Через несколько минут после ухода Одри Вульф тоже покинул кабинет, чтобы вознестись к своим орхидеям. Я изучил выписанный ею чек и, признав его подлинным, положил в сейф, где ему предстояло оставаться до того времени, когда я отправлюсь в банк. Это должно было произойти не ранее следующего утра.

Теперь, когда у нас появился клиент, мне следовало пошевеливаться, пока Вульф не утратил интереса к делу, что для него является чем-то вроде профессионального заболевания. Набрав по памяти номер, я после второго гудка услышал голос Лона.

— Боже, что еще? — со вздохом спросил он тоном давно и безнадежно страдающего человека.

— Незначительная услуга, которую можешь поставить в наш счет, — ответил я. — Ваши охранники заносят в журнал всех, кто входит и выходит, не так ли? Включая сотрудников?

— Да, так.

— Мы, то есть мистер Вульф, желаем знать, в котором часу в пятницу покинули здание следующие лица: Бишоп, Дин, Макларен и четыре мушкетера по фамилии Хаверхилл.

— Ага! Значит, вы их подозреваете?

— Спроси у человека, который платит мне жалованье, — нахально ответил я. — Ты знаешь меня, верного пса, который, не задавая вопросов хозяину, каждое утро отправляется, чтобы извлечь свежую газету из кустов, луж или других мест, куда их забрасывают мальчишки-разносчики.

— Избавь меня от своих излияний, — простонал Лон. — Я сделаю все хотя бы для того, чтобы ты заткнулся. И умоляю, больше не напоминай мне о тех якобы милостях, что вы нам оказали.

Он пообещал перезвонить во второй половине дня, а я сердечно поблагодарил его, поклявшись больше не упоминать о наших заслугах.

Затем я позвонил в юридическую контору Эллиота Дина. Ответила мне женщина с такой дикцией, как будто ее рот был набит морской галькой. Она соединила меня с Дином с явным неудовольствием, хотя я и сказал, что ее босс ждет моего звонка. Меня попросили подождать, и после девяноста пяти секунд ожидания, если верить моим часам, я вновь услышал доносящееся сквозь камешки в пасти бормотание:

— Мистер Дин сейчас будет с вами говорить.

— Да? — Настроение у него, насколько я понял, было совсем не праздничным.

— Говорит Арчи Гудвин по поручению Ниро Вульфа, — сказал я. — Я звоню, чтобы договориться о времени завтрашней встречи. Как мне известно, мистер Бишоп толковал с вами о ней.

Я услышал глубокий вздох, за которым последовал кашель.

— Да, он говорил, — хрипло ответил Дин и после очередного вздоха добавил: — Как вы знаете, завтра состоится отпевание Хэрриет.

— В десять тридцать, не так ли?

— Да, так.

Последовала короткая пауза. Дин, очевидно, надеялся, что я позволю ему сорваться с крючка и нырнуть в глубину на весь следующий день. Но я не позволил, промолчав. Молчание затянулось секунд на пятнадцать, и он нарушил его первым:

— Ну хорошо, скорее всего я смогу быть у вас во второй половине дня, хотя не вижу никакого смысла в этом визите.

— В два тридцать вас устроит?

Последовала новая пауза и серия тяжких вздохов. Наконец он согласился, добавив, что зайдет совсем ненадолго и только потому, что об этом просил мистер Бишоп.

— Думаю, что предположение об убийстве — глупость. Даже больше чем глупость. Оно создает атмосферу скандала вокруг трагического для всех нас события.

Голос Дина сорвался, и я подумал, что адвокат сейчас зарыдает. Но он все-таки сумел взять себя в руки. Опасаясь, что он передумает и отменит встречу, я ничего не сказал, а всего лишь поблагодарил собеседника. Кроме того, Дин, видимо, обожал, чтобы последнее слово оставалось за ним. Поэтому я ограничился словами:

— До завтра.

Едва я успел положить трубку, как телефон зазвонил.

