Сцена первая
Кабинет патриарха Московского и всея Руси Кирилла.
Протоиерей Всеволод Чаплин и митрополит Илларион сидят за длинным столом. Входит предстоятель в повседневной рясе и бархатной скуфье. Оба посетителя встают. Патриарх крестится на образа в углу, читает про себя молитву, смежает веки и медленно склоняет голову. Илларион и Чаплин следуют его примеру. Все трое садятся. Патриарх надевает очки и погружается в изучение принесенных посетителями отчетов.
Кирилл (не отрывая глаз от бумаги): Неважно выглядишь, отец Всеволод.
Чаплин (неохотно): Ночной эфир на НТВ…
Кирилл (недослушав): Пустырник пей.
Илларион (Чаплину, вкрадчиво): Можно еще холодной водой обливаться. Главное: с утра не переедать. Фруктовое пюре. Мюсли. Зеленый чай.
Патриарх кладет на стол бумаги, снимает очки и задумчиво смотрит в окно.
Кирилл: «Духовник труппы», говоришь?.. Ну, что ж. Здраво… Театральное искусство переживает не лучшие времена. Это факт… И никто ведь не задумывается о причине кризиса! (заводится) Может ли Святая Церковь в этот момент стоять в стороне? Пассивно, так сказать, наблюдать. Зная, что без божьего благословения, без отеческой заботы, без ласки, без молитвы…
Кирилл резко поворачивается к Чаплину.
Впиши: чтоб в каждом театре комнату выделили – под домовую церковь. Нормальное помещение, просторное. Не гримёрку какую-нибудь… Будем на Минкульт выходить… (в сердцах) Дожили! Актёру перед премьерой помолиться негде! С батюшкой посоветоваться. Реквизит освятить…
Илларион (вставляет): Музыкальное направление особенно остро нуждается. Опера. Балет.
Кирилл: Несомненно!
Решительно отбрасывает от себя очки.
Бедра бесстыдно обнажены, гениталии соблазнительно обтянуты. Мыслимо ли – без помощи божьей уклониться от греха в самом его средоточии, так сказать, в эпицентре?!
Илларион и Чаплин хмурятся и важно кивают. Патриарх резко меняет тему.
(Иллариону, сухо) С папой что?
Илларион неопределенно пожимает плечами.
Илларион: Какой аспект стамбульского визита понтифика интересует Ваше Святейшество?
Кирилл (кивая на отчет на столе): Тут у тебя всё толково изложено… Но дьявол, как ты знаешь, кроется в мелочах. А потому мелочей в нашем деле не бывает. Не должно быть!
Илларион (озадачено): Нууу… ммм… С турецкой кухней были определенные сложности. У делегации расстройство желудка. Рвота. Понос…
Патриарх, спрятав довольную улыбку в бороде, откидывается на спинку кресла.
Кирилл: А сам понтифик?
Илларион: Стол диетический. Повар-итальянец. И продукты…
Кирилл (нетерпеливо): Понятно. Еще что?
Илларион: Меры безопасности. Специальный бронированный автомобиль для перемещений по стране. И точно такой же «двойник» направляли по ложным маршрутам…
Патриарх резко подаётся вперед и бросает на Иллариона суровый взгляд.
Кирилл: Почему я узнаю об этом только сейчас?!
Илларион: Нууу… Это, в общем-то, стандартная мера. В недружественной стране… (перечисляет) Исламисты… «Аль-Каида»… В предшественника турок стрелял…
Кирилл (с упрёком): Дааа… Рано вы расслабились, друзья мои. Можно подумать годы безбожного атеизма даром прошли? (воздев перст, цитирует) «Блюдите, братие! ибо опасно ходите»… (другим тоном) «Двойник» – это как?
Илларион не успевает ответить – его «подрезает» возбужденный Чаплин. Выглядит он, как Архимед. Только вместо «Эврика» Чаплин выкрикивает другое слово.
Чаплин: Боброк!!!
Кирилл (озадачено): В каком смысле?
Чаплин: Волынский князь. Чтобы уберечь Дмитрия Донского от вражеской пули, переоделся в его доспехи и встал под хоругвь.
Кирилл: И что?
Чаплин: Уберег.
Кирилл (возбуждённо): Ну вот! Можем же, когда захотим!.. Достойный поступок, я считаю! Сохранил для потомков святого благоверного князя… Канонизирован?
Чаплин: Насколько я помню, нет.
