращение контактов на высоком уровне между американской и российской сторонами и повышение уровня американо-чеченского взаимодействия.
Американский комитет за мир в Чечне также высказал следующие рекомендации: выступить против предоставления России кредитов по линии Всемирного банка и МВФ, начать переговоры об исключении России из «восьмерки», призвать Комиссию ООН по правам человека назначить специального докладчика по Чечне, проявить инициативу в предоставлении Чечне гуманитарной помощи, призвать Группу помощи ОБСЕ по Чечне «действовать на основе своего мандата… добиваться разрешения кризиса путем переговоров». Бжезинский также выступал за предоставление прямой американской помощи на цели развития Чечни и региона в целом. И наконец, Бжезинский помог в создании и финансировании чеченского представительства в Вашингтоне, которое возглавил Лиома Усманов. В последующем чеченские представительства были открыты в 11 странах.
Мало кто с такой же энергией, как Бжезинский, занимался чеченской проблемой, но его взгляды разделялись многими. Как уже отмечалось, организация «Хьюман райтс уотч» уделяла серьезное внимание документированию нарушений прав человека в Чечне. «Национальный фонд за демократию» по своему уставу не мог занимать политическую позицию по отношению к этой войне, но он оказывал активную финансовую поддержку критикам этой войны в России, включая Льва Пономарева, Сергея Григорьянца, Елену Боннэр и Общество российско-чеченской дружбы.
Частные фонды, как, например, Фонд Форда, оказывали прямую помощь критикам войны из российской правозащитной организации «Мемориал». Джеймстаунский фонд пытался привлечь внимание к чеченскому конфликту изданием еженедельного обзора событий в Чечне, который составлялся старшим научным сотрудником Гуверовского института Джоном Дэнлапом, одним из наиболее квалифицированных экспертов в этой области.
Газета «Вашингтон пост» под руководством своего нового редактора Фреда Хайата уделяла постоянное внимание чеченской войне. Помимо Хайата, заместитель редактора по редакционным статьям Джексон Даел сделал Чечню своей постоянной темой. Такое редакционное внимание не отмечалось ни в одной газете в период первой чеченской войны. Некоторые критики утверждали, что молчание Америки было не только достойно морального осуждения, но оно также ослабляло позиции лидеров гражданского общества в России, которые стремились к мирному урегулированию в Чечне.
Некоторые друзья администрации без особой огласки призывали ее занять более критическую позицию. Тэлботт отмечает, что он с большим вниманием выслушивал критику по Чечне от коллег и друзей, включая Ричарда Холбрука, ученого Григория Фрейдена, российской журналистки Маши Липман и писателя Джона Ле Карре, чем предвзятые нападки.
Аналитики неправительственного сектора не были едины в своем осуждении России и поддержке Клинтоном ее действий. У Ельцина и Путина, особенно на раннем этапе второй войны, на Западе оказалось гораздо больше сторонников, чем это имело место в первую войну. Бывший журналист Анатоль Ливен, освещавший первую войну с критических позиций и написавший об этом книгу, занял иную позицию по отношению ко второй войне, назвав ответ России оправданным, а морализирование американцев по поводу этой интервенции — неуместным. Аналогичным образом президент Центра Никсона Дмитрий Сайме назвал критику России неоправданной:
«Клинтону надо дать премию за лицемерие. В 1994-1996 годах он говорил о «гражданской войне» в России и сравнивал Ельцина с Линкольном. Это было глупо и даже нелепо. А теперь он говорит о российской войне в Чечне после того, как чеченцы напали на русских, и учит их, что они не должны убивать невинных мирных граждан. Мы помним Косово? Мы помним секту Бранч Давидяна? Можно ли представить себе, что крупная держава допустит появление на своей территории 60 тысяч невооруженных людей без какого-либо контроля и централизованного управления? …Правда заключается в том, что русские извлекают уроки из того, что США и НАТО делали в Косово, но у них нет высокоточного оружия» {958} .
Задолго до 11 сентября 2001 г. другие критики Клинтона подчеркивали неспособность его администрации понять реальные угрозы безопасности России и Запада, исходящей со стороны террористических группировок в Чечне. Вскоре после начала войны Роберт Брюс Вэр писал: «Недавняя агрессия Чечни финансируется теми же силами международного терроризма, с которыми Запад давно ведет борьбу. Эти же силы унесли жизни американцев в Рияде, Найроби, Дар-эс-Саламе, и сегодня они уносят жизни дагестанцев».
Никто не хвалил подход Клинтона ко второй чеченской войне. Для одних реакция Клинтона была слишком слабой. Другие считали ее слишком мощной. Но никто не верил, что у команды Клинтона есть хорошо выверенная политика.
Риторика в пользу свободы печати
Так же как и в случае с Чечней, администрация Клинтона считала, что у нее было очень мало средств для эффективного влияния на драматический процесс свертывания демократии, который стал набирать обороты в эпоху Путина. Правда, администрация протестовала и даже помогла добиться освобождения Андрея Бабицкого — журналиста «Радио Свобода», но она почти ничего не сделала для защиты прав Игоря Сутягина — российского эксперта по вопросам безопасности, обвиненного в шпионаже в пользу США. В случае Сутягина и ряде других подобных дел некоторые представители администрации Клинтона заявляли, что США не имеют морального права вмешиваться во внутренние дела России.
