Та же дорога, по которой во второй сцене первого акта Криспин с Зачатьевым ехали на ярмонку. Только теперь коляска следует в обратную сторону. Ирина беззаботна. Криспин напряжен. В какой-то момент он не выдерживает, резко останавливает коней и отбегает прочь в сторону перелеска. Там он садится на пригорок рядом с густым кустарником и в отчаянье сжимает голову руками. Ирина, кажется, этому совершенно не удивлена. Она некоторое время сидит неподвижно. Потом соскакивает с коляски, подходит к Криспину и, поправив юбки, садится рядом с ним. Криспин отнимает руки от лица и поворачивается к Ирине.
Криспин: Я – негодяй.
Ирина смотрит на него с интересом, но никак не реагирует – ждет продолжение.
Прошу выслушать меня до конца. А там… (запинается) Уж какая будет Ваша воля – так тому и быть.
Ирина молча кивает.
В нашей губернии есть помещики. Добрые люди. Просвещенные. Приласкали дворового мальчика. Родители его по недосмотру в метель заплутали и замёрзли. Насмерть. Насилу потом отыскали. Сиротку взяли в дом. Книжки подкладывали, разговоры разговаривали – образовали как-то. По мере сил и досуга. Мальчик вырос. Применялся только для благородных поручений: библиОтикой ведать, ноты после фортепианной игры собирать, то, да сё. И вышел из него первостатейный враль… Раз приехал на ярмонку, заврался так, что едва не растерзали торговцы. Насилу солдаты отбили. Свели в арестантскую. Тот дальше врать. Так доврался до губернаторского дома. А там (машет рукой) и вовсе голову потерял. Очнулся в коляске. Рядом, обманутая им девица, (с болью) дороже которой у него нет никого на свете… хотя еще вчера знать не знал… (запинается) В общем: в коляске у него девица и разбитая, как фарфоровая тарелка, жизнь. И некуда ехать…
По ходу рассказа Ирина меняется в лице. Беззаботность исчезает. Глаза расширяются. Появляется выражение крайнего удивления. Почти испуга. На последних словах она стискивает его лицо в своих руках и буквально выедает его глаза своими.
Ирина (раздельно): Ты что, в самом деле?..
Криспин, зажмурившись, кивает.
(почти кричит) Ты что, в самом деле, вообразил, что я приняла за чистую монету твои абиссинские сказки???
Ирина бросает Криспина и падает на бок в приступе здорового молодого смеха. Криспин сначала ошарашено смотрит на хохочущую девушку, потом улыбается, потом тоже начинает смеяться и, в итоге, валится рядом с Ириной.
Ирина (отсмеявшись): Уморил ты меня, царёв крестник, хуже холеры.
Садится, отряхивает одежду. Криспин усаживается рядом. Он чувствует: то, что его терзало, благополучно разрешилось, но не может понять – как это произошло.
Криспин (опомнился): Но позволь, я – крепостной, а ты…
Ирина: Уже не крепостной.
Вскакивает и бежит к коляске, оборачиваясь на бегу, чтобы подразнить озадаченного Криспина.
Ирина (на бегу): Эй, на палубе! Ты что там, корни пустил, как баобаб?
Криспин следует за ней. Ирина забирается в коляску раскрывает саквояж и безжалостно вышвыривает из него одежду, туалетные принадлежности и прочие вещи - на корзины с припасами. Дойдя до дна, она достает огромную пачку ассигнаций, перевязанную бечевкой, и, не глядя, бросает ее на облучок. А затем, достает, то, что искала – небольшую кожаную папку.
Извольте ознакомиться, милорд. Паспорта. Настоящие.
Криспин достает из папки два листа гербовой бумаги с подписями и печатями.
Криспин (читает): Трифон Брокгауз… Софья Брокгауз…
Ирина: В честь твоей безвременно утонувшей матушки. Ты не против?
Криспин возвращает паспорта в папку и отдает ее Ирине. У него нет слов. Ирина возвращает папку в саквояж.
(не поворачиваясь, цитирует) "…Посему прошлое свое она решительно предала забвению. Софья Брокгауз. И только". Как здорово ты это придумал!
Спрыгивает с коляски.
(мечтательно) Корабельным юнгой. Вслед за любимым. Хорошо!
Криспин: Но позволь, что ж мы будем делать?
Ирина (восторженно): Жить! Понимаешь ты это, фантастический ты человек?
Смеется и кружит его, как в танце.