— О'кей, Арчи, получай, что ты просил, — сказал Лон. — В пятницу первым в шесть тридцать покинул здание Макларен. Остальные, когда было обнаружено тело Хэрриет, еще находились в редакции. Они там оставались допоздна из-за разговоров с полицией и всего такого. Скотт ушел в девять двадцать. Дин — в девять пятьдесят одну, Карл — в десять четырнадцать, Дэвид, Донна и Кэролайн ушли все вместе в десять пятьдесят четыре. Если у тебя есть для меня еще какие-то поручения, умоляю, скажи сейчас, чтобы я сам мог уйти в пристойное время и иметь возможность переодеться.

Я напомнил, что в ближайшем будущем ему светит поужинать у нас, и разрешил отправиться домой, забросить там ноги на стол и принять пару порций шотландского виски. Он ответил весьма кратко, единственным словом, которое я опущу, так как оно не имеет права появляться на этих страницах.

Когда Вульф в шесть вечера спустился из оранжереи, я находился на своем рабочем месте, перепечатывая то, что он надиктовал мне накануне. Поскольку стук машинки раздражает гения, когда тот читает, пьет пиво, сердится или производит иные действия, я стараюсь разделаться с этой работой, пока он нянчится с орхидеями. Бросив печатать на половине письма, я повернулся к Вульфу. Он в это время давил на звонок, требуя пива.

— Мистер Дин во время нашей беседы был несколько сердит, но тем не менее он прибудет завтра в два тридцать, — доложил я. — Кроме того, вы желали узнать, в котором часу указанные вами лица покинули здание «Газетт» в пятницу вечером. Вот расписание.

Я перечислил всех по памяти, хотя на всякий случай время ухода каждого было занесено в записную книжку.

Закончив, я взглянул на Вульфа. Тот успел отпить пива и уже раскрывал книгу.

— Надеюсь, не отрываю вас от чтения? — поинтересовался я.

— Нет, не отрываете, — ответил он, несколько перемещая свой фундамент в сиденье специально сконструированного для него кресла.

— Хвала Господу, — пробормотал я, отвернулся и с энтузиазмом набросился на клавиши пишущей машинки.

Я был бы рад сообщить, что дело оказалось раскрытым в течение последующих двадцати одного с половиной часа. Но подобное заявление было бы громадным преувеличением. Начать с того, что моя трескотня на машинке перед ужином вывела Вульфа из себя и он отыгрался тем, что, пока мы поглощали биточки с соусом карри и пирог с персиками, прочитал лекцию, почему, по его мнению, «Демократия в Америке» Токвилла является лучшей книгой о США из всех написанных иностранцами. Я вежливо слушал, но молчал, рассерженный его невниманием ко мне.

После ужина я позвонил Лили: оказалось, что у нее как раз выдался свободный вечер, и мы отправились потанцевать в «Черчилл». Один из многих приятных аспектов наших взаимоотношений состоит в том, что Лили не дуется, когда я выступаю с неожиданным приглашением. Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы позволять правилам хорошего тона осложнять нашу жизнь. Как и Вульф, мы относимся к этикету без всякого почтения.

Так или иначе, но мы прекрасно провели время, и для меня вечер казался особенно замечательным, потому что, оставшись дома, я мог бы схлестнуться с Вульфом и быть уволенным или сам подать в отставку.

Во вторник утром, после завтрака, я поднялся в оранжерею, где Теодор и Вульф сооружали венок, чтобы отправить его на похороны Хэрриет. Для того чтобы доставить цветы в церковь, на девять тридцать был заказан специальный автомобиль. Я подумал, не стоит ли мне самому отправиться на похороны, но с ходу наложил вето на эту идею. Действительно, какую пользу из этого можно было извлечь? Они все будут гам вести себя торжественно и с достоинством: у убийцы не будут торчать рога или виднеться копыта, даже если он или она будет там присутствовать. Кроме того, все члены похоронной процессии будут видеть во мне стервятника, кружащего над стадом и высматривающего свою жертву. Идея присутствия на похоронах не выдерживала критики.

Вместо этого я депонировал выписанный Одри чек, так что утро нельзя было назвать полностью пропавшим. Закончив дела в банке, я проследовал дальше на восток и север, к киоску, торгующему продукцией фирмы Макларена. Можете считать, что я был одержим идеей наказать гения.

