ГЛАВА 36

Вытянувшись на своей новой кровати, Энджи тупо смотрела в потолок своей новой спальни. Она никак не могла смириться со своим катастрофическим провалом в суде. Не так уж часто, если подумать, доводилось ей в жизни терпеть неудачи. А ведь она превосходно подгото­вилась, вызвала всех возможных свидетелей и экспер­тов! Но недостаток опыта в сочетании с изворотливостью Крескина, весьма своеобразной манерой судьи Снида и несовершенными законами привел ее к краху. Как, долж­но быть, разочарованы в ней Майкл, мама, Джада!.. Энджи хотелось провалиться сквозь землю. Это профессиональ­ное фиаско до конца дней останется на ее совести. Она подвела не просто клиентку – друга!

Зазвонил телефон, и рука Энджи механическим движе­нием, словно лапа игрового автомата, упала на трубку. Если бы этот звонок был мягкой игрушкой, призом за тер­пение и ловкость! Впрочем, ей и в автоматах никогда ниче­го не удавалось выиграть. Жена-неудачница, адвокат-не­удачник. Призы ей нигде не светят.

– Все знаю! – раздался голос Натали, прежде чем Энджи успела сказать «алло». – Ни в какие ворота не ле­зет. Он просто возмутителен, этот Снид. Мы решили объ­явить против него крестовый поход! Он у нас полетит из судейства вверх тормашками! Сколько тебе отвели на все про все? Полтора часа?! Но ты тоже хороша. Снид возму­тителен, но и ты хороша!

– Привет, мамочка. Я тоже рада тебя слышать, – вяло отозвалась Энджи.

– Впрочем, и я хороша. Нельзя было оставлять тебя один на один с этим делом. Оно гораздо сложнее, чем мы поначалу думали. А тут еще и невезуха во всем. Майкл рас­сказал мне об ошибке секретарши Полласки и об исчез­нувшей свидетельнице. Да, кстати: Билл до нее таки до­брался. Ее собаку сбила машина.

– Лучше бы меня! – простонала Энджи. – И не сбила, а переехала. Чтоб уж точно насмерть.

– Прекрати ныть! Мы все уладим. Время, конечно, по­надобится, и средства, но мы все уладим. Вопиющий слу­чай, просто вопиющий! Мы подадим прошение о…

– Потом, мам, ладно? – Энджи прижала ладонь к жи­воту.

– Хочешь, я приеду? – помолчав, спросила Натали. – Захвачу парочку сандвичей с сардинами – и приеду. По­мнишь, как ты любила сандвичи с сардинами?

Энджи достаточно было представить себе мутное масло в банке, чтобы проблема утренней тошноты перестала быть такой уж утренней.

– Сейчас мне нужно немножко отдохнуть, мам. Лад­но? – произнесла она тихим, но не допускающим возра­жений голосом.

– Ладно. Я только хочу, чтобы ты знала – тебя никто не винит.

Тяжело вздохнув, Энджи положила трубку и тут же снова прижала ладонь к животу.

Дела делами, но пора бы уж и решить, что делать с этим. А что делать? Есть только один ответ. Противно даже думать о нем, но альтернативы просто не существует.

А ведь она так любит детей! И так любит… любила Рэйда. В годы учебы в юридической школе, и после по­молвки, и на свадьбе она смотрела на Рэйда и думала: «Да, да, да! Хочу, чтобы он был отцом моих детей». Ей хотелось слиться с ним воедино, а разве не в общих детях воплоща­ется эта мечта? Но теперь…

Энджи вздохнула. Ничего не поделаешь, ее собствен­ная жизнь разрушена, но как же тяжко осознавать, какую роль она сыграла в жизненной трагедии Джады Джексон.

Когда судья Снид испарился из зала, Энджи в угрюмом молчании прошла вслед за Джадой, Майклом и Мишель по длинным темным коридорам здания суда к выходу и к автостоянке. Только там Мишель первой из всех четверых подала голос:

– И что дальше?

– Ничего, – безжизненно отозвалась Джада. – Даль­ше– ничего.

Мишель оставила их, чтобы встретить детей из школы, а Майкл пригласил двух женщин в бар, где с его помощью Джада несколько часов топила горе в вине. Сама Энджи не взяла в рот ни капли, но готова была слушать Джаду, пока та не выговорится.

Ей же пришлось отвезти Джаду домой. Впрочем, Майкл тоже не мог сесть за руль, и Энджи спросила у него адрес.

– Тот же, что у тебя, – хохотнул он, неприятно удивив Энджи. То ли напился до чертиков, то ли – какой ужас! – пытается за ней приударить?

Как выяснилось, все было гораздо проще: Майкл дей­ствительно поселился в том же жилом комплексе, что и Энджи.

– А зачем, по-твоему, я подсунул тебе своего агента? – невнятно пробормотал он.

Словом, будучи единственным трезвым участником скорбной попойки, Энджи приняла на себя обязанности таксиста и отвезла сначала Джаду, высадив ее у пустого, без единого огонька, дома, а затем Майкла – в свой квар­тал. Проследив, как он неуверенно петляет по дорожке к соседнему входу, Энджи со вздохом побрела к себе и сразу нырнула в постель. Вымотанная, абсолютно трезвая, она провела долгую ночь без сна, но с надеждой на то, что утром ей станет лучше.

Но вот уж и утро прошло, а лучше не стало. И все же… Если ей плохо, то каково должно быть Джаде? Нужно к ней съездить, отвезти на стоянку у суда, где осталась, ее «Вольво».

Сделав над собой усилие, Энджи выползла из постели, приняла душ и оделась. Пояс когда-то свободных брюк те­перь едва застегнулся, и резинка врезалась в живот. «Удивительно все же, – думала Энджи. – Внутри у меня зародилась новая жизнь; крохотное существо, мое собственное дитя упорно растет, не желая считаться с проблемами мамы…» Она поспешно натянула свитер, схватила сумочку и с непросохшими волосами выскочила за дверь.

Путь к дому Джады мог бы быть и подлиннее. Жела­тельно, чтобы он тянулся до бесконечности, и ей не при­шлось бы звонить в дверь и лицом к лицу встречаться со своей клиенткой. Но она не могла, не имела права остав­лять Джаду одну в этом проклятом, теперь утраченном доме. Энджи сделала несколько глубоких вдохов. Боже, как все несправедливо! Почему выкидыши, например, слу­чаются только у тех, кто мечтает о ребенке? Нет, не нужен ей выкидыш. Она просто не хочет быть беременной сейчас. А когда? Сама-то она уже далеко не ребенок, и после пре­дательства Рэйда понадобятся годы, чтобы вновь кому-ни­будь поверить. И что? Да ничего. Скорее всего, ничего уже не будет.

«Тебе плохо, дорогая, но Джаде гораздо, гораздо хуже», – напомнила себе Энджи. Самое ужасное, что с мужчиной ничего подобного не случилось бы. Подобные зверства общество – и жизнь – позволяет себе исключи­тельно по отношению к женщинам. Будь ты семи пядей во лбу, работай не покладая рук, посвяти всю себя семье и мужу – тебя все равно распнут. Этот мир создан мужчина­ми для мужчин, в нем властвуют мужчины, и все блага здесь отданы мужчинам. Успех женщины – это либо счас­тливая случайность, либо торжество силы воли и энтузиаз­ма, которых хватило бы на покорение Эвереста.