Однако правительственная кампания против группы «Медиа-мост» стала слишком громким делом, чтобы его можно было игнорировать. Владелец «Медиа-моста» Владимир Гусинский привлек одну из самых престижных адвокатских фирм — «Экин, Гамп, Страус, Хауэр и Филд» и одну из самых известных в США компаний по поддержанию связей с общественностью — «АПКО Уорлдуайд», чтобы они помогали ему держать это дело в поле зрения администрации США. Национальная конференция, выступающая в защиту интересов евреев в России, на Украине, в странах Балтии и Евразии, также способствовала тому, чтобы дело Гусинского привлекло внимание в Вашингтоне, организовав встречи российского медийного магната с лидерами Конгресса. Особую активность в этом вопросе проявили сенатор Гордон Смит и конгрессмен Том Лантос.
Администрация Клинтона на это ответила. Тэлботт и Сестанович периодически встречались с Гусинским и его коллегами по «Медиа-мосту» Игорем Малашенко, Андреем Колосовским и Евгением Киселевым. Госдепартамент, в свою очередь, выступил с осуждением выдвинутых против Гусинского обвинений и сделал заявление с призывом к разрешению на основе закона спора о собственности между Гусинским и другими акционерами «Медиа-моста». После того как Гусинский, чтобы избежать ареста, переехал в Испанию, администрация Клинтона провела соответствующую работу с Интерполом и правительством Испании, чтобы не допустить его выдачи России. Во время пребывания в Москве в июне 2000 года Клинтон позаботился о том, чтобы дать интервью радиостанции «Эхо Москвы», которая когда-то принадлежала информационной империи Гусинского. В этом интервью Клинтон подчеркнул важность свободы прессы.
В администрации Клинтона хорошо понимали, что Гусинский — это не Андрей Сахаров. И все же там были убеждены, что выдвинутые против Гусинского обвинения имели политическую мотивацию. В своей борьбе с олигархами Путин был очень избирателен. Команда Клинтона была весьма озабочена таким избирательным применением закона для будущего российской демократии, что, в свою очередь, сокращало количество независимых средств массовой информации в России.
Помимо борьбы за отстаивание права Гусинского находиться за рубежом — в Испании, а затем в США, администрация Клинтона ничего не могла поделать с захватом НТВ и «Итогов» — этих двух медийных представителей. И снова самая мощная страна в мире оказалась беспомощной в попытках повлиять на ход событий в России.
Заключение
Во время второй чеченской войны и последовавших за ней других антидемократических процессов политика администрации Клинтона в отношении России постоянно находилась в осаде. Команда Клинтона оборонялась, а не наступала. Более того, представители администрации защищали политику, в которую сами больше не верили, с той же убежденностью, как это было в начальный период администрации. После бесчисленных слушаний, редакционных статей и дальнейших угроз сама политика изменилась незначительно. Просто не было уверенности в возможности существования какой-то более эффективной альтернативы. Существенно, что Клинтон никогда не испытывал симпатий к чеченским сепаратистам с учетом той важности, которую он придавал отношениям с Россией.
Риторика официальных представителей в отношении войны все больше напоминала редакционные статьи ее самых рьяных критиков. Однако если не считать использования нужных слов, команда Клинтона считала, что у нее нет других вариантов политики, которые могли бы оказать нужное влияние на ход войны или на борьбу за СМИ в России. Администрация Клинтона отвергала возможность применения полномасштабных санкций, которые, по ее мнению, могли бы положительно повлиять на настроения в США, но никак не облегчили бы участь чеченцев.
По их мнению, Россия слишком велика, чтобы на нее можно было воздействовать путем внешних санкций. Американские средства влияния были малоэффективны для такой стратегически важной страны, как Россия. Когда российская революция двигалась в нужном направлении, американские представители могли подталкивать ее на этом пути. Когда же эта революция стала развиваться в нежелательном направлении, у американских политиков имелось очень мало средств, чтобы снова поставить ее на нужные рельсы. Но даже в тот период, когда движение России по демократической траектории застопорилось, администрация Клинтона выступала за продолжение взаимодействия. Она не хотела возврата к политике конфронтации с Россией. Клинтон был наиболее рьяным сторонником продолжения этого курса. Однако к 1999 году у Соединенных Штатов осталось совсем мало «пряников», которые они могли бы предложить России, чтобы поощрить ее, а не наказывать. Неспособность команды Клинтона изменить поведение России в Чечне была грустным подтверждением того, как трудно осуществлять внутренние перемены извне. Потенциально политические альтернативы были, по крайней мере в отношении Чечни. Как отмечалось выше, некоторые из них предлагал Бжезинский. Другие решения могли включать полное прекращение помощи (включая средства по линии Нанна-Лугара) и оказание более действенной финансовой поддержки активистам движения за права человека в России. Но прекращение помощи по линии Нанна-Лугара нанесло бы реальный ущерб усилиям США по сдерживанию распространения оружия массового поражения. А если бы США приняли все предлагавшиеся меры в совокупности: изменение политики, поддержка движения в Чечне, исключение России из «восьмерки», — стала бы Россия проводить в Чечне другую политику? Вероятно, нет. В конце концов, российские лидеры убеждены, что они защищают интересы национальной безопасности и территориальной целостности России. Все остальное, включая позитивные отношения с Соединенными Штатами, имело явно подчиненное значение. У Соединенных Штатов была противоположная проблема: война в Чечне считалась гораздо менее важным вопросом в сравнении со всем комплексом американо-российских отношений. Эта асимметрия интересов в сочетании с почти полным отсутствием в распоряжении США рычагов влияния на внутреннюю политику России вызвала политическую инертность, которая никого, ни команду Клинтона, ни русских, не внешних наблюдателей, пытавшихся повлиять на эту политику, не удовлетворяла.