Каратели

Головачев Петр Николаевич

Правда. И ничего, кроме правды. В книге воспоминаний Петра Головачёва, сотрудника органов госбезопасности — подробности работы по розыску государственных преступников. Деятельность агентов подразделений СС, которые орудовали на оккупированных землях Брянской области во время Великой Отечественной войны — в розыскных делах, которые вёл лично автор. Поиску карателей, уничтожавших своих соотечественников, Пётр Головачёв посвятил 20 лет службы. Всё, что описано в книге, подтверждено архивными документами.

 

Об авторе

Автор книги Головачёв Петр Николаевич — кадровый офицер, которой отдал военной службе более 35 лет. Почетный сотрудник органов госбезопасности, юрист-правовед, имеющий государственные награды.

Петр Николаевич родился 1 июля 1928 года на Смоленщине, детство и юность провел на Кубани. Прошел большую жизненную школу. Служил на Камчатке, в Забайкалье, на Дальнем Востоке. Бывал на Новой Земле и на островах в Заполярье. Участвовал в расследованиях летных катастроф с большим количеством человеческих жертв.

На своем жизненном пути ему довелось встречаться со многими видными государственными и военными деятелями — В. М. Молотовым, Мао Цзэдуном, Фиделем Кастро, Н. С. Хрущевым, А. Н. Косыгиным, Д. Д. Лелюшенко, В. И. Чуйковым, космонавтами Ю. А. Гагариным, В. Быковским и др.

В 1957–1960 гг. Головачев обеспечивал безопасность полетов в аэропорту Иркутска. В сентябре 1957 г. Мао Цзэдун возвращался из Москвы в Пекин с совещания братских компартий. Кажется, это был его последний прилет в СССР. В день приземления в Иркутске его самолет подогнали близко к аэровокзалу. О прилете Мао никто нигде официально не объявлял, но вдоль забора собралась толпа, в основном работники аэропорта.

Из самолета вышел Мао, а с ним 6–7 человек китайской делегации. Они и несколько сотрудников из Обкома КПСС во главе с первым секретарем Щетининым поднялись в зал для почетных гостей, или, как сейчас говорят, в зал для VIP-персон. Головачев также появился в зале, как член охраны. Там уже был подготовлен небольшой банкетный зал человек на 15–25. На столе были напитки и деликатесы. Мао налили маленькую рюмку граммов 25–30, по всей видимости, коньяка. Он провозгласил тост за иркутян и советский народ, поблагодарил охрану и прислугу за подготовку самолета. Все выпили за здоровье Мао, за процветание китайского народа, за дружбу Москвы и Пекина. Встреча и прием продолжались не более 15 минут. Но за это короткое время китайский лидер нашел возможность подозвать к себе чекистов и пригубил за их труд из своей рюмки. Молодой Петр Головачев «чокнулся» с Мао и до сих пор вспоминает эту теплую встречу. Но она неожиданно продолжилась у трапа самолета. Как ни следила охрана, но один из мальчишек за забором вырвался из маминых рук и побежал на перрон. Запыхавшись, он подскочил к Мао. Тот взял его на руки. «Здорово, как тебя зовут?» — на чистом русском языке спросил Мао. «Саска» — был ответ. Мао полез в боковой карман и вытащил длинную конфету в яркой цветной оплетке, явно китайского производства: «На, Саска». Тот вежливо, не по-мальчишески поблагодарил и побежал назад к матери. Таким в памяти Головачева остался Мао…

Последние 20 лет службы П. Н. Головачев занимался розыском государственных преступников, в основном агентов и карателей периода оккупации Брянской области.

Все предлагаемые читателю воспоминания строго документальны. В основу положены розыскные дела, которые вел автор. Автор старался донести до читателя суть дел правдиво и без домыслов. Некоторые фамилии изменены по оперативным или этическим соображениям.

Автор показывает, как трудно иногда даже целому коллективу чекистов разыскать и привлечь к ответственности скрывающегося преступника. Одновременно вспоминает работу своих товарищей.

Часть статей ранее публиковались в центральной и брянской печати. Повесть о палаче Макаровой-Гинзбург прошла в телеварианте на одном из центральных каналов ТВ. Все ранее опубликованные статьи переработаны, уточнены и дополнены.

В книге отображена только та часть розыскной работы Брянского УКГБ, где Петр Головачев участвовал лично.

В истории Брянщины немало героических страниц. Об этом широко известно, в том числе и из публикаций автора. В этой книге раскрыта негативная сторона нашей недавней истории, о которой не принято было писать. Да, наше прошлое было всякое — и героическое, и трагическое. Но это НАША история. Её надо знать, чтобы подобное не повторялось в будущем.

Автор благодарит руководство и сотрудников УФСБ по Брянской области за оказание необходимой помощи. Выражается благодарность журналисту Евгению Трушину за помощь в подготовке материала.

Особая признательность жене и верному другу Марине Стефановне за то, что она так долго терпела его муки творчества. Автор надеется, что этот скромный труд будет воспринят товарищами и читателями положительно.

 

Часть первая

 

Памятник для героев. Шумел сурово Брянский лес…

Эта известная песня постоянно слышится в эти дни в мемориальном комплексе под Брянском «Партизанская поляна», во многих других местах, где действовали народные мстители. В первой части моего повествования — рассказы о тех героях Великой Отечественной войны, что вели партизанскую войну с немецкими захватчиками. Сейчас некоторые пытаются переписать историю тех трагических лет, выставив реальными хозяевами положения карателей и предателей. О них тоже пойдет речь дальше, большинство из них получили свою заслуженную кару.

В центре Брянска есть небольшая ухоженная улица. Идя на Центральный рынок, многие брянчане вряд ли задумываются, в честь кого она названа, чем знаменит этот человек. Руководивший партизанским движением Дмитрий Емлютин родился в деревне Лбы Бутерской волости Карачевского района Орловской губернии в бедной крестьянской семье (ныне — Дружное Навлинского района Брянской области). Пас скот, работал в извозе, на шахтах. Трудился с раннего детства, а потому пришлось окончить лишь начальную школу. Но дослужился до генерала, получил звезду Героя Советского Союза.

Когда враг захватил в первые дни октября 1941 года Орел, а затем и Брянск, Емлютин возглавил оперативную группу, которой было поручено организовать партизанское движение. Начало было трудным. Столкнувшись с террором оккупантов, временными неудачами в первый период войны, многие растерялись, кое-кто поддался лживой пропаганде. Были и такие, кто считал партизанскую борьбу бесперспективной. Не обошлось и без прямого предательства.

Первый письменный отчет о работе в тылу Емлютин смог отправить в Центр лишь в мае 1942 года. Вот одна из радиограмм, посланных им на Большую землю Фирсанову, начальнику УНКВД в г. Ельце: «Кондрат Филиппович! Штурмом взяли 21 населенный пункт…За последние 10 дней уничтожено более трех тысяч фрицев, сбито три «Юнкерса-88». Сейчас провожаю товарищей к вам, а сам уезжаю на Южный фронт. У меня их четыре — Южный, Северо-Восточный, Западный и Северный. Положение за 20.05.1942 г. улучшилось, враг, не выдержав наших атак, отступил…С приветом, Ваш Д. Емлютин. Брянский лес. 18 час. 22.05.1942 г».

С получением рации установилась двусторонняя связь. В сентябре-ноябре чекисты побывали во всех головных отрядах Брянщины. Емлютин требовал не прятаться от народа в лесной чащобе, а наоборот, опираться на массы, вовлекать в борьбу все больше населения, разоблачать агентуру немцев, пропаганду оккупантов и их ставленников. В результате общих усилий к концу 1941 года в южном массиве Брянских лесов действовали значительные силы народных мстителей.

Вот лишь некоторые факты. В ноябре Брасовский партизанский отряд взорвал мехзавод и лесокомбинат. Их соседи-навлинцы разгромили отряд карателей, пустили под откос три эшелона. Дерзкая операция была проведена по захвату Суземки. Было осуществлено нападение на крупный районный центр Трубчевск, нападение на станцию Палужье. Объединенный отряд партизан напал на поселок Локоть. Был смертельно ранен его бургомистр Воскобойник, разгромлена местная полиция. Власть в этом районе перешла к Каминскому, который издал приказ о расстреле узников Локотьской тюрьмы. Каминский лично участвовал в садистских допросах и избиениях. Он не раз обагрил свои руки кровью советских людей. В 1943 году он бежал со своей РОНА на территорию Белоруссии и там пытался создать подобную Локотьской «структуру», уничтожая непокорные села, а местных жителей сжигая, заперев в сараях.

Немецкое командование было встревожено размахом партизанской борьбы на Брянщине.

В частности, было решено создать карательный полк «Десна». Железную дорогу охраняли 102-я и 108-я венгерские дивизии. Зону действия отрядов Емлютина наводнили разведывательно-карательные органы фашистов: «Абвергруппы» — 105, 107, 110, 209, 310, 307-я команды, зондерштабы. Они пытались внедрить свою агентуру в партизанские отряды.

21 февраля 1942 года в школе села Глинное состоялось объединительное совещание командиров партизанских отрядов и партийных руководителей, на котором командиром всего партизанского движения был избран Емлютин. При штабе издавалась газета «Партизанская правда», работал корреспондент «Красной звезды», кинооператор Вейнерович. После установления воздушной связи партизанам доставлялись оружие, продукты, медикаменты, письма, махорка, соль. На Большую землю самолеты вывозили раненых, больных, разведдокументы.

1 мая того же года в селе Чернь были проведены парад партизан и демонстрация местных жителей. Перед трибуной проходили бойцы, одетые в телогрейки и шинели, полушубки и крестьянские зипуны, мужчины, женщины, подростки — в валенках и лаптях, но все хорошо вооруженные, веселые, уверенные в себе. Представьте, в тылу врага, в сотне километрах от линии фронта советские люди торжественно отмечали свой праздник. Это вселяло веру в Победу. Демонстрация была заснята на пленку и показана в «Боевом сборнике» в кинотеатрах страны.

Весной 1942 года в Брянский лес была заброшена группа офицеров для ведения разведки в интересах фронта и выявления агентуры врага. Только за июль 1942-го чекисты обезвредили 23 «перевертыша». В каждой бригаде, крупных отрядах действовали оперотделы. Их возглавляли опытные чекисты И.Е. Абрамович, А.И. Кугучев, А.И. Власов, В.З. Рашкевич, В.К. Морозов и др. Многие чекисты погибли на боевом посту, в том числе В.А. Емельянов, Д.А. Баздеркин, Е.С. Андреев, В.Н. Гичкин, В.Н. Пилюгин, И.Д. Ананьев и В.И. Суровягин — начальник Брянского горотдела НКВД.

В ночь на 25 августа с аэродрома Ворки Емлютин и группа других командиров, в том числе Ковпак и Сабуров, из украинских отрядов вылетели на Большую землю. 31 августа партизан принял Верховный главнокомандующий И.В. Сталин. Все это было как сон. Неделю назад они находились в глубоком тылу, постоянные бои, более чем скромный быт, мошкара и комары. И вот — гостиница «Москва», чистое белье, Кремль.

Сталин интересовался всем, например, выяснял такие детали: как партизаны вытапливают тол и готовят мины, какое у них вооружение, есть ли автоматы, количество боеприпасов, зачем им танки в лесу, где партизаны достают для них снаряды, как производят скипидар, какие типы самолетов могут принимать лесные аэродромы, много ли случаев предательств?

Верховный обратил внимание на слабое развитие партизанского движения вокруг городов, недостаточно эффективную разведку в городах, где находились штабы врага. Особенно подчеркнул необходимость активизации «рельсовой войны». Беседа продолжалась около четырех часов и закончилась глубокой ночью. 1 сентября Указом Президиума Верховного Совета СССР Д.В. Емлютину и другим партизанским командирам было присвоено звание Героя Советского Союза. Через два дня в Кремле М.И. Калинин вручил награды. На прощание Михаил Иванович сфотографировался с партизанскими командирами.

Ставка удовлетворила все заявки партизан, дала даже больше — всего около 400 тонн грузов. Сталин в их присутствии позвонил знаменитой Валентине Гризодубовой, чтобы она выделила пять самолетов для постоянного базирования у партизан. И грузы пошли. Иногда в ночь до 20 самолетов. Один из первых самолетов привела сама Гризодубова.

Осенью 1942 года немцы предприняли очередную попытку уничтожить партизан. В операциях «Треугольник» и «Четырехугольник» принимало участие несколько дивизий, снятых с фронтов. Фашисты проводили тактику выжженной земли, деревни в зоне действия партизан уничтожались, население угонялось в лагеря.

Но попытки уничтожить партизан провалились. Вот что доложил генерал-лейтенант Беренгардт: «Недавние акции против партизанских бесчинств показали, что уничтожены только относительно небольшие отряды. Главным силам противника, благодаря умелому руководству, удалось избежать окружения либо вырваться из кольца. Перед нами был противник очень умелый и подвижный». Кстати, автор этого доклада не избежал справедливой кары. Он был осужден как военный преступник и повешен в Брянске.

Емлютин, как командир, вникал во все, часто бывал в отрядах, иногда оставался там на все время подготовки и проведения операций. Разбирался с недостойным поведением командиров, которые вели себя порой как удельные князьки. Что греха таить — встречалось и такое. Емлютин с ними был очень строг. И очень внимателен к нуждам рядовых партизан.

В 1943 году была проведена дерзкая операция по взрыву Голубого моста, которая описана во многих источниках и вошла в историю Великой Отечественной войны. Взрыв железнодорожного моста через Десну в районе станции Выгоничи стал образцом военного искусства, заметно ослабив положение немцев на «Курской дуге». Движение фашистских поездов было остановлено почти на месяц, что во многом и привело к катастрофе. Операция в ночь на 8 марта 1943 года проведена партизанами бригады им. Щорса с приданными им группами из бригад им. Кравцова и «Смерть немецким оккупантам» под командованием Героя Советского Союза Михаила Ромашина.

Партизаны также вели «рельсовую войну» под кодовым названием «Концерт»: когда разрушались одновременно целые участки железных дорог вместе со станционным оборудованием.

Но 1943-й был и самым тяжелым годом для партизанского края. В немецких штабах разрабатывался план разгрома наших войск на Курской дуге. В преддверии операции необходимо было очистить свой тыл от народных мстителей. Началась самая тяжелая блокада, партизаны назвали ее «Большой гонкой». В ней участвовали многие фронтовые части. Ранняя весна, кончалось продовольствие, не хватало боеприпасов. Отряды несли большие потери. С утратой аэродромов скопилось много раненых. Подвижность обременяли около 40 тысяч населения, бежавшего под защиту партизан: больные и опухшие от недоедания. Все это затрудняло действия отрядов.

Самолетами на новый аэродром в Красную слободу доставили автоматы, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. Во второй половине мая 1943 года окружение сузилось до предела. Каратели прижали партизан к болотистым берегам Неруссы и Десны, насквозь простреливая места их скопления. На совместном совещании был разработан план выхода из окружения. Прорыв наметили не в сторону Десны, куда немцы отжимали партизан, а в гущу немецких войск, в направлении Локоть-Суземка. Была образована Южная группировка из двух усиленных бригад «За власть Советов» и «За Родину!» под общим командованием чекиста А.П. Горшкова.

Еще раньше партизанами был убит офицер оперотдела 7-го корпуса. При нем нашли приказ, согласно которому немцам следовало к 25 мая завершить ликвидацию группировки брянских партизан, а затем прибыть на Орловско-Курскую дугу. Медлить было нельзя. Вот как вспоминает те дни непосредственный участник прорыва, возглавлявший одну из групп, чекист В.К. Морозов: «В ночь на 2 июня 1943 года в 4 часа утра всем бригадам приказывалось идти на штурм немцев, остальным прорываться самостоятельно в разных направлениях. Это было необходимо, чтобы создать как можно больше очагов сопротивления и не дать врагу определить направление главного удара».

Но как сохранить в тайне подготовку к прорыву на небольшом участке леса размером не более шести лесных кварталов? В лагере партизан шум — кони ржут, коровы ревут, дети кричат. Немцы, конечно, поняли, в чем дело. Подпустив партизан, открыли шквальный огонь. Сразу было убито 70 автоматчиков, в том числе руководитель группы чекист А.К. Кубышкин. Яростного натиска немцы не выдержали. В прорыв бросились партизаны и мирные жители. Бой шел вдоль всего кольца. Второй и третий эшелоны существенного сопротивления не оказали. Немцы подтянули подкрепление, открыли минометный огонь. Но было уже поздно. Они преследовали партизан еще неделю, но те успешно маневрировали.

7 июня 1943 года немцы окончательно прекратили преследование. В лесу они оставили штабеля мин, снарядов, несколько танков, орудий. С 19 мая по 3 июня каратели потеряли убитыми 3250 человек, ранеными — 668.

Партизанские же отряды, перегруппировавшись и получив подкрепление, стали громить немецкие войска, идущие под Курск. 1 сентября на Коломенском большаке была разгромлена колонна немцев, убит генерал-лейтенант Борнеман, его адъютант и несколько офицеров из свиты.

После Орловско-Курской битвы советские войска очистили от оккупантов территорию области до реки Десна. В сентябре в Брянском лесу затихли выстрелы и канонада. Д.В. Емлютин был отозван и назначен заместителем начальника партизанского движения Центрального фронта, а вскоре замом начальника разведотдела Центрального штаба партизанского движения при Ставке.

За два года брянские партизаны уничтожили свыше 147 тыс. фашистов и их пособников, пустили под откос 800 воинских эшелонов, взорвали 82 железнодорожных и 218 других мостов, взорвали 471 склад.

Напряженная партизанская жизнь, старые раны, контузия не прошли даром. 19 июня 1966 года Дмитрия Васильевича не стало. Он похоронен в Саратове, где работал последние годы жизни. Емлютин бывал на Брянской земле после войны, встречался с бывшими боевыми товарищами, говорил, что еще вернется в край, где провел в боях и походах 600 дней и ночей.

 

Штурм Трубчевска

(документальный очерк)

Трубчевск — старый русский городок. Красивейшие места средней России. Десна с ее рукавами, заливными лугами. Чудесный парк с храмом и фигурой Бояна. С высокого берега реки хорошо просматриваются заповедные Брянские леса — места былых боев партизан с оккупантами.

В августе-сентябре 1941 г. на подступах к Трубчевску шли ожесточенные бои, враг рвался к Москве. 3-я и 13-я армии противостояли врагу южнее Брянска, на линии Стародуб-Почеп-Клинцы. Ценою неимоверных усилий враг был задержан на два месяца. План немцев — еще до зимы захватить Москву — рушился. В конце сентября немцы с юга прорвали оборону советских войск юго-восточнее Брянска. Танковые колонны Г. Гудериана устремились на Москву. 3 октября пал Орел, 13-го — Калуга, 18 — Малоярославец. Части Советской армии вынуждены были оступить за Десну, чтобы избежать окружения, и вырвались из кольца. Часть рассеялась по лесам. Одни пошли в партизанские отряды, другие — в «примаки», а затем в полицию.

Оккупировав Трубчевск, враг превратил его в крупный опорный узел с задачей — запереть партизан в лесу за Десной. Советско-партийные органы готовились к нашествию оккупантов. В лесных урочищах закладывались базы с продовольствием, строились землянки, готовились люди для работы в подполье.

