13

Питер выключил компьютер и медленно закрыл крышку. Хотелось есть. Посыльный, приносящий ему продукты, был в отпуске, и в маленькой кухоньке не осталось никакой еды. Нужно срочно достать что-нибудь, или он рискует умереть с голоду.

После полудня начался моросящий, занудливый дождь. Питер сорвал дождевик с вешалки у двери, сунул босые ноги в потрепанные резиновые сапоги и спустился вниз.

Толкнув старинную дверь, потяжелевшую от многих слоев краски, он вышел в свинцовые сумерки.

Сходя по ступеням, Питер увидел полную женщину в светлом зеленоватом виниловом плаще, выходящую из такси. На голове у нее был полосатый, как зебра, шарф, воротник темно-красного цвета был поднят.

– Извините, – сказала она по-французски с явным американским акцентом. – Я ищу дом номер сорок два...

Питер резко остановился:

– Фидл?

– Привет, Питер! – услышал он знакомый вибрирующий голос.

– Что случилось?.. Мы ведь только что говорили по телефону!

– Только что? Прошло уже почти двадцать четыре часа!

– Но, черт побери, что ты здесь делаешь?

– Дорогой! – торжественно произнесла она. – Напряги свою память. Неужели забыл? Мне показалось, ты был немного навеселе. Наш разговор закончился тем, что я просила тебя приготовиться – я выезжаю.

Питер распростер руки и заключил ее в объятия.

– Фидл, я не помню этого. Но Боже, как я рад тебя видеть!

В ответ она обняла его за талию. Под плащом она была теплая и сухая, от нее пахло духами, напоминающими аромат цитрусов. Питер нежно отстранил Фидл и взглянул ей в лицо.

– Ты какая-то другая, – смущенно сказал он.

Фидл криво усмехнулась:

– Откуда тебе это знать, Питер? Не припомню, чтобы раньше мы прикасались друг к другу...

– И очень жаль!

Его охватил прилив нежности. Он прекрасно понимал, почему она проделала весь этот путь из Нью-Йорка. Безусловно, это не ради дела, в котором она в принципе не так уж и заинтересована. Она приехала, чтобы быть рядом, когда ему необходима поддержка. Питер попытался вспомнить, когда о нем вообще кто-нибудь заботился, не говоря уже о том, чтобы ради него пересечь океан, но так и не вспомнил. Такого не случалось.

Он повернул Фидл и положил ей руку на плечо.

– Пойдем, госпожа начальница! – улыбнулся он. – Я знаю местечко, где мы сможем прекрасно перекусить.

– Как скажешь...

Казалось бы, чем не идиллия: самый подходящий город, дождливый вечер, двое свободных людей, уединившихся в укромном кафе в конце вымощенной булыжником улочки, окна с кружевными занавесками, горящий камин и запах жареного мяса?

Казалось бы, что еще надо двум нормальным людям, соединенным судьбой, чтобы последовать естественным инстинктам и влюбиться друг в друга?

Именно так и случилось бы, будь это в кино. Но в жизни все иначе. Эту пару нельзя было считать вполне нормальными людьми. У Фидл свои эмоциональные секреты, говорил себе Питер, и Бог свидетель, у него самого – тоже. Их связывала работа. И как ни призывен был взгляд сидящей против него Фидл и как Питер ни скучал по ней – он только теперь начинал понимать это и не хотел нарушать хрупкое равновесие их отношений и идти дальше.

У Питера никогда не возникало сексуальных мыслей в отношении Федалии Налл. Он не представлял себя и ее в иных обстоятельствах, кроме деловых. Их отношения складывались из взаимного уважения, дружеских шуток, приятного ощущения, что они понимают друг друга, и (возможно, потому, что он сознавал, какой большой путь она проделала) с его стороны почти что благоговения.

„Нет, – думал он, – опыт показывает, что возможность поговорить и пошутить с умной женщиной, а тем более благоговейный страх перед ней не могут быть основой для романа».

– Итак, – сказала Фидл, изучая меню, – отдаюсь на волю моего гида. Не буду даже стараться переводить все это. – Она закрыла меню и потянулась к своему бокалу.

Он сделал заказ на двоих, велев для начала принести паштет и чувствуя себя с каждой минутой все лучше и лучше.

– Фидл, не могу тебе передать, как я тронут тем, что ты приехала. Жду не дождусь, когда отправимся смотреть город. Меня просто пугает, что, кроме знакомства с Парижем, у тебя здесь не будет абсолютно никаких хлопот.

– Никаких, если все получится как надо, – отрезала она.

– Что получится?

– То, ради чего я приехала.

– Да? А я-то думал, что ты приехала утешить несчастненького.

Она взглянула на него.

– Ничего подобного, Питер, – она заговорила угрожающим шепотом, – я приехала, чтобы хорошенько врезать тебе.

– Ты это серьезно? – Он заметил, что взгляд ее стал сердитым.

– Я серьезна как никогда. Ты помнишь, что сообщил мне по телефону?

– Нет, – тупо ответил Питер. – Прости. Скорее всего, рассказал тебе о своей стычке с Мартином.

– Да, в живейших подробностях. Моего ответа, полагаю, ты не помнишь...

Питер покачал головой.

– Прекрасно, – самодовольно продолжала Фидл. – Значит, я была права, что приехала сюда.

– Извини, что я спрашиваю. Но что ты мне на это сказала?

– Я сказала, что ты совершил ужасную ошибку. Женщин, подобных мадам Клео, нельзя отталкивать, нельзя оскорблять, нельзя ставить им ультиматумы.

– Фидл, – взмолился Питер. – Я ведь все лето здесь провел. А сколько часов ушло у меня на запись и расшифровку интервью! Не могу сказать, что это было скучно и что я ничего не узнал, но свою собственную жизнь она тщательно спрятала – и я не могу добраться до сути. И эта вспышка была частью продуманного плана. Я понял, что она не даст мне уйти.

– Дерьмо твой план, если у тебя нет пути для отступления.

– Мне и в голову не могло прийти, что...

– Ох, Питер, Питер! – простонала Фидл, покачивая головой.

– Не надо было брать этих денег. – Он не притрагивался к еде, хотя в желудке у него урчало, так как был полон решимости защищаться. – Не надо было становиться игрушкой в руках этой женщины. Все это очень унизительно.

– Питер, это ведь работа. Тяжелая работа, которую выполняет прекрасный писатель за исключительно высокую плату.

– Я верну деньги. – Он ненавидел себя за то, что голос его звучал обиженно.

– Давай-давай! Верни деньги. Но ты же все еще хочешь кое-что смастерить из этой истории – книгу, статью, сценарий и так далее. Я не дам тебе уйти в кусты – у меня такое чувство, что всегда, когда тебя прижимают к стене, ты сдаешься. Ты скулишь и удираешь, поджав хвост, запираешься дома и убеждаешь себя, что виноват кто-то другой. – Она опустошила свою тарелку и одобрительно кивнула официанту, предложившему еще вина. – Ты ешь. – Она указала вилкой на его порцию. – А то я съем.

Питер покорно взял свою вилку и начал есть. Паштет, который, он знал, здесь был лучше, чем где бы то ни было в Париже, сейчас по вкусу напоминал ему опилки.

– Что же мне, по-твоему, делать? – проговорил он с набитым ртом. – Я исчерпан... Наверное, я совершенно не понимаю женщин. О чем вы думаете, как реагируете на разные вещи.

– Хорошо, я открою тебе секрет, Питер. – Она склонилась к нему. – Тебя сбивает с толку, что мы не играем по мужским правилам. Ты думаешь, мы будем вести себя по-мужски? Если бы ты повздорил не с мадам, а с кем-то из мужчин, хотя бы даже с Мартином, любой из них вынужден был бы вступить с тобой в драку. Но она – женщина, долгие годы скрывающая свое прошлое, одни только воспоминания о котором причиняют ей боль. Если из-за тебя боль усилится, то ничего не добьешься. Она лишь замкнется в себе и станет недоступной для тебя.

– Так что же мне делать, премудрый мастер интриги?

– Играй по женским правилам.

– А как по ним играть, черт побери? – Питер был совершенно расстроен.

– Главное правило женской игры состоит в том, что в ней не существует никаких правил. Если тебе чего-нибудь уж очень нужно – добивайся этого. – Подошел официант с двумя тарелками, над которыми поднимался пар. – О, поесть принесли. – Ее лицо просветлело.

Оба ели молча. Питер не знал, что сказать. Какой же он был дурак, когда думал, что, приехав, Фидл его подбодрит. Намерения у нее, видимо, были как раз обратные.

– Обойдемся без десерта, – решительно сказала она. – Плачу я. Garcon, l'addition, s'il vous plait.

Фидл нашла в сумочке кредитную карточку и бросила ее на стол.

– Я плохо переношу самолет. Надо бы немного поспать.

Питер взял свой плащ и последовал за ней. Выйдя на улицу, он заговорил:

– Ну и что же? Ты проделала этот длинный путь лишь для того, чтобы отругать меня? Не хочешь посмотреть вечерний Париж? Я мог бы показать тебе город...

Фидл обернулась и сказала, не глядя на него:

– Питер, я никогда не вмешиваюсь в труд автора, никогда. Но после твоего пьяного звонка я поняла, что надо вмешаться.

– О чем ты говоришь? – Он безуспешно пытался попасть в рукава плаща.

– Ты все поймешь, Питер. Пойдем домой, поговорим лучше утром. – Фидл оглядела аллею, где они стояли. – Вечерний Париж может подождать.

– Что ты высматриваешь?

– Такси.

– Здесь они ни когда не ездят. Надо выйти на бульвар Сен-Мишель.

Фидл сунула два пальца в рот. В ночном воздухе раздался пронзительный свист. Такси в конце улицы сделало крутой поворот и направилось прямо к ним.

Питер вернулся на улицу Сен-Дени один. Он глубоко вдыхал вечерний воздух и говорил себе, что Фидл ничем не может ему помочь. Теперь вообще ничего уже не сделаешь. Старуха – мошенница. Вся эта затея – мошенничество, а поскольку он уже так долго с этим связан, то и он сам – мошенник.

Питер стал подниматься по лестнице и на полдороге скорее почувствовал, чем увидел, что перед его дверью кто-то стоит. Недоумевая, он ускорил шаг.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Я думала, вы по-другому встретите меня, Питер, – ответил женский голос с оттенком иронии.

Питер прищурился – и открыл от изумления рот.

– О Боже! Это вы?

Мадлен – Сандрина Гарн – шагнула к нему, улыбаясь.

– Рада вас видеть, – спокойно сказала она.

Питер был удивлен, даже поражен. Однако старался казаться спокойным.

«Это Фидл, – подумал он. – Это дело ее рук! Вот что она подразумевала под своим вмешательством! О Господи! Она все-таки разыскала Сандрину Гарн».

Питер сам не мог понять, подавлен он или возбужден.

– Да... конечно... – промямлил он, лихорадочно обдумывая, как ее называть, и возясь с ключами. – Пожалуйста... Разрешите мне открыть дверь.

– Она не заперта, – мягко сказала Сандрина. – Мадам Соланж меня впустила. Мы с ней давние друзья.

– Ах так... как мило, что вы пришли навестить меня, – сказал он неуверенно.

– Не убеждена, что вы обрадовались бы, обнаружив меня на своей кушетке.

– Да-да... – Питер толкнул дверь.

Нашаривая выключатель, он оказался так близко от Сандрины, что у него чуть не подкосились колени от запаха ее духов.

– Вы входите... входите...

– Можешь называть меня Сандриной. – Улыбаясь, она направилась к кушетке и села. – У тебя случайно не найдется немного коньяку?

– Конечно. Садитесь, пожалуйста. О, вы уже сидите... Минуточку. Я вернусь через минуту, через секун... – Его голос беспомощно прервался.

– Расслабься, Питер. – Она была спокойна.

Когда она закинула ногу на ногу, он услышал легкий шелест ее чулок.

– Мне надо было бы позвонить сначала но Фидл сказала, чтобы я этого не делала.

– Откуда ты знаешь Фидл?

– Вообще-то я ее не знаю... Вернее, только что познакомилась. Пока летишь через океан, волей-неволей познакомишься с пассажиркой в соседнем кресле.

Питер почувствовал комок в горле и кашлянул.

«Вот они, женские правила игры, – подумал он. – Вот что имела в виду Фидл. Это правила всех их запутанных, закулисных, подлых дел».

Он почувствовал себя окруженным со всех сторон.

– Ты летела вместе с Фидл?

– По-моему, ты хотел принести коньяку.

– Да-да, извини. – Питер направился в кухню.

„Черт побери, что же это?» – думал он, борясь с охватывающим его страхом, что он ведет себя как круглый идиот.

Когда она пила из своего бокала, он осмелился взглянуть на нее.

«Боже мой, – подумал он, – я ведь успел забыть, как она красива».

На ней был простой бежевый костюм от «Шанель» без всяких там цепочек, жемчуга и прочих побрякушек, которыми так любят украшать себя богатые парижанки. Волосы были собраны в пучок, как у балерины, а кожа, казалось, просвечивала насквозь.

– Итак? – робко спросил Питер.

Он сидел на противоположном краю кушетки, жалея, что не может расположиться в своем рабочем кресле с твердой спинкой.

– Ну и как вы с Фидл Налл? Поладили?

– Вчера Мартин Берк-Лайон позвонил твоему агенту в Нью-Йорке. Он был в полной растерянности. Он сказал, что ты порвал с мадам, а Венди велела ему позвонить Фидл.

Питер подался вперед:

– Не я порвал с ней, она сама со мной порвала, черт побери!

Сандрина протянула руку. На пальце сверкал желтый бриллиант размером со спичечный коробок.

– Подожди, я закончу. Потом ты сможешь изложить свою версию.

Питер глубоко вздохнул и кивнул:

– Продолжай.

– Так или иначе, Мартин и Фидл, по-видимому, долго обсуждали, что предпринять. Потом Фидл разыскала по телефону меня и объяснила суть проблемы.

Питер много раз видел Фидл «в деле». Уж если ей надо было кого-то отыскать, тут с ней никто не мог тягаться.

– Значит, ты взяла и села на первый попавшийся рейс, – сказал он с излишним, как ему самому показалось, сарказмом.

– Да, примерно так и было. – Она протянула ему пустой бокал.

Питер без слов наполнил его.

– Ты знаешь, Питер, мадам Клео очень много для меня значит. Я не хочу, чтобы она попала в тюрьму. Вся эта затея может ей помочь. Но надо найти к ней подход, а я боюсь, что ты избрал неправильный путь.

Питер внезапно встал. Наконец он немного пришел в себя от охватившего его замешательства. Теперь он разозлился.

– Так извольте же объяснить мне, черт побери, что происходит! Очевидно, все всё знают, кроме меня. Кроме меня, который делает эту треклятую книгу, извини за выражение, или, во всяком случае, делал.

Сандрина еще раз сверкнула своим огромным бриллиантом.

– Все нормально. Я поняла тебя. – Она говорила спокойно. – Не злись. Садись и слушай.

Питер решительно подошел к письменному столу, выдвинул свое рабочее кресло и развернул его. Он уселся напротив Сандрины и лишь потом сообразил, что коньяк остался на столике вне пределов досягаемости.

– Ты знаешь, Питер. – Она поднялась и протянула ему бокал. – В том, что ты влез в это дело, виновата я.

– Ну и?..

– Ну и мы с Фидл долго говорили, и у нас возникла идея. Есть человек, который знает о мадам все. Я сведу тебя с этим человеком, но тебе надо быть очень любезным, очень мягким. Ты не должен напугать ее.

– В чем дело, черт возьми? – В нем росла злость. – Когда это я не был любезен? Я что, дикарь какой-нибудь, что ли? Зла на вас, баб, просто не хватает! Иногда я...

– Баб? – Сандрина напряглась, словно не вполне расслышала. – Баб! – повторила она. – Да, я была проституткой, Питер Ши. Но, поверь мне, никто и никогда не называл меня бабой. Я не уверена, что я вполне понимаю, что ты имеешь в виду под этим словом.

Питер взмахнул рукой, словно отодвигая обидное слово в сторону.

– Извини, – сказал он. – Просто я чувствую, как меня водят за нос. Я оказался в очень сложной ситуации, а вы, женщины, по-видимому, не принимаете всерьез меня с моими проблемами.

Сандрина откинулась на кушетке, слабая улыбка скользнула по ее тонкому лицу.

– Ты не прав, Питер. Я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь. Когда к тебе несерьезно относятся, это очень больно. А мы, как ты выразился, бабы, – она ткнула в него указательным пальцем, – действительно знаем об этом очень много. И сейчас, если ты пойдешь со мной, я покажу тебе, насколько мы серьезны.

Он в оцепенении поднялся с кресла, когда сообразил, что она уже направилась к двери.

– Куда мы идем? – спросил он встревоженно.

– Недалеко, – ответила она, – всего лишь на первый этаж. – Она указала на открытую бутылку коньяка на столике. – Возьми-ка это с собой, тебе пригодится. И кассетник тоже возьми.

Квартира мадам Соланж оказалась больше, чем он думал.

– Заходите, пожалуйста. Устраивайтесь поудобнее, мистер Ши. – У мадам Соланж был низкий, хорошо поставленный голос.

Питер стоял в слабом свете ламп под темными шелковыми абажурами, расставленными по комнате. Он чувствовал, что, заявившись с открытой бутылкой, выглядит по-дурацки.

– Давайте сюда. – Мадам Соланж вежливо взяла у него бутылку. – Как это предусмотрительно с вашей стороны. У меня в доме найдется лишь немного виски...