Кирилл (с горечью): Как мы всё-таки не ценим… не осознаём… А ведь пример святого Боброка…
Илларион (перебивает, веско): Бренко.
Кирилл (озадачено): В каком смысле?
Илларион (чётко): Волынский князь Боброк командовал Засадным полком, а под хоругвью в княжеских доспехах стоял боярин Бренко.
Чаплин (недовольно): Какая разница? Оба ж – на «бэ».
Илларион (продолжает, с нажимом): …И «двойник» у турков – это автомобиль, а не человек. Стандартная мера. ФСО обеспечит. Сделают не хуже, чем у понтифика.
Пауза.
Кирилл хмурится. На Иллариона старается не смотреть. Возразить ему нечего. Но соглашаться патриарх не торопится. Он нервно жует губами. Потом медленно поднимает глаза на своих собеседников.
Кирилл (сдержано): Думаю, канонизировать надо обоих… Но Бог с ним с автомобилем! Тревожит меня другое. Это, ставшее уже привычным, «не хуже». (заводится) Что значит «не хуже»?! Не наш ли святой долг быть всегда и во всём лучше?!! И римско-католической церкви, и англикан, и лютеран, и методистов, и квакеров…
Чаплин (вставляет): Действительно.
Кирилл (заканчивает, нравоучительно): …Не ищите лёгких путей, друзья мои. Широка дорога, ведущая в ад. Простота – хуже воровства.
Занавес.
Сцена вторая
Кабинет одного из заместителей главы федеральной службы исправления наказаний. На кожаном диване в углу высится монументальный торс протоиерея Димитрия Смирнова – руководителя Отдела по взаимодействию с правоохранительными органами РПЦ МП. Перед ним красиво сервированный чайный столик. В руках чашка чая и пряник. Рядом – генерал в мундире. Он сидит на кончике кресла и благоговейно внимает протоиерею. Видно, что собеседники рады встрече. Родственные души…
Генерал: …Как Вы сказали, отец Димитрий? «Логин»?
Смирнов (поправляет): …ЛоНгин. Сотник… (другим тоном) Хорош пряничек! Бывает: сухие – не угрызёшь. А этот – прям тает. Ммм! (откусывает, продолжает с полным ртом)… Военнослужащий. Конвоировал заключенных. «Вертухай», – как бы сказали нынешние, с позволения сказать, человеколюбцы на содержании у иностранных спецслужб.
Генерал (соглашается, со вздохом): Эти скажут.
Смирнов (продолжает): …Лонгин, в отличие от них, был верен своему долгу. Приказано задать по первое число арестанту – берет хлыстик и «ата-та» (жестикулирует пряником). Велено тростью по бестолковке настучать – стучит. Говорят: прободи́ копьём подребе́рье – пробода́ет. Всё по уставу. Не взирая на лица… (многозначительно) И за то дал ему Бог благодать исцелять глазные болезни!.. У тебя как зрение Корней Артурович? Не барахлит?
Протоиерей откусывает пряник и вдумчиво жуёт.
Генерал: Тьфу! Тьфу! Тьфу! Без очков эсэмэски читаю… (поясняет) Жена любит, грешным делом.
Смирнов (важно): Это хорошо. Ибо брак че́стен и ложе нескве́рно.
Генерал (криво усмехается): Давно уж нескве́рно… Хозяйственные вопросы, в основном. Дочь замуж выдали. То, да сё.
Смирнов (назидательно): Но и половой составляющей нельзя пренебрегать, ибо сказано…
Генерал (вставляет, смущенно): Как же без этого? (косится на свою промежность) Всё в норме, слава Богу. Как у молодого.
Смирнов (заканчивает): …Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте собою землю.
Генерал (радостно): Вот-вот! Я зятю тоже самое говорю!
Смирнов (заговорщицки): Могу посодействовать. У меня на приходе бабы сплошь двойни несут. По благословению. Приводи.
Генерал мнется. Смирнов догадывается.
Иудей?
Генерал опускает голову и смущенно кивает.
Генерал (поясняет): Говорит: сейчас модно.
Смирнов (великодушно): Это ничего. Для размножения даже лучше.
Засовывает в рот последний кусок пряника, стряхивает с рясы крошки и меняет тон - с нравоучительного на деловой.
Я ж к тебе, Корней Арматуро… тьфу, ты! прости Господи… Корней Артурович, не чаёвничать пришел.
Смирнов лезет в портфель и достаёт из него флэшку.
