Крушение антисоветского подполья в СССР. Том 2

Голинков Давид Львович

Глава четвертая. Влияние НЭПа на ход борьбы с контрреволюцией

 

 

1. Особенности борьбы с контрреволюцией в условиях нэпа. Образование ГПУ

Новая экономическая политика благотворно сказалась на народном хозяйстве, обеспечила подъем промышленности и земледелия, рост производительных сил. Вместе с тем она привела к некоторому оживлению капитализма в городе и деревне.

С введением нэпа чаяния подавляющего большинства крестьян-середняков были удовлетворены. Они с новыми силами принимались за работу в сельском хозяйстве. В то же время мелкотоварное крестьянское хозяйство, свободная торговля усиливали позиции и старого, и вновь нарождавшегося кулачества.

Разгромленная ранее промышленная буржуазия также частично ожила. Некоторые из бывших собственников старались получить в свое распоряжение мелкие и средние предприятия в порядке денационализации или аренды, остальные же поступали на службу на советские заводы, фабрики, в учреждения. Часть буржуазии и буржуазной технической интеллигенции все еще надеялась на реставрацию капитализма; другие же специалисты, устроившись на государственные предприятия, честно помогали налаживать хозяйство.

Разгром основных организованных сил контрреволюции в России и новая экономическая политика усилили процесс расслоения в белоэмигрантских кругах. Наряду с крайними «активистскими» элементами, жаждавшими продолжать борьбу с революцией прежними авантюристическими методами, появились группы, пересмотревшие методы борьбы с Советской властью. Образовалось «сменовеховское течение», получившее свое название от сборника «Смена вех». Его издала группа кадетских профессоров-белоэмигрантов (Ю. В. Ключников, Н. В. Устрялов, Г. Л. Кирдецов, С. С. Лукьянов, П. В. Дюшен, Ю. Н. Потехин), многие из которых принимали раньше прямое участие в антисоветской деятельности. «Сменовеховцы» поняли, что насильственная реставрация буржуазно-помещичьего строя в России — дело несбыточное, и свои надежды связывали с новыми явлениями в экономической жизни Советской республики. Новая экономическая политика была рассчитана на развитие производительных сил страны в социалистическом направлении, на упрочение союза рабочего класса и крестьянства, на укрепление диктатуры пролетариата. «Сменовеховцы» же полагали, что нэп неизбежно должен привести к восстановлению капитализма, и решили «примириться» с Советской властью. Профессор Ю. В. Ключников, объясняя причины поворота настроений «сменовеховских» кадетов, писал: «Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что решающим моментом перехода нас на новую позицию был момент крушения общего антисоветского фронта в лице Колчака, Деникина, Юденича и Миллера, когда они совместно окружили Советскую Россию и давили на нее. После их поражения всякие мечты об уничтожении Советской власти не только становились безнадежными, но уже и политически вредными и гибельными для России… Мы все следим за усилиями Советской власти наладить экономическую жизнь, обеспечить в России правовой порядок и поддержать в ней культурное творчество. Нам кажется, что «смена вех» есть выражение глубокого органического процесса, переживаемого всей Россией, а именно: сближаются полюсы, открываются возможности людям, стоящим на разных точках зрения, делать одно общее дело. Мы протянули руку большевикам».

Меньшевики и эсеры, так же как и «сменовеховские» кадеты, полагали, что нэп переводит Россию на капиталистические рельсы развития. Они по-своему приветствовали новую экономическую политику. Меньшевики пытались принудить Советское правительство к капитуляции перед капиталистическими элементами, предлагали передать частному капиталу, национальному и иностранному, всю промышленность и допустить в полной мере частную инициативу. В политической области они вновь заговорили о создании «демократической республики». Л. Мартов в эмигрантском центральном органе меньшевистской партии «Социалистическом вестнике» в октябре 1922 г. определял политическую задачу своей партии в условиях нэпа: «Таким образом, основная политическая задача может быть формулирована в нашей программе как борьба всеми средствами организованного массового движения за переход к нормальному режиму демократической республики».

Советское правительство учло поворот в настроениях буржуазной интеллигенции и мелкобуржуазных слоев. Представители этих слоев населения, выразившие готовность работать в советских учреждениях и на советских предприятиях, привлекались к работе по восстановлению народного хозяйства. В. И. Ленин говорил: «Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это — ребячья, совершенно ребячья идея. Коммунисты — это капля в море, капля в народном море…

Управлять хозяйством мы сможем, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками, а сами будут учиться у этой буржуазии и направлять ее по тому пути, по которому они хотят».

Через год после введения новой экономической политики XII Всероссийская конференция РКП (б), состоявшаяся в августе 1922 г., констатировала: «В общем и целом за последний год в антисоветском лагере обнаруживается начало серьезного расслоения. Раскол кадетской партии на правых и левых кадетов и образование, в связи с этим, двух отдельных кадетских центров за границей, появление сменовеховского течения среди определенной части буржуазии, начавшийся глубокий раскол церкви, чреватый серьезнейшими последствиями, разделение меньшевиков и эсеров на ряд новых групп и подгрупп… усиление дифференциации среди студенчества в России и даже среди эмигрантской части студенчества, усиливающаяся дифференциация среди верхов бывшего белогвардейского генералитета — все это, вместе взятое, является симптомом ослабления антисоветского лагеря и косвенным подтверждением упрочения наших позиций».

Но первый же год существования Советской власти в условиях новой экономической политики принес с собой и новые опасные явления, которые необходимо было учесть. Антисоветские партии и течения пытались использовать советскую легальность в своих контрреволюционных интересах, взяв курс на «врастание» в советский режим, который они надеялись постепенно изменить в духе буржуазной демократии.

Антисоветские партии, действуя через интеллигенцию (профессуру, специалистов, литераторов), вели работу среди учащейся молодежи, мелкобуржуазных и обывательских элементов, создавали опорные пункты в высшей школе, в печати, литературных кругах, кооперации. Достаточно сказать, что в первый год нэпа в Москве возникло 337, а в Ленинграде — 83 издательства, учрежденных товариществами, группами и отдельными лицами, среди которых подвизались буржуазные деятели разных направлений. Во многих выпущенных этими издательствами книгах, журналах в завуалированной форме пропагандировались антисоветские идеи. В журнале «Экономист» выступал эсер Питирим Сорокин; в журнале «Утренник» — бывший член ЦК партии кадетов А. С. Изгоев; немало журналов и книг издавали «сменовеховцы», ожидавшие новых экономических и политических уступок со стороны Советской власти. В некоторых философских трактатах протаскивалась буржуазная идеология. Публиковались формалистические, далекие от жизни литературные произведения. На съезде врачей раздавались голоса, направленные против «коммунистического окружения». Антисоветские выступления прозвучали на агрономическом съезде и съезде сельскохозяйственной кооперации, оказавшейся почти целиком в руках эсеров и кадетов.

XII Всероссийская конференция РКП (б) отмечала: «Первый год существования Советской власти в условиях новой экономической политики, совпавший с тягчайшим голодом, с усилением международной капиталистической реакции, с предъявлением Советскому государству грубо реставраторских требований от капиталистов и правительств Антанты (Генуя, Гаага), подтолкнул на усиленную контрреволюционную работу не только меньшевиков и эсеров, но и политиканскую верхушку мнимо-беспартийной буржуазной интеллигенции». Конференция наметила ряд практических мер борьбы с буржуазной идеологией и диверсиями контрреволюции. «…Нельзя отказаться, — говорилось в резолюции конференции, — и от применения репрессий не только по отношению к эсерам и меньшевикам, но и по отношению к политиканствующим верхушкам мнимо-беспартийной, буржуазно-демократической интеллигенции, которая в своих контрреволюционных целях злоупотребляет коренными интересами целых корпораций и для которых подлинные интересы науки, техники, педагогики, кооперации и т. д. являются только пустым словом, политическим прикрытием».

Новая экономическая политика должна была привести к серьезным изменениям в формах и методах карательной политики диктатуры пролетариата. Как только страна стала переходить на мирное положение, ВЧК поставила вопрос об изменении карательной линии органов борьбы с контрреволюцией. В письме на имя ЦК РКП (б) в январе 1921 г. Ф. Э. Дзержинский доложил о тех мероприятиях, которые осуществила уже ВЧК, и о том, какие наметила. Он сообщил, что 24 декабря 1920 г. ВЧК запретила всем губернским ЧК приводить в исполнение постановления о высшей мере наказания (расстреле) без санкции на то ВЧК. «ВЧК полагает, — писал Ф. Э. Дзержинский, — что применение этой меры можно сейчас отменить по всем политическим преступлениям, за исключением террористических актов и открытых восстаний. В области уголовных преступлений ВЧК считает необходимым принять высшую меру наказания к бандитам и шпионам, но в особенности настаивает на сохранении высшей меры наказания для тех должностных преступлений, которые резким образом препятствуют Советской власти восстановить производительные силы РСФСР».

Далее в письме говорилось: «ВЧК полагает, что в настоящее время все ее органы, за исключением тех мест, частей, которые входят в сферу военных действий с бандами или внешним врагом, могли бы передать свои функции в трибунал… Но необходимой предпосылкой отказа органов ЧК от судебных функций является упрощение и укрепление судебных органов».

Важным документом, отразившим изменения карательной линии ВЧК, является приказ ВЧК всем ее местным органам от 8 января 1921 г. Ф. Э. Дзержинский дал в нем указания о коренном изменении методов работы чрезвычайных комиссий. Он писал, что бороться с контрреволюцией старыми методами сейчас нельзя. «Всех подозрительных, которые могут принять участие в активной борьбе… нужно держать на учете, выяснить, проверить. Это гигантская информационная работа, которая должна выступить на первый план…

Грубые признаки различения на своего или не своего по классовому признаку — кулак, бывший офицер, дворянин и прочее — можно было применять, когда Советская власть была слаба, когда Деникин подходил к Орлу…» Теперь, указывал Ф. Э. Дзержинский, буржуазия и ее техническая интеллигенция в значительной части превратились в советских служащих, вошли в советские предприятия и учреждения и «могут погубить все попытки коммунистов восстановить производство». Определяя этот новый вид подрывной деятельности как «техническую контрреволюцию», Ф. Э. Дзержинский писал: «…опасность технической контрреволюции, руководимой иностранным капиталом, нельзя предотвратить грубыми, случайными ударами чекистского молота. Надо, чтобы он пришелся по руке злодея, а не по самой машине… Здесь нужно иметь в руках точные улики, конкретные данные, которые опять-таки можно получить лишь хорошей информацией… но если нам удастся поставить борьбу с техническими контрреволюционерами на новые рельсы, то само собой понятно, что расправа с пойманными, уличенными саботажниками должна быть беспощадна. Для таких буржуазных преступников должен быть установлен особый, суровый тюремный режим так, чтобы другим неповадно было».

В мае 1921 г. по инициативе газеты «Известия» в печати началось обсуждение вопросов революционной законности. Все выступавшие высказывались за то, чтобы роль обычных судебных учреждений в борьбе с контрреволюцией и уголовной преступностью была повышена, и, в частности, за прекращение практики внесудебного разрешения дел чрезвычайными комиссиями. Однако обстановка 1921 г., когда в стране бушевал политический бандитизм, не давала пока возможности радикально решить все вопросы революционной законности.

23 июня 1921 г. ВЦИК издал декрет об объединении всех революционных трибуналов республики. 11-й пункт декрета устанавливал: «Срок лишения свободы по приговорам чрезвычайных комиссий, без направления дела для судебного разбирательства в народные суды или трибуналы, понизить до двух лет, ограничив присуждение к таковому только в отношении лиц, уличенных в принадлежности к антисоветским политическим партиям или явно белогвардейским элементам. Все остальные дела, находящиеся в производстве чрезвычайных комиссий, поскольку таковые дела не направляются в трибуналы, обязательно направляются чрезвычайными комиссиями в особые камеры народного суда, подлежащие образованию при каждой чрезвычайной комиссии. В местах, объявленных на военном положении, предоставленные чрезвычайным комиссиям права по применению всех мер наказания, вплоть до расстрела, ограничить исключительно тремя категориями преступлений: а) по делам о шпионаже, б) по делам о бандитских преступлениях, в) по делам об участии в открытом вооруженном восстании. Все чрезвычайные комиссии обязать отчетностью о постановленных ими в несудебном порядке приговорах в Верховный трибунал…»

К осени 1921 г. Красная Армия и Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией в основном закончили ликвидацию политического бандитизма в стране. И тогда Коммунистическая партия и Советское правительство приступили к решению коренных проблем революционной законности и перестройке работы органов борьбы с внутренней контрреволюцией.

15 ноября 1921 г. Совет Народных Комиссаров при рассмотрении одного из вопросов решил образовать комиссию в составе Дзержинского, Курского и Каменева для разработки «норм, регулирующих взаимоотношения ВЧК и НКюста… в частности, нормы об установлении надзора НКюста за следственным аппаратом ВЧК».

В. И. Ленин внимательно следил за работой этой комиссии. Сохранился его собственноручный набросок проекта постановления Политбюро ЦК РКП (б) о ВЧК. Он содержал такие предложения:

«1-ое: компетенцию сузить

2-ое: арест еще уже права

3-ье: срок < 1 месяца

4-ое: суды усилить или только в суды

5-ое: название

6-ое: через В ЦИК провести > серьезные умягчения».

1 декабря 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б), согласно этим ленинским предложениям, дало комиссии в составе Курского, Дзержинского и Каменева следующую директиву для руководства при разработке нового положения о ВЧК: «а) сузить компетенцию ВЧК, б) сузить право ареста, в) назначить месячный срок для общего проведения дел, г) суды усилить, д) обсудить вопрос об изменении названия, е) подготовить и провести через ВЦИК общее положение об изменении в смысле серьезных умягчений».

Существо и значение этих предложений раскрывается в выступлениях В. И. Ленина и принятых Советским правительством решениях. На заседании IX Всероссийского съезда Советов 23 декабря 1921 г. В. И. Ленин говорил о ВЧК: «…это то учреждение, которое было нашим разящим орудием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на Советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас…

Без такого учреждения власть трудящихся существовать не может, пока будут существовать на свете эксплуататоры, не имеющие желания преподнести рабочим и крестьянам на блюде свои права помещиков, свои права капиталистов. Это мы очень хорошо знаем…» Но вместе с тем, указывал В. И. Ленин в условиях новой экономической политики, необходимо подвергнуть ВЧК реформе, определить ее функции и компетенцию и ограничить ее работу задачами политическими. «Чем больше мы входим в условия, которые являются условиями прочной и твердой власти, чем дальше идет развитие гражданского оборота, — говорил В. И. Ленин, — тем настоятельнее необходимо выдвинуть твердый лозунг осуществления большей революционной законности, и тем уже становится сфера учреждения, которое ответным ударом отвечает на всякий удар заговорщиков. Таков результат опыта, наблюдений и размышлений, который правительство за отчетный год вынесло».