Она пошла на кухню, видимо, за бокалами. Питер огляделся. Стены гостиной были увешаны сотнями поблекших фотографий, на которых, по-видимому, были изображены сцены из старых спектаклей.

– До войны Дексия была известной актрисой, – пояснила Сандрина, стоявшая у двери. – Уверена, что она тебе об этом расскажет.

– Дексия? Ее так зовут? Мне тоже ее так называть? – спросил Питер.

– Лучше не надо, – понизив голос, ответила Сандрина. – Она вполне солидная дама. И жизнь у нее была очень тяжелая, так что будь с ней поласковей.

– Послушай, Сандрина, – возбужденный происходящим, Питер в первый раз назвал ее по имени. – Успокойся, я не ем детей на завтрак. На самом деле я вполне приличный человек.

– Я знаю.

Питер опять почувствовал, как кровь приливает к лицу, но не успел ответить. Вернулась мадам Соланж. Она поставила на столик у кушетки два бокала и фарфоровую вазочку с орешками. Питер взглянул на бокалы, затем на Сандрину.

– А ты не выпьешь?

– Я ухожу, Питер. У вас с мадам Соланж много работы.

– Но... – попытался возразить Питер.

– Не волнуйся, – успокоила его Сандрина, – мадам прекрасно знает, что тебе нужно. Все будет нормально.

Она быстро пересекла комнату, подошла к старушке, расположившейся в углу кушетки, наклонилась и нежно поцеловала ее в щеку, что-то шепнув по-французски. Затем повернулась и по пути к двери задержалась около Питера.

– Мы еще увидимся? – спросил Питер, вновь почувствовав запах ее духов.

– Возможно. – Сандрина взглянула на него через плечо и слегка улыбнулась. – Все бывает...

Он не успел ничего сказать в ответ. Подняв ладонь, она пошевелила пальцами на прощание и скрылась за дверью.

– Какая милая девочка, – заговорила наконец старушка. – Она ведь жила в этом доме. Вы знаете. Когда она работала на мою подругу.

Не дожидаясь приглашения, Питер сел в кресло напротив кушетки.

– Вы имеете в виду мадам Клео? Она была вашей близкой подругой?

– Да, – ответила она, наклонилась вперед и налила коньяку в оба бокала. – Долгие-долгие годы. Она была очень добра ко мне. И ее девушки тоже. Мне нравятся девушки-американки. Конечно, некоторые из них живут сейчас другой жизнью и обо мне забыли. Но только не мадемуазель Сандрина. Она всегда вспоминает меня – на Рождество, в день рождения... – Старушка глубоко вздохнула и сделала большой глоток из своего бокала.

После этого голос ее зазвучал более энергично.

– Но вы ведь пришли сюда слушать не о Сандрине. Вы хотите что-то узнать о мадам Клео, не так ли?

– Да! – подтвердил Питер с возрастающим волнением.

Он достал кассетник из кармана куртки и поставил на журнальный столик.

– Не возражаете?

– Конечно нет. Пожалуйста.

– А она знает, что вы беседуете со мной?

Мадам Соланж фыркнула, так же делала и мадам Клео, когда хотела уйти от ответа.

– Это не имеет значения. Меня просила об этом мадемуазель Сандрина. Я уже стара – и мало, что могу для кого-нибудь сделать. Если моя любимица-американка хочет, чтобы я побеседовала с вами, включайте свой аппаратик и приступим к делу.

Питер проверил, есть ли у него запас кассет. И установил магнитофон перед мадам Соланж. К рассвету он записал шесть часовых кассет.

Холодным июньским утром 1940 года, когда Бронна Чарных спешила на занятия в лицей, она почувствовала запах дыма. От холодного утреннего воздуха, который приобрел свинцовый оттенок, у нее защипало глаза.

Всю ночь французские войска уничтожали склады горючего, расположенные в пригородах осажденного Парижа, чтобы они не достались немцам. Всю эту ночь ее родители провели у радиоприемника в задней комнатке принадлежащего им маленького отеля на улице Сен-Дени. Наверху Бронна и ее сестра лежали рядом и не могли уснуть. Они думали о том, что их всех ожидает. К утру не осталось сомнений, что не пройдет и нескольких часов, как ненавистная вражеская армия войдет в город.

Двигаясь по забитым улицам, она украдкой разглядывала лица, пытаясь узнать знакомых среди отъезжающих. Уже несколько дней все улицы и дороги, ведущие из города, были забиты легковыми и грузовыми автомобилями, фургонами, повозками...

Повсюду царили страх и паника. За последние двадцать восемь часов Город Света покинули более двух миллионов человек.

Но уехали не все. Остались те, кто поддерживал жизнь города, – полицейские, электрики и телефонисты, некоторые врачи и медсестры в больницах. И множество студентов. Они остались лицом к лицу с пугающим и неопределенным будущим.

Отец Бронны, Яша, любил этот приютивший его некогда город и решительно отказался предать его в час опасности. В молодости он бежал с Украины, спасаясь от погромов и преследований большевистской власти. Как и многие другие, в поисках новой жизни он направился в Париж. Здесь он работал таксистом, официантом, грузчиком – словом, брался за любую работу, чтобы содержать свою молодую семью. Наконец скопил достаточную сумму и приобрел маленький отель на улице Сен-Дени.

Отель был его мечтой и всем, что он имел. Отель и его семья. Он поклялся остаться, никому не причинять зла и ждать, пока немцы уйдут. Безусловно, мир не бросит Францию на произвол судьбы. Он был далек от политики, не лез в чужие дела. Поэтому думал, что и его оставят в покое, независимо от того, кто окажется у власти в городе или стране. Девочки будут ходить, как всегда, в школу, а они с женой продолжать заниматься отелем. Если придется сдавать номера немцам, пусть так. Лишь бы они пристойно вели себя и аккуратно платили по счетам – он уживется и с ними. Итак, Яша Чарных, несмотря на предостережения менее доверчивых друзей и мольбы жены, решил остаться.

Утром четырнадцатого июня 1940 года немцы вошли в Париж.

Хрупкая светлоглазая Бронна с длинными каштановыми косами выглядела моложе своих семнадцати лет. В это утро она стояла, прижавшись к отцу, в молчаливой толпе, растянувшейся вдоль Трокадеро, и наблюдала. Лица некоторых людей были залиты слезами, они, не скрывая своих чувств, рыдали от стыда и бессильной злости. Другие стояли безмолвно и неподвижно, с гневом думая о своих нерешительных правителях, капитулировавших перед врагом. Париж был занят оккупационными войсками без единого выстрела.

Летом Париж был провозглашен Открытым Городом. Некоторое время оккупанты держались пристойно. Не было грабежей, арестов, конфискации имущества. Солдаты уступали пожилым места в метро и автобусах, улыбались молодым девушкам, не заигрывая с ними. Они напоминали туристов – фотографировали друг друга на фоне достопримечательностей, прилично вели себя в барах и кафе.

Жизнь Бронны не очень изменилась. Она, конечно, слышала об ужасных вещах, происходивших где-то в городе с людьми, которых она не знала. Людей избивали и арестовывали за различные нарушения; об этом говорили взрослые. Бронна и Алисия, ее сестра, снова начали учиться. Бронна волновалась перед предстоящими экзаменами на степень бакалавра.

Ранним июльским вечером у конторки появился рослый немец в офицерской форме. У него был высокий лоб и пронизывающий взгляд. Он вошел так бесшумно, что Бронна, сидевшая в этот момент за конторкой, подскочила при звуке его голоса. Офицер говорил с сильным акцентом. Он хотел видеть хозяина отеля и представился как майор Йозеф фон Кессель из немецкого Генерального штаба.

Гестапо.

Для Бронны это слово прозвучало, как свист кнута. Напуганная девушка выскочила из-за конторки и поспешила на поиски отца.

Услышав, что его хочет видеть немецкий офицер, Яша Чарных начал дрожать.

– А что ему надо? – спросил он.

– Не знаю, папа.

Когда Яша вошел в вестибюль, офицер лениво просматривал старые брошюры у конторки.

– Чем могу быть полезен? – любезно спросил Яша.

Майор вздрогнул и обернулся:

– О, месье, я хочу спросить, найдется ли в вашем отеле приличный номер? Что-нибудь побольше, чем обычная комната?

– Да, у нас есть такой номер. Прекрасные комнаты, и, по счастью, сейчас они свободны. Там две хорошо обставленные спальни, гостиная и небольшая кухня.

Майор просиял.

– Великолепно! – Он достал из кармана пачку банкнот. – Я хочу заплатить вам за первый месяц.

Яша уставился на него. Немец? Платит за что-то? Он не мог поверить своим ушам и глазам. Ведь тот мог просто «реквизировать» весь отель целиком, если бы захотел.

Бронна ждала у двери, напряженно вслушиваясь. Она чуть в обморок не упала от облегчения, когда отец вернулся в кабинет и плюхнулся на стул.

– Все в порядке, папа? – Она почти не дышала. – Он ушел?

– Да, да... – Отец вздохнул, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Он ушел.

– А что ему было нужно?

– В номер на верхнем этаже прибывает новый постоялец. Пойди скажи маме, быстренько. И позови сестру. Вы обе поможете матери.

– Этот номер? Кто-то собирается его снять?

– Да, и это дама. Мадам Соланж, подруга майора. Иди-иди, еще очень много надо успеть сделать.

Позднее, когда женщины почти завершили свои неистовые усилия по наведению порядка в комнатах с помощью жалких средств, которыми они располагали, прибыл огромный сундук, окантованный медью. В приложенной записке было указано, что сундук следует распаковать, а вещи отнести в номер.

Однажды, когда Бронна после занятий направлялась домой, ее нагнал Максим Буазолет, парень, которого она знала еще по средней школе.

– Бронна, постой, – остановил он ее. – Ты идешь на демонстрацию в День Примирения? Все идут...

– Кто это – все? – Она недоверчиво взглянула на него.

– Весь наш лицей... Мы пойдем к могиле Неизвестного солдата. Там соберутся студенты со всего Парижа...

– Но я не могу, – поколебавшись, ответила она.

Отец будет в бешенстве, если она впутается в такое опасное дело. Демонстрации были строго запрещены режимом, неподчинившихся ждал расстрел.

Максим побагровел.

– Да ты что? – Голос его звучал сердито. – Ты же еврейка, как и я. Ты что, не знаешь, что они увозят евреев по ночам?

– Да, мой отец еврей. Но мама – нет... – Она сама чувствовала, как неубедительна и даже постыдна эта ее попытка защититься.

Весь день она чувствовала себя виноватой. Гробовое молчание отца было ответом на ее попытку рассказать за обедом о предстоящей демонстрации, а мать больно толкнула ее под столом ногой.

Ночью Бронна лежала без сна рядом со спящей сестрой. Ее переполняло возмущение. Возмущение тем, как приходится жить ей самой и ее семье, тем, что в окружающем мире на нее смотрят, как на недочеловека, а в семье считают ребенком. Да, один ее голос ничего не значит, но много, сотни и сотни голосов, звучащих справедливым гневом, могут кое-чего стоить. И если Максим и другие не боятся, то чем она хуже?

Заранее было решено, что студенты собираются у станции метро «Триумфальная арка», а затем все вместе направятся к могиле Неизвестного солдата.

На следующее утро, увидев, как ее друзья потихоньку удирают с занятий, Бронна собрала свои вещи и выскользнула за остальными. По дороге к площади Этуаль к ним присоединялись все новые и новые парни и девушки. Когда студенты приблизились к могиле Неизвестного солдата, их было уже гораздо больше тысячи. Они двигались в образцовом порядке. Ни выкриков, ни флагов или транспарантов. Их протест должен быть выражен без слов, пусть количество собравшихся говорит само за себя. По десять человек в ряд они пройдут по улице к могиле и постоят несколько мгновений, склонив головы, – неусыпная совесть молодежи Франции, оплакивающей своих погибших.

Когда они спускались по улице, Бронна находилась в середине колонны. Она держала за руки Максима и Жана Копо. Когда до площади оставалось не больше квартала, послышались крики. Впереди они увидели несколько немецких солдат, стоявших, видимо, на страже у памятника. Со своего места в шеренге Бронна не могла определить, кто первым начал перебранку – солдаты или студенты, шедшие в первых рядах.

Когда стало ясно, что впереди завязалась драка, цепочка ослабела, нарушилась.

Внезапно Бронну охватила паника. Она ухватилась сзади за кожаную куртку Максима, стараясь вытащить его из цепочки демонстрантов.

– Пойдем отсюда! – закричала она.

Она толкала и тащила его в направлении к тротуару. Низко склонив голову, девушка продиралась сквозь толпу. А когда подняла глаза, то оказалась лицом к лицу с немецким солдатом.

– Назад! – раздался окрик. – Назад!

Она обернулась. Идти было некуда. У тротуаров солдаты занимали позиции, перекрывающие все выходы с площади.

– На, положи в свой портфель. – Максим протянул ей свои учебники, перевязанные кожаным ремешком. – Держись за мою куртку, да покрепче. А я постараюсь пробиться.

Она сунула книги в свой портфель, набросила на плечо ремешок и изо всей силы ухватилась за его куртку. И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Солдаты стреляли! Вдруг что-то ударило ее в грудь из ниоткуда, и голова откинулась, как будто она падала на спину. И снова толчок... Солдат с винтовкой еще раз ударил ее прикладом в грудь. Она сжалась в клубок от боли – и рухнула на землю, потеряв сознание...

Открыв глаза, Бронна обнаружила, что сидит в чем-то движущемся. Она попыталась распрямиться и поняла, что ее руки вывернуты за спину и привязаны к чему-то. Оглядевшись, девушка увидела сидящих по обеим сторонам от себя Максима и Жана. Все они были связаны одной веревкой. Напротив, на деревянной скамейке, сидели в ряд немецкие солдаты со зловещими лицами. Они были ненамного старше ее.

Машина остановилась, их всех провели в здание, которое, как она определила, было полицейским участком. Теперь она запаниковала. Попыталась успокоиться – просто оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Конечно, они отделаются выслушиванием нотации. Может быть, старший по званию вызовет отца, чтобы тот забрал ее.

Офицер приказал им стоять у стены и не разговаривать. Затем подошел к каждому и потребовал документы.

Больше часа они стояли у стены. Наконец к ним подошел солдат. Он остановился перед Бронной, достаточно близко, чтобы она могла ощутить его дыхание с запахом чеснока, сунул нож ей за спину и перерезал веревку.

– Иди за мной, – грубо сказал он, хватая ее за локоть.

Солдат потащил ее, спотыкающуюся, в другую комнату, где за маленьким обшарпанным столиком сидел комиссар полиции. Взглянув с презрительной усмешкой на девушку, он подтолкнул к ней через стол какой-то бланк.

– Заполни и подпишись.

Тщательно, как только могла, она заполнила анкету, подписалась и протянула офицеру. Тот взглянул на лист, одобрительно кивнул и объявил ей, что она арестована. Вот и все. Никто не сказал, в чем ее обвиняют, никто не объяснил, что именно она натворила.

Без дальнейших объяснений Бронну отвели обратно в грузовик. К вечеру она уже была в камере тюрьмы Шерш-Миди.

Долгое время она лежала, свернувшись клубком, на тюфяке... Бронна попыталась разобраться в боли, пронизывающей грудную клетку. По-видимому, ничего не сломано, просто сильный ушиб. Она потихоньку собиралась с силами, вглядываясь в полумрак. Камера была около двух с половиной метров в ширину и трех с половиной в длину. За долгие годы стены потемнели от свечной копоти. Маленькое окошко за решеткой, туалет... Раковины умывальника не было. Единственный источник света – свеча на полочке под окном.

В камере было очень холодно. Она осмотрелась в поисках простыни или одеяла – хоть чего-нибудь, во что можно завернуться, чтобы унять дрожь. Ничего. Только ее топкая куртка. На краю тюфяка она заметила темный комок и потянулась к нему. Это был ее портфель! Какое чудо, что они не сочли нужным конфисковать его. Бронна накинулась на портфель, будто это была горячая пища. Расстегнула, высыпала на тюфяк содержимое. Немного же там было – расческа, два карандаша, ее маленький блокнот, пустой кошелек... Они забрали деньги.

Еще одно чудо! В портфеле, все еще связанные потертым кожаным ремешком, лежали книги Максима, которые он попросил ее взять. Она рассмотрела обложки. Одна из книг оказалась англо-французским словарем. Второй книгой был самоучитель игры в шахматы – игры, в которую она никогда не играла и которую никогда не понимала. Третья – атлас мира.

Она отложила книги и стала снова сосредоточенно размышлять о своем положении. Бронна думала о родителях – как они, должно быть, сходили с ума, когда она не вернулась из школы. Затем Бронна сконцентрировалась на ощущении голода – с раннего утра она ничего не ела. Внимание отвлеклось неутихающей болью в груди и парализующим холодом.

Бронна поднесла к свече свои застывшие пальцы, потом ладони – пока огонь не начал обжигать кожу. Когда руки стали достаточно теплыми, она засунула их под рубашку, потом прижала к вискам, к запястьям... Немного теплее... Бронна обернула ноги краем тонкого тюфяка и приказала себе уснуть. С наступлением дня кто-нибудь должен прийти и выпустить ее. Ведь это была всего лишь студенческая демонстрация.