Жить – значит, не знать ничего о грядущем дня. Обнимать (обнимает) того, от кого замирает сердце, и отталкивать его от себя (отталкивает), коли сердце оживет. Танцевать, когда хочется, а не когда отконвоируют на скучнейший бал. Не тупить взор перед индюком в гусарском ментике. Не развлекать фортепьянами дураков, обязавших батюшку визитом. Не ходить к обедне, не говеть, не зубрить проклятый катехизис. (с веселым вызовом) Нам, ангелам, это не к чему!
Падает в объятия Криспина.
(запыхавшись, горячо) Ведь я у тебя ангел? Правда? Скажи. Я требую.
Криспин: Ты у меня корабельный юнга. Самый прекрасный из всех юнг.
Целуются. Слышен деликатный кашель. Они оборачиваются. Из кустов выходит Зачатьев.
Зачатьев: Стал, так сказать, невольным свидетелем, в виду исполнения естественных надобностей в сих кущах. (кивает на куст, из которого вышел) Неизбежная превратность длительности пути – настаёт момент, когда насущно уединение, а посему…
Криспин (возбужденно): Ты? Вот небывальщина! (Ирине) С этим замечательным человеком я прибыл на ярмонку.
Зачатьев (заговорщицки): Я, смею напомнить, имел неосторожность открыть Вам некоторые прожекты, не подлежащие разглашению…
Криспин (Ирине, не обращая внимания на Зачатьева): Вообрази, он в точности знает, что может составить его полнейшее счастье!
Ирина (с интересом): И что же?
Зачатьев (неохотно): Положим, это десять тысяч рублей. (сурово) Только серебром или ассигнациями. Векселя, закладные я решительно отказываюсь…
Ирина (радостно): Тебя, голубчик, нам Бог послал!
Шарит рукой на облучке. Подхватывает пачку денег.
Лови свое счастье!
Кидает пачку Зачатьеву. Тот машинально ловит.
Десять тысяч. Можешь не пересчитывать.
Зачатьев (Криспину, сухо): Ротшильд?
Криспин: Почти. По сердцу пришелся анекдотец. Вот – вознагражден.
Зачатьев (на отрывая глаз от денег, недоверчиво): Коли не Ротшильд – ладно. В противном случае, с твоей стороны это было бы…
Ирина прижимается в Криспину и с замиранием сердца наблюдает за Зачатьевым.
Ирина: Ну, не томи. Каково оно – счастье?
Зачатьев поднимает глаза и рассеянно смотрит на Ирину.
Зачатьев (нехотя): В целом, приятные ощущения. Напоминают… (смущается) Я извиняюсь… такой пример: ежели обстоятельства диктуют воздерживаться, а воля организма напротив – настойчиво требует исполнения… (кивает на кусты) Та приятность, которая возникает по завершении, сродни…
Ирина (Криспину): Вот! Умный человек все растолковал на живом примере!.. (мрачнеет) О матушке подумалось. Вот ведь какой ад в себе носит!
Заулыбалась сверкнувшей у нее в голове мысли.
(Криспину, заговорщицки) Значит так! Ты у нас – человек секретный. Государь благословил брак, но за границей – чтоб без ажиотации, свет не будоражить, то, да сё… Отец – человек казенный, ему нельзя. Но для матери невесты, ты выхлопотал у государя право лично присутствовать! (радостно) А? КаковО?
Радостно хлопает Криспина ладошкой по груди и смеется.
Разве юнга не молодец? Разве ему не полагается…
Протягивает лицо для поцелуя.
Зачатьев (смущенно): Если мое присутствие является помехой…
Ирина и Криспин молча целуются, не обращая на него внимания.
Криспин (Зачатьеву, громко): Дальше-то куда, брат Зачатьев?
Ирина: Как ты сказал?
Зачатьев: Простите, не представился. (торжественно) Лука Зачатьев. Наименование – дань прошлому, ибо происхожу я из духовного звания, для выбытия из которого прибег…
Ирина не слушает болтовню Зачатьева – спешит поделиться с Кристиным мыслями, на которые ее навела фамилия "счастливого человека".
Ирина (Криспину, вполголоса): Едва свадьбу сыграли – радостная новость: "Ирина на сносях!". Матушка остаётся, чтобы наилучшим образом обеспечить уход. Потом: "Иринушка слаба ещё. Надо помочь с маленьким"… (восторженно) Год! Ты понимаешь, целый год свободы… (с нежностью) Мамочка… А она у нас еще…
Пихает Криспина в бок.
Сознайтесь, африканец, еще мгновение, и ваша нравственность бы пошатнулась – тогда в беседке! (смеется)
Криспин (отшучивается): Я по сию пору сетую на Вашу расторопность. Задержи Вас несносная Мавра подолее, и я не знаю которую из двух…
Ирина неожиданно кладет ему голову на грудь и прижимается всем телом.