Вот!
Генерал (догадывается): Для компьютера?
Смирнов (небрежно): Для него. Пойдём вставим.
Оба встают. Протоиерей первым направляется к письменному столу с компьютером. Смущенный генерал нехотя идёт следом.
(на ходу) У вас же нынче все дела оцифрованы. Так?
Генерал (встревожено): Да нет. Вроде, всё в порядке.
Смирнов (нетерпеливо): В порядке, в порядке. Куда совать?
Генерал мнётся и беспомощно пожимает плечами. Протоиерей смотрит на него с мягкой иронией.
Ну вот, а говорил: «как у молодого»…(другим тоном) Зови специалиста.
Генерал дрожащей рукой нажимает кнопку на селекторе.
Генерал (в микрофон, вполголоса): Живо ко мне! Компьютер накрылся!
Тем временем Смирнов, склонившись над столом, осторожно шевелит мышкой. Загорается экран. Генерал вздрагивает.
Смирнов (с интересом): О! Да он у тебя запаролен?
Генерал (трагическим шепотом): Я так и знал!
Резким движением ослабляет узел галстука на шее. В этот момент в кабинет входит парень в лейтенантских погонах. На носу очки, серьга в ухе, на голове «художественный беспорядок». ФСИНовская форма выглядит на нём совершенно неуместно. Эффект усиливает потрепанный холщевый рюкзак. Парень, ни с кем не здороваясь, пересекает кабинет. Отодвинув в сторону протоиерея, бесцеремонно усаживается в генеральское кресло и бросает рюкзак на стол. Смирнов передает ему мышь. Парень молниеносно вводит пароль и просматривает системные папки.
Сисадмин (недовольно, себе под нос): Зачем он у Вас стоит, Корней Артурович, если Вы им всё равно не пользуетесь?
Генерал (смущенно): Ты это. Не очень-то…
Протоиерей молча протягивает флэшку. Сисадмин вопросительно смотрит на генерала, тот энергично кивает. Парень пожимает плечами, быстрым движением сует флэшку в системный блок и недоверчиво смотрит на монитор.
Сисадмин (хмуро): Чё за лысый хрен на фотке? Зафотошопленный весь (Смирнову) Бороду замазали, да? Чё так косячно? Исходник остался?.. (удивлённо) Опа! Чё за прога?.. Фотоскайп? Нафига? У меня чё своего нет?
Смирнов (генералу): Тут вот какое дело, Корней Артурович. Товарищ один фотографию дал… Надо отыскать похожие лица среди вашего контингента… Только это строго конфиденциально!
Генерал (сисадмину): Сможешь?
Сисадмин: Не вопрос. Сейчас в базах пошарю.
Генерал (Смирнову): Родственника потеряли?
Смирнов: Нууу… можно и так сказать.
Сисадмин (усмехается): А чё, файс годный! У нас таких «родственников» – каждый второй…
Поднимает смеющиеся глаза на Смирнова.
А хотите, святой отец, и Вам «братика» подберем?
Генерал (смущенно): Ты это… Не отвлекайся… Дома поговорим.
Берет под руку Смирнова и отводит в сторону.
Смирнов (на ходу, вполголоса): Иудей?
Генерал молча кивает. Смирнов качает головой и торопливо крестится.
Занавес.
Сцена третья
ИТК №***. Актовый зал. На сцене – стол под зеленым сукном. За ним: протодиакон Кураев (в центре), священник лагерной церкви отец Валерий (справа) и начальник лагеря подполковник Завгородний (слева). Отец Валерий дремлет – то ли устал, то ли выпимши. В стороне стоит пианино. На кулисе булавками прицеплены разрисованные гуашью бумажные «березы», «мухоморы», «избушка», «облака», «солнышко». Над сценой – растяжка «ПОКАЙТЕСЬ, ИБО ПРИБЛИЗИЛОСЬ ЦАРСТВИЕ БОЖИЕ! (патриарх Кирилл)».
Зрители в зале пассивно участвуют в представлении, невольно играя роль «заключенных». Заблаговременно подсаженные к ним актёры подают реплики и создают «шум в зале» (при необходимости может быть использована запись характерных звуков).
Катехизическая беседа идет полным ходом. Протодиакон Кураев в ударе.
Кураев: …Обратите внимание: благоразумный разбойник совершил множество тяжких преступлений. Проживай он в Российской Федерации, получил бы… ммм… думаю, лет двадцать, не меньше. Или, вообще, пожизненное…
Шум в зале.
