Когда желтоволосый киношник Толя увел Георгия Николаевича, Федор Федорович завершил свой рассказ о князе Константине такой несколько торжественной концовкой:

— Я хотел сказать вам несколько поучительных слов. — Он отступил на два-три шага и заговорил с неожиданной дрожью в голосе: — Я увидел в ваших сердцах подлинные искорки горячего увлечения русской стариной. Надеюсь, что искорки ваши в будущем разгорятся ярким пламенем. Тот, кто любит и бережет прошлое своей Родины, любит и настоящее, любит свою столь прекрасную страну… Не огорчайтесь, что поиски тайны старого Радуля закончились. В будущем вам придется искать и находить еще много тайн на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе… — Он замолчал было, потом добавил самым обычным голосом: — Я с вами не прощаюсь, еще приду посмотреть, как вы закопали шурфы.

Он круто повернулся, подошел к церкви, снял свою соломенную шляпу и опять стал с большим вниманием рассматривать каждый белый камень, слагавший стены. Он надеялся, не попадутся ли еще какие-нибудь знаки, выбитые мастерами-камнесечцами или зодчим.

А ребята остались. Остался и Алеша Попович. Он открыл капот бульдозера и начал возиться в моторе.

Все мальчики и девочки стояли и думали о словах археолога. Но почему рядом с самой поэтичной романтикой уживается самая скучная проза?

— А закапывать шурфы надо, — буркнул Игорь.

Как не хотелось идти закапывать шурфы! Никому не хотелось.

Да, копать, чтобы искать — хоть и было трудно, но зато интересно. А закапывать… Такое занятие напоминало классную работу по алгебре в солнечные дни перед каникулами.

— У меня мозоли лопнули, — угрюмо проворчал Миша, показывая ладони.

— А у меня руки от волдырей распухли, но я терплю, — так же угрюмо ответил Игорь.

— Девочки, а давайте лучше мы пойдем закапывать. Мальчишки наши в инвалидов превратились, — сказала Галя — бывшая начальница. Нельзя было понять, слышалась ли в ее голосе насмешка или искреннее сочувствие.

Тут Галя-кудрявая неожиданно подскочила к Алеше Поповичу, который все что-то прикручивал в своем моторе. Умильным голоском она попросила его:

— Дядя Алеша, ну пожалуйста, закопайте нам шурфы!

Игорь услышал ее и скорым шагом тоже подошел к бульдозеру.

— Учитель физики нам рассказывал, — заговорил он очень серьезным тоном, — что механизация — это великая сила. Машина может заменить труд сотен и даже тысяч людей. — И вдруг он переменил тон и закончил еще более умильным девчоночьим голоском: — Дядя Алеша, ну пожалуйста, закопайте нам шурфы!

Радульский богатырь наклонился над мотором, показывая ребятам только измазанную автолом спину своего комбинезона. Игорь вынужден был обратиться к этой спине.

Богатырь обернулся не сразу.

— Без разрешения начальства подобные самовольные действия называются работой налево, кроме того, произведется внеплановый пережог горючего, — глубокомысленно изрек он наконец.

Тут все девочки обступили его. Они не чувствовали противного запаха, не боялись испачкать свои синие спортивные костюмы и принялись просить, умолять:

— Ну, дяденька Алешенька, ну, миленький, ну, что вам стоит? По одному ряду ямочек своим коньком пройдетесь, по другому, по третьему… Туда — обратно, опять туда — и нет шурфов, только гладенькое место. Ну, миленький, ну пожалуйста!.. Смотрите, какие наши мальчики несчастные, как у них ладоши болят… Ну пожалейте их…

Галя-кудрявая совсем осмелела. Она протянула руки, намереваясь обнять Алешу Поповича, но тот отстранился от непрошеной девчонки.

А мальчики сгрудились в стороне и с интересом наблюдали.

Радульский богатырь был очень смущен; не только щеки, даже уши его и шея покраснели. Он поворачивался то к одной, то к другой девочке, а вся их синяя ватага прыгала вокруг него, упрашивая сладенькими голосками.

Какой же храбрец устоит против тринадцати русалок-искусительниц? И радульский богатырь сдался.