Ирина (сердечно, вполголоса): Ты мне во снах грезился такой. Я Богу за тебя такого молилась. Вообще, всем богам. Найду картинку красивую в книжке – и молюсь. Манон Леско много молилась. Офелии. Она чудная такая на гравюре. Как русалка… Давно для себя решила: не вымолю – утоплюсь. Даже место подобрала. Красиво там: река изгиб дает, вода тихая, лилии, ивы, а вдали – камыши, как пики.
Зачатьев (отвечая на вопрос, давно заданный Криспиным): Мне б до постоялого двора. Тут недалече.
Криспин (громко): Ну, ступай в коляску. Место себе среди поклажи обустрой. Винцо там есть и закуска – (улыбается) скоротаешь дорогу-то! (Ирине, вполголоса) Про ребеночка – в самом деле, или для ширмы?
Ирина (серьезно): Не знаю. А ты как?
Криспин (серьезно): И я не знаю.
Ирина (спокойно): Стало быть, подождем, покуда узнаем.
Ирина бежит к коляске и тянет за руку Криспина.
(нетерпеливо) Ну давай, давай, кучер! Смеркается уже. Разбойники поди кинжалы наточили – того гляди нападут.
Зачатьев расположился сзади. Деньги за пазухой. В одной руке бутылка французского вина, в другой – надкусанное полукольцо краковской колбасы. Криспин и Ирина быстро вскакивают на облучок. Коляска трогается и быстро набирает скорость.
Криспин (Ирине, тихо): Слушай, а я-то без гроша. Как же мы теперь…
Ирина (хлопает себя по груди) Без паники, капитан! У юнги свои накопления. Тут, в ладанке. Пустяки, конечно. Но до Москвы хватит. А там…
Зачатьев услышав про Москву, быстро проглотил недожеванную колбасу.
Зачатьев: Нет-нет, меня, пожалуйста, на постоялом дворе ссадите. У меня свои виды.
Криспин (громко): Ссадим, брат Зачатьев. Ты угощайся, на нас не смотри. (Ирине, вполголоса) А что мы делать-то то будем? Приданное твое проедать?
Зачатьев: Извиняюсь за вторжение. Нельзя ль анекдотец услышать, что закрома отворил? Если не секрет, конечно.
Ирина (Зачатьеву громко): Долго рассказывать. Надо бы записать, покуда не забылось. (Криспину, вполголоса) Свечи возьмем у смотрителя, перья, бумагу…
Криспин (робко): Да какой с меня литератор?
Зачатьев: Вот-вот, его и барин к тому склонял…
Откусывает колбасу и на пару секунд отвлекается на нее.
(продолжает) Я, барышня, волю вашу всецело поддерживаю. Коли сам Ротшильд слабину дал – тебе и карты в руки. Иди ва-банк! Я лично так считаю.
Криспин (громко): Так ведь не Ротшильд.
Зачатьев: Все одно. Сам вывел: кому деньги отсчитают – тот и главнейший талант.
Криспин (в сердцах): Ты бы жевал лучше, брат Зачатьев. Не ровен час поперхнешься, дыханье собьётся, сердце замрёт, дернешься раз, другой и всё – зароем мы тебя в подорожниках.
Ирина хохочет.
Зачатьев (примирительно): Ладно, ладно. Книжицами не возбраняется полюбопытствовать?
Роется среди книг.
(жалуется) Тяжкие какие тома. Да ровные все…
Ирина (не глядя, громко): Брокгауз и Эфрон. Словарь энциклопедический (Криспину, вполголоса, язвит) Потише фамилию не мог сыскать? Повезло тебе с батюшкой. Иной бы дал по шее и слушать не стал.
Криспин (тихо, оправдывается): Первое выпалил, что на ум взбрело. Нельзя иначе. Раз запнулся, другой задержался – всё, ускользнул человек.
Зачатьев (удивленно, читает): "Сочинения Александра Пушкина". Эт что еще за небылица?
Криспин (строго): С этим полегче! Листы не рви! Это я для себя брал на сокровенные гроши.
Ирина (Криспину, мечтательно): Комедию напиши. Я в ней главную роль сыграю. Вот в Москву прибудем. Я там в театр поступлю и…
Зачатьев (Криспину, обижено): Очень надо. Я лучше в Брокгаузе Ротшильда сыщу.
Ирина (Криспину, по-деловому): Значит, решено: свечи и бумагу, бумагу и перья.
Криспин (радостно сдается): Чего уж там. Командуй, корабельный юнга! Куда велишь плыть – туда и поплывем.
Занавес.
22 февраля – 5 марта 2011 года