Бронна забылась тревожным сном, когда заскрипела, открываясь, тяжелая металлическая дверь. Удары собственного сердца пробудили ее окончательно. Они идут, чтобы освободить ее! Все оказалось нелепой бюрократической ошибкой... В темноте девушка перевернулась и попыталась сесть, но в этот момент получила удар кулаком в губы, и голова ее снова откинулась к стене. Она была слишком ошеломлена, чтобы снова попытаться сесть. Рот заполнила теплая кровь, попахивающая сырым мясом.

Как оказалось, их было двое... Грубые руки рвали ее одежду. Еще одни руки раздвигали ее ноги. Бронну начало непроизвольно трясти. Она ощущала запах винного перегара и грубую ткань солдатской формы. Обхватив тело Бронны коленями, солдат втискивал в нее что-то, казавшееся одновременно твердым и мягким. Он входил в нее все глубже и глубже. Ей казалось, что ее разрывают пополам. От боли за закрытыми веками разлетались искры. Наконец он застонал и скатился с нее, а его место занял второй.

Она сосредоточилась на своем собственном дыхании. Если она дышит, значит, жива. Они входили в ее тело, но не могли войти в ее разум. Она мало знала о мужчинах и о том, как они это делают, но знала точно, что это не может продолжаться бесконечно. В конце концов они прекратят эти влажные, болезненные шлепки плотью о плоть – и уйдут.

Второй солдат бормотал странные слова – немецкие слова, которых она не понимала. Закончив, он поднялся на ноги и плюнул в нее. Она ощущала, как горит у нее на щеке жирное влажное пятно, но лежала, крепко закрыв глаза, пока не услышала, как их ботинки зашаркали по покрытому грязью полу. Дверь захлопнулась...

Очень долго она лежала, окаменев, свернувшись в клубок и прислушиваясь к звукам, опасаясь, что они могут вернуться.

На рассвете она снова услышала звук открывающейся двери – и вжалась в стену. Раздался металлический скрежет по полу, и, обернувшись, она увидела женщину-охранницу, которая оставила у тюфяка котелок с неаппетитным тепловатым супом и маленький ломтик черствого хлеба. Бронна набросилась на суп, как животное, и проглотила все, даже не распробовав.

День сменился ночью, а она все не двигалась. Ее обнаженные нервы могли воспринимать только сигналы, предупреждающие о возвращении солдат.

Они приходили три ночи подряд. Девушка молча подчинялась, как бы отключая на это время свой мозг от тела.

После той ночи, когда в ее камеру в первый раз не пришли солдаты, она обнаружила, проснувшись, что разум ее поразительно ясен. Ужас и ненависть, владевшие ею, уступили место холодной отрешенности с известной примесью гордости. Она была жива. Она не сошла с ума. Она не изошла слезами.

Она контролировала себя.

То, что сделали с ней солдаты, – еще не самое худшее, что могло произойти. Конечно, ей не нравилось, когда ее били, но все остальное, столь отвратительное и болезненное, особенно сначала, не вызвало перелома костей, не оставило открытых ран. Ее тело сейчас ничего для нее не значило. Оно существовало для нее лишь постольку, поскольку поддерживало голову, в которой находился мозг. А мозг там, внутри, был чистым и целым.

В то утро солнце протянуло длинный косой лучик бледного золотого света сквозь решетку окна. Лучик был тоненький и не давал тепла, но пятно света на полу у тюфяка наполнило ее невыразимой радостью.

Она перевернула тюфяк поближе к солнечному свету и вытащила книгу Максима по шахматам. Не спеша, жмурясь от слабого солнечного луча, она начала читать.

В это же утро Бронна впервые услышала во дворе, под окном, крики и звуки выстрелов. Это могло означать только одно – расстрел. Она немного послушала, дожидаясь тишины, чтобы продолжить свое занятие. Когда все утихло, она вернулась к раскрытой книге.

День подошел к концу, и Бронна обнаружила, что попала в фантастический мир шахмат, населенный королями и королевами, рыцарями и епископами. Мир стратегии и тайны, математики и бесконечной интриги.

Когда стало слишком темно, чтобы читать, Бронна перетащила свечку к тюфяку, совершила обряд согревания своих озябших пальцев и при свете свечи вновь начала с первой страницы. После второго чтения она обнаружила, что запомнила книгу почти наизусть.

Ночью ей снилась огромная шахматная доска.

Возбужденная, она ставила на нее воображаемые фигуры, передвигая их в точном соответствии с гамбитами, описанными в книге.

На следующее утро девушка проснулась оживленная, освобожденная от всех страхов, готовая начать новый день.

«Если это и ад, – рассуждала она, – то он не внутри меня. Ад – только снаружи».

Она больше не была одинока. Ее способность мыслить и познавать наполнила камеру людьми.

Если она переживет этот кошмар, который с ней сейчас происходит, ничего худшего с ней уже не случится.

Бронна понемногу начала собирать хлеб от каждой еды, пряча крошки, перемешанные с каплями воска от свечи, в кармане юбки. Когда набралось достаточно хлеба и воска, Бронна начала лепить примитивные шахматные фигурки.

На полу она расчертила квадрат со сторонами по полметра. Соскребая свечную копоть со стен, закрасила клетки и подчернила фигуры. Наконец дело было сделано. Чтобы уберечь свое творение, она накрыла шахматную доску тюфяком. С помощью расчески и карандаша углубила щель в осыпающейся штукатурке стены. Места стало достаточно, чтобы спрятать туда импровизированные шахматные фигурки. Когда все было готово, Бронна снова открыла книгу Максима на первой странице и села играть – сама против себя.

Проходившие дни теперь уже не казались бесконечными. Когда Бронна маневрировала шахматными фигурами, передвигая их по импровизированной доске, ее разум на целый день покидал грязную камеру.

Вечером, при свете свечи, она медленно, по одному слову читала словарь Максима, запоминая язык, который никогда в жизни не слышала.

Наконец она почувствовала, что знает достаточно много слов, и взялась за атлас. Она начала знакомиться с географией мира, заставляя себя пользоваться только своим новым языком.

Однажды утром она заканчивала умываться, когда услышала, что дверь открывается. Вошел мужчина – охранник, которого она никогда не видела раньше.

– Выходи! – скомандовал он. Бронна, стоявшая на коленях перед унитазом, неуверенно выпрямилась. Она стояла, глядя на солдата, и пыталась понять, что это.

– Бери свои вещи и катись, пока не передумали, – торопил ее охранник.

Не вполне веря в то, что слышит, Бронна вытащила книги и портфель из-под тюфяка, прошла мимо охранника и вышла за дверь. Совершенно спокойно, без проблеска надежды или чувства страха, она думала о том, что ее ведут на расстрел.

Охранник провел ее по длинному коридору, отпер входную дверь тюрьмы и грубо вытолкнул ее на ступеньки.

Она была на свободе!

Сначала Бронна шла очень медленно. Несколько месяцев она не проходила больше двух метров за раз. После каждого шага она ожидала, что услышит окрик, ощутит руку на своем плече, услышит звук выстрела и почувствует удар в спину. Ничего этого не случилось – и она побежала.

Вот и угол ее родной улицы... У порога отцовского отеля силы покинули ее. Она сдалась – и упала без сознания на каменные ступени.

* * *

– Тише! Тише!

Бронна услышала звук и попыталась открыть глаза. Но сил поднять веки не было.

При звуках чьего-то шепота перед закрытыми глазами встали покрытые сажей стены ее камеры в мигающем свете свечи.

– Не будите, ей нужен сон, – ласково прозвучало у ее уха.

Она ощутила запах чего-то прекрасного, похожего на аромат фиалки.

– Кажется, она просыпается, – произнес прежний заботливый женский голос.

Он напоминал звук колокольчика.

Бронна со страхом заставила себя открыть глаза. Она находилась не в камере, а в оклеенной обоями комнате. Обои казались знакомыми, как и женщина, склонившаяся над ней. У женщины было милое, приветливое лицо с округлым подбородком и большими выразительными глазами.

– Здравствуй! – мягко сказала она. – Как ты себя чувствуешь?

Бронна смогла ответить только пристальным взглядом.

– Меня зовут Дексия. Как ты себя сейчас чувствуешь?

Она сняла компресс с головы Бронны и опустила его в металлическую миску, стоящую на ночном столике.

– Где я? – прерывисто выговорила Бронна.

Произнося эти слова, она ощутила свистящий звук в своей груди и разразилась внезапным кашлем. Она попыталась зажать свой рот руками и поняла, что обе руки забинтованы. Когда приступ прошел, она в изнеможении откинулась на подушку.

– Что со мной? – чуть слышно спросила она.

– У тебя коллапс легкого, – ответила женщина. – Почти пять дней ты лежала без сознания с очень высокой температурой. Это инфекция, но мы нашли нужное лекарство.

– Мои руки! – выкрикнула Бронна. – Что с моими руками?

– На них сильные ожоги. И они тоже поражены инфекцией.

Бронна рассматривала прекрасное лицо женщины.

– Вы мадам Соланж, – сказала она наконец. – Я в вашем номере. Помню эти обои. Вы все еще здесь живете?

– Да, дорогая. Я теперь здесь одна, – ответила печально мадам Соланж. – Но откуда ты меня знаешь?

Прежде чем Бронна успела ответить, кто-то стоявший в ногах кровати добавил:

– Больше никого не осталось.

Бронна перевела взгляд и увидела молодую женщину с коричневатой кожей, одетую в длинную, падающую свободными складками одежду – такая была изображена в атласе Максима, в разделе, посвященном Индии.

– Это Нанти, – сказала мадам Соланж, указывая кивком головы на молодую женщину. – Она прислуживает мне здесь и помогает одеваться в гримерной театра. Сейчас ухаживает и за тобой.

– Где мои родители? – спросила Бронна, боясь услышать ответ.

Женщины обменялись недоуменными взглядами.

– Где они все? – настойчиво повторяла она, чувствуя, что произошло что-то ужасное. – Мои отец и мать. Моя сестра. Куда они делись?

– Нанти! О Боже! – Мадам Соланж подняла руки к лицу. – Так ты, наверное, дочь господина Чарных? – Она выглядела совершенно убитой. – Дорогая девочка, я же не знала, кто ты такая...

– Но, мадам! – сказала пораженная Нанти. – Ведь месье Чарных считал, что его дочь погибла.

– Бедняжка! – воскликнула мадам Соланж. – Что же с тобой случилось?

– Я была в тюрьме. С прошлой осени. Меня схватили во время студенческой демонстрации. Но где мои родители? Они знают, что со мной все в порядке?

Мадам Соланж крепко сжала руку Бронны, глаза ее наполнились слезами.

– Они уехали, – сказала она мягко. – Все уехали.

– Уехали? Куда? На юг? У мамы сестра в Руане. Не могу представить себе, чтобы отец бросил гостиницу!

– Нет, милая. – Мадам Соланж старалась говорить спокойно. – Их арестовали несколько месяцев назад. Насколько мне известно, их отправили в лагерь в Гюре. Наверное, надо взглянуть правде в глаза. Боюсь, их уже нет в живых.

– И моей сестры тоже? – произнесла она чуть слышно.

Женщины кивнули в ответ.

– О Боже... Как это произошло? – сквозь слезы спросила Бронна.

– Меня здесь не было, но мне рассказали, – печально ответила Дексия. – Вооруженные люди приехали в прошлом ноябре ночью. Они обнаружили у твоего отца радио и обвинили его в причастности к движению Сопротивления. Всех увезли в грузовике. Когда мы с Нанти вернулись из театра, гостиница была пуста. Ее охраняли солдаты. Они впустили нас только потому, что я была с моим другом, майором фон Кесселем.

– Тот самый майор. – Голос Бронны звучал безжизненно.

– Ой, – сказала мадам Соланж с удивлением. – Ты знаешь майора?

– Я видела его. – Бронна закрыла глаза. – Здесь... до... – Перед ее мысленным взором возникли темные силуэты двух солдат, приходивших в ее камеру, и она почувствовала, как к ее голому животу прижимаются медные пуговицы, такие же, как на форме майора. – Вы с ними заодно, да? – шепотом проговорила она.

– Что ты имеешь в виду? – Мадам Соланж выпустила руку Бронны.

– Нацистка. Должно быть, вы нацистка. Они ведь не арестовали вас. Не расстреляли и не отправили в лагерь благодаря вашему другу. Поэтому у вас чудесные кремы и мыло, горячий шоколад и шелковые платья, каких нет ни у кого. Значит, вы нацистка.

– Ты совершенно не права, моя дорогая, – спокойно сказала мадам Соланж. – Я делаю то, что мне надо делать. Возможно, ты поймешь, когда поправишься.

Бронна хотела набрать в легкие воздуха и закричать. Но не смогла – это было похоже на попытку сделать глоток через дырявую соломинку. Снова начался неистовый приступ кашля. Мелкие капли крови забрызгали кружевную вышивку белоснежной простыни.

– Мадам, может быть, позвать врача? – Нанти перешла на другую сторону кровати и обняла Бронну за плечи, чтобы успокоить ее.

– Нет, Нанти! – резко возразила мадам Соланж. – Мы узнали, кто она, и теперь не можем рисковать. Если они поймут, что она здесь, мы все окажемся в ужасном положении. А ее они, скорее всего, заберут.

Мадам Соланж повернулась, направилась к шкафу у стены и начала вынимать оттуда платья.

– Я сама оденусь сегодня вечером, Нанти. Ты останешься здесь с девочкой. – Она снова подошла к Бронне, которая не спускала с нее глаз. – У тебя есть документы?

Бронна медленно покачала головой:

– Нет. Их отобрали в полицейском участке, когда я подписала какую-то анкету.

– Ты что-то подписала? – встревожилась мадам Соланж.

– Отчего же, конечно. Я не думала, что это имеет какое-нибудь значение.

Мадам Соланж взглянула на Нанти. Та нервно кусала ярко-красные губы, вытягивая их в тонкую линию.

– Ну что ж, я знаю, что надо сейчас делать, – решительно сказала она. – Нанти, мы должны достать ей новые документы. Ты не беспокойся, дорогая. Я все беру на себя. Ты должна думать только о том, чтобы выздороветь. Скоро у тебя будет новое имя.

– Но меня зовут Бронна Чарных!

Мадам Соланж прижала пальцы к губам Бронны:

– Нет, нет и нет, милая девочка. Забудь это навсегда. Ты никогда не должна произносить это имя.

Черный нацистский штабной лимузин с развевающимися флагами на обоих передних крыльях подкатил к краю тротуара перед гостиницей, принадлежавшей некогда Яше Чарных! Дексия Соланж, актриса, исполнявшая главную роль в озорной пьесе Мольера, идущей в «Одеоне», вышла на тротуар. На каждом представлении Дексия появлялась перед набитым до отказа залом. Публика состояла из немецких офицеров, коллаборационистов, принадлежащих к высшему свету, и дам, которые по окончании спектакля, одевшись во все лучшее, что сохранилось в их гардеробе после закрытия фешенебельных магазинов, направлялись к «Максиму», в «Риц» или «Лидо».

Для большинства парижан жизнь стала абсолютно безрадостной. Беспощадный каблук нацистского сапога все сильнее затаптывал хрупкую жизнь в Городе Света.

В те мрачные дни Дексия Соланж талантливо играла не только на сцене. Казалось, все, что происходило в это тяжкое время, почти или вовсе не затрагивало красавицу актрису. В действительности же она вся кипела от ненависти и жажды мести. Юная Чарных, которая выздоравливала в ее гостиничном номере, потерявшая своих родных по злой воле нацистов, была не одинока в своем горе. Младший брат Дексии Лаваль, красавец солдат, погиб при Дюнкерке, когда была разбита французская армия.

Дексия позволяла себе появляться на людях с майором фон Кесселем. Его покровительство было жизненно необходимо, благодаря ему она получала преимущества, выходящие далеко за рамки душистого мыла для ванны или свежего мяса для стола.

Именно он убедил власти передать ей маленькую гостиницу на улице Сен-Дени.

С помощью рабочих, предоставленных тем же фон Кесселем, она превратила первый этаж в кабаре и ночной клуб исключительно для увеселения офицеров Рейха.

Нанти уже ждала ее на ступенях гостиницы. Она приняла от мадам Соланж медно-красную атласную вечернюю накидку и меховую муфту.

– Доктор Готье ждет в гостиной, – шепнула она, наклонив голову.

– Нанти! – обеспокоенно сказала мадам. – Ты же знаешь, как опасно ему приходить сюда.

– Все в порядке, вот увидите. – Нанти лукаво улыбнулась.

Дексия проследовала через вестибюль с некоторой поспешностью. До того, как стало известно, кто такая Бронна, они пользовалась услугами врача, найденного с помощью майора. Но сейчас это стало опасно.

Гостиная сначала показалась ей пустой. На середине деревянной лестницы, прислоненной к дальней стене, стоял человек в комбинезоне и кепке и тщательно чистил фарфоровую люстру.

– О, мадам Соланж, – улыбнулся он, когда Дексия подошла к лестнице. – Одобряете ли вы мою работу?

– Спускайся, Эдмон, – приказала она, подавляя разбиравший ее смех. – Ты свернешь себе шею.

Доктор Эдмон Готье, директор специальной хирургической больницы в Нейи, положил пыльную тряпку на ступеньку и медленно спустился с лестницы.

– Вы, девочки, ведете опасную игру. Даже твой великолепный майор не поможет, если кто-нибудь дознается, что ты сказала неправду и та девушка не умерла.

– Молчи! – прошептала Дексия. – Не об этом сейчас речь. Какие новости?