— Показывайте, где местонахождение объектов, подлежащих засыпке, — нарочито строго сказал он и вскочил в кабину.

Трое мальчишек впрыгнули на подножку бульдозера.

Машина со скрежетом проехала через пролом в церковной ограде, обогнула угловую башенку и направилась к песчаному склону. Все ребята побежали следом за ней.

Алеша Попович направил стальной лемех бульдозера по первому ряду шурфов. Грунт был такой рыхлый, что не требовалось никаких усилий. Стальной конь ехал легко, плавно, слегка покачиваясь. Всадник повернул, конь поехал в обратном направлении по второму ряду, опять повернул, поехал по третьему ряду.

И за десять минут… Да-да, всего за десять минут вместо двух дней от шурфов не осталось и следа.

Тут все девочки бросились целовать Алешу. Все-все до одной кинулись к нему, хоть и был он порядком измазанный. Богатырь вертелся в своей кабине, отворачивал от одной, от другой свое красное лицо, намереваясь удрать, пытался передвигать рычаги. А девочки крепко держали его за комбинезон.

— Командир отряда, можно вас на минуточку? — вдруг услышал Игорь за своей спиной.

Он оглянулся. Сзади стоял Федор Федорович и, возбужденный, взъерошенный, держал соломенную шляпу в руках.

— Пожалуйста, попросите вашего Алешу Поповича проехаться на своем коне не только там, где он зарывал шурфы, но и между рядами. И пусть глубже берет, елико возможно глубже!

Археолог говорил, задыхаясь от волнения.

— Скажи ему, что тут раньше дорога шла, — напомнил Миша.

Скорыми шагами Игорь подошел к бульдозеру.

— Девчонки, хватит лизаться, отойдите в сторону! — строго скомандовал он.

Девочки неохотно послушались его и отступили.

— Мы сердечно благодарим вас за вашу бескорыстную помощь, — обратился Игорь к Алеше серьезным тоном взрослого, — но в интересах колхоза вам советуем выполнить еще одну работу. Вы знаете, что когда-то тут шла дорога в город, но из-за песчаных заносов ее забросили и теперь ездят в обход, делают больше километра крюку.

— Да, согласно рассказам стариков, действительно задолго до революции такая дорога существовала, — подтвердил Алеша.

Игорь стал убеждать его, что новый бульдозер — настоящий богатырский конь и за какой-нибудь час работы выроет вдоль песчаного склона всю выемку на глубину метра и даже больше. Правда, чтобы восстановить старинную дорогу полностью, нужно еще мост построить через Нуругду и возвести насыпь на противоположном низком берегу речки, но важно начать…

Алеша слушал, слушал и сказал:

— Начальство заругается.

Тут в разговор вмешался Федор Федорович.

— Если вы сейчас уведете отсюда свой бульдозер, — сказал он, — и переправите его на другую сторону Клязьмы, колхоз не скоро дождется спрямления дороги. Согласен, произойдет пережог горючего, но зато в будущем появится несомненная экономия.

Алеша долго думал, наконец ответил:

— Решаюсь действовать на свой страх и риск.

— Пожалуйста, начните отсюда.

И Федор Федорович показал то место, где в шурфах были найдены обломки белых камней. Радульский богатырь двинул своего коня вперед вдоль склона. Он управлял им красиво, легко и четко, поворачивал то наискось вправо, то наискось влево, перевертывал горы песку, сгребал целые кубометры то на один бок выемки, то на другой…

Ребята во главе с Федором Федоровичем шагали сзади в две шеренги.

А вдруг на самом деле из разрытого песка покажутся… Если первая шеренга ничего не обнаружит, вторая не пропустит.

Они шли медленно по сырому, свежевыкопанному песку, и ноги их увязали по щиколотку. Они шли, низко наклонив головы, во все глаза всматривались в песок у себя под ногами и по отвалам…

Лемех бульдозера захватывал и отгребал сразу так много песку, что Федор Федорович начал опасаться — раздавит этакая махина историческую ценность и останется неизвестным, чтó именно раздавит.

Он остановил Алешу Поповича, попросил его повернуть бульдозер, поехать в обратном направлении, расширяя выемку.

— Только поезжайте, пожалуйста, осторожнее, медленнее, — молил он.