На этот раз в продаже оказались все три ежедневных издания за понедельник, и я пролистал их по дороге домой. В каждой газете было по статье абзацев из шести, посвященной смерти Хэрриет. Они были написаны примерно в одном стиле, и в каждой упоминался Ниро Вульф и его удивительное заявление об убийстве. В конце статей в рамке помещались совершенно идентичные редакционные заявления, озаглавленные: «Убийственный сочинитель».

Я задержался на углу Тридцать шестой улицы и Седьмой авеню, чтобы повнимательнее изучить мнение редакций. Они были целиком посвящены Вульфу и начинались следующими словами: «Вызывает отвращение то, что трагическая смерть благородной женщины, руководителя «Нью-Йорк газетт» бесстыдно используется частным сыщиком, одержимым идеей саморекламы». Далее в заметке Вульф величался «беспринципным шарлатаном», а заканчивалась филиппика следующим пассажем: «Хотя мы не претендуем на то, чтобы подсказывать представителям правосудия великого города Нью-Йорка, как им лучше выполнять свои обязанности, но все же кажется, что недавние поступки Ниро Вульфа являются достаточным основанием для лишения его лицензии. Мы точно знаем одно: в нашем городе такое поведение было бы сочтено абсолютно нетерпимым».

В десять сорок я вернулся в офис. Хотя все редакционные комментарии были совершенно идентичны, я тем не менее открыл газеты на соответствующих страницах и положил их на стол Вульфа поверх сегодняшней корреспонденции. Я был все еще сердит на него и когда ровно в одиннадцать босс вошел в кабинет, я, не поднимая глаз, продолжал заниматься своими делами.

Он втиснулся в свое кресло, но я, решив не доставлять ему удовольствия, не стал смотреть в его сторону. Зато я мог слышать шорох газетных страниц.

— Младенческий лепет, — проворчал Вульф.

— Что именно? — Я был уже не в силах сидеть не поднимая головы.

— «Беспринципный шарлатан…» — фыркнул он, отбросив газеты и принимаясь за просмотр корреспонденции.

Вульф катнул пару пробных шаров на предмет завязать беседу, но я оставался тверд. Та же ситуация сохранилась и за ленчем.

Звонок прозвенел в два тридцать пять, когда мы, находясь в кабинете, наслаждались своим кофе. Эллиот Дин, стоявший на ступенях нашего дома за односторонним дверным стеклом, выглядел значительно старше Эллиота Дина, которого я видел всего несколько дней назад. Причиной этого могли быть опухшие и покрасневшие веки. Придав своей физиономии подобающее случаю печальное выражение, я распахнул дверь и знаком пригласил его войти.

Вместо приветствия Дин промычал нечто невнятное. Он возмущенно сопел, пока я снимал с него плащ и сопровождал в кабинет. Подойдя к креслу из красной кожи, адвокат опустился в него и, пригладив ладонью свои белоснежные волосы, объявил:

— Я пришел только потому, что об этом просил Карл Бишоп. Даю вам не более пятнадцати минут. Но прежде чем вы начнете, я хочу сказать, что отношусь чрезвычайно отрицательно к этим чудовищным разговорам об убийстве. И если на то пошло, то и к вам, сэр.

Произнеся это, он тяжело, с хрипом втянул в себя воздух, и его лицо стало от напряжения пурпурным.

Вульф, с любопытством уставившись на него, сказал:

— Поп писал: «Будьте откровенны, поелику возможно». Я весьма высоко ценю всякую искренность, сэр, ибо она позволяет нам избежать банальностей, призванных создать иллюзию дружелюбия. А учитывая краткость времени, отпущенного вами для нашей встречи, экономия слов представляется вдвойне необходимой.

Дин вознамерился было ответить, но Вульф остановил его мановением руки.

— Прошу прощения. Я сделаю все возможное, чтобы откликнуться на ваше пожелание быть максимально кратким. Вы знали миссис Хаверхилл много лет и длительное время являлись ее доверенным лицом, самым близким советником. Скажите, вы абсолютно убеждены в том, что она сама лишила себя жизни?

— Конечно, — ощетинился Дин. — Разве могут быть какие-то иные объяснения?

— Да, я не устаю задавать себе этот же вопрос. Неужели в последние дни перед смертью она производила впечатление кандидата на самоуничтожение?