(заводится) …Что же случилось с ним на кресте? Может быть, он чистосердечно раскаялся? Нет! Разбойник лишь признал неудобства, которые ему доставляла противоестественная поза, (с нажимом) заслуженными! (почти кричит) Поделом мне! Что посеял, то и пожал! Какой мерой мерил, такой мерой и отмерилось мне! (с лукавой улыбкой) И своему блатному, так сказать, корешу цинканул: мол, не кипишуй, босо́та! всё по уму…
Шум в зале. Заключенные возбуждены знакомой лексикой. Слышны робкие смешки.
Зек №1 (соседу, фыркает): Острый перчик! Наблатыкался – аж страшно.
Зек №2 (соглашается, солидно): Дааа. С пониманием человек. Нашел бы достойное место в неволе.
Зек №1 (перебивает, насмешливо): Чего??? (кивает в сторону Кураева) Волосню́ с хлеборезки соскобли – такая Маруся получится! Сладкая походу.
Сидящие рядом с ними зеки ржут, кивают и показывают большой палец. Завгородний хмурится и недовольно стучит карандашом по графину.
Завгородний (мрачно): Тут, я смотрю, кое-кто в карцер устремился. Могу устроить… (другим тоном) Теперь, надеюсь, всем понятно, что нарушать распорядок, жалобы писать, беспредельничать, вскрываться, мастырить – всё это (с нажимом, раздельно) не по-божески! Наукой доказано!.. (рассудительно) Если с нами по-людски – и мы по-человечески. Если на хорошем счету – дадим жить. УДО? Не вопрос! Поможем… (с болью) Только не надо бы́чить! Нецелесообразно это! Бесперспективно! (Кураеву, вполголоса) Я правильно основную мысль передал?
Кураев (неуверенно): Нууу… В целом, да… (в зал, прежним тоном) …А потом разбойник говорит избитому и зачморённому Христу: мол, для меня ты, по-любому, в авторитете! А тот ему: раз так – будешь весь в ништяках!
Шум в зале. Слышны выкрики: «Чмо в авторитете? Не по понятиям!», «Может он, вообще, пидор?» Кураев энергично трясет головой.
Кураев: Нет-нет-нет! Ни в коем случае! Никаких сцен сексуального насилия у евангелистов нет. Это точно.
Со своего места поднимается пожилой авторитетный зек. Зал мгновенно замолкает.
Авторитет (солидно откашлявшись): У меня вопрос, если разрешите.
Кураев: Пожалуйста.
Авторитет (вкрадчиво): Ну, а Иуда-то – пидорок?
Кураев (облегченно): А то!
Авторитет: Спасибо.
Поворачивается к аудитории и выносит свой вердикт.
Западло, однозначно. Иуда его зашкварил. Ночью. В кушарях. В камере по ушам дали и у параши прописали. (с горечью) Облажался, короче, разбойник. Масти попутал. На звёзды повёлся.
Авторитет садится. Зал возбуждённо шумит. Кураев обескуражен. Он дрожащими руками снимает очки, хочет их протереть, но не находит подходящую ветошь. Побагровевший Завгородний медленно поднимается со своего места. Выглядит угрожающе.
Завгородний (орёт): Мо-о-олчать!
Зал затихает.
(Авторитету, сухо) Пять суток карцера!
Авторитет (с места, безразлично пожимая плечами): Да хоть шесть.
Завгородний переводит налитые кровью глаза на сотрудников администрации колонии и «силовую группу» в бронежилетах с автоматами, размещенную по периметру зала.
Завгородний (резко): Слушай мою команду! Заключенных выстроить на плацу! Всем стоять и ждать дальнейших распоряжений! (в сердцах) Что за народ! Ничего святого…
Заключенных (подсадных актёров) поднимают со своих мест и грубо выталкивают к выходу.
Кураев (истерично): Да я, вообще, не хотел к Вам ехать!
Завгородний (отмахивается): Это еще ничего…
Кураев (продолжает, сбивчиво): …Меня студенчество ждёт. В музыкальном театре… Катехизация в местах лишения – вообще, не мой профиль, а… вот его (кивает на безмятежно дремлющего Валерия).
Тот неохотно открывает глаза и медленно откидывается на спинку стула.
Завгородний (отцу Валерию, с упрёком): Не по-людски как-то, Валера. К тебе начальство из Москвы приехало, а ты – как на пляже. (Кураеву) У Вас, извиняюсь, какое звание?