IX Всероссийский съезд Советов отметил, что в условиях мирного строительства «очередной задачей является водворение во всех областях жизни строгих начал революционной законности».

Съезд указал на необходимость строгой ответственности органов власти, а также граждан за нарушения советских законов, но в то же время потребовал усиления «гарантий личности и имущества граждан». «Судебные учреждения Советской Республики должны быть подняты на соответствующую высоту. Компетенция и круг деятельности Всероссийской Чрезвычайной комиссии и ее органов должны быть соответственно сужены и сама она реорганизована» К Съезд Советов поручил Президиуму ВЦИК в кратчайший срок пересмотреть положение о ВЧК и ее органах в направлении их реорганизации, сужения компетенции и усиления начал революционной законности.

23 января 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) поручило Д. И. Курскому и заместителю председателя ВЧК И. С. Уншлихту разработать проект постановления об упразднении ВЧК и дало им соответствующие директивы. 2 февраля разработанный проект был рассмотрен Политбюро, а затем внесен на рассмотрение Президиума ВЦИК. 6 февраля 1922 г. ВЦИК, исполняя постановление IX Всероссийского съезда Советов, издал декрет, по которому ВЧК и ее местные органы упразднялись. Задачи, которые ранее выполняла ВЧК, — подавление открытых контрреволюционных выступлений и бандитизма, борьба со шпионажем, охрана железнодорожных и водных путей сообщений, охрана границ РСФСР, борьба с контрабандой, выполнение специальных поручений Президиума ВЦИК или СНК по охране революционного порядка и расследование дел о контрреволюции — возлагались на Народный комиссариат внутренних дел, для чего в его составе создавалось Государственное политическое управление (ГПУ) под председательством народного комиссара внутренних дел или назначаемого Совнаркомом его заместителя. На местах вместо чрезвычайных комиссий создавались политические отделы в автономных республиках и областях при ЦИК и в губерниях — при губисполкомах. Все местные политические отделы должны были находиться в непосредственном подчинении НКВД через Государственное политическое управление. В составе ГПУ учреждались особые отделы ы транспортные отделы для борьбы с преступлениями в армии и на железной дороге. Декрет строго регулировал порядок арестов, обысков и иных следственных действий, производимых органами ГПУ: устанавливалось, что не позднее двух недель со дня ареста обвиняемому должно быть предъявлено конкретное обвинение, а все расследование должно быть закончено в двухмесячный срок. Лишь в исключительных случаях срок содержания под стражей мог быть продлен Президиумом ВЦИК. Декрет устанавливал следующее важнейшее положение: «Впредь все дела о преступлениях, направленных против советского строя или представляющие нарушения законов РСФСР, подлежат разрешению исключительно в судебном порядке революционными трибуналами или народными судами по принадлежности». Общий надзор за расследованием дел ГПУ возлагался на Народный комиссариат юстиции.

Советское правительство приняло меры к укреплению судебных органов и к разработке твердых законов — кодексов пролетарского государства.

На третьей сессии ВЦИК девятого созыва (12–20 мая 1922 г.) обсуждался представленный Наркомюстом проект Уголовного кодекса. Некоторые участники сессии выступили за исключение из кодекса такой меры наказания, как расстрел. Расстрел, говорили они, может применяться лишь в качестве внесудебной меры революционной борьбы с врагами, а не по суду. Народный комиссар юстиции Д. И. Курский разъяснил, что подобные предложения возвращают нас «к тому моменту, от которого мы отошли». А Советская республика на новом этапе считает необходимым с контрреволюционными преступлениями бороться путем закона.

В. И. Ленин следил за подготовкой судебной реформы и изданием кодексов. Ему принадлежала формулировка статьи Уголовного кодекса, в которой давалось определение контрреволюционного преступления и мер наказания за него. Ленин рассматривал пропаганду, агитацию, участие в организации или содействие ей «в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению, путем ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. под. средствами», как контрреволюционные преступления и предложил карать такие преступления «высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу». Предлагая эту формулировку, В. И. Ленин писал Д. И. Курскому: «Основная мысль, надеюсь, ясна, несмотря на все недостатки черняка: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы.

Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого».

Эти ленинские мысли являлись результатом тщательного анализа уроков истории не только гражданской войны в Советской стране, но и истории классовой борьбы в международном масштабе. Еще в апреле 1921 г. в работе «О продовольственном налоге» В. И. Ленин отмечал: «Эсеры и меньшевики «не признают террора», ибо они исполняют свою роль подведения масс под флагом «социализма» под белогвардейский террор. Это доказали керенщина и корниловщина в России, колчаковщина в Сибири, меньшевизм в Грузии, это доказали герои второго Интернационала и Интернационала «два с половиной» в Финляндии, Венгрии, Австрии, Германии, Италии, Англии и т. д. Пускай лакействующие пособники белогвардейского террора восхваляют себя за отрицание ими всякого террора. А мы будем говорить тяжелую, но несомненную правду: в странах, переживающих неслыханный кризис, распад старых связей, обострение классовой борьбы после империалистской войны 1914–1918 годов, — таковы все страны мира, — без террора обойтись нельзя, вопреки лицемерам и фразерам. Либо белогвардейский, буржуазный террор американского, английского (Ирландия), итальянского (фашисты), германского, венгерского и других фасонов, либо красный, пролетарский террор. Середины нет, «третьего» нет и быть не может».

Сессия ВЦИК приняла Уголовный кодекс с учетом указаний В. И. Ленина. Она признала, что рассмотрение дел о контрреволюции должно производиться судебным порядком на основе точно определенных законом положений, и допустила расстрел в качестве высшей меры наказания. Сессия ВЦИК приняла также Уголовно-процессуальный кодекс и Положение о прокурорском надзоре. По этим законодательным актам ГПУ становилось органом дознания (а по делам о контрреволюции — органом предварительного следствия), поднадзорным прокурору. Прокурор давал санкции на арест обвиняемых, обязательные для ГПУ указания по расследованию, решал вопросы предания суду и прекращения дела, возникшего в ГПУ. В дальнейшем (согласно Положению о судоустройстве, принятому в октябре 1922 г.) территориальные революционные трибуналы были ликвидированы, и все дела, в том числе и дела о контрреволюционных преступлениях, подлежали рассмотрению в общих судебных учреждениях (губернском суде, Верховном суде). В качестве специальных судов сохранялись лишь военные и военно-транспортные революционные трибуналы.

Органы пролетарской диктатуры получили достаточные средства, чтобы и в условиях новой экономической политики в случае необходимости наносить удары по контрреволюции. Когда различные антисоветские элементы попытались использовать условия нэпа для подрывной деятельности, ГПУ решило применить административную высылку контрреволюционеров. Эта операция тщательно подготовлялась. В. И. Ленин еще 19 мая 1922 г. писал Ф. Э. Дзержинскому: «Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим». Рассматривая присланные ему издания журнала «Новая Россия», закрытого Петроградским исполкомом за протаскивание враждебных советскому народу идей, В. И. Ленин высказался против закрытия этого «сменовеховского» журнала и поставил вопрос об отмене постановления исполкома; не усмотрел Владимир Ильич и оснований для высылки редактора этого журнала. Вместе с тем, одновременно рассматривая журнал «Экономист», В. И. Ленин нашел, что этот журнал является явным центром белогвардейцев, а его сотрудники «почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу». Владимир Ильич предложил более тщательно просматривать некоммунистические издания, «собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей», вылавливать и высылать за границу явных контрреволюционеров, пособников Антанты, ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи.

В августе — сентябре 1922 г. по постановлению Государственного политического управления из Петрограда, Москвы, Киева и других крупных центров страны в административном порядке были высланы наиболее активные контрреволюционеры. «Правда» по этому поводу разъясняла: «Высылка активных контрреволюционных элементов из буржуазной интеллигенции является первым предостережением Советской власти по отношению к этим слоям. Советская власть по-прежнему будет высоко ценить и всячески поддерживать тех представителей старой интеллигенции и специалистов, которые будут лояльно работать с Советской властью, как работает сейчас с ней лучшая часть специалистов. Но она по-прежнему в корне будет пресекать всякую попытку использовать советские возможности для открытой или тайной борьбы с рабоче-крестьянской властью за реставрацию буржуазно-помещичьего режима».

Примерно в то же время ГПУ произвело в Москве аресты спекулянтов-валютчиков. Как высылка контрреволюционной профессуры, так и аресты «черных биржевиков» вызвали ложные толки, будто Советское правительство отказывается от провозглашенной им новой экономической политики. В. И. Ленин в интервью с корреспондентом английских газет, разъясняя причины ареста валютчиков, заявил: «…арестованы исключительно деятели так называемой черной биржи, и в руках наших властей имеются данные, устанавливающие связь этих биржевиков-валютчиков с некоторыми сотрудниками иностранных миссий в Москве, причем эти данные устанавливают не только продажу платины, золота (слитков), но и организацию контрабандной переправы этих ценностей за границу.

Из этого Вы можете видеть, как абсолютно лишены содержания слухи о том, будто бы мы кладем конец «новой экономической политике», и как до последней степени фальшивы обвинения антирусской печати в Англии, которая старается самым неслыханным извращением дела и обманом представить нашу политику в ложном свете. На самом деле абсолютно не было и речи в каких бы то ни было правительственных кругах о том, чтобы положить конец «новой экономической политике» и вернуться к старой. Вся работа правительства, между прочим, в происходящей сейчас сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, направлена к тому, чтобы то, что называется новой экономической политикой, закрепить законодательно в наибольшей степени для устранения всякой возможности отклонения от нее».

Советские органы государственной безопасности и в дальнейшем применяли административную высылку преступных и контрреволюционных элементов. К такого рода мерам следует отнести, например, очищение в 1923 г. Москвы и других крупных центров РСФСР от паразитических нэпманских и социально опасных элементов. Предлагая осуществить эту меру, председатель ОГПУ Ф. Э. Дзержинский в докладе ЦК РКП (б) 22 октября 1923 г. писал: «Одним из немаловажных факторов, вздувающих цены на фабрикаты, являются злостные спекулянты, которые своей профессией избрали вздувание цен (особенно валюты) и опутывание своими махинациями трестов, кооперации и их работников. Особенно Москва, местонахождение главнейших трестов, Центросоюза и банков, их привлекает к себе. Съезжаются сюда со всех концов СССР. Они овладевают рынками, черной биржей. Метод их действия — подкуп и развращение. Если спросите их, чем они живут, они вам этого не смогут рассказать, но живут они с полным шиком… Это тунеядцы, растлители, пиявки, злостные спекулянты. Они-то развращают, втягивая постепенно и незаметно, наших хозяйственников». В декабре 1923 г. за подписью Ф. Э. Дзержинского появилось такое сообщение «Ко всем гражданам города Москвы»: «Жестокий жилищный кризис в Москве и продолжающееся заполнение Москвы социально опасными элементами поставили перед ОГПУ задачу очищения города Москвы и крупнейших центров РСФСР от той накипи нэпа, которая взамен участия в нормальном товарообороте и производстве взяла на себя паразитическое использование новой экономической политики. Во исполнение указаний правительства и наказа вновь избранному Моссовету об освобождении Москвы от элементов, не занятых никакой общественно полезной работой, ОГПУ в последнее время произведены аресты и высылка социально опасных элементов. Всего по сей день арестовано 916 человек, из коих 532 высланы за пределы Москвы в различные места, а остальные будут высланы в ближайшие дни. По категориям высылаемые делятся: 1) торговцев спиртом — 110 человек; 2) шулеров и аферистов — 156 человек; 3) контрабандистов ценностей, валютчиков и пр. — 120 человек; 4) лиц без определенных занятий, занимающихся ростовщичеством и пр., — 453 человека; 5) торговцев кокаином — 24 человека; 6) содержателей притонов — 53 человека. Итого — 916 человек. ОГПУ предупреждает, что в отношении лиц, не имеющих определенных занятий и прибывших в Москву в целях паразитического существования, будет и впредь применяться высылка в отдаленные места республики… Вместе с тем ОГПУ указывает, что те, кто участвует в нормальном товарообороте и производстве, уплачивая соответствующие налоги и ведя соответствующие законам СССР торговые и производственные дела, могут совершенно спокойно продолжать их, не опасаясь никаких преследований и высылок».

В течение 1922–1925 гг. советский народ добился огромных успехов. Новая экономическая политика создала благоприятные условия для успешной борьбы с капиталистическим сектором народного хозяйства; она укрепила союз рабочего класса с крестьянством и упрочила диктатуру пролетариата. За эти годы советский народ под руководством Коммунистической партии в основном решил задачу восстановления народного хозяйства страны и заложил фундамент для перехода к новому этапу социалистического строительства. Широкие народные массы, в том числе крестьянство, чаяния которого были удовлетворены, еще более сплотились вокруг партии и Советского правительства.

Важнейшее значение для укрепления государства диктатуры пролетариата имела классовая солидарность рабочих и крестьян разных национальностей Советской страны. Пять лет принципы пролетарского интернационализма служили фундаментом, скрепляющим фактическое единство советских социалистических республик.

По инициативе коммунистических организаций разных республик был поставлен вопрос об образовании единого, объединяющего все социалистические государства Союза Советских Социалистических Республик. Этот почин был поддержан республиканскими съездами Советов. Съезд Советов УССР — 13 декабря, Белорусской ССР — 18 декабря, ЗСФСР — 13 декабря и РСФСР — 26 декабря 1922 г. раздельно постановили образовать СССР; 30 декабря 1922 г. созванный в Москве съезд Советов СССР принял Декларацию об образовании СССР. II съезд Советов СССР 31 января 1924 г. утвердил окончательный текст Основного Закона (Конституции) СССР.

Образование СССР внесло четкость во взаимоотношения между отдельными советскими республиками и сыграло огромную роль в деле упрочения социализма в каждой советской республике и во всей Советской стране.

Союз Советских Социалистических Республик становился великой державой, с которой должны были считаться все капиталистические государства мира. В течение 1921–1924 гг. Советское правительство заключило сперва торговые соглашения, а затем (главным образом в 1924 г.) установило нормальные дипломатические отношения с 22 государствами мира, в том числе со всеми, за исключением США, великими державами, заявившими о юридическом признании СССР.

В связи с образованием Союза ССР Советское правительство 15 ноября 1923 г. приняло новое положение, регулирующее работу органов государственной безопасности. Было учреждено единое для всего Советского Союза самостоятельное ведомство охраны государственной безопасности — Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при Совете Народных Комиссаров СССР. ОГПУ должно было руководить работой ГПУ союзных республик, особых отделов военных округов, органов ГПУ на железнодорожных и водных путях сообщений и их местных органов. В новом Положении об ОГПУ закреплялись правила расследования и рассмотрения дел о контрреволюции, разработанные Советским правительством при переходе к новой экономической политике.