Первой заметила темное пятно на песке Галя-кудрявая. Она замедлила шаги, посмотрела на пятно и попросту перешагнула через него…

Следом за Галей во второй шеренге двигался Миша. Он увидел у себя под ногами это пятно в виде ровного прямоугольника, но размером по крайней мере в три, а то и в четыре раза длиннее и шире, нежели белокаменная плита с изображением всадника.

Миша остановился и начал внимательно разглядывать пятно. Везде песок был ровный, желтовато-серый, а тут чуть темнее, скорее буровато-серый.

— Смотри, что-то тут такое непонятное, — сказал он Гале.

Та подошла к нему, нагнулась, внимательно осмотрела темноватый прямоугольник и вдруг заорала истошным голосом:

— Идите все сюда!

Игорь и другие мальчики даже не обернулись и пошли дальше, нагнув головы, следом за бульдозером. Они думали — мало ли из-за чего девчонка визжит, может, быстроногого жука или дохлого крота увидела, которого стукнуло бульдозером.

А Федор Федорович подошел к Мише и Гале-кудрявой. Увидев темноватый прямоугольник, он ахнул, но бросился не к нему, а в сторону и начал торопливо обламывать торчавшие из песка стебли прошлогодней полыни. Тут к ним подошли остальные мальчики и девочки.

А бульдозер продолжал двигаться вперед.

Никто не понимал, что делает Федор Федорович. Воткнув в каждый угол прямоугольника по стебельку, он вдруг выпрямился и сказал Игорю:

— Беги и догони Алешу Поповича! Пусть возвращается на своем коне. — Он обернулся к другим мальчикам: — А вы, прошу вас, поскорее за лопатами!

— Они знаете где? К колокольне прислонены! — крикнул им вдогонку Игорь.

Мальчики вернулись с лопатами одновременно с подъехавшим Алешей Поповичем.

— В чем дело? — спросил тот, спешиваясь и подходя к толпе.

Девочки наперерыв хотели ему показать… А показывать было нечего. Только что проступившее темное пятно на песке успело высохнуть, и контуры прямоугольника теперь угадывались лишь по четырем тоненьким стебелькам.

— Милейший мой, очень прошу вас, заезжайте отсюда и пройдитесь вашей машиной от сих пор и до сих пор, — показывал Федор Федорович. Его руки и нижняя челюсть тряслись от волнения. — И поглубже, поглубже, еще раз прошу вас, захватывайте.

— А позвольте вас спросить, что же вами обнаружено?

— Ах, ничего еще не обнаружено! — в отчаянии восклицал Федор Федорович. — Археологи, подобно прочим смертным, не обладают способностями видеть сквозь землю. Они могут лишь предполагать, лишь предвидеть.

Пока Алеша Попович разворачивал бульдозер, он повернулся к ребятам:

— Вы понимаете: где песок светлый, там грунт естественный, под ним ничего не может быть, а где песок темный, там люди когда-то копали и, возможно, закопали Нечто.

— Пережог горючего превышает все узаконенные нормы, — вздохнул Алеша, но тут же махнул рукой и со скрежетом двинул бульдозер вперед.

Лемех зарылся, раздвигая песок в обе стороны, сшиб едва заметные сторожки-стебельки.

— Стойте! — крикнул Федор Федорович.

Он взял лопату, легко спрыгнул в только что прорытую бульдозером продолговатой формы яму и начал ударять штыком лопаты в одном месте, в другом, в третьем…

— Голубчик мой, — умоляющим голосом обратился он к радульскому богатырю, — прошу вас, поверните машину и пройдитесь еще разочек отсюда и досюда. И глубже, глубже захватывайте.

Он выпрыгнул из ямы.

Алеша развернулся, опять поехал, разгребая лемехом, углубляя прежнюю выработку. Опять Федор Федорович спрыгнул вниз и опять ударил штыком лопаты в песок.

Послышался резкий звук — чирк!

— Так. Всё! Сердечно благодарю вас. — Федор Федорович скоренько поклонился Алеше Поповичу и крикнул мальчикам: — Начинайте!

— Больше моя помощь не потребуется? — спросил богатырь.

— Пока нет, благодарю вас.

— Так я продолжу земляные работы по восстановлению старой дороги.