Кураев (неохотно): Протодиакон.
Завгородний: Вот! Ты до таких чинов хрен дослужишься, если будешь синьку лакать такими темпами. (Кураеву) Правильно я говорю?
Кураев обиженно молчит.
Завгородний (продолжает): Вале-е-ера! Ну, ты хоть про Тропарёва расскажи – товарищ интересуется. Твой же кадр!
Отец Валерий морщится и поднимает глаза к потолку – мол «достали уже». Кураев спохватывается и суетливо смотрит на часы.
Кураев (нервно): Ну, где этот ваш Тропарёв? (ворчит) У меня в музтеатре…
Завгородний (Кураеву, не отрывая взгляда от отца Валерия): Язвенная болезнь с угрозой прободения. В больничке отвисает.
Кураев (упавшим голосом): Он хоть транспортабелен?
Завгородний: А как же! Корней Артурович распорядился – тут без вариантов.
В зале появляется заместитель Завгороднего – запыхавшийся, полный, немолодой Пилипенко. Он явно смущен.
Ну? Снарядил объект? (Кураеву, вполголоса) По бумажкам он у нас пока болеть будет. А там… В общем, разберемся.
Пилипенко (упавшим голосом): Рогом упёрся!
Завгородний (угрожающе): Не понял.
Кураев (трагическим шепотом): Я так и знал!
Пилипенко (продолжает, мучительно вспоминая): …Говорит: «тема мутная». «Пригрелся», говорит, тут у вас. Как бы, говорит, «жопу не отморозить». В таком духе.
Кураев (истерично): Вы понимаете, что своим безответственным поведением вы срываете…
Его перебивает громкий смех отца Валерия. На него укоризненно смотрит Завгородний. Потом переводит взгляд на Кураева.
Завгородний (холодно): Не надо инсинуаций. Я же не мальчик, правда? Не таким оленям рога обламывал… (Пилипенко, другим тоном) Значит так. Берешь ложку на пищеблоке и – пулей в барак. Петухам отдашь. Чтоб облизали…
Пилипенко (осенёно): Понял!
Исчезает.
Кураев (озадаченно): Не понял.
Отец Валерий (неожиданно ровным и трезвым голосом): Тело зафиксируют. Ложку – к носу…
Кураев (недоуменно): И что?
Отец Валерий скептически смотрит на Кураева и уже открывает рот, чтобы ответить, но его вовремя «подрезает» Завгородний.
Завгородний (желчно): Валер, ты это… шел бы, что ли, к себе – в ленинскую комнату… лампадки там подкрути, кадило проверь…
Отец Валерий поднимается и, не оборачиваясь, уходит за кулисы, бормоча себе под нос какой-то мутный «поток сознания».
Отец Валерий: Да пошли вы все!.. У меня мать больная… А то б – хрен вам в сумку… в этом говне… (вздыхает) Эту еще в институт… Замуж бы лучше шла…
Завгородний смотрит ему вслед с укоризной и качает головой. Потом поворачивается к Кураеву.
Завгородний: Так-то он ничего – исполнительный. Без нареканий. Заключенные любят. И, вообще… (другим тоном, раздельно) Это я в том смысле, что не надо делать оргвыводов из одного прискорбного эпизода. Вы меня поняли?..
Смотрит на протодиакона в упор с неожиданной жесткостью. Кураев обескуражен. Он, вообще, несколько обалдел от происходящего. Природное красноречие его куда-то улетучилось. Протодиакон молча кивает в ответ и еще раз озабочено смотрит на часы.
(продолжает) …Тут ведь привычка нужна. Особый склад характера. Особенная стать, как сказал поэт… Вот, к примеру, сотник этот… из оцепления… как его?.. ну тот, что Христу вашему бочину пропорол?
Кураев (удивленно): Лонгин?
Завгородний (радостно): Вот-вот!.. Он же у вас по глазам спец! Не слыхал?.. (косится на кураевские очки) По твоей же части!..
Кураев (нравоучительно): Это, Вадим Феоктистович, пережитки язычества. Так сказать, рецидив дохристианского созна…
Кураев не успевает договорить. В зал вваливается запыхавшийся Пилипенко.
Завгородний (требовательно): Ну?
Пилипенко: Упаковали. Проинструктировали. Переодели.
Завгородний удовлетворенно кивает.