– Все готово. Мы можем сделать все в больнице завтра вечером, – ответил он. – Моя жена будет мне ассистировать, она медицинская сестра. Никому другому я не доверю.

Дексия смотрела на него с нежностью и печалью. В его аккуратной редкой бородке седых волос стало больше, чем черных, а на красивом лице появились новые суровые морщины. Эдмон Готье и Дексия любили друг друга когда-то и остались верными друзьями. Дексия знала, что нацисты подозревают доктора в связях с движением Сопротивления, и постоянно боялась, что ее раненые товарищи, число которых увеличивалось с пугающей быстротой, могут оказаться лишенными его бесценного мастерства целителя. Весть о том, что Голубь (под этим именем доктора знали в Сопротивлении) направляется к ним, была для раненых или контуженных как ответ на их молитвы. Ей очень не хотелось втягивать его в свой план превращения дочери Чарных в свою «племянницу из Лиона», но другого выхода не было. Девушка достаточно настрадалась, и о ней следовало позаботиться.

– Расскажи поподробнее, Эдмон, но быстро. – Она закрыла дверь гостиной. – Люди, с которыми мне придется обедать, просто помешаны на пунктуальности.

– Понимаю...

– Как все это произойдет? – Дексия облокотилась на зачехленную стойку бара.

– Не волнуйся. – Доктор Готье прижал кончики пальцев ко лбу. – Я только что обследовал ее. Она все еще слишком истощена для хирургического вмешательства. Правда, легкие чисты. Что касается рук, то тут мало что можно сделать. Ожоги очень сложные, отягощенные воздействием свечного воска и инфекции. Руки заживают, образуются рубцы, которые нельзя удалить. Идет процесс первичного натяжения тканей.

– И к чему же это может привести? Не потеряет ли она руки?

– Нет-нет. Но кончики пальцев могут остаться онемевшими, и у нее больше не будет отпечатков пальцев. В конечном итоге это может пойти нам на пользу.

Дексия кивнула.

– Но ты уверен, что она достаточно окрепла, чтобы перенести операцию такого рода?

– Гм-м-м... Физически, возможно, и нет, но морально она очень сильна. Особенно если учесть, что ей пришлось пережить. Я бы сказал, что она к этому готова.

Дексия нахмурилась.

– У нее хватило силы, чтобы вернуться буквально с того света, Эдмон. А небольшая пластическая операция... – Она умолкла, поняв, что слишком оптимистична.

– А у тебя уже есть для нее новые документы?

– Да-да, – поспешно ответила Дексия. – На имя Клео О'Куан, девушки того же возраста, которая умерла от тифа. Документы, спасибо нашим друзьям, безупречны. Теперь не хватает только ее фотографии.

Доктор прислонился к лестнице.

– Должен предупредить тебя, Дексия, что я решительно против увеличения груди. У нас нет необходимой ткани. Все мои материалы, вплоть до ниток для наложения швов, контролируются. Но переделать ей нос, изменить челюсти и щеки я смогу. Мы многому научились, работая с изуродованными лицами наших солдат.

– И это сделает ее неузнаваемой?

– Абсолютно. – Он уверенно улыбнулся. – Не поручусь, что она станет такой прекрасной, какой могла бы быть твоя кровная родственница, но я не волшебник.

Дексия опустила глаза.

– Благодарю тебя, Эдмон, – тихо сказала она.

Доктор взял ее руку, повернул и нежно поцеловал в ладонь. Этот жест, такой простой и одновременно теплый, шевельнул в ней прежние чувства.

– Не пойму, зачем ты так рискуешь, милая... Конечно, у тебя есть свои причины, – сказал он.

Когда они направились к двери, он взял ее под руку.

– А теперь пойдем, я быстренько покажу тебе, что надо делать.

На следующий день после встречи с доктором Готье давали «Мещанина во дворянстве» Мольера. В последнем акте героиня Дексии Соланж почти все время находилась на сцене. По ходу действия она прошла к рампе, чтобы произнести заключительный монолог. Оказавшись на краю сцены, Дексия схватилась за горло, откинула голову, глаза ее закатились – и она стала медленно оседать на пол. Пышная юбка смягчила ее падение. Дексия закрыла глаза и прислушалась. Зал замер не дыша. Она слышала бегущие шаги, слышала, как Раймон, помощник режиссера, сценическим шепотом просил опустить занавес.

Дексия лежала, закрыв глаза и раскинув руки, на холодном полу сцены, пока, как они и договорились, не подоспела Нанти и не начала отдавать приказы. Дексия почувствовала, как сильные руки подняли ее и понесли за кулисы. Раймон крикнул кому-то, чтобы вызвали «скорую помощь».

Как только двое актеров уложили ее на кушетку, Нанти распорядилась, чтобы все вышли. Через несколько секунд доктор Готье, который находился в зрительном зале, стучал в запертую дверь.

Нанти уже сняла с Дексии парик и расстегивала ей платье. Доктор Готье без слов подошел к стенному шкафу и помог Бронне выбраться оттуда.

Дексия вылезла из платья, и Нанти сразу же набросила его на Бронну. Оно висело на ее худых плечах и плоской груди, как драпировка. Потом на Бронну надели парик.

Все было ей велико, но это значения не имело.

Ее уложили на носилки и укрыли одеялами, а когда выносили через служебный вход, видны были лишь блестящие завитки парика на макушке. Внизу, в поджидающей машине «скорой помощи», уже сидели переодетые Дексия и Нанти.

В эту ночь, когда доктор Готье и его жена работали при свете свечей в операционной без окон на окраине Парижа, на свет родилась Клео О'Куан.

Лицо Клео заживало быстро. Но пока ей нельзя было появляться в номерах нижнего этажа, и Дексия беспощадно ее дрессировала.

– Нет, нет, только не так! – резко говорила Дексия. – Плечи прямо, подбородок вверх, подбери попку. Имей выдержку и сосчитай от одного до пяти. Раз, два, три, четыре, пять. Повернись – и...

– Дексия, пожалуйста, дай мне отдохнуть, – умаляла Клео, откидываясь на спинку кушетки в элегантно отделанной гостиной Дексии.

– Позволь мне отдохнуть, – поправила Дексия.

– Позволь мне отдохнуть!

– Да. У тебя хорошо получается, cherie. Еще несколько уроков – и ты будешь двигаться, как манекенщица Дома Вьонет. Только помни, что плечи надо держать прямо. Представляй, что к твоей макушке прикреплена струна, и она тянет тебя вверх... вверх. Подними подбородок, вытяни шею. От того, как ты себя подаешь, зависит, как тебя принимают.

– Я стараюсь, Дексия, – вздохнула Клео. – Я правда стараюсь.

Здесь, в комнатах на верхнем этаже отеля, она прошла огромный путь. Теперь она ничем не напоминала того разбитого, заросшего грязью, тридцатишестикилограммового ребенка, свалившегося от слабости у дверей отеля.

От прежней внешности мало что осталось. Овальное лицо стало более узким. Доктор сделал ей высокие, как у Дексии, скулы и слегка выступающую челюсть. При новой линии подбородка ее губы стали полнее, а фарфоровые коронки скрыли урон, нанесенный ее зубам за месяцы недоедания и чистки их корками хлеба.

Чудодейственные настои и мази Нанти придали волосам бледно-серебристый оттенок. Затем Нанти подстригла ее, превратив неухоженную, редеющую копну волос в гладкую шапочку в стиле «Жанна д'Арк» с прямой челкой до бровей, подчеркивающей светлые глаза.

Пока Клео выздоравливала, она целыми днями учила Нанти играть в шахматы. В свою очередь Нанти, которая до службы у Дексии была нянькой в английской семье в Нью-Дели, помогала ей правильно произносить английские слова, выученные в тюрьме. Уроки английского, даваемые индийской женщиной французской девушке, породили очень своеобразный акцент.

Часто, прерывая уроки, они начинали приводить в порядок старые спальни отеля. Клео не понимала, для чего предназначаются эти комнаты, пока однажды Нанти не вернулась домой с охапкой тяжелой ткани, которую она выменяла на одном из забытых складов на окраине города.

Клео, как обычно, лежала и читала.

– Нанти! – воскликнула она. – Какая красота. Это для чего?

Нанти бросила рулоны на стул и вздохнула с облегчением.

– Драпировки и покрывала для кроватей. Видимо, краденные со склада. Мне повезло – теперь их будет достаточно.

Клео отложила книгу.

– Драпировки и покрывала? Как изысканно.

– Так и должно быть, учитывая цену, которую этим свиньям придется платить за один час, – сказала Нанти. Ее темные глаза сузились.

– За час? Не понимаю. – Клео была сбита с толку. – Ведь люди не останавливаются в отеле на час...

Нанти откинула тонкую ткань своего сари, которой обычно покрывала голову, выходя из дома, и начала смеяться.

– Что здесь смешного? – обиделась Клео.

Нанти подошла поближе к ее кровати.

– Прости меня, малышка! Я смеюсь не над тобой. Забавная ситуация. Ты здесь находишься уже так долго и не понимаешь, что происходит внизу.

Клео отшвырнула книгу на пододеяльник.

– Нет, не понимаю! – сказала она сердито. – Может быть, ты мне объяснишь?

– У нас здесь бордель, моя милая. Лучший во всем Париже.

– И это в доме моего отца? – Клео была ошеломлена.

Милое лицо Нанти нахмурилось и поблекло.

– Никогда не говори об этом, никогда! Этот дом принадлежит мадам Соланж. Ты не должна забывать об этом.

Тогда до Клео дошло, что, возможно, и ее собственное преображение было совершено в целях, о которых ей никогда не говорили.

– Нанти, – сказала она неуверенно, – а меня вы тоже хотите... ну, ты понимаешь. Поэтому Дексия потратила столько сил на меня? Преобразила меня? Чтобы я была с этими офицерами, в одной из этих изящно застланных постелей?

– О нет! – Нанти была смущена. – Никогда.

В женщинах, желающих работать на мадам Соланж, нет недостатка. Вот уже несколько недель от них отбоя нет. А тебя мадам Соланж любит. Ты – ее семья!

– Нанти, ты уверена?

– Я уверена, Клео! – Нанти расстелила на ковре ткань, собираясь измерить ее.

С тех пор и до своего полного выздоровления Клео не задавала вопросов относительно происходящего внизу.

Когда мадам Соланж провела свою «племянницу» через безупречно чистую новую кухню и Клео увидела обеденный зал, она просто замерла. Потолок был, как шатер, задрапированный красным бархатом, в центре сияла огромная красная люстра из венецианского стекла. Вдоль стен черные кожаные кушетки, отделанные бронзой. Каждый стол покрыт шелковой розовой скатертью, свисающей до пола, с толстым стеклом наверху. Через новый дверной проем в виде арки просматривалась комната поменьше, в которой находился длинный бар, выкрашенный в черно-белый цвет и покрытый лаком. Напротив бара была сооружена эстрада для оркестра и маленькая площадка для танцев.

В вестибюле, раньше темном и тесном, теперь возвышалась винтовая лестница с узорчатой бронзовой решеткой и перилами, которая вела к лифту.

– Ну? Как тебе нравится? – спросила Дексия, когда экскурсия закончилась и они остановились посередине того самого помещения, которое раньше было вестибюлем.

– Поразительно, – искренне сказала Клео.

Она и представить себе не могла, во что может превратиться далекий от центра города отель, в котором она выросла.

– Мне тоже нравится. – Дексия улыбнулась.

Взяв Клео за руку, она повела ее обратно, в бар.

– Посидим минутку. Нам надо поговорить...

Клео покорно села. Ей было любопытно, что такое скажет Дексия, а из головы не выходили комнаты наверху. Она села на краешек мягкой кушетки, а Дексия склонилась над столом и нажала кнопку на стене, как бы вызывая официанта.

– Здесь кто-то есть? – Клео оглядела пустую комнату.

– Да, это очень важный человек; я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.

В двери, ведущей из холла на кухню, появился крепко сбитый мужчина. Он был молод, по-видимому, чуть больше двадцати, однако уже успел отрастить пышные усы, кончики которых лихо загибались вверх. Вместо блузона официанта, который ожидала увидеть Клео, на нем поверх белой рубашки была черная кожаная куртка. Брюки того же цвета.

– Добрый вечер, Дексия! – произнес он низким и звучным голосом. – Наконец-то я познакомлюсь с твоей племянницей!

Дексия взглянула на него и улыбнулась.

– Садись, Жак. – Она повернулась к Клео. – Это наш друг Жак. Он будет у нас метрдотелем или как там он сам захочет называться. В рабочее время он подчиняется тебе.

– Мне? – спросила Клео, показывая рукой на себя. – Что ты имеешь в виду? Я не знаю, как...

– Дай мне закончить, – с легким раздражением сказала Дексия. – А вот в других ситуациях, когда вам придется заниматься настоящей работой, ты подчиняешься ему, как и девушки, развлекающие немецких офицеров. Жак руководит нашей организацией маки. Его конспиративное имя – Лис. Ты поймешь, почему его так называют, когда поработаешь с ним. Верно, Жак?

Жак кивнул и сел рядом с Дексией, лицом к лицу с Клео.

– Клео, ты нам нужна, – сказал он. – Дексия до сих пор не решалась поговорить с тобой. Нам надо было убедиться, что тебе можно доверять. Теперь мы видим, что можно.

– Спасибо, – сказала Клео.

– Я объясню, что мы собираемся делать. Все, что мы узнаем здесь от наших, как говорится, гостей, должно быть передано союзникам в Англию.

Клео была заинтригована.

– А как вы связываетесь с Англией? Не понимаю.

Жак улыбнулся и повернулся к Дексии:

– Можно, я покажу ей?

Жак повел Клео на второй этаж, где они вошли в маленькую кабину лифта. Пока молодые люди поднимались на крышу, Клео молчала. Она была взволнованна, ей доверили нечто важное и опасное.

Жак открыл тяжелую металлическую дверь, ведущую на крышу, и приложил палец к губам.

Клео ступила на крышу. Вокруг было темно. Но на фоне ночного неба она разглядела множество клеток.

– Что это? – Она была совершенно сбита с толку.

– Это почтовые голуби. У нас здесь их дюжина, они перемешаны с другими птицами. Ты знаешь, что Дексия придумала сделать фирменным блюдом своего ресторана жареных голубей. Клетки на крыше ни у кого не вызовут подозрения.

Клео кивнула.

– Так вот. Одна из этих птичек, – Жак поднял взерх голубя, – может добраться до Дувра меньше чем за шесть часов. Там наши люди получат послание, заменят его своим – и бросят птицу в воздух. За день мы обменяемся информацией, которая нужна, чтобы сделать Францию снова свободной.

– Чем я могу помочь? – спросила она.

Он в первый раз улыбнулся ей широкой улыбкой, сверкав белыми зубами в тусклом свете.

– Во-первых, – сказал он, – ты будешь писать отчет каждый вечер и приносить сюда. Я покажу тебе, как снаряжать птиц. Во Франции есть и другие люди, занимающиеся этим, поэтому ты должна подписывать свои послания конспиративным именем. Я выбрал для тебя имя – Анна.

Девушки, что нанимались на работу к мадам Соланж, не были похожи на женщин, которых Клео привыкла видеть. Каждая из них удивляла ее еще больше, чем предыдущая. Это было совершенно неожиданно. Конечно, Клео видела уличных потаскушек еще до прихода немцев. Бывало, они с сестрой перешептывались и хихикали, отмечая их вызывающие платья в обтяжку, выставленную напоказ плоть и ярко крашенные волосы. Но девушки, приходящие сейчас к мадам Соланж, выглядели так, будто сошли с экранов довоенных фильмов.

Они были идеально красивы.

Их дело сразу же пошло очень успешно. Дурные предчувствия Клео, что ей будет противно соприкасаться с сексуальной жизнью, вскоре улетучились. На их место пришло восхищение тем, сколько полезней информации добывали они в клубе и в надушенных спальнях. В стенах отеля можно было случайно услышать о передвижениях войск, секретных базах подводных лодок на Нормандском побережье, о тайных складах боеприпасов, глубоко спрятанных в лесах, а также о том, что известно гестапо про деятельность Сопротивления. Информация – вот что здесь главное, а не секс. Чем больше информации, тем легче действовать.

Клео проснулась и взглянула на часы. Скоро рассвет. У нее едва оставалось время, чтобы умыться, причесаться и быстренько одеться.

Выходя из комнаты, она слегка надушилась.

Жак должен ждать на крыше. Она не видела его уже несколько дней.

За прошедшие месяцы они разработали исключительно эффективную систему. Если надо было передать послание, в полночь Клео покидала служебное помещение клуба, расположенное за кухней, и незаметно пробиралась к лифту. В своей комнате, рядом с номером Дексии, она зашифровывала ночное послание, затем переписывала его невидимыми чернилами, как научил Жак. Чернила включали такое вещество, которое реагировало только на мочу их английского агента через несколько часов после того, как он примет соответствующую таблетку. Если что-то происходило с их агентом, химическая формула таблеток изменялась, чтобы отвечать физиологическим особенностям того, кто займет его место. Клео переписывала сообщение, свертывала его в трубочку и прятала, чтобы потом поместить в цилиндрик.

На рассвете Жак закрывал ресторан и, пока еще не совсем рассвело, поднимался на крышу и принимал послание у прилетевшей птицы.

Однажды утром она вышла на крышу, зная, что он ждет ее там, и почувствовала, что дрожит, хотя летний воздух почти не охладился за ночь. Дул сильный ветер.

«Это плохо для приземления птиц», – подумала она, отводя челку, падающую на глаза.