— Да-да, пожалуйста, поезжайте.

Федор Федорович говорил не Алеше Поповичу, а куда-то в пространство. Он забыл думать о радульском богатыре и о его стальном коне, о старой дороге и видел только разрытое место.

Мальчики тут же кинулись копать. Федор Федорович просил их копать быстрее, глубже, но копать осторожнее. И ему и всем ребятам хотелось поскорее узнать: что за твердый предмет прячется под слоем песка? Обо что чиркнула лопата? Четверо мальчиков принялись выбрасывать песок.

Узкий фронт работ не позволял Игорю поставить большее число землекопов. У них теперь набралось достаточно опыта, и они копали с пологими откосами. Через каждые тридцать бросков одна четверка выпрыгивала из ямы, их тут же сменяла следующая.

Сам Игорь не копал, а только командовал, считал броски. Он, бедный, не мог даже взять в руки лопату — такие страшные мозоли были на его забинтованных ладонях.

Ни одной секунды передышки! Копать, копать, доискаться, что же такое твердое чиркнуло под ударом лопаты Федора Федоровича.

И лопаты мальчиков тоже начали глухо ударяться о что-то твердое.

— Не торопитесь! Копайте сугубо осторожно! Археология не выносит варварства! — снова кричал Федор Федорович, бегая вдоль бровки ямы.

Он спрыгнул вниз, выхватил лопату у оторопевшего Миши и сам начал копать столь же неистово и ни капельки не осторожно… И вдруг бросил лопату…

К этому времени продолговатая яма была выкопана достаточно глубоко.

— Вылезайте немедленно! — крикнул Федор Федорович землекопам. — Девочки, теперь вы, ваша очередь. — Он командовал в нетерпеливом азарте. Вся его трясущаяся фигурка словно говорила: «Скоро, скоро будет найдено Нечто…»

Девочки оживились.

— Будете выкидывать землю просто горстями, — говорил им Федор Федорович задыхаясь. — Горстями, горстями…

В яму спрыгнули сразу семь девочек. Их синие фигурки начали проворно нагибаться, выпрямляться, вновь нагибаться… Они нисколько не мешали друг дружке, работали бешеными темпами и пыль подняли такую, словно желтые клубы дыма окутали и яму и их самих.

— Белое, белое! Я вижу белый камень! — первой закричала Галя-кудрявая.

Мальчикам захотелось посмотреть, как постепенно проступало что-то белокаменное. Иные из них встали на самый край ямы. Откосы оказались недостаточно пологими и разом рухнули. Осыпавшийся песок закрыл то белокаменное, что показалось было на дне ямы.

Виновники обвала спрыгнули с лопатами вниз, прогнали ворчавших девочек, вновь начали выкидывать песок. Вскоре авария была ликвидирована, опять девочки сменили мальчиков.

Стало проглядываться в разных местах на дне ямы то белокаменное, гладкое, выровненное долотом. Оно было длинное, но не плоское, как плита, а слегка выпуклое, суживающееся к одному концу.

— Я, кажется, догадываюсь, почему сей предмет не прямоугольный, а трапецеидальной формы и несколько выпуклый, — говорил Федор Федорович. Он перестал трястись от волнения, а торжествующе потирал руками.

— Почему, почему?

— Подождите, мне непонятно, почему он более широких размеров, нежели ему подобные, относящиеся к двенадцатому и тринадцатому столетиям, и поэтому я пока воздерживаюсь от объяснений.

Тут откуда-то вынырнул рыжий, вертлявый, курносый деревенский мальчишка Лешонок.

— А что вы делаете? — спросил он, лукаво стрельнув глазами.

Никто ему не ответил — некогда было отвечать. А он уселся в сторонке наблюдать, выставив вперед свой закапанный веснушками носик.

Вскоре на белокаменной поверхности начали показываться валики, мелкие выпуклости и бугорки какого-то рельефа.

— Пустите меня! — крикнул Федор Федорович, скинул свою чесучовую разлетайку и спрыгнул в яму.

К немалому удивлению ребят, он не стал рассматривать, какие изображения проступили на камне, а, засучив рукав рубашки, встал на колени и, вращая кулаком туда-сюда, начал засовывать правую руку у самой кромки камня все глубже и глубже в рыхлый песок. Чтобы засунуть руку выше локтя, ему пришлось лечь на живот.