В 1922–1925 гг. антисоветский лагерь в стране стремительно сокращался. Кадетская партия в Советской стране окончательно распалась. За время с 1918 г. до конца 1922 г. развалилась и меньшевистская партия, из которой вышли такие ее представители, как О. А. Ерманский, И. М. Майский, А. А. Трояновский, А. С. Mapтынов, Б. И. Горев, Феликс Кон, Л. М. Хинчук, Н. А. Рожков, М. Г. Рафес, С. Семковский. Член ЦК меньшевистской партии О. А. Ерманский писал: «Мы видели, что находим поддержку главным образом в среде мещанства… Это действовало удручающим образом». Многие из бывших меньшевиков, осознав контрреволюционный характер деятельности своей партии и правильность политической линии Коммунистической партии, вступили в РКП (б).

Вместе с тем не примирившиеся с Советской властью жалкие остатки мелкобуржуазных партий и контрреволюционных организаций уходили в глубокое подполье. Органы государственной безопасности решительно громили охвостье некогда опаснейших антисоветских движений и контрреволюционных организаций. В августе 1922 г. был проведен судебный процесс по делу ряда членов ЦК партии правых эсеров, продолжавших антисоветскую деятельность. Осенью 1922 г. были высланы за границу некоторые меньшевики, занимавшиеся нелегальной деятельностью, в том числе член ЦК партии меньшевиков Дан и другие.

Успехи социалистического строительства в Советском Союзе, правильная политика Коммунистической партии заставили в эти годы некоторых даже наиболее активных представителей контрреволюции отказаться от продолжения борьбы с Советской властью.

В 1922 г. в разных странах Европы стали возникать «Союзы возвращения на Родину» («Совнарод»), деятели которых призывали всех честных людей русской эмиграции, коим были дороги интересы родной страны, возвращаться в Советский Союз и искупить честной работой те преступления, которые они совершили в рядах белогвардейских армий.

Вот одно из опубликованных заявлений, подписанное рядом видных генералов и офицеров белогвардейских армий, находившихся в эмиграции на Балканах:

«К войскам белых армий. Боевые наши соратники! Настоящим обращением мы оповещаем всех вас, что отныне мы признаем в качестве Российского правительства нынешнее Правительство Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и готовы перейти на службу в Российскую Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Мы все даем обещание быть лояльными гражданами Советской Республики и честными солдатами ее революционной армии.

Гражданская война и годы эмиграции наглядно показали, что идеология белого движения потерпела полное крушение, потому что по существу своему являлась глубоко антигосударственной и противонародной. Выброшенное в эмиграцию белое движение выродилось в ряд авантюр, лишенных какого бы то ни было идейного содержания. Зародившееся под лозунгом спасения отечества белое движение уже давно является ярко выраженным движением против России.

Особенно показательной и требующей сурового осуждения является деятельность барона Врангеля, для которого несчастное положение беженских масс и бывшей армии является источником власти и который не оставляет попыток возобновить вооруженное нападение на Россию. Врангель не только являет собою угрозу мирной жизни в России, но и торгует русским оружием, носить которое мы почитали своей гордостью. Мы наблюдаем русские войсковые части на службе у государств, не состоящих с Россией ни в союзе, ни в дружественных отношениях. Несомненным преступлением против России является удар по тылу Российской Красной Армии в период наступления ее на поляков, преступным является и постоянная готовность Врангеля к борьбе с Новой Россией на стороне ее врагов. Мы не можем ни сочувствовать, ни нести ответственность за этот авантюризм.

С другой стороны, нужно признать, что пятилетнее существование Советской власти свидетельствует о том, что эта власть признана русским народом и пользуется его всемерной поддержкой. Доходящие до нас из России сведения определенно говорят о том, что наша родина вышла из полосы первоначального революционного хаоса и вступила на путь творческой созидательной работы.

На международной политической арене Советское правительство является единственным защитником интересов России и ее государственного суверенитета…

Мы уверены, что наш пример увлечет за собою всех наших честных боевых соратников. Да здравствует же Революционная Советская Россия, великая наша Родина!

Александр Секретов, генерал-лейтенант, бывший командир Донского конного корпуса. Юрий Гравицкий, генерал-майор, бывший начальник Марковской дивизии Добровольческой армии. Иван Клочков, генерал-майор, бывший командир 2-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии. Евгений Зеленин, генерал-майор, помощник начальника Алексеевской пехотной дивизии. Дмитрий Житкевич, полковник, бывший командир Самурского пехотного полка. Вячеслав Оржановский, полковник, причисленный к Генеральному штабу, старший адъютант штаба Корниловской дивизии. Николай Климович, полковник, бывший командир 1-го Сунженско-Владикавказского пластунского батальона. Михаил Лялин, полковник, бывший командир бронепоезда «Единая Россия»».

Движение за возвращение на родину принесло свои плоды. Советское правительство способствовало этому движению, осуществив ряд амнистий (1921–1924 гг.), которые предоставляли возможность бывшим солдатам и офицерам белых армий вернуться в СССР на правах возвращающихся на родину военнопленных. Тысячи солдат и казаков воспользовались этим правом.

Такой же процесс разложения белогвардейского лагеря, раскаяния многих видных деятелей антисоветских движений развивался и внутри СССР.

Один из лидеров антисоветского «Союза возрождения России», бывший член Уфимской директории и ее главнокомандующий генерал В. Г. Болдырев, боровшийся с Советской властью с первых дней Октября, в июне 1923 г., будучи арестованным, обратился во ВЦИК с таким заявлением: «Внимательный анализ пережитых пяти лет революции привел меня к убеждению:

1) что за весь этот период только Советская власть оказалась способной к организационной работе и государственному строительству среди хаоса и анархии, созданных разорительной европейской, а затем внутренней гражданской войнами, и в то же время оказалась властью твердой и устойчивой, опирающейся на рабоче-крестьянское большинство страны;

2) что всякая борьба против Советской власти является безусловно вредной, ведущей лишь к новым испытаниям, дальнейшему экономическому разорению, возможному вмешательству иностранцев и потере всех революционных достижений трудового населения;

3) что всякое вооруженное посягновение извне на Советскую власть, как единственную власть, представляющую современную Россию и выражающую интересы рабочих и крестьян, является посягновением на права и достояние граждан Республики, почему защиту Советской России считаю своей обязанностью.

В связи с изложенным, не считая себя врагом Советской России и желая принять посильное участие в новом ее строительстве, я ходатайствую (в порядке применения амнистии) о прекращении моего дела и об освобождении меня из заключения».

Советское правительство амнистировало Болдырева, и он впоследствии добросовестно служил в советских учреждениях.

Главарь кронштадтского мятежа С. М. Петриченко тоже разочаровался в «прелестях» эмиграции и пожелал вернуться на родину. В письме от 17 ноября 1923 г. он писал: «Скажу вам, что… стихийно на поверхность был выброшен я. Ну, а дальше, уже подхлестываемый стихией и по инерции, я вынужден был продолжать начатое… Не могу сказать, что в то время… я был убежденный в каком-либо направлении и сильной воли человек, а скорее был похож на обывателя с мещанской душой. Поэтому и неудивительно, что я не устоял перед стихией… Очень во многом себя теперь обвиняю, ибо горький опыт заставил меня понять, научиться многому… Жить здесь, слушать эмигрантские сплетни, грызню и т. п. противно стало… И все эти люди присваивают себе право на звания «мозг России», «носители российского общественного идеала», «цвет и гордость русской нации», «поборники свободы» и т. д. Полюбуйтесь, как Вам нравится! Чем не крепкие слова. Одно время и я всем этим интересовался и увлекался, но давно уже разочаровался и бросил всех и все».

Органы борьбы с контрреволюцией бдительно следили за тем, чтобы под маской кающегося грешника в страну не проник активный, неразоружившийся враг. Так был разоблачен казачий полковник М. Н. Гнилорыбов, член руководства савинковского контрреволюционного «Народного союза защиты родины и свободы». Притворившись раскаявшимся, он выразил желание «помочь» казакам, находившимся в эмиграции, возвратиться на родину. Однако ГПУ быстро вывело его на чистую воду. 21 сентября 1922 г. ГПУ опубликовало сообщение, в котором отмечалось, что за последнее время наблюдается усиленная тяга из-за границы в Россию элементов белогвардейщины, которые разочаровались в вооруженной борьбе с Советской властью. Подчеркивая, что Советская власть предоставляет полную возможность вернуться на родину рабочим и крестьянам, которые обманом были вовлечены в гражданскую войну и которых их золотопогонные командиры покинули на чужбине на произвол судьбы, ГПУ в то же время предупреждало: «Но Советская власть не может допустить спекуляции на бедственном положении невольных эмигрантов и политиканства всякого рода авантюристов, которые, под видом забот о томящихся на чужбине, обделывают свои личные темные дела. К числу таких политиканов относится прибывший недавно в Россию Гнилорыбов, который отнюдь не является представителем интернированных казаков, за какового он выдает себя, а наглым авантюристом-самозванцем. Ввиду того, что, направляясь в Советскую Россию, Гнилорыбов обманул наше заграничное представительство, скрыв свое участие в террористической работе против представителей Советской власти, ввиду того, что против Гнилорыбова имеются тяжкие улики, свидетельствующие о его двурушничестве и авантюризме, Госполитуправление нашло необходимым взять под стражу самозваного «представителя казачества»».

 

2. Экономическая контрреволюция

С первых же дней образования органов госбезопасности перед ними ставилась задача пресечения особо опасных преступлений в экономической области. Борьба с саботажем, спекуляцией, хищениями и связанными с ними должностными преступлениями всегда была в сфере внимания ВЧК.

21 октября 1919 г. постановлением Совнаркома при ВЧК была образована Особая междуведомственная комиссия (Особмежком) для изучения и выработки мер борьбы с источниками спекуляции и связанными с ней должностными преступлениями. Председателем Особмежкома был назначен Н. В. Крыленко. Тем же постановлением GHK учредил и Особый революционный трибунал при ВЧК для рассмотрения дел о крупных спекуляциях товарами и должностных преступлениях лиц, уличенных в хищениях, подлогах и взяточничестве. Трибунал был наделен исключительными полномочиями; его члены назначались ВЧК и в своих суждениях руководствовались только интересами революции: приговоры трибунала были окончательными и не подлежали обжалованию К При открытии заседания этого Особого революционного трибунала его председатель Ф. Э. Дзержинский так разъяснил характер и его задачи; «Для окончательного торжества Советской власти нужна не только победа на внешних фронтах, но и овладение всем экономическим аппаратом страны, производством, распределением и транспортом. И как раз в этой области классовая борьба проявляется особо опасно… Всем вам известны, например, вопиющие факты существования значительного количества предметов первой необходимости, которые, однако, благодаря спекуляции попадают не в руки трудящихся, а… наших классовых врагов». Для борьбы с этими классовыми врагами, их преступлениями в экономической области и учрежден Особый революционный трибунал при ВЧК. Советской власти, разъяснял Ф. Э. Дзержинский, приходится прибегать к помощи специалистов, среди которых немало людей, всей душой преданных буржуазии. Трибунал при ВЧК будет строго судить таких преступников. «Мы приглашаем… к себе на службу, — сказал Феликс Эдмундович, — но при этом говорим: будьте честными, не вносите в наши ряды развала, и вы будете уравнены со всеми трудящимися. Но горе тем, которые желают возвратить прошлое, мы их будем уничтожать беспощадно, как своих классовых врагов».

Особый революционный трибунал и междуведомственная комиссия при ВЧК, опираясь на широкую поддержку трудящихся (в их составе были представители профессиональных союзов), вели суровую борьбу со спекуляцией, хищениями, взяточничеством и саботажем.

18 марта 1920 г. по декрету ВЦИК была учреждена единая система революционных трибуналов, и поэтому Особый революционный трибунал при ВЧК был ликвидирован. Междуведомственная же комиссия — Особмежком при ВЧК — продолжала свою работу.

С переходом к новой экономической политике, допустившей развитие частного гражданского оборота и свободу торговли, работа органов государственной безопасности в экономической сфере приобрела несколько иной характер. Еще 25 января 1921 г. в составе ВЧК было образовано Экономическое управление, к которому перешли все функции Особмежкома, а затем и выполнение задач по борьбе с экономическим вредительством, саботажем и шпионажем в условиях нэпа.

Первым начальником Экономического управления был прежний председатель Особмежкома Н. В. Крыленко.

В основе саботажа и вредительства в народном хозяйстве в первые годы Советской власти лежала иллюзорная надежда контрреволюционеров на скорое падение рабоче-крестьянской власти и возвращение фабрик и заводов их бывшим владельцам. Политические и хозяйственные объединения крупных промышленников и торговцев («Торгпром» и др.), выброшенные революцией из страны, обосновались за границей и оттуда вели наблюдение за предприятиями в Советской России, чтобы овладеть ими, как только в результате интервенции или внутренних восстаний будет свергнута диктатура пролетариата.

После введения новой экономической политики бывшие собственники предприятий и «Торгпром» поставили перед своими агентами внутри Советской страны новые задачи — содействовать им в получении «своих» предприятий в порядке денационализации или концессии.

Подробности экономического шпионажа и вредительства буржуазных специалистов впервые были открыты в связи с ликвидацией заговора «Петроградской боевой организации». Тогда выяснилось, что еще в ноябре 1918 г. член правления акционерного общества нефтяных предприятий в России «Нобель» Густав Нобель перед отъездом за границу собрал в Петрограде группу ответственных служащих фирмы и, обещая им денежное вознаграждение, просил заботиться о сохранении технического, материального оборудования и сырья бывших предприятий «Нобель», с тем чтобы в момент, когда, как он надеялся, Советская власть будет свергнута, возвратить их акционерному обществу в полной исправности. Он дал также указание, если нужно будет (например, в момент интервенции), принять меры к прекращению работы предприятий, чтобы поставить Советскую власть в тяжелое положение. В 1919 г. в Финляндии образовалась отраслевая, входившая в Торгово-промышленный комитет, нобелевская организация, возглавляемая белогвардейцем — полковником Н. Н. Бунаковым. Эта организация вела экономический шпионаж в Советской стране. Она ежемесячно пересылала в Россию деньги для раздачи старым служащим фирмы «Нобель» и получала от них регулярные отчеты о добыче нефти и о состоянии предприятий. Всего из-за границы поступало около 200 миллионов рублей (в переводе на советские дензнаки) ежемесячно. Главарями нобелевского шпионажа в Советской стране являлись участник заговора «Петроградской боевой организации» профессор М. М. Тихвинский и управляющий Петроградским районным нефтяным комитетом, бывший голландский подданный В. В. Гармсен, в сферу «влияния» которого входил и Баку. В заговоре участвовали: лаборант петроградской конторы «Главнефть» X. Н. Казин (доверенный капиталистов по распределению денег, получаемых из-за границы), член коллегии, начальник технического правления «Главнефти» в Москве В. К. Истомин, председатель «Главнефти» в Петрограде Б. К. Зиновьев и другие лица. Их преступная деятельность продолжалась до середины 1921 г. и была пресечена в связи с ликвидацией заговора «Петроградской боевой организации».