Она увидела Жака, стоявшего облокотясь о низкую стену, окружающую крышу. Над его головой поднималась спираль дыма и уплывала в сторону Нотр-Дама. Он уже снял смокинг и переоделся в черную рубашку с открытым воротом. Увидев Клео, он отбросил сигарету. Она спокойно подошла к нему, стараясь не потревожить спящих птиц в клетках, расположенных в два ряда.

– Доброе утро, – прошептала она, смущаясь от того, что от нее пахнет духами, запах которых, казалось, усилился на солнце.

Он смотрел на нее не улыбаясь и молчал.

– Все в порядке? – Она заметила морщинки, возникавшие от напряжения в уголках его глаз, которые означали, что он не спал.

Жак отвернулся и взглянул на лежащий внизу город.

– Меня кое-что тревожит, – сказал он смертельно усталым голосом.

– А в чем дело?

– На прошлой неделе наши убили несколько десятков коллаборационистов. Вчера ночью было совершено нападение на склад около Шартреза. Они забрали трех местных жителей, которые продавали топливо для немецких грузовиков.

Клео уставилась на него, недоумевая:

– Но мы же в безопасности, Жак. Они ведь знают, чем мы занимаемся.

Жак медленно покачал головой.

– Не будь так уверена, Клео, – печально сказал он. – Да, несколько человек из руководства, безусловно, знают. А если с ними что-то случится? Кто тогда расскажет о вас?

– Ты расскажешь! – Клео говорила сердитым шепотом. – Ты им расскажешь!

– А если со мной что-нибудь случится?

Клео ошеломила мысль, что она может потерять его. Клео положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в грудь. В тот момент, когда она ощутила гладкую ткань его рубашки у своей щеки, ей показалось, что она умирает. Она попыталась отстраниться, но он крепко обнял ее.

Откинув назад голову, он поднял ее подбородок и заглянул в глаза.

– Мы должны были бы сделать это уже давно. – Его голос звучал совсем по-другому, напряженно и взволнованно.

– Что сделать? – переспросила она, наблюдая, как приближаются к ее губам его губы.

Она дала себе раствориться в его поцелуе, в его руках, в его теле. Это было совершенно незнакомое чувство, и ей захотелось, чтобы оно никогда ее не покидало.

– Пойдем. – Он отпустил ее. – Пойдем вниз.

– Куда?

– В твою комнату.

Она ждала этого с замиранием сердца.

Когда они слились воедино, она ощутила себя так, как если бы раньше до нее никто не дотрагивался. Его прикосновения были легки, словно ветер, а нежные поцелуи, покрывавшие каждый сантиметр тела, заставляли трепетать и возносили на облака. Радость от того, что она любима, счастье высвобождения от гнета воспоминаний были сильнее всего, что ей доводилось испытывать прежде.

Весной 1944 года Париж голодал.

Запасы продовольствия, лекарств и всего прочего, необходимого для жизни, оказались почти исчерпанными.

Однако для немецких офицеров и верхушки коллаборационистов жизнь в Париже была другой, гораздо более сносной. Столики «У Максима» и в «Шехерезаде» заказывались заранее. В переполненном зале Мулен-Руж пели Эдит Пиаф и ее юный протеже Ив Монтан. В Лоншане и Отейе, где по выходным все еще появлялись недокормленные лошади, ставки делались сигаретами – самой лучшей валютой.

Отель мадам Соланж был чем-то вроде частного клуба. Чтобы всего лишь выпить там бокал вина в баре, нужно было иметь чин или влияние. К стойке бара приходилось проталкиваться сквозь плотные ряды немецких офицеров. Клетки на крыше все еще поставляли сочных голубей на жаркое.

В июне весть о том, что союзники высадились в Нормандии, принесла в отель чувство необычайного облегчения. Из комнаты Дексии наверху, где собрались гости, доносились приглушенные голоса и смех. Жак достал наушники – Дексия могла теперь сквозь треск немецких глушилок без опаски слушать коротковолновый приемник. Услышав последние новости, Дексия, Нанти и Клео начали обниматься и плакать от радости.

– За это надо выпить, – взволнованно предложила Дексия. – Нанти, у нас есть шампанское генерала Фольгрена?

– Целый ящик! – Нанти в восторге захлопала в ладоши и поспешила на кухню, к холодильнику.

Отель был обеспечен электричеством благодаря установленному на крыше генератору, который Жак «конфисковал» из грузовика, беспечно брошенного без охраны около дома.

Нанти налила всем шампанского – лучшего, которое осталось во Франции.

– Да здравствует Франция, да здравствуют американцы, – прошептала Дексия, поднимая свой бокал.

Клео отпила глоток и замерла, обдумывая, как спросить у Дексии об одном обстоятельстве, которое мучило ее с того самого дня, когда на крыше Жак упомянул о нем.

– В чем дело, Клео? – спросила Дексия, устроившись в своем излюбленном уголке на софе, покрытой парчовыми подушками с бахромой. – Или ты не рада?

Клео поставила бокал.

– А что будет с нами, когда придут американцы?

– Ничего! Вместо огромных белокурых немцев к нам будут ходить огромные белокурые ковбои, – не задумываясь ответила Дексия.

Клео больше боялась за Дексию, чем за себя. Она испытала, что такое нацисты, и слишком хорошо помнила свой тюремный опыт.

– А вдруг люди, которые о нас ничего не знают, начнут нас преследовать? – спросила Клео.

– За что?

– За то, что мы будто бы коллаборационисты.

– Не бойся. – Дексия протянула пустой бокал, чтобы Нанти наполнила его.

Клео улыбнулась и больше не стала возвращаться к этой теме. Она привыкла доверять Дексии.

Вздрогнув, Клео проснулась, ей послышались знакомые звуки. В испуге она бросилась к окну, чтобы разобрать получше.

Птицы! Их было слышно через два этажа, отделявшие ее комнату от крыши.

Шум был такой, словно они бились о клетки и кричали громче обычного. Она взглянула на часы у кровати и, чертыхаясь про себя, стала одеваться.

Жак предупреждал, что если птица, посланная из Англии, прилетит неожиданно, остальные могут устроить переполох.

Клео быстро поднималась по ступеням, откидывая падающие на глаза волосы, как вдруг увидела, что дверь на крышу открыта. Клео похолодела.

На лестничную площадку, закрывая за собой дверь, выходил майор фон Кессель.

– Доброе утро, месье, – сказала она вежливо, насколько могла.

Он глядел на нее безмолвно, с каменным лицом.

– Что здесь происходит? – спросил он низким угрожающим голосом.

– Здесь? – запинаясь, повторила она.

– Эти птицы, их гомон разбудил меня.

– Простите. Обычно я кормлю их до восхода солнца, а сегодня проспала.

– Чьи это птицы? Зачем они здесь?

– Для еды, – твердо сказала Клео. Майор снова уставился на нее:

– Ты лжешь!

– Почему вы не верите мне, месье? Ведь вы сами много раз ели жаркое из голубей, я видела.

– Значит, это голуби мадам Дексии... Вот как интересно.

Клео поднялась к двери, ведущей на крышу.

– Пожалуйста, разрешите пройти, – вежливо попросила она. – Я должна подойти к ним. Они успокоятся, когда я покормлю их и дам воды.

Она почувствовала большое облегчение, когда он отступил, чтобы она могла открыть скрипящую дверь. И тут, к своему ужасу, поняла, что он идет за ней на крышу.

Как по сигналу, птицы одна за другой затихали, почувствовав ее присутствие. Клео обвела взглядом крышу. На клетке, стоящей у стенки, окружающей крышу, сидел одинокий, только что прилетевший голубь, на его лапке был ясно виден цилиндрик. Видимо, получилась какая-то путаница. Сегодня они не ждали никаких посланий.

Клео стала ловко пробираться к большому мешку с зерном, прислоненному к стене, пытаясь заслонить собою клетки от майора.

– Птицы начинают очень шуметь, когда проголодаются. Они очень симпатичные... Не хотите подержать? – Залезла в клетку, ухватила ближайшую птицу и протянула ее майору.

– Я хочу посмотреть вон того. – Майор указал на голубя, расхаживающего по крыше у стены. Голубь невинно покачивал головой.

Клео, прищурившись, посмотрела на голубя, словно не понимая, о чем он говорит.

– Которого? – спросила она.

Он обхватил ее запястье.

– Пойдем покажу. – И повел ее к дальней стене.

Цилиндрик на лапке был на виду, надо было срочно что-то предпринять.

Звук упавшей кружки с зерном перепугал всех – майора, Клео, расхаживающую птицу.

– О Боже! – воскликнула Клео, притворяясь, что смотрит вниз, на рассыпавшееся зерно, хотя прекрасно видела, как голубь расправил крылья и поднялся над крышей.

Майор сжал ее плечо.

– Идиотка! – закричал он. – Ты ведь это сделала нарочно!

Она заморгала и подняла на него глаза.

– Да что вы, это чистая случайность. – Она всхлипнула, потом снова опустила взгляд. – Вы только посмотрите, что я натворила. Теперь придется идти вниз, за метлой.

– Ты никуда не пойдешь, моя радость, – прорычал он. – Я понял, что ты здесь делаешь. Эта птица, – он показал на стену, – это был почтовый голубь. Ты думаешь, я дурак?

– Какая птица? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало то ли непонимание, то ли идиотизм.

Почему-то она знала, что сейчас он ее ударит. Слава Богу, его тяжелая рука не успела сжаться в кулак. Подняв ладонь к горящей от пощечины щеке, она смотрела на майора, в глазах ее стояли слезы.

– Отвечай! С кем ты работаешь?

Клео закрыла лицо руками, чтобы получить несколько драгоценных секунд на обдумывание.

– Кое-что я знаю. Если я вам это скажу... – Она медленно опустила руки и вытерла нос рукавом свитера. – Вы меня отпустите?

Майор встал между ней и дверью.

– В твоем положении не торгуются.

– Я ничего не знаю о почтовых голубях. Но я не глухая. И кое-что да слышу.

Клео старалась выиграть время. Все произошло так быстро, словно она не действовала, а наблюдала за собой со стороны. Клео схватила отвертку и одним движением со всей силы воткнула ее в грудную клетку майора прямо под сердце.

Разбудив Жака, Клео рассказала ему обо всем.

Майор наилучшим образом поместился в деревянный ящик для корма, стоявший на крыше, торчали только ноги. Жак приказал ей идти вниз, пока он справится с этим делом.

Она выскользнула на лестницу, а Жак взял отвертку. Когда он догнал Клео, отвертка все еще была покрыта кровью.

Через несколько дней четверо гестаповцев пришли к ним и перебили всех птиц, не обратив никакого внимания на протесты повара, пытавшегося убедить их, что они уничтожают любимое блюдо офицеров Генерального штаба.

Затем в старом ящике на крыше они нашли тело майора с отрезанными ногами.

Когда они пришли за Жаком, он лежал в постели с Клео. Это случилось несколько дней назад, но в ушах Нанти все еще стояли крики девушки.

Только она подумала об этом, как до нее снова донесся крик. Нанти отложила кусок ткани с блестками и прислушалась. Нет, это была песня. С улицы послышалось пение и громкие голоса.

Нанти подбежала к окну и посмотрела вниз. Узкая улица перед отелем была заполнена радостно кричащими людьми. Поодаль кто-то размахивал самодельным американским флагом.

Нанти бросилась к Клео и обняла ее худые плечи.

– Они пришли! Девочка моя, американцы уже здесь! Пришли!

Погруженная в свою печаль, Клео молчала и лишь нежно гладила руку Нанти.

Следующие две ночи улицы вокруг их дома были забиты народом.

Дексия только начала дремать, как услышала, что кто-то колотит во входную дверь. Озабоченная, она накинула халат на обнаженное тело и поспешила по застеленной ковром лестнице навстречу сердитым голосам.

Недоумевая, Дексия продолжала спускаться. В вестибюле полдюжины мужчин в темной одежде и надвинутых на глаза вязаных шапках бросились к ней с криками: „Предательница! Коллаборационистка»

Это были не маки! Она наверняка узнала бы хоть одного из них. Просто уличные хулиганы, обезумевшие от жажды мести.

Дексию вытащили на улицу, сорвав легкий халат. Ее ноги беспомощно волочились по земле.

В толпе послышался шум. Сзади раздались выкрики, требующие отпустить ее, но гнев пьяной толпы бил через край. Когда к Дексии двинулся мужчина, здоровый и плечистый, воздух прорезал высокий чистый голос.

– Отпустите ее! – кричал кто-то. – Она убила нацистского майора! Я видела это своими глазами! На крыше! Вот этим!

Все как один изумленно повернулись и уставились на маленькую фигурку, прокладывающую себе путь к месту, где стояла Дексия.

Клео держала в вытянутой руке что-то похожее на отвертку. Человек, вышедший вперед, подтвердил, что она покрыта засохшей кровью. В толпе все знали, что расчлененное тело майора фон Кесселя было найдено в ящике на крыше отеля.

Люди начали переговариваться, явно не зная, как быть, когда молодой американский солдат пробрался к центру событий. На боку у него висел пистолет, а на рукаве была черная повязка с надписью «военная полиция». Он быстро подошел к Дексии, наклонился, чтобы подобрать то, что осталось от ее изодранного халата, и вежливо накинул лохмотья на ее голые плечи.

– С вами все в порядке? – спросил он мягко.

Дексия кивнула.

– Все нормально, – сказала она по-английски. – Спасибо, сэр.

– Меня зовут лейтенант Эйлер, я из американской военной полиции, – сказал он, когда они благополучно добрались до дома.

– А я – Дексия Соланж. Входите, лейтенант, будьте нашим гостем. Все, что у нас есть, в вашем распоряжении.

Через три недели в отеле на улице Сен-Дени вновь появилась военная полиция, на этот раз пришли за юным лейтенантом, чтобы арестовать его за самовольную отлучку. Попав в отель, он уже не мог расстаться с ним. В свои девятнадцать лет он не представлял себе лучшего места на земле – только здесь он понял, что такое прекрасная еда, развлечения и женщины.

Позднее Дексия узнала, что его с позором выгнали из армии, но когда он стал богат и влиятелен, то сумел добиться, чтобы эту запись изменили. На всю жизнь он подружился с мадам Клео и никогда не забывал поздравить мадам Соланж с Рождеством.

 

14

Фидл получила свой саквояж у консьержки в отеле «Георг V». Ей так не терпелось увидеть Питера, что она даже забыла зарегистрироваться. Она взглянула на часы: почти полночь. Сейчас Питер должен уже быть с Сандриной и уже осознавал, как далеко пошла Фидл, заботясь о том, чтобы проект осуществился.

Видимо, сама идея свести его с Сандриной была весьма гнусной, но что поделать – отчаянные времена требуют отчаянных средств. И если Питер не захочет поддержать этот план, это может сказаться на них обоих. Конечно, если бы она не была влюблена в Питера, то не нервничала бы так, что втравила его в это дело.

Фидл знала, что остаток ночи будет мучить себя, воображая, как обнимаются Питер и Сандрина. До утра она не сможет узнать, сработал ли ее план, и до тех пор демоны будут одолевать ее.

Раньше, в Нью-Йорке, ее поразила готовность Сандрины вступить с ней в благородный заговор с целью помочь Питеру выйти из игры. Но по пути в Париж Сандрина сказала ей, что по причинам, которые она предпочла бы не объяснять, она изменила свое решение и теперь хочет, чтобы Питер писал книгу. Сандрина добавила, что сделает все возможное, чтобы помочь, что у нее есть дела за границей и что она была счастлива все бросить и полететь в Париж вместе с Фидл.

В самолете Сандрина упомянула, что имеет доступ во все дома Журдана Гарна, хотя они как раз начали бракоразводный процесс. Фидл пожалела, что не знала об этом до вылета из Нью-Йорка. Она могла бы предложить эту информацию какому-нибудь репортеру светской хроники в обмен на хорошую рекламу своего журнала.

Сначала Фидл относилась к Сандрине, как к светской вертихвостке. Однако во время совместного путешествия она была приятно удивлена серьезностью и смышленостью своей спутницы. Из разговора стало понятно, сколько горя принесла ей мать и что красота Сандрины очень мало ее утешает.

Вспомнив о красоте Сандрины, Фидл снова застонала и зарылась с головой в подушку. Она сгорала от нетерпения позвонить Питеру и узнать, что там происходит в этот момент. Она все еще с ним? Отвела ли его Сандрина как обещала, к мадам Соланж, или они остались на ночь в квартире Питера, утопив все помыслы о проекте в море возобновившейся страсти?

Мадам Соланж – последняя надежда. Она была права, не упомянув о ней за ужином. Рассказ о мадам Соланж вызвал бы долгую дискуссию на тему бесперспективности этой идеи. Она понимала теперь, что если у мужчины выработался комплекс, то он будет упорно считать себя неудачником, даже когда ему предоставляется шанс.

По мере того как светало, ее решимость оставить Питера в покое угасала. Не в силах бороться с собой, она набрала его номер. Три раза прозвонил звонок, а потом автоответчик повторил знакомый ответ, который Питер надиктовал, когда только что приехал в Париж. После сигнала переключения на запись Фидл несколько раз громко повторила его имя.

«Он, конечно же, узнает, что я звонила, когда проснется».

Заказав в номер сок и кофе, она снова набрала номер. Безуспешно! Теряясь в догадках, Фидл позвонила по телефону, который дала ей Сандрина.

– Сандрина, извини меня, но я так волнуюсь!

– Все нормально, – промычала Сандрина. – Что стряслось?