Трубчевский район был оккупирован 8 октября. И сразу фашисты показали зловещий оскал своего «нового порядка». Как тараканы из щелей, выползла всякая нечисть. Уже в октябре начала формироваться полиция. Немцы вытащили из теплых постелей «примаков» и направили их в полицию. Туда же влилось много местных искателей приключений. В подвалах бывшего здания НКВД заработал расстрельный конвейер. Полицией командовал Осиновский, в тюрьме свирепствовал Брындин. На должности охранников, следователей они набрали себе подобных палачей — жестоких и беспринципных. Это палачи Корниченко (о его розыске речь в нашей книге пойдет дальше), Палагнюк, Разноглазов, Чухлебов, Разинкин, Падин, следователи Иванов, Гуков и другие темные личности. Скажем сразу — все они осуждены. Всей этой камарильей руководил бургомистр П.И. Павлов, бывший инженер лесозавода, ранее судимый троцкист. Замом у него был Бондарь. За соблюдением «нового порядка» следили комендант фон Вининг и гестаповец Шеринг.

Открываем книгу арестованных трубчевской полицией. За один 1942 год числится 1239 человек, большинство расстреляны. А сколько убито без учета в деревнях и весях? Учету не поддается.

Расстреливали на ступенях у входа в подвал, чтобы выстрелы не были слышны прохожим. Применялись страшные пытки. Вот показания старшего следователя Гукова: «Арестованных бросали на пол, на живот клали доску, на нее становились и давили. Или закладывали пальцы в дверь». Палачи даже заключали пари «на водку», кто больше убил. Палагнюк показал, что Корниченко, доказывая свое первенство, говорил: «Я за ночь расстрелял 26 человек. После руки болели, сильно устал». Зимой конюх Черкесов вывозил трупы на Десну и бросал их в прорубь. Старожилы, наверное, еще помнят, как весной в половодье тела выносило на берег и их баграми стаскивали в ямы (на том месте сейчас установлен обелиск). Летом убитых закапывали у стены сушильного завода со стороны Ильинской церкви.

В городе же шла и другая жизнь. Действовали подпольщики. В группу объединились те, кто не смирился с фашистами.

Вера Крысина, вчерашняя школьница, пошла медсестрой в госпиталь, попала в окружение и возвратилась в город. Она вовлекла в борьбу подруг — Валю Белоусову, Шуру Кулешову, Олю Шкиридко. В группу вошли также Кирюшин и Шемет. Оба устроились на службу в полицию. А.Н. Дурнев, бывший механик МТС, комсомолец, являлся связным. Он поддерживал связь с секретарем РК партии А.Д. Бондаренко, комиссаром главного партизанского отряда. Дурнев уходил в самые отдаленные деревни, чтобы встретиться с людьми, оставленными в подполье. Мать Дурнева Мария Ивановна держала конспиративную квартиру. Незаметная ранее работница торговли стала «хранительницей очага» подпольщиков. Она очень беспокоилась за единственного сына.

Руководил подпольем Бондаренко. Только он давал «добро» на прием в организацию, проверял каждого кандидата. Подпольщики распространяли листовки, вели разведку, собирали оружие и медикаменты для партизан, осуществили поджог бензобазы, портили связь.

К новому 1942 году отряды партизан окрепли настолько, что успешно нападали на райцентры и крупные населенные пункты, в частности, Зерново, Суземку, Выгоничи, Навлю, Локоть. На очереди — Трубчевск. В конце января Емлютин с «малым» штабом перебрался в Трубчевский головной отряд, поближе к городу, чтобы конкретно на месте разработать план захвата города. Разведчики активно собирали сведения о численности гарнизона, расположении постов, маршруты патрулей, об огневой мощности. Группа В. Крысиной установила связь с госпиталем, где лечились советские военнопленные. Фашисты их не трогали, так как планировали использовать в своих целях. Многие были фактически уже здоровы, но начальник госпиталя Аркадий Давидович Эйдлин, военврач второго ранга, придерживал их до прихода партизан.

Казалось, все шло по плану, «время Ч» было уже назначено. Но, как иногда бывает, где-то что-то не связалось. Подпольщики, позабыв про конспирацию, собрались на квартире у Кирюшина для обсуждения очередных планов. Неожиданно возвратилась его жена, которая не была посвящена в дела организации. Надо было прекратить обсуждение, но это не было сделано. Наоборот, Кирюшина включилась в обсуждение. Она внесла в разговор некую эйфорию, благодушие. Откуда ей было знать о конспирации? Она поделилась об увиденном с подругой, конечно, под «большим секретом». Подруга — своей подруге, и так далее…

Кирюшин был арестован прямо на дежурстве. На допросе он вел себя достойно, хотя его жестоко истязали, добиваясь выдачи остальных. Тогда палачи подключили его болтливую жену. Когда ее ввели в кабинет, где допрашивали ее окровавленного мужа, она упала в обморок. Думая, что так она его спасет, рассказала все, что знала. Следом был арестован Литвин. Когда его вели, он увидел Веру Крысину и успел предупредить о провале.

Полицейские бросились за ней. Вера добежав до дома крикнула: «Леха, уходи!» Дурнев успел выскочить из дома через окно, дал очередь по преследователям. Он помог Вере оторваться от них, но она была ранена. Он схватил ее на руки и понес.

Добежав до оврага, Дурнев уложил Веру прямо в сугроб, накрыл своим полушубком, а сам налегке бросился через Десну в отряд. Его мучила мысль об оставленной любимой девушке и товарище по борьбе. Порывался возвратиться и надеялся, что фашисты все же ее не найдут.

Но чудес не бывает. Каратели обнаружили Веру, захватили ее и позже убили. К счастью, о готовящемся нападении на город враг так и не узнал. Но насторожился, приняв некоторые меры. В Доме Советов устроили казарму, усилили посты до трех-четырех человек на опасных направлениях со стороны Бороденки, Тельца, Городцов и др.

В отряде были шокированы вестью. Что делать? Спасать подпольщиков или отложить наступление, чтобы не нарваться на подготовленную засаду? Штаб решил выступать немедленно. Пришлось перестраиваться на ходу. Отряды Сенченкова, Ворошиловский, Сабурова, опергруппа чекистов с разведчиками и др., всего 350 человек. Отряды Кошелева и «Смерть немецким оккупантам» находились в резерве.

С трех сторон партизаны на рассвете 2 февраля 1942 г. вошли в город без единого выстрела. Все шло по плану. Но в центре произошла нелепейшая случайность. Развод полиции шел на смену караулов. Пулеметчики партизан, занявшие позицию в доме аптеки, недалеко от Дома Советов, где была казарма полиции, приняли караул за своих. Разводящий был одет в шинель советской армии с портупеей, в кубанке, как одевались многие партизаны. Надо отдать должное начальнику караула. Он выслушал доклад пулеметчиков, что они заняли позицию, задав вопрос, где еще установлены пулеметы. Неожиданно по его команде Корниченко и Разноглазов открыли по партизанам огонь, тяжело ранили их. Полицейские бросились в казарму. Фактор неожиданности был упущен. Началась перестрелка.

Бой шел до вечера. Город был взят, за исключением Дома Советов и здания милиции. Укрывшись за толстыми каменными стенами, полицейские яростно отстреливались. Их пытались выкурить минометчики А. Сабурова. К вечеру остатки гарнизона сумели выскользнуть из города.

Дурнев с товарищами первым ворвался в тюрьму. Обыскали все камеры в подвалах, но ни Веры, ни Литвина и других подпольщиков не обнаружили. Позже узнали, что их увели с собой полицейские. По пути в Почеп они были убиты. В камерах обнаружили свыше 30 расстрелянных узников.

После получения сведений, что к Трубчевску подходят немецкие танки, был дан общий сигнал «отход». Пока партизаны вели бой, опергруппа чекистов и разведчики работали в осажденном городе. Они подготовили и отправили в отряд 54 раненых солдата из госпиталя, а также около 30 человек медперсонала, лекарства и инструменты. Чекист В.К. Морозов с товарищами вывез из пекарни три тонны хлеба, причем пекари помогли сделать выпечку из подготовленного замеса. Сколько смогли, очистили склады с оружием, продуктами. Особенно ценный трофей — десятки пар солдатских сапог.

Начальник РО НКВД И.Е. Абрамович сумел встретиться с агентурой, выяснить, кто провалил подполье. В доме Бондаря захватили списки агентуры полиции и другие документы. В канцелярии Павлова забрали несколько мешков с приказами, раздаточными ведомостями, штатно-должностными книгами, книгами арестованных и т. д. Они очень помогли позже при расследовании дел. Но главным был морально-политический эффект. Появилась надежда на скорое освобождение. Теперь люди знали, что их не бросили, что надо жить.

С партизанами ушли многие патриоты. Ушла и Мария Ивановна Дурнева.

Начальник полиции Осиновский, боясь ответственности, застрелился. В бою за город было убито более 200 человек полиции. Партизаны понесли незначительные потери. Главное — не удалось предотвратить гибель арестованных в тюрьме.

Павлов издал приказ по факту нападения партизан. За головы Д.В. Емлютина, И.Е. Абрамовича, А.Д. Бондаренко были назначены награды — 10 тысяч марок и корова. Борьба с оккупантами продолжалась. Уже в апреле Павлов доложил немецкому командованию: «Несмотря на укрепление Трубчевска, партизаны продолжают бесчинствовать. Обнаглели до того, что подтягивают орудия и минометы и обстреливают город днем из-за реки».

 

Трагедия в Ивановске

Шла вторая зима оккупации. Для брянского партизанского края она была особенно трудной. Осенью 1942 года, собрав мощный ударный кулак, оккупанты провели против партизан на Брянщине две крупные войсковые операции под кодовым названием «Треугольник» и «Четырехугольник» при поддержке танков и авиации. Немцам удалось вытеснить партизан в лес, за Десну. Накануне наступавшей зимы народные мстители ощущали острую нехватку продуктов, оружия и боеприпасов, лекарств и теплой одежды. В отрядах скопилось много раненых и больных, аэродромы работали с перебоями.

Фашисты разрушили партизанские лагеря в Рамасухском лесу, сожгли придеснянские села в Трубчевском, Почепском, Навлинском, Выгоничском районах. Укрепили высокий правый берег Десны, в каждом населенном пункте разместили гарнизоны. За малейшее подозрение в связях с «лесными бандитами» мирные жители карались смертной казнью.

Но связь с партизанским краем не прерывалась даже в самое трудное время. Фронту требовались сведения о передвижении фашистов, активизация «рельсовой войны». А этого можно было достигнуть только захватом и уничтожением служащих «нового порядка», активизацией работы среди населения.

Оккупанты это чувствовали на собственной шкуре — они несли большие потери. Встал вопрос — как выявить эту связь? Кто снабжает партизан сведениями? Подозрение пало на семьи Коростелевых и Сыромолотовых. Они жили в одной избе, их родные находились в партизанском отряде. А учительницы Анна и Настя общались с карателями из местной роты. Более того, Настя дружила с лейтенантом Шевцовым, командиром взвода. Деревенские такое поведение девушек осуждали, называли их «немецкими овчарками». Немцы, однако, подозревали, что дружба молодых людей лишь прикрытие для сбора информации. Но нужны были доказательства.

Комендант Хассе был человек с выдумкой. Он разработал коварный план, призванный вывести сестер на чистую воду. Шевцов был временно изолирован, его направили в другой гарнизон в командировку. В соседней деревне Аксеновск Хассе лично подготовил русского солдата, которого не знали жители Ивановска и привез его в деревню.

Поздний вечер 19 февраля 1943 г., метет поземка. В деревне тихо, даже собаки не лают: их уничтожили оккупанты. Нигде ни души, ни огонька. Крадучись, к избе, где жили девушки, подошли двое. Один притаился за углом, второй постучал в окошко. За занавеской мелькнула тень. «Откройте, я из леса», — прошептал он. Открыли быстро: в избе, видимо, ждали. Женщина вышла в сени и впустила ночного гостя.

Хозяева разглядывали незнакомца. Он был среднего роста, небритый, в грязной телогрейке и валенках. В руках винтовка: «Я разведчик из отряда имени Александра Невского. Штаб готовит операцию, нужны сведения». Девушки насторожились. Ведь связные в отряде были свои, деревенские. А тут новый, неизвестный, одет не так, без маскхалата. Но девчата так долго ждали весточек из леса, что пренебрегли правилами конспирации. Мало ли что могло произойти там, в лесу? Война. Достали из печи скудный ужин и принялись рассказывать об огневых точках, количестве солдат, интересовались и новостями из отряда. Но гость больше отмалчивался. «Девки, попридержите языки», — подал голос с печи старик. Разведчик поторопился. Попросил начертить схему обороны и подписать ее: «А то забуду». Спрятав бумажку в карман, тихо ушел. На улице присоединился к поджидавшему его немецкому фельдфебелю. «Гут?» — спросил тот. «Гут», — прозвучало в ответ. Оба быстро пошли к штабу.

О молодость, как ты неопытна и доверчива! А враги так коварны и жестоки. Нарушение азов конспирации стоило жизни двум семьям. Но кто осудит девушек за такую оплошность? Как говорили древние, погибшие в борьбе не знают позора.

После ухода «разведчика» в избе наступила тревожная тишина. «Он какой-то странный, как не наш, — произнес старик. — Без маскхалата, ничего не рассказал о делах в отряде. Быть беде. Девки, бегите!» Но было поздно. В дверь уже ломились фашисты. Обе семьи из восьми человек были арестованы и заперты в сарай. Забегая вперед, скажем, что благодаря охраннику нам и стали известны детали этой провокации, о ней ему рассказали девушки.

Наутро арестованных увезли в Уты, в штаб для допроса. Отпираться не было смысла, перед командиром полка Вайзе лежала злополучная схема с подписями. Рядом стоял и провокатор.

Через день к клубу в Ивановске согнали народ. На крыльце была подготовлена виселица. Место казни охраняли каратели. Переводчик Меух объявил, что по приказу коменданта партизанки будут повешены, а семьи их, как сообщники, расстреляны. Типичная для фашистов акция устрашения непокорных. Вспомним очерк военного корреспондента П. Лидова «Таня» о казни Зои Космодемьянской в д. Петрищеве. В Ивановске все происходило по тому же сценарию. О «Тане» узнала вся страна, а о подвиге наших девушек даже в их родной деревне знают немногие.

Патриотки, стоя на эшафоте, обращаясь к сельчанам, прокричали: «Прощайте, товарищи. Умираем за Родину. Скоро придет Красная Армия и отомстит за нас. Бейте фашистов!»

Совершить казнь вызвался каратель Жорж. Когда он подошел в Анне Коростелевой, она его оттолкнула. Сама встала на табурет и надела петлю. Анастасия сопротивлялась, отбивалась. Палач заломил ей руки, набросил петлю и выбил табурет из-под ног. Так погибли комсомолки-партизанки. Их тела висели двое суток с прикрепленными на груди щитами: «Тех, кто помогает партизанам, ждет такая же участь».

Родители девушек и их младшие братья были расстреляны в селе Уты, недалеко от бывшей барской усадьбы. Сергею Коростелеву было 16 лет, а Фролу Сыромолотову — 14. Свидетели рассказывали, что его не смогли убить — он был только ранен. Очнувшись, ночью дополз до ближайшего дома, попросил о помощи. На свою беду, он попал к настоящей «немецкой овчарке» — сожительнице карателя. Она сообщила в штаб, мальчика поставили к стенке вторично.

На берегу Десны, откуда хорошо виден лес, установлен обелиск. На нем надпись: «Коростелева Анна Федоровна. 20.10.23–22.2.43. Сыромолотова Анастасия Фроловна. 15.2.23–22.2.43. Замучены немецкими оккупантами. Вечная слава!

 

Пора собирать камни. В защиту невинного человека

Документальный очерк

Разбирая домашний архив, я обнаружил старую пожелтевшую тетрадку. И мне вспомнилась давнишняя встреча с интересным человеком.

Я возвращался из командировки. Соседом по купе оказался мужчина с орденскими колодками на груди. Мы познакомились, он сообщил, что навещал родных и знакомых.

Где-то под Выгоничами он, глянув в окно, сказал: «Проезжаем мои родные места. Здесь я родился, вырос, партизанил. Вот и мостик, для всех он просто труба, а для меня — воспоминания о прожитой жизни. Земля здесь полита кровью».

В голосе его слышалась какая-то затаенная грусть и как бы обида. Это меня заинтриговало. Я только недавно перебрался на Брянщину, мне было все интересно, особенно то, что касалось партизанского движения. Мы договорились встретиться еще раз, в более удобной обстановке.

Вторично мы встретились уже в Брянске, куда он приезжал из Навли по служебным делам. Говорили долго. Тогда-то он и подарил мне эту самую тетрадку. Текст был изложен в форме автобиографических заметок на 16 листах.

Прошло более 50 лет, нет уже старого знакомого. Жизнь в стране изменилась круто, сейчас уже другие приоритеты. Сейчас имею полное право опубликовать эту исповедь, услышанную от старого партизана. В тексте сохранены стиль и обороты речи, даже ошибки. Автор ничего не стал менять, просто хотел показать, как воспринимались партизанские будни глазами рядового партизана. Сделаны лишь некоторые уточнения после нашей беседы в Брянске.

«Я, Захарченко Леонид Мартынович, родился в поселке Ивановский Брянской области. Отец служил в Красной Армии. До 1939 года я учился в школе, после чего работал в колхозе. Началась война. Летом меня послали эвакуировать скот в город Задонск, где попал в окружение. Вернулся с большим трудом домой. Немцев в поселке еще не было, хотя в Выгоничах уже действовала полиция.

3 марта 1942 года в поселке был организован партизанский отряд. Я вступил в него и находился там до сентября 1943 г.

После соединения с Красной Армией до 1945 г. был на фронте. В настоящее время нахожусь в военном училище.

Первые дни в партизанском отряде мы обороняли занятые партизанами поселки Ивановский, Гукалинский, д. Богдановка, Сосновое болото. В эти села немцы не ездили, боялись как огня. Мы ходили в засады, но немцев не встречали, собирали оружие. Командованием была поставлена задача — всем партизанам иметь оружие. В с. Уты мы приняли присягу партизан.

Помню первую операцию, как сейчас говорят, боевое крещение. В середине мая нам дали приказ — достать живого немца на железной дороге. На первое задание пошли 12 человек, все добровольно. Языка надо было взять с моста на железнодорожной станции «Речица». Старшим у нас был Байзеров, отчаянный парень, пулеметчик.

Подошли мы к железной дороге. Залегли и долго прислушивались. Затем поползли на полотно. Тихо вокруг, нервы напряжены. Ни звука, только свистели соловьи да кричали совы. Даже не верилось, что вот-вот раздастся пулеметная очередь и кого-то из нас не станет. И вдруг видим — 6 немцев, сменившись с поста, идут в будку. «Хольт, хенде хох», — крикнул Байзеров. Он дал очередь из пулемета, сразу убил трех фрицев и троих ранил. Я подбегаю, беру раненого фрица и веду в лес, он был ранен в живот. Провел метров сто, он упал и умер. Я пошел с товарищем Смоленковым Василием за вторым. Вели его, он кричал: «Рус партизан, я свой, пойду, только не бейте (т. е. не убивайте)».