Энджи припарковалась на подъездной дорожке Джа­ды, обошла дом и остановилась у задней двери. Вот когда она поняла, до какой степени трусит! Но для чего еще нужны друзья, если не для того, чтобы помочь в беде? Энд­жи была готова помочь. «Сначала отвезу Джаду к маши­не, – решила она, – а потом вместе соберем вещи».

Набрав для храбрости полные легкие воздуха, Энджи позвонила. За дверью – ни звука. Она снова нажала кноп­ку звонка, подождала еще пару минут и что было мочи затарабанила в дверь.

– Слышу, слышу! – Щелкнув замком, Джада появи­лась на пороге, и у Энджи отлегло от сердца. – Ни один чертов звонок не работает. У него руки не дошли, как и до всего остального. Теперь небось дойдут! – Резко повер­нувшись, она зашагала через кухню в гостиную.

Пол в гостиной был заставлен коробками, а журналь­ный столик едва виден из-под обрезков цветной бумаги, фломастеров, карандашей, ножниц и скотча. Если бы Энджи не знала наверняка, что дети не вернутся в дом, пока здесь Джада, то решила бы, что кто-то из ее старших гото­вится к уроку домоводства.

– Давно встала?

– Я не ложилась, – ответила Джада. – Два пальца в рот, контрастный душ – и за дело. – Она кивнула на жур­нальный столик: – Сил моих нет уезжать, ничего им не оставив. Хочу засунуть записочки, куда только можно – в карманы их одежды, в туфельки и ботиночки, в ящики сто­лов, прилепить скотчем внутри шкафов… Как по-твоему, Клинтон все найдет и повышвыривает?

Энджи качнула головой:

– Не думаю.

– Все детские я убрала и приготовила к их возвраще­нию еще неделю назад. Вот только думала, что они вернут­ся ко мне. – Джада со вздохом взяла со стола сердечко из красной бумаги, обвела пальцем флуоресцентную каем­ку. – Шерили обожает все яркое. Читать она, конечно, не умеет… Может быть, Тоня ей прочтет, а? – Она закусила губу.

Энджи смотрела на бумажное сердце, а ее собственное готово было разорваться от жалости. «Я люблю тебя и всег­да о тебе думаю, крошка моя», – написала своей малень­кой дочке Джада.

– Боже, боже! Как мне стыдно! Как жаль, что все так вышло! – со слезами на глазах простонала Энджи. – Я одна во всем виновата!

Джада подняла на нее глаза.

– Ничего подобного. Но и я не виновата. Не забыть бы об этом, пока не сошла с ума.

Энджи сморгнула слезы. Сейчас плакать была вправе только Джада.

– Кое-что еще можно сделать, – сказала она. – По­мнишь, что вчера предлагал Майкл?

Джада мотнула головой.

– Все кончено. И ты это знаешь, и я это знаю. У меня больше нет дома. У меня нет больше семьи. – Она подняла руку, недоуменно взглянула на растопыренные пальцы, стащила кольцо и швырнула его в сторону одной из откры­тых коробок.

– Куда ты решила ехать?

– Понятия не имею. Плевать.

– А что, если… – У Энджи возникла отличная идея. – Что, если тебе пожить у меня?

 

ГЛАВА 37

Мишель плелась по длинному коридору с ведром воды, таким тяжелым и таким полным, что вода постоянно вы­плескивалась на каменные плиты пола. Ей непременно нужно было добраться до конца коридора, чтобы отмыть пятна со стен, но к середине коридора ведро всегда оказы­валось пустым. Ей приходилось вновь и вновь возвращаться за водой, наполнять ведро и тащиться по коридору. Вко­нец измотанная, Мишель расплакалась, и слезы ее напол­нили металлическую посудину до краев. Только добрав­шись до цели, она поняла, что попала в тюрьму. За толстой ржавой решеткой маячила фигура в черном. Пятна были везде – на полу, на стенах и даже на прутьях решетки. Кровь, – догадалась Мишель, с бешено колотящимся серд­цем всматриваясь в бурые разводы. Когда она подняла глаза, леденящий ужас сковал ее тело: в черной фигуре она узнала Фрэнка – окровавленного, в отрепьях, прикован­ного цепью к сырой тюремной стене. Мишель завизжала… и проснулась, хватая ртом воздух.

Ночной кошмар на время забылся, но за кофе Мишель с дрожью вспомнила этот дикий сон, наверняка навеян­ный вчерашним неправедным судом над Джадой. Поду­мать только, никого не тронули любовь Джады к детям, ее жертвенность, ее порядочность и скромность! Где справед­ливость? Детей отняли у единственного человека, который действительно заботился о них, у матери!

Вспоминая, как суд коверкал людские судьбы, Мишель поневоле задумалась о предстоящем процессе Фрэнка, и ее прошиб холодный пот.

Но все это будет потом, а сейчас надо думать о Джаде. Вечером она звонила два раза, но никто не снял трубку. Господи, только бы она не задумала чего-нибудь с собой сотворить… Быстро прибравшись, Мишель отвезла Дженну в бассейн, поцеловала Фрэнки, который собирался с отцом в поход по компьютерным магазинам, набросила пальто и отправилась к Джаде.

Мишель думала, что ее встретит мертвая тишина, но уже с порога кухонной двери до нее донеслись оживлен­ные голоса из глубины дома. Удивленная, она прошла в гостиную.

Джада стояла на коленях, что-то укладывая в коробку, а Энджи заматывала другую упаковочной клейкой лентой. Когда это, интересно, они успели так подружиться? Может быть, Энджи здесь и ночевала?.. Укол ревности был ощу­тим, но Мишель справилась с недостойным чувством. «Пора повзрослеть, дорогая», – сказала она себе.

Джада подняла глаза от коробки:

– О, салют, Золушка! Ты-то мне и нужна! Слушай-ка, я обнаружила в своем крахе одну положительную штуку: долой ТПР!

– Что еще за ТПР?

– Тревоги по поводу репутации, – расшифровала Джада. – Уж теперь-то я могу встречаться с тобой столько и когда захочу. Какое-никакое, а преимущество.

Мишель изумлялась, глядя на подругу. Откуда у нее силы еще и шутить? Жизнь Джады разрушена, а ее собст­венная жизнь… Как ей теперь жить, если ее соседями будут Клинтон и эта вульгарная особа? Прощайте, воскресные барбекю во дворе. Фрэнки, наверное, будет по-прежнему играть с Кевоном, возможно, и Шавонна как-нибудь за­глянет к Дженне… Но никогда, никогда Мишель не позво­лит своим детям переступить порог этого дома! Нет у нее больше подруги. Не с кем будет гулять, некому пожало­ваться. Она останется один на один со всеми своими кош­марами…

Внезапно Джада поднялась с колен и обняла Мишель.