– Я насчет Питера. Он не подходит к телефону. Сейчас уже десятый час. Не могу себе представить, куда он подевался.

– Он уехал в Лондон.

– Что-что? – переспросила Фидл встревоженно.

– Да, он сейчас на пути в Лондон. Дворецкий подсказывает мне, что Дексия звонила около семи утра. Она передала, что Питер оставил записку и просил о нем не беспокоиться. Он заедет за своими вещами через несколько дней.

– Дексия?

– Мадам Соланж.

– А он говорил с ней?

– Да, думаю, что да, – сказала Сандрина безразличным топом. – По крайней мере, я его там оставила.

Фидл пришла в ярость:

– Боже мой, что же он делает?

– Самой интересно, Фидл!

– Сандрина, – спросила она вкрадчиво. – Тебе известно что-то, о чем я не знаю?

Последовала короткая, но очень подозрительная пауза.

– Послушай, Фидл, сегодня в Лондоне я должна встретиться со своим адвокатом. Как ты думаешь, где Питер может там остановиться? Я попозже свяжусь с ним, а потом перезвоню тебе.

У Фидл словно кусок льда в горле застрял.

– Спасибо тебе огромное, Сандрина! – Фидл надеялась, что ярость чувствуется в ее голосе достаточно ясно и отчетливо. – В дальнейшем я смогу разобраться во всем самостоятельно. Ты была чрезвычайно любезна.

– Ну, как хочешь, – сказала Сандрина, зевнув так сладко, что ей позавидовала бы персидская кошка. – Не пропадай!

Фидл швырнула телефонную трубку. Ей хотелось разбить что-нибудь. Она залпом выпила стакан апельсинового сока и запустила им в стену над туалетным столиком. Стакан обиженно звякнул и упал на ковер.

– Где он может там остановиться? Я попозже свяжусь с ним и перезвоню тебе, – передразнила Фидл. – Ну и сучка! – выругалась она про себя. – Я должна выяснить, в каком отеле остановился Питер, а она побежит и бросится ему на шею. Она что, не врубается, что я и сама могу позвонить ему в Лондон?»

В этот же день, ранним утром, когда тоненький лучик света пробился сквозь тяжелые занавеси в комнате Дексии Соланж, Питер допил чашку кофе, которую она принесла ему до того, как задремала.

За время их беседы Питер не раз удивлялся, почему же мадам Клео сама не описала ему свою историю. Может быть, Клео настолько вошла в чужую роль, что не могла позволить себе раскрыть свое истинное «я»? Когда между ним и Дексией возникло доверие, он спросил, чего опасается мадам Клео.

Питер подключил наушники к кассетнику и прокрутил ленту назад, чтобы еще раз услышать ее ответ.

«Потерять свою маску, – услышал он голос мадам Соланж. – Человек становится беззащитен перед миром, если обнаруживает свое уязвимое место. Сначала эта Клэруайн убедила ее, что американского издателя интересуют лишь сексуальные подробности ее бизнеса. Мадам не призналась бы, но, поверьте мне, она читает все эти саморазоблачительные мемуары, которые вы, американцы, так любите. Кое-кто из числа ее бывших девушек написал такие книги. И она считает, что, если на страницах достаточно секса, всему остальному можно и не придавать особого значения. Но вы, я думаю, поняли, что в жизни самой мадам Клео секс занимал очень мало места. Когда вы начали нажимать на нее, чтобы она рассказала о себе, Клео поняла, что вы хотите сделать книгу совсем иного рода. Она осознала что, работая с вами, она не избежит возвращения к полуживой девочке, побывавшей в руках этих скотов, которая упала у моего порога почти пятьдесят лет назад. Но она слишком горда для этого. Жалость унизительна мистер Ши. Вам приходилось когда-нибудь быть объектом жалости? Это почти то же, что чувствовать себя оскорбленным».

Она поведала, как со временем вернулась на сцену, а управление домом передала Клео. Та продолжала расширять дело и в пятидесятые годы выкупила его у Дексии. Позже, когда у Клео появились деньги, она приобрела дом на имя одного из клиентов и переехала в особняк на остров Ситэ вместе с Нанти. Для ведения административных дел, которые она ненавидела, был нанят Мартин.

Питер чуть вытянулся вперед и спокойно задал Дексии вопрос, который сам считал самым главным:

– Скажите, что вы знаете о девушках, которые жили здесь в восемьдесят седьмом году, не считая Сандрины?

– А кто именно вас интересует?

– Здесь жила девушка по имени Сью-Би?

– Ах, Сью-Би... – Она широко улыбнулась. – Это прелесть! Она такая милая! Сейчас, как я читала, она вышла замуж за достойного англичанина и родила ребенка.

– А кто еще?

– Еще здесь жила Анжела. Да она как раз заходила сюда за день или два до вашего приезда. Приезжала забрать свои вещи, которые хранились здесь с тех пор, как она уехала из Парижа. Их передали мне женщины, убиравшие ее комнату. Я спрятала их в подвал и совсем забыла.

– Анжела? Она была здесь?

– Она сказала, что заехала после встречи с другими девушками в Лондоне.

– Другими девушками? Я знаю о грандиозных приемах, которые мадам Клео устраивает летом. Оказывается, бывают и другие встречи?

– Анжела это так назвала. Она сказала, что Сандрина позвонила ей в Лас-Вегас – там она сейчас работает. Это меня несколько удивило. Девушки Клео обычно не попадают в Лас-Вегас.

Питер почувствовал, что напал на след. Ему не хотелось, чтобы она поняла, сколь велико его любопытство, поэтому он попросил еще чашечку кофе.

Когда Дексия вернулась из кухни, он задал ей вопрос, помнит ли она сообщение о книге мадам Клео в парижской газете.

К удивлению Питера она внезапно встала с кушетки и направилась к книжному шкафу, стоящему между окнами. Достала внушительный альбом в кожаном переплете и положила на столик перед Питером.

– Вот это? – Она показала ему газетную вырезку. – Я без очков не вижу.

Питер, щурясь, стал читать.

– Оно самое. – Он взглянул на альбом. – И много у вас вырезок?

– Я собираю все, что связано с нашими девушками. Некоторые из них стали очень знаменитыми. Мне нравится следить за их карьерой.

– Можно полистать? – Он поднял увесистый альбом.

– Пожалуйста. – Мадам Соланж улыбнулась, видимо, она была довольна, что он проявил интерес к ее коллекции.

Переворачивая страницы, Питер думал, что, располагая содержащимися здесь сведениями, можно было бы заняться шантажом и жить припеваючи.

– Я хотел бы познакомиться со всем этим подробнее, когда у меня выдастся больше времени и будут при себе очки. – Питер вежливо положил альбом обратно на столик. – А вы не помните, та встреча, на которой была Анжела, состоялась до этой публикации или позже?

– Позже, – уверенно ответила Дексия. – Мы с Анжелой даже поговорили об этом сообщении. Мы обе были удивлены, что мадам решилась на такое.

– Статья появилась в газете за пару дней до того, как девушки встретились в Лондоне. Может быть, они и встретились по этой причине, а не ради воспоминаний о старых добрых временах?

– Возможно... – Ответ прозвучал так, словно она с сомнением пожала плечами.

– А вы знаете, что на той же неделе было совершено покушение на мадам Клео?

– О да! На площади Согласия. Это было ужасно!

Питер наклонился, поставив локти на колени.

– Как я понял, статья вышла в понедельник, а девушки встретились во вторник или в среду. А когда Анжела прилетела в Париж за своими вещами? В четверг?

Мадам Соланж на минуту задумалась:

– Да, в четверг. Как раз в тот день, когда Мартин привел тех двоих мужчин.

Питер встал и зашагал взад-вперед по потертому ковру, жалея, что уже не курит. Табачный дым всегда помогал ему собраться с мыслями.

– Двоих мужчин? – переспросил он, вспоминая предостережение Фидл не задираться, и постарался смягчить свой голос.

– Да, знакомых шейха Заки. Он ведь старинный друг мадам Клео.

– И долго они здесь находились?

– Всего одну ночь. На следующее утро они уехали, как только получили пакет.

– Что за пакет? – Глаза Питера сузились.

– Толстый коричневый конверт. – Она развела руки примерно сантиметров на тридцать, показывая размеры пакета. – Мартин просил меня проследить, поскольку конверт будет адресован мне, а я должна отдать им, сразу как принесут.

– А вы не помните, откуда он был послан?

– К сожалению, при мне не было очков. А почему это вас интересует?

Питер заставил себя рассмеяться:

– Да нет, никаких особых причин нет. Просто я так долго работал с мадам, что мне любопытно все, что с ней связано, до мельчайших подробностей.

Когда почтальонша Жизель открыла бедром дверь внизу и поставила почтовую сумку на столик в холле, Питер уже стоял, поджидая на площадке второго этажа. Увидев ее, он ринулся вниз.

Пока Жизель разбирала почту, он объяснил, что ему нужно.

– Нет проблем, – заверила она.

Через несколько минут Жизель положила трубку и протянула Питеру листок, на котором было написано: «Обратный адрес пакета, поступившего в этот день на имя мадам Соланж: Д-5, Олбэни, Пикадилли, Дабл-ю I, Лондон».

Питер обнял и расцеловал ее.

Дружные приветствия полудюжины мужчин в вестибюле отеля «Риц» ошеломили его, пока он не сообразил, что это относится не к нему, а к кому-то другому. Ему вручили записку, гласившую: «Леди Сюзанна Мосби примет Вас в 7 часов вечера в своей квартире по адресу: Д-5, Олбэни».

С облегчением и волнением Питер дважды перечитал записку. После короткого разговора сегодня утром он опасался, что она не захочет увидеться с ним.

Оказавшись в своем номере, он позвонил в отель «Георг V», чувствуя себя виноватым перед Фидл за то, что не позвонил ей перед вылетом из Парижа. С растущей тревогой он выслушал сообщение дежурного, что Фидл выехала. Он знал, что, где бы она ни находилась сейчас, она в ярости от его поведения. Он компенсирует ей моральный ущерб – вскоре.

Собираясь на встречу со Сью-Би, Питер мысленно составлял цельную картину из эпизодов, столь доверительно рассказанных ему мадам Соланж.

Несомненно, изначально существовал заговор с целью сорвать проект – и это связано с его участием. Все было прекрасно, пока газеты не объявили, что он и мадам Клео собираются писать книгу. И тут сразу же, как любит выражаться Фидл, «говно забило вентиляцию».

Стоя перед зеркалом, Питер поднял руку и нарисовал в воздухе воображаемый шатер.

«Заговор лебедей», – сказал он своему отражению.

Когда Питер вышел из лифта, на площадке, которая была уже владением Мосби, дворецкий, предупрежденный швейцаром, поджидал его у открытых дверей.

– Добрый вечер, мистер Ши. – Дворецкий слегка поклонился. – Я сообщу мадам, что вы пришли, – сказал дворецкий и исчез.

Питер подошел к столу, стоявшему между двумя высокими окнами и покрытому длинной шелковой скатертью. Стена над столом была увешана фотографиями белокурого ребенка неземной красоты, вставленными в серебряные рамки.

– Я вижу, вы любуетесь Хильди? – услышал он приятный голос за спиной.

Питер обернулся – и увидел женщину своих юношеских грез.

Она рассмеялась, направляясь к нему и протягивая для приветствия руку.

– Что вы так смотрите на меня, мистер Ши?

– О, простите, – сказал он, откашлявшись.

– Меня зовут Сюзанна Мосби. – Она подошла к камину, где висел длинный вышитый шнурок звонка. – Давайте здесь выпьем и немного поболтаем, хорошо?

Питер собрался было что-то сказать, но в этот момент появился дворецкий с подносом, на котором стоял всего лишь один хрустальный бокал, наполненный виски со льдом. Питер взял бокал и удивленно взглянул на Сью-Би:

– Откуда вы знаете, что я пью виски? Сью-Би очаровательно улыбнулась:

– Ни разу не видела, чтобы пьющий мужчина не любил виски.

Поскольку он знал все о ее жизни, на это замечание можно было не отвечать. В конце концов, она была специалистом.

Питер не решался сделать глоток из своего бокала, поскольку дворецкий ничего не принес для нее.

По-видимому, Сью-Би заметила его смущение:

– Не смотрите на меня, пожалуйста. Я перестала употреблять алкоголь, когда была беременна, и теперь совсем не пью. Да я вообще-то никогда этим особенно не увлекалась. Так что выпейте без меня.

Он едва успел пригубить виски, как Сью-Би переменила позу – она поджала колени и облокотилась на ручку кресла.

– Вы ведь пришли, чтобы поговорить о мадам Клео? Видимо, вся эта затея с книгой оказалась очень хлопотной?

– Почему же... да... еще бы! – пробормотал он. – Леди Мосби, простите, что я солгал вам об этом материале для журнала.

Сью-Би откинула голову и рассмеялась.

– Нет, мистер Ши, это не ложь, а выдумка. – В ее голосе чувствовалась нарочитая симпатия. – Я считаю выдумки своего рода социальной смазкой. И я понимаю, почему вам было необходимо меня увидеть. О чем вы хотели бы узнать?

– Обо всех и обо всем. Почему бы не обратиться к самому началу? – Он обдумывал, как лучше подойти к вопросу о конверте, который она послала в Париж людям Заки.

Сью-Би заговорила:

– Не имею ни малейшего понятия, что стало с Громилой. И не собираюсь донимать звонками полицию города Вейлин, чтобы это выяснить.

Питер сделал глоток виски.

– Я не имел в виду столь далекое прошлое. Вы знаете, мадам мне очень многое о вас рассказала.

Сью-Би снова улыбнулась.

В холле послышались женские голоса и смех.

– О, они пришли как раз вовремя, – радостно сказала Сью-Би, вскакивая на ноги.

Взглянув через плечо, Питер увидел двух прекрасно одетых женщин, входящих в комнату.

Сью-Би побежала к ним по лимонному ковру и расцеловала обеих:

– Где вы задержались? Я же сказала, что мистер Ши будет ровно в семь.

Та, что была ниже ростом, положила свои пакеты и сняла шляпу.

– Мы пошли попить чаю у Брауна и заболтались. Прости, дорогая.

Питер сразу узнал голос. Это была Сандрина.

Но как же... Хотя ведь и он попал в Лондон быстро и просто. При виде Сандрины сердце его замерло.

– Не поверишь, кого мы встретили, Сью-Би, – сказала вторая, рыжеволосая. – Ты помнишь эту девочку из Нью-Йорка?

– Погоди-ка. – Сью-Би положила ей руку на плечо и обернулась к Питеру. – Сначала познакомься с моим гостем. – Сью-Би официальным тоном произнесла: – Мистер Ши, я хочу представить вам одну из своих лучших подруг, Анжелу Риццо. Она сейчас проводит в Лондоне свой медовый месяц.

Питер протянул руку Анжеле, припоминая, что он когда-то слышал эту фамилию, и стараясь сохранять по возможности невозмутимый вид.

– Поздравляю вас, миссис Риццо!

– Ну а с Сандриной вы, конечно, знакомы. – Сью-Би прикоснулась к руке подруги. – Она прилетела в Лондон, чтобы проконсультироваться с адвокатами относительно развода.

Сандрина состроила гримасу:

– Солнышко, не болтай. Это очень интимное дело.

Сью-Би прижалась подбородком к плечу:

– Ну, эта тайна скоро станет достоянием гласности.

Питер, отпив виски, стоял и ждал, пока усядутся Сью-Би и Сандрина.

Сандрина прошла к журнальному столику. Свет настольной лампы позади нее просвечивал легкое летнее платье, под которым проступали очертания ее тела.

Сью-Би взглянула на Питера:

– Я думаю, вы хотели бы задать несколько вопросов.

– Тысячу!

– Ну, вперед! – поощрила его Сью-Би.

– Давай-давай! – подбодрила Анжела.

– Ну что ж, поговорим, – вставила свое слово Сандрина.

– Так начнем, – кивнул Питер. – Кто пытался убить мадам Клео?

Женщины переглянулись, как бы избирая, кого назначить официальным ответчиком.

– Наемные убийцы. – Сью-Би приняла огонь на себя.

– Да, конечно, – нетерпеливо сказал Питер. – Но кто их нанял?

– Я! – раздался знакомый голос сзади.

Обернувшись, он увидел в дверях мадам Клео. На ней было серое шифоновое платье с ее любимой нитью жемчуга. Питер вскочил со своего места.

– Мадам!

Вот уж чего он не ожидал.

Мадам Клео жестом показала Питеру, чтобы он занял свое место. Она обошла кушетку и села с другой стороны.

– Я должна извиниться перед вами, мистер Ши. Чтобы запутать все и завоевать вашу симпатию, я совершила нечто кошмарное. Я наняла двух людей шейха Заки, чтобы инсценировать покушение на мою жизнь. Ужасно, что стрелок оказался неумелым и ранил в руку моего шофера. – Слова ее звучали мягко, но попали прямо в точку.

– А Сью-Би заплатила за это, – вмешалась Анжела.

– Фигушки с маком! – Сью-Би недовольно взглянула на подругу.

– Это что за жаргон? – спросила Анжела.

– Думаю, она так привыкла сюсюкать с Хильди, что уже не может говорить нормально, – объяснила Сандрина. – А теперь отбросим все эти «фигушки», и пусть мадам объяснит несчастному Питеру, в чем дело.

– Но я вовсе не несчастный, – поспешил заметить Питер. – Я совершенно очарован вами. Уже много лет не проводил время в такой прелестной компании.