Вдруг слышим — шум дрезины. Она за 200 метров остановилась, с нее начли бросать в нашу сторону ракеты и стрелять. Немец упал и не хотел идти дальше. Мы тащили его по болоту, выбились из сил. Сняли с него часы, сапоги, фрица пристрелили, а сами еле ушли. Живого немца мы так и не привели.

После этого у меня целую неделю пахли руки фрицем. Что это было, не знаю. То ли мазь от комаров, то ли запах давно не мытого тела, или еще что. После этого мы узнали, что такое немец, что их тоже можно бить.

Потом были другие операции. Мы взорвали ж/д полотно на 24–25 км. Местные жители помогали стягивать шпалы с рельсами в болото. Мы резали связь на дороге, разрушили водокачку на ст. Хмелево. Первым в здание вскочил украинец, как мы его звали, Тарас Бульба. Он забрал у убитого офицера наган. Как мы ему завидовали!

Наши диверсионные группы пускали эшелоны под откос. Помню свое первое участие в подрыве эшелона.

Весной 1943 г. под командованием командира отряда им. Чапаева Котомина, он был летчик, окруженец, москвич, мы снова выехали на станцию Хмелево на лошадях. Не доезжая двух километров, пошли пешком, осторожно, так как дорогу стали сильно охранять. Залегли в 50-100 метрах от насыпи. Охраны не слышно. Подрывники поставили мину. Пропустили один пустой товарняк. Примерно через час за ним шел другой, с горючим.

Мина почему-то не взорвалась. Мы открыли по цистернам огонь, они загорелись. Мы благополучно уехали на базу.

На другой день немцы при поддержке бронепоезда, провели операцию против мирных сел. Мы вынуждены были отступить. Но разведку немцев в количестве 21 человека уничтожили. Немцы зажгли поселки, угнали скот, жители очень плакали. Несколько коров мы все-таки отбили.

Весной меня, в числе других молодых партизан, направили в головной отряд, его называли «Лихой ельник», на трехдневные сборы. Перед нами выступали партизанские руководители, многих мы знали еще по довоенной жизни. Это были опытные подрывники и простые партизаны.

Представитель НКВД Емлютин учил нас, неопытных парней, колхозников и лесорубов, как действовать в той или иной обстановке, как пользоваться оружием, в том числе и немецким. Емлютин составил «Памятку партизану». Там в доступной форме рассказывалось, как действовать в засаде, разведке, при подрыве рельсов, как распознавать агентуру врага и предателей. При нем же была разоблачена молодая девушка-еврейка, которую забросили в отряд немцы.

Нас ознакомили с общей обстановкой на фронте, рассказали, что в Брянских лесах действует много партизанских отрядов, о бесчинстве оккупантов. Была поставлена задача на летний период — оседлать железные дороги и «большаки», по которым немцы подвозят снабжение для фронта.

В марте 1943 года, когда готовили взрыв «Синего моста», мне довелось встретиться с Емлютиным и командиром бригады еще раз. Вместе с Ромашиным и другими командирами он разрабатывал план подрыва моста в нашем головном отряде бригады им. Щорса. Наша группа из трех человек должна была, находясь в секрете, вести наблюдение за мостом, фиксировать все передвижения, особенно смену постов. Инструктаж проводили начштаба Власов, комбриг Ромашин и Емлютин. Непосредственно в операции по взрыву я не принимал участия, взрыв проводили специально выделенные группы. У нас была другая задача — не допускать подходы немецких войск и полиции по шоссе в сторону моста и на Почеп.

В мае 1943 года немцы, в блокаду, пустили на нас 7 дивизий и выбили за р. Десну. 15 самолетов летали над нами, бомбили. Но мы дрались очень устойчиво. У нас было три орудия и минометы. Снаряды и патроны, продовольствие привозили самолетами и сбрасывали на парашютах, но было мало.

При наступлении на д. Рясное ранило командующего отряда Тарасова в левую руку, меня — в шею, легко. Но эта операция прошла хорошо, мы захватили винтовки, одеяла и другие трофеи, били фрицев и полицаев.

Но силы были неравны. Нас они разбили, много партизан погибло в блокаду. Два бронепоезда загородили нам проход. Здесь у р. Навля нас зажали крепко. Кончились боеприпасы, еда. Он держал нас 9 суток в болотах, мы кушали только липовые листья и крапиву. Не было курева, а главное — патронов. Всех лошадей съели, даже кожу смолили на кострах. Много умерло от голода. Я остался живой, но еле-еле таскал ноги, сильно опух.

Еще в блокаду был приказ командования — выходить из окружения небольшими группами и сосредотачиваться на старых базах.

Я с тремя партизанами пришел в свой поселок, чтобы немного отойти, подлечиться. Но у них у самих нечего было есть. Пришлось отбирать у полицейских овец и хлеб на Коломенском большаке.

Наши уже были недалеко, подходили к Севску, даже была слышна артстрельба. Победа была близко. Советские войска подошли к границам Брянской области, к Севску, уже были во Льгове и Хутор-Михайловском.

Партизаны не прекращали боевые операции. Они уничтожали мелкие группы фрицев, обозников, нападали на немцев, идущих по Коломенскому большаку.

Наша группа действовала на шоссе Брянск — Почеп. Взорвали мост у Киселевки, уничтожили пост, отбили у карателей обоз с продуктами и овцу. Полиция преследовала нас, кричали: «Партизаны, мы отбили ваш обоз!». А мы в ответ: «А мы подорвали ваш новый мост!»

Где-то в августе нас, пять местных партизан направили в тыл, за Десну. Днем мы скрывались в лесу и на чердаках, ночью ходили по землянкам, организовывали население уходить лес, чтобы их не угнали в Германию, советовали укрывать скот и ждать прихода Советских войск. Нас прикрывал староста.

После соединения мы вместе с солдатами прочесывали лес. Возле станции Красный Рог мы взяли в плен группу полицейских. Среди них я опознал поджигателя моего дома, по имени Стефан. Хотел с ним расправиться, но капитан-особист запретил, сказал, что его будет судить трибунал.

Командир полка Красовский взял меня в полковую разведку. Полковник сказал: «Мы тебя откормим и семью не оставим в беде».

Леонид Мартынович служил достойно. Воевал в Белоруссии, Польше, дошел до Германии. Был награжден Орденом Красной звезды, Орденом Польши «За заслуги», многими медалями. В 1944 году его по линии командования направили в Оренбургское ВПУ, на учебу.

Еще при первой встрече мне показалось, что Захарченко чем-то обижен, не все договаривает. Я навел справки. В архивах на него было прекращенное уголовное дело. Захарченко обвиняли в том, что он в 1943 г. в группе из пяти человек самовольно ушел из отряда и служил у старосты помощником. Хотя Захарченко утверждал, что они выполняли приказ — выходить из блокады малыми группами добывать продукты для отряда, не допускать угона населения в Германию. Бывшие пособники, муж и жена, оговорили его, пытаясь скрыть свою связь с оккупантами.

После ознакомления с делом у автора возник вопрос — что же толкнуло боевого партизана на такое предательство накануне освобождения? Когда даже матерые ставленники фашистов, чувствуя близкую расплату, стремились как-то «самортизировать» грядущее будущее. Дело несколько раз «футболилось» из одного органа в другой, передопрашивались свидетели.

Но следствие шло туго. Наконец дело переслали в Брянск.

Здесь, на месте, все стало ясно. Захарченко и Смоленков (помните, как они тащили раненного «языка») и еще трое, истощенные, больные скрывались в лесу. А староста поселка, чтобы как-то смягчить свою вину, фактически укрывал их от немцев. Из показаний старосты (кстати, его не судили): «Мне стало известно, что в поселке скрываются партизаны. Это было перед приходом Красной Армии. По просьбе матери я зачислил его в свои помощники, чтобы к нему не цеплялись полиция и немцы. Он ничего не делал, а лишь числился в должности и занимался своими делами». Показания других свидетелей также не подтверждались.

Вот выписка из Определения Военного трибунала Брянского гарнизона от 18.10.46: «…дело прекратить производством. Л.М. Захарченко с конца июля состоял в должности помощника старосты формально, никакой активности в пользу врага не проявлял. После соединения с частями Советской Армии помогал вылавливать и разоружать полицейских. В сентябре 1943 г. перешел на службу в 197 Брянскую Краснознаменную СД. Награжден Орденом Красной звезды, медалью «За отвагу», имеет благодарности командования».

Итак, стало ясно, почему Леонид Мартынович ничего не рассказал об этой трагической стороне в его жизни. Справедливость вроде бы восторжествовала. Но жизнь исковеркана. Из ОВПУ исключили как предателя, слухи об аресте дошли до многих. Косые взгляды знакомых остались. Не будешь же всем показывать Определение Военного трибунала. Горечь обиды в душе осталась.

За долгие годы давняя встреча подзабылась, следы партизана затерялись. Пришло время «собирать камни».

Мы установили сестру Захарченко — Анну Мартыновну. Вот, что она нам рассказала: «Во время оккупации наша семья проживала в поселке Ивановская дача. Отец был на фронте, брат Леонид — в партизанском отряде. Мама Мария Прокофьевна помогала партизанам. Ремонтировала конскую упряжь, седла, хомуты, собирала продукты, пекла хлеб. Мы, дети, собирали летом ягоды, сушили их для партизан. В нашем доме часто бывал командир отряда Катомин. В 1942 или 1943 г. каратели из другой деревни сожгли поселок.

Арест Леонида обрушился на нас, как гром с ясного неба. Это произошло по доносу двух местных жителей-супругов, за то, что брат забрал у них в 1941 г. винтовку. Эта пара была связана с полицией. Они затаили зло.

Из училища брата исключили. Он долго не мог устроиться на работ. В 1993 году умер, похоронен в Навле. Пятно легло даже на мертвого. Он был похоронен тихо, без воинских почестей, семейно, хотя он воевал и в партизанах, и в армии, был ранен. Мы знаем, что его оправдали, но ведь этого не знают односельчане».

Сестра просила хотя бы спустя многие годы восстановить истину. Эта книга — лишь толика в защиту чести и достоинства партизана.

Руководство Управления ФСБ по Брянской области с ветеранами-чекистами

Д. В. Емлютин

Брянск, ул. Емлютина

Д. В. Емлютин проводит совещание с командирами партизанских отрядов

Командиры партизанских отрядов с М. И. Калининым в Кремле после вручения наград. Сентябрь, 1942 года. Третий справа сидит Д. В. Емлютин

На митинге в селе Чернь. Говорит Д. В. Емлютин, 1 мая 1942 года

Пока мужчины на задании

Партизаны Дятьковского района, февраль 1942 года

На марше: комиссар отряда им. Ф. Стрельца Бойков, командир отряда Чапов, зам. командира объединенных отрядов Миршин.

Агитационная листовка гитлеровцев

Брянский лес, 1942 год, партизанский наблюдатель

 

Часть вторая

 

«Серые волки»

Документальная повесть о карательном полку «Десна»

В 1957 году из Заполярья я был переведен на работу в Брянское управление КГБ. Мне определили участок работы — оперативный розыск. Дело для меня было новое. До этого я занимался контрразведывательной работой в авиации — обеспечение безопасности полетов. Теперь мне предстояло заниматься розыском бывших полицейских и других лиц, сотрудничавших с немецкими оккупантами. В те годы это была чуть ли не главная линия работы.

Мой предшественник Иван Степанович Тигин, опытный чекист, передал мне ряд оперативных наработок по Трубчевскому, Навлинскому, Погарскому и другим районам. Это были оперативно задокументированные факты преступной деятельности, совершенные русскими карателями под командованием немецких военнослужащих. Преступники — не местные. Кто они, откуда, их установочные данные — не было известно. «Володька», «Смутька», «Москва» — одни клички, ни имен, ни фамилий. Никаких упоминаний о формированиях, где они служили. Очевидцы называли их просто — «немцы» или «русские» в немецкой форме. И все. Никаких упоминаний об этих карательных русско-немецких формированиях не было и в архивах.

Фактически работа началась с нуля. Прежде всего, я вновь опросил заявителей, нашлись и новые свидетели. Это были старики, в том числе сотрудничавшие с оккупантами — старосты, писари и т. п. Выступали свидетелями и женщины, кое-кто из них сожительствовал с карателями. И те, и другие старались меньше афишировать свое прошлое. Одновременно я смотрел уголовные дела на осужденных. Так постепенно появились материалы, необходимые для дальнейшей работы.

С большим трудом были получены трофейные немецкие документы, купленные за валюту. Их перевод с немецкого делал начальник отделения В.И. Логинов. «Прямо с колес» мы включали их в работу. Это были неполные, иногда отрывочные дневники 184-й полевой немецкой комендатуры 2-й немецкой танковой армии. Но они очень помогли нам на первых порах.

Конечно, в дневниках не было данных о карателях, записывались лишь общая обстановка в тылу армии. Ежедневно фиксировались действия партизан, потери, сведения об операциях против партизан и другие события.

Анализируя эти данные, сопоставляя их с уже имеющимися у нас фактами, параллельно используя уголовные дела, мы выходили на конкретных лиц, объявляли их в розыск. К тому времени они рассеялись по всей нашей необъятной стране, розыск их был затруднен. Особое внимание уделялось Красноярскому краю, Магаданской, Свердловской, Донецкой и другим областям. Там, где были спецпоселения. Работая в лесной, угольной промышленности, спецпоселенцы дополнительно проверялись. Многие из них были осуждены. Розыск их уголовных дел также требовал средств и времени.

Через год у нас появились первые подозреваемые. Образно говоря, ухватившись за одно звено, мы постепенно вытаскивали всю цепь. Примерно через два года следователь Чистихин возбудил первое уголовное дело.

Но вернемся несколько назад, в гущу событий.

К весне 1942 года партизаны, как говорится, «достали» оккупантов. Откроем журнал боевых действий. Вот какие записи сделал дежурный офицер лейтенант Шварц только за один день 2 апреля 1942 г.:

«Со стороны Бороденки совершен обстрел Трубчевска в течение часа из минометов и артиллерии».

«На участке южнее Брянска два взрыва железнодорожного полотна» (6 апреля там же снова два взрыва).

«В 11 час 20 минут санитарная машина наскочила на мину».

«3 км от станции Клюковники — взрыв на ж/д полотне. Пострадал паровоз».

«Команда из кавалерийской части фон Вининга, выехав за сеном, подверглась нападению партизан. Потери — четверо раненых, потери противника неизвестны».

«При столкновении с партизанами в «Рассвете» (27 км от Брянска) дозор 35-го танкового полка понес потери — пять убитых, 1 раненый. Потери противника неизвестны».

«Сегодня в час ночи взорвана станция южнее Красного Рога».

И так почти каждый день. И еще одна запись: «Положение партизан в марте значительно упрочилось». Доносил сотрудник разведотдела 184-й полевой комендатуры лейтенант Биршенк».

В штаб 2-й танковой армии в Орел им был направлен доклад и отчет о потерях за период с 1 по 29 марта 1942 года. Общие потери за месяц составили 345 солдат и 6 офицеров. В том числе убитых 282, раненых — 69 человек.

Немцы не на шутку забеспокоились. 18 апреля в Брянск из штаба 2-й танковой армии, взамен прежнего командира комендатуры генерала Бранда, прибыл новый командующий — генерал-майор Фридрих Бернгард. Теперь охрана тыла армии возлагалась на новое ведомство — штаб тыловой области (условное обозначение — «Корюк-532»).

Приезд генерала совпал с днем рождения фюрера. Как полагается, был и фейерверк. Вечером на Брянск был совершен большой налет советской авиации. Сброшено более сотни бомб большого калибра и много зажигательных. Двое суток не стихали пожары в городе.

Особенно пострадали вокзалы Брянск-Главный и Брянск-Южный, железнодорожные пути, пристанционное хозяйство. Полностью уничтожены два воинских эшелона с горючим, техникой и боеприпасами. Убито более 40 и ранено 214 солдат и офицеров.

Генерал привез секретный приказ штаба 2-й танковой армии № 224-42 о начале формирования добровольческого полка из числа советских граждан. Фактически же формирование началось еще зимой. Полк создавался в основном из числа военнопленных. Перед ними ставилась задача — охрана коммуникаций, проходящих по лесным районам партизанской зоны, борьба с «бандитами», то бишь, с партизанами.

Немцы полагали, что перешедшие на службу к ним отщепенцы-добровольцы, хорошо знающие местные условия, язык, характер «русской души», смогут активно противостоять партизанам.

Командиром полка назначался комендант брянского лагеря военнопленных в поселке Урицкий «Дулаг-142» подполковник Вайзе. По штату полк состоял из трех батальонов по 600 человек. Полку передавалось 50–60 немцев для генерального руководства и присмотра. Первоначально полк именовался «полк Вайзе» по имени его командира, а с конца 1942 года — «Десна». Добровольцы получали довольствие и обмундирование (б/у) немецких солдат, а оружие — советской армии. Командиры батальонов (немецкие офицеры) получали право наказывать добровольцев без суда и следствия, вплоть до расстрела.

Первым реальным результатом разработки этого формирования был арест (по вновь открывшимся обстоятельствам) двух первых преступников Мирошникова и уже упоминавшегося ранее Меуха. Розыск их не представлял особых трудностей. Но для оперативного опознания мне пришлось выезжать в Воронеж и Рязань.

При проведении этих мероприятий возникло несколько непредвиденных обстоятельств. Но, как говаривал Аркадий Райкин, «об этом потом». Все окончилось хорошо.

Выяснилось, что в Белоруссии осенью 1943 г. они перешли в партизанский отряд Маркова. Материалы хранились в Центральном партизанском штабе в Минске. Пришлось выехать туда для личного ознакомления с документами. Мне повезло. Было выявлено более 30 человек, служивших в данном формировании. Добровольцы, когда почувствовали, что наказание — вот оно, не за горами, сдавались партизанам целыми взводами и ротами. Даже успели 10–15 дней повоевать на стороне партизан, стараясь показать себя с наилучшей стороны. Вдруг зачтется?

Дальнейшее было делом техники. Считая, что после осуждения за службу у врага все забылось, Мирошников и Меух проживали каждый у себя дома. Они были арестованы.

Их групповое уголовное дело было рассмотрено Брянским областным судом. Оба они служили в 3-м (617) батальоне. Первый — командиром особого взвода, второй — переводчиком. В качестве свидетеля выступил представительный мужчина с орденом Красной Звезды и шестью медалями на груди, участник штурма Берлина Сидорин. Вот что он рассказал.

«Я уроженец Навлинского района. В сентябре 1942 г., утром, наше село окружили каратели, в большинстве русские, которые пришли со стороны Десны. Они выгнали из домов всех жителей — стариков, женщин, детей и инвалидов и погнали в село Вздружное. Там уже были собраны жители окружающих поселков. Каратели подожгли Вздружное, поселки Жданово и Ворошиловский, а жителей погнали к реке, в сторону Трубчевского района. Нашу группу, где находился и я с отцом (тогда мне было 16 лет), подогнали к Десне, напротив деревни Голубчи и на пароме переправили на другой берег. Там уже находились ранее доставленные туда жители и несколько партизан.