— Вот где нижняя плоскость, — сказал он, вытащил руку, встал и ребром левой ладони показал на правом предплечье. — Вот смотрите, до какой глубины придется копать, еще сантиметров на пятьдесят, не меньше. — Он вылез из ямы и провел вокруг нее на поверхности земли черту. — До этой линии придется расширять края раскопа.

— Могилу раскопали! — вдруг завопил пронырливый Лешонок.

Игорь хотел ухватить его за штаны, но тот вывернулся и, пронзительно свистя, помчался в село.

— А мальчик действительно прав, — сказал Федор Федорович. — Нами найдено захоронение двенадцатого или тринадцатого века — саркофаг, выдолбленный из единого белого камня. В Древней Руси саркофаги назывались гробницами, с ударением на первом слоге. То, что вы видите, — это белокаменная крышка. Внутрь клали покойника. Мне только непонятно, почему гробница столь необычно широких размеров.

— Наверно, потому, что там двое лежат, — сказала Галя-кудрявая и сразу отступила, смутившись своей смелости.

— Да, девочка, ты права, точнее, я не вижу иных объяснений данному факту. Но дабы убедиться, что здесь похоронено действительно два человека, нам нужно открыть крышку, а чтобы открыть крышку, придется еще очень много выбросить песку из раскопа вокруг гробницы. — Он повернулся к Игорю: — Командир отряда, отдавай распоряжение… — Но ему не пришлось закончить своей речи.

— Земляные работы по разработке выемки для дороги выполнены на сто процентов. Неизвестно, заслужу ли я от Ивана Никитича благодарность или порицание. — С такими словами Алеша Попович подошел к месту работ. — Э, да вами клад обнаружен! — воскликнул он, увидев проступающую на дне ямы белокаменную крышку.

— Не клад, а гробница, в которой похоронено два человека, — ответил Игорь.

— Милейший голубчик, — обратился Федор Федорович к радульскому богатырю. — Не желаете ли вы несколько поразмять свои мускулы?

— Гм-м… — заколебался тот. — Согласно заранее намеченному плану, мне предстоит сегодня переправить мой новейший бульдозер на противоположную сторону Клязьмы. — Он взглянул на часы. — Впрочем, до вечера остается достаточно времени. Дайте лопату наиболее широких размеров.

Богатырь спрыгнул в яму и пошел выкидывать. Он встал с одного бока гробницы, четверо мальчиков с другого. Радульский добрый молодец оказался проворнее четверки. С его стороны бок гробницы обнажался быстрее.

Тут прибежали радульские мальчишки, оттеснили московских, взяли у них лопаты, начали копать. Потом прибежали радульские девочки и скромно встали кучкой в сторонке. Одна за одной, торопливо семеня, появились старушки, за ними женщины помоложе с малышами за руку, иные с грудными младенцами. Явилась и Настасья Петровна с Машунькой.

Пришел Илья Михайлович. Он согнал мальчишек-землекопов и один заменил их. Так они и копали — он с одного бока гробницы, Алеша Попович с другого.

Когда богатыри добрались до нижней кромки белого камня, Федор Федорович спрыгнул в яму и, отстранив Алешу, сел на корточки в углу. Наиболее ответственную работу он никому не мог доверить и сам, своей рукой начал сгребать с крышки оставшийся песок.

Галя-кудрявая и Алла догадались наломать сухой полыни и кинули ему веник. Он смёл последний песок с крышки…

Не сразу все разглядели, что на ней были высечены две фигуры в длинных одеждах. Много веков покоился белый камень под землей, и время сгладило очертания.

— Глядите, глядите, ровно святые на иконах! — первой нарушила молчание глухая жена Ильи Михайловича — бабушка Агафья.

Некоторые старушки начали креститься, кланяться.

— Возможно, вы забыли, что святых изображали с нимбами — тарелочками вокруг голов, что означало сияние, — сказал Федор Федорович, — а таковых нет на данных рельефах. — И он пальцем очертил круги над головами белокаменных изображений.