– Всю ночь проплакала, а теперь вот делаю то, что все равно когда-нибудь придется сделать. У тебя все будет хо­рошо, Золушка, – добавила она, словно прочитав мысли Мишель. – Фрэнк выпутается из этой передряги, и вы за­живете как раньше.

Мишель встретилась взглядом с подругой и вдруг по­няла, что миг настал. Она больше не в силах хранить свою тайну. Джада, такая добрая, такая сильная, пытается ее поддержать, хотя у самой ужасное горе, а Фрэнк…

– Он… Ничего не будет хорошо! Он виновен! – почти выкрикнула Мишель и, упав на один из разномастных сту­льев Джады, спрятала лицо в ладонях. Какой стыд! Как ей теперь смотреть в глаза людям? Но в то же время у нее будто камень с душа свалился.

В комнате повисло молчание. Мишель слышала только стук собственного сердца и прерывистое дыхание, Джады.

– Я боюсь, – простонала она наконец. – Как же я боюсь! Честное слово, я не знала… не догадывалась… пред­ставить себе не могла, что он способен сделать что-нибудь плохое! Ну… не настолько плохое. После обыска я думала, что это месть ему за какую-то сделку. Даже когда его обви­нили… – Мишель подняла голову, но быстро отвела глаза, поднялась и прошла к окну, чтобы хоть куда-нибудь смот­реть. – Знаю, вы думаете, что я дура. Доверчивая дура, да? Но откуда мне было знать? Никаких звонков не было странных, никто не приходил… Откуда мне было знать?! – в отчаянии повторила она и повернулась к ним лицом. – Фрэнк нас любит, я знаю. Он поклялся мне, что невино­вен, заставил меня поверить, а потом я нашла…

Мишель замолчала. Нет, даже Энджи и Джаде, самым близким людям, она не могла рассказать о находке. И вовсе не потому, конечно, что намеревалась когда-ни­будь воспользоваться этими бумажками, будь они прокля­ты. Лучше умереть, чем прикоснуться к убийственной улике!

– Давно ты знаешь? – мягко спросила Джада. – Я за­метила, что с тобой что-то не так, но думала, дело в шумихе вокруг вас, в соседских сплетнях… – Помолчав, она добавила: – Мне очень, очень жаль, Мишель.

Энджи подошла к окну, и Мишель в первый раз обра­тила внимание, какая она маленькая в сравнении с нею и Джадой.

– Тебе необходим адвокат, Мишель, – сказала Энд­жи. – Свой собственный и очень хороший. Лучше, чем я.

– И на что я буду его содержать? Работы у меня нет… Да и вообще, как вы не понимаете?! Фрэнк – отец моих детей, он их любит! И меня любит…

– Да ладно тебе, Мишель! – возмущенным и началь­ственным тоном, словно забыла, что находится не у себя в кабинете, воскликнула Джада. – Он тебя избил! От боль­шой любви, по-твоему? Клинтон – бездельник и лгун, он поломал мне жизнь, но даже он ни разу не поднял на меня руку!

Мишель нахмурилась:

– Фрэнк всего лишь толкнул меня, я упала и ударилась об угол стола. У него сейчас тяжелые времена, его можно понять. Он меня просто толкнул. Один раз такое может случиться с любой.

– Ударил один раз – ударит и во второй, – возразила Энджи.

Мишель резко отвернулась.

– Нет! Больше Фрэнк такого не сделает! Он никогда меня не бил, ему было очень стыдно…

– Ну, еще бы! – процедила Джада. – А за вранье ему не стыдно? А за то дерьмо, в которое он тебя втянул, – не стыдно?

Мишель не хватило духа рассказать подругам, что она до сих пор не объяснилась с мужем. Да после этого они и не взглянут в ее сторону!

– Ладно… – пробормотала она. – Все будет хорошо. Мне, слава богу, не нужно свидетельствовать против Фрэнка, а врать ради него я сама не стану. Буду держаться в стороне и… и… может быть, все обойдется. – Она повернулась к Джаде: – Лучше скажи, что ты будешь делать? Куда ты поедешь?

– Брать мне отсюда особенно нечего… Здесь практи­чески все куплено для детей, кроме разве что инструмен­тов Клинтона, которые он и в руки-то не берет. Мы с Энджи решили, что я какое-то время поживу у нее.

– Здорово! Рада за тебя! – Мишель очень старалась, чтобы ее голос звучал искренне. – Как это мило с твоей стороны, – она повернулась к Энджи, – пригласить Джаду к себе.

Вот когда проснулось зеленоглазое чудовище, а вслед за ним пришло и чувство одиночества. Да что это с тобой? Совсем сума сошла? У тебя прекрасный дом, дети с тобой, и муж – что бы он ни натворил – тебя любит. И у тебя хва­тает совести завидовать двум одиноким женщинам, стра­дающим от предательства мужей?

 

ГЛАВА 38

Джада слышала, что именно такой бывает смерть. Только свет в конце тоннеля ее не ожидает. Тело ее жило само по себе, механически двигалось, что-то делало… а душа наблюдала за всем происходящим откуда-то из пол­ного мрака. Ни злости, ни обиды, ни грусти. Все ушло. Она превратилась в робота, в управляемый автомат, способный укладывать вещи, жать на газ и на тормоз, руководить от­делением в банке, но начисто лишенный чувств. Пожалуй, это даже к лучшему, потому что вернись к ней чувства, они были бы ужасающими: бессильная ярость, сокрушающая тоска и желание раз и навсегда покончить с нестерпимой болью. На автопилоте двигаясь по дому, Джада поняла, что не способна даже молиться. Господь отдалился от нее больше, чем ее собственная душа от тела.

Они с Мишель съездили за «Вольво»; к их возвраще­нию Энджи уже набила коробками свою машину. Втроем и в полном молчании женщины составили остальные короб­ки в «Вольво»; потом принесли и, не снимая с распялок, уложили одежду Джады на заднее сиденье «Лексуса» Ми­шель.

– Постараюсь не измять, – пообещала Мишель. Мини-колонна двинулась в путь по мокрым от дождя, сумрачным улицам пригорода. Джада Джексон, тридцати четырех лет от роду, направлялась в неизвестность со всеми своими пожитками, вместившимися в три легковые машины. Не много же она получила от жизни. Ради чего работала? Ради десятка коробок и пакетов? Впрочем, ве­щизмом она никогда не страдала. Мечтала лишь о благополучии детей, уютном доме и надежном человеке рядом. Каким же образом это естественное человеческое желание обернулось жизненной трагедией? За что ее наказывает господь? За какой иной грех, который она еще не осозна­ла? В том, что господь ее наказывает, Джада теперь не со­мневалась, потому что ада страшнее ее нынешней жизни придумать невозможно.

Энджи остановила машину у пешеходной дорожки к своему жилому комплексу и вышла.

– Извините, девочки, – сказала она. – Ближе подъ­ехать не получится. Придется таскать коробки на себе. Я уже эту головную боль пережила, когда въезжала.

– Не так уж и далеко, – бодро отозвалась Джада. – Куда мне спешить-то? Не надо помогать, я сама.

– Глупости! – возмутилась Энджи. – Втроем веселее. Справимся.