Как только мы сошли на берег, пьяные каратели набросились на нас и стали избивать. Я помню, как каратель Мирошников (фамилию его и других я узнал позже) прикладом ударил в позвоночник Шевелева Степана. Избивали и других, кого, я сейчас уже и не помню.

Потом всех мужчин, в том числе и меня с отцом, согнали в кучу, и Мирошников открыл огонь из автомата. Вместе с ним стреляли еще два или три человека (они известны, но привлечь их к ответственности не успели — прим. автора). После первых очередей мой отец был убит в грудь и упал, падали и другие. Испугавшись, я тоже упал в небольшую промоину, отец — на меня, что меня и спасло.

Постреляв, каратели ушли. Но вскоре вернулись и начали добивать тех, кто еще был жив. Все это время я лежал, притворившись мертвым, под телом отца. Женщины находились здесь же, метрах в 10–15, и хорошо видели весь этот кошмар. Мой дядя Голяков был ранен в руку.

Так я лежал долго. Уже во второй половине дня со стороны Голубчи появился немец с переводчиком по имени Вольдемар. Они о чем-то говорили по-немецки и осматривали расстрелянных. Обнаружив, что я жив, они сняли с меня куртку и повели в деревню. Когда поравнялись с Голяковым, он попросил воды, но Вольдемар вытащил пистолет и пристрелил его. В живых остался только я. Оставшихся на лугу женщин спас от расстрела командир роты Майоров. Он запретил расстрел женщин (Майоров, в числе других, сдался партизанам в Белоруссии и был призван в Советскую армию, воевал, судим не был — прим. автора).

После допроса в штабе меня отпустили. В этой деревне я жил и работал сапожником. Отступая с Брянщины, каратели забрали меня с собой. В 1943 году я был призван в Советскую армию, воевал, был награжден».

В заключение добавим, что оба карателя были осуждены. Мирошников приговорен к высшей мере наказания, Меух — к 15 годам. Третьим из этой преступной плеяды был Панкратов, он же «Москва». О его розыске и разоблачении читайте чуть дальше.

По различным причинам не удалось привлечь к ответственности ряд карателей, которые были разысканы. Жиров, сослуживец «Москвы», к тому времени умер. Избежал наказания Белостоцкий, участник расстрела мирных жителей на берегу Десны (о чем рассказывал Сидорин): не смогли его вовремя «упаковать» документально, для ареста не хватило свидетельств. Суровенков, будучи вызван следственным отделом как свидетель, покончил с жизнью, бросившись под поезд. У нас на него материалов, кроме доказательств о службе карателем, не было. Но, видимо, кошка знала, чье мясо съела. Он был важным свидетелем, и, уйдя из жизни, затруднил дальнейшее комплексное расследование.

То же самое совершил вызванный в Брянск на допрос некто Корнейчук. Он лишил себя жизни прямо в гостинице, не будучи даже допрошенным. Но здесь было совсем другое дело, следует рассказать подробнее. Мы несколько лет разыскивали активного карателя Ковальчука. Это был настоящий убийца. На его счету было несколько случаев убийств. Корнейчук имел некоторое сходство с разыскиваемым Ковальчуком, но кое-что не складывалось, и мы медлили.

Тут у нас получился прокол. Не доведя проверку до конца, не убедившись, что Корнейчук и Ковальчук — одно и то же лицо, мы его вызвали на допрос в Брянск. За что и поплатились. Он прибыл вечером, его устроили в хороший двухместный номер в гостинице. Как выяснилось, ночь он не спал, решал, что делать. Видимо, решил, что отступать больше некуда. Утром, когда ушел сосед, он нанес себе несколько смертельных ножевых ранений. Дело дошло до обкома. Мне и следователю пришлось писать объяснения. Но мы сумели доказать, что это был настоящий палач. Все окончилось простым внушением. Этот урок мне запомнился на всю жизнь.

Что же совершил Ковальчук-Корнейчук?

Доказано, что он, будучи пулеметчиком особого взвода 1-го батальона, принимал активное участие в нескольких групповых расстрелах местных жителей — партизанских семей, всего примерно 30 человек. А также в расстреле 10–15 человек (точно не установлено) солдат-добровольцев своей же роты, зимой 1942-43 гг. Командир взвода 4-й роты 615 батальона Черников и другие, находясь на охране железнодорожной станции Красный Рог, готовили переход к партизанам. Планом предусматривалось ликвидировать немцев и увести роту в лес, за Десну. О заговоре стало известно Ковальчуку, назовем его так. Он являлся агентом немцев, донес командиру батальона Шраде. Тот приказал немедленно арестовать заговорщиков. Часть их задержали сразу, другие оказали вооруженное сопротивление. Нескольких солдат, укрывшихся в землянках, забросали гранатами. Часть пыталась на лыжах бежать и скрыться в лесу, но они также были задержаны.

В назидание другим Шраде решил сурово наказать заговорщиков. Лейтенанты Черников и Ильин, старшины Жирноклеев, Шереметьев, сержант Зеленый были расстреляны перед строем тем же Ковальчуком-Корнейчуком. Казнь была совершена недалеко от станции Красный Рог, у железнодорожной насыпи. На месте их расстрела была поставлена оградка, она видна из вагонов проходящих поездов.

Наверное, будет справедливым воздать погибшим соответствующие почести. Да, они служили в карательном полку. Но в конце концов нашли в себе силы, чтобы возвратиться к своим и искупить вину. Вспомним, то был конец января — начало февраля 1943 года. Когда еще гремели бои в Сталинграде, в блокаде умирали от голода ленинградцы, был оставлен Харьков, а до освобождения оставалось еще долгих восемь месяцев — тяжелое для страны время. Их решение было встать в ряды Советской армии, а не желании лишь уйти от ответственности.

Удалось установить лишь двоих. Черников Анатолий Данилович, лейтенант, командир взвода 106-го артиллерийского полка. Пропал без вести в 1941 году. Исключен из списков ГУК НКО приказом № 01212 от 31.03.1944 г. Еще почти год после гибели он как бы являлся офицером Советской армии.

Ильин Федор Иннокентьевич, 1918 г.р., уроженец Новосибирской области, лейтенант, командир взвода 443 СП. Назначен приказом НКО № 00113 от 29.4.1941. Это все, что удалось выяснить в архивах. В отношении других неизвестны даже фамилии. Названные фамилии также вызывают сомнения. Война, и этим все сказано.

Но вернемся к Корнейчуку. За предательство и расстрелы он был награжден медалью, получил повышение и стал командиром взвода, получил отпуск домой в Запорожскую область. И до конца войны продолжал играть свою гнусную роль. И в Белоруссии, а затем во Франции он расстреливал «красных маков» (участников движения Сопротивления).

Удалось раскопать и другие факты преступлений карателей. Вот показания командира роты Иванова. «Следуя лесом, при прочесывании задержано 13–14 мирных жителей, скрывавшихся в лесу. Ночь они находились под охраной. Наутро я построил роту и объявил, что задержанные являются партизанами и приказал их уничтожить. За дело взялся пулеметчик. В числе убитых были два старика, женщины и подростки. Трупы мы оставили на месте, а сами ушли в деревню Сытенки».

10 сентября 1942 года батальон полка участвовал в акции по уничтожению деревни Карбовка в Погарском районе. Вот что говорится в трофейных немецких документах: «Группа Иолассе провела карательную операцию, как акцию возмездия на нападение на полицию. Деревня сожжена, захваченные 76 подозрительных мужчин расстреляны, десятки жителей расселены по соседним деревням».

В группу Иолассе в то время входил батальон «Народной стражи» ОД-9 под командованием Кондратенко и других из Трубчевска. Факт уничтожения жителей Карбовки так и остался нерасследованным, как и расстрел жителей деревень Матреновка и Белево из Жуковского района. Эти злодеяния были похлеще, чем уничтожение деревни Хацунь в Карачевском районе.

После завершения операции «Треугольник» в октябре 1942 года генерал Бернгардт побывал в полку с инспекцией в селе Саврасовка Трубчевского района. Он поблагодарил личный состав за хорошую работу, провел совещание. Объявил о переименовании «Полка Вайзе» в «Полк Десна». Бернгардт посетил также Трубчевск, где была особо напряженная обстановка.

Он пришел к выводу, что излишняя жестокость к местному населению приносит обратные результаты. Генерал отменил свой приказ от 6.5.1942 г «О возмездии», который требовал брать заложников на охраняемых участках, а при удачных набегах партизан вешать на месте нападения не менее пяти заложников. Но генерал генералом, а ефрейторы всегда старше. Они продолжали действовать по своему усмотрению.

Чтобы завершить описание этих злодеяний, совершенных негодяями на Брянской земле, расскажем еще об одном случае. У меня в производстве имелось розыскное дело на Абрашина — старосту села Княвичи. В мае 1942 года он донес командиру 615 батальона полка «Десна», что в селе появились партизаны. Немедленно туда была направлена рота карателей. Встречный бой длился два-три часа. Убитые были с обеих сторон. Когда партизаны отступили, каратели собрали оставшихся в селе подростков и стариков и расстреляли их в цветущем колхозном саду. Погибли девять ни в чем не повинных жителей.

Каратели прошлись и по другим селам этого района — Княвичи, Княжичи, Бантичи. Всего было убито 52 человека. Расстрелом девяти человек руководил командир взвода «Ягдкоманда» Иван Миронов, он же Мартынов, он же Александров. Выяснилось, что это его преступление было не первым и не последним. Он «наследил» кровью и в Белоруссии. В процессе розыска стало известно, что он уроженец Московской области, якобы в прошлом лейтенант.

Пришлось неоднократно выезжать в центральные архивы МВД СССР и Московской области. Было отобрано по картотекам более 400 человек и проверено несколько десятков сходных, пока я не напал на след разыскиваемого. Он был установлен в Малоярославецком районе Калужской области. Были подготовлены все следственные материалы для ареста. Но к сожалению, он нас опередил: за два месяца до ареста разбился на мотоцикле.

Как-то автор в доверительной беседе с переводчиком 615 батальона, бывшим лейтенантом Советской армии, кстати, окончившим наш Брянский лесной институт, поинтересовался, как он, умный, образованный человек, попал в эту кашу. Резюме было таково: «Вступившему в полк возврата не было. Либо смерть, либо назад, в лагерь, как в могилу. Первое время было тяжело, а потом вошло в привычку». Это он, Ставицкий, сочинил гимн добровольцев. Вот один куплет:

«Знает только Брянский темный лес, Сколько там творилося чудес! Головни в бурьянах скрылись, трупы сгнили, Все забылось и уже не снятся по ночам».

Вот такая философия.

Остановимся на этом. Хотя еще был впереди 1943 год — год самой жестокой майской блокады партизан. Были взрыв Голубого моста, операция на Полпинской хозветке, когда только за один день 9 марта немцы потеряли 223 человека на перегоне Брянск-Теребень. То был год освобождения Брянщины от оккупантов.

Около двух месяцев эти серые волки позже действовали в Бобруйской, Могилевской и Гомельской областях. В ноябре «похудевший» после дезертирства полк в городе Млава (Польша) был расформирован, часть личного состава пошла на пополнение 1-й и 2-й дивизий РОА Власова. В конце апреля 1944 года оставшиеся в живых были пленены союзниками. Кое-кто оказался в Алжире, где попал в так называемый «иностранный легион». О судьбе одного из самых кровавых палачей Сахарова я расскажу дальше.

Так закончилась эпопея добровольческого полка «Десна». Трудна была дорога на Родину. Русских, украинских парней раскидало по белу свету. Да и тех, кто вернулся домой, встречали не цветами. Их направляли в лесную, угольную, тяжелую промышленность — восстанавливать ими же порушенное. Большинство, у кого руки были в крови, арестованы и осуждены.

Как писал В. Даль: «Есть время петь, придет время и плакать. Сколько ни таскай волк овец, потащат и волка». Всему свое время.

 

Кровавая рота

Из истории обороны Москвы

Мне пришлось заниматься розыском человека, который, собственно, стоял у истоков карательного движения и был одним из руководителей подразделения, на основе которого возник полк «Десна». Установлено, что Сахаров Александр, он же Захаров, родился в городе Узловая Тульской области в семье священника и учительницы. Работал главным бухгалтером на шахте «Подмосковный уголь». В армию не призывался по брони, как шахтер, к тому же имел плохое здоровье — болел туберкулезом, имел слабое зрение (носил очки).

Когда немцы оккупировали Узловую (вспомните, как они тогда рвались к Москве), этот больной тщедушный человек предложил им свои услуги. От матери он сносно усвоил немецкий язык. Фашистам импонировало, что человек из культурной семьи, со знанием их языка, обратился в предложением помогать в наведении «нового порядка». Его назначили старостой поселка Товарково. Он служил им верой и правдой, в том числе и как переводчик. Родители Сахарова находились в эвакуации, отец работал врачом в эвакогоспитале.

Здесь сделаем отступление, чтобы было понятно наше дальнейшее повествование. Умышленно выводим за скобки рассказа то, что натворил в Тульской области этот монстр.

Еще раз вспомним тяжелую осень 1941 года. Враг подступил к окраинам столицы. Фашисты в бинокли рассматривали город. 20 октября в Москве было введено осадное положение, партия призывала: «Все силы на отпор врагу!» «Умрем, но не отдадим Москву», — отвечали жители столицы.

Еще 12 октября в ставке Гитлера были подготовлены указания «О порядке захвата Москвы и обращении с ее населением». В частности, там говорилось: «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята… Всякий, кто попытается оставить город, должен быть уничтожен. Должно действовать правило, что до захвата города его следует уничтожать артиллерией и авиацией, а население обращать в бегство. Чем больше хаос, тем легче будет управлять оккупированными восточными районами».

Указание армий «Центр» ОКБ от 12.10.1941 г. «Согласно оперативным документам Генштаба СА, битва под Москвой определяется временными рамками 30.09.1941 — 20.04.1942 г».

Пружина противостояния сжалась до упора. 30 сентября — 2 октября гитлеровцы нанесли новые сильные удары по советским войскам, прикрывавшим московские направления. По приказу И. Сталина 10.10.1941 г. командующим войсками Объединенного Западного фронта был назначен Г.К. Жуков, а его заместителем — И.С. Конев.

Наступила вторая половина октября. Немцы, несмотря на огромные потери, продолжали рваться к Москве. Вспоминает адъютант Гитлера: «16 декабря мы снова оказались в «Волчьем логове» и ознакомились с вызывающим беспокойство неясным положением на фронте. Гитлер окончательно решил взять на себя главнокомандование сухопутными войсками. 18 декабря Гитлер заменил командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока фельдмаршалом фон Клюге».

Как вспоминал К.К. Рокоссовский, мы вынуждены были пятиться. Но прорвать оборону немцам не удалось. Ожесточенные бои шли у деревни Крюково на Ленинградском шоссе (теперь это Зеленоградский район Москвы). Этот опорный пункт переходил из рук в руки. Помните песню «У деревни Крюково»?

Москва накапливала силы. Было решено начать контрнаступление советских войск 3–5 декабря ударом на Узловую-Богородицк во фланг и тыл группе «Центр». Немцы начали поспешно отходить на Узловую и далее на Сухиничи. Бегство немцев было столь поспешным и неожиданным, что их верный слуга Сахаров не успел захватить даже брюк. В Орловском областном архиве сохранилось его заявление: «Его превосходительству бургомистру Орловского уезда господину Смирнову. Прошу вашего распоряжения о выдаче брюк со склада полицейского управления, так как таковых не имею вследствие эвакуации. А. Сахаров 23.12.41 г.»

Вот такая «эвакуация», что даже не успел надеть брюки. Зная его заслуги перед оккупантами, ему сразу же дали должность помощника пристава полицейского управления Орла. А вскоре Сахаров стал бургомистром. Его заметили и сотрудники контрразведывательного органа «Абвергруппа-107», которой руководил гауптман Фурман. Сахаров под его руководством прошел курсы агентов ЦБ-ФАУ и получил задание.

В Плещеевском птицесовхозе, что под Орлом, Сахаров, собрав наиболее доверенных своих тульских сотоварищей, организовал карательный отряд. Пройдя кровавым рейдом по юго-западным районам Калужской области, карал огнем и мечом непокорных. Только в Жиздринском районе было сожжено шесть деревень и убито, по неполным данным, 19 человек. В Стеклянной Радице Брянской области убито еще восемь человек.

Остановившись в Бежице (сейчас район города Брянска), отряд, переименованный в 1-ю роту, положил начало формированию добровольческого карательного полка «Десна» с задачей борьбы с партизанским движением в тылу 2-й немецкой танковой армии, нацеленной на Москву.

Рота Сахарова сразу же включилась в эту борьбу. Первоначально, еще весной 1942 года, она действовала в Жуковском и Дятьковском районах Брянской области. Есть непроверенные данные, что рота приложила руки к сожжению Журиничей, а также деревень Матреновка и Белево Жуковского района, о чем я уже говорил в предыдущем повествовании.

В сентябре 1942 года Сахаров с подчиненными расстрелял на берегу Десны женщину. В том же месяце в деревне Ивановск рота Сахарова расстреляла еще 10 человек. Через несколько дней в д. Голубчи — еще шесть человек, а в селе Семячки — двух стариков. Летом 1943 г. этот садист изнасиловал девочку 14 лет. Известны и задокументированы еще несколько фактов. А сколько еще убито мирных жителей во время лесных облав — теперь никто не узнает. Свидетелей они старались не оставлять.

В процессе разработки были получены данные, что Сахаров являлся главой контрразведывательной службы в полку «Десна». Ему было присвоено воинское звание гауптман, хотя в армии он никогда не служил. Фашисты поощряли своих верных слуг. Вот приказ № 17 по полку «Десна» от 5.10.42 г.: «Наградить Знаком участника нескольких атак русских добровольцев. № 2 — старшего лейтенанта Сахарова. Командир — подполковник Цебеж».

Каратели старались, отрабатывая награды. Из показаний Е.П. Косенковой: «Мой муж Фрол Петрович партизанил с 1941 г. Сахаров собрал нас, шесть женщин, чьи мужья находились в партизанском отряде, и зачитал приказ, чтобы мы шли в лес и привели мужей. Без верхней одежды, почти без обуви, по пояс в снегу, мы пошли по льду через Десну. Солдаты дали залп в нашу сторону».

Каратели считали так. Приведут жены мужей — хорошо, не приведут — партизанам же хуже, лишний рот. В архиве имеются списки из 76 человек, которых каратели выгоняли из деревень.

Длительное время розыск А. Сахарова в Орловской, Тульской областях и Карачевском районе Брянщины не давал результатов. Было проверено 27 человек Сахаровых-Захаровых, но все пусто. Как в воду канул. Вновь проверялись и уточнялись полученные данные. Мы расширили круг поисков. Был сигнал даже из Крыма, где его якобы видели. В совхоз Таврический выезжал начальник отделения Григорий Романович Беляев, но снова неудача. Летом 1970 года поступил сигнал из города Енакиево. Туда я выехал срочно вместе с опознавателем. Не буду вдаваться в подробности, но снова оказался «пустой номер».