Дин заерзал в кресле и вновь принялся сопеть.

— Она находилась в большом напряжении из-за попытки этого типа захватить газету.

— Неужели это напряжение могло спровоцировать самоубийство?

— Господи, откуда мне знать! — возопил Дин, раскинув ладонями вверх свои длинные руки. — Зная Хэрриет, я не мог представить подобное, но это случилось.

Дин уставился в пол, покачивая головой. На секунду мне показалось, что он вот-вот разрыдается.

— Хорошо, — кивнул Вульф. — Насколько я понимаю, вы беседовали с миссис Хаверхилл в прошлую пятницу утром. Мне интересно было бы узнать содержание вашего разговора.

— Послушайте, — брызгая слюной, зашипел Дин, — я встречался с Хэрриет практически ежедневно. В этом не было ничего необычного.

— Я и не предполагаю, что это был из ряда вон выходящий случай, — спокойно проговорил Вульф. — Но в тот день она могла сказать нечто такое, чему вы тогда не придали значения и что позволило бы нам по-иному взглянуть на произошедшие через несколько часов события. Например, как бы вы оценили ее настроение? Из всех окружающих ее людей у вас больше всего чутья, и вы лучше других были способны заметить малейшие изменения в ее поведении.

Дин издал звук — нечто среднее между сопением и стоном.

— Я же сказал, что она испытывала сильное нервное напряжение, что, бесспорно, проявлялось весьма заметно. Хэрриет обладала очень, очень сильным характером, но этот негодяй Макларен доконал ее. Я никогда прежде не видел ее в таком состоянии.

— Миссис Хаверхилл сама попросила вас зайти к ней?

— Да, как вам известно, у меня, кроме офиса в центре Манхэттена, есть кабинет в помещении «Газетт». В последние дни я большую часть времени проводил в газете из-за… из-за предложения Макларена. — Его маленькие усики задрожали.

— Именно этот вопрос она обсуждала с вами в пятницу?

— Да, — кивнул Дин. — Хэрриет только что виделась с Донной, и из разговора стало ясно, что та твердо намерена продать свои акции. «Одну мы упустили!» — бормотала она, стуча кулаком по столу.

— Говорила ли миссис Хаверхилл с вами об оставшейся паре — Дэвиде и Скотте?

Багровый румянец к этому моменту почти исчез со щек Дина.

— Она собиралась встретиться с Дэвидом несколько позже, но не связывала с этой беседой никаких надежд. Я тоже не считал, что от встречи будет какая-то польза, но делиться с Хэрриет своими мыслями не стал. Она и без того была достаточно подавлена.

— Миссис Хаверхилл понимала, что пасынок непременно продаст свой пакет?

— Естественно, — раздраженно ответил Дин. — Дэвид — эгоист и пьяница, которому плевать на всех, кроме собственной персоны. Ему было прекрасно известно, что шансов возглавить газету у него нет, поэтому он был просто счастлив сорвать куш, нанеся притом Хэрриет финансовый удар. Это было ясно всем, кто хотя бы немного знал его.

— Итак, остается племянник. Что о нем сказала миссис Хаверхилл?

— Хэрриет полагала, что сможет удержать его от продажи.

— Предложив ему пост издателя?

— Что? Где вы такое могли услышать? — возмутился Дин. — Абсолютнейшая чушь. Возможно, Скотт и нравился ей больше Дэвида… Но чтобы сделать его издателем… Никогда! — отметя взмахом руки эту нелепую идею, адвокат закончил: — Ему для такого поста не хватает ни ума, ни характера, и Хэрриет прекрасно знала об этом.

Вульф приподнял плечи на четверть дюйма и грузно опустил их.

— С моей стороны это было простое уморассуждение. Я полагал, что необходима именно такая уступка, чтобы удержать его акции в собственности семьи.

Дин наклонился вперед. Его лицо снова начало приобретать пунцовый оттенок. Вульф, видимо, выжимал из старца последние соки.