Тут раздалась трескотня мотоцикла. Подъехал Иван Никитич с младенцем впереди и женой, уцепившейся сзади.

— Я смотрю: где весь народ? Ну, трудоспособное население на полях, на фермах. А остальные туточки собрались. Что за причина? — Увидев Алешу Поповича, он спросил его: — А ты чего такие горы понаворачивал? — Он говорил шутливым тоном и, не слезая с мотоцикла, оглядывал отвалы песка на свежей выемке дороги; наконец заметил раскопанную могилу… — Кто это, что это? — Его голос стал совсем иным, беспокойным.

Все расступились перед Иваном Никитичем. Он подошел к самому откосу ямы.

— Ванюшка, видать, могилку нашего витязя и его женки откопали, — обратилась к нему бабушка Дуня.

— А вы, почтеннейшая Евдокия Спиридоновна, оказались самой догадливой, — сказал Федор Федорович. Маленький, щупленький, стоя на дне ямы, он торжествующе глядел на толпу снизу вверх и улыбался. Очки его радостно поблескивали на солнце.

Тут прибежал запыхавшийся Георгий Николаевич. Как он досадовал, что опоздал, не видел, как откапывались, открывались исторические тайны старого Радуля. Сквозь толпу ему удалось пробраться к самому краю ямы, и то, что он увидел на крышке гробницы, заставило его тут же забыть все обиды.

Впоследствии он говорил, что в первую минуту его больше всего поразила тишина. Ведь толпа собралась человек в пятьдесят, тут были и шумливые ребятишки и любившие погуторить женщины и старушки. И все-все, даже малыши, молчали и стояли, точно окаменев.

На белокаменной крышке гробницы были изображены во весь рост две фигуры.

Одна — мужская, в длинном плаще с одной застежкой у вышитого ворота. Камнесечец изобразил, несомненно, воина, витязя, в остроконечном шлеме-шишаке; под плащом виднелась кольчуга, а ниже кольчуги вышитое, несомненно богатое одеяние. В правой поднятой руке витязь держал копье, в левой — щит с изображением барса, вздыбленного в прыжке. Безбородое мужественное лицо воина было повернуто к зрителям, маленькие губы плотно сжимались, каменные очи смело глядели вперед.

По левую руку витязя находилось изображение молодой, с тонкими чертами лица женщины. Ее одежда была длинной, в ниспадающих складках. Долото камнесечца прострочило мелкую, точно жемчужную, вышивку на свисающих рукавах, на плечах, на кокошнике, высовывающемся из-под покрывала. Женщина держала правую руку на груди, левую опустила вниз. Лицо ее светилось бесконечной нежностью и печалью.

Словно какое-то внутреннее сияние исходило от обеих белокаменных фигур. Они были прекрасны именно этой внутренней, потусторонней красотой. О такой красоте не говорят, на нее только глядят, вглядываются в нее и молчат, молчат…

— А вот как их звали… — нарушил молчание Федор Федорович.

Он нагнулся и показал на малопонятные для остальных присутствующих высокие славянские буквы на конце крышки. У ног витязя едва различались две буквы: «А» и «Л». У ног его жены также две буквы: «М» и «Р».

— А ведь на церкви, на одном камне выбито граффито. Вы помните? Там тоже буквы «А» и «Л». Вы помните? — Игорь, забыв, что он командир отряда, дергал Федора Федоровича за рукав.

— Помню, отлично помню, — отвечал тот. Он прочел буквы вслух и сказал: — Его звали Алексей или Александр, ее звали Мария.

К нему обратился Иван Никитич:

— Может быть, гражданин ученый, вы разъясните народу, какое историческое открытие сделано.

— Сейчас расскажу, — ответил Федор Федорович.

Продолжая стоять на дне ямы, рядом с гробницей, он заговорил, глядя на всех снизу вверх:

— Белокаменную плиту возле церкви со скачущим витязем, очевидно, не все успели повидать. Там начертано: «Великий князь Константин». Здесь, видимо, Алексей, а не Александр.