Из одного из архивов получили данные, что Сахаров в группе других предателей из полка «Десна» выезжал в апреле 1943 г. в Добендорфскую школу пропагандистов под Берлином на учебу. Да, такая поездка была действительно. Нам даже выслали групповое фото, где был снят и Сахаров. Перед ними выступали предатели Власов, Малышкин, Жиленков. Школу посетил министр по делам оккупированных территорий Розенберг. Курсанты писали статьи в газеты «Доброволец», «Новое время».

Стали искать этих курсантов. Было собрано достаточно сведений о сослуживцах Сахарова. Но, к сожалению, мы так и не приблизились к нему самому. Наконец, один из карателей сообщил, что в августе 1943 года полк отступил с немцами на Запад. Сначала в Мюнзенген, где генерал Власов формировал свою Русскую освободительную армию (РОА), а затем на охрану побережья Адриатического моря. Там в бою с партизанами Сахаров был ранен в руку. В мае 1944 года 1-й батальон, куда входила рота Сахарова, был пленен американцами. Личный состав разбросали по разным лагерям. Из отдела по перемещенным лицам был получен ответ, что все советские граждане, служившие немцам, по требованию Советского правительства были через Марсель и Одессу возвращены в СССР.

Большая работа была проведена по исследованию списков репатриантов по каждому пароходу отдельно. Это тысячи перемещенных лиц. Титанический труд, но напрасный. Куда же делся Сахаров?

Как обычно бывает, удача улыбнулась в конце. В картотеке перемещенных лиц Главного управления МВД обнаружили сведения о том, кого так долго искали. «Сахаров, он же Захаров Александр Михайлович, родившийся 24 мая 1913 г. в г. Узловая Московской области, умер 9 января 1946 г. в лагере перемещенных лиц в Дахау. Похоронен на местном кладбище, ряд 2, могила 4».

Копали дальше. Выяснилось, что раненного в Италии Сахарова-Захарова вывезли на лечение в Германию (вишь, как он им понравился), позже он оказался в лагере в Дахау. В том самом, где фашисты методически уничтожали военнопленных и узников.

Как ни старался предатель угодить своим хозяевам, а умер, как изгой. Может, сожжен в той же печи, где сжигали противников Рейха. Такова ирония судьбы.

 

Как искали «Москву»

На очередном совещании у начальника отдела полковника С.М. Старикова было решено не распылять силы, а сосредоточиться на разработке факта казни двух девушек из деревни Ивановск и расстрела членов их семей, а также факта зверской расправы над группой мирных жителей в сентябре 1942 года.

В работе принимали участие подразделения, руководимые А.М. Черниковым и И.И. Гороховым, следователи Т.В. Оньков и Г.И. Чистихин, В.М. Лемешко и другие сотрудники. К работе по некоторым эпизодам подключался опытный розыскник Г.К. Чернышов.

В одной из деревень вышли на местного жителя из батальона «Десна». Он попал на службу к оккупантам по мобилизации. В противном случае к нему и его близким родственникам могли применить крайние меры воздействия: в деревне заложниками остались престарелая мать, жена и дети. Он назвал несколько бывших сослуживцев. Но по поведению собеседника было видно, что его не оставляет страх за свою судьбу в связи с прежними делами. Оперработник успокоил: лично его действия подпадают под Закон об амнистии.

Этот человек, назовем его Знакомый, оказал неоценимую помощь: впоследствии опознал многих своих сослуживцев. После задержания девушек в Ивановске Знакомый охранял их в сарае, и ему удалось, когда напарник отошел, поговорить с ними. Основным фигурантом по эпизоду казни девушек проходил некий Жорж «Москва», который уже длительное время находился во всесоюзном розыске. В украинском городе Жданов (ныне Мариуполь) был установлен гражданин Москва Георгий Иванович. На то, что он может иметь отношение к разыскиваемому, указывали автобиографические данные, приметы и факт прежней службы у немцев. Кроме того, некоторые жители деревень Любожичи и Ивановск опознали его по фотографии. Украинские чекисты сообщили дополнительные данные, подтверждающие нашу версию. И все-таки надо было перепроверить, он это или не он.

Тихон Васильевич Оньков и я выехали в Жданов для негласного опознания Москвы. Собрались под благовидным предлогом провести беседу с ним и женой. Опознавательница заявила: «Похож, но прошло почти тридцать лет, уверенно сказать я не могу».

Женщина участвовала в опознании преступников не раз и среди наших сотрудников пользовалась доверием. Тупик? Ничего не оставалось, как вызывать на беседу супругов. Тот, кто занимался розыском, поймет, как не хотелось идти на этот последний шаг: нет уверенности в том, что опрашиваемый не сбежит…

Решили беседовать параллельно в разных кабинетах. Тихон Васильевич опрашивал Москву, я беседовал с его женой. Время от времени выходили в коридор и обменивались впечатлениями. И пришли к выводу: Федот оказался не тот. Зато была исключена ложная версия.

После этой поездки настроение у нас было «на нуле». Помог воспрянуть духом Знакомый. Как-то позвонил и сообщил, что наконец вспомнил подлинную фамилию «Москвы» — Панкратов. До войны он якобы работал в Москве на автозаводе «ЗиС» стекольщиком.

Срочно выехал в столицу для работы с документами фильтрационного фонда. Обнаружилось почти двести Панкратовых.

В немецкой трофейной карточке на военнопленного Панкратова Виктора значилось, что до войны он жил в Рязанской области, а работал в Москве стекольщиком. В лагерь прибыл в 1944 году из 617-го ост-батальона. Педантичные немцы к карточке приложили фотографию. В Информационном центре СССР Панкратов фигурировал как ранее судимый. Наконец удача поворачивалась к нам лицом!

Однако в адресном бюро этот человек прописанным не значился. Почему? Умер или жил без прописки? Началась переписка с коллегами из областей, которые граничили с Москвой. И вот из Рязани пришел ответ, что Панкратов В.И. проживает в совхозе «Мишино», работает молоковозом. На присланной фотокарточке Знакомый узнал бывшего сослуживца, хотя тот очень изменился. А ведь ранее он уверенно опознал «Москву» по фотографии, сделанной немцами в 1944 году…

Для личного негласного опознания в Рязань выехала опергруппа Брянского управления вместе со Знакомым.

Поселок, где жил Панкратов, был в 140 километрах от областного центра. Туда мы и направились с местными сотрудниками лично познакомиться с особо опасным государственным преступником. Нашли предлог, чтобы привезти его в Рязанское УКГБ. Впервые в моей практике проводилось опознание преступника по голосу.

В комнате, где находился Панкратов, сидели еще трое мужчин, которых Знакомый никогда не видел. Дверь в комнату была приоткрыта. Знакомый уверенно опознал Панкратова по голосу. Именно человек с этим голосом принимал личное участие в казни девушек-партизанок. Позже он опознал преступника и визуально в городской толпе, у киоска.

Панкратов рассказал, что находился в плену в Брянском лагере. Мы поинтересовались, не встречал ли он там некоего Жирова и показали его фотографию. Опознав Жирова, он сказал: «Когда вы его забратаете, я вам помогу». Панкратову выдали повестку с отметкой для отчета, деньги на обратную дорогу. Видно было, что он остался доволен результатом поездки: вопросы о Жирове его успокоили. Выйдя из здания управления, он выпил пива и отправился на вокзал. На этом розыскная работа была закончена.

Следователи по особо важным делам Г.И. Чистихин, Е.В. Корякин, А.Г. Чистихин со своей задачей справились успешно. Панкратов был арестован, а затем и осужден военным трибуналом к 15 годам лишения свободы.

 

Конец коменданта

Документальный очерк

В 1941-42 гг. в Трубчевске свирепствовала целая группа палачей, о преступлениях которых я уже рассказал в предыдущей части. В этом очерке рассказ пойдет о разоблачении лишь одного из них — «коменданта». Корниченко Михаил Егорович, он же — Коренченков Михаил Григорьевич, Суслов, Юдин, в поле зрения органов госбезопасности попал вскоре после освобождения города. Почти каждый свидетель по уголовным делам на карателей и пособников назвал этого палача.

В 1947 г. Корниченко был объявлен в розыск. Первоначально было известно, что до оккупации Трубчевска под именем Костя он служил в саперной части, строившей мост через Десну. С частью отступил на восток. В ноябре 1941 г. Костя вновь появился в оккупированном Трубчевске уже как Коренченков Михаил. Документы, как выяснилось позже, он приобрел в д. Тарасовка Брасовского района.

Вскоре он поступил в полицию, где зарекомендовал себя как активный каратель. Технология расстрелов у Корниченко была простая. Надзиратели выводили узников из камер, подводили к подвалу. На ступеньках «комендант» стрелял из нагана в затылок обреченному. Каждый расстрел «обмывался». Для снятия стресса карателям выдавали спирт. Кстати, этот подонок был большой любитель спиртного и постоянно ходил «под мухой».

Розыск преступника был трудным. Большая работа была проведена среди родственников жены Корниченко — Зименковой (сама она умерла в Германии от побоев мужа). В сборе информации о «коменданте», в установлении связей разыскиваемого участвовали опытные оперработники: С.М. Стариков, И.С. Тигин и др.

Ценные сведения дал сослуживец Корниченко по полиции, сотрудничавший с органами госбезопасности, Земляк. Они были хорошо знакомы по трубчевской полиции, вместе отступали. В Белоруссии в г. Кировске продолжили служить в полиции. В Германии были захвачены наступающими советскими войсками, вместе проходили проверку в фильтрационном лагере в г. Кансберге.

Земляк рассказал, что при фильтрационной проверке «комендант» назвался своей подлинной фамилией. При этом доверительно сказал ему: «Пусть теперь ищут». Точно вспомнить названную фамилию Земляк не смог, но предположительно назвал фамилии Суслов и Юдин. Позже уточнил, что фамилия, скорее всего, начинается с буквы «С». Земляк также вспомнил, что разыскиваемый жил недалеко от г. Вышний Волочек, работал кузнецом, был женат, имел сына и дочь. В лагере был вторично призван в Советскую армию и зачислен в медсанбат как водитель.

Полученные данные подлежали тщательной проверке. Были проверены лагеря по г. Кансбергу, медицинско-санаторные батальоны, воинские части в этом районе, но все безрезультатно. Позже Земляк дополнительно сообщил, что как-то Корниченко упоминал деревню Спирово, а также назвал еще одного их общего сослуживца по полиции и земляка — Березина.

Последний был установлен в Калининской области и вызван в Брянск как свидетель по другому делу. Узнав, что его вызывает КГБ, он скрылся и перешел на нелегальное положение, боясь ответственности за службу у врага. Скованный страхом, он периодически направлял в различные органы власти письма с угрозой сжечь себя в Москве на Красной площади. В тетради на 24 листах он описал свою жизнь, приводил оправдательные доводы, а в конце приложил кровавый отпечаток ладони.

Березин долго не являлся в органы безопасности, хотя знал, что попадает под указ «Об амнистии». Вытянуть его из «подполья» составило большого труда, и это заслуживает отдельного повествования. Коротко скажем, что был проведен ряд сложных мероприятий, прежде чем удалось установить с ним контакт. Он очень нам помог, но, к сожалению, это было позже.

А пока работа продолжалась. Изучались документы из архива Министерства обороны СССР, а также трофейные документы бургомистра Трубчевского района Павлова.

Надо отметить, что последние сохранил для истории негласный сотрудник органов госбезопасности Столяров, внедренный в канцелярию бургомистра. При отступлении немцев он получил приказ подготовить архив к эвакуации. Отобрав ценное, погрузил документы на телегу. Воспользовавшись суматохой, уговорил сопровождающего, и они сбросили мешки в овраг, а сами скрылись. Встретив советские войска, Столяров передал ценный архив властям — более шести мешков.

В этих документах Корниченко упоминался несколько раз: в записи ЗАГС о браке с Зименковой М.И.; неоднократно в раздаточных ведомостях полиции; приказе Павлова о награждении его сапогами, как особо отличившегося при обороне Трубчевска 02.02.1942. Забегая вперед, скажем, что эти немые свидетели очень помогли в изобличении предателей.

Несмотря на активную работу, долгое время выйти на след преступника не удавалось. Центр рекомендовал прекратить розыск как бесперспективный, поскольку подлинная фамилия разыскиваемого не была установлена.

Однако, тщательно проанализировав все материалы дела, оперработник пришел к выводу, что недостаточно полно отработана калининская версия. Руководство УКГБ по Брянской области согласилось и дало разрешение на командировку в Калинин. Планировалось пересмотреть фильтрационные карточки лиц с фамилиями Суслов, Юдин и вообще всех тех, фамилии которых начинаются на «С» и «Ю». Исходя из уже имеющихся данных надо было выявить сходных лиц для последующей проверки. Конечно, работа предстояла огромная, а шансы были невелики.

Особый интерес вызывали несколько лиц, особенно некто Солуянов, он же Силуянов, Сюлуянов (в карточке были вписаны все три фамилии) Константин Кузьмич, 1914 года рождения, уроженец села Староселье Калининской области.

Значилось, что он попал в плен под Брянском в 1941 г., а затем находился в лагерях для военнопленных, в конце войны был вывезен в Германию, где был вновь призван в Советскую армию. Профессия — шофер.

Казалось, все сходится, но смущала профессия. В своих доводах мы исходили из того, что до войны эта профессия была сравнительно редкой, престижной, вряд ли разыскиваемый замалчивал это. Многие в Трубчевске знали, что он кузнец, но никто, что он шофер. Потому отложил его в группу малоперспективных. Позже, на следствии, выяснилось, что при госпроверке Солуянов назвал профессию шофер потому, что в Германии освоил вождение мотоцикла и мог водить автомобиль. Он хотел в армии пристроиться водителем в МСБ.

Продолжая просмотр карточек, интуитивно вновь и вновь возвращался мысленно к Солуянову. Чтобы не мучиться, утром решил осмотреть фильтрационное дело. Оно еще хранилось. Первым листом в деле было заявление в прокуратуру жены Солуянова Прасковьи Степановны. Она писала, что ее муж, демобилизовавшись, вскоре бросил семью и ушел к другой женщине. До этого муж рассказывал, что в 1941 году в Брянских лесах попал в плен, в одной деревне женился на Зименковой Марии (вот оно — связующее звено), служил в полиции, участвовал в боях с партизанами. Кстати, к моменту ареста этот донжуан только официально был женат четыре раза. Сколько всего было сожительниц, установить невозможно. Прасковья Степановна отомстила за всех.

Продолжать поиск среди других выделенных лиц не имело смысла. Такая деталь, как женитьба на Зименковой, расставляла все точки над «i». Круг замкнулся.

Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Чтобы убедиться, что Солуянов реально существует, с местным оперработником я выехал на место жительства в поселок недалеко от Калинина. Под благовидным предлогом побывали на квартире. Нас встретил угрюмый верзила, небритый и с похмелья. Внешне — настоящий бандит. Силой его Бог не обидел, кулаки у него были — что гири.

Так закончился длительный 35-летний розыск опасного государственного преступника. Наступила вторая фаза — привлечение его к уголовной ответственности.

В последние годы определенными кругами активно внедряется в массы мнение, что органы безопасности являются источником беззакония. Из своего опыта утверждаю, что это, мягко говоря, не соответствует действительности. Пример тому Корниченко-Солуянов — настоящий палач, руки которого обагрены кровью десятков невинных людей. Но еще более двух лет после его розыска шла напряженная уголовно-процессуальная работа, прежде чем он был арестован. То же можно сказать об известном палаче «Тоньке-пулеметчице» и других карателях.

Свидетели, давшие ранее показания, разъехались, некоторые умерли, а кто-то за давностью лет просто забыл те события. Для того, чтобы получить ордер на арест человека, даже такого карателя, как Солуянов, надо было иметь веские основания. Дополнительно перепроверялись уже известные доказательства, велся поиск новых фактов.

Вот тут-то и пригодился Березин. Оказалось, он знал Солуянова еще по совместной службе в 282-м саперном батальоне, когда строили мост через Десну, а затем — по трубчевской полиции.

С трудом, но все же удалось через жену подобрать ключи к этому своеобразному человеку. На первой беседе он сообщил, что Солуянов в полиции имел фамилию Корниченко. Но главное — он дал новый факт преступления Солуянова-Корниченко. В 1942 году Березин вместе с ним по заданию полиции выезжал в деревню для изъятия продуктов у партизанских семей. В деревне Солуянов из нагана ранил в голову 16-летнюю девушку. Это была важная зацепка. Но «где эта девушка, где этот дом»? Березин забыл название деревни, а фамилии пострадавшей вообще не знал. Сказал, что деревня недалеко от Трубчевска.

Начальнику следственного отделения Т.В. Онькову вместе с оперработником пришлось объехать 10–15 деревень в округе Трубчевска. Побывали в сельсоветах, беседовали со старожилами, заходили просто в дома сельчан, но о подобном случае никто не вспомнил. Стали уже сомневаться в правдивости Березина. Но в конце концов усилия увенчались успехом. В деревне Духовно (5 км от города) старик рассказал, что «в войну» в их деревне полицаи ранили девушку. Она была установлена и подтвердила факт ее ранения в голову полицейским Костей в мае 1942 года, когда он совместно с полицейским Березиным, живших «в примаках» в с. Телец, забирал у них продукты.

Дальнейшая работа легла на плечи следователей. Т.В. Оньков, Г.Н. Чистихин, Е.И. Корякин и др. разоблачили карателя.

В январе 1973 года был арестован сообщник Солуянова Палагнюк, разысканный параллельно, а через два месяца и сам главный «комендант». Каратели понесли заслуженное наказание.

 

По волчьим следам

Документальный рассказ о розыске агентов «абвера»

Он родился и вырос в большой трудовой семье Изеевых (фамилия изменена), которая еще в довоенное время перебралась в Москву. В столице члены семьи получили прописку, работу, жилье — мыслимо ли, в самом центре Москвы, на Садовом кольце! Казалось бы, живи, работай, радуйся. Его братья честно защищали Родину. И только он один трижды изменил своей стране.

Как агенту, ему везло. Совершая рейды в тыл советских войск, он удачно обходил посты. Но от судьбы, говорят, не уйдешь. Так и умер он изгоем, под кличкой.

А все начиналось как обычно. То были годы очищения от немецкой скверны территории Брянской области. В Брянское управление КГБ из разных источников поступили сведения о тяжком злодеянии, совершенном в с. Бессоново в 1941 г. Таких сигналов в те годы с мест поступало много. При первичной проверке факт подтвердился. Полицейскими была учинена расправа над двумя красноармейцами, выходившими из окружения. При задержании они были ранены. После допроса один из них, командир, в тяжелом состоянии, но еще живой, был утоплен в яме с фекалиями. Второй, после издевательств, был убит. Вырыв небольшую яму, садисты бросили туда его труп. Но так как красноармеец был крупного телосложения, он не умещался в яме. Тогда полицейский, некто Костя, отрубил ему лопатой руки и ноги. Так и закопали.

По словам местных жителей, полицейскими командовал Новиков Константин, он же Леонид, он же Иванов Константин. Для краткости далее будем именовать его Костей.