Арестованные были преданы суду Московского революционного трибунала в июле 1922 г. На суде выяснилось, что Гармсен являлся участником «Петроградской боевой организации» и поддерживал связи не только с М. М. Тихвинским, но и с главарем организации В. Н. Таганцевым. Гармсен признал, что передавал сведения о состоянии нефтяной промышленности Таганцеву, а деньги из-за границы получал через Тихвинского и через курьеров из Эстонии и Стокгольма. Другие подсудимые также признали, что получали деньги от бывших владельцев фирмы «Нобель», но оправдывались тем, что рассматривали эти деньги как «пособия» от бывших хозяев. 26 июля 1922 г. Московский революционный трибунал приговорил девять подсудимых по этому делу к разным срокам лишения свободы.

В 1923 г. в Московское государственное политическое управление поступили сведения о дезорганизаторской деятельности ряда ответственных работников Серпуховского государственного текстильного треста. По указанию ГПУ Рабоче-крестьянская инспекция провела документальную ревизию, которая подтвердила, что руководящие работники треста занимаются крупными злоупотреблениями.

Организовавшийся 19 ноября 1921 г. Серпуховский текстильный трест объединял главным образом текстильные фабрики бывшего «Товарищества мануфактуры Коншина». Он, в сущности, был во власти преступных дельцов из числа бывших служащих и совладельцев дореволюционных частных текстильных фирм. Председатель треста В. И. Чердынцев до революции был директором Богородско-Глуховской мануфактуры, заведующий торгово-производственным отделом треста Н. М. Калинин — членом правления «Товарищества мануфактуры Коншина», его помощник С. В. Гольцев — заведующим производственным отделом «Товарищества мануфактуры Коншина», заведующий финансовым отделом М. В. Епанешников — доверенным того же «Товарищества». Преданными служащими прежних владельцев «Товарищества мануфактуры Коншина» были заведующий материальным снабжением треста А. Г. Тебус, заведующий отделом минерального топлива А. Г. Гольштеге, главный бухгалтер московского отделения треста С. Т. Шелягин. К этой группе примыкал и бывший смоленский губернатор К. А. Шумовский, занимавший теперь скромную должность заведующего продовольственным снабжением треста.

При обысках у обвиняемых чекисты нашли «черную бухгалтерию» — разные документы, в том числе протоколы заседаний частных торговых фирм, из коих следовало, что некоторые ответственные руководители Серпуховского государственного треста являются тайными совладельцами существующих в Москве частных фирм.

Вскоре после организации Серпуховского треста по инициативе Н. М. Калинина в Москве образовалось частное торговое товарищество под названием «Первое объединение», в которое вошло несколько нэпманских дельцов. Но главную роль в этом товариществе играли тайные совладельцы фирмы — руководящие работники Серпуховского треста В. И. Чердынцев, Н. М. Калинин и С. В. Гольцев. «Первое объединение» ставило своей целью покупку и оптово-розничную продажу разных товаров, аренду и разработку промышленных предприятий. Но фактически занималось оно главным образом операциями с мануфактурой, которую добывало с помощью различных ухищрений в Серпуховском тресте. Чердынцев, Калинин и Гольцев, как руководящие работники треста, отпускали частному товариществу «Первое объединение» (то есть самим себе) мануфактуру на льготных условиях для реализации на частном рынке. Те же Чердынцев, Калинин и Гольцев при посредстве некоторых других нэпманов образовали еще два частных предприятия: «Московско-Сибирское товарищество» и товарищество «Бета». «Московско-Сибирское товарищество» занялось торговлей между Москвой и Сибирью разными товарами, в том числе и мануфактурой, которую оно закупало опять-таки в Серпуховском тресте. Товарищество «Бета» занималось покупкой и реализацией мануфактуры и поставкой Серпуховскому тресту суровья. Так, три частные фирмы, в которых фактически хозяйничали ответственные служащие государственного Серпуховского треста — Чердынцев, Калинин и Гольцев, — выкачивали большое количество мануфактуры из Серпуховского треста, реализовывали ее на рынке и наживали огромные прибыли. Своими преступными действиями они дезорганизовывали работу государственного треста.

ГПУ раскрыло еще одну сторону преступной деятельности служащих Серпуховского треста. В конце 1921 г. бывшие владельцы «Товарищества мануфактуры Коншина», братья А. Ф. и Ф. Ф. Кнооп, эмигрировавшие из Советской страны, совместно с другими текстильными фабрикантами образовали в Германии объединение — «Висбаденское соглашение» — для продолжения дореволюционной коммерческой деятельности. Фабриканты-белоэмигранты надеялись, что в скором времени (в связи с новой экономической политикой) к ним перейдут «их» прежние предприятия в России. Поэтому они интересовались положением советской текстильной промышленности, состоянием «своих» предприятий. Участники «Висбаденского соглашения» открыли в Берлине контору, во главе которой поставили бывшего директора-распорядителя «Товарищества мануфактуры Коншина» А. А. Ценкера, бежавшего из Москвы. Ценкер энергично взялся за работу, создал шпионскую сеть, в которую вовлек многих бывших служащих коншинских предприятий. Эта сеть была настолько широка, что Серпуховский текстильный трест почти целиком оказался во власти лиц, выполнявших задания «Висбаденского соглашения». Наиболее деятельным агентом Ценкера стал его старый сослуживец, ловкий делец Н. М. Калинин, который наряду со своей коммерческой частнопредпринимательской деятельностью организовал в Серпуховском тресте сбор шпионских сведений для бывших владельцев коншинских предприятий. Он вовлек в это «дело» ряд работников треста, организовывал передачу шпионских сведений за границу и распределял между служащими деньги, присылаемые бывшими хозяевами. Эти деньги получали М. Е. Епанешников, А. Г. Гольштеге, А. Г. Тебус, С. Т. Шелягин, К. А. Шумовский и другие.

Когда после ревизии Серпуховского треста Н. М. Калинин был снят со своего поста, Ценкер договорился о продолжении шпионской деятельности с другими работниками треста. В марте 1923 г. бывший владелец одной из серпуховских фабрик С. С Рябов получил из-за границы от своего брата, члена «Висбаденского соглашения», письмо, в котором находился пакет на имя К. А. Шумовского. В пакете было вложение — 42 фунта английских стерлингов и записка Ценкера о том, что эти деньги предназначаются работникам Серпуховского треста Шумовскому, Гольштеге и работникам московского объединения — В. И. Цилли, главному бухгалтеру П. П. Дунаеву и юрисконсульту А. О. Гетлингу. Спустя несколько недель через того же Рябова Шумовский получил и второе письмо от Ценкера с вложенными в него 30 фунтами стерлингов, которые он также распределил среди служащих Серпуховского треста и его московского объединения.

Так деятельность лиц, наживавшихся на преступных «коммерческих» операциях в Серпуховском тресте, сомкнулась с шпионской работой.

Дело о преступлениях в Серпуховском тресте рассматривалось в Московском революционном трибунале с 28 апреля по 7 мая 1924 г. Чердынцева и Калинина приговорили к расстрелу. (Впоследствии Чердынцев был помилован Президиумом ВЦИК.) Ряд участников преступных операций по расхищению товаров Серпуховского треста были осуждены на 10 лет лишения свободы. Лиц, получавших хозяйские «подачки», приговорили по ст. 68 УК РСФСР к лишению свободы сроком на один год каждого, причем в отношении Шумовского и Дунаева, ввиду их преклонного возраста, и Гетлинга, ввиду болезни, суд нашел возможным считать наказание условным.

В 1922–1923 гг. французские капиталисты, члены правления «Платинопромышленной компании», владевшей до революции приисками на Урале, учредили новую фирму — «Эндюстриель де платин» и возбудили ходатайство перед Советским правительством о передаче им прежних предприятий для эксплуатации в порядке концессии. Представитель «Эндюстриель де платин» французский геолог профессор Дюпарк представил Советскому правительству доклад, в котором доказывал «выгодность» для России передачи уральских платиновых приисков в руки компании. Его доклад изобиловал столь подробными и достоверными сведениями о состоянии советской платиновой промышленности, что возник вопрос, откуда Дюпарк получил такие данные.

Вскоре сотрудники ГПУ напали на след того, кто так точно информировал французов. Это был известный на Урале профессор, заведующий геологоразведочной частью треста «Уралплатина» и одновременно председатель научного общества любителей естествознания Модест Клер. Злоупотребив оказанным ему, как ученому, доверием, Клер, являвшийся швейцарским подданным, предложил французской компании свои услуги и содействовал ее представителям во время переговоров о получении концессии. Компания «Эндюстриель де платин» наладила с Клером связь через своего агента полковника Жильбера Сютель-Дюлонга, до первой мировой войны заведовавшего коммерческой частью французских приисков, в то время являвшегося на Урале директором французской миссии Красного Креста по оказанию помощи голодающим. В письме на имя директора компании «Эндюстриель де платин» Брэна разведчик Дюлонг сообщил: «Клер был мне весьма полезен и снабдил меня массой документов (некоторые из них весьма секретны, что могло ему стоить жизни). Он может быть нам полезен и в будущем. Надеюсь, что Париж поблагодарит меня. По мнению Клера, лучше не писать ему непосредственно. Я знаю здесь одного человека, которому можно доверять вполне. Условимся: все письма, которые Вы будете помечать четным числом, будут для Клера, а нечетным — для меня». Обнаруженная ГПУ переписка достаточно красноречиво говорила о преступлениях Клера, который к тому же получил от французских капиталистов за свои «услуги» 2000 франков. Советское правительство отказало французской компании в предоставлении концессии. А Модест Клер был арестован и в феврале 1924 г. осужден за экономический шпионаж на 10 лет лишения свободы.

В апреле 1924 г. экономическим отделом ГПУ УССР было раскрыто дело о контрреволюционном вредительстве на днепровском металлургическом заводе «Югосталь» вблизи Екатеринослава (ныне Днепродзержинский завод).

После разгрома Деникина в 1919 г. правление Южно-Русского днепровского металлургического общества, владевшее указанным заводом, эвакуировалось в Польшу, оставив на заводе своим «уполномоченным» инженера Жарновского. Бывшие владельцы поручили ему «сохранить завод до скорого возвращения правления». Тайно собрав ответственных служащих, Жарновский, ставший главным инженером, сообщил о решении бывшего правления и предложил им, каждому в своей области, выполнять указания бывших владельцев. При этом Жарновский отметил, что «правление» обещало выплачивать всем преданным старослужащим завода вознаграждение.

В конце 1920 г. правление Южно-Русского металлургического общества наладило связь со своими старослужащими и начало присылать им деньги из-за границы. Когда же возникла в 1921 г. надежда на получение завода в концессию, бывший директор правления Макомацкий прислал Жарновскому письмо, в котором сообщил о том, что «правление» решило увеличить жалованье Жарновскому до 1000 франков, главному бухгалтеру завода Николаю Простакову — до 850, заведующему технической бухгалтерией Д. Ф. Храповицкому — до 800, а заведующему прокатным отделением А. В. Шихову — до 500 франков в месяц и ставит перед ними задачу содействовать «правлению» в получении завода в концессию. Нужно было сохранить квалифицированные кадры служащих и рабочих, оборудование и материалы завода, старую документацию. Для выполнения этих заданий на заводе была образована руководящая «тройка» в составе Жарновского, Простакова и Храповицкого. Вскоре, однако, Жарновский выехал в Польшу и не возвратился оттуда. При отъезде Жарновский оставил своим заместителем А. В. Шихова, который вскоре был назначен и главным инженером. К нему перешла руководящая роль во вредительской группе, работа которой принимала все больший размах. По указанию заграничного «правления» вредители производили крупные ремонтные работы, на что расходовали государственные средства, отпущенные на заработную плату рабочим. Ремонт зачастую не соответствовал производственной программе завода и иногда производился за счет тех ресурсов, которые должны были быть направлены на другие предприятия «Югостали». Вредители скрывали от учета имеющиеся на заводе материалы.

Между тем, из-за границы от «правления» поступали деньги для участников вредительской группы. Деньги эти передавал вредителям главным образом коммерческий советник польского консульства в Харькове Ружицкий, в свое время работавший в Южно-Русском металлургическом обществе, а теперь назначенный на службу в польском консульстве. Это был ловкий разведчик, занимавшийся экономическим шпионажем под прикрытием дипломатического паспорта. Он связался сначала с Жарновским, а после его отъезда в Польшу с Простаковым и Шиховым, которые часто выезжали в Харьков по делам службы. Вредители получали деньги от Ружицкого в иностранной валюте или золотом.

Во время расследования выяснилось также, что участники вредительской группы присвоили некоторое количество платины, принадлежавшей ранее бывшим владельцам завода и не сданной советской администрации. (У Храповицкого, например, при обыске обнаружено три фунта платины, присвоили платину также Николай Простаков, Жарновский и другие.)

Характерно, что капиталисты не выплачивали своим агентам полностью назначенного им жалованья. Они обещали произвести окончательный расчет с каждым по истечении года его службы на заводе с момента передачи его Советской властью в концессию.

3 июня 1925 г. в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) выездная сессия Верховного суда УССР начала рассмотрение этого дела. Перед судом предстали 19 подсудимых— инженеров, техников и бухгалтеров завода. 18 июня был вынесен приговор.

Верховный суд УССР признал доказанным существование на Днепропетровском заводе контрреволюционной группы, которая в интересах бывших владельцев завода и по их указаниям из-за границы принимала все меры к передаче завода в их распоряжение в порядке концессии и занималась вредительской работой.

Шихов, Храповицкий и Простаков, как руководители преступной группы, были приговорены к высшей мере наказания, но, принимая во внимание «все усиливающуюся мощь советских республик, непоколебимость социалистического хозяйства, а также то обстоятельство, что указанные лица являются жертвами отживающей капиталистической системы», Верховный суд нашел возможным войти с ходатайством в ВУЦИК о смягчении их участи. Это ходатайство было удовлетворено, и наказание осужденным к расстрелу было заменено 10 годами лишения свободы.

Восемь подсудимых были судом оправданы; трое приговорены к условным наказаниям; пять подсудимых, выполнявших вредительские акты и получавших за это вознаграждение от бывших хозяев, осуждены на 5–6 лет лишения свободы каждый.

 

3. «Центр действия» перестает действовать

В 1921 г. в Париже несколько «активистов» из числа бежавших из России деятелей задумали создать новый центр для продолжения антисоветской борьбы в условиях новой экономической политики. Это были председатель ликвидированного «Верховного управления Северной области», лидер партии народных социалистов Н. В. Чайковский, кадеты А. В. Карташев, Н. П. Вакар и другие. Они исходили из того, что в России в скором времени должна произойти «национальная революция», которая-де приведет к свержению Советской власти. Для содействия такой «революции» они считали необходимым создать на советской территории подпольные ячейки. Учредители назвали свою организацию «Центром действия», образовали ее руководство в Париже и выработали «Наказ ответственным руководителям центров действия на местах».