И справились. Курсируя взад-вперед под дождем, по­степенно перетащили в квартиру Энджи все до единого об­ломки разбитой жизни Джады. Шагая по дорожке с оче­редной коробкой в руках, Джада решила, что куда проще было бы вывалить барахло на землю и подпалить. Разуме­ется, она этого не сделала. Разумеется, продолжала таскать вещи, потому что так нужно. Всю свою злосчастную иско­верканную жизнь она поступала так, как нужно.

Дождь прекратился, едва они внесли последние коробки.

– Здорово, – буркнула Мишель. – Нет чтобы на пол­часа раньше!

– Дождь во время переезда – к счастью, – сообщила Энджи. – Если, конечно, мама права.

Джада повела бровью:

– А она хоть в чем-нибудь ошибалась?

– Да так… по мелочам. В выборе мужа, например. – Попытка Энджи сострить никого не вдохновила.

– Н-да… – Джада обвела взглядом комнату. Они по­старались складировать все коробки во второй крохотной спальне, а одежду аккуратистка Мишель немедленно пове­сила в шкаф, но кое-что из вещей все же пришлось пока оставить в гостиной.

– Хочешь, матрац твой сразу положим? – предложила хозяйка. – Правда, он слегка подмок…

Джада пожала плечами. Какая разница, где и на чем спать. Да хоть на голом полу – ей плевать. Но не скажешь же такое Энджи. Она волнуется, и это очень мило с ее сто­роны, хотя и напрасный труд.

Энджи подняла одну из оставшихся в прихожей коро­бок и шагнула было в сторону спальни, как вдруг побелела, оступилась и выронила свою ношу. От удара мокрый кар­тон лопнул, и на пол посыпались носки, нижнее белье и почему-то одна черная лодочка. Энджи застыла в неудоб­ной позе, согнувшись почти пополам; над верхней губой заблестели бисеринки пота.

– Что с тобой? – вскинулась Мишель.

Боже! Три идиотки, вот кто они такие! Джада готова была пристукнуть себя на месте.

– Беременным нельзя поднимать тяжести. Прости, я совсем забыла.

– У тебя есть заботы поважнее, – с трудом выдавила Энджи и сползла по стене на пол. Мишель упала на колени рядом с ней:

– Чаю хочешь?

– Нет, спасибо, я просто посижу. Уже проходит.

Джада тоже опустилась на пол. Все трое молча смотре­ли друг на друга, и впервые за последние бесконечные двадцать четыре часа Джада почувствовала, что приходит… нет, возвращается в себя.

Она покачала головой. Что за странное ощущение, когда душа твоя возвращается в тело!

– Картинка та еще, – усмехнулась она. – Кто бы со стороны увидел. Жалкие мы с вами, одураченные просто­фили, девочки! Ну-ка, как по-вашему, кто из нас самый увечный? Чей муженек расстарался лучше всех?

– Твой, – хором ответили Энджи и Мишель. Неизвестно почему Джаду разобрал смех. Горловое бульканье постепенно превратилось в самый настоящий хохот. Мишель изумленно округлила глаза, но в конце концов не выдержала и захихикала. Последней присоеди­нилась Энджи. Они заливались, держась за животы, пры­скали, стонали и снова покатывались со смеху, пока Джада не выдавила, утирая слезы:

– А вот и нет! По-моему, Фрэнк моего переплюнул. Улыбка Мишель сразу растаяла, и Джада решила, что та опять кинется защищать подлеца.

– Может, ты и права, – неожиданно согласилась Ми­шель и перевела взгляд на Энджи.

– Сколько уже? – спросила она, кивнув на ее живот.

– Два с половиной месяца. Кажется.

– Я один раз делала аборт, – после долгой паузы при­зналась Мишель. – Забеременела от Фрэнка еще в школе и… Никак нельзя было рожать.

Джада заморгала. Надо же! Семь лет они дружат – и Мишель не обмолвилась ни словом.

– И я, когда забеременела в третий раз, пошла в боль­ницу и договорилась насчет… чтобы прервать. С Клинто­ном все уже было плохо, денег не было, – говорила Джада и не верила собственным ушам. Неужели она делится та­кими подробностями с двумя белыми, обеспеченными женщинами, с детства не знавшими ни моральных, ни ма­териальных проблем? Но у тебя ведь никого нет ближе их. Мы женщины, а это сближает сильнее, чем цвет кожи разъ­единяет. Может быть, всем женщинам стоило бы спло­титься – и послать так называемый сильный пол подальше?

– Я боялась, меня выставят из банка. Мы бы не выжи­ли без моей работы. А потом… потом я поняла, что хочу этого ребенка. Но, уж конечно, я не для того рожала Шерили, чтобы ее воспитывал кто-то другой! – Она посмот­рела на Энджи. – Что думаешь делать?

– Думаю, нужно позвонить в больницу. Только мне страшно туда идти. – Энджи отвела взгляд. – А не идти еще страшнее. – Она уронила голову на колени.

– Мы тебе поможем, – сказала Мишель.

– Какого черта! – добавила Джада. – Мы тебя отве­дем.

– Это совсем не больно. – Мишель запнулась. – То есть… физически не больно.

 

ГЛАВА 39

«Если бы дела сами собой испарялись, когда тебе плохо!» – думала Энджи, обводя взглядом горы папок и ворох сообщений на своем столе. Дело Джады она завалила, завтра ей предстоит аборт, но это не дает права на пере­дышку от тех драм, что приводят несчастных женщин в Центр.

Маме Энджи так и не рассказала ни о беременности, ни о решении избавиться от ребенка. Не то чтобы она сты­дилась аборта или боялась осуждения Натали – просто такие новости легче сообщать, когда все уже позади. Об­щество, советы и даже сочувствие Натали чаще всего при­носили облегчение, но порой подавляли.

Энджи только что закончила беседу с девушкой, отчим которой присвоил себе недвижимость ее покойной матери. На очереди была еще одна клиентка – и тоже с проблемой похищенного дома. В тот момент, когда Энджи придвину­ла к себе папку, чтобы получше познакомиться с новым делом, дверь отворилась, и в кабинет вошел Майкл.

– Дела идут? – спросил он.

Энджи лишь неопределенно пожала плечами, и Майкл устроился на стуле напротив.

– Пережить провал в крупном деле непросто; глав­ное – не опускать рук. Ну а новая квартира как? Обжива­ешься?

Ха! Энджи подумала о коробках и пакетах Джады, за­громоздивших углы гостиной, и собственном полнейшем безразличии к обустройству нового жилья.

– Потихоньку. В стиле первых поселенцев.

Она не собиралась посвящать Майкла в подробности своего неожиданного соседства с клиенткой Центра. Не он ли советовал «держать дистанцию»? Майкл – хороший юрист, преданный своей профессии, однако сам он упор­но «держит дистанцию», а значит, не одобрит столь тесную дружбу коллеги с клиенткой, пусть даже и бывшей. Муж­чины… Они вообще совсем другие. Исключить эмоции из дела – для них это запросто. Работа есть работа – и только.