Он рассказал о Константине, о его братьях, как они пошли войной один на другого после смерти своего отца, рассказал, как Константин занимался строительством, как собирал книги…

— По обычаям тех времен, на том камне, что возле церкви, начертано не имя дружинника, а имя князя, кому дружинник служил, — продолжал рассказывать Федор Федорович. — Но вы видите — и на том камне, и здесь на гробнице изображен один и тот же витязь. Черты лица и одежда одни и те же, в этом нет никаких сомнений. И там, и здесь на щите изображен барс, вздыбленный в прыжке. Это герб великого княжества Владимирского. Но ведь точно известно, что князь Константин похоронен внутри Успенского собора города Владимира. Надпись на соборной белокаменной плите надгробия о том свидетельствует. А витязь, который служил Константину, не имел своего герба. Он похоронен здесь. Все сходится, согласно нашим находкам и согласно преданию. Витязь жил тут, в вашем селе, и начал строить из белого камня. И когда каменщики выложили нижние ряды камней, то он начертал на одном из них первые две буквы своего имени.

Далее Федор Федорович объяснил, что такое граффито. Потом он поднял правую руку, указал ею по направлению к церкви и заговорил особо торжественным голосом:

— И там на стене, и здесь на камне начертаны одни и те же буквы «А» и «Л». Я вам, жителям древнего Радуля, открою сейчас вашу тайну: похороненный витязь — Александр или Алексей — сам был зодчим, сам был мастером, искусным и хитроумным. Когда камнесечцы долотили камни, когда каменщики выводили стены, он стоял в стороне и, держа в руках маленькую деревянную модель, наблюдал, как поднимается не то здание, не то терем, не то церковь — все выше и выше. «Измечтана всею хитростью», — говорится в летописи. Слова-то какие жемчужные! Любой русский поэт позавидует такому волшебному сочетанию слов. Начал зодчий — тот витязь — строить и не достроил. И он и его жена умерли одновременно от какой-то злой болезни. И тогда устрашенные камнесечцы прекратили строить. И последнее, что они успели создать, была эта белокаменная гробница с изображениями обоих умерших на крышке. Летописи упоминают, что неизвестная болезнь, называвшаяся черной немочью[4]Черная немочь.  — Археолог говорит о чуме — страшной заразной болезни, от которой в прошлом гибли тысячи людей, вымирали целые города. Теперь чума практически почти исчезла. Если же единичные случаи ее появляются в одной из стран Азии или Африки, то благодаря энергичным мерам врачей болезнь перестает распространяться.
, подкосила многих людей на Руси в 1218 году. В том же году умер и князь Константин; отчего он умер, неизвестно. Как звали витязя? Алексей или Александр? Я хочу думать, что Алексей, даже более того — в летописях упоминается дружинник Константина Алеша Попович, тот, о ком былины слагались. Вот чьи останки найдены нами! Предвижу, мои ученые коллеги будут требовать более точных доказательств. Увы, их у меня нет, есть только догадки.

— А я всецело присоединяюсь к вашей теории, гражданин ученый специалист, — неожиданно сказал современный радульский Алеша Попович.

— А нам все одно, как их звали, — отозвалась из толпы бабушка Дуня. — А вот про их любовь великую мы помним и знаем. Малой девчонкой росла, а старухи наши про ту любовь нам сказывали. А теперь мы сами своими глазами увидели гроб белокаменный, где они, сердешные, вместе покоятся.

— И эта их любовь — самое главное, — раздумчиво добавила Настасья Петровна.

— Да, мы не знаем, как они тут жили, — подхватил Федор Федорович, — как жили в окружении вашего раздолья. — Широким жестом он окинул рукой и село, и белую церковь на горе, и ближние леса, и поля, и дальние заклязьменские просторы. — Мы можем только догадываться о той жизни тринадцатого столетия, — продолжал он. — Но раз до нашего времени, через семь с половиной веков, сквозь грандиозные события истории дошло то предание о любви прекрасного витязя и его жены, значит, воистину была их любовь, как у сокола с соколицей… Надо бы крышку поднять, — добавил он после некоторого раздумья.

Алеша и Илья Михайлович еще стояли внизу по сторонам гробницы. Иван Никитич к ним спрыгнул. Федор Федорович что-то ему шепнул.

И все три радульских богатыря второй половины двадцатого столетия — Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович — разом взялись за белокаменную крышку и немного приподняли ее с одного конца, у изголовья.