В «Наказе» излагались задачи созданной организации: «Пробуждение жизни в существующих в России легальных обществах и организациях, возбуждение в них разного рода общественных вопросов и политическая пропаганда среди селянства, рабочих, красноармейцев и учащейся молодежи…»

Для проведения этой «работы» в России на местах создавались «областные центры действия», которые, в свою очередь, должны были организовать сеть ячеек в разных слоях населения, вовлекая в них «наиболее активных и самоотверженных людей». В ячейках предполагалось собрать те «специальные кадры» из представителей различных политических группировок — от правых кадетов вплоть до народных социалистов, — «которые могут быть использованы непосредственно после свержения Советского правительства в качестве военной и технической силы». «Центр действия» не определял конкретно будущего государственного строя России после свержения Советской власти. Сразу после переворота власть намечалось передать временному органу верховного управления.

Жизнь, однако, показала, что оторвавшиеся от русского народа белоэмигранты строили свои планы на песке. Советский народ поддерживал рабоче-крестьянскую власть, и потуги эмигрантов вызвать новые антисоветские движения оказывались бесплодными.

Разведывательные службы Франции и Польши выразили готовность содействовать «Центру действия», если он будет за это поставлять им шпионские сведения о Советской России. Так возникла неофициальная сторона деятельности «Центра действия» — добывание секретных сведений о военном, политическом и экономическом положении Советской России для разведок Польши и Франции. Особенно отличались в организации шпионской работы Н. П. Вакар, скрывавшийся под кличками Зело, Зелинский, и главный резидент «Центра действия» в Варшаве Б. А. Евреинов — Гусар. Они создали резидентуры в польских пограничных городах Корец и Ровно и превратили «Центр действия» в контору, торгующую шпионскими сведениями.

В апреле 1922 г. Вакар отправился из Польши в «инспекционную» поездку в советский тыл и пробрался в Киев. Разыскав здесь старого товарища по гимназии А. В. Яковлева, Вакар рассказал ему о своем участии в подготовке свержения Советской власти, предложил вступить в «Центр действия» и образовать в Киеве молодежную группу интеллигенции. Задачей этой группы могло бы быть создание вооруженных отрядов, издание и распространение антисоветского пропагандистского журнала, участие в образовании городской думы, которая приступит к работе после переворота, и т. п. Яковлев вначале пытался возражать Вакару, высказывая сомнения в реальности оживления в настоящее время антисоветского движения, но в конце концов согласился организовать группу академической молодежи.

Затем Вакар принялся за организацию в Киеве руководящего «областного центра действия». О своих целях он рассказал старому знакомому, бывшему царскому прокурору Киевской судебной палаты С. М. Чебакову, служившему теперь в земельном отделе коммунхоза. Вакар просил его собрать видных и верных людей и обещал выступить перед ними с докладом о деятельности парижского «Центра действия». Через несколько дней на квартире бывшего товарища министра просвещения при Временном правительстве и министра просвещения при гетманщине профессора Киевского института народного хозяйства, в прошлом члена ЦК кадетской партии Н. П. Василенко состоялось нелегальное собрание. Помимо С. М. Чебакова и хозяина квартиры на этом собрании были: брат хозяина, бывший видный меньшевик К. П, Василенко; работавший в губернском статистическом бюро профессор П. П. Смирнов; бывший кадет адвокат Л. Э. Чолганский. Заседание длилось с перерывами три дня. Главным докладчиком был Вакар. Характеризуя международное и внутреннее положение страны, он утверждал, что в России вот-вот произойдет переворот, к которому призывал подготовиться, чтобы взять власть в свои руки, и предложил образовать в Киеве руководящий «областной центр действия». Доклад Вакара вызвал критику. Собравшиеся указывали, что лидеры «Центра действия» в Париже не знают русской действительности, что их надежды на насильственный переворот в России иллюзорны и необоснованны. Профессора указывали, что сейчас в связи с новой экономической политикой положение в стране стабилизируется и должно постепенно измениться в сторону все большей «демократизации общественной жизни» (так они именовали возрождение капитализма и буржуазной демократии). В сущности, они высказали взгляды, близкие к «сменовеховским». Все же они согласились создать в Киеве «областной центр действия» для сплочения своих сил и участвовать в издании и распространении нелегального журнала под названием «Новь».

Вакар доверительно рассказал Чебакову о том, что в Киеве существует тайная техническая «линия связи», через которую «областной центр действия» сумеет вести переписку, пересылать материалы и получать издаваемый за границей нелегальный журнал. Он познакомил Чебакова с заведующим «линией связи» Б. Ю. Павловским и рекомендовал ему в целях конспирации переписку «областного центра действия» с Парижем вести за подписью «Катя». Закончив организационную работу в Киеве, совершив с этой же целью поездку в Москву, Вакар отбыл за границу.

Вначале деятельность подпольных групп, созданных Вакаром в Киеве, протекала оживленно. Собирался «областной центр действия», его члены рассуждали о будущем устройстве России, разрешали текущие дела. Чебаков через «линию связи» передавал в Париж материалы для журнала «Новь». Сообщения «областного центра действия», которые обычно в форме «дружеских писем» писал К. Василенко, также направлялись в Париж, а оттуда поступали указания.

В течение августа — ноября 1922 г. из-за кордона было доставлено некоторое количество экземпляров двух изданных номеров журнала «Новь» для распространения. Этот журнал представлял собой набор злобных антисоветских «сочинений» и свидетельствовал о полном незнакомстве эмигрантских редакторов с жизнью Советской страны. Лишь две статьи киевлянина Б. Н. Толпыги, статья, подписанная псевдонимом «Юрист» (впоследствии было установлено, что автором ее являлся некто Вельмин), и статья, написанная К. Василенко, были близки по мысли киевским членам организации. В статьях «К кризису идеологии» и «Опыт подведения итогов» Толпыга утверждал, будто в России нарождается новое антисоветское движение, которое базируется на известной социально-экономической почве, создаваемой нэпом. Автор призывал использовать возможности нэпа для идеологической борьбы с коммунизмом путем поддержки оппозиционных настроений, деловой, легальной критики отдельных мероприятий Советской власти на заседаниях научных обществ, профессиональных союзов, в специальной прессе, путем завоевания советского административного аппарата при помощи «спецов», соответствующей работы в кооперации, высшей школе и т. д.

Признаки жизни проявляла и молодежная группа. Яковлев вовлек в нее ассистента Института народного хозяйства Л. М. Венгерова, преподавателя того же института П. С. Тартаковского. В эту же группу вошел и скрывшийся позднее от суда Г. Швайковский. Участники молодежной группы вели бесплодные разговоры о создании ячеек среди студенчества. Яковлев несколько раз обращался к представителю «областного центра действия» профессору Смирнову, предлагая свои услуги для работы в журнале «Новь», но «старшие» отказывались от сотрудничества с «молодыми», считая Яковлева легкомысленным, увлекающимся человеком.

Как-то летом Яковлев через Г. Швайковского познакомился с военным работником, помощником начальника 1-го отделения штаба Киевского военного округа С. П. Единевским. Помня задание Вакара о создании подпольных вооруженных отрядов, Яковлев предложил Единевскому взяться за эту работу. Единевский отказался, заявив, что не имеет знакомых, которые согласились бы вступить в отряд. Но при следующих встречах Единевский предложил Яковлеву секретные военные документы, которые могут быть полезными «Центру действия». Получив эти документы, Яковлев поспешил к профессору Смирнову и дал их ему для использования «областным центром действия». Смирнов передал документы Чебакову, а тот — заведующему «линией связи» Павловскому. Последний поручил курьеру «линии связи» М. А. Онищенко-Павлюку (Молодому) отвезти документы в Полонное и передать за границу, что последний и выполнил. Документы попали в главный штаб польской армии.

Так и «старшие» и «младшие» участники киевской группы скатились в общее русло шпионской деятельности «Центра действия».

Наиболее важной частью подпольной организации в Киеве являлась тщательно оберегаемая «линия связи», созданная в марте 1921 г., еще до возникновения «областного центра действия». Сначала в ней работали связистками сестры Куцеваловы — Леонида (Пианистка) и Зинаида (Гимназистка), вовлеченные в преступную работу братом, бывшим капитаном деникинской армии Бонифацием Куцеваловым, резидентом шпионской организации в польском местечке Корец. Сестры Куцеваловы принимали курьеров, приезжавших из-за границы, получали от них материалы и деньги, имели шифры и передавали за границу шпионские сведения. Активнейшим курьером начиная с 1921 г. являлся бывший деникинский доброволец Онищенко-Павлюк. Он неоднократно с помощью польских разведывательных органов пробирался из Польши в Киев и обратно, перевозил материалы и деньги, связывался с заведующими «линией связи», а также выполнял задания по сбору шпионских сведений для польских властей.

С апреля 1922 г. заведующим «линией связи» в Киеве стал бывший подполковник генерального штаба царской армии и опытный разведчик Б. Ю. Павловский, носивший клички Варин и Мухин. Он поселился на квартире Варвары Виноградовой, которую постепенно вовлек в свою работу. Павловский наладил связи с заграницей через жителей Новоград-Волынска и местечка Полонное, профессиональных контрабандисток О. Кереш и Шарвар, и использовал в качестве курьеров незаметных лиц, женщин и родственников разведчиков, в том числе сестру и мать резидента шпионской организации в польском местечке Корец бывшего офицера Д. Капоцинского (Орленка) — Анну и Марию Капоцинских. Пожилая женщина, Мария Капоцинская по задапию шпионов нелегально переходила границу, переносила шпионские материалы, которые тщательно заклеивались в жестяные коробки или в чемодан с двойным дном.

После смерти Павловского в декабре 1922 г. «линией связи» стала заведовать В. В. Виноградова, под кличкой Соломон.

В мае — июне 1923 г. главный резидент «Центра действия» Б. А. Евреинов (Гусар) сообщил из-за границы по «линии связи» в Киев, что парижский «Центр действия» распался и что он, Евреинов, выехал в Прагу и ведет переговоры об издании нового журнала, в котором предлагает участвовать и киевским «активистам». Получив это письмо, Чебаков возмутился. Он считал, что еще можно было «действовать», когда во главе организации стояли такие хорошо известные в антисоветской среде лица, как Чайковский. Но после того, как «Центр действия» распался, не могло быть и речи об участии киевских «активистов» в новом предприятии Гусара.

В июле 1923 г. работники Киевского отдела Государственного политического управления, давно уже напавшие на след организации и наблюдавшие за нею, арестовали всех наличных участников старшей и молодежной групп и «линии связи» «Центра действия». Наиболее дальновидные члены этой организации уже поняли беспочвенность надежд на переворот. Большинство арестованных признали свою вину. По окончании расследования суду были преданы 18 человек, из них несколько профессоров и преподавателей высших учебных заведений. Дело это рассматривалось в марте — апреле 1924 г. в Киевском губернском суде.

Процесс вызвал широкие отклики в стране и за рубежом. Белоэмигрантские круги подняли кампанию по поводу «притеснений» интеллигенции и профессуры в Советском Союзе. Президент Франции Пуанкаре, известный своей ненавистью к революции, решил даже вмешаться в ход судебного процесса. В телеграмме на имя народного комиссара иностранных дел 7 апреля 1924 г. он выражал опасение, что профессорам, потеря которых «болезненно ощущалась бы как сокращение мирового интеллектуального достояния», может быть вынесен смертный приговор. Телеграмма Пуанкаре вызвала негодование широкой советской общественности. Даже подсудимые выступили с публичным заявлением, отвергая вмешательство иностранцев.

Генеральный прокурор Украинской Советской Социалистической Республики Н. А. Скрыпник заявил: «С глубоким негодованием отвергаем мы какое бы то ни было право Пуанкаре на моральные сентенции. Не Пуанкаре, у которого руки в крови рабочих, протестовать против высшей меры наказания, применяемой к шпионам. Разве во Франции не продолжается действие военно-исключительного положения, по которому шпионы приговариваются к высшей мере наказания? Разве французский буржуазный суд перестал быть классовым, пристрастным? Разве по подозрению в большевизме сотни и тысячи французских солдат не заключены в тюрьмы?.. С глубоким возмущением и омерзением надо отнестись к лицемерному заявлению Пуанкаре в пользу польско-французских шпионов. Из 18 обвиняемых но делу «Центра действия» лишь 3 принадлежат к профессуре. Это десятистепенные величины из цеха ученых».

8 апреля 1924 г. Киевский губернский суд вынес приговор, по которому четырех обвиняемых приговорил к условному наказанию; Леониду и Зинаиду Куцеваловых — к 5 годам лишения свободы; шпионку Анну Капоцинскую — к 7 годам лишения свободы; профессора Н. П. Василенко, К. П. Василенко, Б. Н. Толиыгу, адвоката Л. Э. Чолганского, профессора П. П. Смирнова и шпиона М. А. Онищенко-Павлюка — к 10 годам лишения свободы; изменника С. П. Единевского, бывшего царского прокурора С. М. Чебакова, А. Я. Яковлева и заведующую шпионской «линией связи» В. В. Виноградову — к высшей мере наказания — расстрелу.

16 мая 1924 г. Президиум Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета, рассмотрев ходатайство осужденных о помиловании, вынес решение: «…установив, что контрреволюционная организация «Киевского областного центра действия» при всей контрреволюционности стремлений инициаторов и руководителей его была лишь бессильной и беспочвенной попыткой представителей старой буржуазии к восстановлению капиталистического строя; что попытка эта была заранее осуждена на полную бесплодность ввиду враждебного отношения к ней со стороны широких масс рабочего класса, крестьянства, а также украинской и русской интеллигенции, что выразилось в широких демонстрациях и массовых собраниях трудящихся; что государственная измена и шпионаж… на деле существенного вреда не принесли… а потому, принимая во внимание действительное и чистосердечное раскаяние принесших просьбу о помиловании, Всеукраинский Исполнительный Комитет постановляет… заменить установленную утвержденным Верховным судом УССР приговором Киевского губернского суда высшую меру наказания в отношении осужденных Чебакова Сергея, Единевского Сергея, Яковлева Алексея и Виноградовой Варвары — 10 годами лишения свободы со строгой изоляцией и поражением прав сроком на 5 лет каждого. В отношении Куцеваловой Леониды, Куцеваловой Зинаиды, Капоцинской Анны, Василенко Николая, Толпыги Бориса, Чолганского Леонтия, Смирнова Павла, Онищенко-Павлюка Михаила, осужденных к разным срокам лишения свободы, срок наказания сократить наполовину».