В следующую секунду Майкл разбил ее теорию в пух и прах:

– Я вот о чем подумал… Не поужинать ли нам завтра в каком-нибудь хорошем ресторане?

Энджи в изумлении уставилась на него. Да он ее на свидание приглашает?! Не может этого быть.

– Завтра я занята, – быстро сказала она. – Меня даже на работе не будет.

– А как насчет четверга или пятницы?

Оказывается, может быть, Майкл действительно при­глашает ее на свидание! Он, конечно, очень мил, у него такой теплый карий взгляд, ей приятно с ним общаться и работать, но… ЧТО он творит?!

– Я не встречаюсь с женатыми мужчинами, – холодно констатировала Энджи.

– Я не женат. В противном случае я бы сам тебя не пригласил.

Энджи шумно вздохнула. Ни к чему ей сейчас эти фо­кусы; и вообще она по горло сыта мужским враньем.

– Майкл, ты женат, и у тебя двое детей. Я знаю, ты не любитель распространяться о своей личной жизни, но голые факты известны всему Центру, – тускло и монотон­но произнесла она, как не блещущему умом ребенку, кото­рый испытывает терпение родителей.

– У меня действительно двое детей, Энджи; но я пол­года в официальном разводе и уже полтора живу отдель­но, – столь же бесстрастно сообщил Майкл. – Если об этом еще неизвестно «всему Центру», то потому лишь, что я предпочел умолчать.

Энджи уставилась на него во все глаза. Майкл Раис… Майкл ушел из семьи, здесь об этом никто не слышал?! Ни известный сплетник Билл, ни ее собственная, по-еврейски всезнающая мама? Да как такое возможно? Еще одно до­казательство непреодолимой пропасти между полами. Ни одна женщина не сумела бы так круто изменить жизнь втайне от коллег.

Майкл, глядя в изумленные глаза Энджи, вдруг улыб­нулся:

– Если уж не грешить против фактов, то из нас, на­сколько мне известно, брачными узами связана ты.

Угу. Связана. И беременна вдобавок. Энджи чуть не рас­смеялась; правда, в этом смехе горечи было гораздо боль­ше, чем веселья. Потрясающе! Впервые за четыре года – с тех пор, как она познакомилась с Рэйдом, – ей назначают свидание… в тот самый день, когда у нее уже назначено свидание с хирургом-гинекологом! Что-то в этом мире не так. Всевышний – определенно мужчина. У него не жен­ское чувство юмора.

Трудно поверить, но больше всего Энджи замучила жажда. Ей бы переживать духовный кризис, терзаться мо­ральными вопросами, сидя в приемном покое в ожидании своей очереди на чистку, а она могла думать только о воде. С вечера не проглотив ни крошки, ни капли – так было велено, – Энджи в сопровождении Джады и Мишель приехала сюда рано утром. Надежда быстро покончить с пыт­кой и покинуть это жуткое заведение не оправдалась. Доб­рый час она заполняла всевозможные бланки и уже больше часа торчала здесь, в приемном покое, полном девочек с опухшими от слез тоскливыми глазами.

– Ты как? – минимум в четвертый раз прошептала Мишель, сжимая пальцы Энджи. – В порядке?

– Не совсем. – Энджи попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось.

В углу тихонько всхлипывала единственная женщина заметно старше даже Энджи; остальным пациенткам она, пожалуй, годилась в матери. Мишель уже успела побеседо­вать с ней и теперь тихонько рассказывала подругам:

– Она мечтала о малыше, но с плодом что-то не так. Говорит, ни за что не пришла бы сюда, если бы был хоть малейший шанс сохранить ребенка. У нее уже началось кровотечение. – Мишель вздохнула: – Первая беремен­ность за много лет.

– Какой кошмар! – возмутилась Джада. – Совсем, что ли, мозги у врачей поотшибало?

– Это ж надо додуматься – засунуть ее в одну компа­нию с малолетками. Ни стыда ни совести! Бедняжка так страдает, что потеряла ребенка, а им плевать.

Энджи опустила голову и приложила ладонь к животу. Пусть Рэйд оказался лгуном и предателем, но ведь ребенок и ее тоже. Дитя ее любви. Она не сделала ошибки, как все эти школьницы, и не желала бы для себя судьбы той жен­щины. Дружба с Мишель и Джадой, их разговоры о детях открыли ей глаза: она поняла, что хочет ребенка; мечтает о материнстве. Может быть, пройдут годы, прежде чем она встретит человека, которого сумеет полюбить; но даже если этого никогда не произойдет, она уже сможет любить своего малыша и заботиться о нем.

Снова вскинув голову, Энджи обвела взглядом прием­ный покой. Полтора десятка напуганных девочек и убитая горем женщина, которой не суждено стать матерью… Но она-то, Энджи, – не одна из этих девочек и не упустит по­даренного жизнью шанса! С Рэйдом покончено навсегда, но она его любила, так как же можно во второй раз убить любовь?

Энджи решительно поднялась.

– Поехали домой!

– Тебе плохо? – ахнула Мишель.

Джада молча встала и обняла Энджи.

– По-моему, ей как раз хорошо. – Она посмотрела по­друге в глаза: – Ты уверена?

Энджи кивнула и улыбнулась сквозь слезы. Мишель медленно выпрямилась.

– Ты хочешь ребенка?! – выдохнула она в восторге и затараторила шепотом: – Боже мой! О боже мой! Слушай-ка, с вещами проблем не будет: у меня все осталось от Дженны и Фрэнки. Ты только скажи – я всегда смогу по­сидеть с маленьким, если тебе надо будет по делам.

– Слушай-ка, – передразнила ее Джада, – а не обсу­дить ли нам эти вопросы в другом месте? Более подходя­щем? – Она вновь остановила взгляд на Энджи: – Ты уверена, что делаешь это не из-за чувства вины? Потому что стыдиться тут нечего. Стыдиться надо тому, кто бросает ребенка, которого привел в этот мир.

Энджи покачала головой. Ей было страшно предста­вить себе жизнь матери-одиночки, но еще страшнее пред­ставить жизнь без малыша. Пусть на память от Рэйда оста­нется не только разбитое сердце, но и этот дар любви. Она будет хорошей мамой, теперь Энджи это точно знала. Ну а деньги, няни и прочее… утрясется как-нибудь. Жизнь под­скажет, друзья помогут.

– Поехали! – повторила Энджи, подхватила сумочку и в сопровождении подруг, на ходу натягивающих пальто, зашагала мимо стойки регистратуры к выходу.

Она как раз взялась за ручку двери, когда из глубин святая святых – или, скорее, чистилища – появилась се­стра в накрахмаленном белоснежном халате.

– Ромаззано! – выкрикнула она. Энджи не отозвалась.

 

ГЛАВА 40

Джада здорово опаздывала на работу. Ей удалось отыс­кать все необходимое, несмотря на то что нижнее белье, туфли, блузка, косметичка и дезодорант были распиханы по разным коробкам. Недоставало единственной, но не­маловажной детали – колготок, отчего и случился цейт­нот. Джада в отчаянии металась по комнате, соображая, то ли вывалить все барахло из коробок, то ли стянуть пару колготок у Энджи.