— Хэрриет отчаянно билась за то, чтобы не дать «Газетт» попасть в руки Макларена, но ее отчаяние не могло принять столь крайние формы. Поверьте, она ни при каких обстоятельствах не согласилась бы передать пост издателя Скотту. Этот человек — скользкий лгун, и Хэрриет понимала, что он мгновенно погубит газету, если та попадет в его лапы…

— Даже если бы в этом состояла последняя надежда избавиться от посягательств Макларена?

Дин энергично закивал.

— Она говорила вам здесь на прошлой неделе, что была уверена в том, что сможет удержать Скотта от продажи, предложив ему одно из трех кресел попечителей учреждаемого ею фонда. Когда я разговаривал с ней в пятницу, она продолжала придерживаться тех же взглядов.

— У нее были разработаны планы на случай его отказа?

— Хэрриет думала, что Скотт не откажется, — резко ответил Дин. — Как я сказал, она ни за что не предложила бы ему пост издателя. Об этом не может быть и речи.

— В тот день вы больше не встречались с миссис Хаверхилл?

Дин снова уставился в пол, и его «нет» было едва слышно.

— Сэр, где вы находились в пятницу между шестью часами и тем моментом, когда узнали о смерти миссис Хаверхилл?

— В своем кабинете на двенадцатом этаже.

— В одиночестве?

— Да, все время. Я ждал звонка Хэрриет. После полудня мы все — я имею в виду владельцев акций — получили от нее записку, в которой она просила нас встретиться с ней после ухода Макларена. И затем раздался звонок… — Его голос оборвался.

— Кто позвонил, и когда это произошло?

— Карл Бишоп. Думаю — без четверти восемь.

— Вам было известно, что миссис Хаверхилл хранила пистолет в ящике своего письменного стола?

— Господи, конечно, — ответил Дин. Он казался совсем измочаленным. — Именно я и приобрел для нее оружие.

— Вот как?

— Да, это случилось несколько лет тому назад, точно не помню когда. Преступники похитили одного издателя — возможно, вы слышали об этом, — и я опасался, что какому-нибудь психу здесь, в Нью-Йорке, может прийти в голову же такая же идея. Поначалу я убедил шофера Хэрриет носить пистолет. Он некоторое время делал это, но потом отказался. Что же касается Хэрриет, то ей крайне не нравилось владеть оружием, и до прошлой пятницы я не вспоминал о его существовании.

Вульф налил пива и, глядя на исчезающую пену, спросил:

— Почему она его хранила?

— Не имею понятия, — ответил Дин. К нему вернулся его воинственный тон. — Не исключено, она тоже забыла о нем.

— Вероятно, — ответил Вульф. — Не пересматривала ли она в последнее время свое завещание?

— По-моему, это вас не касается, — фыркнул Дин. — Но скоро об этом все узнают, так что я не открою вам тайны. Все ее активы в «Газетт» отойдут в фонд, о создании которого она упоминала здесь на прошлой неделе.

— Как с остальной собственностью?

— Господи, вам во все нужно сунуть свой нос! Практически все остальное отойдет парочке обожаемых ею благотворительных фондов; сравнительно небольшие суммы она отказала своему секретарю и прислуге — горничной с поваром в Нью-Йорке и садовнику в доме на Лонг-Айленде.

— Вам лично она что-нибудь оставила?

— Естественно, нет! Теперь, если вы не возражаете и даже если возражаете, я ухожу. Я уделил вам значительно больше пятнадцати минут. Я все еще не знаю, что вы хотите доказать — и с какой целью. У вас даже нет клиента.

— Клиент имеется, — поправил его Вульф.

— Вот как, — прошипел Дин, поднимаясь с кресла и вытягиваясь во весь свой не очень большой рост. Резко повернувшись, он быстро зашагал к выходу. По пути он споткнулся и с трудом удержал равновесие. Я проследовал за ним, чтобы помочь ему одеться, но старец оказался проворнее. Он на ходу сорвал плащ с нашей старомодной большой вешалки из каштана и выскочил за дверь.

— Не правда ли, обаятельный парень? — спросил я, возвратившись в кабинет.

— Угу, — ответил Вульф.

Я хотел спросить, не пытается ли он имитировать Дина, но вовремя остановился. Гений думал, и я побоялся рассердить его. Он мог впасть в депрессию только для того, чтобы досадить мне.