Кроме «Киевского областного центра действия» органы ГПУ ликвидировали также немногочисленные кадры «Центра действия» в других городах России, в том числе в Москве. Попытка контрреволюции создать новый «центр» борьбы против Советской власти провалилась.

 

4. Базаровско-незнамовская авантюра

В 1922 г. органами ГПУ была раскрыта кулацкая контрреволюционная группа в Сибири, пытавшаяся организовать вооруженное выступление против Советской власти. Эта кулацкая организация, имевшая ячейки в ряде районов Западной Сибири и на Урале, образовалась в результате объединения двух ранее существовавших отдельно антисоветских групп, возглавлявшихся Базаровым и Незнамовым.

Базаровскую подпольную группу создал в 1920 г. бывший старший урядник Оренбургского казачьего войска И. Д. Жвалов. В декабре 1919 г., когда войска Колчака, в которых он служил, были разгромлены, Жвалов, укрывшись в Красноярске, изготовил себе фальшивые документы на имя А. Ф. Базарова. В 1920 г. он под этим именем проник в Коммунистическую партию и служил в железнодорожной рабоче-крестьянской инспекции. В августе 1920 г. Базаров сколотил в Барабинске небольшую группу единомышленников, среди которых выделялись дьякон Дудин, Пономарев, домовладелец Сметанин и работавший ревизором телеграфа на железной дороге сын псаломщика Архаров. Эта группа создавала антисоветские ячейки в учреждениях, на предприятиях города и в окружающих селах.

В 1921 г., передав руководство барабинской ячейкой Дудину, Базаров переехал в Тюмень, где развернул контрреволюционную работу в более крупных масштабах. К моменту наибольшего развития базаровская организация имела ячейки в Тюмени, Барабинске, Омске, Посаде Троицком, Петропавловске, Кургане, Боровом, Павлодаре, Заводоуковском и ряде сел. Базаров создал военный комитет из бывших офицеров для подготовки вооруженного восстания; железнодорожный комитет — из служащих на транспорте — для сбора сведений о железнодорожных маршрутах и для участия в предполагаемом восстании; гражданский комитет.

Основной идеей базаровской кулацкой организации было образование Сибирской автономной крестьянской республики. Как и другие главари кулацких движений, возникавших в 1921 г., Базаров противопоставлял «крестьянские советы» Советам рабочих и крестьянских депутатов. Базаровский лозунг «Автономия Сибири» служил прикрытием действительной цели контрреволюционной организации — свержения диктатуры пролетариата.

Руководителем незнамовской антисоветской группы являлся один из участников ишимско-петропавловского восстания 1921 г., бывший казачий офицер штабс-капитан А. А. Карасевич. После разгрома армии Колчака, в которой он служил подъесаулом, Карасевич занимался некоторое время подпольной антисоветской работой, а затем состоял па советской службе в Петропавловске. В феврале 1921 г., когда повстанческий отряд, руководимый «главнокомандующим» полковником Кудрявцевым, занял Петропавловск, Карасевич примкнул к нему и был назначен «помощником главнокомандующего». Затем Карасевич получил от Кудрявцева задание сформировать «независимый особый добровольческий отряд» под названием «отряд атамана Незнамова» и начать вооруженную борьбу в тылу советских войск. В г. Барабинске он встретился с эсером А. Окуличем, раньше работавшим информатором при штабе полковника Кудрявцева, и с его помощью приступил к выполнению задания, к формированию вооруженного отряда. Это дело Карасевич поставил на широкую ногу: создал штаб-квартиру в Каинске, «штабы пополнения», контрразведку. «Командующий отрядом атаман Незнамов» (в других случаях он выступал как генерал Белов, доктор Грибоедов, Баратов и т. д.) письменными приказами назначал своих сообщников на различные посты, выдавал назначенным лицам мандаты с печатью. Члены организации Карасевича вербовали сообщников главным образом среди кулаков и духовенства окрестных сел. В организацию вошли священник церкви села Булатова Павел Чемоданов, священник Гусев и другие. Предполагалось, что восстание начнут крестьяне, а созданные Карасевичем (Незнамовым) «штабы пополнения» вольются в движение и придадут ему военный характер.

В декабре 1921 г. руководитель барабинской ячейки базаровской группы Дудин информировал Базарова о том, что в Каннском районе действует антисоветская группа Незнамова, «крупного деятеля» петропавловского восстания. В январе 1922 г. Базаров приехал в Барабинск и встретился с членом руководства незнамовской группы эсером Островским.

Они договорились о совместной работе обеих групп и в дальнейшем действовали сообща.

Вскоре «атаман Незнамов» назначил вооруженное выступление против Советской власти. Выступление должно было начаться 20 июня 1922 г. в селе Гутове, где находился советский кавалерийский отряд численностью в 65–70 человек. Местному кулаку, на квартире которого жил командир отряда, было поручено убить командира, а кулацкой повстанческой ячейке — разбить отряд, оставшийся без начальника. После расправы с кавалерийским отрядом один из заговорщиков, бывший офицер Михалевский, должен был произвести спешную мобилизацию окрестных крестьян и явиться на помощь повстанцам, действующим под командованием «атамана Незнамова», для занятия Каинска. Одновременно с выступлением в Каинске намечалось взятие Барабинска. Затем объединившиеся повстанческие отряды, пополнившись за счет мобилизации населения, должны были начать военные действия в сторону Новониколаевска (Новосибирска), Омска, Томска.

Выполняя этот план, вожаки незнамовской группы развернули работу. Всем своим сообщникам Незнамов выдал мандаты о назначении на ответственные должности. Сын владельца мыловаренного завода М. А. Матюшкин был назначен «начальником северного партизанского отряда», бывший псаломщик М. С. Гаркуша — «начальником штаба каинской группы», бывший офицер С. С. Иванов-Боярский — «адъютантом атамана Незнамова», бывший чиновник военного времени М. И. Хухарев — «начальником штаба пополнения в Новониколаевской губернии и комендантом г. Новониколаевска», кулак Иван Гилев — «начальником района Булатовской волости» и т. д. Рядовым участникам заговора было приказано явиться в назначенный час с оружием в руках на Громов-скую заимку, где будет находиться штаб организации.

Узнав о том, что Незнамов назначил вооруженное выступление, Жвалов (Базаров) выехал в Барабинск для переговоров с Незнамовым. Но они не состоялись. В назначенный день, 20 июня 1922 г., в условном месте собралась группа кулаков. Их было так мало, что о вооруженном выступлении не могло быть и речи. Как отмечается в обвинительном заключении, «выступление не увенчалось даже частичным успехом, исключительно благодаря тому, что вовлеченные случайно в организацию середняцкие элементы в самый решительный момент поняли, что свержение рабоче-крестьянской власти противоречит их насущным интересам, и на открытый конфликт с Советской властью… не пошли».

Провал базаровско-незнамовской антисоветской затеи характеризует то новое положение, которое создалось в деревне после введения новой экономической политики. Середняцкие массы, которые еще недавно находились под влиянием кулачества, теперь безвозвратно отходили от кулаков. После провала вооруженного выступления Карасевич (Незнамов) скрылся, но в июле 1922 г. был задержан в Коканде вместе со своим сообщником Матюшкиным.

По делу базаровско-незнамовской организации было арестовано в Новониколаевской и Омской губерниях около 200 человек. 95 активных участников заговора вместе с Жваловым (Базаровым) и Карасевичем (Незнамовым) предали суду, среди них 25 кулаков и бывших землевладельцев, 21 офицер, 9 священников и дьяконов, 7 представителей сельской интеллигенции, кроме того, незначительное число служащих и крестьян. Эти данные ясно показывают, на кого опирались заговорщики.

Судебный процесс состоялся 21 апреля— 18 мая 1923 г. в Новониколаевском губернском суде под председательством С. Чудновского, при участии прокурора Сибири П. Алимова и защиты. 20 подсудимых были оправданы, 12 освобождены от наказания по амнистии, остальные приговорены к разным срокам заключения — от 1 года до 10 лет, главари организации, некоторые кулаки и активисты были приговорены к расстрелу.

 

5. Разгром басмачества

Еще в 1921 г. басмаческое движение в Туркестане начало спадать. Во главе басмачей Ферганы в то время стоял один из наиболее непримиримых и вероломных вожаков, Курширмат, получивший поддержку от низложенного бухарского эмира Сеид-Алим-хана и англичан. Действовали в этом районе также отряды киргизского курбаши Муэтдина, банда Исраила и другие. Они совершали внезапные налеты, непрерывно меняли стоянки, имели хорошую разведку. Поэтому борьба с ними была весьма трудной. Снова встал вопрос о создании воинских частей, знакомых с условиями быта и языком коренного населения.

В апреле 1921 г. на советскую сторону перешел один из вожаков басмачей, Джаны-бек, из отряда которого был сформирован территориальный конный полк. Учитывая прошлые уроки измены перешедших на советскую сторону басмачей, советское военное командование действовало теперь осмотрительнее.

Летом 1921 г. мирные переговоры начал Курширмат. Вел он их уклончиво. 12 сентября Курширмату было предъявлено ультимативное требование сдать оружие. Он снова уклонился от прямого ответа. И тогда части Красной Армии начали наступление против его отрядов в Маргеланском районе. Курширмат скрылся в камышах Сырдарьи.

Так же вел себя и киргизский вожак Муэтдин. Он бесконечно вилял во время переговоров с советским военным командованием. Части Красной Армии выступили и против него. Муэтдин оказал упорное сопротивление, но, будучи не в силах выдержать боя, скрылся в горах. В ноябре 1921 г. Курширмат передал командование отрядами Муэтдину, а сам ушел в Восточную Бухару, откуда перебрался в Афганистан.

Зловещую роль в туркестанских событиях сыграл Энвер-паша, зять турецкого султана, бывший военный министр Турции. Этот ловкий авантюрист выдавал себя за представителя турецкого национально-освободительного движения. В 1920 г. он прибыл в Москву, оттуда выехал в Баку на съезд народов Востока, где произносил псевдореволюционные речи. В конце 1920 г. Энвер-паша появился на туркестанской земле. Здесь он развернул свою деятельность как глашатай пантюркизма и панисламизма. Он бредил идеей создания «Великого мусульманского государства» в составе Турции, Персии, Бухары, Хивы, Афганистана и советских территорий Средней Азии, был связан с афганскими реакционными кругами и английской разведкой.

Проинструктированные Энвером, деятели буржуазно-националистического движения Туркестанского края Джанузаков и Абду-рашитов создали по его указаниям тайный антисоветский «Комитет национального объединения». Главными деятелями «Комитета» стали ташкентский муфтий Садретдин-ходжа Шарифходжаев, Гариф Каримов, Юсуп-бек Курбанов, Мухамедяр Мухамед Умаров, Рустамбек Ниязбеков и Абдулладжан Зия Мухамедов. Эта строго конспиративная организация (при вступлении в нее приносилась присяга на Коране и пистолете) строилась по принципу «троек» (каждый ее член должен был завербовать троих) и быстро распространяла свое влияние по Туркестану.

«Комитет национального объединения» был раскрыт чекистами и частично ликвидирован весною 1921 г. благодаря бдительности семнадцатилетнего сотрудника аулие-атинской уездно-городской чрезвычайной комиссии коммуниста Хамида Расулькариева, которого пытался завербовать руководитель местной организации «Комитета национального объединения» торговец Шукур Мухамедов. Чекист сообщил о предложении Мухамедова в ЧК и по ее указанию «согласился» вступить в организацию. В течение нескольких месяцев Хамид Расулькариев «работал» в контрреволюционной организации, выведывая ее замыслы.

В марте 1921 г. ташкентский муфтий Шарифходжаев, как руководитель «Комитета национального объединения», написал письма английскому и японскому консулам в Кульдже с просьбой об усилении помощи басмачам (оружием и другими средствами). Эти письма в Кульджу должны были доставить члены организации Каримов и Курбанов. Когда эти лица по пути приехали в Аулие-Ату (ныне Джамбул), Шукур Мухамедов поручил Хамиду Расулькариеву, как «члену организации», помочь приехавшим беспрепятственно перебраться через границу. Молодой чекист согласился сопровождать посланцев «Комитета национального объединения», выехал с ними на лошадях, избрав путь мимо здания Чрезвычайной комиссии. У этого здания он остановился, арестовал посланцев «Комитета» и сдал их в ЧК вместе с письмами.

«Комитет национального объединения» и после этого частичного провала продолжал подрывную антисоветскую деятельность.

Осенью 1921 г. Энвер-паша прибыл в Бухару. Он предложил бухарскому советскому руководству услуги в качестве инструктора по формированию национальных частей Красной Армии. Получив такой пост и хорошо изучив обстановку, Энвер-паша бежал из Старой Бухары в Восточную, к Данияр-беку, бывшему командующему национальным отрядом армии Бухарского советского правительства, изменившему Советской власти.

В конце 1921 г. Энвер-паша стал «главнокомандующим вооруженными силами ислама и наместником эмира Бухарского» (на серебряной печати, заказанной Энвером, была выгравирована надпись: «Верховный главнокомандующий войсками ислама, зять Халифа и наместника Магомета»). При содействии «Комитета национального объединения» Энвер-паша заключил соглашение с Курширматом, с главарем хорезмских басмачей Джунаид-ханом, другими басмачами и координировал их действия против Красной Армии. Энвер занял почти всю территорию Восточной Бухары, окружил Душанбе и после двухмесячной осады занял его.

4 августа вблизи афганской границы во время стычки с отрядом 8-й советской кавалерийской бригады Энвер-паша был убит. Командование басмачами перешло к Данияр-беку, который также вскоре был убит. Басмаческое движение пошло на спад и в Бухаре. В 1922 г. чекисты ликвидировали организации «Комитета национального объединения».

Ликвидация басмачества в Туркестане была осуществлена благодаря успехам новой экономической политики. Хозяйственно-политические мероприятия здесь строились на внимательном учете национальных особенностей коренного населения, решительной борьбе с остатками колонизаторских пережитков, привлечении к советской работе и к борьбе с басмачами значительных слоев местного населения. Одним из важных документов, определявших линию Коммунистической партии в этих вопросах, явилось циркулярное письмо ЦК РКП (б) от 11 января 1922 г. Коммунистической партии Туркестана. «Вы должны отдавать себе ясный отчет в том, — указывалось в этом документе, — что полное изживание колонизаторского уклона (который есть прямая измена коммунизму и бесстыдное надругательство над принципами III Интернационала) должно быть и может быть достигнуто сравнительно в наименьший срок и является основой оздоровления национальных отношений и роста доверия трудящихся масс местных наций к Коммунистической партии и Советской власти».

В письме особо подчеркивалось значение новой экономической политики для ликвидации басмаческого движения. «Органы Советского государства, — говорилось в письме, — применяясь к законам рынка, должны экономически связаться с мелкими производителями и, дав им выход, избавляющий их от капиталистической кабалы, найти в них прочную политическую опору, обеспечить в них верных и убежденных союзников партии пролетариата. В частности, новая хозяйственная политика, дополненная усиленной политработой среди узбеков, поможет в Фергане окончательно вырвать почву из-под ног басмачества, являющегося теперь одним из важных факторов хозяйственного разложения».