Ну уж нет, так не пойдет! Мало тебе квартиры – же­лаешь еще и бельишком ее попользоваться? Срам какой! Кол­готок твоего цвета у нее в любом случае нет. К тому же росту в Энджи дюймов на пять меньше. Хороша же ты будешь, ковыляя по банку с резинкой на коленях, как стрено­женная кобыла!

«Колготки – определенно изобретение мужчины, – решила Джада. – Или дьявола, что, впрочем, одно и то же».

Через десять минут лихорадочных поисков Джада вы­нуждена была натянуть свою единственную пару – свиде­тельницу катастрофы в суде, со стрелкой сзади от лодыжки до колена. Черт с ними, выхода-то нет! Она сунула ноги в лодочки и вылетела за дверь, заранее достав из кармана ключи от «Вольво».

Говорят, «мой дом – моя крепость». У Джады вышло иначе – «моя машина – мой дом родной». В половине пя­того свидание с детьми, а ее уже сейчас тошнит от необходимости провести его в машине или в очередной чертовой забегаловке. Как растолковать им решение суда? Не хоте­лось бы настраивать детей против отца, но выглядеть пре­дательницей в их глазах и вовсе не хочется, а если не объ­яснить, что это дорогой папочка устроил им такую жизнь, то они будут считать мать не иначе как предательницей. Джада вздохнула. Случаются минуты, когда проще застре­литься, чем сделать выбор. Еще лучше – пристрелить Клинтона и забыть о нем как о ночном кошмаре.

Двигаясь в плотном потоке машин, Джада смаковала кровожадную идею. Допустим, она убьет Клинтона и сядет в тюрьму. С кем останутся дети? А если нанять киллера? Ей вспомнился старый фильма Хичкока, где психопат эдак небрежно, между прочим, предлагает первому встречному перестрелять жен друг друга. Ни одного из них не заподозрят, поскольку не обнаружат ни связи, ни мотивов. Стоит подумать – не предложить ли Энджи разделаться с ее бос­тонским мерзавцем в обмен на убийство Клинтона? Хотя нет… Живут-то они теперь в одной квартире, а значит, со­впадение будет слишком очевидным.

«Что за безумные мысли? Господи, прости меня, греш­ную!» Джада зашептала молитву и впервые в жизни не смогла закончить. Подставь вторую щеку… Да ее уже ис­хлестали по щекам так, что живого места не осталось. Что бы еще такое утешительное вспомнить из Библии? Мне от­мщение и аз воздам… Угу. А что тем временем делать ей? Смиренно склонить голову? Смирение, возможно, и добродетель, но пока мамочка будет давить в себе ропот, дети вдоволь натерпятся горя. Не оставь моих детей, господи! Дай мне силы выстоять ради них!

В банк Джада вошла без малейшего желания вникать в какие-либо дела, даже изображать заинтересованность было выше ее сил. Проходя мимо стола Анны, она забрала скопившиеся сообщения и захлопнула за собой дверь ка­бинета. Первым делом связалась с мистером Маркусом – точнее, попыталась, поскольку того не оказалось в кабине­те, затем перезвонила консультанту, который немедленно завалил ее десятком давным-давно обговоренных вопро­сов. Недостаточно, как оказалось, обговоренных. Невыно­симо все это! И бессмысленно. Полный абсурд – неизмен­но следовать установленным правилам, играть по ним же.

– Послушайте, Бен, – не выдержала Джада. – У меня скоро совещание; на все ваши вопросы я уже не раз отве­чала, так что будьте любезны, поищите ответы в своих за­писях. – И положила трубку.

Проверяет он ее, что ли? Рассчитывает, что на сто пер­вый раз ответы изменятся?

Зажужжал интерком, и Анна сообщила о переносе со­вещания с двух на четыре часа.

– Кто перенес? – рявкнула Джада. В четыре тридцать она забирает детей, и никакие силы не заставят ее опоз­дать!

– Мистер Маркус, – злорадно пропела секретарша. – Он звонил без пяти девять. Я была на месте, а вас еще не было. Я заглянула в календарь – на вечер у вас ничего не назначено.

– Свяжитесь с ним! Я звонила, не застала. Если его по-прежнему нет, оставьте сообщение, что встреча будет се­годня в два или завтра в четыре, но никак не сегодня в четыре. Ясно?

Джада встала из-за стола, подошла к окну и обвела взглядом пустую парковку позади банка – узкий, на одну машину, въезд на территорию, громадный мусорный бак. Картинка смахивала на ее собственную жизнь: Клинтон использовал ее как средство для въезда в совместное счас­тье с Тоней, а саму вышвырнул на помойку…

Но должен же быть какой-то выход, черт возьми! Словно загнанный зверь, Джада метнулась к телефону и набра­ла номер Мишель.

– Как ты, дорогая?

– Наверное, лучше, чем ты, но… Вот думаю, может, напиться?

– Угу, – с едким сарказмом отозвалась Джада. – В одиннадцать утра запить «Кровавой Мэри» флакончик твоих таблеток – самое то. К возвращению детей уже и окоченеешь.

– Я не возвращения детей боюсь, а возвращения Фрэнка.

Джада покачала головой, забыв, что Мишель ее не ви­дит. Ну когда эта дурочка перестанет цепляться за своего лживого мерзавца?

– Слушай-ка, подруга! Я тут подумала, как ты отно­сишься к киднепингу?

– Кого воровать будем? – моментально отреагировала Мишель. – Клинтона? Тоню? Судью Снида?

– Господи, нет, конечно! Кому они нужны? Я о детях! На другом конце провода повисло молчание.

– Но… это же преступление! – наконец простонала Мишель. – Хотя лично я тебя не обвинила бы.

Теперь уже надолго умолкла Джада.

– Шучу, подруга. Сама посуди – куда бы я с ними по­далась, на что жила бы? Если останусь здесь – арестуют за киднепинг и неуважение к решению суда. Улечу к родите­лям – Клинтон в два счета вычислит. – Она вздохнула. – Сидела вот… соображала, как быть. Ни до чего не додума­лась. Ну не могу я просто послушаться судью и выполнять его решение!

Мишель не успела ответить, как опять ожил интерком.

– Мистер Маркус на второй линии, – известила Анна. Стоило Джаде ткнуть кнопку, как Маркус, не утруждая себя приветствиями, обрушил на нее поток претензий: дескать, и на работу она опоздала, и консультанту не поже­лала помочь, и перенос совещания ей не по нраву – и так далее и так далее. Джада слушала, пока хватало терпения.

– Мистер Маркус! – вклинилась она, наконец. – Если для вас принципиально важно провести совещание сегод­ня в четыре, проводите без меня. Если мое присутствие необходимо – проводите сегодня в два или завтра в любое время.

– Миссис Джексон… по-моему, вы чего-то недопони­маете. Не вам решать, когда проводить совещание. Должен сказать, что в последнее время у вас вообще с решениями дело обстоит из рук вон плохо. – Маркус прокашлялся. – Полагаю, нам пора расстаться.

Джада окаменела.

– Прошу прощения?