Он появился впервые в селе в 1941 г., якобы бежал из могилевского лагеря военнопленных. Ему было 20–22 года. Некоторое время жил у женщины И. Вскоре Костя, по приказу старосты, организовал в селе «самооборону», которая позже стала именоваться полицией. Костяк составляли окруженцы и бежавшие из лагерей. Местных было трое, фамилии их известны.

При подходе советских войск к селу в 1943 г. Костя бежал с полицией. Были слухи, что в Смоленской области Костя вновь был призван в Советскую армию.

В 1950 г. он был объявлен в местный розыск. Долгое время розыск Кости велся, скажем так, вяло. Активных мероприятий не проводилось, вся работа, в основном, вертелась вокруг установления известных местной полиции Зубова и других. Новых данных не поступало.

Надо сказать, что тут были и объективные причины. Во-первых, Костя был не местный, потому объем данных о личности разыскиваемого был ограничен. Зацепиться было не за что.

Далее. Это был самый отдаленный район от Брянска, на границе со Смоленской областью. Нужно знать специфику работы того времени. Нагрузка очень большая. У каждого оперработника в производстве имелось до 10 и более розыскных, следственных и других дел. Под «опекой» каждого имелось много населенных пунктов, и они тоже требовали своего внимания.

Транспорта — никакого, в лучшем случае, лошаденка, если ее удастся выпросить у председателя колхоза. Поэтому в первую очередь делалось то, что не терпело отлагательства. До розыскных дел не всегда доходили руки. Что греха таить, оперработники иногда старались, под разными предлогами, сдать дело в архив.

В 1978 году, когда обстановка более или менее стабилизировались, Центр дал указание — пересмотреть розыскные дела, сданные в архив за последние 10 лет. Дела, фигуранты которых могли представлять оперативную ценность и перспективу, из архива надо было «поднять», еще раз изучить их и активизировать розыск.

Таких дел было отобрано несколько. Указанием предписывалось в контрразведывательных подразделениях выделить оперативников, имеющих опыт работы по розыску. Сосредоточить их усилия только на розыскной работе. В Управлении эта ноша пала на автора, а также на другого опытного работника — Г.К Чернышова.

Приняв в производство поднятое из архива розыскное дело на Костю, я тщательно проанализировал все имеющиеся сведения, составил план. Включил в него, прежде всего, те вопросы, проверка которых когда-то была упущена или проведена неполно. В частности, были данные, что Костя проживал какое-то время на квартире у местной женщины И., но никто из этой семьи не был опрошен. Хозяйка к тому времени умерла. Установили ее дочь.

В 1943 г. ей было 16 лет. Она производила впечатление серьезной женщины. В беседе Анна, назовем ее так, заявила, что хорошо помнит Костю. Она симпатизировала ему. Вот, что она рассказала: «Это был приятный, культурный молодой парень. Он говорил, что ему тогда было 20 лет, он был среднего роста, темно-русый. Звали его Измеев, возможно, Змеев Константин. Полицейские его называли Новиков Леонид, а также Новиков Константин. Для меня он был Измеев Костя. Он мне доверял и сам говорил, что в лагере изменил фамилию, но я не добивалась подробностей. По национальности был татарин, но выглядел внешне как русский. До войны жил в Москве, где-то у Курского вокзала, в семье были братья. С восхищением рассказывал о метро, упоминал какие-то «ворота». Хвастался, что видел знаменитого летчика Чкалова и якобы даже дружил с его сыном. Мне это, деревенской девушке, никогда не выезжавшей далее райцентра, очень импонировало. О его делах в полиции не расспрашивала, меня это не интересовало. На вооружении Костя имел короткую винтовку, позже у него появился наган».

При подходе к селу советских войск, Костя уехал с полицейскими в сторону Рославля. Из сослуживцев Анна назвала только односельчан Зуева и других уже известных, о судьбе их ничего не знает. С Анной был установлен оперативный контакт. Позже она использовалась в оперативных мероприятиях с выездом в другие области.

О получении на Костю новых данных была направлена ориентировка в Москву. Готовился выезд в столицу оперработника для работы в архивах. Оперработник планировал осмотреть документы передовых частей 5-й армии, списки полевых военкоматов, если они сохранились. Надо было сделать также привязку полученных данных на «местности», побеседовать с сыном В. Чкалова.

Еще до поездки в Москву мы тщательно изучили район Курского вокзала. Улица Чкалова, Покровский бульвар («ворота»), станция метро Курская были рядом. Интуиция подсказывала — он бывал где-то здесь рядом, тут «горячо». Теперь надо было искать архивные домовые книги, старожилов и т. п.

Версия с сыном Валерия Павловича ничего не дала. Игорь Валерьевич заявил, что друзей, сходных с разыскиваемым, у него не было среди его довоенных знакомых. Надо было проверить, когда заселилась на улицу Чкалова семья летчика и где проживала до этого. Но это уже было делом техники. Рассчитывали все упущенные детали выяснить в личном разговоре с Игорем Валерьевичем.

А пока розыск продолжался. Тут подоспел сигнал, что в г. Енакиево живет очень сходное с Костей лицо. Туда выезжал оперработник с начальником следственного отделения Т.В. Оньковым и опознавателем Анной. К сожалению, она его не опознала.

Теперь оставались архивы в Москве. Начали с архива Московской области в Подольске. Оперработник неоднократно и раньше посещал этот архив. Там сложились хорошие деловые отношения с руководством. По просьбе Центра и с разрешения руководства архива был получен доступ в хранилища — в порядке исключения, но с соблюдением установленных правил пользования документами. Это значительно экономило время.

Что такое Подольский архив Московской области? Это целый городок, территория бывшего Подольского военного училища. Помните курсантов, оборонявших Москву в 1941 году? Они почти все погибли, защищая столицу.

Документы по каждой теме, родам войск хранятся в разных хранилищах, в каждом отделе свое начальство. Процедура получения документов сложная и длительная. Заявка в читательском зале, ожидание, когда доставят документы из хранилища и т. д. А в 16.00 документы уже надо сдавать. Короче, мне удалось избежать этих трудностей. Работал я вместе с архивариусами рука об руку.

В отделе персональных потерь солдат и сержантов меня в первую очередь интересовала картотека на букву «И». Понятно, компьютеров в то время еще не было. Оказалось, что только Измеевых-Змеевых значилось 120+158 человек. Работать, как было сказано, пришлось вручную, то есть путем осмотра каждой карточки. А еще оставались Новиковы…

Уже был составлен примерный портрет разыскиваемого. Исходя из этого, производился отбор сходных лиц. Таковых набралось около 20 человек.

Вечером в гостинице, там же, на территории архива, я анализировал дневную работу. Так вышел на лицо, заслуживающее особого внимания. Интуиция подсказывала: что-то тут есть. В карточке значилось: «Измеев Абдулбяр, 1922 г.р., уроженец Чувашской АССР, татарин. В 1941 г. призван в Советскую армию Калининским РВК г. Москвы. Служил в отдельном штрафном батальоне 65А. Погиб 25 октября 1943 г. в районе г. Чаусы БССР. Похоронен: д. Дзяды, на правом берегу реки Проня. Домашний адрес родителей: Москва, Лялин переулок, 6, кв.29». Неужели такая удача! Но, как говорится, пишется легко, а не все так просто.

Следует сказать, что в материалах розыска были сведения на некоего Дробного, который тоже служил в штрафном батальоне 65А. Дела под рукой не было, но фамилия запомнилась. Уже просто по наитию посмотрел, нет ли там Дробного. И был шокирован! Дробний оказался единственным с такой фамилией! Меня поразило, что он тоже был убит и похоронен в д. Дзяды.

Похоронен ли? Еще не наведя даже элементарных справок, понял, что этой «сладкой парочкой» следует заняться особо, надо проверить и подтвердить смерть.

Работа в Подольске подходила к концу. Я поспешил в Москву. Не терпелось поработать в Калининском РВК и по дому в Лялином переулке. Но постепенно мой пыл стал остывать. В РВК мне сказали, что никаких довоенных документов у них нет и где они, неизвестно.

В Москве нужный дом, к слову, недалеко от Курского вокзала, нашелся. Это был пятиэтажный красавец старой постройки. Но в нем оказалось всего 28 квартир. Никто из обитателей дома не знал Измеевых, а также о существовании в их доме квартиры номер 29. Прямо какая-то мистика. Что-то тут был не то, надо было искать дальше. Была уже твердая уверенность, что мы идем верным путем.

В ЖЭКе удалось выяснить, что до 50-х годов в полуподвальном этаже была квартира № 29. Сейчас там «красный уголок». Довоенные домовые книги сданы в архив, куда — неизвестно. Дом неоднократно переходил из одного ЖЭКа в другой, соответственно передавались и книги. О поиске нужного ЖЭКа можно написать еще одну повесть. Это было «хождение по мукам».

Но после долгих поисков, наконец — удача. В очередной конторе, в безобразном состоянии, в куче изорванных домовых книг, обнаружился нужный том. Первых листов не было вовсе. К счастью, тот, где была перечислена вся большая семья Измеевых, сохранился. Все они были прописаны в квартире № 29. В их числе был и наш «усопший» герой. По адресному бюро значились только жены старшего и младшего братьев. Родители умерли.

Первой навестил, под благовидным предлогом, старшую невестку. Пожилая женщина на все вопросы отвечала «нет». Сейчас, при демократии, и вовсе бы дверь не открыла, спряталась бы за железной решеткой. Тогда было проще.

Жена младшего брата, назовем ее Фюрюза, оказалась полной противоположностью. Внешне привлекательная татарка, со следами былой красоты, была общительна, но не болтлива.

Выложив ей свою легенду, я был удивлен. Она заявила, что ждала моего визита. Невестка ей уже звонила, хотя до этого несколько лет они не общались даже по телефону. Та советовала Фюрюзе помалкивать: «Она у нас всегда была скрытная». Хозяйка угостила чаем, разговорились.

Она рассказала о себе, о погибшем муже, о семье Измеевых, которые раньше жили в Лялином переулке, в том числе и об Абдулбяре. Характеризовала его положительно, хотя он и был «шалопай». Но главное, что в конце войны присылал письмо родителям. Это было очень важно: значит, где-то скрывался. Он якобы был ранен, попал в плен, в плену назвался Константином, «Костиком». Письмо она не читала, откуда оно было, свекровь не говорила. Родители очень радовались — раз прислал, значит, живой. Ранее родители на Абдулбяра и других сыновей получили похоронки.

Женщина показала семейный альбом, где было и фото Абдулбяра. Красивый молодой человек с папиросой в зубах, с улыбкой на лице. Глядя на фото и не подумаешь, что он мог рубить лопатой труп такого же солдата, как он сам. Под благовидным предлогом у нее была получена на время фотография.

Фюрюза произвела хорошее впечатление, с ней были установлены доверительные отношения. Бывая в Москве, встречался с ней, но сведений о разыскиваемом не поступало.

Возвратившись в Брянск, первым делом ознакомился с документами на Дробного. Оказалось, он был после войны был судим за измену, в лагере умер. Стало ясно, что версия о деревне Дзяды ложная. Значит, жив и наш Костик. Было запрошено уголовное дело Дробного.

Пусть простит меня читатель за пространное отступление, но в деле оказались очень интересные сведения и о них следует рассказать. Вот что заявил Дробный на следствии: «В плен я попал в октябре 1943 г. под г. Чаусы Могилевской области, будучи командиром отделения штрафной роты 373 СД. В числе сдавшихся был мой давний знакомый (по полиции?) и подчиненный в роте пулеметчик Измеев Константин. Он раньше имел и другую фамилию, но я ее забыл.

Из Чаусов нас направили в Могилев, в лагерь. На второй день в лагере я встретил Костю. Нас было человек 60, с Костей мы жили в одном бараке. В лагере шла вербовка желающих поехать на «хорошую работу». Согласившихся, в том числе меня и Костю, всего 25–30 человек, поездом направили в Минск, в Шталаг 10-Б, так называемый «лесной лагерь». После недельной обработки отправили в местечко Нойендорф (Восточная Пруссия), где располагалась немецкая разведшкола «Абвер-группа-107». Там я, Костя и другие, обучались около двух месяцев».

В числе обучавшихся Дробный назвал: «…16. Кличка «Громов» — Измеев Константин. Попал в плен вместе со мной в октябре 1943 г. В Могилевском лагере был завербован и направлен в школу, по окончании которой 18 февраля 1944 г. переброшен с минского аэродрома, в паре со мной, в район Гомеля, д. Борщовка. Переброской руководил немец — капитан Фурман. Задание мы выполнили. Немцы наградили нас «Бронзовыми медалями» и присвоили звания унтер-офицеров.

Приметы «Громова» Константина. Он 1918-21 г.р., татарин, по документам русский, ниже среднего роста, лицо овальное, нос широкий. До плена служил в полиции в Орловской области».

«Второй раз «Громов» и я были переброшены за линию фронта в мае 1944 г., в район восточнее Чаусов, с задачей разведать сосредоточение советских войск. Знакомые места! Не зря Фурман интересовался этим городишкой. Далее следовать вдоль железной дороги на юг, до Быхова. Задание выполнили, по болотам перешли линию фронта у населенного пункта Белица. По пути устанавливали движение эшелонов к фронту, сосредоточения войск, готовящихся к прорыву». Заметим, что в это время Ставка готовила в Белоруссии наступление под кодовым названием «Багратион».

«Сведения мы собирали из разговоров с солдатами, путем личных наблюдений. В заброшенной землянке мы переночевали. А на рассвете 25 мая перешли линию фронта. Через три часа с нами уже беседовали люди Фурмана. После этого нам дали отдохнуть, выплатили по 350 немецких марок, мне дали немецкий крест.

Меня оставили в лагере «Ц» в Минске, а «Громов» уехал в Дом отдыха в Вильнюс. Больше мы не встречались. Сведения о нем доходили до меня от других знакомых агентов по школе. Фурман сообщил мне, что меня оставляют в школе на преподавательской работе, но пока я должен выполнить задание, как бы для стажировки. Я должен был выехать в Бобруйск и познакомиться там с переводчицей «Орсткомендатуры» Антшульц и установить, поддерживает ли она связь с советской разведкой. Антшульц была еврейкой, но выдавала себя за украинку, была красивой женщиной. Я сумел познакомиться с ней. Около месяца я ухаживал за ней, старался выяснить, на кого она работает. Но она была очень осторожна. Видя, что мои старания не имеют успеха, мне было предложено пригласить ее к себе на квартиру. По моему сигналу сотрудники контрразведки должны были ее там арестовать. Я пригласил ее на квартиру. Она мне очень нравилась как женщина, я пытался ее склонить к интимной связи. Она на это не пошла. Тогда я объявил ей, что должен ее арестовать, как советскую разведчицу, пытаясь запугать.

Она как будто бы согласилась: «Что же, я проиграла, но как хорошему другу, мужчине, с которым провела много приятных минут, хочу подарить на память одну вещицу». Она быстро открыла ридикюль, вытащила оттуда браунинг и выстрелила мне в правый бок. От ранения я потерял сознание, а она, воспользовавшись заминкой, скрылась. Меня нашли в бессознательном состоянии и доставили в госпиталь. Рана оказалась несерьезной, и через неделю я был выписан из госпиталя. После этого Фурман все же исполнил свое обещание. Я стал работать в школе преподавателем топографии. Позже узнал, что Измеев, мой бывший напарник, готовился к выброске в тыл в третий раз — с разведывательно-диверсионной группой, но детали мне были неизвестны. Знаю, что он сожительствовал с женщиной — москвичкой Клавой, которая была мне известна еще по Нойендорфской школе как перевербованная радистка».

Кстати, о судьбе Дробного. В 1945 году он был захвачен в Германии. При неустановленных обстоятельствах из-под стражи бежал в английскую зону оккупации. По требованию советского командования был выдан. Осужден к высшей мере наказания, но казнь была заменена 25 годами ИТЛ. В 1959 году умер в местах отбытия наказания.

Читателя, наверное, интересует воскрешение агентов из мертвых. Тут следует вспомнить Козьму Пруткова: «Не верь глазам своим, если на клетке с тигром написано «Лев». Все надо проверять. Как известно, штрафные роты и батальоны, а также небезызвестные заградотряды были созданы по приказу НКО Союза СССР № 227 от 28.07.1942 г. Вспомните, то были трудные дни отступления. Лейтмотив приказа: «Ни шагу назад!» Нарком требовал остановиться. На карту была поставлена судьба страны.

Пункт «В» приказа (он не публиковался): «… сформировать в пределах Армии от 5 до 10 штрафных рот, по 150–200 человек в каждой, куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости и поставить их на трудные участки, чтобы дать по возможности искупить кровью свои преступления перед Родиной».

Предполагается, что друганы были направлены в штрафное подразделение. Мы выяснили, что их штрафной роте была поставлена задача боем разведать схему обороны противника на западном берегу реки Проня. Немцы встретили их огнем. Часть роты возвратилась на свою сторону, часть была пленена немцами.

Сдавшихся в плен списали как убитых. Вот и вся метаморфоза. Обычные гримасы войны.

Дело розыска зашло в тупик. Налегали, в основном, на установление бывших осужденных агентов «абвера» и изучение их уголовных дел. Работа была проделана огромная. Было осмотрено около сотни дел, прежде чем в одном из них мелькнуло имя агента «Клава». Имя малораспространенное даже в довоенное время, и мы стали копать дальше. Тем более женщины-агенты — редкое явление.

Но тут подоспела перестройка. И пошло-поехало, кругом «идейный разброд и шатание». О розыске агентов уже никто и не вспоминал, к тому же прошло 40 лет. Во главу угла были поставлены «общечеловеческие ценности». Какая уж тут работа? Как верно сказано, «свинье не до поросят, когда ее смолят». Вспомните, как разделяли, соединяли, реструктуризировали, комбинировали соответствующие органы. А потом комбинаторы убежали в США.

Естественно, тут уже о прекращении розыска никто не возражал. Какой-то абсурд. Мы знали о разыскиваемом почти все — где родился, чем занимался, служил, где жил, даже фото его имели. Не знали только одного — где он сейчас. С лета 1944 года как в воду канул. Труд оперработников А. Кузовлева, В. Грачева, П. Головачева, С. Бойко, В. Колычева превращался в ничто. Жаль было потраченного времени и труда. Каждый вложил в дело свое умение, сделал свой шаг.

Но, как говорится, «кто трудится, тому и Бог дает». Поступил ответ на давнишний наш запрос, о чем мы уже и сами забыли, относительно перевербованной радистки Клавы. Машина по инерции еще работала. В Особом госархиве СССР был обнаружен документ-меморандум, проще — докладная записка Особого отдела 3-й Ударной армии, действовавшей на Берлинском направлении. Некий Тахватулин, агент немецкой разведки по кличке «Шакиров», показал: «Летом 1944 г. в Прибалтике «Абвергруппой-217» была подготовлена диверсионно-разведывательная группа из пяти человек для заброски в район Белоруссии и развертывания там бандформирований. В группу вошли агенты «Иванов» — москвич, ранее уже неоднократно перебрасывавшийся в тыл советских войск, его сожительница — Клава, кличка «блондинка», москвичка 23–24 лет, бывшая советская радистка — разведчица, перевербованная немцами, агенты «Пушкин» и «Попов» — оба белорусы, и я, «Шакиров».