Соблюдение этих указаний ЦК РКП(б), исполнение их сыграли решающую роль в ликвидации басмачества.

10 июня 1922 г. против Муэтдина были начаты военные действия, которые вызвали волну сдачи частям Красной Армии как отдельных басмачей, так и целых их групп. В течение 1922 г. на сторону Советской власти перешли 137 курбашей и 2420 рядовых басмачей, сдавших оружие. Муэтдин был взят в плен и предан суду.

В сентябре 1922 г. Военно-революционный трибунал Туркестанского фронта под председательством П. А. Камерона при огромном стечении населения рассмотрел дело о злодеяниях Муэтдина и семи его ближайших сообщников. Присутствующий на суде участник борьбы против басмачей Ф. П. Шацилло написал в свое время репортаж, который ярко отражает перемену отношения местного населения к преступлениям басмачей:

«Громадный двор мечети Азрет в городе Оше. Тысячная толпа. Здесь и местные жители, здесь и приехавшие за сотни верст любопытные и делегаты; каждый стремится пробраться вперед и увидеть, хоть на один момент, скамью подсудимых, на которой сидит царек Ошского района Муэтдин, или, как он именовал себя, Эмир-ляшкар-баши Муэтдин-катта-бек Усман Алиев, что в переводе значит: верховный главнокомандующий, непобедимый Муэтдин, большой господин Усман Алиев.

Вокруг Муэтдина — ближайшие помощники его. Здесь и известный палач Камчи Темирбаев…

Несколько дней тянулись свидетельские показания. Свидетели — живые страницы жуткой летописи о кровавом разгуле. Вот толстый арбакеш. Он вез, под охраной 45 красноармейцев, транспорт.

— В транспорте, — рассказывает он, — было до шестидесяти человек граждан; среди них были женщины и дети. По нашим законам беременная женщина считается святой. Но для Муэтдина нет ничего святого — он уничтожал всех. Беременным женщинам вскрывали животы, выбрасывали плод и набивали животы соломой. Детям разбивали головы о колеса арб или устраивали из них козлодранье, и они разрывались на части. Красноармейцев сжигали на костре…

Появляются новые свидетели, и все твердят одно: если власть не расстреляет бандита, они покинут свои места и уйдут в Мекку. Десятками поступают приговоры от населения…

Долгими, несмолкаемыми аплодисментами встречается речь обвинителя, требующего расстрела для Муэтдина и его приближенных. Протестующие крики и угрозы несутся по адресу защитника, просящего о снисхождении. Защитник теряется.

Приговор мог быть только один.

Муэтдин и семь его помощников приговорены к расстрелу».

Туркестанскими военно-революционными трибуналами в декабре 1922 г. были рассмотрены дела главаря узбекских басмачей Рахманкула и десяти его сподвижников, орудовавших в районе Старого Кокавда, а также крупной банды басмачей (54 человека) Маргеланского уезда. Главари были расстреляны, активные участники преступлений осуждены к лишению свободы на разные сроки, а дехкане, вовлеченные по несознательности в банды, освобождены от наказания.

Большое значение в деле ликвидации басмачества имела правильная национальная и хозяйственная политика Советской власти. В 1923 г. в Фергану было завезено большое количество хлеба, необходимого дехканам для перехода от посева пшеницы к посеву хлопка; много промышленных товаров; выданы семенные и денежные ссуды; отпущены значительные средства на ирригацию. Дехкане принялись за восстановление разоренного хозяйства. В конце 1924 г. в Туркестанском крае были образованы Киргизская и Казахская автономные, Узбекская и Туркменская союзные республики. Местное население все более вовлекалось в управление страной. Дальнейшие экономические и политические мероприятия Советского правительства, особенно индустриализация, постепенно превратили среднеазиатские советские республики в цветущие районы. Эти республики явились примером для других районов и народов Востока.

Но некоторые басмачи еще долго продолжали свои разбойничьи похождения. Один из курбашей Маргеланского района, Умар Али, в «наказание» за то, что дехкане посеяли хлопок, вырезал в одном кишлаке 54 человека, пригрозив в случае повторения посева хлопка «построить священный курган из голов жителей». Борьба басмачей против Советской власти превращалась в борьбу против всего трудового народа. Басмачи теряли связи с населением. Они не могли уже скрываться в кишлаках и окончательно превратились в разбойников, нарушающих мирную жизнь страны.

В одном из обнаруженных в Национальном архиве Индии секретных докладов английской разведки 1923 г. сообщалось, что «общее впечатление таково, что… мало вероятны попытки свергнуть в скором времени большевиков в Туркестане». Разведчики отмечали, что «население Бухары в целом мало питает симпатий к старому эмирскому режиму»; что здесь происходили массовые антибританские демонстрации; «в небольшом городке — Керки — один из наших информаторов слышал, как школьники пели: мы никогда не покоримся англичанам и не отдадим им нашей страны».

В 1923 г. Маргеланский, Андижанский, Кокандский, Наманганский районы Ферганы были очищены от банд. Сдались и были захвачены в плен такие крупные главари басмачей, как Баястан, Исламкуль, Аман-Палван, Казак-Бай и другие. Они были преданы суду. Военно-революционный трибунал приговорил Аман-Палвана и его помощника Хаким-бая Авибаева к расстрелу.

За девять месяцев 1923 г. басмачи Ферганы потеряли 320 курбашей и около 3200 басмачей, из них добровольно сдались 175 кур-башей и 1477 басмачей.

Были ликвидированы и другие очаги басмачества в Средней Азии, в частности в районе Локайя (входившем ранее в Восточную Бухару). Здесь на смену Энвер-паше пришел снова Ибрагим-бек, назначенный бухарским эмиром «главнокомандующим войсками ислама».

В районе г. Куляб весной 1923 г. появился новый авантюрист — турецкий офицер Селим-паша, принявший под свое командование остатки энверовских банд в районе левобережья реки Вахш. Селим-паша заключил соглашение о совместных действиях с Ибрагим-беком, установил связи с ферганскими басмачами и начал военные действия. Ему удалось осадить и занять г. Куляб, но его оттуда выбили, и он вынужден был перейти на правый берег реки Вахш. В мае 1923 г. части Красной Армии принудили Селим-пашу бежать в Афганистан. После этого были разгромлены и банды Ибрагим-бека, который, однако, еще долго скрывался в малодоступных горных районах Таджикистана. В 1926 г. бандам Ибрагим-бека было нанесено решительное поражение. В июне 1926 г. он также бежал в Афганистан.

 

6. Авантюра грузинских «паритетчиков»

25 февраля 1921 г. грузинские трудящиеся при помощи Красной Армии Советской России свергли меньшевистско-националистическое правительство Ноя Жордания и установили в Грузии рабоче-крестьянскую власть. Грузинский народ получил подлинную свободу и национальную независимость. Среди безземельных и малоземельных крестьян было распределено свыше 250 тысяч десятин пахотной земли, инвентарь и постройки, изъятые у местных князей-помещиков и торговцев. Материальное положение рабочего класса улучшалось. Господствовавшая ранее в стране партия грузинских меньшевиков потеряла свое влияние. Состоявшийся в Тбилиси 25–30 августа 1923 г. съезд меньшевиков, делегаты которого представляли 11235 членов партии, объявил о ликвидации меньшевистской партии Грузии. В обращении съезда говорилось: «Сопоставив поведение меньшевистского правительства в Грузии с поведением сменившего его Советского правительства, мы убедились, что первое загоняло пролетариат под ярмо буржуазии, а второе выводит его на широкую дорогу к социализму. Поэтому, и только поэтому, мы решили покинуть ряды меньшевистской партии». В течение 1923 г. из меньшевистской партии Грузии ушло около 17 тысяч рабочих и крестьян. На стороне бывшего ЦК меньшевиков осталось примерно 2 тысячи человек, главным образом выходцев из дворянских и буржуазных кругов.

Между тем лидеры обанкротившегося меньшевистско-националистического движения не примирились с поражением. Они эмигрировали за границу, образовали там «грузинское правительство в изгнании» (в него входили Ной Жордания, Ной Рамишвили, Ираклий Церетели и другие) и попытались из-за границы организовать борьбу с Советской властью. Они создавали нелегальные заговорщические группы, поддерживали бандитские шайки в советском тылу и готовили контрреволюционный переворот. Главную надежду они возлагали на помощь «союзников» — западноевропейских буржуазных государств.

В течение 1922–1924 гг. заговорщикам удалось кое-где (в Сванетии, Гурии) спровоцировать кулацкие выступления. Скрывавшиеся в лесах и горах шайки бывшего полковника Какуцо Чолокашвили (Чолокаева) и других вожаков бандитизма, связанных с националистами, совершали отдельные налеты и мешали советскому строительству.

В августе 1922 г. остатки пяти грузинских партий — социал-демократов (меньшевиков), национал-демократов, социалистов-федералистов, независимых социал-демократов и эсеров — заключили соглашение о создании единого фронта. Соглашение состояло из пяти пунктов: 1) партии объединяются для того, чтобы общими силами бороться за «независимость Грузии»; 2) после свержения Советской власти в Грузии должно быть созвано Учредительное собрание, которому дадут отчеты в своей деятельности как правительство, находящееся за границей, так и то, которое будет образовано в переходное время; 3) на заседании Учредительного собрания будет организовано новое правительство на коалиционных началах, причем ни одна партия не имеет права занять в нем более одной трети мест; 4) избирается паритетная комиссия для разбора деятельности прежнего правительства; 5) для руководства подготовкой и проведением восстания образуется на паритетных началах «Комитет независимости Грузии». Во главе «Комитета независимости» (или «Паритетного комитета») в 1922 г. был поставлен командированный в Грузию из-за границы член ЦК партии грузинских меньшевиков, бывший министр земледелия меньшевистского правительства Ной Хомерики.

Грузинская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией в течение 1922–1924 гг. вела непрестанную борьбу как с бандами, действовавшими в республике, так и с «паритетчиками». Время от времени чекисты задерживали активистов «Комитета независимости» и наносили удары по их организациям.

В 1924 г. Чрезвычайной комиссии удалось арестовать часть лидеров «Комитета независимости», в том числе его председателя Ноя Хомерики и членов ЦК меньшевиков Бения Чхиквишвили, В. Нодия и других.

У Чхиквишвили было обнаружено письмо Ноя Жордания, который из-за границы давал «советы» «Комитету независимости». Он, между прочим, писал: «Конечно, оно (восстание. — Д. Г.) не может осуществиться вооруженной борьбой только грузин… Выступление же в закавказском (с Дагестаном) масштабе обязательно приведет к победе, если это выступление будет производиться общими силами. Русские цари только с Дагестаном вели борьбу более 30 лет. А сколько лет понадобится большевикам, чтобы вести борьбу не с одним Дагестаном, а с целым Закавказьем, легко представить. Перенос военной базы на Кавказский хребет и укрепление там всеми нашими вооруженными силами — залог нашей победы. Только в этом случае Европа обратит на нас серьезное внимание и окажет помощь».

6 августа 1924 г. Грузинская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией задержала прибывшего из-за границы члена ЦК партии грузинских меньшевиков, бывшего командира «преторианской» контрреволюционной «народной гвардии» меньшевистского правительства Валико Джугели, руководившего теперь непосредственной подготовкой восстания.

Находясь под стражей, Джугели убедился, что в распоряжении Чрезвычайной комиссии имеются подробные данные о деятельности «Комитета независимости». Он понял, что готовящаяся авантюра обречена на провал. Тогда он попросил работников ЧК дать ему свидание с меньшевиками, через которых он мог бы передать письмо участникам заговора. Он обещал посоветовать им отказаться от выступления, грозящего национальной катастрофой.

Чекисты приняли предложение Джугели, и последний написал из заключения письма «Комитету независимости», в которых предлагал отказаться от вооруженного выступления. Одно из писем было опубликовано в газетах.

Джугели писал своим сообщникам, что не малодушие и не трусость привели его к отказу от борьбы, а безнадежность задуманного предприятия. «Я испытал на себе, — писал Джугели, — страшное влияние воздуха Чека, и я понял, что вся сила этого воздуха состоит в том, что именно здесь ближе знакомишься с обратной стороной нашей работы, со всеми теневыми ее сторонами».

Между тем в связи с арестом Джугели, в руках которого сосредоточивались нити заговора, оставшиеся на свободе заговорщики вынуждены были отложить намеченное на 15 августа выступление. Но потом, получив письма Джугели, они не поверили им и решили начать восстание 28 августа 1924 г.

В этот день, на рассвете, небольшая группа вооруженных заговорщиков во главе с князем Георгием Церетели захватила г. Чиатуры и образовала «Временное правительство Грузии». Уже на второй день, когда советские отряды приблизились к городу, мятежники и их «правительство» бежали.

В село Приют ворвались 60 всадников из банды Какуцо Чолокашвили. Они окружили сельский Совет, открыли стрельбу, ранили несколько человек и разграбили местный цейхгауз.

В Сенакском уезде мятежники заняли на один-два дня города Сенаки, Абашу и ряд деревень. Гражданскую власть в Сенаки поделили между собой местные богатеи — братья Каландаришвили и Шалва Иоселиани, начальником поенного штаба был назначен бывший царский офицер Лахшия. Приступая к «реформам», мятежники сразу же раскрыли помещичьи, буржуазные цели своего движения: они восстанавливали дореволюционные учреждения, возвращали национализированные дома, предприятия и земли бывшим владельцам. Духовенство служило молебны о «даровании» победы мятежникам.

Антисоветские выступления незначительных групп имели место также в Саберинском уезде, где во главе мятежников стоял бывший князь Чхотуа, в Шарапанском, Зугдидском и Душетском уездах. В г. Батуми Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией удалось еще до начала выступления арестовать местный подпольный «Паритетный комитет» во главе с членом ЦК партии меньшевиков Миха Сабашвили и «командующим вооруженными силами» генералом Соломоном Каралашвили.

В целом выступление вылилось в авантюру, не имевшую поддержки в массах. Рабочий класс Грузии отнесся к мятежникам резко враждебно. На предприятиях городов проходили многолюдные митинги протеста. Крестьянство Грузии в первый же день антисоветских выступлений убедилось в том, что главную роль в них играют бывшие помещики, дворяне, князья, торговцы, генералы и офицеры, а также уголовные бандиты, скрывавшиеся в лесах. С этими элементами крестьянству было не по пути. Поэтому почти повсеместно, за редкими исключениями (например, в Гурии), крестьяне выражали недовольство нарушением мирной жизни страны и не поддерживали мятежников. В ряде мест (Талавском, Сигнахском, Сенакском и других уездах) крестьяне выступили против князей и дворян.