– Вы меня слышали, миссис Джексон. Личные про­блемы отнимают у вас слишком много рабочего времени. Кроме того, Анна Черрил сообщила о…

– О чем?!

– Послушайте, давайте расстанемся без шума. Напи­шите заявление об уходе – и сохраните свое достоинство. Да и для банка это лучше.

Джада не верила своим ушам.

– А если не напишу – что тогда? Уволите?

– Скажем так – лично я предпочитаю получить ваше заявление.

– Скажем так – лично я предпочитаю послать вас к черту! Не стану я вам дорожку расчищать, как Мишель Руссо. Ради этой должности я работала как вол. И успешно справлялась. Результаты проверки говорят сами за себя. Так что если вы считаете…

– Я считаю, что вы в обход установленного порядка получили необеспеченную ссуду на десять тысяч долларов.

Сердце Джады ухнуло куда-то в желудок, во рту по­явился металлический привкус страха.

– Но я аннулировала ссуду!

– Не в этом суть, миссис Джексон. Совсем не в этом. Вы воспользовались служебным положением, превысили полномочия, чтобы добиться ссуды, которой в противном случае ни за что не получили бы. К тому же вы сделали это тайно, не поставив в известность руководство банка. По­лагаю, под присягой миссис Руссо это подтвердит.

– Не приплетайте миссис Руссо, она ни при чем. Маркус еще что-то вещал, но Джада, не вслушиваясь, швырнула трубку. Затем придвинула клавиатуру компьютера, в два счета отстучала и распечатала на принтере заяв­ление об уходе.

Еще один пример того, как зарвавшуюся чернокожую ставят на место. Что ж, удивляться-то, в общем, не прихо­дится. И если уж на то пошло, продолжать пахать на банк было бы чистым безумием. Ради чего? Чтобы обеспечить Клинтону с Тоней сладкую жизнь? Какого черта?!

Джада подписала заявление и небрежно уронила по­верх прочих бумаг и тут же набрала номер Энджи.

– Знаешь, ты кто? – без предисловий поинтересова­лась она. – Везунчик, вот кто!

– Это почему? – осторожно спросила Энджи.

– Потому что тебе здорово повезло с жиличкой. Я раз­давлена, одинока, а отныне еще и безработная!

 

ГЛАВА 41

Мишель складывала выстиранное белье на теплую су­шилку, когда от входной двери донесся лай Поуки, пере­шедший в приветственный скулеж. Мишель окаменела, услышав скрип тормозов грузовичка Фрэнка. Она почему-то – впрочем, вполне понятно почему – теперь боялась мужа. День за днем Фрэнк проводил в обществе кого-ни­будь из команды Брузмана, положение все усложнялось, кольцо обвинений вокруг него сжималось, и он становил­ся все более непредсказуемым и нетерпимым.

Однако боялась Мишель – по-настоящему боялась – не плохого настроения мужа. Она дрожала от страха в ожи­дании той минуты, когда Фрэнк обнаружит пропажу припрятанного состояния, и не решалась даже в мыслях рисо­вать возможные последствия. Только ксанакс помогал ей отгонять мысли о неминуемой баталии. До сих пор дни проходили в ледяном спокойствии, но долго так продол­жаться не могло.

Застыв каменным истуканом, Мишель слышала, как Фрэнк хлопнул дверью и прошел по коридору.

Он не окликнул жену – может быть, думал, что ее нет дома? Мишель напряглась, вся обратившись в слух. Шаги раздались на лестнице. Странно, но Поуки не бросился следом. Он вернулся к Мишель; в его влажном карем взгляде, казалось, застыл вопрос. Похоже, он тоже боится. Мишель по-прежнему не шевелилась; так и стояла в оцепенении с перекинутой через плечо футболкой Фрэнки и не могла понять, почему прислушивается, почему боится дышать… пока со второго этажа не раздался рев Фрэнка. Вот она и настала, эта минута.

– Мишель!!!– взревел Фрэнк в одной из детских – ей не составило труда догадаться в какой. Он рычал как под­битый зверь; Поуки, бедняжка, подпрыгнул и мигом за­бился в закуток между шкафчиком и стеной. – Ми­шель!!! – Лестница задрожала от его стремительных тяже­лых шагов.

Паническая мысль о бегстве вспыхнула и сгорела. Какой смысл бежать? Нужно постоять за себя и детей. Не­обходимо. Не стоило тянуть с объяснением, потому что те­перь она невольно вынуждена защищаться, а виноват-то он! Слишком поздно Мишель поняла, что должна была сама рассказать о находке, причем в тот же день. Нападать в ее ситуации было лучше и правильнее, чем отражать на­падение. Ну почему она вечно совершает глупейшие ошибки?! Почему любой ее поступок на поверку оказыва­ется идиотским?..

Топот Фрэнка приближался к кухне. Мишель не нужно было оглядываться, чтобы понять – он уже близко. Со­всем близко. Словно обретя глаза на затылке, Мишель ви­дела, как он возник в проеме двери.

– Где они, Мишель?

Мишель повернулась к мужу. Правым плечом он при­слонился к косяку, а левой ладонью уперся в противопо­ложную панель. Сама поза выражала угрозу. Казалось, он намеренно загородил ей проход, поймал в ловушку в этом мирном уголке дома. Не сходи с ума! Легко сказать, когда даже Поуки заскулил в своем укрытии. Мишель не издала ни звука.

– Где деньги? – повторил Фрэнк.

Еще одна безумная мысль – сыграть дурочку, изобра­зив полнейшее неведение – мелькнула в охваченном па­никой мозгу Мишель. Ведь Фрэнк и так считает ее круглой дурой, все эти годы он явно рассчитывал на ее слепоту и глухоту, на ее непрошибаемую тупость. Сейчас, однако, номер не прошел бы. Фрэнк в ярости, в неистовстве, дове­ден до белого каления, но что хуже всего – Мишель впе­рвые увидела страх в глазах своего сильного, бесстрашного Фрэнка.

– Ты о чем? О той улике, которую спрятал в комнате нашей дочери?

– Я о бабках, черт бы тебя побрал! Где деньги, Мишель?

Господи, что же делать? Сказать правду? Страшно. Со­врать? И того страшнее. Может быть, сочинить историю о повторном – и успешном – обыске полиции? Да, но смысл? Через какой-нибудь час, связавшись с Брузманом, Фрэнк уличит ее во лжи. Нет, как ни крути, а придется сражаться. Сейчас. Пусть узнает, что он с ней сделал, как разбил ей сердце, как предал и уничтожил семью. Пусть поймет, что, слушая его вранье, она знала о том, что он виновен.

– Ты хоть представляешь, в каком я отчаянии, Фрэнк? До сих пор не могу поверить, что ты все-таки виновен! А ведь знаю наверняка. Знаю с тех самых пор, когда обна­ружила тайник. Как же ты мог?! Как мог такое с нами со­творить? Со мной, с детьми? Наркотики!.. – Голос Ми­шель сорвался на крик: – Ты все разрушил, все! Да еще и врал мне в глаза!

В следующее мгновение Фрэнк бросился к ней и схва­тил за плечо.

– Ты никогда мне не верила! Почему ты мне не ве­ришь?