Старшим группы являлся «Иванов». Группу самолетом выбросили в районе Березины, в лесном массиве. При выброске нас разбросало. «Пушкин» и «Попов» потерялись. Мы ждали их сутки, так как у них был тол, а затем двинулись в назначенный район. Впереди шел «Иванов», за ним радистка Клава, я был замыкающим. Неожиданно произошел взрыв мины. «Иванов» и радистка были убиты сразу, а меня контузило. Очнувшись, я постарался как можно быстрее покинуть это место, полагая, что скоро сюда прибудут солдаты. Без связи, без продуктов я двое суток бродил по лесу и болотам, а затем решил сдаться…Судьба потерявшихся агентов «Пушкина» и «Попова» мне неизвестна. Думаю, что они также сдались. Места выброски не знаю и даже на карте не могу показать — все было у «Иванова». Подлинных фамилий также не знаю, но известно, что они оба белорусы».

Так закончилась жизнь этих отщепенцев. Избежав людского возмездия, все равно от кары Всевышнего они не ушли. Тут уместно вспомнить слова Шоты Руставели: «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор».

А. М. Сахаров, командир 1-й роты карательного полка «Десна»

Группа карательного полка «Десна» в Берлине

Русские крестьяне выражают благодарность министру занятых восточных областей Альфреду Розенбергу от всего сельского населения за введение нового аграрного положения

Предатель Виктор Панкратов, кличка «Москва»

Полиция охраняет заложников. Комаричинский район, 1942 год

Сцена из самодеятельного спектакля, поставленного предателями из Комаричинского района

Повязка-нарукавник полицая

Паспорт немецких властей, оформлялся для служащих из числа местного населения

 

Часть третья

 

Объявлена во всесоюзный розыск

Художественно-документальная повесть

Судебная коллегия по уголовным делам Брянского областного суда рассматривает уголовное дело по обвинению Антонины Макаровны Гинзбург, родившейся 1 марта 1920 года, уроженки Москвы, русской, замужней, по статье 64 УК РСФСР.

В зале заседаний полно людей, некоторые стоят даже у входа. Подсудимая ведет себя спокойно, уверенно, делая вид, что ее не интересует происходящее. Изредка она бросает взгляд в зал, как бы надеясь увидеть одобряющие или хотя бы сочувствующие взгляды, но тщетно. Она видела только осуждение и ненависть. У некоторых на глазах слезы — это свидетели-родственники убитых подсудимой. Одна из таких свидетельниц в особо острый момент бросилась на подсудимую с кулаками.

По ходу суда Виктор Белоусов, собственный корреспондент газеты «Правда», трижды давал отчеты о процессе на всю страну.

Что же совершила эта пятидесятилетняя женщина, если розыск ее курировал КГБ СССР, а главная газета страны уделила ей столько внимания?

Это дело получило широкий общественный резонанс. Чтобы все было понятно, придется вернуться назад, в прошлое, лет эдак на 25, к истокам этого страшного дела. Это был необычный, уникальный случай, даже для области, где процессы над карателями в те годы не были редкостью. А тут — немолодая женщина, мать двоих детей, фронтовичка, награжденная несколькими медалями, общественница, уважаемый человек. Поневоле задумаешься.

Да, наша история изобиловала крутыми поворотами, бывало всякое. Были детоубийцы, цареубийцы и просто убийцы. Но такого не было. Всех интересовало, как могла произойти такая метаморфоза с обычной девушкой, к тому же молодой, привлекательной, комсомолкой, участвовавшей в обороне Москвы в 1941 г.

Как случилось, что эта особь женского рода, которой самим господом Богом было предначертано давать жизнь, убивала десятками, без жалости, даже с жестокостью и цинизмом? И сейчас еще ходят легенды о деле Тоньки-пулеметчицы. Накручено столько, что сразу и не сообразишь, где правда, а где ложь.

Автор, занимавшийся розыском этой садистки, решил рассказать правдиво, как все это было в действительности. Развести правду и ложь.

Эта женщина, Антонина Макарова, известная как «Тонька-пулеметчица», попала в поле зрения органов еще в 1943 году, сразу после освобождения Брянщины (ранее входила в Орловскую область). Старшее поколение, наверное, еще помнит, как «засорена» была область после оккупации пособниками фашистов. И это понятно: в противовес партизанскому движению для борьбы с ним немцы насаждали различные разведывательные, контрразведывательные, карательные органы. Чего стоит только одна бригада РОНА — Русская освободительная народная армия Каминского, более активная и жестокая, чем, к примеру, карательный полк «Десна».

О РОНА надо рассказать подробнее, так как наша героиня полтора года состояла на службе у Каминского и играла не последнюю скрипку в уничтожении и истязании людей.

В день скорби 22 июня 2006 года в солидной московской газете некто голословно утверждал, что хозяевами Брянского леса были не партизаны, а РОНА. Все написанное о партизанах это, мол, ложь советского агитпропа. Далее автор этого пасквиля пытался отмыть от крови предателя Каминского, представить его этаким борцом за народное счастье. А известно ли этому господину, что Чрезвычайная комиссия по расследованию злодеяний оккупантов, после ухода РОНА в Белоруссию обнаружила в ямах 1890 трупов на скотомогильнике бывшего конезавода № 19, принадлежавшего до революции Михаилу — брату царя Николая II? В стойлах конезавода, как известно, находилась окружная Локотская тюрьма РОНА. А если посчитать во всех семи районах, где действовало Локотское самоуправление и РОНА? В уголовном деле Макаровой имеются фотоснимки, где она, в присутствии понятых, указывает места расстрелов патриотов. Это действо Макарова называла просто — «свести в крапиву».

Чтобы не быть голословным, обратимся к документам. Уже на второй день Каминский, ставший бургомистром после убитого партизанами Воскобойника, издал приказ № 25 от 9 февраля 1942 г. о расстреле всех узников, содержавшихся в тюрьме.

13 февраля после возвращения из Брянска, куда он ездил на прием к командующему тылового района «Корюк», Каминский издал приказ № 53: «На совещании в генеральном штабе тылового района генерал Бернгардт от лица германского народа и армии объявил мне и всему л/составу благодарность за хорошую работу и приказал всех наградить землей и конским поголовьем».

Просим прощения у читателя за долгое отступление. Но из песни, как говорится, слов не выбросишь. Еще один штрих к тому, кто являлся хозяином положения на Брянщине. Вот приказ командующего 2-й немецкой танковой армии генерала Шмидта № 0325 от 20.02.1942 г.: «Действия партизан в тыловом районе в последнее время приняли такой размах, что они должны рассматриваться как постоянно растущая опасность…Партизанские отряды хорошо вооружены, в том числе автоматическим оружием, имеют опытное и единое командование».

Шмидт, докладывая в штаб армии «Центр», указывал, что «фронт в тылу армии представляется мне сейчас важнее фронта на востоке. Честно сотрудничающее с нами население не находит защиты от террора. В районе действия партизан расстреляны все бургомистры…». (Архив УФСБ, д. 165. л. 56–58).

Вот так: русский журналист опровергает Шмидта, Брандта, Бернгарда и других немецких генералов. Думается, напрасно! Или они тоже причастны к «агитпропу»?

Чтобы закончить о Каминском, скажем, что он не брезговал лично присутствовать на допросах, избивать арестованных ногами, шомполами, присутствовать при расстрелах. Бежав в 1943 году в Белоруссию, он там пытался создать подобную Локотской «альтернативу». Непокорные села уничтожал, а людей сжигал живьем в сараях.

У поляков свой счет к этому обер-палачу. В 1944 году полк отборных (именно отборных) головорезов РОНА участвовал в подавлении Варшавского восстания.

Антонина Макарова (Гинзбург), кличка Тонька-пулеметчица

Поляки до сих пор относят вину за эти злодеяния на всех русских людей. Но Гитлер был доволен. За хорошую работу в Варшаве он присвоил Каминскому звание генерала СС, а РОНА была переименована в 29-ю дивизию СС и переобмундирована в эсесовскую форму.

Незавидна судьба самого обер-палача. Как говорится, «посеявший ветер пожнет бурю». В конце августа 1944 г. машина новоиспеченного генерала была обнаружена сгоревшей на Краковской дороге. Куда исчезли Каминский и его спутники — врач Забора, начальник штаба Шавыкин и адъютант — осталось неизвестным. Не обнаружили и их трупы. Историки полагают, что это была месть поляков за разбой, учиненный в столице. Есть и другие версии, что это дело рук гестапо, там не нравилось поведение этого выскочки.

Как же простая деревенская девушка Антонина Макарова попала в эту волчью стаю?

Вспомним, то были самые тяжелые для Москвы дни середины октября 1941 г. Немецкие танковые колонны армии «Центр» рвались к столице, несмотря на потери. 19 октября в Москве было объявлено осадное положение. Вот что говорит об этом начальник тыла генерал А.В. Хрулев: «Мне передали приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была согласно тому же приказу переехать в Арзамас. Для вывоза Ставки мне было приказано срочно подготовить специальный поезд. Позднее в тот же день Сталин в разговоре со мной подтвердил это распоряжение. Я доложил ему, что не могу немедленно выехать в Куйбышев, так как необходимо решить вопрос о запасах имущества, которое необходимо для обеспечения всей действующей армии. Сталин согласился. 16 октября началась эвакуация управлений Генштаба, военных академий, а также посольств, наркоматов и других гражданских учреждений. У причалов Московского речного порта стояли загруженные и брошенные баржи с имуществом. События 16 октября очень плохо характеризовали некоторых наших руководителей и особенно секретаря МК КПСС А.С. Щербакова. Он каким-то образом узнал, что у нас на Главном складе интендантства в Москве хранится 500 тысяч пар обуви и много другого имущества, предложил мне раздать это населению. Я сказал Щербакову: «Мне непонятно ваше предложение, войну мы кончать не собираемся, сдаваться на милость немцев тоже, следовательно, мы должны дорожить всеми ресурсами, которые у нас имеются». Однако 17 октября я увидел людей, тащивших в большом количестве ушанки, перчатки и другие теплые вещи. Я передал наш разговор Микояну, и раздача вещей была прекращена. В эти тяжелые дни Берия, Маленков и Каганович наперебой уговаривали Сталина покинуть Москву. Тем самым каждый из них хотел показать, что самая главная для них ценность — это его жизнь. Меньше всего их интересовала судьба самой Москвы. Некоторое время Сталин, по-видимому, думал об отъезде. Зная состояние дел, было нетрудно прийти к выводу, что если он, Верховный Главнокомандующий, покинет Москву, то ее, без всякого сомнения, сдадут фашистам. Такой шаг был бы равносилен предательству. Сталин остался в Москве, нарушив постановление ГКО — 16 октября покинуть столицу. Прошло всего несколько дней, и в настроении защитников Москвы наступил решительный перелом. Раз Сталин не уехал, Москву не сдадут. Шоссейные дороги и другие проезды были загорожены «ежами» и заминированы. Все москвичи поднялись на защиту своего города: «Умрем, но не сдадим город врагу».

На заводах и предприятиях формировались полки и дивизии народного ополчения. Буквально от станков рабочие уходили на фронт. До него теперь можно было доехать чуть ли не на трамвае. Враг подошел к окраинам.

Начало войны Макарова встретила на работе в столовой завода имени Ильича. Молодых девушек перевели на военное положение, парни ушли на фронт. Девушки изучали военное дело, учились стрелять, разбирали-собирали винтовки, станковый пулемет. Ей все это тогда казалось игрой. Вспоминалась «Анка-пулеметчица» из к/ф «Чапаев». Она — почти, как Анка. Вот только Петьки рядом не было, чтобы вправить ей мозги…

Ее зачислили в 1-ю Московскую Пролетарскую дивизию ополченцев, дали санитарную сумку, и стала она «Тонькой-санитаркой». 14–15 октября их полк попал в окружение под Вязьмой и почти полностью был пленен. Военнопленных согнали на территорию какой-то заброшенной колхозной фермы за колючую проволоку.

Еще 30 сентября войска группы армий «Центр» вновь перешли в наступление на Москву. 14 октября немцы ворвались в Калинин. Но еще 12 октября в группу «Центр» была направлена директива Главного командования сухопутных сил. Она гласила: «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена. Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии. Следует, как можно скорее, отрезать город от коммуникаций, связывающих его с внешним миром» («1418 дней войны», л.140).

Чуть раньше, 3 октября, советские войска оставили Орел, 6 октября — Брянск, 13 октября — Калугу. Пружина сжалась до упора. Для осуществления операции «Тайфун» (окружить и уничтожить советские войска под Москвой и овладеть столицей СССР в 1941 г.) немцы сосредоточили на московском направлении более 75 дивизий, в том числе 14 танковых и 8 моторизованных. Это 38 % пехотных и 64 % танковых дивизий, действовавших на советско-германском фронте. Из истории боев за Москву известно, что в октябре 1941 г. в окружение под Вязьмой попали четыре советские армии. Что тут могла сделать Тонька со своей санитарной сумкой?

Охраны лагеря практически не было. Все силы были брошены на Москву. Ночью она, вдвоем с солдатом Федчуком, через дыру в ограждении бежала из лагеря. Антонина предложила идти в Сычевку, на свою родину. Это было недалеко от Вязьмы, там можно было переждать лихое время. Федчук же настаивал идти на Украину. На том и порешили. В одной из деревень переоделись и, как муж и жена, якобы беженцы, двинулись в путь.

Осенью добрались до Брасовского района Орловской области. Остановились в поселке Красный Колодец, там остался Федчук. Антонина же некоторое время обитала в с. Тарасовка, а затем также обосновалась в Красном Колодце.

Пообтесавшись в Москве, она не была уже той застенчивой деревенской девочкой, как в школе. У хозяйки Полины был деверь, не призванный в армию по болезни. Тоня сошлась с ним и частенько лазила к нему на сеновал. Хозяйке это не понравилось: «Тоня, у меня тебя нечем кормить. Иди в Локоть, там легче прожить или в партизаны». Тоня выбрала первое.

У въезда в п. Локоть Антонину задержали на заставе. Ее доставили в окружную полицию, где с ней беседовал начальник полиции Роман Иванин. Он предложил ей работать в полиции разводящей. Это ей не очень подходило, но Антонина согласилась и написала заявление. В деревне Шемякино и округе, где стояла их рота, действовали партизаны. Служба была опасной. По просьбе Антонины ее перевели из роты на службу в тюрьму. Она была недурна собой, потому начальник тюрьмы Иванов-Иванин ей благоволил.

Во время следствия по своему делу Иванов-Иванин дал показания о разыскиваемой. Вот они: «Тонька являлась уроженкой или жительницей Московской области, возможно, Серебряно-Прудского района. Ее настоящая девичья фамилия — Макарова, ей примерно 20–22 лет. В Серебряно-Прудском районе жили ее родители. Окруженка, в Советской армии служила медсестрой, незамужняя». Он заявил также, что о ее преступной деятельности ему не было известно. Здесь он, конечно, лукавил — спасал свою шкуру.

Весной 1943 года Иванова-Иванина сняли с должности начальника тюрьмы и перевели в полк. О дальнейшей судьбе Тоньки он ничего не знал. Но он точно помнил, что в Лепель с «каминцами» она не отступала. Сам Иванов-Иванин был приговорен к высшей мере наказания, но, учитывая сотрудничество со следствием, эта мера была заменена 25-ю годами исправительно-трудовой колонии строгого режима. Отбыв наказание, он неожиданно объявился в своей деревне, а затем — в УФСБ с просьбой…вернуть его в колонию. Сестра и земляки в деревне презирали его. Бывшая одноклассница при встрече сказала: «Вернулся, гад. Вот возьму топор и отрублю твою собачью голову».

Зная ее решительность и буйный характер Иванова-Иванина, что он может что-нибудь натворить, с большим трудом мы устроили его в дом инвалидов, создали нормальные условия для жизни. Через какое-то время нам передали от него запечатанный пакет. Он благодарил всех за приют и сочувствие, но совесть не позволила ему жить дальше. Он, майор Советской армии, ушел навсегда…Так жизнь наказала предателя.

Его показания стали первыми наиболее полными данными о личности Макаровой, что позволило объявить ее во всесоюзный розыск.

Для проверки «московского» следа ориентировали УКГБ по Московской области. Вскоре туда выехал для координации действий оперативник из Брянска. При проверке особое внимание уделялось молодым медсестрам и другим медработникам, подходящим под эти данные. Были перелопачены горы документов в архивах Министерства обороны, МВД, УФСБ, а также в медицинском музее в Ленинграде.

В Серебряно-Прудском районе, через сельсоветы, РВК, через старожилов проверяли всех Парфеновых, чтобы выйти на семью, но безуспешно. Как говорят мудрецы, «трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет». Но это стало известно позже. А пока проверка продолжалась…

Скоро Тонька освоилась в тюрьме и стала помогать конвойным сопровождать узников на расстрел. А затем она сама расстреливала заключенных из пулемета. Бывшей своей хозяйке она говорила так: «Я, теть, расстреливаю арестованных. Первый раз меня напоили, а потом привыкла. Я их не знаю, они меня не знают. Мне платят, а война все спишет». Чем не современный киллер? Сейчас нам по ТВ таких демонстрируют ежедневно.

Дополним, что Тонька не брезговала и мародерством. Убийство и мародерство — это как братья-близнецы. Она снимала с расстрелянных поношенные кофты, обувь, платки, даже заколки для волос.

Мы о разыскиваемой знали уже многое. Но главный вопрос, куда она скрылась в 1943 г., так и оставался открытым. Без ответа на него невозможно было выбрать дальнейшее направление розыска.

Источники «Жук», «Нерусова», «Резвая» и некоторые другие сообщали следующую версию. После исчезновения Тоньки ходили слухи, что ее и еще двоих (фамилии известны), как венерических больных, немцы отправили в Брянск, где якобы расстреляли. Так могло быть. Сифилис и гонорея свирепствовали среди «каминцев» и немцев.

После мая-июня 1943 г. о ней — ни звука, как провалилась сквозь землю. Суммировав все имеющиеся данные, оперативники решили прекратить ее розыск, а дело сдать в архив. Что было главным в этом решении, сейчас уж не узнать. То ли это было внутреннее убеждение, что делом заниматься нет смысла, то ли удобный предлог избавиться от зашедшего в тупик розыскного дела. Возможно, были какие-то другие мотивы, но их мы не знаем и осуждать не можем. Как говорил Шота Руставели, «каждый мнит себя героем, видя бой со стороны».

Но нашу героиню даже в архиве не забывали. При расследовании каждого очередного дела на «каминцев» ею обязательно интересовались. Очень уж колоритная фигура.

Прошло 12 лет. И вдруг, 30 с лишним лет спустя после Победы, Антонина Макарова воскресла из мертвых. Москва информировала нас, что в городе Лепеле БССР проживает Гинзбург Антонина Макаровна. Центр дал указание передать все имеющиеся документы нам для дальнейшей проверки. Дело там оказалось на грани расшифровки. Как выяснилось, наши соседи, в нарушение всех приказов КГБ СССР, вместо информирования органа, ведущего розыск, решили все сделать сами, по-тихому.