– Да? Но приготовьтесь к тому, что мы вас утомим. – Анжела направилась к подносу с напитками, который Гловер опустил на столик в углу. – Потому что вас кругом обмухоривали, и в этом виноваты мы.

Мадам Клео не спеша выкладывала на журнальный столик содержимое своей сумочки: коробочку с тонкими сигарами, четки, крохотную стеклянную коробочку, украшенную драгоценными камнями, и, наконец, золотую зажигалку.

– Вы помните? – спросила она Питера, протягивая ему зажигалку и перевернув ее так, чтобы он мог увидеть герб барона.

– Да, это была прекрасная идея. – Анжела прошла на свое место, держа бокал с чем-то темным.

– Так что же, на месте покушения не было зажигалки? – спросил Питер.

Сандрина взяла вышитую подушечку и подложила себе под спину.

– Нет, зажигалка была. Мадам дала ее людям Заки накануне вечером. И надо было ее подкинуть так, чтобы полиция обязательно нашла. Тогда подозрение пало бы на одну из нас. Мы все разрешили ей во всех подробностях изложить истории наших жизней. Мы рассчитали, что это займет несколько месяцев. В то время мы были в панике. Мы просто надеялись до конца лета найти иное, более универсальное решение ее проблемы с налогами.

Питер подался вперед:

– И все это вы запланировали на встрече здесь в мае, когда в газете появилась статья?

Сью-Би и Сандрина синхронно кивнули.

– Для меня это оказалось удачей, – сказала Анжела, изучая свои ногти. – Если бы я не прилетела тогда в Лондон, я не встретилась бы с Барри. Но когда я шла через вестибюль отеля «Клэридж», сзади раздался типично нью-йоркский голос:

«Эй, куколка, твоя походка меня очаровала! Давай...»

– Анжела, – оборвала ее Сью-Би. – Ради Бога, помолчи. Мистеру Ши, возможно, неинтересно, как ты сошлась с Барри Риццо.

– Нет, интересно, – искренне рассмеялся Питер. – Но в настоящий момент я бы предпочел, чтобы мадам Клео рассказала, что, по ее мнению, могло произойти в конце лета, если бы я не узнал ее историю.

Мадам Клео переглянулась со всеми девушками, как бы предостерегая, чтобы они не прерывали ее.

– Я-то, глупая, думала, что вам надоест и вы оставите меня.

– А разве так не получилось? – спросил Питер.

– Да, но по другой причине, – сказала мадам Клео. – Я не ожидала что вы так настойчиво будете выпытывать подробности моей личной жизни. Мне представлялось, что я смогу управлять вами. Оказалось, вы как журналист гораздо сильнее, чем меня предупреждали.

Воцарилась тишина. Видимо, все ждали его очередного вопроса. Питер взглянул на Сандрину, но обратился к мадам Клео:

– Признайтесь, мадам, вас поставили в известность, что я буду беседовать с Дексией Соланж?

– Да. – Мадам отвела взгляд.

Теперь Питер уставился на нее.

– Вы знали? – Он был удивлен.

– Да. Сандрина позвонила мне из Нью-Йорка и спросила, можно ли устроить эту встречу.

Питер снова посмотрел на Сандрину. Она слегка улыбнулась и пожала плечами, как бы спрашивая: «А что я должна была делать?»

Питер, пораженный, вновь обратился к мадам Клео:

– А почему же вы разрешили Дексии Соланж рассказать мне о том, о чем не хотели говорить сами? Ведь не может же быть, чтобы вы забыли историю собственной жизни.

Глаза Клео сверкнули.

– Я не забыла ничего! Я помню каждую минуту, каждую подробность. – Она протянула руки и повернула ладонями вверх, чего избегала во время их бесед. На кончиках всех пальцев было ровное круглое пятнышко размером с жемчужину. – Вот десять моих напоминаний, мистер Ши.

Питер в смущении отвел взгляд.

– Простите меня...

– Об этом тяжело говорить и с вами, и с кем-либо другим, мистер Ши. Мне было легче, чтобы это сделала Дексия Соланж.

– Но почему вы в конце концов решились на это? – спросил Питер.

– Я подойду к этому, мистер Ши. Сначала я должна кое-что пояснить. Вернемся к моменту, когда Венди позвонила мне и сказала, что у нее есть писатель для моей книги. Ваше появление на сцене весьма осложняло задачу. К несчастью, о нашей будущей книге было объявлено в газетах – и я подозреваю, что это Венди приложила руку, чтобы я не смогла отказаться. Это сообщение заставило нас призадуматься. И нам надо было найти способ остановить вас.

– Нам? – спросил Питер. – Вы имеете в виду всех четверых?

– Да, и Мартина, он тоже был в курсе дела. Сандрина благодаря удачному замужеству имеет в распоряжении личный самолет и средства. Она собрала нас всех здесь, у Сью-Би, так сказать, на военный совет. На этой встрече Сандрина и Сью-Би напомнили мне, что в 1987 году вы были гостем на «Ля Фантастик». Это сделало вас уязвимым.

– Но я не помню, чтобы я видел Сью-Би в замке...

Сью-Би продолжила рассказ:

– Да, мы с вами не познакомились. Но то, что я была там, имеет значение. Вы помните то утро, когда покинули замок?

– Смутно. А что?

– Вы спускались в холл и по пути заглянули в соседнюю комнату. Вы видели, как я помогаю Билли одеваться. Он уже накрасился и был в платье.

– Так это был Мосби! Я и вообразить не мог... – Питер долго молчал, поистине ошеломленный. – Боже, я никогда и не вспоминал об этом.

– Да, но муж очень беспокоился, что вы застали его в таком виде. Вы ведь журналист. И он боялся, что вы используете то, что видели. Надо было что-нибудь предпринять, и он – возможно, это было неразумно – обратился за помощью к человеку с самыми обширными связями. – Сью-Би указала на мадам Клео.

– Когда Билли позвонил мне из Парижа, – продолжала мадам Клео, – я связалась с Уорреном Брэкнеллом, моим давним клиентом.

– Председателем ВСН? – Питер вспомнил давний звонок от Гордона Джемисона, который передал ему, как зол на него Брэкнелл.

– Да. Он ведь на «Ля Фантастик» познакомился со своей бывшей женой.

Теперь ярость Брэкнелла стала понятной. Они поженились в мае, а в декабре их развод наделал много шума.

– Синтия Брэкнелл была девушкой Клео?

– Одной из моих лучших девушек, – гордо сказала мадам.

– Вы не подумайте, Питер, – вмешалась Сью-Би. – Вас уволили не за то, что вы видели Билли переодетым. Так далеко дело не зашло. Когда Уоррен Брэкнелл узнал, что вы были на «Ля Фантастик», у него шел затянувшийся судебный процесс. Его имя мелькало в газетах повсюдуот Ваппинга до Саут-стрит. Он искал, на ком бы сорвать злость, и вы подвернулись под руку, причем он дал понять, что вы себя скомпрометировали. Мадам Клео хотела всего лишь, чтобы Брэкнелл поговорил с вами. Она намеревалась защитить старого друга, а события приняли неожиданный оборот. И вы оказались невинной жертвой.

– Так... – Питером овладело любопытство. – И каков же был ваш следующий шаг?

– Держать вас под контролем, – сказала Сью-Би.

– Нейтрализовать тебя, – подтвердила Сандрина.

– Впутать вас в эту историю, – прозвучали слова мадам Клео. – Ни один мужчина, переспавший с девушкой Клео, никогда не забудет ее. Я знала, что могу поддерживать ваш интерес, рассказывая о девушках, по крайней мере, до тех пор, пока вы не удовлетворите свое любопытство.

– Но все-таки интересно узнать еще об одном, – обратился Питер к Сью-Би. – Зачем потребовалось столько усилий, чтобы отстранить меня от этого дела? Не проще ли было попросить вашего мужа не печатать эту чертову книгу?

– Ее опубликовал бы кто-нибудь другой, вы прекрасно знаете. Кроме того, Билли не хотел, чтобы вы стали его врагом. Не забывайте, он до сих пор опасается, что вы узнали его тогда, на «Ля Фантастик». Если бы он лишил вас миллионного заработка, у вас могло бы появиться желание мстить. И тогда мы взяли дело в свои руки.

Анжела, которая до сих пор не вступала в разговор, лишь изредка бросая острые реплики, сейчас наклонилась вперед и со всей серьезностью проговорила:

– Вы должны понять, Питер, если еще не разобрались в этом, в нашей жизни деньги определяют все. И нам трудно поверить, что у кого-то не так. Когда мы поняли, что вы действительно решили выйти из игры, стало ясно, что деньги для вас не имеют такого значения. Вы хотели сделать работу хорошо – или не делать ее вовсе. У вас репутация мастера журналистских расследований по части самых скандальных историй. Вы умеете докопаться до грязного белья и выставить его на всеобщее обозрение. Если бы вы вышли из игры, затаив на нас злобу, мы накликали бы на себя беду. Вас боится не только Билли Мосби. Я знаю бывшего владельца казино из Лас-Вегаса, который потерял лицензию из-за статейки, которую вы о нем написали. Сейчас он торгует в Вегасе дешевыми костюмами.

– Анжела, замолчи! – потребовала Сью-Би.

– В тот вечер, когда Мартин в истерике позвонил Фидл Налл, она обратилась ко мне, – сказала Сандрина. – Я связалась со всеми остальными, и мы решили, что если уж истории мадам суждено стать известной, то она должна быть рассказана как следует – и не обозленным журналистом. Мы поняли, что надо спасать книгу. Сначала мы решили, что надо свести тебя с мадам Соланж. Мадам Клео согласилась, что, поскольку она сама не может говорить о себе, пусть это сделает Дексия. Таким способом ты получал нужные тебе сведения, а мы обретали последнюю надежду спасти книгу.

– Послушайте, Питер, – сказала Сью-Би. – Мы собираемся сказать вот что: мы думали и пришли к решению, что есть один выход, который устроит нас всех. Теперь, когда вы располагаете всей информацией, вы должны писать книгу, но не биографию мадам.

– Не биографию? – Питер перевел взгляд на Клео. – А что же?

Все девушки повернулись к мадам и ждали, что она скажет.

– Пусть это будет роман, мой дорогой, – сказала мадам. – Да, роман.

Сью-Би возбужденно склонилась к Питеру и вцепилась в его колено:

– Разве это не замечательно? Распоряжайтесь всем, что вам известно о нас, как душе угодно. Только измените имена.

– Надеюсь, Питер, ты убедился, что мы не намерены создавать тебе препятствий, напротив, – вмешалась Сандрина. – Пожалуйста путь открыт!

– Вперед, Питер, и не держи зла, – добавила Анжела.

– Девочки, девочки! – Мадам помахивала мундштуком. – Хватит! Дайте мистеру Ши перевести дух. Думаю, самое время рассказать ему о наших новых планах.

– Новых планах? – переспросил Питер. – Значит, вы нашли другой выход из затруднений с налогами?

– Мы не знали, как вы себя поведете, поэтому сами обо всем позаботились. – Сью-Би встала и направилась к шнурку звонка. – Давайте выпьем шампанского. От этого я не отказалась. Это скорее лакомство, чем выпивка.

– Для меня тоже. – Сандрина сделала гримасу. – Так где наше лакомство?

– Знаешь, Санди, – сказала Анжела, – ты ведь сейчас уже не в пленулюбви – можешь попробовать отказаться от спиртного.

Сандрина не обратила внимания на ее слова, а Сыо-Би попросила подоспевшего Гловера принести «Дом Периньон».

Когда все взяли свое шампанское, Сью-Би обратилась к мадам:

– Выпьем за окончательное освобождение мадам Клео!

Все женщины, кроме Клео, торжественно подняли бокалы.

Все еще держа свой в руке, Питер удивленно переспросил:

– За освобождение?

– За освобождение от Франции и ее ужасной налоговой службы, – пояснила Сандрина, улыбаясь ему через стекло.

– Вы покидаете Францию? – спросил Питер мадам Клео.

– Ну что ж, если суждено, – сказала мадам.

– А что с вашим домом? С вашими... вещами?

– Ерунда – взмахнула руками мадам. – Правительству долгие годы придется выяснять, кому это на самом деле принадлежит. Так им и надо.

Питер улыбнулся. Не уплатив за сорок с лишним лет ни сантима налогов, мадам вовсе не чувствовала, что задолжала что-то своей стране.

– К концу месяца я буду свободна от Гарна, – сказала Сандрина. – И я как раз подыскала очаровательный домик в Найтсбридже, где мадам может открыть новое дело.

– А я как раз купила пять новых сногсшибательных туалетов, – вступила в разговор Анжела. – Ведь мне нужен новый гардероб, чтобы открыть нью-йоркский филиал.

– Анжела тоже участвует в деле? – Питер обернулся к мадам Клео. – Но вы же говорили, что поссорились.

Мадам тепло улыбнулась Анжеле:

– Все забыто!

Сью-Би захихикала:

– Анжела нам нужна! Барри всегда сможет разобраться с нью-йоркскими бюрократами.

– Ах так? А если бы я не была замужем за мафиози, я была бы не нужна? – рассмеялась Анжела.

Сандрина тоже засмеялась:

– Мы все любим тебя, дорогая, но твое замужество может быть очень полезно. Таковы женские правила. Моя новая подруга недавно мне это объяснила.

Питер взглянул на Сандрину:

– Новая подруга – это случайно не Фидл Налл?

– Именно она, – сказала Сандрина довольным тоном. – Значит, ты тоже знаком с женскими правилами?

– Я – нет. – Питер иронически улыбнулся. – Но теперь, кажется, прохожу ускоренный курс.

Питер обратился к Сандрине:

– А почему ты решила сейчас развестись с Гарном?

– Сандрина! – потребовала Анжела. – Ты должна рассказать Питеру, на ком собирается жениться Журдан.

Сандрина застонала.

Прикрыв рот ладонью, Анжела прошептала:

– Он собирается жениться на матери Сандрины.

У Питера челюсть отвисла:

– На Тите Мандраки? Как же это могло случиться?

Сандрина засмеялась:

– После нашей встречи с девушками в мае я решила, что пора кончать с моим браком. Это меня убивало. Но Журдан такой собственник – я не знала как быть. И вот у мадам родилась гениальная идея – представить Журдана моей матери. Я знала, что Тита не упустит такого шанса.

Сью-Би подошла к ней и похлопала по плечу:

– Ты бесстыдница, Сандрина!

– Зато я от него отделалась. – Сандрина тоже похлопала Сью-Би по плечу. – Ведь я вышла замуж из-за денег. И теперь они у меня есть.

Клео обернулась к Питеру:

– Пора поговорить о вашем участии в деле.

– Господи, только меня избавьте от этого! – Питер выбросил вперед руки, как бы отстраняясь от всех неприятностей, исходящих от этих необыкновенных женщин.

– Выслушайте нас, – сказала мадам. Она обратилась к остальным: – Сказать ему?

– Конечно, – дружно ответили девушки.

– Если вы согласны написать роман, я не буду претендовать ни на что. Все деньги ваши. После того, что вы от нас вытерпели, вы их заслуживаете.

Питер поставил бокал и уставился на мадам Клео:

– Что вы имеете в виду?

– То, что сказала.

Питер долгое время молчал.

– Сью-Би, – спросил он наконец, – а ваш муж его издаст?

– Я его уже спрашивала, – твердо ответила Сью-Би. – Он сказал, что да. Он думает, что роман – это прекрасная идея. Все знают, что вы работали с мадам. Он сказал, что это будет хорошей рекламой.

Питер встал.

– Спасибо вам всем, но об этом не может быть и речи.

Он никогда не писал беллетристики. Он даже не знал, как за это браться. Он журналист и человек слишком немолодой, уже сложившийся, чтобы учиться иному ремеслу, какова бы ни была цена.

Сандрина сидела, устремив глаза вниз. Он проследил за ее взглядом.

– Прекрасные туфли. – Она взглянула на него.

Питер молча смотрел на нее не отрываясь.

– Дорогие туфли, – продолжала она. – Думаю, раньше ты не мог себе позволить такие.

Питер на секунду закрыл глаза. О Боже, видимо, он во всем исповедался Фидл во время своего отчаянного пьяного звонка.

Надо ему уйти отсюда и все обдумать. Необходимо побыть одному. Он хотел глотнуть свежего воздуха.

– Мадам Клео, – нетерпеливо сказал Питер, неловко вставая. – Спасибо за вашу искренность, но теперь мне пора идти.

– Понимаю, – ответила она. – Но подумайте, пожалуйста, о книге. Я имею в виду роман. Только таким образом я смогу отблагодарить вас за долготерпение.

– «Подумайте» – самое удачное слово, мадам. – Он взял поданный Гловером плащ. – Хорошо, я подумаю.

Он поблагодарил Сью-Би за то, что она пригласила его, попрощался с остальными. Гловер проводил его до площадки.

Когда открылась дверь лифта, Питер услышал стук высоких каблуков по полированному полу. Обернувшись, он увидел спешащую за ним Сандрину, волосы ее упали на лицо.

– Я тоже иду. Можно с тобой спуститься?

– А... да, конечно, – пробормотал Питер недоуменно, удивленно.

– Я хочу поговорить с тобой наедине.

У Питера задрожали колени:

– Наедине? Ну конечно, конечно. Может быть, зайдем куда-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. Лучше пройдемся немного.

Оба молчали, пока не вышли на улицу.

В вечернем воздухе ощущался запах зелени и свежести. Внезапный дождь, прошедший, пока они сидели у Сью-Би, прибил пыль и оставил на мостовой блестящие лужицы.