Мишель уставилась на него, как на инопланетянина. Умом тронулся? Гнет ту же линию и надеется заставить по­верить в свои россказни?

– А почему ты врешь?

– Я никогда не врал тебе! Эти деньги с наркотиками не связаны!

Сбитая с толку его бесстыдной наглостью, Мишель даже растерялась на какой-то момент. Сколько бессонных ночей она провела, перебирая возможные источники – сбережения, выигрыши в казино, неучтенные доходы, чер­ный нал от клиентов, взятки субподрядчиков… Но она ведь как-никак работала в банке и была знакома с цифрами доходов и ипотек. Ни одним из этих способов невоз­можно скопить полмиллиона. Исключено. Разве что Фрэнк заработал деньги на чем-то еще более страшном, чем торговля наркотиками, потому что такими суммами распоряжаются только наркодельцы и киллеры.

– Я хочу, чтобы ты меня понял до конца, Фрэнк. Речь идет о твоей лжи и о том, что ты подставил под удар меня, детей, дом, всю нашу жизнь. Я не ожидала подобного от­ношения и терпеть не буду. Если бы ты с самого начала по­делился со мной, поинтересовался моим мнением, то ус­лышал бы тот же ответ – я не стану такое терпеть. Нам просто повезло, что копы не нашли доказательство твоей вины. Но как по-твоему, что почувствовала я, когда наткнулась на твой тайник, Фрэнк? Ты даже представить себе не можешь, как страшно мне было, как стыдно! Мне было стыдно – за то, что верила тебе. Ненормальная! Кому верила?!

Фрэнк с силой тряхнул ее за плечо.

– Ненормальная, говоришь? Ну, нет! Ты была в своем уме, когда получила новехонький «Лексус» со всеми при­чиндалами! – прорычал он ей в лицо. – И когда полнос­тью переоборудовали кухню, ты тоже была в своем уме. Бассейн захотела – пожалуйста, очередной диванчик при­обрести – ради бога, детей приодеть к празднику – сколь­ко угодно. Пока я платил за семейные поездки к морю, за дом и все остальное, на что моя женушка положила глаз, ты была в своем уме! Ты спросила хоть раз, откуда все это берется? О нет. Ведь Фрэнк – великий маг и волшебник, который, между прочим, ни разу – ни разу! – ни в чем не отказал. Такова уж была моя обязанность – во всем тебе потакать. И ты хочешь сказать, что думала, будто такую жизнь можно себе устроить одними кровельными работами?

Мишель давно уже плакала, но сдаваться не собира­лась. Фрэнк умудрился сделать виноватой ее, как будто она, и только она, толкнула его на преступление.

– От денег я избавилась, Фрэнк. Нашла – и избави­лась.

– Что?!

Пальцы Фрэнка еще сильнее впились в ее плечо.

– Больно! – вскрикнула Мишель и дернулась, пытаясь высвободиться из безжалостных тисков. Его взгляд был страшен – взгляд убийцы.

– Мне нужны эти деньги, Мишель! Куда ты их дела?

– Сожгла, – твердо сказала Мишель. – Сожгла, что­бы спасти тебя. И детей. Если бы кто-нибудь их увидел, мы пропали бы. Тебя посадили бы в тюрьму, и никакой Брузман не спас бы тебя от этой неприятности.

На Фрэнка словно ступор напал.

– Чт-то ты сделала? – выдавил он наконец едва слышно, но с такой угрозой в голосе, что уж лучше бы ревел, как раньше. – Черт побери, Мишель, неужто ты глупее, чем я думал? – Слезы вновь заструились по щекам его жены, а Фрэнк продолжал все тем же жутким голо­сом: – Деньги нужны, чтобы заплатить адвокату. По-твое­му, Брузман хоть минуту останется со мной за бесплатно? Деньги нужны, чтобы сохранить дом, семью, мою свободу, наконец! Боже милостивый, прошу тебя, скажи, что это неправда! Ты ведь не сожгла их, Мишель? Дьявольщина! До такого идиотизма даже ты не додумалась бы! Куда ты дела деньги?

Словно в замедленной съемке Мишель смотрела, как рука Фрэнка сжимается в кулак, как он замахивается на нее. Смотрела – и не могла поверить. Ее мозг отказывался воспринимать реальность, и потому она отдернула голову мгновением позже, чем следовало. В этом была ее ошибка.

– Мне нужны эти деньги! – заорал Фрэнк, с нещад­ной силой обрушив кулак на ее скулу.

Оглушенная неистовой болью, Мишель почти не ощу­тила второго удара, от которого она отлетела вбок, стукну­лась виском о край сушилки и рухнула на пол. Она попы­талась отползти к двери, но Фрэнк поймал ее за воротник рубашки и дернул вверх. В третий раз кулак попал ей в че­люсть. Мишель завизжала. Убьет! Убьет ради денег! Зажму­рившись, она закрыла лицо руками, но вместо следующего удара раздался дикий визг самого Фрэнка.

Мишель приоткрыла глаза, взглянула в щелочку между пальцев. Фрэнк изогнулся самым немыслимым образом и обеими руками пытался отодрать от себя Поуки, который мертвой хваткой вцепился ему в бедро. Несмотря на шок, Мишель поняла, что это ее единственный шанс на спасение, на жизнь. Она ужом проскользнула мимо Фрэнка и помчалась по коридору через кухню в сторону гаража. Сзади неслись проклятия Фрэнка и грозный рык Поуки. Мишель летела стрелой. Секунду-другую спустя злобный хор сменился жалобным собачьим визгом, затем раздался глухой стук, от которого у Мишель сжалось сердце. Поуки! Бедный мой Поуки!

К счастью, Фрэнк оставил грузовик на улице, выезд был свободен, а ключи оказались в кармане. Мишель за­прыгнула в «Лексус» и повернула ключ зажигания в тот самый момент, когда к остановке на другой стороне улицы подкатил школьный автобус. Пес, которого она мысленно уже похоронила, мчался к ней.

– Поуки!!! – взвизгнула Мишель; и кокер, умница, в один прыжок оказался у нее на коленях.

Мотор взревел; в нарушение дорожных правил Ми­шель дала задний ход, перегородив улицу, после чего кру­танула руль влево, нажала на газ, проскочила автобус и со скрипом затормозила перед ним.

– Сюда! – срывая связки, крикнула она детям и толк­нула заднюю дверцу. – В машину! Быстро!

На лицах обоих застыл ужас, но, слава богу, они подчи­нились без вопросов.

– Дверь! – выкрикнула Мишель, когда оба ее ребенка оказались на заднем сиденье. Краем глаза она увидела Фрэнка, хромающего в их сторону. Мишель вдавила пе­даль газа и сорвалась с места, сжигая резину.

Знакомые дома мелькали мимо с бешеной скоростью. Мишель провела рукой по щеке и скосила глаза – ладонь была в крови.

– Что случилось, мамочка? – раздался сзади голосок Дженны. – Ты опять упала? Куда мы едем?

Мишель так резко повернула с улицы Вязов, что плю­шевый заяц свалился с приборной доски. Ни на один из вопросов дочери она ответить не смогла.