Кураев (мнется): А он это… не агрессивный?
Завгородний (небрежно): Да, нет. Человек степенный. В летах. При Валере грелся: кадило, кропило, «отченаш»…
Кураев: Алтарник?
Завгородний (соглашается): Ага. Вроде того… Ну, и опять же сопровождение будет! Люди опытные. Квалифицированные… Ты, главное, в зеркальце не особенно смотри по дороге. Чтобы не расстраиваться… А в Москву они, вообще, в отдельном купе поедут…
Кураев встаёт.
Кураев (нерешительно): Ну, я пошел?
Завгородний тоже встает, жмет руку, хлопает Кураева по плечу – тот облегченно выдыхает и направляется к выходу.
Завгородний (вдогонку): Ребята наши не особенно разговорчивые, но исключительно положительные! С богатым опытом оперативной работы…
Переключается на Пилипенко.
(строго) Машину помыли? Заправили? Шофер в норме? Не с бодуна, как в тот раз?
Пилипенко показывает жестом: мол «всё в ажуре» и отходит от двери, чтобы пропустить Кураева. Тот уже собирается выйти, но его останавливает неожиданный окрик Завгороднего.
Уважаемый! Совсем забыл…Тут у меня это…
Расстегивает пуговицу на гимнастерке, копается в волосах на груди и с трудом находит в них нательный крестик.
Вот! Нельзя ли его окрестить?
Кураев (догадывается): Освятить?
Завгородний (радостно): Ага!.. Валерка побрызгал, конечно. Но я как-то не особенно…
Кураев ошарашено смотрит на Завгороднего, потом на Пилипенко. Пилипенко смотрит на своего начальника, потом на протодиакона. Их взгляды пересекаются. Во взгляде Пилипенко появляется недоверие, потом непреклонность. Глаза его сужаются, а руки – закрывают перед кураевским носом дверь. Протодиакон тяжело вздыхает и обессилено опускает руки.
Занавес.
Сцена четвёртая
Швейцарские Альпы. Маленькая частная клиника. Отделка и мебель в стиле хай-тек. Всюду стерильная чистота. Немногочисленный вышколенный персонал.
По коридору медленно идут доктор Клюге и митрополит Илларион. Оба в белых халатах. Под халатом Иллариона не полы рясы, а брюки. В руках Клюге папка. Он ее время от времени открывает и листает бумаги. Говорят между собой по-немецки.
Клюге: …Общее состояние пациента внушает обоснованные опасения. Выявлен ряд хронических заболеваний. Опорно-двигательный аппарат, позвоночник, нервная система, лёгкие, почки… А состояние желудочно-кишечного тракта можно оценить как критическое. Запущенная язвенная болезнь требует немедленной…
Илларион останавливает Клюге жестом.
Илларион: Во избежание дальнейших недоразумений, давайте сразу определимся с приоритетами. Общее состояние нас интересует исключительно в режиме поддержания. Вы понимаете, о чем я говорю?
Клюге мнется и неопределённо пожимает плечами.
(поясняет) От вас требуется обеспечить относительную дееспособность пациента… ммм… на ближайший год. Максимум два. В первую очередь, нас интересует экстерьер – его соответствие заданным параметрам. Оздоровительные мероприятия по другим направлениям следует ограничить временны́ми рамками, заданными этой основной задачей… Вы понимаете, о чем я говорю?
Клюге хмурится, и неуверенно кивает. Илларион берет его под руку и жестом предлагает продолжить прогулку.
Что у него с лицом?
Клюге (сухо): Сходство почти идеальное. Немного подправили нос… последствие неоднократных травм: искривление перегородки, хрящ смещен… Прикус скорректировали… зубы… А в остальном – работа косметологов: шлифовка шрамов, оздоровление кожи, морщины… Больше всего хлопот доставили волосы. Пациенту 58 лет. Без признаков облысения. Цвет – медно-рыжий. Почти без седины. Борода…
Илларион (перебивает, встревожено): Это фатально?
Клюге: Нет, конечно! В нашем распоряжении все последние достижения…
Илларион: Сроки?
Клюге (уточняет): «Под ключ»?
Илларион: Естественно.
Клюге хмурится, заглядывает в папку, что-то считает в уме и выдает цифру.
Клюге: Восемь недель. (осторожно) С половиной. Плюс-минус.
Илларион удовлетворённо кивает.
Илларион: Я могу его посетить?