– Так почему же ты не хочешь написать о нас, Питер? Мне кажется, эта большая и удачная книга может изменить твою жизнь.

– Я не уверен, что так уж этого хочу.

– Конечно, хочешь! Иначе зачем бы тебе соглашаться на ту книгу?

Питер остановился, руки в карманах.

– Согласился я по разным причинам, да ты и сама знаешь. Но признаю, что деньги сыграли не последнюю роль.

– И теперь ты можешь покупать хорошие вещи? – спросила она, указывая на туфли.

Он смущенно отставил ногу в сторону, затем принял прежнюю позу.

– Ну, туфли всегда можно купить.

– За шесть сотен баксов?

– Но я же зарабатываю себе на жизнь! – возразил Питер.

– Да, но одно дело повседневная жизнь, а другое – неожиданная удача. Когда приходит удача, мы все позволяем себе делать то, что никогда бы раньше не сделали.

– Неожиданная удача, – повторил он. – Для тебя это богатство Журдана?

Сандрина покачала головой:

– Нет. Как я понимаю, это те деньги, которые заработаны и которые можно свободно тратить. Для меня удачей могло бы быть мое наследство. Если бы мать не отняла его, я могла бы стать балериной, выдающейся личностью.

– Я и так считаю тебя выдающейся личностью.

– Спасибо. – Она улыбнулась ему.

Неожиданно она показалась ему очень уязвимой и одинокой. В свете уличного фонаря он увидел крохотные морщинки в уголках ее глаз – раньше он их не замечал. Если бы он мог заставить себя заговорить о ночи, проведенной ими вместе, возможно, он перестал бы об этом думать.

Сандрина отвернулась и медленно пошла вперед.

– Я буду рада, если ты изменишь свое решение и напишешь этот роман, – сказала она. – А коли так, почему бы тебе, по старой памяти, не назвать меня Мадлен?

Питер задержал дыхание. Ему хотелось подойти и обнять ее, но что-то остановило его. Ее слова снова звучали у него в голове, прояснившейся благодаря свежему воздуху. Темные улицы действовали успокаивающе.

Сандрина Мандраки-Гарн, видимо, решила не останавливаться ни перед чем, стремясь добиться своего, и теперь била на его чувства.

«Вот ты как... Ну ладно», – подумал Питер.

Он взглянул ей прямо в глаза:

– Сколько барон заплатил тебе за ту ночь со мной, Мадлен?

Сандрина посмотрела в темное небо и поджала губы.

– Ну, думаю, хватило бы на дюжину пар итальянских туфель, не считая доли мадам. У всех нас есть нечто, имеющее цену, Питер. Все зависит лишь от того, хотим ли мы это продать.

– Это тоже женское правило?

– Угу! Полагаю, да.

Он кивнул и положил ей руку на талию.

– Где ты остановилась?

– В Беркли, в постоянном номере моего в скором будущем экс-мужа.

– Пойдемте, леди, – предложил он. – Я посажу вас в такси.

Они молча направились к стоянке на углу. Он назвал шоферу отель, помог ей сесть и захлопнул дверцу.

«Наконец-то», – подумал он, наблюдая, как такси заворачивает за угол.

Он почувствовал внезапное облегчение, пришедшее от ясного понимания, что теперь он свободен в своих поступках.

– Фидл, – сказал он вслух. – Дай мне пару дней. Я возвращаюсь домой.

* * *

В канун Рождества 1990 года свет в офисе Фидл горел еще долго после того, когда все уже ушли, чтобы успеть что-нибудь купить в подарок родным по дороге домой.

Фидл, как обычно, ждала завершающего день телефонного звонка.

Когда зазвонил ее личный аппарат, она вскочила и поспешно схватила трубку.

– Федалия Налл слушает. – Она зажала трубку плечом, засовывая пробные отпечатки обратно в конверт.

– Питер Ши говорит. – Питер имитировал ее интонацию.

– Пусть звенят твои колокольчики, Питер.

– Пусть веет весельем от твоих... Как насчет ужина?

– Да, хочу что-нибудь огромное и не диетическое.

– У меня есть для тебя подарок, – продолжал Питер.

– Что? Что?

– Я закончил черновик рукописи.

– О Боже! – выдохнула она. – Не могу в это поверить.

– До последней точки – и это на неделю раньше срока. Теперь жду не дождусь, когда ты прочтешь.

– Возьми рукопись с собой в «Рашен Ти Рум». Встретимся за моим столиком. Через полчаса. – Фидл говорила взволнованно.

– Но ты же не сможешь прочесть ее там. – Питер засмеялся.

– Я и не собираюсь читать. Я хочу приласкать ее. Это ведь наш ребенок.

– Я люблю вас, миссис Ши.

– И я люблю вас, мистер Ши, – мягко сказала Фидл.

* * *

Когда Питер вернулся из Парижа, Фидл продолжала хранить молчание. Ясно, что в Лондоне у него было свидание с Сандриной. Как еще можно объяснить его внезапный отъезд из Парижа, а потом три лишних дня, которые он провел в «Рице»?

Она знала, что все его расходы по кредитным карточкам «Америкэн Экспресс» будут отнесены на счет журнала. Она позвонила в гостиницу, чтобы ей по факсу передали копию счета, который свидетельствовал, что Питер оставался там до конца недели. Счет за обслуживание в номере был впечатляющим. Он составлял почти семьсот долларов!

Фидл не отвечала на его звонки, потому что сознавала: скажет он ложь или правду – ей будет в равной степени тяжело.

Через неделю после его приезда она со злорадством попросила Вики отклонить его очередную статью.

– Но у нас в плане нет статьи Питера Ши. – Вики подняла взгляд от журнала для записей.

– А что с тем материалом об Эйлере? – раздраженно спросила Фидл.

– Но официально он никогда ему не заказывался, Фидл. На тебя не похоже, чтобы ты забыла. В чем дело?

Фидл больше не могла сдерживаться. Она закрыла лицо руками и начала рыдать, хватала ртом воздух и ничего не могла с собой поделать.

– Я не могу без него, – только и смогла вымолвить Фидл, когда Вики молча, в замешательстве остановилась перед ней.

– Фидл! – умоляюще сказала Вики. – Но если тебе так плохо, почему ты не отвечаешь на его бесконечные звонки? Бедняга день и ночь пытается дозвониться до тебя, с момента приезда.

Фидл дотянулась до бумажных салфеток и громко высморкалась.

– Не могу... Не хочу, чтобы он изворачивался.

– Чего это вдруг?

– Не станет же он рассказывать, как развлекался с Сандриной Гарн в «Рице».

– Ты в этом уверена? – Вики выглядела смущенной.

– Взгляни. – Фидл открыла ящик стола и протянула Вики факс с копией счета из «Рица».

– Весь этот счет совпадает 40 пенни с чеком, который только что принес посыльный.

– Чек? Откуда? От кого?

– От Питера Ши, возмещение журналу.

– Ха-ха! – язвительно заметила Фидл. – Это не говорит мне ни о чем, кроме одного: он сообразил, что не стоит включать расходы на нее в счет, предъявляемый журналу.

– Да хоть бы и так, Фидл. Он не обязан отчитываться перед тобой.

– Да, ты права, Вики. Ты права, как всегда... Но он, по крайней мере, мог бы...

– ...позвонить, – закончила предложение Вики. – Но он же звонит, солнышко. Он все время звонит. Поговори с ним!

– Не кричи на меня.

– Я не буду кричать, если ты спустишься со своего креста. Сжалься над парнем, ведь он тебе ничего не должен.

– Как же, не должен! – Фидл ударила ладонью по крышке стола. – Он должен дать мне подробные объяснения, почему бросил книгу о Клео. Я достала ему эту работу. Я старалась спасти книгу...

Вики повернулась и направилась обратно к своему столу.

– Как я понимаю, ты настолько потеряла рассудок, что не замечаешь, что Венди Клэруайн уже не звонит и не пытается всучить нам что-нибудь.

– А что это должно означать? – хмуро спросила Фидл.

– Ты не читала хронику Лиз Смит сегодня утром? Я сейчас принесу.

Через несколько секунд Вики вернулась, держа утреннюю газету, открытую на странице со светскими сплетнями, и протянула ее Фидл. Сообщение внизу было обведено красным карандашом.

– «Суперагент», – начала читать вслух Фидл. – Боже, никто уже не может сказать просто «агент», всегда только «суперагент».

– Ты читай! – оборвала ее Вики. Фидл вздохнула:

– «Суперагент Венди Клэруайн, сидя за своим личным столиком в «Авроре», без умолку говорила о секретной сделке, в которой участвовал ее секретный клиент на секретной встрече в секретной квартире в Лондоне несколько дней назад. Клэруайн заявила, что после трех дней непрекращающихся переговоров она и ее клиент получили от английского издателя побивающий все рекорды аванс за будущий роман. «Мы знаем кто есть кто, но обещали держать это в стро-о-о-о-гом секрете».

– А знаешь, в чем, мне кажется, истинный секрет? – спросила Вики.

– В чем? – Фидл отложила газету.

– Как Венди Клэруайн, которая весит тридцать шесть килограммов, включая четыре килограмма украшений, удалось сожрать столько, чтобы при ее участии получился такой счет за гостиничное обслуживание.

У Фидл расширились глаза.

– Соедини меня с Лиз Смит, – потребовала она.

Десятью минутами позже Фидл снова сидела в своем кресле за письменным столом и улыбалась. Она знала, что завтра утром в колонке Лиз Смит главным будет сообщение, что Сандрина Гарн тайно разводится с Журданом Гарном, что готовится договор о разделе имущества. Информация поважнее, чем обычная купля-продажа.

Когда она заговорила с Вики, в голосе ее звучало торжество и великое облегчение.

– Вики, милая, когда в следующий раз позвонит Питер Ши, – проворковала она в переговорное устройство, – соедини меня с ним немедленно.

Венди и Питер действительно встретились в Париже, чтобы определить размер аванса, причем договор предусматривал необычайную свободу автора.

В тот день, когда Венди, по просьбе Питера, прибыла в «Риц», пришел пакет с подписанными документами от адвоката, представляющего Клео О'Куан, Сандрину Мандраки-Гарн, Анжелу Уэйнстайн-Риццо и леди Сюзанну Слайд-Мосби, которые давали Питеру Ши и его издателю полное право использовать факты их биографии любым образом, на усмотрение автора.

Через несколько часов после того как она узнала подробности о «новой» книге Питера, Фидл подняла голову от стола – и увидела нового Питера Ши, не похожего на того, с которым она рассталась в Париже. Казалось, он стал выше ростом. Бледное, посеревшее лицо – она отметила это во время их короткого ужина на Левом берегу – теперь приобрело нормальный цвет. Напряженное выражение исчезло, а движения стали более быстрыми и уверенными. На нем был льняной пиджак прекрасного покроя и новые, очень дорогие итальянские туфли.

– О! – сказала Фидл. – Отлично выглядишь!

– Ты могла бы заметить это несколько дней назад, подруга. – Питер склонился над столом и нежно поцеловал ее в щеку.

Фидл опустила голову.

– Да, знаю, – прошептала она. – Мне было жаль себя.

– Не особенно хорошо с твоей стороны. – Питер сел в шезлонг.

– Но ты ведь бросил меня, ничего не объяснив, Питер, – кротко сказала она.

– Да, получилось так. Но не это тебя расстроило. Ты решила, что я в Лондоне был с Сандриной. Это мне льстит, но я с ней не был.

Фидл нахмурилась:

– Почему ты думаешь, что я...

Питер сделал рукой запрещающий жест уличного регулировщика:

– Не отрицай! Я теперь специалист по женщинам. Знаю, как они думают, как действуют. Если бы ты злилась на то, что я уехал, ты могла бы взять телефон и найти меня.

– Кроме того, Вики сказала мне...

– Вики тебе сказала! Как, эта маленькая... – Фидл, в гневе на свою секретаршу, потянулась к переговорнику.

– Мне разрешается пригласить тебя завтра на ужин?

Фидл улыбнулась, довольная, что он изменил тему разговора:

– Конечно. А куда?

– В гостиницу в Монтоке.

– В Монтоке? Но туда же четыре часа езды!

– Нет проблем. Я заказал комнаты на все выходные. Думаю, что за меньшее время я не смогу рассказать тебе о необычной встрече с «шелковой армией» мадам Клео в Лондоне.

– «Шелковая армия», – повторила она, улыбаясь. – Мне это нравится.

– Мне тоже понравилось, когда я услышал. Это не мое. Ну что, едем?

– О да, конечно... Монток, выходные. Почему бы и нет, Питер, конечно. Это звучит прекрасно, давай... эх, давай поедем!

Питер встал и застегнул пиджак.

– Великолепно, – улыбнулся он. – Заеду за тобой домой ровно в пять.

* * *

В этот вечер в комнате, выходящей на мокрый пляж, они ужинали и разговаривали. Было уже распито две бутылки красного вина. Они все говорили, говорили и смеялись. А когда кончили говорить и смеяться, он сжал ее так крепко, что она заплакала. Это были слезы облегчения, не похожие на злые, спазматические рыдания – те, в офисе, перед Вики. Такими слезами плачут женщины, находя в них выход своим чувствам, когда видят, что наступает конец их одиночеству и они наконец получают то, чего слишком долго хотели.

На следующий день они читали, бродили, держась за руки, по мокрому пляжу, снова говорили. Ужинали они, как и обещал Питер, в гостинице. После чего, утомленные, упали в постель, спихнув на ковер воскресную «Таймс», и, как пишут в любовных романах, слились в единое целое.

– Знаешь, я наберусь духу и использую подобное выражение в книге, – сказал Питер позже, положив голову ей на плечо.

– Подобное? – Она захмелела от вина, морского воздуха и любви.

– ...И они «слились в единое целое».

– Не смей.

Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.

– Мне придется, – возразил он. – Я же не могу написать целый роман о женщинах, о любви и сексе, не употребляя пошлых, избитых фраз.

– Кто же тебе сказал, что ты будешь писать о женщинах, о любви и сексе? Ты будешь писать о женщинах и сексе, о жадности, честолюбии, о лжи, алчности и преступлениях. Но ни слова о стоящих членах, о мужской силе, о млеющих женщинах, жаждущих совокупления.

Питер уже оказался на ней.

– А когда он вошел в нее, – произнес он, входя в нее, – она наконец перестала разговаривать.

Фидл перестала разговаривать.

* * *

Питер попросил ее руки в день, когда поместил свой аванс на специальный счет в банке «Манью-факчурер Гановер». Они в этот день обедали в «Рашен Ти Рум», но не за обычным своим столиком.

Он заказал по бокалу белого вина и взял меню, которое знал наизусть.

– Пора браться за дело, – сказал он, прикрываясь меню.

– Что? Закажем блины?

– Я не о еде.

– А о чем? Что ты имеешь в виду? За что надо браться?

– Язык не поворачивается. – Питер опустил меню, полностью открыв лицо. – Это звучит так банально...

– Бога ради, Питер. Что с тобой? – спросила Фидл.

Когда она посмотрела на официанта, подносящего им вино, ей показалось, что на лестнице мелькнуло лицо Вики. Она приподнялась, чтобы рассмотреть получше. Это действительно была Вики.

– Питер, – сказала Фидл. – Это Вики! Что она здесь делает?

– Черт побери, – простонал Питер. – Она пришла слишком рано.

– Питер, я сейчас начну кричать. Что происходит?

Питер обошел вокруг столика и взял ее руки в свои:

– Фидл, давай поженимся.

Фидл сглотнула и обернулась, чтобы убедиться, что никто ее не слышит.

– А зачем это нам? – спросила она невозмутимо, хотя удары сердца отдавались у нее в ушах.

– Затем, что мы с тобой пара. Затем, что мы любим друг друга и не должны жить отдельно. Мне не нужна соседка, я хочу иметь партнера. И – ну ладно, я скажу это... Потому что мы единое целое – когда сливаемся.

Фидл прикусила губу, чтобы она не дрожала. Она была способна лишь слабо кивнуть головой.

– Это означает «да»? – спросил Питер.

– Да. Если человек кивает головой, это означает «да».

Питер повернулся и сделал знак Вики, которая все еще стояла на лестнице.

Через мгновение она оказалась у их столика.

– Что она сказала? – не дыша спросила Вики.

– Она сказала «да»! – Питер сиял.

– Вы сначала поедите?

– Думаю, стоит подкрепиться.

– Хорошо, я подожду.

Фидл переводила взгляд с Питера на Вики, потом вновь на Питера.

Питер все еще держал ее руки в своих.

– Я созвонился с судьей Лоури. Она ждет нас в палате. Думаю, ты не против, чтобы Вики была твоим свидетелем?

– Конечно. – Фидл закатила глаза. – Почему же против? А твоим свидетелем кто будет?

Процедура заняла всего пять минут. Они вернулись в офис, открыли шампанское, припрятанное Вики в холодильник, и пригласили зайти всех, кто оказался в это время на месте.

Эти выходные они снова провели в Монтоке. Они говорили и говорили, и смеялись, и любили друг друга, и читали газеты и страницы черновика романа Питера, и придумывали обложку для следующего номера «Четверти часа», и вновь занимались любовью, сливаясь в единое целое.

Сейчас, собирая рождественские подарки, которые она вручит Питеру за ужином, Фидл выглянула из окна офиса. Пошел снег, создавая поистине рождественское настроение. Это было первое Рождество, когда у нее было все, что имеет подлинную ценность: любовь и работа.