Наконец, против восстания поднялось население национальных автономных районов Грузии: абхазцы, осетины, аджарцы. 1500 крестьян-аджарцев с оружием в руках охраняли советские границы с Турцией на случай возможного нападения оттуда. Абхазские крестьяне помогали красноармейским отрядам в борьбе с повстанцами в Зугдидском и Горийском уездах. В Ахалцихском уезде свыше тысячи крестьян разных национальностей встали на защиту Советской власти.

31 августа 1924 г. Коллегия Чрезвычайной комиссии Грузии объявила: «…события последних дней, когда меньшевистские бандиты совместно с князьками, дворянами, генералами и купцами произвели вооруженное выступление в Чиатурах и в некоторых других пунктах Грузии, показывают, что нет границ поползновениям контрреволюционеров и что самая суровая расправа со стороны органов пролетарской власти с преступниками, ввергающими трудовые массы в кровавую авантюру, способна предотвратить страну от повторения этих безумных попыток. Поэтому Чрезвычайная Комиссия Грузии постановляет… организаторов восстания против пролетариата и непримиримых врагов рабоче-крестьянской власти предать высшей мере наказания — расстрелу».

На основании этого и последующего постановлений были расстреляны 44 активиста заговора, в том числе 17 бывших князей и помещиков и 18 участников банды Чолокашвили, занимавшихся убийствами и грабежами.

4 сентября 1924 г. работники ЧК выследили и арестовали председателя «Комитета независимости» князя Коте Андроникашвили, секретаря «Комитета», члена ЦК партии национал-демократов князя Ясона Джавахишвили, скрывавшихся в Шио-Мгвимском монастыре (Мцхете), а также члена «Комитета» от партии правых эсеров Михаила Бочоришвили, члена ЦК партии меньшевиков Ж. Джинория и члена ЦК национал-демократической партии Михаила Ишхнели.

Это были руководители восстания. 5 сентября 1924 г. они выступили с таким заявлением, опубликованным в газетах: «…наша надежда не оправдалась, в результате чего мы понесли поражение. Массовое организованное выступление, которого мы ожидали, не состоялось; широкие народные массы нас не поддержали…» Признав свое выступление фактически авантюрой, «Комитет независимости» объявил, что продолжение вооруженной борьбы против Советской власти является совершенно лишенным всякой перспективы и гибелью для грузинской нации. Он предложил немедленно распустить все вооруженные силы, сдать оружие и заявил о своем самороспуске.

Показания арестованных руководителей восстания ярко раскрыли его авантюристический, «бутафорский», как тогда говорили, характер. Член ЦК национал-демократической партии М. Ишхнели, рассказывая о силах, на которые рассчитывали главари движения, показывал: «Бения Чхиквишвили привез нам (из-за границы. — Д. Г.) следующие конкретные сведения, сообщенные нам через Ясона Джавахишвили: члены французского правительства в личной беседе с Церетели обещали нам помощь… Заграничное бюро сообщало: если Франция помогает Румынии и Польше, она поможет и нам».

Надежды на военную помощь из-за границы не оправдались, мятежники получили лишь некоторую сумму денег из Франции. Но это не могло повлиять на развитие событий.

Не оправдались также надежды грузинских мятежников на помощь других народов Кавказа.

Грузинские заговорщики решились выступить в одной Грузии, не дожидаясь «союзников» из других местностей Кавказа. И они вновь просчитались, теперь уже в подсчете своих собственных сил.

Председатель «Комитета независимости» Коте Андроникашвили рассчитывал выставить в Западной Грузии около 3 тысяч бойцов. В Восточной Грузии Какуцо Чолокашвили обещал двинуть против Советской власти 600 вооруженных людей. Фактически же в Западной Грузии выступили незначительные силы, а у Чолокашвили вместе 600 человек оказалось всего 60 бандитов. Андроникашвили вынужден был на следствии сказать: «Я убеждаюсь теперь, мы потерпели поражение также потому (помимо того, что не поддержала «пассивная» Восточная Грузия и Тифлис молчал), что имели преувеличенное представление о своих силах и душевном настроении народа в нашу пользу».

А вот как характеризовал деятельность «высшего командования» мятежников член «Комитета независимости» Михаил Бочоришвили.

«Последнее заседание «Паритетного комитета», — показывал он, — состоялось 18 августа, когда и было назначено время восстания — 2 часа ночи 28 августа… Я отправился в Мцхет, где меня встретил проводник, доставивший меня к Андроникашвили и Джавахишвили. Там же я нашел Шалву Амираджиби и Давида Ониашвили. При нас находилась стража из 5 человек…

28 августа к нам явился курьер от Лошкарашвили с сообщением, что последний готов для занятия Гори и Ахалкалаки… В тот же день явился человек из Манглийского района от Чолокашвили, сообщившего, что вместо ожидаемых 600 человек к нему явились только 60…

29 августа мы не получили никаких известий… 31-го до нас дошла весть, что восстание охватило всю Западную Грузию. 1 сентября мы не получили вестей. 2 сентября — то же самое. Ночью, в 10 часов, мы уже меняли место. Несколько раз перекочевывали с места на место. В это время красноармейцы открыли по нас стрельбу. Мы бежали вместе с охраной. Я скрылся в кустах. Вдруг в темноте на меня наткнулся Ясон Джавахишвили и принялся уверять меня, что он ранен в спину. Я осмотрел его: раны не было. Потом заявил, что ранен в ногу. Я осмотрел и ногу: и там раны не оказалось. До утра мы меняли места. К вечеру Ясона Джавахишвили одолела жажда. Пристал ко мне с просьбой спуститься вместе к ручью. Я просил его потерпеть еще один день, но ему было невмоготу. Мы пошли к монастырскому ручью, где и были арестованы».

После краха авантюристического выступления «паритетчиков» Грузинское советское правительство обратилось к народу с призывом к мирной жизни. Оно обещало тем, кто порвет связь с авантюристами, их преступными замыслами и деяниями, «предать забвению их невольные прегрешения». Все рядовые участники выступления, приходившие с повинной и сдававшие добровольно оружие, не подвергались никакому наказанию.

Провал авантюристического выступления «паритетчиков» оказал большое влияние на процесс разложения меньшевистской партии Грузии. Фактически после этого провала она как политическая сила перестала существовать. Между тем обосновавшееся в Париже заграничное бюро меньшевистской партии Грузии во главе с Ноем Жордания и Ноем Рамишвили не оставляло своих бесплодных попыток «поднять грузинский народ» на новые авантюры. В июне 1927 г. чекисты-пограничники контрольно-пропускного пункта Батумского погранотряда задержали при переходе советско-турецкой границы некоего Ивана Карцивадзе. Он оказался ответственным эмиссаром заграничного парижского бюро ЦК меньшевиков, направлявшимся в Грузию для подпольной работы. У Карцивадзе изъяли сумку писем для передачи деятелям подпольных организаций меньшевиков. Это были новые директивы, написанные Ноем Жордания и Ноем Рамишвили по подготовке «восстания». В сущности они повторяли старые указания Валико Джугели и Бения Чхиквишвили «паритетчикам» накануне авантюры 1924 г… Карцивадзе был доставлен в грузинское ГПУ. Подготовка новой авантюры была сорвана. Лица, намеревавшиеся продолжать подрывную антисоветскую работу в Грузии, понесли заслуженное наказание.

 

7. Дело патриарха Тихона

28 февраля 1922 г. патриарх Тихон (В. И. Белавин) и состоявшие при нем члены Священного синода русской православной церкви призвали верующих к сопротивлению представителям Советской власти при изъятии церковных ценностей для помощи голодающим. Это воззвание вызвало волну кровавых беспорядков в стране. 5 мая 1922 г. Московский революционный трибунал постановил привлечь патриарха Тихона к судебной ответственности. Такие же определения вынесли Новгородский, Петроградский, Донской и другие революционные трибуналы.

ГПУ арестовало Тихона и его соучастников — членов Священного синода — Н. Г. Феноменова, А. Г. Стадницкого и П. В. Гурьева. В июне 1923 г. расследование закончилось, и дело передали в Верховный суд РСФСР. В обвинительном заключении были изложены многочисленные факты антисоветской деятельности Тихона и его ближайшего окружения. Эти факты свидетельствовали о том, что реакционные деятели церкви под общим руководством и при непосредственном участии патриарха Тихона (Белавина), Стадницкого, Феноменова и Гурьева создали организацию, поставившую своей целью свержение власти Советов, и направляли к этой преступной цели деятельность легально существовавших религиозных объединений.

В мае — августе 1918 г. Тихон поддерживал связи с агентами французского правительства и «благословлял» мероприятия этого правительства по организации военной интервенции против России. Рассчитывая на свое религиозное влияние, Тихон «благословлял» деятельность контрреволюционных сил, добиваясь поддержки их несознательными верующими людьми. Он выпустил ряд воззваний, возбуждавших народные массы против внутренней и внешней политики рабоче-крестьянского правительства, издал циркуляр, обязывающий низшее духовенство организовывать на местах специальные ячейки приходских и епархиальных советов для борьбы против Советской власти, а также инструкцию о способах вовлечения несознательных масс в движение сопротивления Советской власти (принятие резолюций, осуждающих мероприятия Советской власти, устройство демонстративных крестных ходов, созыв прихожан набатным звоном «на защиту церкви»).

Двусмысленно было и отношение патриарха Тихона к белоэмигрантским кругам православного духовенства.

Бывший митрополит харьковский Антоний (Храповицкий), бежавший из страны с белогвардейцами, вел за границей далеко не церковную работу. В ноябре 1921 г. он организовал в Сремски Карловцы (Югославия) так называемый «русский всезаграничный собор», на который собрались епископы и иные церковные деятели, а также представители монархистских групп для обсуждения планов борьбы за восстановление монархии в России. Собор принял послание, в котором требовал посадить на российский престол «законного православного царя из дома Романовых»; он создал и так называемый Архиерейский собор и синод российской православной церкви за границей.

Только после того, как народный комиссар юстиции Д. И. Курский обратил внимание патриарха Тихона на политические, а не церковные решения Карловацкого собора, Тихон на письме наркома написал такую резолюцию: «Собор закрыть, а за постановлениями Карловацкого собора не признавать канонического значения, ввиду вторжения его в политическую область, ему не подлежащую. Материалы заграничного Собора затребовать, чтобы судить о степени виновности участников Собора». Прошло некоторое время, и церковные власти, состоящие при патриархе, решили «войти в обсуждение деятельности виновников Собора… по восстановлению нормальной жизни Российского Синода». Фактически это означало отказ от всякого расследования.

Учитывая ставку помещичье-буржуазной контрреволюции на удушение Советской власти путем голода, постигшего Россию в 1921 г., и имея намерение использовать в этих целях голод в Поволжье, патриарх Тихон ответил на мероприятия Советской власти об изъятии церковных ценностей для помощи голодающим воззванием, в котором призывал верующие массы выступить против этих мероприятий и запрещал выдачу Советской власти церковных ценностей. В случае исполнения требований Советской власти он угрожал мирянам отлучением от церкви, духовным лицам — лишением сана, сделав в воззвании заведомо ложные ссылки на каноны, якобы запрещающие выдачу властям церковных ценностей. В результате этого призыва возник ряд кровавых беспорядков в Москве, Шуе, Смоленске и других местах республики.

Наиболее активными соучастниками и исполнителями преступных постановлений патриарха Тихона были члены Священного синода А. Г. Стадницкий (митрополит новгородский Арсений), Н. Г. Феноменов (епископ Вятской епархии) и П. В. Гурьев (управляющий канцелярией Священного синода и Высшего церковного совета).

Предстоящий судебный процесс над церковными деятелями вызвал шумную кампанию протестов антисоветских кругов за границей; там утверждали, будто патриарх Тихон не занимался антисоветской деятельностью. Но сам патриарх во время подготовки судебного процесса 16 июня 1923 г. обратился в Верховный суд со следующим заявлением: «Я считаю по долгу своей пастырской совести заявить следующее: будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г., анафемствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, т. е. освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней контрреволюции».

Учитывая это заявление, судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР 25 июня 1923 г. удовлетворила ходатайство патриарха Тихона (Белавина) и освободила его из-под стражи. Рассмотрение дела было отложено.

Выйдя из тюрьмы, Тихон пожелал вернуться на патриарший престол, но его церковные противники вступили с ним в борьбу.

Вызванное Октябрьской революцией мощное народное движение социализма заставило наиболее дальновидных деятелей церкви пересмотреть традиционное отношение православия к социальным вопросам. Так же как и на Западе, в русской православной церкви появились течения «обновления», требовавшие «социализации» доктрины православия. Идеологи этого течения, пытаясь пристроиться к мощному движению современности — социализму, доказывали, будто социалистические идеалы коренятся в христианстве или, во всяком случае, не противоречат христианству, и призывали к «примирению» церкви с Советской властью. Это была одна из попыток церковников удержать под своим влиянием массы трудящихся. В 1922–1923 гг. эти течения в русской православной церкви, возглавлявшиеся епископами Антонином, Георгием Добронравовым, протопресвитером Владимиром Красницким и другими, приобрели большую силу. Созванный «обновленцами» поместный собор лишил патриарха Тихона священного сана и избрал новое Высшее церковное управление. Тихон не согласился с таким решением. В ответ Высшее церковное управление обратилось к верующим с воззванием, в котором дало уничтожающую характеристику патриарху. Обвиняя Тихона в деспотическом управлении церковью, оно призывало на его голову «божию кару и божие отмщение».

Движение «обновления» все же влияло и на патриарха. 8 ноября 1923 г. Священный синод под его руководством вынес постановление, осудившее политическую, антисоветскую деятельность церковников.

21 марта 1924 г. Президиум ЦИК СССР, учитывая публичное раскаяние патриарха Тихона, принял такое постановление: «Принимая во внимание, что гр. В. И. Белавин, бывший патриарх Тихон, публично раскаялся в своих контрреволюционных выступлениях против власти рабочих и крестьян, что среди широких масс рабочих и крестьян проявляется усиленная тяга от религиозных суеверий в сторону науки и просвещения, что тем самым влияние так называемой православной церкви на широкие массы рабочих и крестьян решительно ослаблено и что вследствие этого гр. Белавин, бывший патриарх Тихон, и привлеченные с ним граждане не могут быть социально опасными для Советской власти, Президиум ЦИК Союза ССР постановил: дело по обвинению граждан Белавина В. И. (бывшего патриарха Тихона), Феноменова Н. Г., Стадницкого А. Г. и Гурьева П. В. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 62 и 119 Уголовного Кодекса РСФСР, производством прекратить».

Патриарх Тихон все более переосмысливал отношение руководимой им церкви к Советскому государству. В завещании от 7 января 1925 г. он призвал верующих и духовенство православной церкви «со спокойной совестью, без боязни погрешить против святой веры, подчиняться Советской власти не за страх, а за совесть».