Клюге: Конечно. Правда, Вы ничего не увидите – на лице повязка.
Илларион: Ничего. Побеседуем.
Подходят к двери палаты. Клюге делает приглашающий жест. Илларион берется за ручку двери.
Клюге (нерешительно): Палата под видеонаблюдением. В целях безопасности. Отключить?
Илларион: Зачем? Порядок – есть порядок.
Входит в палату.
В части сцены, отделённой дверью, загорается свет. Палата просторная, чистая. Обстановка современная, функциональная. Широкое окно выходит в сад. На койке лежит человек с забинтованным лицом. Рядом с ним – столик на колесиках с пустой посудой. При появлении Иллариона забинтованный человек вздрагивает, поднимается на локтях и забивается в угол.
Тропарёв (насторожённо): Русский, да? Не темни. Какие расклады?
Илларион останавливается, будто не верит своим ушам. Голос – точно такой же, как у патриарха Кирилла. Илларион подходит вплотную к койке и наклоняется над пациентом.
Илларион: Еще что-нибудь скажи.
Тропарёв (скороговоркой): Ага. Щас. В семьдесят втором трёху общего наговорил. А придержи метлу – «химия». И то – не факт.
Илларион (ошарашено): Феноменально!.. А так можешь (читает нарспев): «Живый в помощи вышнего…»
Тропарёв (подхватывает и «на автомате» заканчивает): …в крове Бога небесного водворится»… (другим тоном) Ты, что поп что ли, я не понял?
Илларион не обращает внимания на его вопрос. Он одним движением ставит стул у изголовья койки, садится и, как ни в чем не бывало, продолжает свой странный экзамен.
Илларион: А ну ка… (торжественно, подражая интонациям патриарха) «Всечестны́е отцы, братия, господин президент!». Повтори!
Тропарёв (повторяет): «Всечестны́е отцы, бра…» (нервно) Ёпть! Чё за фестиваль? Ты, вообще, кто?
Илларион (вполголоса, сам с собой): Нууу… есть конечно специфика в произношении… призвуки… Но в целом… (громко) Как чувствуешь себя, Тропарёв? Жалобы есть? Пожелания?
Тропарёв (указывая на повязку на лице): Заточку б почуха́ть. А так… (неожиданно интимно) Прикинь, тут кролики по травке шарятся! Я одного за уши поймал. Смирный такой. Не боится… И черника. Высокий такой куст…
Пауза.
Настроение Тропарёва резко меняется.
(мрачно) Ну, давай, вскрывайся, темни́ла. Что за тема?.. Я нервничаю, когда чего-то не понимаю.
Илларион пристально смотрит на него. Потом откидывается на спинку стула и непринужденно забрасывает ногу на ногу.
Илларион: Всё просто. Ты очень похож на одного высокопоставленного человека.
Тропарёв (настороженно): Из попов?
Илларион (уклончиво): Ммм… Ты сам всё поймёшь, когда повязку снимут.
Тропарёв (нетерпеливо): Ясно. Бугор бзделова́т – жопу прикрыть хочет. А если я – в отказ?
Илларион (улыбается): Это невозможно.
Тропарёв: Почему?
Илларион: Ну, куда мы тебя отпустим с таким лицом? Придётся…
Тропарёв (торопливо): Понял. Не маленький. (задумчиво) Чё ж за Джоконду лепила замасты́рил? (Иллариону, резко) Ладно. А если так: я – как пионер, а бугор, сука, чё-то страх потерял?..
Илларион (с сомнением): Это вряд ли… Но, в любом случае, всё от тебя зависит. Будешь «как пионер» – останешься в резерве. Создашь проблемы – сам понимаешь…
Тропарёв (торопливо соглашается): Нутк! Не в шашки играем…
Пауза.
(резко) Харч?
Илларион (кивает на пустые тарелки): Не хуже этого.
Тропарёв: Где кости кину?
Илларион (непонимающе): Простите?
Тропарёв: Жить где буду?
Илларион (усмехается): В апартаментах.
Тропарёв: А если сквозану́?
Илларион: Исключено.
Тропарёв: Псы натасканные?
Илларион: Не то слово.
Пауза.
Тропарёв (задумчиво): Досиживать, стало быть, в условиях буду.
Ложится и отворачивается к стене.
(сквозь зубы) Ладно. Дуй к бугру – скажи: подписался Тропарь… Я спать хочу.
Илларион встает, возвращает стул на место и выходит.