Федор Федорович заглянул внутрь. Богатыри подержали крышку в таком положении не более минуты и ее опустили.

— Совсем откиньте крышку!.. Покажите нам!.. Что там такое?.. — раздались негодующие голоса из толпы.

Федор Федорович выпрямился, строго поглядел на всех снизу вверх.

— Я видел. Я убедился. Там два черепа и остатки истлевшей одежды, — очень решительно сказал он. — А вам видеть незачем. Пусть в вашем представлении витязь и его жена останутся такими прекрасными, как здесь. — Он показал на белокаменную крышку.

Все четверо вылезли из могилы.

— Граждане, успокойтесь. Доверяем ученому. Я тоже не видел. — Такими словами Иван Никитич разом утихомирил всех недовольных.

Федор Федорович стал с ним договариваться, в какое время удобнее приехать в ближайшие дни на грузовой машине. Надо, чтобы колхозники помогли погружать. Он возьмет во Владимир оба белых камня с рельефами: тот, что на пороге у бабушки Дуни, и тот, что у церкви; возьмет также саму гробницу.

— Согласен, каменный гроб — ценность историческая, необыкновенная, — обратился к нему Иван Никитич. — Увозите гроб. Но от имени всех жителей Радуля прошу вас: прах основателей нашего села оставьте, пожалуйста. Мы их тут похороним. — Он говорил горячо, не скрывая своего волнения.

Подумав немного, Федор Федорович обещал доложить начальству; он не сомневался, что просьба жителей Радуля будет уважена. С этими словами он приподнял свою соломенную шляпу и распрощался со всеми.

Толпа начала расходиться, как вдали показалась легковая машина, подъезжавшая к селу. Самые востроглазые ребятишки определили, что это такси «Волга».

В этом не было ничего удивительного — жители Радуля нередко прикатывали из города на такси. Георгий Николаевич решил, что, может быть, прибыл к нему с вокзала очередной московский гость.

Он заторопился навстречу машине и тут увидел, что она повернула не в село, а к толпе.

— Петр Владимирович! — завопили глазастые питомцы Георгия Николаевича, впрочем с этого момента его бывшие питомцы.

Вся синяя ватага с ликующими криками «Ура-а!» помчалась, перегоняя друг друга.

Машина остановилась, и Петр Владимирович вылез. Широкая и светлая улыбка сияла на его лице. И сам он был громадный, широкоплечий, эдакий увесистый — настоящий древнерусский богатырь.

Девочки — с каждой стороны по три, — визжа и хохоча, повисли на руках и плечах своего любимого воспитателя. Мальчики с ликующими криками запрыгали вокруг. Все они радовались так самозабвенно, так искренне, словно никакой тайны старого Радуля не было обнаружено час назад.

— Он же после операции! Нельзя так бешено! — закричал Георгий Николаевич, подбегая к живому ребячьему клубку.

Петр Владимирович каким-то чудом просунул свою левую руку между облепившими его девочками и поздоровался с ним этой левой рукой, а была его ладонь не меньше, чем у Ильи Муромца, то есть у Ильи Михайловича. Что-то он говорил, что-то кричал, кажется «спасибо», но сквозь невероятный гвалт Георгий Николаевич ничего не слышал.

Подошел Иван Никитич.

— Доброго здоровьица! Приходите к нам в правление. Вам аванс выписан. Также две сотни яиц получите, — говорил он.

— Ого-го! — завопили награжденные.

— Девочки, отметайтесь, отметайтесь! Мне по делу надо толковать! — силился вырваться от них Петр Владимирович.

— На обширных площадях ваша бригада кустарник пожгла… — продолжал Иван Никитич. — А еще долго у нас пробыть намерены?

— Да с недельку еще поработаем. Разрешите, лучше я к вам вечерком зайду. Видите, что со мной делают! — с сияющей, широченной улыбкой говорил Петр Владимирович.

Стиснутый толпой синих радостных бесенят, он двинулся по улице села. Сквозь визги, смех и галдеж слышалось:

— Мы теперь так здорово работаем! — говорил Игорь.

— Мы русской историей увлекаемся! — говорил Миша.

— Нам нужно столько вам рассказать! — говорила Галя — бывшая начальница.