Мы были шокированы и первоначально не верили. Кто мог подумать, что Макарова может проживать в Лепеле, где на каждом шагу ей грозила опасность быть опознанной? Ведь после бегства на Запад там остались почти все семьи «каминцев».

Наверное, это верно, когда говорят, что преступника тянет к месту преступления. «Бог шельму метит».

Но все оказалось проще и без вмешательства потусторонних сил. Она просто не знала, что после 1943 года здесь действовали ее сотоварищи по РОНА. Как говорят юристы, случился казус.

Как же это произошло? Летом 1943 года многие почувствовали, что обстановка изменилась. Макарова раньше других сообразила, что возмездие не за горами и надо вовремя смыться. Тайком договорилась с немецким ефрейтором (его часть передислоцировалась в Белоруссию), взять ее с собой в качестве поварихи. Он не отказал — Макарова выделялась на фоне других местных девиц. И вот уже она в повозке. Заметим, что Тоня здорово рисковала, не согласовав отъезд с начальством тюрьмы, фактически дезертировала. Если бы дошло до трибунала — ей несдобровать. Уже прошли показательные суды, и двое «каминцев» были повешены за самовольный уход из частей в назидание другим.

Но она рискнула и оказалась в обозе немецких войск. А вскоре подошло и общее бегство на запад немецких прихвостней под ударами наступающей Красной армии. Как ни старалась Тонька услужить фашистам, удержаться ей под крылом ефрейтора не удалось.

За Брестом всех русских, в том числе и ее, направили в общую колонну беженцев. Затем погрузили в эшелон и поездом повезли в Кенигсберг. Там Макарова работала на немецком военном заводе сварщицей, ремонтировала корабли и подводные лодки. И здесь опять помогала убивать своих соотечественников.

Доживи она до наших дней, наверняка бы получила от немцев приличную компенсацию в марках. За работу на фашистскую Германию. И дополнительную прибавку к пенсии от России. Как видим, германское правительство оказалось и честнее, и справедливее. Раз ты работал на Германию, получи за труд. А дети, подростки, старики и женщины, ковавшие НАШУ победу, в тылу, в своей стране, стоявшие у станков и мартенов, растившие хлеб для армии, шившие на фабриках одежду для советских солдат, получили от своего правительства фигу. Их лишили даже тех несчастных льгот, что были даны при Ельцине.

10 апреля 1945 г. советские войска овладели Кенигсбергом. Макарова была направлена в полк на Куршскую косу в Балтийском море — в Литву. При спецпроверке она заявила, что с 1941 по 1944 гг. служила санинструктором в медсанбате, попала в окружение и в группе других лиц была угнана в Германию. В плену не была.

После освобождения она сменила несколько мест жительства: город Черняховск, п. Моргуново, с. Славянское. В 1945 г. работала в 422-м МСБ нянечкой. Там познакомилась с лечившимся солдатом Гинзбургом Виктором Семеновичем, уроженцем Полоцка Витебской области, они зарегистрировали брак. Родились дочери Мария и Людмила, но спокойствия не было. Из Прибалтики решили уехать в Белоруссию, в Витебскую область, в Полоцк — на родину мужа. В конце концов остановились в Лепеле. Здесь их приняли хорошо. Как ветераны войны они получили квартиру. А затем еще одну, для больной дочери, на той же лестничной площадке. Гинзбурги в городе пользовались уважением, работали в Промкомбинате портными. Их постоянно отмечали подарками и наградами.

Виктор Семенович воевал на фронте, имел награды, в том числе благодарность от верховного главнокомандующего И. Сталина. Ну и Антонина Макаровна была орденоносцем, имела медали «20 лет Победы», «Знак Победы 25 лет», «30 лет Победы», «50 лет Вооруженных сил», ряд благодарностей. О ее службе фашистам никто и не догадывался.

«Службу на той стороне» Антонина скрывала от всех родственников. Пока все было тихо, все были устроены, казалось бы — чего не жить. Но, видимо, не забывала кошка, чье сало съела. В 1956 году Гинзбург стала давить на мужа, чтобы уехать в Польшу к его родственникам. Но что-то не сложилось с документами, пришлось остаться. Постепенно она успокоилась, страх проходил…

Пухлое розыскное дело в трех томах было поднято из архива. Не удивляйтесь. Розыском этой девицы в разные годы занимались многие оперработники: Г. Пивень, С. Хлебников, И. Романов, А. Носов, В.А. Дьяченко, Г.К. Чернышов. Каждый внес свою долю в дело сбора доказательств.

Теперь эстафету принял я. Вчитываясь в собранные документы тех лет, становилось ясно, в каких трудных условиях работал оперсостав. Транспорта почти никакого, разве что колхозный бригадир выделит лошаденку, картотека — мечта, о компьютерах тогда и не слышали. Пишущая машинка с испорченным шрифтом была верхом желания.

Нами был разработан подробный план дальнейшей работы. Главными в нем были следующие вопросы:

а) Была ли Гинзбург-Макарова на Брянщине в 1941-43 гг?

б) Перепроверка всех данных и обстоятельств ее исчезновения из Локтя в 1943 г.

в) Выезд оперработника в Лепель для контактирования и работы. Подготовка в связи с этим негласного опознания на месте.

После получения от соседей ее фотографии, она было предъявлена в числе других трем «каминцам», которые ранее сообщали, что знают разыскиваемую. Все трое ее опознали. Проверяя «расстрельную» версию, выяснилось, что «Т», которую якобы так же, как и Макарову, расстреляли в Брянске, преспокойно живет и работает в Локте.

После некоторого запирательства «Т» рассказала о жизни в оккупированном Локте. О Тоньке слышала, но категорически отрицала какую-либо связь с ней. Жила все время здесь, никуда не выезжала. Вторая «убиенная», как нам сообщили из Киева, умерла три года назад своей естественной смертью. Вопрос о том, а «был ли мальчик», отпал сам собой.

Еженедельно начальник оперативного штаба отдела докладывал в «Центр» о ходе разработки. Нас подталкивали чуть ли не в спину. Того требовали обстоятельства. Гинзбург была не простая преступница. Здесь было новое, не укладывающееся в обычные рамки обстоятельство. Женщина — садистка и палач. Контроль был жесткий.

Не все вопросы мы могли выяснить, как говорится, не имея под рукой объекта. Пока продолжали документацию, осматривали архивные уголовные дела, выявляли новые факты ее преступлений. Несколько отдельных требований было направлено в Белоруссию, для проверки преступлений РОНА в 1943-44 гг.

Работа шла и в выходные. Мне самому не терпелось посмотреть на эту фурию.

Для работы в Лепеле были подготовлены два опознавателя для негласного оперативного опознания. Это совсем не то, что обычно показывают в кино. Оперативное негласное опознание проводится так, чтобы подозреваемый даже не догадывался о его опознании, в естественной для него обстановке. Полная конспирация. А представьте, как это трудно организовать. Ведь столько моментов надо свести одновременно в одном месте, в одно время. А всегда что-то не стыкуется.

Автор за свою оперативную жизнь провел десятки таких опознаний, каждое из них индивидуально. Иногда мероприятие заходило в такие тупики, что и нарочно не придумаешь. Все приходилось начинать сначала.

Долго искали подходящих опознавателей. Пришлось перебрать несколько кандидатур. Каждый раз что-то не подходило.

Надо:

а) чтобы опознаватель хорошо знал опознаваемое лицо по голосу, по фигуре, по другим предметам, в том числе по походке и т. д;

б) чтобы опознаватель был честным перед оперработником и не темнил;

в) чтобы опознаватель точно следовал данным ему наказам, не проявлял ненужной инициативы.

Чаще всего опознавателю вообще не сообщают, кого он конкретно должен опознать, не акцентируют его внимание на конкретном лице. Просто говорят, что «надо опознать известного вам человека». Это лучший вариант. Когда же он теряется в догадках, можно напомнить ему фамилию.

Мы решили провести опознание сразу двумя опознавателями, но, конечно, в разных местах и в разное время. Первый опознаватель — бывшая деревенская хозяйка по 1941 году Полина — серьезная, надежная женщина. Ее, правда, пришлось гримировать, чтобы ее не узнала Тоня. Пришлось менять прическу, срочно делать очки с простыми стеклами, использовать грим.

Второй опознаватель — молодая женщина Оля, она более двух месяцев сидела в Локотской тюрьме, неоднократно видела пулеметчицу, когда та входила в камеры и отбирала у женщин понравившиеся вещи.

Надо сказать, что оперативное опознание — сильная психологическая и эмоциональная нагрузка на опознавателя. Он как бы вновь переживает свое состояние, связанное с этим человеком. Например, накануне вечером, на нервной почве у Оли случилось расстройство кишечника. Девушка слегла, она переволновалась от предстоящей утром встречи. Она боялась Макарову даже спустя десятки лет. И все спрашивала меня, не убьет ли ее Тонька. Пришлось вызывать врача, давать лекарства, успокаивать.

В поезде до Лепеля женщины вспоминали годы оккупации. До этой встречи они не были знакомы. Это были совершенно разные по характеру люди. Полина — степенная, даже медлительная женщина. Ольга, наоборот, сгусток порывов и движений. Еще раз обсудили предстоящее мероприятие. Им было сказано, кого они будут опознавать.

Наутро, как часто бывает, обстановка изменилась. Все пришлось менять. Но все же, можно сказать, опознание прошло успешно. Женщины в разных местах, в разной обстановке уверенно опознали нашу героиню. Хотя и были некоторые накладки технического характера.

Я остался с Полиной на открытой веранде, где находилось еще не менее 10 человек. Макарова должна была войти в калитку ограды, пройти мимо нас через веранду в коридор здания, где в одной из комнат собеса ее ждала Оля. В комнате было еще несколько человек, кроме заведующей. Она была в курсе проводимого мероприятия, но фамилия фигурантки ей не называлась. Мы знали, что она сюда обязательно зайдет.

В комнату в назначенное время вошла Антонина. Решив свой вопрос с заведующей, она через несколько минут ушла. Буквально через полминуты Ольга выбежала за ней и прямо набросилась на оперработника: «Что же вы сидите, скорее хватайте ее, а то уйдет!» Хорошо, что никто не обратил на это внимания. Я кое-как успокоил ее. А ведь ей четко было сказано: опознает она или нет, не уходить из комнаты, пока не будет сигнала.

Заставила поволноваться и Полина, но по другому поводу. Видя, что Макарова вошла в калитку (я уже узнал ее в лицо), я усилил наблюдение за Полиной. Боялся, что она слукавит: «Скажу, что не опознала, а там — будь, что будет!» Макарова прошла, а на лице Полины никаких эмоций. Я уж подумал: опять тупик, надо крутить все сначала. Вдруг Полина поднялась с места и, проходя мимо меня, тихо так, шепотом, произнесла: «Она прошла». Скольких нервов мне стоила ее пауза! Затем вместе с местным товарищем мы сели в автомобиль с женщинами и посмотрели Тоньку еще раз на ходу. Обе подтвердили, что это она, и нет никаких сомнений.

Итак, главное дело было сделано. Теперь надо было все оформить документально, а также обговорить еще раз, что необходимо сделать в первоочередном порядке.

Но прежде — надо поужинать и дать отдых женщинам. Ольга особенно нуждалась в этом. День оказался трудным, нервным и очень насыщенным. Наутро, распрощавшись с гостеприимными соседями, мы отбыли восвояси.

Теперь, заручившись биографическими данными проверяемой, я начал ускоренную их проверку. Как говорится, что, где, когда и почем. Вот что удалось выяснить по местам прежнего пребывания Макаровой-Гинзбург.

Антонина Макаровна Макарова, урожденная Парфенова, родилась 1.3.1920 г. в Москве. Ее мать Евдокия, беременная, приехала тогда к мужу, который был в столице на заработках. Там она и родила Антонину. Семья Парфеновых была большая, детей было восемь человек.

В 1929 г. Антонина, проживая с родителями в родной деревне Волковка Смоленской области, впервые пошла в школу в соседнюю деревню Малые Липки. В детстве она была застенчивой. Когда учитель спросил: «Девочка, а ты чья?», она долго молчала, соображала. Кто-то из учеников выкрикнул: «Макарова она» (отца звали Макар). В те годы неофициальные, деревенские прозвища существовали повсеместно. Учитель так и записал: «Макарова», хотя все в семье были Парфеновы. Позже школьные документы не стали исправлять. И пошла она в большую жизнь, как А.М. Макарова. Кстати, это обстоятельство сыграло негативную роль в процессе ее розыска.

Окончив четыре класса, Макарова перебралась в Москву к сестре. Позже она нам говорила: «Я рано, как Горький, пошла в люди». В Москве работала на трикотажной фабрике, официанткой и др.

Вспомним, то было время великих свершений, как бы ни обзывали те годы «новые демократы». Строились города, заводы, фабрики, Днепрогэс, канал Кара-Кум, Комсомольск, метро. Жизнь бурлила. Молодежь работала, стремилась к знаниям. Помните фильмы тех лет? «Светлый путь», «Добровольцы», «Волга-Волга», «Чапаев» и др. Они учили вечному, доброму, светлому. А чему учат сейчас на ТВ или радио? Днем и ночью танцы, шоу, убийства, реклама и прочая дребедень. Во главу жизни поставлены, как сейчас говорят, «бабки». Честность, достоинство, мораль — к чему они? Прошлое — на помойку!

К сожалению, Антонина оказалась «паршивой овцой» в стаде.

Нет уже ни Малой Волковки, ни Липок. Фашисты сожгли их. Люди ушли, разъехались по стране, порушились старые людские гнезда. Товарищи из Смоленска с трудом смогли разыскать лишь одинокого старика Филиппа, который и рассказал некоторые важные детали из прошлого этой большой крестьянской семьи. В 1939 г. Парфеновы переехали из Смоленщины в Подмосковье, в совхоз Дудино, а в 1946 году переехали в Калининградскую область по вербовке.

К тому времени мы собрали достаточно данных для ареста. Обвинительное заключение было на 14 листах. Оно было утверждено в высших инстанциях. Состоялся предварительный разговор с руководством местного горотдела. Прокуратура дала ордер на задержание и арест.

2 июня 1978 года Макарова-Гинзбург была задержана, а затем и арестована. Для подстраховки в день задержания было проведено еще одно — четвертое опознание, прямо у мусоровоза, куда Гинзбург принесла мусор. Задержание прошло спокойно, без эксцессов. Даже уличные зеваки не поняли ситуации. Нервы у женщины оказались крепкими.

Группа задержания состояла из пяти человек плюс шофер. И медсестра на всякий пожарный случай. После задержания ее сразу допросили следователи Е. В. Корякин и Л. В. Савоськин. При этом присутствовал представитель Центра М.Д. Тарджиманов.

Пока задержанную везли на «рафике» в Брянск, а это шесть часов в пути, она вела себя достойно. В обморок не падала, где-то на полпути вместе с нами пообедала, погуляла, а затем подключилась к разгадыванию кроссвордов. Медпомощь ей не понадобилась.

В Брянске Макарову-Гинзбург водворили в следственный изолятор. Чтобы она не скучала, к ней подселили сокамерницу. Последняя была переведена из Новозыбкова в Брянское СИЗО для пересмотра своего уголовного дела. «Ланская» (назовем ее так) сумела в короткий срок установить с Гинзбург доверительные отношения. Она как бы взяла опекунство над Гинзбург, как бывалый зэк. В первое время Антонина действительно нуждалась в таком человеке. Представьте, за один день жизнь изменилась полностью.

Надо было кому-то излить, что накопилось на душе. Она делилась с сокамерницей, за что арестована, даже деталями из своей бурной прошлой жизни в Локте, а затем в Прибалтике. Как она ходила на танцы, курила, выпивала. Конечно, это была бравада, видимо, для поднятия своей значимости в глазах соседки. Например, говорила о том, что у нее в Прибалтике в разрушенном доме спрятаны ценности.

Сразу же после посадки ей была представлена возможность читать. Газетами она интересовалась мало, но зато увлеченно читала сборник «Партизаны Брянщины», особенно главу о Каминском и его РОНА. О муже и детях почти не вспоминала. Написала мужу всего одно письмо, хотя в этом ее не ограничивали. Следствие, как и администрация СИЗО, относились к ней по-человечески: питание, вещи первой необходимости, предметы туалета — все у нее было.

Вскоре Макарова освоилась настолько, что уже не нуждалась в подсказках «Ланской», даже сама пыталась верховодить.

Гинзбург не рассчитывала на высшую меру. Рассуждала так: «Ну, дадут мне года три, не больше». Интересовалась у контролера условиями работы в тюрьме, сколько платят, легко ли устроиться у них на работу. Она рассуждала так: «Домой мне возвращаться все равно не придется, останусь здесь, буду работать».

Обо всем этом нас информировала «Ланская». Но главной ее задачей было тактично, ненавязчиво подталкивать Макарову к осознанию вины и раскаянию. Идя на допрос, следователи знали общий настрой и поведение обвиняемой. Однако все было не так просто. Гинзбург избрала тактику — признавать то, от чего уже невозможно отвертеться, ссылалась на забывчивость и др.

Постепенно она обрисовала тот ужасный конвейер убийств и истязаний, который существовал в тюрьме. Расстрелы узников-одиночек производились в темной камере-стойле. По-другому уничтожались группы. Людей брали по 5–6 человек, им связывали руки, часто проволокой, выводили на скотомогильник, как выражалась Тонька, «в крапиву». Вот ее цитаты: «Ставили спиной к яме, и я из пулемета их расстреливала. Если кто оставался жив, достреливали из револьвера — я или кто-то из охранников». «Я подошла к яме, вытащила из кобуры наган и пристрелила раненых — двух или трех человек, точно не помню». «Перед предстоящим расстрелом меня предупреждали накануне, и я готовила пулемет. Стреляла по команде «По врагам — огонь!»

Вот что показал охранник тюрьмы Б., тогда совсем еще молодой 17-летний парень: «В этот день расстреливали большую группу узников, человек 15–20. Мы провели арестованных, поставили их у ямы. На казни присутствовал сам Каминский и какой-то чин, говорили, что венгерский генерал.

Кто-то зачитал приговор (раньше этого не делалось). Каминский взмахом руки дал команду начинать. Макарова оправила ремень на гимнастерке, картинно отбросила волосы назад и легла за пулемет. Она действительно чем-то напоминала Анку из кинофильма «Чапаев». Старший охранник дал команду, и пулемет заработал. Я и раньше присутствовал на расстрелах, но это меня просто потрясло.

Позже ходили слухи, что где-то в газете была напечатана фотография с надписью «Русская девушка расстреливает партизан». Но я не видел, кто и когда фотографировал».

20 ноября 1978 г. Антонина Макаровна Гинзбург Судебной коллегией по уголовным делам Брянского областного суда была приговорена к расстрелу — высшей мере наказания. Судом было доказано убийство ею более 160 человек. Суд не учел некоторые другие эпизоды убийств, поскольку они не были перекрыты другими доказательствами.

В общем, закончилось все, как и должно было закончиться. Чтобы поставить точку в этой почти 35-летней эпопее, дополним: приговор был приведен с исполнение. Это единственный случай в практике Верховного совета СССР, когда в Год женщины 60-летней матери двоих детей было отказано в помиловании.

Каждому — свое.

Содержание