В момент, когда он пересекает дверной проём, свет в палате гаснет, а в коридоре загорается. Там на диване сидит Клюге. Илларион подсаживается к нему. Несколько секунд оба молчат. Первым заговаривает Илларион.
Илларион: Вы что-то про язвенную болезнь говорили. Насколько это опасно?
Клюге (пожимает плечами): Есть угроза прободения. Регенерация ткани – вообще, процесс длительный. Требует…
Илларион: Когда?
Клюге (непонимающе): Простите?
Илларион: Когда прободение состоится?
Клюге: Это невозможно предсказать. Есть факторы снижающие риск. И есть факторы, способные спровоцировать…
Илларион: Какие?
Клюге: Например, механическое воздействие. Падение…
Илларион (задумчиво заканчивает): …Или удар кулаком в живот.
Клюге: Да.
Илларион: Что дальше?
Клюге: Если вовремя оказать квалифицированную медицинскую помощь, худшего можно избежать. Потом – полосная операция, реабилитационный период… В нашем случае, неизбежно длительное пребывание в стационаре.
Илларион: Насколько длительное?
Клюге: Если учесть общее состояние, то… (хмурится, озабочено качает головой).
Илларион: Спасибо.
Илларион резко встает. Пожимает доктору руку и быстро идёт по коридору к выходу.
По мере его удаления свет гаснет. А в том месте, где прежде располагалась палата, в свете прожектора появляется человек в дорогом сверхсовременном лыжном костюме яркой кричащей расцветки. На голове – шапочка. На глазах – очки. Подбородок утоплен в вороте куртки (есть у него борода или нет – не понятно). В руках – палки. На ногах – лыжи. Когда лыжник начинает говорить, становится понятно, что это – патриарх Кирилл.
Лыжник осторожно переступает с места на место – боком – будто готовится к скоростному спуску. Слышны характерные звуки – шум ветра, скрип снега под лыжами, выкрики инструктора, смех туристов.
Из-за правой кулисы появляется Илларион и идёт в направлении лыжника. Одет Илларион консервативно – пальто с меховым воротником, шапка-пирожок, кожаная папка. Идёт он, слегка подавшись вперед, пряча лицо от ветра. Дойдя до лыжника, Илларион незаметно становится на небольшую платформу с колесиками на рельсах (прикреплённый к ней трос ведет за кулисы). Лыжник поворачивается в его сторону.
Кирилл (недовольно): Ты чего так вырядился?
Илларион: Я на два слова.
Кирилл (нетерпеливо): Ну?
Илларион: Виделся с нашим пациентом.
Кирилл: И как?
Илларион: Общее впечатление положительное. Человек достойный.
Кирилл: Похож?
Илларион (задумчиво): Внешнее сходство поразительное… Во взгляде, конечно, присутствует некоторая не свойственная Вашему Святейшеству суетливость, легковесность…
Кирилл (важно): Ну, так и масштаб личности другой. Несоизмеримый…
Илларион (продолжает): …Но в целом, очень пристойно. Очень.
Кирилл (нетерпеливо): Когда?
Илларион: Медики два месяца просят на доводку.
Кирилл тяжело вздыхает и качает головой.
Кирилл (с болью): Невозможно, немыслимо донести до сознания людей праздных, изнеженных всю тяжесть креста патриаршего служения!.. (Иллариону, другим тоном) Куда намылился?
Илларион (мнется): В Зальцбург. На мо́цартовский…
Кирилл (не дослушав, с усмешкой): Ну, хоть не в Куршавель! И на том спасибо. (нравоучительно) Австрийские Альпы – для пенсионеров. Настоящий качественный спуск – только здесь!
Илларион (пожимая плечами): А Владимир Владимирович в последнее время всё больше на Красной Поляне. Там, говорят, что-то удивительное соорудили. Склон хребта Псеха́ко. «Газпром» постарался.
Кирилл (строго): Почему я узнаю об этом только сейчас?!.. (обижено) Ну вот, всё настроение испортил…
Отворачивается и насуплено молчит.
(сквозь зубы) Ладно. Выясни: что к чему. Вернусь – доложишь.
Лыжник переступает с места на место, поворачивается к Иллариону спиной. Отталкивается, сует лыжные палки под мышки и приседает, будто хочет покакать. Слышен свист ветра.
Платформа, на которой стоит Илларион, уезжает за кулисы. На сцене остается только лыжник, стремительно «летящий» с горы.
Занавес.